Я, любимый, пишу элегии. Про золотую осень ли,
про то ли, что золото кончится... Но много его в аллее.
Как ковер Агамемнона, обещающий нам не прозелень
невинности - пурпур опыта, - под ногами оно алеет.
И предлагает тропинку, заваленную каштанами.
Гладкий маленький плод, холодноватый на ощупь,
остается в ладони от жизни, что не застанем мы,
уходя от попытки вымысла сквозь золотую рощу.
Скоро все поредеет. Осыпется. Обнаженная
ноябрьская тишина проступит вослед за бурей.
Я, любимый, пишу. И все ложится на жеваный
лист бумаги. Не проще ли, отсыревший и бурый
лист осины, ольхи, любого другого дерева?
Лист сохраняет все, о чем попросишь. Тончайший
образ молчанья. И самой невечной потери. И
мысли о том, что ты никогда не читаешь
писем моих, стихов. Из рассыпанных образов черпая
силы для слабого голоса, хриплого - против ветра,
пью эту осень - вино, непоправимо терпкое.
И, наверно, сродняюсь с теряющей листья веткой.

17. 10. 02