поэты скоро будут объявлены вне закона, 
вне сломленных устоев,  
и больше не будет слышан возглас счастья 
и крик на свежескошенном просторе. 
простые вещи удалят из системы ценностей,
как и вашу живую моторику тел. 
зверей и птиц станут отлавливать,  
сажать на ржавые цепи, а нас  
держать сальными руками за горло, 
цепко. ты стоишь в ванной,  
пытаешься оттереть въевшуюся грязь  
со своего тела шершавой губкой,  
до крови, пока стекает с ног  
холодная вода.  

опускаешь голову в поддон  
до краев полный льда,  
а после надень на себя панцирь  
и кофту из льна или свитер с оленями.  
нам уже двадцать, давай наконец поженимся.   
я буду писать тебе рассказы,  
читать их по ночам  
и твоим именем подписывать романы,  
что будут томиться в шкафах,  
словно под баррикадой.  
запрет на письмо станет заглавным, 
и я вышлю каждому кипы писем, 
с посвященными исключительно вам
стихами, если потребуется.  

даже в ежовых рукавицах мы будем стараться. 
будем стараться держаться за руки.  
я буду хвататься за подол твоего платья  
своими цепкими лапами, 
кричать "на хуй мир", 
но все так же пытаться его покорить.
я перестану бояться, что меня  
забудут, оставят, мимо пройдут  
и покарают. замкнусь на себе,  
в субмарине. главное, 
что в тепле. вспорхну 
самым жирным страхом, 
черным вороном По, 
возрожусь, словно из пепла,  
как Феникс. дождусь твоего  
возвращения, если потребуется,  
сцепившись в схватке с Левиафаном. 

в каждом я хочу разглядеть Улисса, 
лавируя меж прохожими 
рыжим хитрым лисом
по талым, опадающим листьям
в погоне за тем, 
что теперь называется Русская смерть,
оставив за спиной гаснущий лес.