Гринберг Кэрри, Heline : другие произведения.

Лунные капли во флаконе, главы 1-3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Переезд из Лондона в уединенное поместье сулит юной и романтичной Амелии Черрингтон новую жизнь. Но когда особняк начинает раскрывать перед девушкой тайны своего прошлого, она сталкивается с кошмарами, с которыми ей не справиться в одиночку. Кто поведает ей о мрачных событиях минувших лет? Поверят ли самые близкие люди в невероятное? И чего ждать от загадочной незнакомки - враждебности или нежданной помощи?


Лунные капли во флаконе

  
  
   Пролог
  
   "18 июня.
   Мне страшно, но я должна это написать, хотя перо дрожит у меня в руке, а я сама замираю от каждого шороха. Я больше не могу держать в себе все те ужасы, что происходят вокруг и буквально сводят меня с ума. Сколько еще я смогу выстоять? Нервы натянуты, как струны: я боюсь засыпать и просыпаться, потому что заранее знаю, что явится ко мне в ночных кошмарах... Как же я надеялась, как я мечтала, что они оставят меня навсегда: с переездом в деревню все должно было измениться. Здесь свежий воздух и тишина, здесь целебные ветра с моря и полное спокойствие - что еще нужно, чтобы отдыхать и набираться сил? Но кто бы знал, что именно это место окажется роковым для меня.
   Теперь я знаю, что моя жизнь никогда уже не станет прежней. Ах, как бы мне хотелось, чтобы те глупости, что волновали меня еще пару недель назад, оставались моими единственными заботами! Но теперь мои думы занимает лишь одно - эти ужасные сны. Но сны ли это? Как бы я ни убеждала себя, я не могу поверить, что все происходит лишь в моих грезах - так пугающе реальны мои видения. Я вижу Ее во плоти, слышу ее голос, я... я просто знаю, что все это творится наяву. Мои успокоительные капли больше не помогают - вместо мирного сна я лишь глубже погружаюсь в пучину мрака.
   Пока никто еще не ведает об этом, да и стоит ли рассказывать? Едва ли кто-нибудь на всем белом свете поверит мне... Кроме, пожалуй, одного человека. Мой милый друг - ведь я уже с полным правом могу называть так С.! - мой дорогой друг должен мне помочь. Он верит мне, а значит, сможет спасти. Быть может, мы справимся вместе? Я все расскажу ему завтра же! Ведь если на моей стороне окажется хотя бы один человек, способный развеять все страхи - ах, тогда я буду бесконечно счастлива!
   Однако даже на моего доброго друга С. я не могу пока полагаться, и мне приходится из ночи в ночь встречаться с все более диковинными порождениями того кошмара. Он окутал весь дом своей черной паутиной, проник сквозь толстые стены и напитал собою воздух. Куда бы я ни взглянула, я в каждой тени, в каждом углу замечаю Ее присутствие. Я вздрагиваю от любого безобидного звука, будь то стрекот цикад или скрип половицы, и сделалась до того нервной, что это видит даже матушка.
   Темнеет. Я боюсь опустить перо и повернуть голову - потому что знаю, чей взгляд я встречу в зеркале. Она идет ко мне; и я, как и накануне, и все прошлые ночи, не смогу ни бежать, ни противостоять Ей. Я уже слышу этот смех...
   Господи, помоги мне!".
  
   Глава 1
  
   "7 июня.
   Наконец-то я осталась одна. Сколько же шума, суеты и бесполезной беготни! Я думала, это никогда не закончится, но наконец у меня есть минутка, чтобы побыть наедине с собственными мыслями. Я ужасно устала от этого переезда и теперь благодарю Господа, что он закончился, и мы начинаем жить по-старому. Остались разные мелочи, которые будут в скором времени улажены, какие-то коробки еще не привезли, и нужно срочно заказывать новую мебель в некоторые комнаты, потому что, по словам отца, здешняя обстановка нам совершенно не подходит. Он прав; я очень любила наш лондонский нежно-зеленый гарнитур, и надеюсь, что его скоро доставят!
   К счастью, я нахожу покой и уединение в своей спальне: она просторнее, чем лондонская, и весьма мила. Спальные комнаты привели в порядок в первую очередь, мои вещи лежат в коробках и ждут, пока их распакуют. Хотя я не удержалась и сама открыла коробку с некоторыми безделицами, которыми украсила комод, отчего комната сразу же ожила! Здесь у меня есть даже свой собственный рабочий стол, за которым я могу писать письма; пусть мама вначале и не совсем одобряла такую маленькую вольность. Но мне удалось ее уговорить, и - о, какое счастье! - я сижу за своим столиком, передо мной расположился новый письменный набор: чернила, перья в перламутровом стаканчике, бумага для писем, которую я перевязала шелковой лентой и пока не трогала, и миленькое пресс-папье в виде фигурки африканского носорога, сделанное из слоновой кости. Или носорожьей? Рядом я поместила вазочку - совершенно прелестную, найденную здесь среди старых вещей, и попросила, чтобы каждое утро в нее ставили цветы. Как только дожди перестанут идти, я сама буду собирать полевые цветы. Меня пленит их нежность и беззащитность, но всегда так грустно видеть, как скоро они умирают у меня на глазах. Будь я цветком, я была бы не роскошной розой из королевского сада, а простой незабудкой, чья жизнь так хрупка и коротка. Но пусть эти цветы радуют меня хоть недолго!
   По правде говоря, порой мне нелегко бывает сосредоточиться на странице - ведь здесь так приятно смотреть за окно! Иногда я останавливаюсь, кидаю взгляд на раскинувшиеся под нашими окнами просторы и замираю, не замечая времени. Кажется, я могу вечно смотреть, как неторопливо покачиваются ветви деревьев, на мягкий изгиб линии горизонта, которую образуют здешние холмы. И мне кажется, я иногда чувствую запах моря, хотя оно и за много миль отсюда, и его уж точно нельзя увидеть из моего окошка. Воздух здесь и правда чудесный: отец сказал, что он пойдет на пользу моей дорогой матушке, а я думаю, что и мне тоже. Он так необыкновенно прозрачен, чист, и походит на хрусталь. Всю эту неделю идут дожди, и еще прохладно, но мне все-таки хочется распахнуть окно настежь и дышать, дышать им до тех пор, пока не закружится голова, а я не опьянею от этой свежести.
   Здесь все другое, совсем не как в Лондоне. Почти нет шума, нет людей, нет магазинов и променадов. Когда темнеет, фонари под окнами не загораются, и весь мир погружается в густую, непроглядную ночь. Мне кажется, что если я вдруг выйду в это время на улицу, то потеряюсь навсегда, исчезну, растворюсь во тьме. И, Боже мой, как же здесь тихо по ночам! Я засыпаю и слышу стук своего сердца, с улицы же не доносится ни звука, а просыпаюсь от пения птиц, а не привычного лондонского шума. Разве это не счастье?
   И я знаю, чувствую, что здесь меня ждет совсем другая, новая жизнь. Я знаю, что все изменится, и я сама изменюсь. Странно, что я редко вспоминаю дорогого Р.; должно быть, виной тому перемены в нашей жизни. Однако мне недостает наших бесед; нужно будет спросить у отца разрешения написать ему. Мне так хочется поделиться с кем-нибудь своими новыми впечатлениями и мыслями! Мама слишком скоро устает, и мне совестно беспокоить ее такими пустяками, а Дженни давно не заходила ко мне - вероятно, как и все горничные, слишком занята переездом и уборкой.
   Мама ужасно взволнована, и никак не может оправиться после переезда. Ее до крайности утомляет малейший шум и суета, а устройство на новом месте требует ее постоянного внимания. Я очень рада, что смогла помочь ей сегодня в гостиной, выбирая шторы: мама решила остановиться на пастельных тонах, и я поддержала ее. Эти темно-зеленые и бордовые цвета уже решительно вышли из моды, я сама читала об этом в журнале еще две недели назад. Мы остановились на голубом панбархате, а сама гостиная будет в серо-голубых тонах. Элегантность так важна, ведь это будет главная комната в доме! Надеюсь, вскоре мы сможем принимать гостей, иначе жизнь здесь будет довольно скучной. Я представляю себе званые ужины у нас дома, хотя не имею понятия, кого здесь можно пригласить, и кто будет всем заниматься. Матушка слишком слаба, а у отца всегда так мало времени: он занят работой, и даже, несмотря на переезд, должен будет проводить несколько дней в неделю в Лондоне, занимаясь своими делами. Мне очень жаль его, я не могу представить себе, как тяжело вести дела. Даже будь я мужчиной, то не справилась бы, у меня начинает болеть голова от одного лишь взгляда на эти огромные столбцы чисел, а он так ловко управляется со своими магазинами, что даже смог купить нам этот дом! Я буду ему вечно благодарна за все, что он делает для нас с мамой. Она говорит, что наша главная обязанность - сделать его жизнь в новом доме как можно более приятной и радостной, поэтому сегодня, когда он вернется из Лондона, я сама подам ему чай и кексы, а потом сыграю "Весенние голоса".
   Я здесь еще не до конца освоилась, но, по правде говоря, я рада, что теперь мы живем здесь! Дом такой большой, что легко вообразить себя настоящей графиней, гуляя по его комнатам. Не по всем, конечно. Одна из комнат в восточном крыле заперта и безмолвна, и один Бог знает, оживет ли когда-нибудь. Сегодня мне хотелось обсудить с мамой, что можно будет в ней устроить; я думаю, было бы славно, если б на первом этаже у нас была утренняя столовая. Я воображала, как чудесно смотрелись бы там нежные обои в цветочек и обивка розового шелка. По утрам на солнечной стороне с окнами на парадный подъезд мы могли бы пить чай. А в теплую погоду - распахивать двери навстречу утренней свежести, это очень полезно для аппетита и здоровья. Но у мамы снова разболелась голова, и она отослала меня с этими разговорами. Надо будет узнать у папы, что же станет с запертой комнатой, ведь это так глупо, если она так и останется необжитой. Говорят, раньше там был кабинет, но отец обустроил свою рабочую комнату наверху, и еще одна ему вряд ли понадобится. Возможно, там будет библиотека? Я всегда мечтала о настоящей библиотеке, но в нашем старом доме все книги хранились в отцовском кабинете, а заходить туда мне не дозволялось. Если же здесь будет отдельная комната, то я смогу туда заходить и брать любые книги, которые мне только вздумается. Ах, как это было бы прекрасно, но это лишь мечта...
   Пока я стараюсь лишний раз не спускаться вниз: там все еще носят какие-то коробки и чемоданы, и мне кажется, что этому не будет конца! Наших горничных теперь не дозовешься: вчера мама попросила воды, а ее камеристка Мэри не пришла даже на колокольчик, и мне пришлось самой идти на кухню. Это не сможет долго продолжаться, даже отец был недоволен нерасторопностью слуг и заметил, что нам потребуются дополнительные руки. Дом такой большой, и столько всего еще предстоит сделать! Надеюсь, уже скоро все наладится, вся эта суета лишь раздражает. Говорят, уже сегодня придут новые слуги: поскорей бы!.."
  
   ***
  
   ...А слуги тем временем отнюдь не скучали. Казалось, даже сам дом, отвыкший от человеческого присутствия, в удивлении замер, ожидая перемен. Уже не первую неделю по его коридорам и лестницам сновали чужаки, вынося мусор, чистя, убирая и расставляя в комнатах мебель. Жилые помещения проветрили, окна сияли чистотой, а каждый предмет, попав в новую обстановку, словно примерялся и красовался в непривычно просторных комнатах. С диванов и кресел сняли чехлы, каминные решетки отчистили от многолетней копоти, а перила и балюстрада лестницы сверкали, отполированные и натертые воском до блеска.
   Дворецкий критически окинул взглядом вереницу ящиков и коробок, которые кучер вносил в дом с помощью двух деревенских пареньков, надеявшихся подзаработать. На площадке в глубине холла стояла экономка, следящая за тем, чтобы ящики складывали как можно аккуратнее, и беспрестанно сверялась со списком багажа, делая в нем отметки карандашом. Выражение ее лица было непроницаемо, как и всегда, но во взгляде, которым она провожала каждый ящик, читалось беспокойство за хозяйский скарб.
   Плотно закрытая дверь цокольного этажа не пропускала шума. Но здесь, в помещениях, где обитали слуги, было проделано не меньше работы, а то и больше. По обе стороны узкого коридора виднелось несколько дверей, ведущих в кладовую, прачечную и, наконец, на улицу, на задний двор. Вдоль стены на цементном полу стояло несколько еще не разобранных ящиков, на которых красовались аккуратные надписи: "фарфор", "стекло", "керамика". Возле самой кухни высился внушительный шкаф из темного дерева; однако только две нижние полки были заняты посудой, невидимой за запертыми дверцами. Через широкий проем, ведущий в кухню, можно было различить потемневшие от времени рамы небольших полукруглых окошек под самым потолком. Скупой свет, проникающий в кухню, слабо освещал потолочные балки и две полки с утварью. Стены были выкрашены бежевой краской, а единственным украшением служил незамысловатый плинтус темно-коричневого цвета. Сразу по правую руку от двери зияла темная пасть очага, в котором тлели угли; в дальнем углу стояли несколько ведер и корзин, над очагом тускло сверкали разделочные ножи и половники всех размеров, а прямо возле двери притулились метлы и щетки. Газовый светильник, низко свешивающийся с потолка, отбрасывал широкий круг света на большой, дочиста выскобленный стол и две длинные скамьи, и озарял белый чепец худощавой горничной, склонившейся над столешницей.
   - Просто не знаю, как справлюсь с этой уймой работы! Половина ящиков еще не разобрана...
   - Привыкнешь, - хмыкнула Мэри.
   Эта статная женщина средних лет наблюдала, усевшись на скамейку и положив ноги на низкий табурет, как молодая горничная чистит семейное серебро. Мэри искренне считала, что для новой служанки не может быть ничего лучше хорошего наставления и, конечно же, приятная компания в лице старшей и куда более опытной коллеги. Конни же - новенькая и потому пока еще бесправная - по одному доставала столовые приборы, помещенные в широкий поддон с золой, и тщательно натирала их мягкой тряпочкой. Мэри придирчиво обследовала каждую начищенную ложку и вилку и, если они не казались ей достаточно блестящими и чистыми, передавала обратно. Будучи камеристкой хозяйки дома, она не считала, что ей стоит утруждать себя более сложной работой, и что она делает новенькой одолжение.
   - Считай, еще в хорошую семью попала! А то работала бы девочкой на побегушках у каких-нибудь бедных учителей. Вот это, доложу я тебе, та еще работенка.
   - Да знаю я, знаю! Здесь семья хорошая, богатая, сразу видно, - Конни поднесла один из ножей поближе к свету, и придирчиво повертела. - Одного серебра вон сколько, - она вздохнула и поправила выбившуюся из-под наколки прядь медно-рыжих волос, таких пышных и непослушных, что девушке стоило огромного труда каждое утро как следует приглаживать их. - А дом просто огромный, и сегодня мне пришлось потратить на уборку столовой на целых полчаса больше, чем я рассчитывала.
   - Где же ты раньше работала? - усмехнулась Мэри. - Здесь тебе не Букингемский дворец. До этого мы все в совсем небольшом доме жили, недалеко от Блумсбери, там хоть и комнат было всего шесть, зато какое все новое было, свежее, так и сверкало. Ты бы только видела кухню, наша Мод нарадоваться на нее не могла. Какая там была плита! Раза в два больше, чем здесь, да и шире; нелегко ей придется, если вдруг хозяева задумают званый обед устроить. Помню, кухня уж такая уютная и теплая была! А здесь не дом, а склеп какой-то. Его до нашего приезда местные из деревни мыли-мыли, а грязи меньше не стало. Вот чего им в Лондоне не жилось?
   Вопрос был задан в пустоту, потому что новенькая горничная едва ли знала на него ответ. Девушка повела плечиком.
   - Ну, на прежнем месте у меня хоть был и не такой большой дом, но и управлялась я там сама, в одиночку. А здесь и вправду грязи мыть - не перемыть! Сколько-то времени пройдет, пока мы сможем привести все в порядок и заживем по-человечески? Как подумаю про все эти ящики, - она махнула рукой в сторону двери, - так дрожь пробирает... Интересно, возьмут ли еще кого-нибудь нам на подмогу? - однако в ее голосе было не слишком много надежды.
   - Да уж возьмут какую-нибудь деревенскую дурочку, только лучше бы и не брали. Ты же знаешь этих селян, от них никакого проку. Вот нанимали же вроде кого-то дом отчистить, и что? Все равно после них все перемывать да перечищать приходится.
   - На такой большой дом нас точно не хватит, но кто знает, озаботились ли этим хозяева? Думаешь, они вообще считаются с тем, сколько нам всего делать приходится? Работы тут раза в три больше, а руки все те же, - продолжила она и, придирчиво осмотрев длинную серебряную ложку с замысловатым вензелем, передала ее Конни: - Протри-ка еще раз, она совсем темная! Вот здесь, смотри!
   Та лишь молча покачала головой и с преувеличенным старанием еще раз обработала ложку.
   - Что правда, то правда, - вздохнула она после небольшой паузы. - А каковы камины? Сколько я перевела соды на тот огромный, в главной гостиной, и подумать страшно! Не знаю, как я справлюсь, особенно когда вспомню о той комнате в восточном крыле. Хорошо, что там пока никто жить не собирается, и топить не будут. А ведь не будь сейчас лето, каждый не по одному разу пришлось бы протопить.
   - Так хоть одна комната в восточном крыле закрыта, и слава богу - нам работы меньше. Пусть себе какую-нибудь Золушку найдут, чтобы камины топила, а у тебя и так дел полно! Тебя, небось, еще в горничные к юной мисс приставят: она, конечно, девушка тихая и некапризная, но хлопот потребует не меньше, чем ее мать.
   - Ну, уж с юной мисс я уж как-нибудь управлюсь. Я прежней хозяйке и причесываться помогала, хотя она и редко выходила. Пожилая вдова, - пояснила Конни и снова пожала плечами.
   - Наша мисс тоже редко выходит, да и мать ее все больше дома сидит: она после вторых родов совсем здоровьем ослабела. Говорят, потому сюда и переехали, вроде как тут воздух хороший. Вот уж не знаю, чем этот воздух лучше, я всю жизнь в городе прожила и никогда бы не уезжала! Чем им лондонский воздух не хорош?
   - И мне в Лондоне нравилось. Хоть я и все время за уборкой да стиркой проводила, но все же там можно было и в магазин выйти, и по улицам прогуляться. А уж если праздник какой, то сколько оживления и нарядных дам, карет! Глаза разбегались. А если еще полдня свободных выпадет, так можно было и на ярмарку пойти, и по бульвару погулять. А здесь что? Хоть даже когда-нибудь и дадут выходной, что с ним здесь делать? На кур да гусей любоваться? А мое зеленое платье так, поди, и истлеет, а я его ни разу и не надену.
   - Так в церковь-то, пожалуй, его и будешь надевать. Ишь, вертихвостка, выходной ей понадобился, еще и двух недель проработать не успела! - лицо камеристки порозовело. - Посмотри-ка, посмотри, тряпку бы лучше взяла почище и последила за своей работой. Одно и то же место трешь и трешь без толку, сейчас дырку протрешь.
   Опомнившись, Конни закусила губу и быстро положила вилку на чистое полотенце, разостланное специально для этой цели.
   Где-то неподалеку хлопнула дверь, и из коридора донеслись звуки шагов и недовольное бормотание.
   - Вот и Мод, - Мэри оживилась и сняла ноги с табуретки, будто разом забыв и о вилках, и о незадачливой новенькой горничной.
   На пороге появилась полная немолодая кухарка с мотком бечевки в руке. Отшвырнув его в угол, она в сердцах пнула совок для золы, чей краешек так некстати оказался на ее пути. Конни на несколько мгновений прервала свою деятельность и бросила вопросительный взгляд на Мэри, но та сделала вид, что не заметила этого. Горничной ничего не оставалось, как вернуться к серебру.
   Тем временем кухарка сняла с себя грязный передник, закрывавший ее фигуру спереди почти полностью, придирчиво осмотрела его и повесила на крючок. Затем взяла другой, чистый фартук и, несколько раз обвязав его тесемки вокруг пояса, завязала двойной узел. Покончив с этой процедурой, женщина, наконец, обратила внимание на обитательниц кухни.
   - Мод, собственной персоной! - ответила она. - И Мод, похоже, считают не кухаркой, а одновременно посудомойкой и девчонкой на побегушках. Скажите мне, пожалуйста, мисс Мэри Стоун, сколько времени, по-вашему, я должна потратить на приготовление обеда? - не дожидаясь ответа, она повернулась к женщинам спиной и принялась раздувать огонь в очаге, вороша угли.
   Камеристка лишь пожала плечами, зная, что такое обращение к ней свидетельствует о крайне дурном расположении духа кухарки, и предпочла промолчать.
   - Будь я в своей кухне в Лондоне - благослови ее господь! - я бы в два раза быстрей все сделала, а тут состариться успеешь, пока на этой плите хоть что-нибудь приготовится. Да и что это за плита? Одно название, а как посмотришь - стыд, да и только! - она загремела горшками. Мэри едва заметно покачала головой и, поджав губы, вернулась к обследованию ложек и вилок.
   - Суп - еще куда ни шло, но разве здесь приготовишь хороший, сочный кусок мяса? - продолжала бушевать кухарка. - Разве что всю ночь его над огнем переворачивать! Да и то сказать, как я с этим справлюсь без своего мясного крюка? Куда он подевался? Этот никуда не годится, вот-вот оторвется!
   - Ваш крюк вмести с остальными предметами для кухни только что привезли и разгрузили.
   Конни, Мэри и даже разгневанная Мод вздрогнули и обернулись. На пороге кухни стояла экономка, чей проницательный взгляд, без сомнения, уже окинул кухню и всех присутствующих, подметив все подробности. Миссис Уильямс обладала потрясающей способностью всегда оказываться в том месте дома, где она была больше всего нужна, причем делала это быстро и почти бесшумно. Эта не слишком высокая и даже худощавая, но внушающая безоговорочное уважение женщина могла одним своим появлением утихомирить даже самого скандального слугу. Что же говорить о кухарке и камеристке, с которыми она проработала бок о бок больше десятка лет, и видела их насквозь! О Конни и говорить нечего: она склонилась над столовыми приборами и принялась начищать их с таким усердием, какого сама в себе не подозревала.
   - Конни, - та вздрогнула и послушно подняла глаза. - Когда закончишь с серебром и разложишь его по местам, поднимись прибраться в столовой. До обеда тебе нужно будет еще помочь мисс Амелии переодеться - после того, как накроешь на стол. Вечером же ты будешь прислуживать за ужином. Мэри, я надеюсь, гардероб миссис Черрингтон уже полностью приведен в надлежащий вид? Мод, чуть позже ты мне понадобишься. - Та было открыла рот, но тут же с независимым видом сжала губы.
   - Если тебе еще нужна помощница, - тут кухарка неслышно охнула и всплеснула руками, кивая, - то будь готова сегодня принять новую девочку для работы на кухне. Покажешь ей все, и объяснишь, что ей придется делать. За работу!
  
   Эти деревенские девчонки и впрямь волновались: на их лицах застыло смешанное выражение благоговения, любопытства и волнения. Впрочем, румянец на их лицах был вызван не столько смущением, сколько результатом работы мыла и щетки. Матери изрядно потрудились, чтобы представить своих дочек в лучшем свете: не каждый день выпадает шанс получить работу в таком доме, да еще и при кухне. Женщины толпились поодаль, вполголоса переговариваясь и украдкой бросая взгляды на дом, а особенно на заднюю дверь. Именно сюда было велено явиться тем, кто желает получить работу. И хотя девочек было всего четыре, на заднем дворе собралась изрядная толпа: любопытство привело сюда едва ли не половину женского населения деревни.
   Наконец дверь распахнулась, и миссис Уильямс быстрым шагом пересекла двор. Деревенские притихли. Девочки выстроились в ряд, выпрямившись, сложив руки и скромно опустив глаза. Даже самые бойкие стушевались под суровым и оценивающим взглядом экономки. Она задала каждой из девушек несколько вопросов, в основном касательно их умения работать по дому. На это миссис Уильямс не понадобилось много времени: что возьмешь с деревенских девчонок, которые не видели ничего, кроме собственных более чем скромных жилищ, и не имели ни малейшего представления о порядках, заведенных в большом доме. Приходилось полагаться на собственный опыт, накопленный годами. Она обращала внимание и на то, как одеты девушки, на их чистоту и опрятность. Одна исподтишка слишком уж бросала на нее взгляды исподлобья, что пришлось миссис Уильямс не по нраву: сразу видно, что любопытная, да еще наверняка и острая на язык. Вторая попросту была чересчур маленькой и худенькой для домашнего труда, а у третьей к лифу платья был приколот крошечный букетик, и экономка поджала губы: не дело, чтобы какая-то посудомойка думала о внешности и кокетничала. Наконец, очередь дошла до последней, и здесь, к счастью, не нашлось, к чему придраться. Волосы девочки аккуратно покрывала косынка, платье выглядело просто, но аккуратно, а руки и ногти были чистыми. К тому же она выглядела достаточно сильной и крепкой для той работы, которая ей предстояла.
   Экономка вздохнула про себя, уже зная, каков будет ее выбор. Но все же необходимо задать несколько обязательных вопросов.
   - Как тебя зовут? - сухо спросила миссис Уильямс.
   - Джуди, - тихо ответила та.
  
   ***
  
   Амелия поставила неуверенную точку, оставив на бумаге легкий, почти бесцветный оттиск пера. Невысказанная мысль зависла между пером и бумагой, собралась на кончике и упала густой каплей на лист. Пятно жирным пауком поползло по старательным записям, выведенным почти детской рукой. Девушка с раздражением захлопнула тетрадь: сколько напрасных трудов! Мадемуазель Пати ругала ее за каждую помарку, за каждое зачеркнутое слово.
   "Ты расстраиваешь меня, Амели, - лицо мадемуазель сурово, губы плотно сжаты, и она тяжело вздыхает, - тебе придется переписать эту страницу, чтобы я не видела твоих ужасных клякс".
   И хотя гувернантка давно уже не стояла за ее спиной, девушка, в тайном страхе расстроить кого бы то ни было, обещала сама себе вести аккуратный, красивый дневник, ежедневно записывая туда все добрые дела и мысли за прошедший день. Ведь в советах молодым леди говорилось, что дневник помогает правильно распланировать свой день, не забыть важное и не тратить время на чепуху. Эта идея понравилась Амелии, и она купила толстую тетрадь с тюльпанами на обложке в канцелярском магазине в пассаже на Риджент-стрит перед самым отъездом. Теперь и магазин, и сама Риджент-стрит остались во многих милях от нее, а тетрадь казалась порченной и грязной. Не прошло и несколько дней, а она уже перепачкала страницы чернилами, и казалось, что и руки ее, и мысли могут замараться так же, как и бумага, что пальцы посинеют от чернил, а сам дневник превратится в неряшливый гроссбух ленивой хозяйки. Нет, выдрать, выдрать эти листы прочь! Выкинуть их и писать дальше, чтобы мысли и почерк были строгими и четкими, как и положено.
   В порыве усовершенствования Амелия вновь распахнула тетрадь, скривилась при виде расплывшейся кляксы и решительно вырвала несколько страниц, стараясь не глядеть на них. К сожалению, она прекрасно понимала, что у нее никогда не хватит терпения восстановить эти записи, и сегодняшний день бесследно исчезнет вместе с помятыми листами.
   Это был всего лишь один из длинной череды дней, составлявших ее жизнь, и вместе с тем он совершенно не походил на прочие. Странное чувство, посетившее Амелию сразу во время переезда, не угасло в рутине, а, наоборот, разгоралось внутри нее с новой силой. Что это было: предчувствие? Сомнение?.. Но откуда ему взяться, если все идет так, как и должно быть! Разве не об этом мечтала Амелия всю свою жизнь, сидя у окна лондонского дома, и глядя на пыльную мостовую перед ним? Она просыпалась рано утром от шума разносчиков газет и молока: город оживал на рассвете, и в тот же миг исчезал сон девушки. Она ворочалась на мягкой перине, пытаясь отвлечься от этого уличного гама и вернуться в сладкий мир снов, но реальность всякий раз грубо вторгалась в ее жизнь вместе с громкоголосыми продавцами и извозчиками. В семь утра приходил зеленщик, чуть позже проезжал переполненный омнибус, и когда Дженни приходила будить ее к завтраку, Амелия не спала уже целую вечность и чувствовала себя совершенно разбитой.
   Как только она узнала о переезде, душа ее возликовала. Теперь она будет жить в огромном доме, где можно бесконечно бродить в лабиринте коридоров, а под окнами раскинется чудесный розовый сад, где она будет каждый день срезать по одному цветочку для своей комнаты. И единственным звуком, способным потревожить ее сон, будет песня жаворонка по утрам или мерный стук дождевых капель по карнизу.
  
   ***
  
   - Папочка, я так мечтаю об огромном саде прямо у дома, чтобы, просыпаясь, отворять окно его свежести и благоуханию! - призналась она как-то перед самым отъездом, когда лондонский дом был уже практически полностью упакован в чемоданы и коробки, и от него остались только голые стены да самая старая мебель.
   Мистер Черрингтон бросил на нее быстрый взгляд и удивленно повел бровью:
   - Какая ерунда, Амелия! Ты же знаешь, что слишком сильные запахи вызывают мигрени у твоей матери.
   По правде говоря, мигрени у миссис Черрингтон вызывало абсолютно все, и оттого было решено перебраться на юго-восток от Лондона в надежде, что мягкий климат и кентский морской воздух пойдут ей на пользу.
   И хотя Амелия понимала, что слишком много роз не принесут матушке ничего, кроме раздражения и головных болей, она все же надеялась, что однажды под ее окнами вырастут райские цветы, которые она видела только на картинках.
   Сейчас же - девушка отодвинула тюлевую занавеску, мягкой сероватой дымкой отделявшую ее от улицы - площадку перед домом уже расчистили, разровняли и засадили травой, и теперь в хорошую погоду здесь можно будет ставить шезлонги и даже устраивать пикники на природе. Скоро к ним придет садовник, который предложит планировку сада, и, быть может, в нем будут фигурные кустарники или даже маленький лабиринт. Эта мысль заставила девушку улыбнуться и забыть о той странной тревоге и неизведанной тоске, которая поселилась в ее сердце с первого же дня, с первой же минуты, едва только она переступила порог этого дома, и которую она старательно скрывала от себя самой.
  
   ***
  
   Ровно неделю назад они всей семьей впервые переступили порог нового дома. Еще на подъезде Амелия нетерпеливо выглядывала из оконца кареты в детском желании как можно быстрее увидеть новый дом. Ее оставили равнодушными и судостроительные верфи Чатема, которые виднелись на горизонте, и шпили Рочестерского собора, и бескрайние хмельные поля Кента, но едва экипаж стал приближаться к новому дому, ее сердце забилось, словно от быстрого бега. Она предугадала его, когда пейзаж еще даже не думал сменяться, и они ехали по проселочной дороге мимо приземистых деревенских домов и палисадников. Узнала по тому, что изменился перестук колес кареты, что иначе стали падать тени от редких деревьев, что по-новому зазвучало пение птиц, но громче всего был ее внутренний голос, который нашептывал ей: "Здесь, здесь! Здесь ты будешь жить! Здесь твоя жизнь изменится", - нашептывал так громко, что заглушал любые внешние звуки.
   Амелия никогда бы не поверила, что один лишь переезд сможет так взволновать ее, но сейчас ей пришла в голову мысль, что важнее этого с ней еще ничего в жизни не случалось. Более того, вся ее прошла жизнь была лишь подготовкой к тому, что случится с ней в новом доме: это непременно будет что-то очень важное и значимое. Она выросла в Лондоне и практически никогда не покидала его, не считая нескольких поездок с матерью в Бат, да пары месяцев, проведенных у кузины в Эссексе.
   Когда они, наконец, оказались на подъездной дороге, и взору Амелии предстал средних размеров особняк, которому было никак не меньше века, ей показалось, что она видит настоящий дворец. Два этажа с мансардой в ее глазах казались высокими дворцовыми башнями и донжонами, темный кирпич обернулся старым камнем, будто был построен во времена короля Артура, а два небольших крыла дома превратились в бесконечные галереи. Она вдруг увидела себя в роскошном белом платье, спускающуюся по каменным ступеням - настоящая сказочная принцесса... из тех давних, мрачных сказок, в которых рассказ заканчивался отнюдь не счастливой свадьбой.
   Она быстро отмахнулась от наваждения; дом был вполне обычным, и совершенно не сказочным. Карета остановилась, и отец вышел первым, затем подал руку матери, чтобы та спустилась. Амелия замешкалась и вышла из кареты, когда все уже прошли вперед, к дому. Ее сестра Луиза неуверенно побежала вперед по гравийной дорожке, вцепившись в руку своей няни, и пожилая женщина с трудом поспевала за девочкой, которая, смеясь, пыталась догнать родителей. Амелия медленно пошла за ними, оглядываясь по сторонам: на первый взгляд старый кирпичный дом, поросший плющом, показался ей не очень уютным. Она прикоснулась к шершавой стене и отдернула руку, поцарапавшись о сколотый кирпич. Серые дождевые тучи нависали над домом, делая его еще темнее, и от мрачной постройки буквально веяло холодом. Возможно, виной тому была погода, потому что на следующий день, когда тучи расступились и выпустили солнце, новый дом уже не казался девушке таким неприветливым, а спустя какое-то время она и представить себе не могла, что может быть место лучше, чем это.
  
   ***
  
   За прошедшую неделю Амелия достаточно обжилась в доме и даже успела мельком осмотреть окрестности: в один из солнечных дней она в сопровождении новой горничной Конни, которая ей сразу не понравилась, отправилась гулять и прошла не меньше двух миль. Однако она быстро устала, и обратно возвращалась уже опершись на руку Конни, а та сетовала, что благородные девушки не привычны к таким долгим прогулкам по плохим дорогам, так что и не стоит себя ими утруждать. На этом ее знакомство с местностью временно закончилось, к тому же вновь пошли дожди, и даже пикник в саду остался так и не выполненной затеей.
   Когда в дверь постучали, Амелия все еще стояла у окна, погруженная в свои мысли. Она не сразу поняла, откуда доносится звук, и обернулась лишь когда Конни приоткрыла дверь.
   - Мисс, ужин готов, ваши родители уже ждут вас.
   - Ах, спасибо, я сейчас буду!
   Она поспешно оправила платье и быстрым шагом направилась к лестнице: не дай бог, она замешкается и блюда уже подадут. Отец разозлится, что ему пришлось ждать!
   Амелия торопливо спустилась по лестнице, стараясь ступать как можно тише, вошла в столовую и украдкой бросила взгляд на отца. Но тот стоял спиной к ней, что-то говоря дворецкому, и даже не заметил ее появления, как чаще всего и случалось. Девушка тихо скользнула на свое место, опустила взгляд и принялась изучать кружевной узор на скатерти.
   Как и вся обстановка столовой, скатерть представляла собой образец безупречного вкуса и гармонично сочеталась с каждым предметом в комнате. По белоснежной ткани искусная рука безымянной мастерицы разбросала вышитые лилии; точно такие же украшали плотно задернутые шторы. Здесь, на лоне природы, вряд ли нашелся бы кто-то, кому не лень было бы заглядывать в окна, однако лондонский обычай не позволял семье обедать иначе, чем оградив себя от посторонних глаз.
   Спокойные желтовато-бежевые обои гармонировали с деревянными панелями из светлого ореха, закрывающими нижнюю часть стен. Из такого же ореха была сделана каминная полка и стол, занимающий центр этой просторной комнаты. В свете газовой люстры комната казалась еще более уютной и даже теплой, хотя июньский вечер выдался довольно прохладным и сырым, а огонь в камине не разводили: сейчас его украшал элегантный желтый экран. На каминной полке тикали часы. У Амелии невольно промелькнула мысль, что эта столовая нравится ей куда больше городской, где старомодная тяжелая мебель красного дерева и темно-бордовые стены давили на девушку, заставляя чувствовать себя маленькой и беспомощной.
   Всю стену напротив камина занимал внушительный буфет, на полках которого с геометрической точностью были расставлены два лучших хозяйских сервиза, предназначавшиеся исключительно для торжественных обедов, и многочисленные изделия из цветного стекла и хрусталя, завораживающие таинственным мерцанием и переливами граней. С первого взгляда становилось ясно, что это главное украшение столовой, которым хозяева гордятся по праву.
   Как раз около этого шкафа и стоял отец, на чью широкую спину девушка старалась лишний раз не смотреть: она испытывала суеверный страх, что он почувствует ее взгляд и обернется. Иллюзия тепла и уюта в одно мгновение рассеялась. Амелия вдруг почувствовала, как холодно в комнате, и поспешила плотнее закутаться в темно-синюю шаль, оттенявшую ее скромное домашнее голубое платье.
   - Сколько коробок доставили сегодня, Гласфорс? Уже все книги привезли?
   Амелия не видела лица отца, но по одной только интонации догадалась, что тот хмурится. Мистер Черрингтон взял вечернюю газету с подноса и, быстро пробежав ее взглядом, положил обратно.
   - Книги доставили сегодня, их еще предстоит распаковать, и я полагаю, этим займутся завтра же, сэр. Почти все остальное тоже уже на месте. Осталось дождаться всего нескольких ящиков с кухонной утварью, которые прибудут завтра. - Дворецкий предупредительно взглянул на хозяина, прежде чем отставить поднос с газетой на небольшой столик у стены. Мистер Черрингтон бросил взгляд на часы, которые показывали три минуты восьмого, и недовольно произнес:
   - Где ужин? Его всегда подают в семь. Разве переезд в новый дом что-то изменил?
   С этими словами он отвернулся от Гласфорса и подошел к столу. Оперевшись на спинку своего стула, он буквально навис над женой и дочерью.
   Миссис Черрингтон, будто очнувшись ото сна, вздрогнула и подняла на мужа испуганные серые глаза. Помедлив мгновение, она рассеянно кивнула дворецкому.
   - Сию секунду, сэр, - ответил он и направился к двери.
   Мистер Черрингтон, продолжая хмуриться, сел на свое место во главе стола и тяжело вздохнул, давая понять, с каким трудом ему приходится терпеть нерасторопность слуг. Разумеется, винить в этом можно было лишь его дражайшую супругу; и она прекрасно это понимала.
   - Бертрам, дорогой, как прошел день? - тихо спросила миссис Черрингтон, поправляя салфетку.
   - Отлично. Надеюсь, у вас тоже.
   Она согласно закивала.
   В это мгновение дверь столовой открылась, и горничные внесли супницу и тарелки. В этих безмолвных, бесшумно двигавшихся женщинах не сразу можно было узнать двух любительниц поболтать на кухне. Мэри поставила супницу перед хозяйкой, и встала немного поодаль. Конни подала миссис Черрингтон первую тарелку, та налила в нее супа, который горничная отнесла хозяину. Как и супницу, тарелки украшал изящный, но весьма скромный узор темно-красного цвета: разница с праздничными сервизами была разительной. Наполнив остальные тарелки, хозяйка сделала Мэри знак унести супницу, и та исчезла. Конни отошла к окну, сложив руки поверх передника и готовая в любой момент броситься выполнять указания своей хозяйки.
   Обед начался в полном безмолвии. Амелия привыкла к этому, и ее уже не угнетала звенящая тишина, прерываемая лишь позвякиванием приборов. Она уговаривала себя поесть, не поднимая головы от тарелки, которая теперь наполнилась дымящимся говяжьим бульоном; мяса же ей по обыкновению не положили. У нее отчего-то всегда пропадал аппетит, стоило всей семье собраться за совместной трапезой. Девушка отхлебнула немного супа и с трудом проглотила его: казалось, еда утратила всякий вкус. Но если она не сделает усилия, мать заметит и скажет отцу, а ей очень не хотелось, чтобы он делал ей замечание и заставлял есть насильно. Матушка также считала, что девушка ее возраста должна питаться регулярно, однако не поглощая слишком много пищи. Но все-таки не одну ложку супа, от которой противно засосало под ложечкой. Сейчас Амелия даже завидовала младшей сестре, которой накрывали стол в детской, где та могла есть без посторонних глаз и этого напряженного молчания.
   - Ты не видел в городе кого-нибудь из наших знакомых? - безразлично поинтересовалась миссис Черрингтон.
   - Дорогая, я работал, - сухо ответил ее муж. - К сожалению, у меня не было времени на встречи и болтовню с нашими знакомыми. Чем вы здесь занимались весь день?
   - Ах, мы разбирали вещи и устраивались... Все идет своим чередом, и совсем скоро комнаты будут совершенно готовы.
   - Да, хорошо, - кивнул мистер Черрингтон, увлеченный едой значительно больше, чем разговором жены.
   - Мы с Амелией выбирали сегодня занавески для гостиной, - продолжила она чуть более уверенно. - Я думаю, голубой панбархат будет чудесно смотреться, правда, Бертрам?
   Он поднял голову и рассеянно посмотрел на жену, и та поспешно отвела взгляд.
   - Или те, какие ты сам выберешь.
   - Я считаю, это женское дело, Кейтлин, - он сделал ударение на первом слове.
   - Да-да, разумеется. - Она потупилась, и вяло набрала в ложку немного супа. - Но мне бы так хотелось, чтобы ты остался полностью всем доволен.
   - Я не сомневаюсь в твоем вкусе, - равнодушно ответил мистер Черрингтон, внимательно наблюдая, как Мэри поставила рядом с ним второе: сегодня это был тушеный кролик с картофельном пюре и брокколи.
   - Отец, - вдруг решилась Амелия.
   Тот не ответил, неспешно разрезая мясо, а миссис Черрингтон шикнула на дочь. Конни тем временем быстро убрала суповые тарелки и подала чистые.
   Девушка уткнулась было в свою тарелку, но потом все же не выдержала, вспомнив обещание, которое дала себе.
   - Папа, а можно мне задать один вопрос? - она старалась говорить как можно более тихо и учтиво, но все же вопрос прозвучал довольно решительно.
   Он поднял голову и несколько мгновений смотрел на дочь.
   - Да? - с явным недовольством произнес он.
   - Папочка, можно я напишу Ричарду о нашем новом доме? Мне так не хватает нашей переписки!
   - Да, разумеется, - коротко ответил он, давая понять, что не следовало отвлекать его от кролика из-за подобной мелочи.
   Мама бросила на Амелию предостерегающий взгляд.
   - Как тебе нравится кролик, милый? - поспешила спросить она. - Наша кухарка, кажется, отлично приноровилась к здешней кухне.
   - Я нахожу его немного жестким, - Бертрам неторопливо прожевал, - но в целом неплохим.
   Кейтлин облегченно вздохнула и улыбнулась, принимаясь за еду.
   - Папочка, я сегодня подумала о том, как замечательно было бы сделать библиотеку в одной из пустующих комнат.
   В наступившей тишине слова Амелии прозвучали слишком громко. Слишком неуместно. Слишком долгой была пауза, пока мистер Черрингтон аккуратно собирал брокколи с тарелки. Девушка почувствовала, как вилка в ее руке задрожала, а к щекам прилила кровь.
   - Амелия, выйди из-за стола, - произнес не меньше, чем через полминуты. - Ты мешаешь нам ужинать.
   Тишина стала еще более напряженной. Девушка побледнела, помедлила, будто ожидая, что отец может передумать. Потом медленно отложила в сторону салфетку, надеясь, что ее руки не слишком сильно дрожат, тихо встала из-за стола и направилась к лестнице. Миссис Черрингтон почти неслышно вздохнула.
   - Итак, ты что-то говорила о занавесках? - как ни в чем не бывало, спросил мистер Черрингтон, пока горничные поспешно убирали тарелки из-под второго, очистив стол для пудинга. - Тогда я закажу их в городе на следующей неделе.
  
   Глава 2
  
   Амелия застыла над выдвинутым ящиком комода и осторожно коснулась рукой свежих, недавно выглаженных и аккуратно разложенных стопок белья: отдельно лежали нижние рубашки, отдельно - панталоны; чулки удостоились еще одного ящика. Хлопок и лен под рукой источали чистоту и приятную прохладу, от них едва различимо пахло лавандой. Вдруг, словно о чем-то вспомнив, девушка наморщила лоб и обернулась:
   - Почему Дженни не пришла сегодня помочь мне с утренним туалетом? Вы же все знаете, как сильно я ее люблю!
   Конни - эта молчаливая новая горничная, напоминавшая небольшого грызуна, если бы только у мышей были рыжие волосы, расправила корсет наподобие силков для дикого зверя и произнесла невозмутимо:
   - Позвольте сегодня мне помочь вам, мисс.
   Амелия отвернулась и демонстративно стянула с себя ночную сорочку, самостоятельно сменив ее на тонкую рубашку, чувствуя внимательный взгляд Конни на своей обнаженной спине. Это ей не понравилось: ни взгляд, ни сама Конни, юркая и пронырливая, ни то, как непочтительно она облачала ее тело в корсет, шнуруя, словно на манекене. Мать довольна новой служанкой, но девушке хотелось, чтобы только Дженни, заменившая ей подруг, могла касаться ее, расчесывать волосы и без умолку болтать о всяких женских глупостях. Она стерпела, когда Конни принялась за платье, однако представив, как эти чужие руки будут застегивать пуговицы прямо у ее горла, отпрянула.
   - Конни, ты свободна, - произнесла она как можно более холодно. - Моя горничная справлялась с этой работой куда как лучше.
   Конни хотела было что-то сказать, но закусила губу и лишь коротко кивнула, а Амелия, гордо подняв голову, отошла к зеркалу.
   - Мисс, позвольте заметить, - нерешительно произнесла служанка уже у самой двери, когда девушка подумала, что осталась одна, - что вчера ночью, когда я вас раздевала, ваш корсет был зашнурован задом наперед.
   Та лишь передернула плечами: что за вздор! Какая только чушь не придет в голову глупой женщине. Наверное, хочет опорочить свою подругу, чтобы занять ее место в доме и получать жалование побольше. Уж Амелия-то знала, какие у ее Дженни золотые руки, как ловко та справляется со всеми крючками и петельками, и уж точно никогда бы не допустила такой оплошности. К тому же всем известно, что задом наперед шнуруются лишь плебейки и некие "недостойные женщины", которым горничной вовсе не полагается. Амелия, конечно же, к их числу не относилась.
   Когда Конни ушла, девушка облегченно вздохнула. Она хотела сделать еще кое-что, а присутствие прислуги только бы помешало. Улыбнувшись своим мыслям, она достала бумагу для письма, которая ждала своего часа с момента переезда, и потянулась к чернилам.
  
   "Дорогой мистер Харви!
   Невозможно поверить, что минуло вот уже больше месяца, а я до сих пор не написала вам ни единой строчки. Мне стыдно, ужасно стыдно за себя - я и впрямь бессердечна, раз могла забыть о своем единственном друге, который теперь так далеко от меня. Посмею ли я надеяться, что даже сейчас, когда я поселилась в деревне, мы сможем обмениваться нашими мыслями, хотя бы даже и на бумаге? Ваши письма доставляют мне несравненную радость! Подумать только, совсем еще недавно мы обедали у вашей матушки, сидя в солнечной столовой окнами на Гайд-Парк! И вот уже я здесь, вдали от Лондона... Но простите мою медлительность и постарайтесь понять, как много забот окружило нас, едва мы переехали.
   Лишь сейчас, спустя неделю, я могу сказать, что наконец-то перевела дух. В доме постоянно были чужие люди - строители, рабочие... Как же тяжело и утомительно все это! Вы не поверите, но я лишь вчера нашла время, чтобы сесть за свой дневник, а уже сегодня пишу вам. Я невыразимо благодарна моему отцу, что он разрешил мне написать это письмо - это значит, что он не возражает против нашей переписки и не видит в ней ничего дурного. Как бы мне хотелось надеяться, что и вы считаете меня вашим другом и хотя бы немного скучаете по мне!
   Но стоит признать, что жизнь вдали от Лондона имеет свои преимущества. Сейчас, когда дом буквально ожил, я наслаждаюсь тишиной и спокойствием этих мест. Я чудесно сплю здесь, а чудесные окрестности Кента умиротворяют меня. Сегодня утром я вышла на балкон и любовалась необыкновенно зелеными полями, напитавшимися дождем. Такой цвет невозможно увидеть в Лондоне: Вы и сами знаете, что наша столица всегда сера и словно окутана дымкой. Здесь же кажется, что все мирские печали уходят прочь, оставляя место лишь сотворенному Господом чуду природы, и что здесь никогда не сможет произойти ничего дурного. Дорогой мистер Харви, я надеюсь, что мой отец пригласит вас к нам погостить: вы должны сами увидеть то, о чем я говорю, почувствовать спокойствие этих мест, отдохнуть здесь душой от всех ваших дел. О, я непременно упрошу его, чтобы он написал вам как можно скорее! Разве это не замечательная мысль? Тогда мы сможем увидеться вновь, а ведь я было подумала, что теперь это едва ли возможно. Как глупо с моей стороны! Нас разделяют всего каких-то тридцать пять миль!
   Но было бы лукавством сказать, что здесь я скучаю в одиночестве. О нет, я наслаждаюсь им! Никогда еще я не была так погружена в свои мысли и в то же время чувствовала себя такой цельной, такой собранной. Все дни мои проходят в полезных занятиях; я по нескольку часов занимаюсь рукоделием вместе с матушкой, возобновила свои фортепьянные экзерсисы и ежедневно совершаю небольшие прогулки, если только не идет дождь.
   Однако я не хочу утомлять вас рассказами о салфетках, что я вышила, ведь это вовсе не мужское дело! Вы, должно быть, посчитаете меня глупой, раз я говорю о таких безделицах. Но не только они занимают мое время. Наконец я смогла найти время и прочитать ту книгу, что вы мне советовали - я говорю о Диккенсе. Мой отец всегда скептически относился к этому писателю, называя его "претенциозным моралистом", и он не был бы рад, увидев у меня в руках вашу "Крошку Доррит", а потому я читала ее лишь в своей комнате ночами, наедине с самой собой, пряча днем под подушку. Дорогой мистер Харви, знаете ли вы, как жестоко со мной поступили? Я обливалась слезами, читая эту книгу, и, вероятно, поняла, отчего мой отец не жалует Диккенса - он слишком, слишком тяжел для нас, впечатлительных женщин. Сложно поверить, что он умер более десяти лет назад, настолько пугающе реальной мне показалась его книга. Неужели он описывает тот же город, в котором я прожила всю свою жизнь, ходила гулять и в магазины? О нет, не может быть, ведь его Лондон пугающ, мрачен и грязен, а мне, по счастью, никогда не приходилось видеть подобной мерзости. И теперь я думаю, что, благодаря Господу и моим родителям, я была всю жизнь защищена от того, что пришлось видеть бедняжке Доррит. Сложно представить, что она старше меня лишь на пару лет, столь разительно мы отличаемся! И тем более меня восхищает ее доброта и сила духа, с которой она смогла справиться со всеми своими несчастьями и обрести первейшее счастье на земле - доброго и любящего мужа. И все же я счастлива, что меня никогда не коснется та ужасная, полная лишений жизнь, которую так любил описывать автор. Как, вероятно, мелочно и жестокосердно это звучит, когда я сижу в своей светлой, просторной комнате и пишу вам мои ничего не значащие размышления, но и вы поймите меня - разве я приспособлена для такой жизни? О нет, я умерла бы на другой же день!
   И вот я снова пишу о том, о чем не следовало бы. Мне стыдно перед вами, мои мысли так никчемны, и я с трудом сдерживаю слезы от презрения к себе и жалости к таким сильным, честным людям, как малютка Доррит.
   Простите же меня, что на этом я обрываю свое письмо, но я надеюсь, что и вы меня поймете и не будете слишком строги к вашей маленькой глупой Амелии. С нетерпением жду вашего ответа - если вы еще помните меня, напишите хотя бы пару строк, и я буду знать, что на этом свете у меня есть друг.
   С самыми добрыми пожеланиями,
   Ваша Амелия Черрингтон.
   8 июня 1885 года".
  
   Амелия еще раз пробежала глазами письмо: изящный, убористый почерк, над которым она трудилась столько лет вместе с мадемуазель Пати. Она говорила, что девушка должна писать легко и воздушно, но при этом разборчиво - слишком много закорючек не красят письмо. Только иногда, когда Амелия была слишком взволнована и торопилась, строчки прыгали по чистым листам тетради, словно кролики. Но сейчас она была довольна своей работой. Она хотела было немного сбрызнуть бумагу лавандовой водой, но подумала, что матушка может отругать ее за такое - это было бы слишком фривольно.
   Письмо надлежало непременно показать матери. Даже если бы Амелия писала подруге - если бы у нее была подруга - она вряд ли бы осмелилась отправить ей письмо без разрешения родителей. Настоящим счастьем было то, что ей разрешали поддерживать переписку с Ричардом, ее старым добрым другом. Она искренне надеялась, что в их дружбе нельзя усмотреть ничего дурного или предосудительного. Общение с мужчинами было той скользкой дорожкой, на которой Амелия чувствовала себя лишенной зрения и слуха одновременно. По правде говоря, никакого общения у нее никогда и не было, и девушка понятия не имела, что из себя вообще представляют мужчины - разумеется, кроме Ричарда, но она знала его самого детства и не считала чужим. И в глубине души она надеялась, что отец отдаст ее ему в мужья, что она станет миссис Харви и никогда в жизни больше не столкнется с другими мужчинами, от которых, как говорили ей и матушка, и гувернантка, одни лишь неприятности для молодой девушки.
   Амелия подхватила сложенные листы, на которых уже высохли чернила, и с легким сердцем спустилась вниз, в гостиную. Сейчас, в полдень, это была самая светлая и теплая комната во всем доме, а новые шторы делали ее еще более просторной. Однако окна были плотно закрыты, невзирая на относительно теплую погоду - матушка не переносила сквозняков. Она надеялась, что когда лето, наконец, вступит в свои права, она сможет сидеть на шезлонге во дворе, но пока предпочитала покой и тишину гостиной. Когда Амелия осторожно приоткрыла дверь и зашла в комнату, стараясь излишне не шуметь, миссис Черрингтон полулежала на диване, прикрыв глаза. Возле нее на стуле стояла корзинка с рукоделием - сейчас это было вязание, которое она полюбила всей душой и теперь вязала салфетки для нового дома. Крючок и пряжа лежали рядом с ней, но сегодня работа продвигалась очень медленно, крючок раз за разом упускал петли, и ряд тут же расползался. Утомленная этим занятием, миссис Черрингтон откинулась на подушки и смежила веки, давая отдых глазам и рукам. Лицо ее выглядело сейчас так умиротворенно, будто в своих мыслях она унеслась далеко-далеко отсюда: от этого дома, этой жизни и этого мира. Может быть, в мечтах она вновь стала юной девушкой, и, весело смеясь, бегала по саду возле родительского дома? Или же была девушкой чуть постарше - розовощекой, миловидной мисс Кейтлин Броуди, которая готовится к помолвке с подающим надежды юношей Бертрамом Черрингтоном?
   Но никому не дано было знать, чем заняты мысли миссис Черрингтон.
   - Матушка! - тихонько позвала Амелия, и свой собственный голос показался раскатом грома в этом сонном царстве. Ей почудилось, что она сейчас незваным гостем вторгается в неведомый ей мир, отвлекает мать от ее мыслей своими глупыми, мелкими делами.
   Между мгновением, когда Амелия зашла в комнату и тем, когда миссис Черрингтон открыла глаза, прошла целая вечность. Она тяжело вздохнула и посмотрела, наконец, на стоящую в дверях дочь, и уже через мгновение лицо ее приняло обычное сосредоточенное и несколько печальное выражение, которое оно имело всегда, когда к ней обращались слуги или домочадцы.
   - Да, милая? Что-то случилось?
   - Простите, матушка, я не хотела вам мешать, - смущенно сказала девушка и протянула ей несколько сложенных листов. - Отец разрешил мне вчера написать письмо Ричарду, и я все утро провела за этими страницами. Я бы очень хотела, чтобы вы взглянули на него!
   Амелия потупила взгляд. Она не считала, что написала что-то неприемлемое, но если матушка вдруг заметит нечто, чего ей не следовало писать, она провалится под землю со стыда. Миссис Черрингтон говорила, что девушка не должна иметь никаких постыдных мыслей относительно мужчины, но Амелия не знала, какие из ее мыслей могли считаться подходящими, а от каких ей следовало бы избавиться. Разумеется, она никогда бы не написала, что хочет вновь выйти на прогулку с Ричардом, как ходила несколько лет назад в сопровождении мадемуазель Пати, или что хотела бы опереться на его руку, как матушка иногда опиралась на отца. И уж тем более, что в самых тайных своих мыслях надеется, что однажды... Она густо покраснела и еще сильнее закусила губу.
   Кейтлин приняла сложенные вдвое листы бумаги и неторопливо поднялась с дивана, чтобы подойти к окну. Близоруко прищурившись, она поднесла письмо поближе к лицу и быстро пробежала его взглядом. Действительно ли мать читала его, Амелии оставалось лишь догадываться, поскольку лицо женщины все это время оставалось бесстрастным.
   - Ты можешь отправить его сегодняшней почтой, - произнесла она, наконец, и с видимым облегчением вернулась к дивану.
   - Ах, спасибо вам, maman! Я так рада, что вы с отцом позволили мне этот маленький каприз!
   Мать покачала головой.
   - Сядь, Амелия, - она легонько кивнула на стул, стоящий подле.
   Пока девушка убирала с него рукоделие, пока подбирала платье перед тем, как присесть, пока думала про себя, что же хочет сказать ей мать, никогда не разговаривавшая с ней дольше пары минут, миссис Черрингтон, казалось, вновь погрузилась в свои мысли. Она снова облокотилась на подушки и откинула голову, а Амелия сидела перед ней, нервно теребя платье.
   - Отец разрешил тебе писать, - начала Кейтлин, - но нам обоим не нравится твой неумеренный восторг по этому поводу. Амелия, приличная девушка не должна бежать писать письмо мужчине, едва получив дозволение, и уж тем более не должна так радоваться одному лишь этому факту. Нам придется подумать о том, чтобы ограничить твою корреспонденцию.
   - Мне очень жаль, матушка.
   - Кроме того, - миссис Черрингтон словно и не слышала слов дочери, - отец заметил вчера, что ты ведешь себя неподобающе. Пойми, дорогая, что мы оба желаем тебе только добра. Но если ты не будешь показывать достаточного почтения и проявлять уважение к окружающим людям, никто не захочет жениться на тебе. Твоя добродетель сомнительна, и вместо того, чтобы работать над собой, ты становишься лишь более упрямой и непослушной.
   - Но... - Амелия прикрыла рот рукой и вскинула брови. Какое счастье, что матушка сейчас не смотрела на нее!
   - Ты снова споришь, - устало вздохнула Кейтлин. - Тем самым ты лишь утомляешь меня и своего отца. Амелия, ты в том возрасте, когда пора подумать о том, что скоро к тебе будут свататься мужчины. И ты должна стать такой, какой они хотят видеть свою будущую жену.
   - Но как? Я желаю этого больше всего на свете, - поспешила заверить девушка. - Я делаю все, чему учила меня мадемуазель Пати, разве что не очень хорошо рисую.
   - Мужу от тебя нужны не рисунки, а покладистость и добрый нрав. Ты должна соглашаться со всем и никогда не спорить, а о своих желаниях забыть. Отец сказал, что тебе следует читать меньше книг, ограничившись советчиками молодой девушке - там пишут полезные вещи, романы же делают тебя нервной. Ты все также просыпаешься по ночам? Я могла бы дать тебе свое снотворное.
   Какой стыд, неужели родители узнали, что в Лондоне она плохо спала и видела кошмары? Однажды Дженни даже поймала ее ночью в коридоре и сказала, что она ходит во сне. Амелия потом проплакала весь день и умоляла горничную не рассказывать ничего матери. Она боялась расстроить ее и привлечь к себе ненужное внимание, к тому же больше такого не повторялось, хотя кошмары стали преследовать ее чаще. Но так было до переезда сюда.
   - О нет, матушка, не волнуйтесь! Здешний воздух просто чудесен, и я сплю, как младенец!
   Мисси Черрингтон удовлетворенно кивнула.
   - Не бойся, милая, отец найдет тебе подходящего жениха. Это будет хороший молодой человек, и ты должна ему соответствовать. Я уверена, что скоро от твоих былых кошмаров не останется и воспоминания, для этого надо всего лишь перестать читать, больше заниматься полезным трудом, бывать на свежем воздухе и правильно питаться. Я сказала Мэри, чтобы она следила за тем, как ты ешь и чем занимаешься весь день - у меня нет на это времени и сил, но горничные вечно бездельничают, а теперь смогут присмотреть за тобой.
   Мисс Черрингтон замолчала, считая разговор законченным. Амелия продолжала сидеть на стуле напротив нее, не зная, куда деться и что ответить. Разумеется, матушка лучше знает, что следует делать, и уж конечно только она может дать ей правильный совет относительно поведения и будущего брака: кроме как к матери, больше ей не к кому обратиться, и она должна впитывать каждое ее слово, точно губка. Матушка права: если Амелия не изменится, то не сможет стать хорошей женой. У нее дурные мысли, она плохо спит и ест, ей снятся такие вещи, которые не должны сниться хорошей девушке, она может вспылить или сказать резкость, бывает непочтительна с родителями... Должно быть, она действительно ужасный человек, и матушка пытается это деликатно до нее донести. Но отчего же так больно?.. Амелия почувствовала, что готова расплакаться, поэтому быстро вскочила со своего стула и бросилась к двери.
   - Дорогая, постой, - остановил ее голос матери. - Ты поставила мою корзинку слишком далеко, я не хочу за ней вставать. Подай ее мне, будь любезна!
   - Одну минуту, - она быстро отерла глаза рукавом платья.
   - Хочешь чаю? - спросила Кейтлин, внимательно распутывая пряжу и не поднимая глаз на дочь.
   - О, нет, я... Я пока не хочу, спасибо большое. Я... Я лучше пойду!
   Она вышла из комнаты, аккуратно закрыла за собой тяжелую дверь и бросилась наверх, к себе. Вслед она услышала настойчивый звон колокольчика миссис Черрингтон, и через пару секунд поспешные шаги Мэри - камеристка была большой, полной и шумной, и не заметить ее в доме было решительно невозможно. Амелия тихо поднялась в спальню, и, только закрыв дверь, дала слезам волю. Только бы матушка не заметила, что она вновь проявляет свою слабохарактерность и дурной нрав! Она изменится, обязательно изменится, станет такой, какой все хотят ее видеть!
  
   ***
  
   Колокольчик миссис Черрингтон был маленьким, но таким пронзительным, что не услышать его было невозможно. Едва у Мэри выдался короткий перерыв, который она хотела потратить на штопку собственного белья, как серебряный звон огласил весь дом, добираясь до самых дальних его уголков. И, едва затихнув, зазвенел вновь. Мэри представила себе, как хозяйка нетерпеливо звонит снова и снова, уверенная, что ее камеристка прохлаждается без дела.
   - Да иду я, иду, - пробурчала она себе под нос, поспешно направляясь к хозяйке.
   Та сидела в малой гостиной, пронизанной солнечным светом, в которой было так душно и жарко, что горничная просто не понимала, как хозяйка еще не взопрела во всем своем белье, платье из плотной ткани, да еще и укутанная шалью.
   - Миссис Черрингтон, не желаете ли открыть окно?
   - Да что ты, Мэри, должно быть, ты шутишь! На улице только вчера шел дождь, там холодно и сыро, я тотчас же простужусь.
   - Вы правы, мэм, - привычно ответила камеристка. Уж она-то лучше других знала, что с хозяйкой лучше не спорить.
   - Мэри, принеси мне чаю с кексом, я проголодалась.
   - Сию секунду, мэм. Желаете чего-нибудь еще?
   - Ах, я даже не знаю... - Кейтлин посмотрела на нее взглядом капризного больного ребенка, уставшего от своей беспомощности и безделья. - Амелия очень меня утомила! Она бывает так непослушна. Наверное, я слишком много сил истратила на разговор с ней, но такова наша материнская доля, не правда ли?
   - Конечно, мэм.
   - Пожалуй, я закончу на сегодня свою работу, я хочу отдохнуть.
   Она отдала Мэри едва начатое вязание - два небольших ряда, из которых в итоге должна получиться салфетка. Та с трудом сдержала улыбку: с такой скоростью салфетка будет готова самое раннее к концу века. А скорее всего, миссис Черрингтон просто-напросто надоест вязание, и она отдаст его горничной, да еще будет постоянно понукать, чтобы та заканчивала быстрее, желая увидеть результат. Как будто у Мэри больше дел нет!
   - Помоги мне подняться! Я чувствую, скоро снова начнется мигрень, - Кейтлин приложила ладонь тыльной стороной ко лбу и поморщилась. - Я поднимусь в свою комнату, приготовь мне успокоительные капли!
   - А чай, мэм?
   - Отнеси в спальню, я лучше выпью его там. Видимо, я сегодня не слишком здорова.
   Мэри направилась за лекарством для хозяйки - хотя то и стояло на ее тумбочке, и всего-то надо было накапать раствор в стакан воды, но эта функция всегда поручалась камеристке. О чае можно было не волноваться: миссис Черрингтон наверняка заснет или хотя бы задремлет и не вспомнит о нем до вечера. От этого своего успокоительного она половину дня проводила в полудреме, и, по правде говоря, это всех вполне устраивало.
  
   ***
  
   - Покажи-ка руки, - сквозь зубы процедила кухарка, уперев руки в боки и в упор рассматривая стоящую перед ней девочку. Та послушно вытянула вперед ладони, по-прежнему не поднимая глаз.
   - Переверни! - приказала кухарка и придирчиво сощурила глаза. - Хмм... - осмотрев ее чистые ногти и не найдя, к чему придраться, она вздохнула. - И как же тебя зовут?
   - Джуди Такер, - ответила новенькая.
   - Хмм... Что ж, Джуди Такер, быстренько положи это вон там и надевай-ка фартук, - махнув рукой в сторону посудомойни, Мод отвернулась и принялась греметь котелками. Девушка послушно подняла с пола узелок со своими нехитрыми пожитками и отнесла, куда ей было приказано. - Пойдешь к Конни, она покажет тебе, как управляться с каминами. А мне недосуг сейчас возиться с тобой, уж скоро обед надо госпожам подать, а после за ужин браться. И смотри, не копайся там долго, вернешься - сразу же примешься за посуду. Вот и посмотрим, на что ты годишься!
   Покончив с этой впечатляющей речью, кухарка присела перед плитой, чтобы разжечь огонь пожарче.
   - Так ты еще здесь? - покончив с очагом, она обернулась на свою новую помощницу. Потом, сообразив, что девочка понятия не имеет о том, кто такая Конни, она снова вздохнула, всем своим видом показывая, как тяжело ей приходится в окружении столь недалеких и непонятливых людей.
   - Найдешь ее наверху лестницы: она как раз разбирает вещи, которые вынесли с чердака. Не дождусь, когда там, наконец, устроят для нас комнаты. Уже вторую неделю внизу спим, словно селедки в бочонке. Да что смотришь, тебе-то все равно спать здесь, за кухней. Ступай, чего стоишь? Да смотри, не вздумай попасться господам на глаза, живо отсюда вылетишь!
   Подкрепив угрозой свою и без того убедительную тираду, Мод с головой ушла в работу. Тихонько вздохнув, девочка поторопилась на поиски горничной.
  
   Найти горничных оказалось несложно - они сидели в окружении старых вещей, время от времени чихая и отирая глаза от пыли.
   - Ума не приложу, что во всех этих коробках! - громким шепотом возмутилась Мэри, аккуратно вытирая толстый слой пыли с полусгнившего деревянного ящика, потемневшего от времени.
   Еще несколько таких же стояли на площадке у лестницы, ведущей в кухню. Один из них был открыт, и перед ним на коленях стояла Конни. Она осторожно вынимала оттуда разные предметы, бумаги, газеты и прочий хлам, составляющий содержимое ящика. То, что еще хоть как-то могло пригодиться в хозяйстве, она вытирала куском фланели и откладывала в сторону, а совсем уж непригодное бросала в большое жестяное ведро, куда обычно ссыпали пепел. В последнюю категорию попадало куда больше вещей. Мэри наблюдала за ее работой, деловито рассматривая то, что Конни бережливо откладывала, и качала головой: ну что ценного может быть в этом хламе!
   - Вот этим уж точно место только на свалке, - заметила она, брезгливым взглядом провожая щипцы для снятия нагара, которые Конни аккуратно опустила рядом со всем остальным, что, по ее мнению, еще могло пригодиться. - Кому они теперь нужны? Уж и не помню, когда в последний раз свечи доставали. Да к тому же на них полно ржавчины, сама погляди!
   - Может и на свалке, а может, и нет, - не осталась в долгу Конни. - Уж лучше я все это покажу миссис Уильямс, а она сама решит, что оставить, а что на выброс пойдет. А ржавчину и отчистить можно, - подытожила она и принялась за следующий ящик.
   Мэри только фыркнула и помахала перед носом пальцами, когда горничная дернула за крышку, и над ней взвилось облачко пыли.
   - Смотри-ка, здесь бумаги какие-то... - Конни осторожно извлекла на свет божий целую кипу слежавшихся и пожелтевших страниц. От долгого хранения на чердаке они отсырели, и чернила, когда-то красовавшиеся ровными строчками, растеклись, превратившись в аляповатые фиолетовые пятна. Разобрать хоть что-нибудь было решительно невозможно. Напоследок горничная достала небольшую книжечку в твердой бордовой обложке из кожи, выглядевшую чуть менее потрепанной, чем все прочее в этом ящике. - А вот это, похоже, хорошо сохранилось. Наверное, господское. Может быть, здесь что-нибудь важное... - Она протерла книжечку со всех сторон. - Знаешь что, а отнеси-ка ты это хозяйке. Пусть сама взглянет!
   Мэри пожала плечами, но все-таки любопытство победило. Она взяла книжечку из рук Конни и сморщила нос.
   - Плесенью пахнет, - она на мгновение заколебалась. - Вот что, пускай полежит пока в холле и проветрится, - решила она. - Все равно миссис Черрингтон сейчас отдыхает. И думать нечего, чтобы ее беспокоить. Чего доброго, у нее снова от разговоров голова разболится, а мне опять приводи ее в порядок да уговаривай, чтобы к ужину вышла. Пойдем пока передохнем, ты же, небось, с утра еще ничего не ела!
  
   Это была одна из тех минут относительного затишья, когда горничные наконец-то могли присесть и с час поработать иглой, что почти что приравнивалось к отдыху; даже кухарка могла совсем ненадолго оставить свои бесконечные хлопоты вокруг блюд, которые предстояло приготовить для хозяев. За дальним концом стола расположились Мэри, уже успевшая отнести чай миссис Черрингтон, и Конни, занятая шитьем. Сбоку от каждой лежала стопка вещей, которые предстояло заштопать, или пришить воротничок либо пуговицы.
   Из небольшой комнатки позади кухни раздавался металлический перестук посуды и голоса. Точнее, расслышать можно было только громкий голос Мод.
   - Не трать столько мыла, иначе не напасешься его. По-твоему, у нас тут своя мыловарня? То-то же! А эту щетку пока не трогай. Запомни, она только для большого котла, в котором готовится мясо. Для меди бери вот эти. А вон те - для глиняных горшков. Да и впрямь, откуда тебе все это знать!
   Покончив с поучениями, Мод появилась на пороге кухни, налила себе чаю и уселась напротив горничных.
   - Уж больно строга ты с ней, - негромко заметила Мэри, усмехаясь. - Вроде бы девчонка работящая. Но распускать молодежь не годится, что верно - то верно. - Она несколько раз кивнула головой в подтверждение своих слов и склонилась к шитью, чтобы перекусить нитку.
   - А мне она понравилась, - Конни понизила голос. - Вроде бы ловкая и быстро схватывает, что ей говоришь. Посмотрим, как она завтра сама с каминами управится.
   Мод фыркнула.
   - Вот то-то и оно, посмотрим! А то поначалу-то может она и ничего, шуршит, как мышка, а потом глядь - а у мышки-то острые зубки. Уж я-то повидала таких. А этим, деревенским, и подавно палец в рот не клади.
   - Это уж точно, - охотно подхватила Мэри, откладывая в сторону ночную сорочку своей госпожи. - Да и чего от них ждать, если они живут, словно поросята в хлеву: говорят, что и спят все вместе, в одной комнате! Стыд, да и только.
   Услышав это, даже Конни подняла голову и чуть приоткрыла рот, на мгновение забыв о нитке с иголкой. Кухарка только махнула рукой.
   - Лучше и не говори. А что уж говорить о кухне? Я-то сама в их домах не бывала, да и слава богу! Только знаю, что у них даже и дымохода порядочного не сыщешь, что уж о плите говорить. Да и то сказать - вы же видели, как они вырядились, когда на работу наниматься явились? Небось, полдеревни собралось, не меньше!
   - Да-да! - поддакнула Мэри. - Я сама смотрела из окна наверху, вот уж видок у них был! Сразу видно, что никакого понятия о приличиях. Двое так вообще босиком явились, точно последние нищенки. - Она передернула плечами и снова принялась за работу. - А уж юбки...
   Кухарка кашлянула, и Мэри вовремя примолкла: в кухне появилась миссис Уильямс. Все присутствующие непроизвольно выпрямили спины.
   - Миссис Гиффорд, сегодня придется подать ужин в половине седьмого - господин Черрингтон вернется из города раньше. Кроме того, миссис Черрингтон заказала сливовый пудинг.
   Мод встала и всплеснула руками.
   - Ох, ну и дела, придется поторопиться. Кстати, миссис Уильямс, раз уж мы заговорили о пудинге - сахар-то почти весь вышел! Для целого пудинга точно не хватит. - Для пущей убедительности она сложила руки на груди и решительно поджала губы.
   Экономка кивнула.
   - Хорошо, идемте. - Они направилась к кладовой, а кухарка, сняв с полки жестяную банку, которая и впрямь почти опустела, поторопилась за ней. Послышалось глухое позвякивание ключей. - И, миссис Гиффорд, подготовьте к завтрашнему дню список продуктов, которые вам понадобятся на всю следующую неделю. После завтрака мы с вами посмотрим, чего нам не хватает.
   Мод вернулась с наполненной жестянкой, и присела к столу, чтобы допить чай. В следующее же мгновение в заднюю дверь постучали.
   - Ни минуты покоя! - воскликнула Мод, в сердцах со стуком опуская кружку на стол. - Джуди! Джуди, ты оглохла?
   На пороге посудомойной появилась перепуганная девочка. На ее руках виднелись следы мыльной пены.
   - Отопри-ка дверь, да посмотри, кто там! Небось, опять кто-то из ваших, деревенских.
   Джуди бросилась по коридору к двери, в которую уже снова стучали.
   - День добрый! Не желаете купить молока и сметаны? - не дожидаясь приглашения, в темный коридор шагнула невысокая полноватая женщина в простом темном платье и длинном белом переднике. По всей видимости, свой товар она оставила за порогом, поскольку сейчас с удовольствием растирала плечи, затекшие от тяжести бидонов с молоком.
   Мод поспешила к ней навстречу.
   - Молоко в прошлый раз у вас славное было, это правда, - с небывалой любезностью признала она.
   - Так я и сметаны принесла, и масла, - не задержалась с ответом молочница. - У нас ведь своя маслобойня во дворе, всегда все свежее! Не то, что в городе. Уж не знаю я, что там за молоко может быть - небось, разбавленное все, как есть!
   Кухарка только поджала губы и прищурилась.
   - А ты что стоишь? - прикрикнула она на замешкавшуюся Джуди. - Все горшки домыла? Если нет, то заканчивай побыстрее и иди чистить овощи для обеда.
   Девочка исчезла.
   - А вы лучше заходите да попейте чаю, - уже совсем другим тоном обратилась Мод к новоявленной гостье. - Покажете, что там у вас за масло, да может, какие новости расскажете. - Дождавшись, пока молочница внесет свои бидоны внутрь, Мод прикрыла за ней дверь. Та вытерла руки о фартук и присела на край скамейки. Мэри искоса взглянула на нее. Возникла недолгая пауза, которая, однако, быстро закончилась.
   - Да какие у нас новости! - жизнерадостно воскликнула молочница. - Все одно и то же, разве что вот... - она рассеянно поскребла затылок и поправила косынку, - давеча сосед помер, вроде как от лихорадки. Неделю лежал - с постели встать не мог, не то что на поле выйти. А уж кашлял так, что я в своем доме ночью просыпалась! Да и то сказать, - она вдруг перешла на шепот. - Я еще и не то слышала. Два дня назад проснулась в самую полночь от того, что у них в сарае петух вдруг закукарекал. Ни с того, ни с сего! Это ночью-то! Верный знак, что кто-то в доме помрет, я сразу так и сказала. Я, Салли Уокер, в таких делах еще ни разу не ошиблась. - Она с превосходством обвела взглядом присутствующих, которым в ее представлении было далеко до подобной житейской мудрости. - Уж чего только не делала его жена, какими только снадобьями не поила, уж и шерстью горло обвязывала, да только зря все это. Вчера на рассвете скончался, ничего не помогло. Коли на роду написано, так и помрешь в свой срок.
   Мод покачала головой.
   - А ведь то же и у нас было, - вспомнила она. - Мэри, ты ведь помнишь, как покойница наша быстро убралась? Слегла перед самым Вознесением, и всего за несколько дней сгорела. А ведь совсем молодая была! - Она покачала головой. - Это та самая горничная, которая до тебя у нас работала, - пояснила кухарка, потрясая указательным пальцем перед самым носом Конни. Та нахмурилась: она не любила таких разговоров, как и упоминаний о своей несчастной предшественнице.
   - Хорошая работница была, и способная, и быстрая, - продолжила Мод. - Да что теперь горевать...
   - А что сосед, - после короткой паузы снова заговорила болтливая молочница, - бывало, здесь и не то творилось. Деревня наша - еще полбеды... - она помолчала, перебирая тесемки своего фартука, а потом многозначительно обвела взглядом служанок. - Что уж говорить о господском-то доме! Вот где настоящая чертовщина творилась!
  
   ***
  
   - Этот чай совершенно холодный, - слабым голосом пожаловалась миссис Черрингтон дочери, которая смиренно внимала, стоя возле постели матери. - Должно быть, Мэри не подогрела его как следует!
   Амелия подумала, что мама вполне могла просто-напросто задремать, как это часто случалось, и, разумеется, чай успел остыть; однако она разумно предпочла оставить эту мысль при себе.
   - Я оставила мой колокольчик в гостиной. Принеси его, чтобы я могла вызвать эту растяпу Мэри. Хотя нет, лучше найди ее сама, так будет гораздо быстрее. Скажи, чтобы она поскорее явилась сюда вместе со свежим горячим чаем. И пусть положит туда ложку меда - кажется, меня все-таки продуло. - Она слабо взмахнула рукой и опустила ее себе на лоб. Амелия поспешила выполнять просьбу матушки, тихонько прикрыв за собой дверь.
   На втором этаже Мэри не оказалось, и Амелии пришлось дойти до конца коридора, где за неприметной дверью скрывалась отдельная лестница, ведущая на цокольный этаж. Слегка приподняв подол, хотя пол блестел чистотой, девушка принялась осторожно спускаться по лестнице. Ступени здесь были значительно выше и круче, чем она привыкла. Из кухни поднимался запах готовящейся еды, и раздавались голоса. Прислуга всегда любит поболтать, это известно! Неудивительно, что мама так утомляется - если у служанок столько времени на болтовню, значит, они не слишком перетруждаются. Миссис Уильямс стоит лучше следить за ними - ведь это ее обязанность.
   Амелия дошла уже до середины лестницы.
   - ...В тот день дым стелился аж до самой деревни. В церкви во все колокола били, и потушили быстро, да что толку! Хоть и горела всего одна комната, а все же дыму было - не сказать, сколько. Во всем селе тряпицы было не сыскать, чтобы насквозь гарью не пропахла. Поди, выгорело все подчистую. А что дым такой едкий, горький, так это неспроста... Нехороший был тот пожар! Да что говорить - младенцы два дня не спали от этой гари, все плакали. А у коров молоко пропало. Еще тетка моя здесь на кухне служила, а меня-то и вовсе на свете не было. Так вот сколько она потом ни проходила вблизи господского дома, всякий раз такой страх на нее нападал, что бывало перекрестится - и бежать со всех ног.
   - Да если ты тогда еще не родилась, откуда же так хорошо все знаешь? - поинтересовался кто-то ехидным голосом.
   Амелия, как завороженная, сделала еще несколько шагов.
   - Так сколько о том разговоров потом было по всему графству, да еще лет двадцать потом этот дом стороной обходили. Даже, говорят, в газетах писали! А уж как ночь наступит, так и вовсе, бывало, приближаться боялись. Слышала я, один наш пастух за овцой не уследил, она сюда и сбежала, прямо вот до дома несколько ярдов не дошла, а на следующий день и сдохла! - Голос рассказчицы на секунду прервался. Потом она продолжила несколько тише:
   - А сам-то хозяин, ну тот самый... - Амелия сделала еще шаг, вслушиваясь в каждое слово. - Поговаривают, что он и вовсе с ума сошел после пожара того! Сначала все слонялся вокруг да около, видать, не было ему покоя ни ночью, ни днем, а потом однажды взял, да и пропал! Кто говорит - в город уехал, да только никто в это не верил. Уж так его совесть давила и душила, что не выдержал бедняга и свихнулся! Точно говорю! Такое дело нечистое с рук не сходит, и говорить нечего. Может, и сам черт его по ночам мучить приходил. Тут у нас лес недалеко есть, прямо за деревней, так небось там и сгинул, как совсем житья не стало. Исчез, и поминай, как звали. Верно вам говорю: в этом доме не одна живая душа мучилась, и дом этот дурной. Прошлые жильцы здесь долго не продержались, быстро сбежали, их тоже стали несчастья преследовать. Как его ни ремонтируй, как ни проветривай, а что нечисто, так нечистым и останется, помяните мое слово. Еще намучаетесь вы здесь!
   Амелия почувствовала, что у нее дрожат руки, а от духоты начинает кружиться голова, она покрепче вцепилась в перила и поспешила ступить на ровный пол. Должно быть, последний шаг получился слишком громким, потому что на кухне вдруг наступила тишина. Через несколько мгновений перед Амелией появилась Мэри:
   - Мисс Амелия, что же это! Что-то случилось? Что-то с миссис Черрингтон? Что же вы не позвонили?
   Девушка, наконец, вспомнила, зачем пришла сюда.
   - Да, маме... Миссис Черрингтон нужно как можно скорее принести горячего чаю. С медом, - пролепетала она, и, не дожидаясь ответа, развернулась и поспешила обратно, вверх по лестнице. Она чувствовала, что если сию же секунду не выберется отсюда, то просто упадет в обморок.
  
   ***
  
   Оставив слуг убирать посуду после ужина, супруги Черрингтон перешли в уютную гостиную. Кейтлин сразу же опустилась на диван, а ее супруг обернулся к дворецкому, незамедлительно появившемуся по звонку.
   - Как обстоят дела с наймом рабочих, Гласфорс? - поинтересовался он.
   - В полдень приходили несколько человек от мистера Адамса, сэр, - как всегда неторопливо и обстоятельно начал дворецкий. - Мистер Адамс также порекомендовал садовника, и у меня сложилось впечатление, что он вполне нам подойдет. Он осмотрел сегодня весь сад, и я остался доволен тем, как внимательно он подходит к своей работе. Кажется, его ничуть не напугало, что здешний сад изрядно запущен. А двое мужчин из числа работников мистера Адамса смогли бы отстроить сарай. С вашего разрешения, сэр, мы можем их нанять. К тому же за совсем небольшую плату.
   Мистер Черрингтон задумчиво кивнул.
   - Что ж, я надеюсь, что могу положиться на ваш опыт и дальновидность. В наших интересах закончить строительство и ремонт как можно скорее. Комнаты для слуг уже готовы?
   - Да сэр, готовы, и женская прислуга сможет их занять по распоряжению миссис Уильямс. Сэр, экономка интересовалась, что делать с той комнатой в восточном крыле первого этажа.
   - Я разберусь с этим и дам знать о своем решении. Нужно выяснить, подлежит ли она ремонту.
   - С вашего позволения, сэр, я могу осмотреть ее и составить для вас небольшой отчет о ее состоянии.
   - Хорошо, Гласфорс, так и сделайте, - кивнул мистер Черрингтон, все еще задумчиво крутя в руках сигару. Та пустая комната не давали ему покоя: без нее дом все-таки казался несовершенным и незаконченным.
   Когда дворецкий удалился, хозяин опустился в глубокое мягкое кресло, предвкушая долгожданный отдых, и, наконец, закурил. Его жена полулежала, томно откинувшись на спинку дивана, а ее взгляд задумчиво бродил по гостиной, не задерживаясь ни на одном предмете.
   - Я слышал, слуги освободили чердак? - поинтересовался он, не глядя на жену. - Надеюсь, ты проследишь, чтобы все быстро расселились и у нас больше не было эксцессов с ужином, подобным вчерашнему.
   Кейтлин посмотрела на мужа и села прямее, словно о чем-то вспомнив.
   - Ах да, слуги... По правде говоря, я полностью полагаюсь в этом на миссис Уильямс, она занимается этим.
   Мистер Черрингтон удивленно приподнял бровь:
   - Дорогая, меня совершенно не волнует, кто этим занимается, я ожидаю, что в моем доме будет порядок и покой. Я слишком многого хочу?
   - О, разумеется, нет! Но миссис Уильямс так славно справляется, она просто чудо, а не экономка. Никто лучше нее не может управляться со слугами.
   - Да, я уже понял, что миссис Уильямс справляется прекрасно! - раздраженно отозвался муж. - А что с наймом дополнительной прислуги? Тебе хоть что-нибудь об этом известно?
   - Миссис Уильямс...
   - Я слишком часто слышу это имя! Разве она хозяйка в доме? Разве я женился на миссис Уильямс?
   - Прости, милый, если ты желаешь...
   - Я надеюсь, ты сама разберешься со своими женскими обязанностями, и мне не придется отвлекаться на эти пустяки, - твердо сказал он, давая понять, что эта тема закрыта.
   Не менее пяти минут, пока мистер Черрингтон наслаждался своей сигарой, миссис Черрингтон обдумывала, что ей следует сказать. В итоге она не нашла ничего лучшего, как вновь достать вязание, чтобы хоть чем-то занять руки. Маятник часов качался так неторопливо и размеренно, словно растягивал и без того медленно текущее время.
   - Как прошел ваш день? - вдруг спросил Бертрам, как ни в чем не бывало.
   Миссис Черрингтон вновь подняла на него глаза.
   - Вполне спокойно, - она сделала паузу. - Амелия приносила мне прочитать письмо, которое она написала Ричарду Харви.
   - Хм, хороший молодой человек, - задумчиво покачал головой мистер Черрингтон. - Из достойной семьи. Думаю, я приглашу его погостить к нам ненадолго - это укрепит их дружбу с Амелией, и быть может, в ближайшее время мы сможем объявить об их помолвке. Свадьба в следующем году была бы как нельзя более кстати. Сколько лет исполнится Амелии? Девятнадцать?
   - Восемнадцать, милый, но не слишком ли поспешным будет...
   - Прекрасный возраст, - отрезал он.
   - Конечно, как скажешь, - согласилась миссис Черрингтон и глубоко вздохнула. - Несомненно, для нашей дочери весьма полезен будет собственный дом и ведение своего хозяйства.
   - Если только она станет им заниматься, - язвительно заметил супруг.
   - Наша Амелия - такая деликатная девочка, я переживаю, сможет ли она...
   - Я уже говорил, как нам повезло с соседями? Мистер Адамс - хозяин местного пивоваренного завода. Он очень помог нам с людьми, прислал сегодня садовника и строителей, а его помощь при переезде была просто неоценима. Большой души человек, хотя и простоват. Что поделаешь, ведь он из деревенских nouveau riche, разбогател на пивоварении. В любом случае, нашим долгом будет отплатить ему любезностью за любезность и в знак признательности пригласить к нам на обед. Насколько я успел понять из наших коротких бесед, он имеет довольно большой вес в этой части графства, причем пользуется как уважением людей, имеющих влияние, так и простого народа. За последние несколько лет его состояние изрядно выросло, как говорят. Да, мы положительно должны пригласить их.
   Сложно было понять, действительно ли мистер Черрингтон жаждет дружбы с представителем верхушки местного общества, или же рассчитывает свои собственные схемы сотрудничества и уже предвкушает некую финансовую выгоду.
   - Это было бы чудесно, - снова согласилась жена. - Здесь, вдали от города, нам не помешает подходящее общество. Да и Амелии будет полезно немного развеяться.
   - Меня не интересует досуг Амелии, - отрезал мистер Черрингтон. - У нее и так не слишком много дел. На твоем месте я бы лучше подумал не о ее досуге, а о том, чтобы научить ее хоть чему-нибудь полезному. Я не хочу краснеть перед своим будущим зятем, что в жены ему досталась бесполезная и праздная девица.
   - Мы говорили с ней сегодня об этом, дорогой. Она будет работать над собой.
   - Обед в саду будет неплохим вариантом, - Бертрам вернулся к старой теме, всматриваясь в темное окно, за которым находился тот самый сад, однако сейчас в нем можно невозможно было разглядеть ничего, кроме тусклого отражения гостиной. - Надеюсь, у тебя найдутся силы подготовить все необходимое и составить меню. Или у твоей миссис Уильямс, ведь она смыслит в этом куда больше.
   - Но на улице прохладно!
   - Потеплеет, - коротко ответил он.
   - Ах, милый Бертрам, я подумала сегодня, не позвать ли нам доктора Бруннера! Меня настиг ужасающий приступ мигрени, и я полдня пролежала в кровати, совершенно не в силах подняться. Быть может, он снова пропишет мне те чудесные розовые пилюли?
   - Доктор? Одно из твоих излюбленных развлечений? - мистер Черрингтон сердито забарабанил костяшками пальцев по подлокотнику кресла, потом резко повернулся к жене. - Вот что, дорогая, меня не волнуют подробности твоих недомоганий, и не смей больше заговаривать о них, когда я говорю совершенно о другом! Ты могла бы уже запомнить, что я не люблю, когда меня перебивают. Забудь хотя бы на время о своих глупых капризах, и вместо этого подумай о том, как лучше принять гостей.
   Миссис Черрингтон часто заморгала, будто ей в глаз попала соринка.
   - Но я... - начала было Кейтлин, однако осадила себя и лишь тихо произнесла: - Прости, дорогой. Если тебе это досаждает, я не буду больше жаловаться.
   - Хм... - он наградил жену скептическим взглядом. - Я надеюсь, что так и будет. И что ты вспомнишь о своем долге хозяйки дома. А о докторе забудь, и чтобы я больше не слышал об этом. Не думаешь же ты, что я буду платить по нескольку гиней всякий раз, когда тебе придет в голову подобная прихоть? Неслыханно! Наверняка в округе найдется подходящий врач, к чьим услугам мы и прибегнем. Нужно будет спросить мистера Адамса. Вряд ли его семья вызывает лондонского врача!
   - Да, это чудесная идея. Я уверена, что Адамсы смогут оказать нам неоценимую помощь, - покорно согласилась Кейтлин.
  
   ***
  
   Она никак не могла выбросить из головы то, что услышала днем в кухне. В этом самом доме был пожар? Неужели та женщина из деревни и в самом деле говорила об их уютном доме? Об этом самом доме, где такие просторные комнаты, а из окон открывается столь чудесный вид? Он горел? И весь этот дым, из-за которого дети не могли заснуть, и что-то там ужасное с коровой... Гарь и едкий дым повсюду, подумать только! И кто-то недавно умер? Мысли роились в голове девушки, не желая складываться в единую картину.
   После ужина Амелия сразу же ушла из столовой, но никак не могла заставить себя подняться в комнату, которая теперь представлялась ей чужой. Подумать только, пожар! Что там говорила эта болтунья? Запах гари, пропитавший все вокруг - как это кошмарно! Ей не хотелось думать об этом, но в ее памяти снова и снова звучал голос деревенской сплетницы. Девушка задумчиво уставилась в темноту окна в холле, но оттуда на нее глянуло лишь собственное отражение. Нужно подумать о чем-нибудь другом. Ричард! Наверное, он скоро ответит на ее письмо. Обязательно ответит! Она вздохнула и повернулась к лестнице, чтобы подняться в свою спальню.
   На низком столике у стены что-то тускло блеснуло. Амелия сделала несколько шагов и нерешительно взяла в руки темно-красную книжечку с миниатюрным замочком: он-то и привлек ее внимание. Обложка была изготовлена из мягкого материала, похожего то ли на бархат, то ли на замшу. Она слегка потерлась от времени, но все-таки было ясно, что эта вещица принадлежала человеку благородному и обладающему недурным вкусом. А еще - что этой книжечке уже немало лет.
  
   Глава 3
  
   "18 ноября.
   Пусть это будет первой записью в моем новом дневнике. Все тетради, которые я хранила с самого детства, отправились сегодня в огонь. Я смотрела, как их страницы горят одна за другой, а огонь плотоядно пожирает их, разгораясь и обдавая жаром мои руки и лицо. Вся моя глупая и бесцельная жизнь, все пустые мысли и ничего не значащие слова исчезали вместе с бумагой. Так оно и должно быть, и теперь нет пути назад, нет прежней меня, нет той наивной маленькой девочки, писавшей о своих мечтах и желаниях. Их теперь тоже нет, нет ничего! Внутри меня одна пустота, а снаружи - огромный бездушный дом, ставший мне чужим, мой муж, который холоден и безразличен ко мне, и нет ни одного человека, который смог бы меня понять. Я начинаю свои записи с самого начала, как и свою жизнь - быть может, мне удастся воскресить ее из праха? Я сама не верю в это, но я пока еще не готова сдаться!
   Сейчас я одинока и опустошена. Мне никогда уже не стать такой, какой я была раньше, да и нет смысла - я выросла и изменилась. Быть может, этот дневник поможет мне понять, кем я стала. Никто и никогда не сможет прочесть его и узнать, что происходит со мной, что я чувствую после всего произошедшего. Но раз мне не с кем поговорить, раз теперь я совершенно одна, то пусть эта тетрадь станет моей доверенной подругой, перед которой я наконец-то смогу открыться. Я так хочу надеяться, что в моей душе еще остался хотя бы один маленький неомертвевший кусочек, который я смогу пробудить. Лишь бы не разбередить рану полностью - тогда она уже никогда не сможет зажить!
   Мне больно писать и больно вспоминать об этом... событии. Несчастном случае. Роковом ударе судьбы. Впервые за последние месяцы я смогла унять дрожь, заставить слушаться мои слабые пальцы, взять перо и усадить себя на дневник, чтобы выплеснуть наружу все разрывающие мою душу страдания, иначе они сожрут меня изнутри.
   Как быстротечна и непредсказуема, оказывается, наша жизнь: еще недавно я была счастливой женой, красивой женщиной, которой восхищались и носили на руках, любили и боготворили. О да, я была красивой! Возможно, я красива и сейчас, но я давно не подходила к зеркалу, давно не надевала что-то кроме домашнего платья и не прикасалась к гребням и украшениям. Когда-то мне говорили, что мой смех похож на журчание ручья, но как же давно я не смеюсь! Но и не плачу - у меня больше нет слез, все они ушли вместе с той частью меня, что погибла. Мои горькие, мертвые слезы по потерянной жизни, по утраченному счастью и ушедшим надеждам.
   Я была счастливой; казалось, что вся жизнь передо мной вместе с моим дорогим мужем и долгожданным сыном. Но теперь у меня нет и, возможно, уже никогда не будет ребенка - так сказал мне врач в ту роковую ночь, когда я молила Господа, чтобы Он сохранил его жизнь, пусть даже ценою моей. Но мои молитвы не были услышаны. Я истекала кровью, я кричала от боли, которая разрывала меня на части, глотала горькие слезы и взывала к небесам; в какой-то момент мне показалось, что я, наконец, умерла. Но нет, я очнулась на следующее утро: слабая, разбитая и наполовину мертвая. Врач говорил что-то, утешал, давал выпить воды и прикладывал полотенце к горячему лбу, даже Харольд сидел тогда рядом, держал меня за руку и говорил что-то успокаивающее.
   Что мы попробуем еще раз.
   Что так бывает.
   Что я не должна переживать...
   Ах, как же мне хотелось в тот момент закричать, заплакать, расцарапать его лицо; мне хотелось сделать хоть что-нибудь, но я разом лишилась сил и могла лишь безучастно слушать, как они что-то говорили, смотреть, как уходили и снова возвращались, как пытались меня накормить. Я не помню, как долго я пролежала в постели, не помню, как пила и ела, как горничная зачем-то расчесывала мне волосы и раздвигала шторы, как если бы солнечный свет мог меня порадовать. Врач сказал, что физически я совершенно здорова и прописал какие-то капли, скорее для успокоения совести, чем действительно по необходимости. Здорова? Что ж, пусть будет так. Им виднее.
   Врач сказал, что я могу вставать, и я пошла - передвигалась по дому и даже выходила в сад, но я чувствовала, что это лишь тень былой меня, а настоящая я погибла в ту ночь в крови и криках, иначе как объяснить это? Даже сейчас, когда былая я дает о себе знать - и этот дневник тому свидетельство - я не могу снова почувствовать жизнь. Зияющую рану в моей груди не сможет залечить ни одно лекарство.
   Никто не может вообразить, как отчаянно я нуждаюсь сейчас в поддержке единственного близкого мне человека - Харольда. Он, тот, кто клялся быть со мной в болезни и здравии, сейчас кажется таким холодным и равнодушным. Почему он не может быть со мною рядом, а вместо этого все чаще пропадает из дому и не возвращается по нескольку дней! Лишь только я пытаюсь заговорить - он находит повод сменить тему или вовсе не слушает меня, уткнувшись в свою проклятую газету. Мне кажется, что он меня избегает и больше не хочет быть со мной. Я стала ненужной, бесполезной, испорченной! Я стала пленницей в этом доме, своею волей и волею мужа, который теперь всего лишь мой сторож или даже суровый комендант, которого едва ли заботит судьба его бедной заключенной.
   Как бы мне хотелось докричаться до него и узнать, что происходит, но всякий раз я натыкаюсь лишь на непробиваемую стену. Однажды, когда я вновь заговорила о том, как быстро минуло счастье, он встал и ушел, не говоря ни слова! Я не могу больше терпеть его безразличия и холодности! Мы даже спим порознь с тех пор, как это случилось. Доктор советовал раздельные спальни лишь на время, но это время слишком затянулось, и теперь уже невозможно представить, чтобы он хотя бы просто коснулся меня, поцеловал в шею, прижал к себе, как раньше это часто делал.
   Я боюсь, что скоро мы станем чужими людьми, и что тогда будет со мной? Одной, никому не нужной, всеми покинутой, лишенной так и не родившегося ребенка и последней смутной надежды на счастье? Смогу ли я спасти хотя бы этот брак, или превращусь в скорбную тень себя самой, бестелесным призраком потерявшуюся в этих холодных стенах?.."
  
   Амелия осторожно перевернула старый, тонкий лист тетради неуверенной рукой, боясь, что он рассыплется в прах в ее пальцах, и застыла над ним, не решаясь читать дальше. Она с трудом различала выцветшие чернила и быстрый, нервный почерк, острыми пиками взлетавший над строчками. Кому принадлежат эти ужасные записи? К какой же чудовищной истории она прикоснулась? И почему теперь так страшно вздохнуть - и выпустить книжицу из рук? Амелия живо представила себе молодую женщину, в полутьме склонившуюся над страницами дневника, которая, то и дело окуная перо в чернильницу, стремительно выводила эти строки, выплескивая в них свое отчаяние, ярость и боль.
   - Мисс Амелия! - голос запыхавшейся Конни донесся из коридора, и за ним последовал настойчивый стук в дверь.
   От неожиданности она вздрогнула, и дневник выпал из рук. Горничная зашла как раз в тот момент, когда Амелия поспешно наклонилась, чтобы поднять его; расправив помятые страницы, она быстро сунула свою маленькую находку в ящик стола и обернулась.
   - Да?
   - Простите, мисс, гости с минуты на минуту приедут, уже второй час! Да на вас лица нет, что случилось?
   Амелия неуверенно кивнула, пытаясь придать себе выражение умиротворения и беззаботности, но мысли ее были сейчас так бесконечно далеко от происходящего в комнате! Более всего она желала отправить шумную служанку восвояси и вновь достать дневник. И в то же время, кажется, впервые была рада видеть Конни, которая, как глоток свежего воздуха из внешнего мира, отвлекла ее от тех страшных мыслей и образов, куда затягивали ее эти записи. Горничная одним своим появлением напомнила ей о том, что в этом мире есть семья и обед с соседями, есть прекрасный летний день за окном и настоящая жизнь, что на девушке надето чудесное платье канареечного цвета с широким шелковым поясом и небольшим шлейфом сзади, которое наилучшим образом подходит для пикника в саду. Но отчего же мысли улетают прочь от канареечного наряда и возвращались к крикам неизвестной ей и, возможно, давно мертвой женщины?
   - Давайте я вас причешу, мисс, - продолжала та, и, приняв растерянное покачивание головой за знак согласия, принялась водить частой щеткой по мягким, тонким волосам девушки, цветом напоминавшим золотистую пшеницу.
   Иногда Конни делала слишком резкие движения щеткой, иногда - слишком сильно давила на голову или проходилась по ушам, но Амелия не обращала на это внимания. Она как зачарованная не могла отвести взгляд от зеркала: она никогда не видела саму себя такой испуганной, и этот блуждающий взгляд принадлежал словно не ей. Девушке захотелось дотронуться до лица, чтобы проверить, что она все еще здесь, но она вовремя одернула себя. Сейчас, вот только Конни уйдет, она переведет дух и прогонит все те мысли, что надоедливыми мухами роятся в ее голове, не способные воплотиться во что-то конкретное. И забудет...
   Амелия вздрогнула и обернулась.
   - Что это, Конни?
   - Вы о чем, мисс? - та уже собрала волосы в пучок и орудовала шпильками, но теперь несколько прядей выбилось из прически, сводя на нет результаты последних нескольких минут работы Конни.
   - Мне показалось, она только что приоткрылась, - неуверенно проговорила девушка, глядя на дверь.
   - Это вам в зеркале, наверное, тень примерещилась! Вы не могли бы посидеть спокойно? Я уже почти закончила.
   Амелия покорно выпрямилась на стуле и закрыла глаза. Ах, не стоило ей даже прикасаться к этому дневнику, в недобрый час найденному в доме. Уже открывая его, она знала, что он принесет одни только несчастья. Поскорее бы выкинуть из головы все написанное: кем бы ни была та женщина, чьи страдания вылились на Амелию неудержимым потоком, ее уже давно здесь нет, а ее судьба не должна волновать девушку. Не было бы разумнее сегодня же вернуть дневник куда, где она его нашла? Даже если это был всего лишь столик в холле, где эта тетрадь оказалась совершенно загадочным и непостижимым образом!
   - Вот так, мисс, посмотрите!
   Конни поднесла ручное зеркальце сзади, чтобы Амелия с помощью двух отражений смогла оценить прическу.
   - Хорошо, - она коротко поблагодарила и пригладила волосы.
   - Родители уже, должно быть, ждут вас, вам следует поторопиться. Вам помочь со шляпкой?
   Девушка равнодушно кивнула и попросила достать соломенную с желтой шелковой лентой на тулье в тон платью. Конни проворно водрузила ее на голову девушки и улыбнулась:
   - Ну вот, совсем другое дело! И вы уже не такая перепуганная, а то будто покойника увидели.
   Амелия вымученно улыбнулась и подумала, что, вероятно, именно это сегодня и произошло: во всех этих быстрых строчках с острыми углами букв, чернильных кляксах и пожелтевшей бумаге она отчетливо увидела смерть.
  
   ***
  
   - Разве можно быть такими нерасторопными! Совершенно немыслимо! - миссис Черрингтон приложила руку к сердцу и отвернулась, не в силах больше наблюдать за приготовлениями к ланчу. Ей начинало казаться, что служанки двигаются, словно неповоротливые черепахи, то и дело останавливаясь и отвлекаясь. Она присела на один из изящных стульев с кремовой обивкой, которые в этот день вынесли на улицу для пикника, и раскрыла веер. День выдался жарким, а необходимость построить слуг и организовать обед была настоящей головной болью.
   - Не волнуйтесь, мэм, уже все готово, - успокоила ее незаметно появившаяся экономка. - С остальным я управлюсь, вам не следует волноваться. А суп, который вы заказывали, вышел просто изумительным!
   - Спасибо, - благодарно кивнула Кейтлин и обмахнулась веером.
   Под раскидистым дубом уже поставили стол, на котором красовалась белая кружевная скатерть. Нежно-розовая шелковая дорожка тянулась через всю столешницу, а центр стола украшала премилая цветочная композиция в низкой вазе, составленная из белых и розовых азалий. Хозяйка сама подобрала для нее цветы, хотя и не без помощи верной Мэри.
   Повсюду царила суета, предшествующая приезду гостей: из дома доносился звон посуды и хлопанье дверей, а чуть поодаль от обеденного стола расположился небольшой столик для сервировки, возле которого суетилась Конни. Между ней и кухней сновала новенькая Джуди, сбиваясь с ног, чтобы как можно скорее принести все необходимое и не вызвать праведного гнева кухарки или миссис Уильямс, которая пристально наблюдала за тем, чтобы все было на своих местах, как подобает, поправляла салфетки и приборы на столе и смахивала невидимые крошки.
   Именно такую картину застала Амелия, выйдя из дома и с непривычки сощурившись от слепящего солнца. Когда ее глаза привыкли к слишком ярким краскам, она огляделась по сторонам и глубоко вдохнула прогретый июньский воздух, насколько это позволял корсет. Только она собралась подойти к матери, как за ее спиной раздался громкий голос отца:
   - Адамсы уже едут. Пора встретить их.
   Вдали и вправду показалось облачко пыли. Миссис Черрингтон чинно поднялась со стула и поспешила занять свое место возле мужа. Амелия торопливо направилась за ними. Приезд гостей - пусть даже это были всего лишь соседи, которые представлялись девушке скорее фермерами, нежели респектабельной семьей почтенного происхождения, был для нее новым впечатлением, ведь даже в их лондонском доме гости в последние годы появлялись нечасто из-за слабости матушкиного здоровья; здесь же они стали настоящей неожиданностью.
   Когда экипаж, наконец, остановился, первым на ступеньке показался сам господин Адамс.
   Амелию немного рассмешила его желтая соломенная шляпа: она совершенно не подходила к строгому темному костюму, в котором он, вероятно, невыносимо потел. Однако, несмотря на шляпу, он показался ей живым и энергичным мужчиной чуть старше ее отца, лишь самую малость суетливым. Едва он вышел из кареты, на его широком лице расцвела искренняя улыбка, и Амелия невольно улыбнулась в ответ. Хотя мистер Адамс не был таким высоким и статным, как мистер Черрингтон, он каким-то неведомым образом мгновенно располагал к себе. Он поправил шляпу и протянул хозяину дома руку для рукопожатия.
   - Добро пожаловать, господин Адамс, - со скупой улыбкой поприветствовал его мистер Черрингтон. - Позвольте представить вам мою жену, Кейтлин Черрингтон, и дочь Амелию.
   С доброжелательной улыбкой мистер Адамс поклонился обеим дамам, после чего поспешил представить остальных гостей. Его супруга вышла из экипажа, опираясь на руку приятного широкоплечего молодого человека. Этого гостя Амелия не ожидала увидеть - она полагала, что приедет лишь чета Адамсов, и в присутствии юноши приблизительно своего возраста мгновенно стушевалась и быстро опустила взгляд, так и не сумев толком разглядеть его.
   - Чрезвычайно польщен. Моя жена, Миранда Адамс, и мой старший сын, Сэмьюэл.
   Миссис Черрингтон улыбнулась.
   - Очень рады приветствовать вас в нашем доме, - произнесла она. - Для нас большая честь принимать вас.
   - Что вы, это для нас честь посетить вас здесь, - поспешно отозвалась миссис Адамс, полноватая женщина, которая выглядела гораздо старше Кейтлин Черрингтон, хотя была еще в самом расцвете сил, судя по яркому румянцу на щеках и энергичной жестикуляции. - Сразу видно, что с вашим приездом дом просто преобразился! Как и сад, конечно же. Ах, как здесь теперь чудесно!
   - За это нам следует благодарить лишь вашего супруга, он весьма нам помог, - откликнулся мистер Черрингтон, предлагая ей руку. - Но пройдемте же к столу.
   Мистер Адамс предложил руку хозяйке, а молодой Сэмьюэл Адамс, вежливо поклонившись, составил компанию Амелии. Она смущенно улыбнулась в ответ и отважилась взглянуть на него из-под широких полей шляпки, чтобы тут же отвести взгляд. Увиденное понравилось ей, даже более того: молодой мистер Адамс казался ненамного старше нее, и был высоким прекрасно сложенным юношей со слегка вьющимися светлыми волосами, голубыми глазами и обезоруживающей улыбкой.
   Процессия прошла к столу. Миссис Адамс все продолжала восхищаться изящностью сервировки и вкусом хозяев, а миссис Черрингтон лишь вежливо кивала в такт ее словам.
   - Вы совершили замечательный выбор, обратив внимание именно на этот дом, - заметил мистер Адамс, едва они принялись за еду.
   Черрингтоны не поскупились ради этого обеда, хотя скорее заслуги можно было отнести на счет миссис Уильямс, позаботившейся о меню. Здесь был и фазан на вертеле, и пирожки с рыбой, и бараньи котлеты, и холодная лососина, а надо всем этим витал заманчивый аромат супа из артишоков; гости пребывали в восторге от элегантности сервировки, а хозяева лишь кивали в такт их комплиментам. В Лондоне подобные обеды порой давались, пока миссис Черрингтон еще принимала в них участие.
   - Да, мы рады, что переехали сюда, - ответил хозяин дома, - однако в первую очередь нас привлекло приморское расположение и свежий воздух, абсолютно необходимый для моей жены. И, разумеется, я не мог поселиться слишком далеко от Лондона: я должен регулярно бывать там. Кент подошел идеально.
   - Ваш дом просто чудесен, - закивала миссис Адамс. - Подумать только, теперь он выглядит совсем иначе, не то, что в прежние годы!
   Амелия подняла на нее взгляд и едва сдержала дрожь: ей показалось, что откуда-то вдруг повеяло холодом. Что она имеет в виду, говоря о прежних годах? Неужели она тоже что-то знает о доме?
   - От прошлых хозяев дом достался не в лучшем виде, - согласился мистер Черрингтон. - И вот уже почти десяток лет стоял пустым, а это мало какому строению пойдет на пользу.
   - О, здесь поистине чудесные места, - поддержал супругу мистер Адамс. - Знаете, в последнее время в наши края приезжает все больше людей, да и прогресс не стоит на месте. Да что там говорить, я и сам - живое тому подтверждение! - он улыбнулся еще шире.
   Пивоваренный завод мистера Адамса был известен не только в этих краях, но и по всему Кенту; этот предприимчивый человек торговал даже с Лондоном, и просто не смог удержаться, чтобы не упомянуть об этом.
   - И в самом деле, ведь вы знаете об окрестностях все? - поинтересовалась миссис Черрингтон, совершенно проигнорировав намеки гостя.
   - Разумеется, мадам! Ведь моя семья живет на этих землях с давних времен, а мы лишь приумножаем наши владения. Кстати, когда мы подъезжали, я заметил, что у конюшни новая крыша, значит, вы уже полностью закончили с обустройством?
   - Это заняло не так много времени, как я боялся, - подтвердил мистер Черрингтон. - И это во многом благодаря вам, да и новый садовник управляется замечательно.
   - Что ж, я только рад, если смог оказаться вам полезен! Если вам потребуется еще какой-нибудь совет, буду счастлив помочь.
   - Непременно, - откликнулся хозяин. - Но поскольку я теперь у вас в долгу, то и вы можете просить меня о любой услуге.
   - Что до услуг, то мне будет невыразимо приятно, если вы покажете мне ваши конюшни. Надеюсь, вы извините мое любопытство, но лошади - одна из моих страстей, и мне было бы крайне интересно взглянуть на ваших. Мой Сэмьюэл недавно купил на торгах чудесного першерона из Франции, редкого вороного окраса. Настоящий красавец!
   - Разумеется, мне только приятно подобное внимание, - заверил гостя мистер Черрингтон. - Я буду счастлив показать вам все сразу же после обеда. Я не так давно приобрел молодого ольденбуржца, и, вероятно, мне пригодился бы ваш совет.
   Бертрам сдержанно улыбнулся, увидев, как глаза мистера Адамса загорелись азартом.
   Тем временем наступила пора второй перемены блюд, и на столе появилось седло барашка, молодой картофель с грибной подливой, фаршированный кролик, морская капуста, а также миндальный пудинг, который вызвал очередную лавину восторгов от гостей.
   - Какой у вас прелестный сад, - тем временем восхищалась миссис Адамс на другом конце стола, с аппетитом поедая кролика. Ее умению одновременно говорить, есть и примечать любую мелочь вокруг можно было лишь позавидовать. - Такой тенистый. Вы знаете, вам надо непременно посадить здесь розы. И гортензии. Просто обожаю гортензии, они такие роскошные! А их запах по-настоящему чарует!
   Миссис Черрингтон рассеянно улыбнулась в ответ.
   - Да-да, гортензии...
   - А пудинг просто удивительный, - не терялась гостья, - у вас прекрасная кухарка. Она сможет передать рецепт для нашей? Я готова купить его за какие угодно деньги, это настоящий шедевр!
   - Вы правы, - отозвалась хозяйка, - она настоящая находка, и служит у нас уже целую вечность. Не представляю, что бы я делала без нее.
   - И не говорите, - поддержала миссис Адамс, - найти хороших слуг, и к тому же порядочных, сейчас так нелегко. Тем более здесь, в такой глуши, как Монк Вуд.
   - Но зато у вас такой чистый и изумительный воздух, - отозвалась Кейтлин, - совсем не то, что в Лондоне. Я чувствую, как силы возвращаются ко мне буквально с каждым днем. В последние годы я стала так слаба, - пожаловалась она.
   Миранда сочувственно покачала головой.
   - Ничего, у нас вы наверняка скоро встанете на ноги. Вот я, сколько живу здесь, ничем кроме насморка не болела. К тому же здешний воздух и прогулки пойдут на пользу вашей дочери. Она у вас такая красавица! - понизив голос, с доверительной улыбкой сообщила она. - Настоящая леди, такая хрупкая и утонченная. Боюсь, мне не удастся воспитать моих дочерей так же. А ведь скоро придет время нанимать гувернантку для моей Сьюзен. Я думаю, что надо приглашать француженку - хочу, чтобы Сьюзи в совершенстве владела французским.
   - Зато вы воспитали чудесного сына. Должно быть, он помогает отцу в делах? Сэмьюэл, вы ведь окончили университет, не правда ли?
   Молодой человек устремил на нее взгляд ясных глаз.
   - Да, Оксфорд. Я закончил его в прошлом году и сразу же вернулся домой, чтобы как можно скорее начать вникать в дела отца. Надеюсь, что получается довольно успешно, - улыбнулся он.
   - Не скромничай, мой милый, - миссис Адамс потрепала сына по плечу. - Что бы мы без тебя делали! Я так рада, что у нас выросла достойная опора, и могу надеяться, что дело моего мужа будет только процветать.
   - Это просто замечательно, - откликнулась миссис Черрингтон. - И так благородно. Не все молодые люди так торопятся браться за дела, не так ли? Я слышала, что многие отправляются путешествовать, едва окончив учение. Или вовсе предаются пустой, праздной жизни!
   Сэмьюэл смущенно улыбнулся и украдкой бросил взгляд на сидящую напротив Амелию, но та словно отсутствовала: ее взгляд блуждал, ни на чем подолгу не задерживаясь. Она напомнила ему одну из дам с картин мастеров Ренессанса, странным образом оказавшуюся в их скучном и практичном веке. Даму с картины не интересует мирская суета вокруг, она погружена в свои мысли, далекие и прекрасные.
   - Мне не терпелось вернуться домой, - просто сказал он, отвлекшись от грез. - Эти края дороги моему сердцу, к тому же я знал, что отцу не помешает помощь, и чем раньше я начну, тем будет лучше. К тому же мне сложно представить, чтобы я был где-нибудь так же счастлив, как здесь, в долине Медуэй.
   - Это так похвально, - заметила Кейтлин, и откинулась на спинку стула. - Ах, я так быстро устаю! Простите меня за мою слабость, но быть может, это солнце так действует.
   - Матушка, вы чего-нибудь желаете?
   - Нет, не стоит. Хотя, пожалуй, ты не могла бы принести мне лимонаду? Где эти слуги, когда они так нужны!
   - Я только что вспомнила, что у меня где-то был рецепт чудесного отвара - я когда-то и сама пила его, когда неважно себя чувствовала после появления Китти, - последнюю фразу миссис Адамс произнесла почти шепотом, наклонившись поближе к собеседнице. - Он мгновенно поставил меня на ноги, буквально за две недели! Непременно пошлю вам рецепт, нужно только найти его.
   - Благодарю вас, - прохладно отозвалась миссис Черрингтон. - Однако мои недомогания так давно сопровождают мою жизнь, что с ними не так-то легко справиться, - она печально покачала головой. - С рождения второй дочери меня не покидает чувство, что я точно потеряла половину своих жизненных сил. Ах, если бы вы знали, как мне недостает здесь моего доктора, который консультировал меня в Лондоне! Его советы и пилюли творят настоящие чудеса.
   Миссис Адамс сочувственно покачала головой.
  
   Невзирая на теплое солнце, приветливый шелест молодой листвы и весьма приятную компанию этого милого, хотя и немного провинциального, семейства, Амелия с трудом могла сосредоточиться на беседе. Время от времени она чувствовала на себе внимательный взгляд голубых глаз этого молодого человека, Сэмьюэла; но едва девушка поднимала взгляд, он отворачивался, и казалось, смущался, хоть и не показывал этого. Амелии показалось забавным, что и юноша может неловко чувствовать себя в ее присутствии, хотя и понятия не имела, почему. Время от времени они обменивались ничего не значащими репликами, и девушка была рада появлению столь приятного собеседника.
   - Сегодня, кажется, первый по-настоящему теплый день. В этих краях к середине июня всегда теплеет. Вам нравится здесь, мисс Амелия?
   - Чудесные места, - согласилась она.
   - Вы ведь выросли в Лондоне?
   Она кивнула. Ей было немного не по себе, ведь она не привыкла к мужскому обществу, если не считать собственного отца. Иногда она рассеянно прислушивалась к разговорам, но они не слишком увлекали ее. Отец беседовал с мистером Адамсом о том, как идут дела на заводе последнего, что наводило на Амелию скуку, а мама, кажется, была рада поговорить о собственном здоровье.
   Тем временем подали десерт, и она неторопливо ковыряла ложечкой бланманже, почти не чувствуя вкуса. Конни предложила фруктов, но она отрицательно покачала головой: ей ничего не хотелось. Еще через несколько минут мама позвонила в колокольчик, а отец сделал знак Гласфорсу.
   - Чем вы занимались с тех пор, как приехали? Уже успели осмотреть окрестности? - Сэмьюэл предпринял новую попытку заговорить с ней, когда обед почти подошел к концу.
   - Совсем немного, - коротко ответила Амелия. - Погода не слишком располагала к прогулкам.
   - Это правда. Но теперь и к нам пришло настоящее лето. - Он несколько мгновений поколебался. - Значит, вы еще не видели Рочестерского замка?
   - Замка? - отозвалась миссис Черрингтон, услышавшая последние слова. - Как интересно!
   - О да, и в наших краях есть, на что взглянуть, - подтвердил мистер Адамс, вклиниваясь в разговор. - Рочестер совсем недалеко отсюда, на экипаже не более получаса езды. Если дамы пожелают предпринять прогулку туда, я убежден, что мой сын с удовольствием сопроводит их.
   - Действительно, это восхитительное место, - добавил Сэмьюэл, подхватив слова отца. - Я буду счастлив показать вам замок и поведать его историю. Вам обязательно понравится там, я убежден, - заверил он Амелию, а она вновь лишь едва взмахнула ресницами в знак согласия. Однако ей было приятно такое внимание, и она внезапно почувствовала, что вокруг нее бурлит жизнь и едва ли не впервые за день по-настоящему порадовалась погоде и оживлению, царящему кругом.
   - Почему бы тебе не съездить, дорогая, - предложение мистера Черрингтона звучало скорее как приказ.
   - Это было бы чудесно. Непременно надо взять с собой малышку, она никогда не видела замков. Но давайте же перейдем в тень, солнце слишком печет, - миссис Черрингтон мягким движением указала в сторону. - Становится слишком жарко. В шезлонгах нам будет гораздо удобнее.
   Садовую мебель принесли в считанные минуты, и дамы расположились под кронами деревьев. Конни и Мэри принесли из дома подушечки, чтобы обе дамы и Амелия смогли передохнуть в желанной тени.
  
   - Позвольте предложить вам сигару, - с этими словами мистер Черрингтон взял из рук дворецкого элегантную коробочку темного дерева, и кивнул. Гласфорс бесшумно удалился.
   - Благодарю вас! - улыбнулся мистер Адамс.
   - Полагаю, вы не откажетесь пройтись к конюшням, - поинтересовался хозяин, с приглашающим жестом. По правде сказать, у меня не слишком много лошадей, но и в этом я рассчитываю на ваш совет. Тем более, что вы так хорошо в этом разбираетесь.
   - О, разумеется, мне просто не терпится взглянуть на ваших скакунов! - Мужчины неторопливо двинулись по дорожке из гравия, огибающей дом. - Ольденбургские, вы сказали?..
  
   Амелия прикрыла глаза и вздохнула, однако почувствовала на себе чей-то взгляд и с сожалением открыла их.
   - Позвольте предложить вам лимонада, - заговорил Сэмьюэл, улыбаясь ей. - Он чудесно освежает в такую погоду.
   - Да, пожалуй, - кивнула Амелия. - Благодарю вас.
   Она подняла глаза на молодого человека и взяла из его рук бокал. Ее большие серо-голубые глаза сейчас казались почти зелеными из-за отражавшейся в них зелени деревьев. В золотистых волосах девушки играли солнечные блики, и в своем платье желтого цвета и изящных туфельках, окруженная нежной листвой, она казалась теперь похожей не на мадонну, а на дриаду.
   Сэмьюэл нерешительно присел неподалеку.
   - Позвольте спросить вас. Чем же еще вы занимаетесь? Надеюсь, я не слишком надоедаю вам своими вопросами, - поспешно добавил он, точно извиняясь.
   Амелия смутилась вслед за ним. Что, если она слишком рассеяна и недостаточно гостеприимна? Она ни в коем случае не должна этого допускать, ведь ей следует учиться подобающим образом принимать гостей и развлекать их. Как известно, это прямая обязанность каждой хозяйки дома. Вдруг их гость подумает, что она невежлива и невнимательна?
   - Ну что вы, вовсе нет, - учтиво заверила она Сэмьюэла. - Напротив, я рада побеседовать с вами, ведь за последние недели я отвыкла от приятной компании. Я, видно, замечталась. Вы не обиделись на меня?
   - Ни в коем случае, даже напротив, - произнес молодой человек. - Я же вижу, вам скучно здесь, в деревне. По сравнению с Лондоном здесь пустынно.
   - Отнюдь нет, здесь я чувствую себя как нельзя лучше, - поспешила разубедить его Амелия. - Тут чудесная природа, и такой дивный воздух! В Лондоне такого не найдешь.
   - Если вам здесь и вправду нравится, я очень рад, - улыбнулся Сэмьюэл. - Но о чем же вы задумались? Наверное, вы много читаете?
   - Только иногда, - аккуратно ответила она. Амелия вспомнила, что и мама, и гувернантка часто твердили ей, что девушке не следует слишком уж увлекаться книгами: это может быть слишком вредно для неокрепшего ума, да и мужчины не слишком жалуют чересчур начитанных дам, воображающих себя умнее других. - Я предпочитаю рукоделие, - кротко добавила она.
   - А как насчет прогулок?
   - К сожалению, у меня нет здесь подходящей компании...
   - Тогда я тем более буду рад составить вам компанию и показать вам и вашей матушке Рочестер. Это очень красивое место с интересной историей, вам непременно понравится!
   Он посмотрел на Амелию с такой искренней надеждой, что девушке ничего не оставалось, как благосклонно кивнуть.
  
   До них донеслись голоса мужчин, возвращающихся с конюшни и оживленно что-то обсуждавших.
   - Миссис Черрингтон, - промолвил хозяин дома, едва они приблизились. - Полагаю, мы должны предложить нашим гостям пройти в дом.
   - Ах, разумеется! - воскликнула Кейтлин. - Я такая рассеянная из-за этой жары. Миссис Адамс, выпьем чаю в гостиной. Амелия что-нибудь сыграет нам на фортепьяно, не так ли, милая?
   - Конечно, с удовольствием, - послушно отозвалась девушка.
   - Ты, вроде бы, разучивала "Лунную сонату"? Так сыграй ее гостям!
   Возглавляемые мистером Черрингтоном, оба семейства отправились в дом.
  
   ***
  
   Слуги уже разобрали и унесли стол и теперь принялись за стулья; от дневного праздника не осталось и следа, газон перед домом вновь принял строгий вид, и его выдавала лишь слегка примятая трава. Незаметно опускались сумерки - приближался самый долгий день в году, и небо теперь темнело мучительно медленно, лишь с приближением ночи. Какое опасное заблуждение: часы уже пробили десять, а природа пытается убедить саму себя не засыпать, вырывая у ночи еще несколько часов.
   Амелия уже долгое время стояла у окна в гостиной. Она видела, как уехала карета с гостями, как садовник запер ворота и проверил замок, как Мэри, утомившись от постоянной беготни, остановилась, чтобы отереть пот со лба. Когда сад опустел и застыл в ожидании ночи, девушка, немного помедлив, опустила занавеску и присела в кресло, стоявшее подле окна. "Чудесный был день, не правда ли?" - спросила Дженни, и Амелия лишь молча кивнула. Чудесный. Именно такими она и представляла себе едва ли не все дни в новом загородном доме. Теплое летнее солнце приятно греет, но не печет, и от него всегда можно укрыться под развесистым дубом. Стол красиво сервирован и украшен, ведутся неспешные, легкие разговоры. Такой вежливый и предупредительный молодой человек, как Сэмьюэл, приносит ей лимонад со льдом и скамеечку для ног... Солнце, ветер, запах цветов, пение птиц, голоса, смех, шампанское, снова голоса, какое яркое солнце, какой громкий смех, господи, почему так жарко, почему так кружится голова...
   Амелия резко распахнула глаза и обнаружила себя все в том же кресле в гостиной, вцепившуюся в подлокотники. Лишь на мгновение ей стало дурно, закружилась голова, и бросило в жар. Она осторожно поднесла ладонь ко лбу: та была ледяной, а лоб полыхал. Или ей так показалось оттого, что от рук будто разом отхлынула вся кровь, и они стали такими холодными и безжизненными, что Амелии пришлось подуть на ладошки и растереть их, как будто она оказалась на холоде. Вероятно, она просто переутомилась - и неудивительно в такой насыщенный день! Девушка весь день провела на ногах, помогала матушке, развлекала гостей, играла на пианино. Она уже давно не бывала в обществе и не общалась ни с кем, кроме родителей, и потому отвыкла быть в центре внимания. Да, она устала, но разве это не приятная усталость? Что же тогда чувствуют девушки, всю ночь напролет беззаботно танцующие на балах! Нет-нет, какие глупости, она никому не скажет, что ей вдруг стало дурно, а пойдет и ляжет спать, и это будет самым лучшим завершением и без того прекрасного дня.
   Она медленно встала из кресла: ну вот, голова уже совсем не кружится, только отчего-то очень холодно, точно весь дом пронзили стремительные северные ветры. Девушка подобрала оставленную в комнате мамину шаль и закуталась в нее: и пусть толстая карминовая шерсть совершенно не подходила к ее легкому летнему платью, сейчас ее все равно никто не увидит. Слуги, должно быть, сидят на кухне или уже спят. Придерживая шаль, она направилась к выходу, и только сейчас отметила, что сумерки уже успели смениться непроглядной ночью. В слабом свете газового светильника все вокруг покрылось причудливыми тенями: оконные ставни напоминали крест на погосте, а перекладины на лестнице - зубы сказочного чудовища. Даже в кладках портьер, казалось, затаились неведомые существа, рожденные ночью, и дожидающиеся подходящего момента, чтобы выбраться из укрытия... Тени сгустились так плотно, что невозможно было различить следующую по коридору дверь, и Амелии захотелось поскорее взбежать вверх по лестнице, как маленькой испуганной девочке. Ей стало необъяснимо страшно находиться одной здесь, где даже ее крик вряд ли услышат, ведь все уже давно спят. Почему-то в памяти всплыли слова о пожаре и... проклятии? Этот дом проклят.
   Амелия застыла.
   Тот разговор, который она случайно услышала на кухне... Ведь слуги говорили именно об этом доме, который горел много лет назад, и с которым связана какая-то ужасная история. А в том дневнике, что она читала сегодня, и содержание которого так прочно поселилось в ее мыслях, та несчастная женщина описывала именно этот дом!
   Эта мысль, столь внезапно настигшая девушку, поразила ее до глубины души. Сердце забилось так сильно, словно порывалось вырваться из груди. Амелии пришлось сделать несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, но страх не уходил. Она почувствовала, что осталась одна наедине со страшной тайной, которая окутывала эти стены. Они отштукатурены и покрыты новыми обоями, но что скрывается под ними? Какие еще секреты хранит этот дом?.. "Бестелесный призрак, потерявшийся в этих стенах", - вспомнила она слова из дневника и содрогнулась.
   Что сильнее - страх остаться здесь одной в темном коридоре, или сковавшее ее оцепенение? Страх оказался сильнее, и Амелия тихонько двинулась дальше, стараясь не шуметь. Двигаясь по стенке, она нащупала еще один газовый рожок и с облегчением включила его. Вот так, никаких кошмаров, никаких чудовищ. Это коридор, по которому она ходит каждый день: спокойные зеленоватые обои, деревянная панель понизу, ковер с мягким ворсом, широкая лестница из отполированного до блеска вяза. И двери по бокам: гостиная, столовая, малая гостиная в торце, и запертая комната, мимо которой днем все ходят, совершенно не замечая.
   Вместо того чтобы побыстрее подняться по лестнице в свою комнату и забраться с головой под одеяло, она сделала еще один шаг вперед. Затем еще один. И незаметно для себя оказалась около одной из дверей, на вид точь-в-точь такой же, как и остальные. Только вот, словно в сказке о Синей Бороде, вход туда был воспрещен. Амелия помнила, что ничем хорошим эта сказка не кончилась, но безвольно повинуясь внутреннему порыву, протянула руку и толкнула ручку.
   То, что дверь оказалась открытой, напугало и удивило девушку. Она прекрасно помнила, что все время, пока их семья живет здесь, комната была заперта, так почему же именно сейчас...
   По коже пробежали мурашки, а из приоткрывшейся щели повеяло ледяным холодом. Мертвецким. Точно сама Смерть приглашающе распахнула дверь в свои владения и звала Амелию войти. Там жили одиночество, горе и ужас - они были так долго заперты внутри, что теперь, вырвавшись наружу, выплеснулись на девушку, закружив ее в своем водовороте. Она пыталась вдохнуть, но вместо этого дышала лишь запахом смерти и пожара, едким, удушливым, заполонившим все пространство вокруг. Девушке показалось, что внутри комнаты все еще полыхает огонь, а комната наполнена дымом. В кромешной темноте она не могла его видеть, но ощущала всей кожей: от кончиков пальцев, судорожно сжимающих дверную ручку, до кончиков волос, платья, мысков туфелек. Если дверь не закрыть, проклятье сейчас же вырвется и, обернувшись пламенем, поглотит весь дом! Амелия с силой толкнула дверь обратно и, не оглядываясь, бросилась наверх, в свою комнату.
   Ей уже не было страшно, что кто-то может услышать шум на лестнице, что кто-то заметит, как поздно она возвращается в свою кровать - единственным желанием было оказаться в теплой постели, спрятаться под одеялом и унять дрожь. Когда она была маленькой девочкой, мадемуазель Пати стаскивала с нее одеяло, если видела, что Амелия забралась под него с головой, и ей приходилось всю ночь дрожать от холода и испуга: уж она-то знала, что если закроет глаза и заснет, чудовище вылезет из шкафа и сожрет ее. Потом она выросла и поняла, что никаких чудовищ в шкафу не водится, но сегодня уже ни в чем не была уверена.
  
   Оказавшись в своей комнате, Амелия первым делом плотно закрыла дверь: днем ей показалось, что ее приоткрыл сквозняк, и больше всего на свете ей не хотелось, чтобы это повторилось и ночью. В спешке она стащила с себя платье - расстегнула миллион маленьких пуговок на корсаже, которые тут же возненавидела, стащила ворох юбок и отвязала подушечку турнюра. Корсет дался ей со слезами: она ломала ногти о его тугие крючки и была готова позвать Дженни или даже Конни, лишь бы ей помогли, лишь бы не пришлось мучительно долго стоять в полной темноте, пугаясь малейшего шума. Кое-как справившись со шнуровкой, она быстро стащила с себя корсет и, бросив к остальной куче одежды на полу, забралась в постель. Ей было все равно, что она не надела ночную рубашку, а осталась в сорочке и панталонах, все равно, что в ее голове сидело множество шпилек, впивающихся в кожу, ей хотелось только успокоиться и забыть все кошмары сегодняшней ночи. Никакого пожара, никакого проклятия, никакой женщины из дневника, никаких запертых комнат! У Амелии был дивный день, пикник в саду и знакомство с соседями, а все эти ужасы происходят не здесь и не с ней.
   Девушка то проваливалась в сон, то снова возвращаясь к реальности, переворачиваясь то на один, то на другой бок, не в силах успокоиться. Она закрыла глаза и приказала себе уснуть, но сон все не шел. Амелия мучительно ворочалась в постели. В ее комнате слишком жарко! Девушка почувствовала, что вся пылает. Может быть, она простудилась во время пикника? Амелия поднесла руку к лицу: но нет, это был не ее жар. Он исходил от кровати, и она, не колеблясь, откинула одеяло. Три маленьких, едва тлеющих уголька, лежали посередине простыни. Откуда они здесь? Горничные вряд ли могли принести их сюда! Казалось, угольки чуть теплились, и каждый из них зловеще светился красным, однако, поднеся к ним руку, девушка тотчас же ее отдернула: угли полыхали жаром, как в камине. Кто зажигает камины летом?.. Она в смятении смахнула их вниз, на пол, боясь обжечься, и сразу же накрылась одеялом с головой, как если бы оно могло защитить ее от кошмаров, поджидающих в ночи. Еще несколько минут девушка неподвижно лежала, прислушиваясь, не доносится ли снаружи какой-нибудь звук, пока, наконец, незаметно для себя не погрузилась в сон.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"