Забег на последнем вепре. 
Асфальт, потрескавшийся, страшнее всякой бездны, 
И мой костыль застрял меж желобов, 
Над головой промелькнула горящая птица, 
Оросив мою кудрявую голову листьями сирени, 
Я застыл под мостом, в своем косноязычии, 
Пел серенады, твои родители считали, 
Что я неприличный, 
Дикарь и пастух, 
Что несет оголтелую паству в тропиках, зной капал 
Мне на ладони, я застыл в грязном, полном восковых фигур, 
Парке, с разинутой пастью, как злая собака, 
Пытаясь изловить в кустах из терновника 
Чужое, зажатое сердце, мои брюки блистали, 
А руки пахли пылью, струились меж световых лучей, 
Протягивая руки к стакану. Подходите ко мне, бродяги. 
Я был ясенем сто с лишним лет назад? Вы облокотились на меня? 
Нашли отдушину или приют?  Оплот тепла в жарких ладонях 
Человека без имени, мясника, с криком, спрятанным в шкатулку. 
О, Королева! Ты выйдешь ко мне? Дотронешься до плеча? 
Потреплешь легонько за тело, в этот обильно спаянный 
Прохладой вечер. Прикоснешься лицом к моей мятой щеке. 
Я буду восторжен и расскажу легенду о вепре, что явился прямиком из моих снов
И позволяет забраться к себе на закорки, унести в долины цветущих полей, 
От бетонных, пустынных статуй, ячеек, заполненных нами, забитых под самое 
"Не хочу". На его широкой, с мягкой, коричневой шерстью, спине 
Поместятся дети, женщины, совесть и честь, правда и братство, любовь 
И твое платье, цвета небесных каракуль. Там не будет места тоске, 
Облезлой поруки и скучным мгновениям опадающей осени. 
Вепрь
Нас  унесет
Мы уплывем 
Отныне наш дом 
Горизонт
Без склок
Гротеска
Абсурда
И ссуды в банковском замке
С душами под замками. 
Я рассказал тебе эту историю, ты улыбнулась, потупила взор, 
И сказала лишь  - "дурачек".
Ее улыбка - цена всех моих фраз, 
Каждой холодной руки, 
Что греется, прячась в дырявых карманах 
В надежде на новое солнце.
Ты звезда, звезда и мой светоч. 
Возьми меня, устрой мне дорогу, 
Что устлана листьями, к вепрю.
Он унесет нас из этого парка, 
Постфактум. Мой фатум. Мой гипс. 
Мои костыли.  Я научусь ходить заново, 
На новой земле, без смрада 
И без
 Запрета на твое счастливое сердце, 
Что упрятал от меня твой шершавый отец, 
Судья, говорит, что я бездарь, пью горькую
И живу напропалую. Любимая  это неправда. 
Я жив, а не мертв, и могу говорить за свою большую 
И честную любовь. Но тебя вижу лишь сквозь решетку
Его грязных слов. Зловоние. Он заклял меня, 
Будто я ловец его слов. Достаю из кармана шариковую ручку, 
Протягиваю тебе и заставляю писать. Без остановки. Говорю -
Пиши все, что ты чувствуешь, все, что ты есть, все, что ты ешь, 
Все, что ты пьешь, все, что ты любишь. Дай разглядеть в этом отца твоего. 
Запрет моего сладкого плода. В моей голове плеяда из голосов-порицаний, 
Его наставлений, запретов и меня отрицания. Он же мечтает, 
Что бы я стал изваянием, унесся на вепре один, не вернулся.
Пропал. Смотрю на свои дрожащие руки, в голове звучит голос - 
Сколько ты уже без сна? Не спал? А она, стоит одна, уже так далеко от меня, 
Я тяну свои руки, но в ответ - тишина, безмолвная, страшная, беспросветная. 
Жду рассвета, что бы встретить своего вепря. 
Что бы отнес меня от этого бывшего костра, будущего пепла. 
Я ючусь где-то между. На пролежнях. В бегах, 
На спине златоглавого вепря,
Под шум косноязычного ветра.