Ввечеру этот город заливается колоколами,
звон - от храма к храму. Началась вечерняя месса.
Задыхается эхом пространство, как собака-лунатик - лаем,
возвращается в отзвуке. Не находит себе места.
Это я по-прежнему жду. Это снег ложится на крыши,
тротуары, улицы. На кусты, деревья, ресницы.
Это ты - умеющий слушать, но увы, не могущий слышать,
без меня - потерявшей облик, но еще умеющей сниться.
Чечевичной крупою пытались Гензель и Гретель
проложить себе путь, как надежду вернуться к дому,
где никто не встретит - и лучше б никто не встретил.
Но никто не знает, в какой заколдованный лес идем мы,
и никто не подскажет. И снег заметает память
чечевичных зерен на свежем вчерашнем срезе.
В зачарованный омут откровенья прошлого канут,
в мелкой крупке утонут. Станут тканью вещей. Грезим?
Колокольным дыханием нас оплетает город,
вызывает из морока, тонкой ведет тропинкой.
Вот окно, где я жду. Вот окно, где ты спишь. Скоро
мы на просеку выйдем - только не торопи. Как
приглушенно и вязко отзывается чья-то память,
вдалеке, за заснеженной явью глухого хора...
Ничего, что я буду, прижавшись к тебе, плакать?
Холодеющий отзвук. Засыпающий снег. Скоро...

03. 02. 03