Кейси Тейт : другие произведения.

Дневник Анны Фрай #2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это вторая часть дневника Анны Фрай. Мало кто в Хогвартсе знает, что есть город-резервация, где волшебники пользуются древней и могущественной магией. Но этот город давно стал запретным. А кто тому виной? Анне предстоит это выяснить, и узнать, кто же она на самом деле...

ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ. ЖЕЛАНИЕ ЛАТРЫ

  ЗАПИСЬ СОРОК ПЯТАЯ

  I

  Холодная капля воды плюхнулась прямо мне в лоб.
  Я открыла глаза. На потолке, подрагивая, готовилась упасть еще одна капля. Я подвинула голову на край подушки - пусть себе капает на волосы, спутанные, кстати, в большой черный ком. Дневник скользнул с края кровати и грохнулся на пол. Еще одна холодная капля упала на висок и затекла в ухо. Видимо, из-за дождевого облачка в камере собралось слишком много влаги. Я повернулась на бок и протянула руку за дневником - нет, лежа его не достать. Вздохнув, я покрепче обняла подушку.
  Комнатное облачко - плод нескольких месяцев безделья - парило над большой ледяной чашей, время от времени проливая дождь и поблескивая молниями. Я лениво опустила сонный взгляд на разбросанные по полу пожитки: книги, одежду, пузырьки со снадобьями, пару газет и многое другое, что раньше умещалось в мою сумку - в тюремной камере, окруженной стенами из льда, внешний мир казался не более, чем выдумкой, а вид старых вещей служил мне доказательством существования жизни за пределами Мельницы.
  Я перевела дыхание и зажмурилась. Теперь мой мир - волшебная тюрьма, Мельница, за стенами которой я стану воронихой, свой человеческий облик я могу обретать лишь внутри тюрьмы.
  Тишину нарушил приглушенный гудок ледяного паровозика. От нечего делать на прошлой неделе я сотворила маленькие ледяные рельсы, соединившие такой же ледяной вокзал Кингс Кросс в углу камеры с замком в другом углу. Я старалась создать замок максимально похожим на мою школу, но память уже стала стирать ее очертания, от чего я еще больше злилась на обстоятельства и на саму себя. Я бы все на свете отдала, чтобы вернуться... Впрочем, я и так уже отдала все, больше нечем жертвовать. А о возвращении даже думать больно.
  Думать - это то, чего я избегала вот уже много недель. Не думать о Волчате, для которой я была единственной надеждой вернуться к жизни на свободе, не думать о Елене - матери Волчаты, которая так верила в меня. Не думать о камышовом коте, заколдованном сыне Стража, а ведь я даже не попыталась применить к нему навыки по трансфигурации! Возможно, я единственная могла помочь ему снова обрести человеческий облик (конечно, если только его не заколдовали тем же зельем, что и меня, в таком случае он навсегда обречен оставаться в виде животного). Не думать о будущем, не думать о прошлом, о многом другом и о многих других...
  Паровоз издал еще один гудок, проехался вокруг замка и поколесил в сторону вокзала. Я почему-то разозлилась и, нащупав под подушкой волшебную палочку, махнула ею на железную дорогу. Сначала на куски разлетелся паровозик, а потом с грохотом взорвались вокзал и замок.
  Я всхлипнула, и приготовилась в очередной раз предаться рыданиям.
  По ледяной стенке кто-то постучал.
  Последний раз ко мне прорывалась Волчата. Это было пару недель назад. Потеряв надежду, что я уберу ледяной простенок, она перестала стучать. Дело в том, что с тех пор, как я вернулась в Мельницу и осознала свое проклятие (а вместе со мной его узнали все, потому что зельевар мне рассказывал о нем, пока вся тюрьма слушала), я не виделась ни с кем из заключенных. Вороны вернули Огнежек к их родственницам, а я снова оказалась в камере возле Волчаты. Чтобы никого не видеть, я сразу же возвела стены.
  Стук опять повторился. Стало ясно, что стучат не из камеры Волчаты, а со стороны прохода. Я взглянула на тумбочку: стакан полон до краев, значит, только что перевалило за полночь. Неужели грохот взрывов навлек гнев Воронов?
  Сев на постели, я вытерла нос и понадеялась, что стук не повторится. Но - повторился. Сначала стук был тихий, как бы нерешительный, потом стал в разы громче и наконец это уже был не стук, а скверный скрежет чего-то острого, при чем по всей ледяной стене...
  Я подошла к стене и протопила палочкой небольшое отверстие. С той стороны показался черный уродливый глаз Ворона. Глаз дважды моргнул и его сменил другой глаз. Но и этот не задержался, его сменил новый, хотя, возможно, это был первый - попробуй различи, глаза-то у Воронов одинаковые.
  Взмахнув палочкой, я убрала стену. Перед решеткой стояли все одиннадцать смотрителей тюрьмы, и двадцать два глаза изумленно уставились на беспорядок у меня за спиной. Похоже, я единственная, кому за все восемьсот лет с момента появления Мельницы разрешено держать у себя в камере столько запрещенных предметов, не говоря уже о пользовании магией.
  Уродливые черные глаза бегали с одной книги на другую, с волшебного облачка на развалины замка, потом они вперились в ледяных птичек, замедленно паривших под потолком, и птичье-человечьи головы смотрителей стали синхронно поворачиваться, вторя круговым движениям полета птичек.
  Я все ждала, когда же Вороны что-нибудь скажут. Точнее, я ждала, когда мне можно будет снова спрятаться за ледяной стеной.
  Один из Воронов, стоявший ближе всех, подкаркнул, неуверенно перемялся с ноги на ногу, опять подкаркнул и заговорил.
  - Я - Илларион.
  Ворон с трудом выдавил слова и тяжело сглотнул. Как я знала, разговор Воронам давался трудно, хотя раньше я имела общение только с одним из них - с предателем, когда выводила его на чистую воду.
  - Я - Анна, - сказала я, не представляя, что еще можно сказать.
  - Мы знаем, - Ворон оживленно дернул руками, будто хотел вскинуть крылья, и перевалился с ноги на ногу. - Тут все знают, кто ты и что сделала. Мы пришли поблагодарить. Ты сделала, что мы не сделали. Теперь порядок восстановлен.
  - Ты можешь летать с нами, - сказал другой Ворон. - Ты же не пленная.
  Я отрицательно покачала головой, вспомнив, как отвратительно себя чувствовала в теле воронихи и как больно дается проклятое превращение.
  - Мы принесли тебе еды, - сказал Илларион и протянул мне горсть орехов.
  А я-то думала, Вороны безразличные чудовища! Опять ошиблась.
  Я приняла дар и, едва сдерживая слезы, опустила взгляд.
  Воцарившаяся в камерах тишина красноречиво говорила: наблюдают эту сцену все.
  - Спасибо... - прошептала я Воронам, и быстро восстановила стену.
  Усевшись на кровать, я горестно всхлипнула. Неужели действительно ничего нельзя изменить? Я была готова даже к смерти! Почему же так тяжело смириться с пожизненным заточением?..
  Снова раздался стук. Я проигнорировала. Еще стук, еще и еще, и вот уже противный скрежет... Что ж они такие непонятливые?!
  Вороны уже вовсю царапали лед, когда я убрала стену.
  - Мы пришли поблагодарить... - прохрипел Илларион и странно заклокотал. - Ты не должна быть здесь. Не правильно, - добавил Ворон и все остальные закивали головами. - Ты помогла нам, мы решили помочь тебе...
  Тут он стал издавать звуки, напоминающие кашель. Я протянула Ворону стакан с водой. Запрокинув голову, он стал пить, при этом вода текла из уголков его широких плохосмыкающихся губ. Возвращенный мне стакан был весь в вязкой слюне. Стараясь не измазать руку, я поставила стакан на тумбочку. Ворон продолжил тяжело сглатывать, подкрякивая и клокоча.
  - Я - Палладий, - сказал другой Ворон и выпятил грудь. Видимо, Вороны очень гордились своими замысловатыми именами. - Это Дориан. Мы вместе летали.
  - Далеко летали, - добавил Дориан и сипло вздохнул; я подметила, что эти два Ворона самые тощие и выглядят очень устало. - Мы искали чародеев. Чтобы помочь. Таких в этих краях нет.
  - Мы искали наследников Великого Государя, - продолжил Палладий, - но их тоже нет. Война истребила Братство Правящих Магов. Зато осталась одна из Семи Великих.
  Все Вороны каркнули и закивали головами.
  - Я не понимаю, - сказала я.
  - Мы искали чародея, способного помочь тебе, - Ворон, наверное, решил, что я туповата, и добавил, - чтобы ты перестала становиться воронихой.
  - Что ж, спасибо, вы очень добры.
  Из школьных уроков по зельеварению я знала об опасности зелий, в которые изготовитель добавил часть своей плоти. Учитель несколько раз подчеркивал, что от такой отравы нет ни противоядия, ни противозаклятия и никакая магия не может побороть ее. Если бы средство существовало, уж он-то точно знал бы.
  - Я благодарна за проделанный вами путь, но не думаю, что стоит это когда-либо повторять. Я знала, на что иду, и, думаю, вскоре смирюсь со своей участью.
  Вороны все как один уставились так, будто перед ними сумасшедшая.
  - Так ты не хочешь стать человеком? - прохрипел Илларион, выпучив и без того огромные глазища.
  - Хочу, конечно, но...
  - Что но? - недовольно каркнул Ворон.
  - Мой случай безнадежен. Магии, способной спасти меня, нет. Просто не существует, так что спасибо...
  - Ты не слушала! - рявкнул Дориан. - Мы нашли тебе чародея! Точнее, чародейку. Ее зовут Луна. Она живет в лесу Вечнозеленых дубов. Мы только что оттуда.
  - С чего вы решили, что она сможет помочь мне?
  - Она помогла другому, тот тоже пострадал от яда зельевара.
  - А был другой? Кто?
  - Кот-Страж. Пока ты тут, мы расследовали. Нашли двоих беглянок - Сиббилу и Марфу, и узнали: один из Стражей видел сон о беглеце Константине, пришел к Мельнице и все Ворону предателю рассказал.
  - Глупый! Глупый! - возмущенно закаркали Вороны. - Не надо было говорить Дарию!
  - Дарий его цапнул отравленным когтем, чтобы тот не рассказал никому о беглеце и навсегда котом остался. Когда мы все это выяснили, то отвели кота к Луне. Она его расколдовала.
  Я не поверила своим ушам.
  - Так значит, Гаврюша освободился от проклятых чар! - оживилась я. - О, как старик обрадуется! Он ведь думал, что сын его до конца дней останется котом ...
  - Не обрадуется, - перебил Ворон.
  - Это почему?
  - Помер Гаврюша. Не дошел домой.
  Ворон глупо моргнул.
  - Мы вели его домой. Чтобы быстрее было, он котом бежал через Драконий Лес, а мы летели. Там волки его и сожрали.
  Помолчали.
  - А те волки случайно не разговаривали? - уточнила я.
  - Еще и как! Не переслушать! Их было много, а нас двое.
  - Может, вы еще кого-то там видели? Кроме волков.
  - Никого. Волки и кот. А кто еще должен был быть?
  - Никто, забудьте. И далеко живет эта ваша чародейка?
  - Далеко. Далеко от этих мест. Две недели добирались.
  - Я полечу сегодня же.
  - Нельзя! - Ворон топнул ногой. - Зима скоро, дожди. Не долетишь.
  - Еще как долечу! - Я совсем не собиралась тратить время на зимовку в тюрьме. - Только путь подскажите.
  Ворон искривил рот уголками вниз.
  - Что ж, тогда ешь, много ешь. Силы нужны. Полет утомляет.
  Я покосилась на кусок хлеба на моей тумбочке. Один из Воронов каркнул, обратился птицей и полетел к седьмому уровню. Там он забрал у распластавшегося по полу крылатого узника хлеб, и полетел обратно. Краем глаза я заметила другого узника на том же уровне. Крепко вцепившись сине-зелеными руками в прутья, он не отводил от меня взгляд. Я резко отвернулась, не зная, куда девать глаза.
  Ворон принял человеческий облик и протянул мне хлеб.
  - На, он все равно не ест. Если не передумаешь, лети следующей ночью, пока мороз не ударил. Только ешь. Ты тощая, сил не хватит. Взять с собой ничего не сможешь, а для ворона еды сейчас мало найдется. Мы-то тебе покажем, что съедобно. А лучше - не лети, перезимуй тут.
  Вороны по очереди обращались птицами и кругами летели к потолку. Когда на площадке остался всего один Ворон, я вдруг кое-что вспомнила. Быстро достав волшебную палочку, я прошептала: "Легилименс".
  "Ворон! - я обратилась к Ворону в его разуме, он испуганно присел и стал смотреть по сторонам. - Я в твоих мыслях, другие узники не должны меня слышать".
  Он повернулся с выражением ужаса и полной готовности закричать.
  - Тсс... - я приложила палец к губам и продолжила говорить в разуме.
  "Если я смогу освободиться от проклятия, мне нужно будет вернуться. Здесь есть еще одна, кому уж точно не место в этих стенах. Я заберу Волчату".
  - Нельзя, - ответил вслух Ворон. - Не сможешь. Уйти может только птица. Волчата не может летать.
  "Я обращу ее, я умею".
  - Нельзя, - буркнул Ворон, отвернулся и чуть присел, как бы готовясь обернуться и взлететь. Однако почему-то мешкал.
  - Пожалуйста, Дориан!
  Имя Ворона подействовало на него не хуже заклинания. Он оглянулся на меня как-то совсем уж примурлыкано.
  - Мы устроим совет, - сказал он и улетел.
  
  
  II
  
   Как только Вороны ушли, я восстановила ледяную стену и взбудоражено заходила по камере. Неужели надежда все-таки есть? Впервые за долгое время сердце учащенно забилось, а голова закружилась в приятном волнении.
  Я споткнулась об разбросанные книги и выронила из вспотевших, скользких рук волшебную палочку. В ледяной простенок тихонько постучали. Я вытерла ладони о штаны, подняла палочку и убрала лед между мной и соседней камерой.
  Волчата спала, Елена взялась за прутья решетки.
  - Я все слышала, - тихо, но с чувством заговорила она. - Ты выберешься, я всегда знала. Кота расколдовали, значит, и тебя расколдуют.
  - Да, но есть одно "но": Гаврюша был отравлен ядом через царапину, я же проглотила зельевой сверток. Мой случай более сложный, если... если не сказать безнадежный.
  - Неужели все так плохо? - испугалась Елена.
  - Если бы не так, я сразу по смерти зельевара полетела бы в Англию, но даже в моей школе никто не знает, как такой магии противостоять.
  На глазах Елены задрожали слезы, она взглянула на спящую дочь.
  - Я говорила с Вороном о Волчате, - сказала я.
  - Правда? - переспросила недоверчиво Елена. - Я не слышала.
  - Я говорила в его разуме. Если я освобожусь, мне нужно, чтобы они пропустили меня обратно, тогда я улечу с Волчатой. Ворон сказал, они будут совещаться.
  - Спасибо. - Елена взяла мою руку с сжала. - Спасибо тебе.
  - Рано благодарить.
  - Если бы не ты, у нас не было бы даже крохотной надежды. Мы ведь живем в самом безнадежном месте, - она горько улыбнулась.
  - Анна! - Волчата проснулась и протянула через прутья ко мне ручонки. - Вот радость-то! Я думала, ты вовек не откроешься!
  Я взяла ее за руки.
  - Я тоже так думала.
  - Ой, - девочка испуганно покосилась на мои волосы. - Тебе бы гребешок...
  Позже, когда вещи были собраны, хлеб съеден, а остатки ледяных скульптур и облако убраны, я отослала ледяных птичек в камеру Волчате. Она пришла в восторг.
  Трудность составило привести в адекватный вид волосы: за несколько месяцев без расчесывания они выглядели не лучше, чем у дикаря с камеры на восьмом уровне. Вспомнить заклинания сестер Райдер не удалось, я порылась в сумке и нашла давно забытый гребешок. Мало по малу длинные волосы обретали свой прежний вид, но рука быстро устала. Я предоставила это дело Волчате, сев на кровать и опершись спиной о прутья.
  - Ну, вот. Теперь ты красавица, - закончив, девочка отдала мне расческу. - Можешь идти прощаться к Болотнику, он уже весь заждался...
  - Волчата, - предупреждающе сказала Елена.
  - Я не буду с ним прощаться. Я ведь все равно скоро вернусь.
  - Но как же так! -воскликнула девочка с неподдельным ужасом. - Он же совсем высохнет!
  - Волчата, думаю, это не твое дело, - сказала Елена.
  - Но ты же сама говорила - он по Анне сохнет!
  - Волчата! - оборвала Елена.
  Волчата поняла, что сболтнула лишнего, и умолкла.
  - Мне... - начала я, - мне нужно отдохнуть... полет будет дальним, так что...
  - Ой, нет! - ужаснулась девочка. - Только не стены! Не ставь их, пожалуйста! Я же тебя не скоро как увижу!
  Я согласилась не возводить стену. Искренне надеясь уснуть, я легла на кровать. Как бы не так! Не думать больше не получалось, и мысли превратили мое ложе в раскаленную сковороду. Пришлось проглотить завалявшуюся в сумке снотворную ягодку зимородной кольчужницы.
  Засыпая, я слышала шепот Волчаты.
  - Мамочка, я когда вырасту, хочу такие щеки, как у Анны.
  - Щеки? - шепнула Елена.
  - Ага. Видела, какие они стали яркие, когда я за Болотника сказала? Точно вишенки в саду у нашей бабули...
  
  Мне снилось лавандовое поле. Я шла по дороге меж сиреневой бесконечности. Потом шел снег, потом снег оказался вишневым цветом, откуда ни возьмись появились чудовищных размеров вишни, защелкали челюстями - и пожрали меня.
  Проснулась счастливая от того, что проснулась.
  В тюрьме было тихо, большинство узников в это время спало.
  - Выспалась? - Елена сидела у решетки недалеко от меня.
  - Не то слово, - я вытерла испарину со лба и посмотрела на стакан: почти пуст.
  Повернувшись на бок, я встретила взгляд Елены.
  - Ты и впрямь полюбила его? - спросила она, и быстро исправилась. - Не отвечай, не мое дело. Я просто... Я просто свою жизнь вспоминала.
  Елена тяжело перевела дыхание и погладила по волосам спящую дочь.
  - Отца Волчатыного вспоминала.
  - Что с ним? - тихо спросила я.
  - Не ведаю. Давно дорожки наши разбежались. - Она безрадостно улыбнулась, а потом горько всхлипнула. - Дурой я была, дурой!
  Я протянула ей руку, она сжала ее, и немного успокоилась.
  - А ж любила его. И по сей день люблю... Только тогда не знала, что такое любовь. Беда с ним случилась, горе. Он отпустил меня. Иди, - сказал, - тебе еще жить да жить. А я-то возьми, да и уйди, испугалась с калекой жить. Дура! Другого нашла, думала, жизнь с начала начну. Да только сердце свое лгать заставила. Думала, при мне оно: что хочу то делаю. Но не было его при мне. Не было...
  Женщина тихо заплакала. Ледяные птички окружили ее, порхая перед лицом. Она отогнала их и перестала всхлипывать.
  - Как ты оказалась здесь? - спросила я.
  - Как и все. Все, кроме вас с Волчатой. Я, Анна, много народу на тот свет отправила. - Она зажмурилась, из-под ее ресниц скатились слезинки. - С мужем новым счастья мне не было, чуть что не так - в сору. Зря я так, жизни мужику не давала. И не любила, и не бросала. Правда, это сейчас знаю, что не любила. Тогда не знала. Вот, как-то рассорились, и я в сердцах пошла к матушке через лес, одна. Тогда и напал на меня оборотень. Я отбилась, но укусил он меня. Я думала, волк. Пошла к матери. А как вышла луна... Когда я очнулась, никого в деревне не осталось в живых. Ни души.
  Елена рывком подвинулась ко мне и ухватилась за прутья. Теперь ее глаза были напротив моих.
  - Если любишь - не бросай. Никогда не бросай. Даже если любимый прогонять будет - он-то как лучше для тебя хочет - не бросай. Никто не может за тебя решить, где тебе будет лучше. Люби до последнего. Люби. Что бы люд не болтал - люби. Но только, если по-настоящему любишь. Сложно бывает любовь истинную от мимолетной отличить. Но коль отличишь...
  Она крепко сжала мою руку и отошла в дальний угол.
  Слова Елены придавили меня к месту, заставив затаить дыхание. Когда же я сделала вдох - воздух показался мне чище. Сомнений больше не было: теперь я знала, как потуплю, когда вернусь в Мельницу.
  
  III
  
  Вскоре шум ветра оповестил о приходе смотрителей. Вороны собрались на площадке перед моей решеткой.
  - Не раздумала? - спросил Илларион.
  - Нет, - сказала я уверенно и нашла глазами Дориана, а это было не просто, учитывая, что Вороны мало отличаются друг от друга. - Как на счет моей просьбы?
  Вороны замялись, никто не решался говорить, я догадалась, в чем суть дела, и предусмотрительно применила чары тишины к камере Елены с Волчатой: Волчата не спала, нечего ей этот разговор слушать.
  - Нельзя, - каркнул Илларион.
  - Почему?
  - Не должно выпускать из тюрьмы, - Ворон опустил глаза.
  - Преступников тоже не должно было выпускать, - сказала я.
  - То другое. Правила есть правила.
  - Ваши правила заставляют вас держать невинную семилетнюю девочку в тюрьме на ровне с убийцами?
  Илларион потупился. Заговорил Ворон молчавший до этого. Его голос звучал особенно низко и хрипло.
  - Мы решили помочь тебе, а не всем. Ты помогла нам - мы тебе. А правила есть правила.
  - А как же справедливость? Несправедливо держать здесь Волчату...
  Ворон перебил меня.
  - Она сама пришла. Мы не заставляли.
  - Не заставляли и не думали. Если бы вы подумали, то не пропустили бы ребенка в тюрьму.
  - Ты испытываешь наше терпение, - губы Ворона скривились в зигзагообразную линию.
  - Я прошу вас о человечности, но зря, вы ведь вороны.
  Тут они все вместе стали каркать и переступать с места на место. Я поняла, что так толку не будет, и пошла другим путем.
  - Значит, ваша помощь - это услуга за услугу? - спросила я.
  - Именно так, - сказал Илларион, обрадовавшись, что я наконец-то поняла.
  - Но ведь я не одна оказывала вам эту услугу. Если бы Волчата не рассказала о сбежавшем Продавце, я бы никогда не вычислила предателя. Если ваша помощь - это награда за услугу Мельнице, то вы обязаны помочь Волчате.
  Вороны глупо заморгали. Некоторые подкрякнули.
  - Что теперь скажете? Должно выпустить Волчату?
  Вороны еще немного помялись, и ответили.
  - Выходит, должно.
  Вмешался Ворон с грубым голосом.
  - Но только, когда вернешься.
  - Это почему? - вообще-то я могла и сейчас превратить Волчату в птицу и улететь с ней.
  - Чтобы воротилась, - буркнул Ворон. Удивились и я, и другие Вороны. Он объяснился. - Знать охота, как все было в Долине Луны.
  Он смущенно перевалился с ноги на ногу, Вороны одобряюще закивали.
  - В какой долине? - уточнила я.
  - Долине Луны. Дом Великой чародейки. Каждый мечтает побывать там. О том месте легенды слагают.
  - Правда?
  - Правда! Правда! - оживленно прокаркали Вороны.
  - Владенья той чародейки - запретный мир, - они говорили наперебой. - Красота неземная! Волшебство всюду! Сама она - чудо!
  Наивные птицы, подумала я, а вслух спросила:
  - Если место запретное, как же о нем узнали вы?
  - Сестра Великой чародейки сказала.
  - Вы же вроде как не можете разговаривать с людьми за пределами Мельницы.
  - Так она не за пределами рассказала. Ты стоишь в ее камере.
  Мне отчетливо вспомнилась девушка с телом цвета луны, что обратилась в прах несколько месяцев назад.
  - А что же вы сами не побывали в той Долине? Крылья есть, вы вон и кота провожали в те края. Могли бы и взглянуть на владения Великой.
  - Не могли бы. И волшебник не каждый живым воротится. Лунные чародейки злы. Ты нам все расскажешь, когда воротишься.
  Если лунная чародейка меня не укокошит, - подумала я, и расспросила Воронов, как нужно добираться. Они сказали, что двое из них проведут меня, но, если ударят морозы, они вернутся. Так что путь мне нужно знать.
  - Перелетишь Драконов лес, через горы, а потом к холоду...
  - Какой, простите, лес?
  - Драконов, тот что рядом.
  - Вы имеете в виду карпатский?
  - Да, этот. Потом лети к холоду, все время к холоду. Только больших городов избегай, тех что с дымящими трубами. Там трудно дышать и крылья тяжелеют. Маленьких тоже подальше держись - там котов много, но там и еда есть. Будь осторожна. Увидишь реку полумесяц - лети против течения. Минуешь город с красными крышами. Будет лес. В лесу ищи Вечнозеленую дубраву. Там вход в Долину Луны.
  - А как именно он выглядит?
  - Мы не знаем. Туда нас не пустили. Кот ходил, мы ждали.
  - Вас не пускали? Кто?
  - Охрана Волшебницы - крылатые, в доспехах, Волшебнице служат.
  - И что же за существа такие?
  - Не знаем, как зовутся. Маленьких мы едим, а большие - нас.
  - Ладно, доберусь - сама увижу.
  - Ты письмо напиши. Чтобы знала чародейка чего тебе надобно. Ты ж будешь птицей, не сможешь говорить.
  Я послушалась совета и написала письмо. Когда я обратилась ласточкой, Елена привязала его к моей лапке. Вот так, не прощаясь ни с кем, я выпорхнула вслед за Воронами через омут в потолке тюрьмы - на свободу.
  
  IV
  
  Едва вылетев из омута, я ощутила разрывающую боль. Началось превращение в ворониху. Управлять полетом в таком состоянии было невозможно. Я падала прямо в пожирающее поле. Вороны подхватили меня и помогли приземлиться на дорогу.
  Как и прошлый раз, после превращения все чувства замерли, оставив лишь страх перед опасностью и голод. Я осмотрела свои черные крылья и убедилась, что письмо надежно привязано к лапе.
  Девять Воронов, каркая, покружили надо мной, и разлетелись, двое осталось. Мы взлетели.
  Ночное бархатное небо было безлунным и звездным, было по-ноябрьски холодно, низко над землей стелился густой туман. Еще минута - и едкий запах дал понять, что это не туман, а дым: жители ближайшего поселка вечером палили костры, а теперь дым желтоватыми волнами покрывал землю. Спустя несколько часов тьма поредела, вдалеке завиднелись черные поля, еще дальше - сады цвета ржавчины. Потоки холодного попутного ветра ускоряли наш полет.
  Вдруг один из Воронов круто спикировал вниз, мы полетели за ним. Ворон обнаружил несколько шляпок подсолнуха, и зазывал нас отведать кушанье. Сложно с чем-либо сравнивать вкус трухлявых семечек, но выбора не было. Десерт Вороны раздобыли, растерзав гнездо полевой мыши. Я от угощения отказалась.
  Мы продолжили путь, провожаемые нежными лучами восходящего солнца. Впереди ожидал укутанный в утренний туман, как в белую простыню, сонный лес. А перед ним - уже знакомый мне старый колодец под раскидистым дубом.
  Вороны сделали еще один привал и научили меня доставать из коры деревьев толстых белых личинок. Этот вкус я, пожалуй, оставлю без комментариев.
  Над лесом инстинктивное чувство тревоги усилилось. Вороны набрали скорость. Летели без передышки до самого заката. Ночевать предстояло на ветке сосны. Мы поднялись на достаточно высокий холм, растительность здесь была не густой. Появись поблизости хищник мы бы увидели его издалека. Прижавшись друг к другу мы нахлобучили перья, и уснули, несмотря на вечерний заморозок.
  Утром, едва стало сереть, мы продолжили путь.
  Перелет через горный хребет занял три дня. Дальше последовало движение строго на север, с остановками на еду, весьма скудную. Изредка приходилось сворачивать, обминая большие города. В маленьких городах было легче найти пропитание, но как-то раз одного из моих спутников едва не сцапал уличный пес. Лишившись большей части оперения на хвосте, пострадавший Ворон был вынужден вернуться, чтобы не затормаживать наш путь.
  На шестой день мы достигли реки, с высоты похожей на молодой месяц, и следуя против ее течения, завидели вдалеке город красных крыш. Но на полпути к городу нас встретил сильный ветер. Над красными крышами сгущались грозные черные тучи. Воздушные волны уносили нас все дальше от цели, а каждый новый взмах крыльев давался со все большим и большим трудом. На скалистом речном берегу мы нашли небольшое ущелье, где и заночевали.
  Рассветные лучи не достигали нашего убежища, обжигающий холод прогнал сон не хуже самого звонкого будильника. Снаружи нас ожидала перемена: буро-красный унылый ноябрьский мир преобразился; крыши, поле и лес вокруг города - все теперь напоминало гигантский пирог, щедро покрытый белоснежной глазурью.
  Мы полетели вперед. Солнечный свет весело отблескивал от замерзшей реки, снег играл бриллиантовыми искорками, а дома старого города, представшего пред нами, уютно прятались под толстым слоем снега, разлегшегося на косых крышах.
  Мы были слишком утомлены и голодны, чтобы продолжить путь, пришлось искать приют в городе.
  На центральной площади бодрые, розовощекие дети кормили крошками голубей-попрошаек. Мы попытались присоединиться к пиршеству, но голуби, увидев нас, разлетелись, а раздосадованные дети не пожелали угостить двух воронов.
  Снова пошел снег.
  Чувство голода изводило. Казалось, мой желудок вот-вот выскочит наружу и проглотит меня. Попадись мне теперь полевая мышь, я растерзала бы ее не раздумывая. Подобно лихорадке, злое чувство мучило, наталкивая на мрачные мысли.
  Мы взлетели над городом, и встретили густой хлебный аромат. Не в силах противостоять, мы последовали ему вдоль улицы. Скоро нам открылся вожделенный источник запаха - пекарня. У массивных врат одетые в рабочее мужчины грузили в машину поддоны со свежими батонами и булками.
  В глазах у меня потемнело, голова закружилась, я мягко спарила на тротуар возле ворот. Мой провожатый ринулся прямо на поддон, схватил когтями булку и скрылся над крышами. Бессилие не дало мне взлететь. Я закаркала, нервно подпрыгивая на одном месте.
  Работники заметили меня. Здоровенный мужик - все люди казались мне здоровенными - вытер руки в фартук (он не грузил хлеб вместе с остальными, по его одежде я догадалась, что это пекарь), отломил кусок батона и осторожно подойдя, бросил мне. Я жадно схватила когтями хлеб, взлетела на крышу и, опасаясь, как бы не прилетел сейчас Ворон, сама все съела.
  Снег усилился, летать становилось все труднее. В конце улицы под самой крышей я заметила разбитое окно. По пути туда меня догнал Ворон. Окошко привело на чердак: запыленный, светлый, с множеством деревянных стропил. Здесь было тихо, пахло деревом и где-то из окон снизу доносился запах жаренных овощей. Отмечу, этот запах совсем не возбуждал мой аппетит, в отличии от похрустывающих звуков шершня в досках.
  Устроившись на стропиле, я наблюдала за крупными снежными хлопьями. Подумать только, когда-то я была ученицей престижной школы Волшебства и так же как сейчас наблюдала за снегом с широкого теплого подоконника своей школьной спальни. Теперь же я была лишь бездомная пернатая попрошайка. Дожилась...
  
  V
  
  Снег не прекращался два дня. На третий небо прояснилось. Я снова попытала счастье у ворот пекарни, и снова не осталась голодной благодаря людской доброте. Разделив хлеб с Вороном, я собралась лететь, но он вылетел предо мной, завис в воздухе, покаркал и отправился на юг.
  Дальше мне предстояло лететь одной.
  За городом начинался лес: высокие заснеженные ели. Вечером я нашла под их ветвями весьма теплый ночлег. Жаль в теле вороны не ощутить сладкого хвойного аромата. Зато как нельзя лучше чувствовался аромат насекомых. На поляне из-под подтаявшего снега виднелся мшистый холмик. Я разгребла лапами мох, и обнаружила трухлявые корни старого пня. И - о воронья радость! - целых четыре беленькие сочненькие личинки.
  Ели сменились лиственным лесом, сказочную бахрому заменили нагие кряжистые дубы. Входом во владения волшебницы, по словам Воронов, была Вечнозеленая дубрава. Я набрала высоту, чтобы высмотреть что-нибудь вечнозеленое. Широкая лесистая равнина у западного горизонта была окрашена темно-зеленым пятном. Время близилось к вечеру, но я решилась последним рывком преодолеть оставшийся кусок пути.
  Скоро из-за пепельных облаков вынырнула луна. Долгий полет без остановок в край меня вымотал, а зелень впереди оказалась всего лишь островком елового леса. Потом луна опять спряталась, пошел снег. Я нашла удобную ветку и примостилась спать.
  Проснулась, глядя в голубое небо. Воздух был чистым и морозным, а солнце безжалостно слепило глаза. Тело затерпло, кости ломило. С трудом я повернула голову - и увидела свое распростертое черное крыло, впечатанное в снег. С другим крылом была та же история. Рядом валялись шишки, из сугроба торчала сломленная ветка. Понятно: ночью под моим весом ветка сломалась, а я и не почувствовала. Благо, снегом не замело.
  Титаническим усилием я оторвалась от снега. Оценив по достоинству прелесть своего отпечатка на снегу, я взлетела, но во что-то вдруг врезалась и снова грохнулась на спину, создав еще один чудесный отпечаток.
  Я осмотрелась - ничего там не было, ничего такого, обо что можно так удариться. Недоумевая, я попробовала полететь, и опять натолкнулась на что-то невидимое, но на этот раз не упала - инстинктивно я устремилась в другую сторону и зависла на месте, пытаясь углядеть, что же там все-таки было. Теперь нечто невидимое само об меня ударилось. Я шмякнулась на снег, заверещала "кар" и когтистыми пальцами зацепилась за тонкий сучок, он, конечно же, сломался, а невидимый соперник потащил меня по снегу.
  Впервые за все время пребывания в теле воронихи, я пожалела, что не владею речью. Враг-невидимка еще немного протащил меня, затем что-то узкое, твердое и тоже невидимое впилось в мое горло, возле самых моих ушей раздался скрежет. Узкое и твердое оказалось еще и шипастым и цепким, обхватило мою голову и прижало крылья к туловищу. Вдруг что-то щелкнуло, враг выпустил меня, я упала на снег, тут же меня схватили, дернули за лапу, еще разок заскрежетали надо мной и еще разок бросили.
  Я оттолкнулась от земли и взмыла над лесом. В испуге я мчалась все быстрее и быстрее, все дальше и дальше... И тут до меня дошло: записки на лапе больше нет.
  Так же стремительно я полетела назад.
  На месте сражения были странные следы: узкие и глубокие, без какого-либо намека на ступни, лапы или копыта. Следы узкой дорожкой вели куда-то через лес, я быстро полетела над ними, и скоро увидела свою записку, плывущую в метре над землей. А потом - вообще невероятно - записка воспарила над лесом и быстро понеслась прочь.
  Я летела что было духу и едва успевала за собственной запиской. От усталости и голода у меня сосало в животе, а в воздухе, как на зло, витал аппетитный аромат насекомых.
  Скоро моя записка юркнула меж деревьев - лиственных и зеленых, как летом. Это были дубы. Мне стало ясно, почему я не видела их издали: Дубрава располагалась на дне небольшой долины.
  Я нырнула под ветки. Здесь было гораздо темнее, в теплом, влажном воздухе пахло лягушками, на островках земли кое-где пробивалась зеленая трава, все остальное было затоплено водой. Вокруг, оказалось, болото, а записки не было.
  Усевшись на низкую ветку, я громко закаркала. Мое карканье разнеслись по лесу луной и стихло. Ни скрежета, ни шагов, ни вообще какого-нибудь звука.
  Медленно лес погружался во тьму. Вышли звезды. Тут и там между дубами заблестела болотистая водная гладь, зеркально отражая влажную, блестящую в звездном свете листву. Затопленный лес отсвечивал серебром.
  Это конец. Без записки надежды на помощь не было - как объяснить волшебнице, что со мной приключилось? Все, что мне оставалось в жизни - поиск личинок пожирнее, да ветки на ночь попрочнее.
  Потупившись, я молча сидела на ветке. Подо мной в воде отразилась большая, мертвенно бледная луна. Опять подумалось о предстоящей жизни. Утопиться, что ли?..
  Вдруг мимо пролетел мотылек, сработали инстинкты, и я рванула за ним. Жертва оказалась на редкость прыткой - мотылек то соблазнительно замедлялся, то молниеносно упархивал куда-то вбок, когда я была готова его сцапать, и снова я за ним гналась, рискуя в темноте сломать себе о какой-нибудь ствол крыло. Охота затягивалась. В конце концов мотылек стал двигаться медленнее, мой клюв вот-вот мог сомкнуться над ним, как вдруг насекомое метнулось прямо в отражение луны. Не имея времени ни осознать это, ни затормозить, я нырнула за ним.
  Сначала я стремительно погружалась в воду, затем так же стремительно начала куда-то падать. Расправив крылья в последний момент, я все равно ударилась о твердую почву.
  Когда звездочки в глазах поблекли, я огляделась. Без сомнений: более удивительного места нельзя было и представить. Поросшая коротким мхом почва имела серо-зеленый цвет. Вокруг плясали серебристые разводы - лучи, проходящие сквозь воду надо мной. Я посмотрела вверх: вода, сквозь которую я провалилась, держалась в верху как бы единым пластом, на подобии потолка огромнейшей пещеры, вода почему-то не стекала вниз - внизу было совершенно сухо, если не считать лужицы подо мной, натекшей с перьев. Сквозь водный потолок можно было увидеть верхушки леса, немного размытые, зато звездный свет, рассеиваясь, казался ярче обычного, а луна... Луна словно под увеличительным стеклом виднелась четко и красочно, я рассмотрела каждый ее кратер, каждое пятно, и даже при моих притупленных вороньих чувствах, мне казалось, я чувствую ее матовое свечение всем телом, и даже его вкус... Дубы наверху пускали в слой воды корни, которые, сплетаясь в причудливые узоры, спускались из воды к мшистой почве. Корни - единственное, что соединяло воду надо мной с почвой под моими ногами.
  Вертя головой, я побрела между изгибами корней, и вскоре меня догнал уже знакомый скрежет. Я обернулась - и по-вороньи крикнула. Мою пернатую смятенную голову пронзила единственная мысль: бежать! Но лапы коротки... Лететь! Но крылья мокрые...
  На меня неистово неслись чудовищно большие насекомые. Целая армия! Армия зеленых богомолов.
  Богомолы, скрежеща челюстями, зажали меня в кольцо, подхватили узкими, твердыми конечностями и куда-то потащили. Перевернутая лапами вверх, я видела лишь дьявольскую смесь топающих тонких ног, серебристых доспехов, двигающихся челюстей и зеленых выпученных глаз, каждый размером с мою воронью голову. Все это отблескивало в волнистых лунных лучиках и умопомрачительно пахло.
  - Это та самая ворониха? - послышался женский голос.
  Вмиг меня бросили на землю (в который раз) и все богомолы как по неслышной команде расступились, став на задние ноги и образовав длинный коридор. Пошатываясь, я уперлась лапами в землю. Армия насекомых закончила построение, синхронно сложив передние ножки в одном звучном хлопке.
  - Значит, ты прилетела с Мельницы? - повторил тот же голос. Толи после противного скрежета, толи в силу его истинной сущности, мне казалось, я слышу самый прекрасный звук. Речь была живой, но неспешной, негромкой и полной бархата; особо мягко звучал звук "р", что выдавало чужестранный акцент.
  Я повернулась и увидела обладательницу голоса в противоположном краю живого коридора. Как и у узницы, которую мне довелось когда-то увидеть в камере волшебной тюрьмы, ее тело было лишено волос и имело расцветку луны. Одеянием ей служила короткая густая шерсть, а то, что издалека можно было принять за подобие лунных кратеров, оказалось темными пятнами на шерсти.
  - Разумеется, говорить ты не можешь, - волшебница подошла ближе. - Я прочла твое письмо. Ты сделала в нем три ошибки.
  Она пристально смотрела на меня сверху вниз дымчато-синими глазами.
  - Во-первых, мое имя не Луна, Вороны все спутали. Моя обитель - Долина Луны, но зовут меня Мирра. Во-вторых, я помогаю лишь тем, кто живет в пределах моих владений, тебе же придется дорого заплатить за мою помощь. И последнее. Ты написала, что я единственный человек, способный тебе помочь. Но и здесь ошиблась - я не человек.
  Она замолчала. Стало так тихо, что я услышала удары своего птичьего сердца.
  - Я могу выполнить твою просьбу, - сказала Мирра. - Мне под силу разрушить чары, что околдовали тебя. Но у меня есть условие. Ты или примешь его, или покинешь мои владения воронихой. Вот мое условие: как только я сниму с тебя проклятие, ты выполнишь мое желание. Любое. Или умрешь.
  Она помолчала, дав мне минуту поразмыслить.
  - Повторю: условие может быть любым. Я могу пожелать чего-угодно. Например, прикажу тебе убить себя или убить другого человека. Подумай хорошо. И знай: ты не сможешь меня провести.
  Убийцей становиться я не собиралась, если бы Мирра приказала мне убить кого-нибудь, я бы скорее предпочла собственную смерть. Но такого приказа еще не прозвучало, а перспективы мои были весьма не радужными.
  - Ты решила? Сделай шаг вперед, если согласна, и шаг назад, если хочешь уйти.
  Я шагнула вперед.
  - Спрошу еще раз... - из ладони Мирры скользнула тонкая светящаяся нить и поплыла по воздуху ко мне. - Согласна ли ты выполнить любое мое желание, взамен на мою помощь?
  Я снова шагнула вперед. Нить сверкнула, отразившись в глазах волшебницы, и обвила мою ногу. Сначала нить жгла, потом боль прошла, не оставив никаких ощущений.
  - Следуй за мной.
  Мирра повернулась ко мне спиной (с ее лопаток росли два вытянутых отростка, кожа на которых была сморщенной и испещренной складками, а у самой талии эти отростки сцеплялись друг с другом странными крючками, похожими на когти; кроме того, у нее был хвост, длинный, узкий и слегка завитый на конце, где была маленькая кисточка), и пошагала вдоль шеренг своих подчиненных, те, в свою очередь, тоже повернулись и замаршировали рядом. Я быстро за ними топала, стараясь не отстать.
  Шли долго, я то взлетала на тяжелых, еще влажных крыльях, то снова переходила на шаг. Меж завитыми корнями дубов виднелись странные растения. Их корни находились в водном покрове над нами, а безлистые, серые с перламутровым отблеском ветви тянулись вниз, на них проглядывались круглые плоды: прозрачные или кроваво-красные.
  Мы пришли на место, окруженное переплетенными корнями дубов, как колонами. В мшистой почве было несколько углублений-кратеров, а вверху над ними - водные отверстия, через которые виднелось небо и падал лунный свет. В конце этой дивной площадки, подобно трону, возвышалось кресло, изящно сплетенное из слабо светящихся корней.
  Мирра обратилась к богомолам на другом языке, те разошлись, окружив площадку. Затем она подошла к небольшому кратеру, протянула руку ладонью вверх, с ее ладони сверкнул луч - луч как бы прожег отверстие в водной оболочке сверху, и в кратер потекла вода. Когда вода перестала течь, я взлетела над кратером, чтобы видеть, что будет делать волшебница. Она выдавила в воду несколько бесцветных плодов, достала из маленьких кратеров какие-то порошки и добавила по горсти.
  Я обратила внимание, что от краев кратера, как лучи, расходятся узкие серебристые полоски.
  - Шанья! - крикнула волшебница.
  К ней подошел один из богомолов и подал изогнутый нож. Я не успела и каркнуть, как девушка резко отрезала богомолу переднюю ножку. Ножка упала в воду, богомол запищал и ушел.
  Мирра громко зашипела, обнажив длинные клыки. Шипение отразилось эхом. Шипение усилилось, шипение приблизилось... Белые, желтые и зеленые со всех сторон, по земле и по корням, сползались змеи. Окружив кратер, змеи взобрались по серебристым полоскам и положили головы на край. Среди них была одна желтая, но Мирра ее отбросила, заменив белой. Мирра что-то произнесла на другом языке, богомолы подступили и принялись сдаивать в кратер змеиный яд.
  Ножка богомола растворилась в воде, смешанной с ядом. Змеи уползли, а Волшебница бросила в кратер кроваво-красный плод и занесла над жидкостью руку ладонью вниз. Со складок на ее ладони сошло облачко, жидкость покрылась коркой льда, а затем растрескалась. Я отлетела в сторону, почувствовав сильное веянье холода. Мгновенно лед затрещал и рассыпался на множество ледяных частиц, которые тут же и застыли в воздухе над кратером.
  - Теперь ты, - Мирра ловко схватила меня и втолкнула в волшебную пыль.
  Вдох - и мне показалось, что меня жгут и топят одновременно. Все завершилось быстро. Быстрее, чем превращение в ворониху.
  Я выпорхнула из кратера ласточкой и тут же обратилась человеком.
  - Еще один анимаг? - удивилась Мирра. - Впрочем, в твоих краях это не редкость.
  Я тяжело дышала, отходя от болезненных переживаний. Чувства медленно оживали. На ноге у меня отпечаталась тонкая полоска, как напоминание о долге перед волшебницей.
  - Анна... - начала Мирра. - Ты ведь Анна? Так было подписано письмо. Как тебя занесло на Ветряную Мельницу?
  - На Мельнице... - мой голос сильно хрипел, говорить после почти двух недель молчания оказалось сложно.- ...я искала предателя, который выпускал узников.
  - Надо же. Ну и как, нашла?
  Горло першило до слез на глазах, а в груди что-то противно клокотало.
  - Что ж... - Волшебница задумчиво посмотрела вдаль. - Не буду оттягивать неизбежное. Тебя наверняка интересует, каково будет мое желание.
  Я прокашлялась и выпрямила спину. Теперь я видела, что волшебница ниже меня ростом (в отличии от богомолов, которые как раз были с меня), и несмотря на короткую шерсть, черты ее лица приятные, с отпечатком задумчивой печали. Вот только... уши у нее были как у птицы, почти не заметные, прикрытые ни то длинной шерстью, ни то перьями.
  - Ты не боишься? - спросила Волшебница.
  - Когда я собиралась покинуть Мельницу, мне сказали, что из твоих владений не многие возвращаются. Я не испугалась, и сейчас не боюсь.
  - А мне говорили, что Вороны никого и никогда не отпускают с Мельницы.
  - Верно сказали. Я первая.
  - Любопытно.
  - Я ожидаю услышать твою волю, - я посмотрела в глаза волшебнице; в них сверкнул огонек, до странности противоречивый: и печальный, и лукаво-жестокий, будто кошка готовилась играть с мышкой и по этому же поводу грустила.
  Волшебница позвала богомолов и уселась на трон.
  Как бы мне не хотелось казаться бесстрашной, коленки у меня в этот момент дрожали.
  - Шанья! - позвала Мирра, и пальцем показала ему, подойти ко мне.
  Богомол встал на задние ноги, прижимая покалеченную ножку к здоровой.
  - Дай ей нож, Шанья.
  Он поднял с пола нож и протянул мне.
  - Напомню: ты умрешь, если не выполнишь мое желание, колдунья. Итак, я приказываю тебе: убей богомола.
  Тотчас же отпечаток волшебной нити на ноге стал нагреваться. Мои пальцы крепко сжали рукоять ножа. Я неотрывно смотрела на богомола, богомол неотрывно смотрел на нож.
  - Не медли, - сказала Мирра.
  Я привлекла к ноге лед, чтобы охладить нить, но жар наоборот усилился.
  Мысли спутались. Конечно, убить богомола - это совсем не то, что убить человека. Но это был не какой-нибудь жук, а волшебное существо, разумное, хоть и безмолвное.
  Нить стала обжигающе горячей. Я перехватила нож другой рукой. Испугавшись резкого движения, богомол дернулся. Я ощутила власть над его жизнью, и вместе с тем ощутила его страх.
  От боли в ноге заслезились глаза. Я снова занесла нож, и тут же выбросила, готовая попрощаться с жизнью.
  - Я ненавижу тебя! - закричала я, и прикрыла руками глаза.
  Ничего не произошло.
  - Почему я жива? - с истеричной ноткой крикнула я, поглядывая на Мирру сквозь пальцы.
  Мирра сощурила глаза.
  - Убейте ее!
  Все богомолы, кроме Шаньи, метнулись ко мне. Я схватила волшебную палочку и создала защитный шар. Спустя минуту скрежета и попыток добраться до меня, богомолы отступили. Я убрала защитный шар.
  Мирра, увлеченная событиями, встала с трона. Резко подняв ладонь вверх, она сделала движение, будто манила кого-то, а уже в следующий момент моя волшебная палочка предательски полетела ей в руку.
  Огорошенная неведомой магией, я наблюдала, как Волшебница рассматривает палочку, затем отстегивает рукоятку. Только бы не разломала, только бы не разломала...
  - Сосна и лед... - потянула Мирра. - Как любопытно. Посмотрим, как ты справишься без палочки. Убейте ее!
  Хорошо, что воздух был влажным. Я хлопнула в ладони, сомкнув вокруг себя ледяной контур. Послышался хруст: ножки у многих богомолов застряли во льду. Еще один хруст - и сквозь лед я увидела, как размытые силуэты насекомых отдалились - они испугались льда так сильно, что рванули прочь, лишившись конечностей.
  В ярости я сразу же убрала лед.
  Богомолы уже стояли в стороне, большинство прижимало покалеченные ножки к туловищу.
  - Тебе нравится их мучить?! - закричала я.
  - А тебе нравится? - невозмутимо спросила волшебница.
  - Мне сказали, ты зла, но я вижу - ты монстр. Я лучше умру, чем исполню твое желание!
  - Это уже интересно, - как бы самой себе сказала Мирра.
  Следующее я совершила с внезапностью, которой сама от себя не ожидала: сформировав в одно мгновение ледяной комок за спиной Мирры, я привлекла его к себе так, чтобы по пути он выбил мою палочку из ее мохнатых пальцев. И палочка, и рукоятка покатились ко мне. Я схватила палочку, но волшебница уже протянула руку, в ее ладони образовалась странная складка, из которой молниеносно вылетела белая струя, врезалась в мою руку и превратилась в лед; мои пальцы вместе с палочкой попали в ловушку.
   Растопив лед, я взглянула на свою руку: маленькие трещинки на коже сочились желтой жидкостью. Видимо, в лед было примешано какое-то вещество.
  - Финес малигур, - я вспомнила нужное заклятие, и рука зажила.
  - Классическая магия? В твоих то краях? - Мирра прошествовала мимо меня, подняла рукоятку, отдала ее мне и помогла лишившемуся двух ножек богомолу подвестись. Богомолы разбредались в разные стороны.
  - Разве нить не должна была убить меня? - спросила я.
  - Должна была. Если бы я назвала свое желание, а ты ослушалась. Но я его не называла.
  Волшебница очистила кратер и убрала оторванные конечности.
  - Так чего же ты хочешь? - спросила я.
  Она смерила меня взглядом.
  - Ваис! - громко произнесла Волшебница, пришел большой богомол, еще обладающий всеми конечностями. - Ваис - мой военачальник, - пояснила Мирра. - С тех пор как сестры не стало, мне было сложно управлять владениями самой. Ты способная, храбрая, благородная, так что... Ваис, теперь армию возглавит Анна, подчиняйся ей.
  И Мирра пошагала прочь.
  Я приросла к полу.
  Богомол протянул вслед повелительнице переднюю ножку, рассеянно перебирая ею в воздухе, потом повернулся ко мне, и снова потянул ножкой в сторону Мирры. Затем он уперся всеми конечностями в землю, явно, не понимая, идти ему или остаться.
  - Э... - потянула я, пребывая в таком же замешательстве.
  Богомол сориентировался быстрее и подтолкнул меня в спину. Я побежала за Миррой. Она быстро шла к краю обрыва, и я почти догнала ее, как вдруг отростки за ее спиной разомкнулись, расправились по сторонам, а складки кожи на спине натянулись. Встряхнув крыльями, она ступила в обрыв и полетела вниз.
  Я подошла к краю, и едва не обомлела от представшей предо мной картины. За высоким обрывом простиралась серая долина. Далеко внизу Мирра парила над ней, совсем как маленькая точка. Долину украшали кратеры, заполненные темной пузырящейся жидкостью. Над долиной, похоже, было дно большого озера, сквозь которое виднелось звездное небо. Между озером и долиной, скрученные в спираль, вились ни то корни, ни то лианы; они, подобно гигантским столбам, возвышались по всей долине. Внутри столбов вверх и вниз перемещались большие светляки, а на столбах вверху под самым дном озера цвели гигантские розовые цветы.
  Я обратившись птицей, я полетела вниз.
  Мирра исчезла у основания оного из столбов, который расширялся у земли, образуя купол. Оттуда доносилась тихая музыка - звон колокольчиков, сверху по столбу текла вода.
  Я обрела человеческий облик и обошла кругом, ища способ войти туда. Единственное место похожее на арочный вход прикрывал слой льющейся сверху воды.
  Розовый цветок вверху столба зашевелился, и стал спускаться по корням ко мне. Спасаясь от нового монстра, я отгородилась от воды магией и вошла под купол.
  - Ты, очевидно, считаешь нормальным врываться без приглашения в господские покои.
  Мирра говорила, не оборачиваясь ко мне. Скрестив руки на светлом каменном столике и оперев подбородок в руки, она смотрела на раскрытую перед ней музыкальную шкатулку. Рядом над большой чашей плясали фигурки: одна из воды, другая из огня.
  - Ты повелеваешь двумя стихиями! - сказала я.
  - Я - латра. Латры всегда управляют водой и пламенем.
  Она рассеяла танцующие фигурки и захлопнула шкатулку.
  - А ты - дай угадаю - наследница какого-нибудь таврина.
  Я опустила глаза.
  - Ну да, - продолжила она, - неконцентрическая власть над стихией в краях, откуда ты родом - явление редкое. За последние сто лет моего слуха всего раз коснулась весть о человеке, владеющим такой магией. Как мне донесли, он страдал тавринством. Кажется мне, именно это связывает тебя с Ветряной Мельницей. Я права?
  - Возможно. А что связало с Мельницей твою сестру?
  - Способная, храбрая, но бестактная, - резюмировала Мирра.
  - Идеальных людей не бывает, - сказала я.
  - Ах да, ты человек - это твой главный недостаток. Ну что тебе, Шанья? - вдруг крикнула волшебница.
  Я обернулась и увидела за водной пеленой силуэт богомола. Он робко переступил водных полог и помахал больной конечностью: на месте среза, где еще совсем недавно не хватало половины ножки, теперь был маленький отросток.
  - Лапа отрастает! - обрадовалась я.
  Шанья уставился на ножку и еще энергичнее замахал.
  - Мне пришлось добавить плоть магического существа в смесь, - сказала латра, - иным путем изготовить противоядие нельзя: отравивший тебя зельевар добавлял в зелье части своего тела. Шанья, можешь идти.
  Когда мы остались одни, я спросила.
  - Почему ты приказала убить его? Я же и правда могла убить...
  - Не могла. Шанья не так прост.
  - А зачем приказала убить меня?
  - Ты тоже показалась мне не простой.
  Я вдруг вспомнила.
  - Недавно к тебе приходил кот - Страж с моих краев. Каково было твое желание для него?
  - Это тебя не касается. Думаю, он его уже выполнил.
  - Он мертв.
  Мирра вскочила на ноги.
  - Ты уверенна?
  - Его разорвали говорящие волки по дороге домой.
  - ВАИС! - латра так громко закричала, что несколько минут я не слышала ничего, кроме высокого писка в ушах. За это время явился богомол, Мирра что-то сказала ему и они ушли, а продолжала слышать только писк.
  Немного позже, когда слух восстановился, я нашла латру в долине у темного озера-кратера. Она склонилась через край кратера к самой воде, мне показалось, она пристально смотрит в воду.
  - Карпатский лес в твоих владениях? - спросила я, и запоздало поняла, что Мирра не смотрела в воду, а пила ее - она лакала, как кошла.
  - Нет, - зло прошипела Мирра, - у этих владений нынче нет господина. Волки прежде жили на моих землях, я лично уничтожала их стаи. Всего несколько особей сбежало от меня в горы - туда, где я не могла достать их. Зато моя армия достанет.
  Я с облегчением вздохнула. Мирра это подметила и удивленно взглянула.
  - Они хотели меня сожрать, пока я спала, - пояснила я. - Меня защитила Дриада.
  Мирра удивилась еще больше.
  - Дриада обычно поступает наоборот. Та еще дрянь, сколько люду погубила.
  - Думаю, больше не погубит.
  - Ты убила ее?
  Пока владычица утоляла жажду, лакая из кратера, я рассказывала мою историю с Дриадой.
  - Значит, я не ошиблась в тебе, - сказала Мирра.
  - Да, на счет этого... Я...
  - Орхиды проведут тебя в твою комнату.
  Волшебница крикнула куда-то вверх пару слов на другом языке, и существа, которых я сперва приняла за большие розовые цветы, расправив все четыре крыла, быстро спустились со столбов. Не успела я и глазом моргнуть, как розовые (еще большее крупные, чем зеленые) богомолы подцепили меня за локти и потащили к подножию одного из столбов. Моя комната была маленькой, а пол представлял собой нечто светлое, мягкое и теплое - совсем как тесто, разве что не липло к телу; мебели в комнате не было. Как только я попробовала прилечь на этот мягкий пол, так сразу же и уснула.
  
  
  VI
  
  Утром я первым делом привела в порядок волшебную палочку, совместив ее с рукояткой. Выйдя из своего странного жилища и зажмурилась: солнце ярко светило сквозь толщу озера, заливая долину солнечными зайчиками. Озера-кратеры отсвечивали, как зеркала, по воздуху, жужжа крыльями, сновали орхидейные богомолы.
  Латра шла мне навстречу.
  - Как тебе долина днем?
  - Не так сильно похожа на луну, - я улыбнулась, но в ответ нашла лишь привычное выражение латры: печаль и сосредоточенность.
  - Не похоже на луну? Но это и есть луна!
  Я захлопала глазами.
  - Четыреста лет назад мы откололи этот осколок и доставили сюда.
  - То есть... Ты хочешь сказать, ты четыреста лет назад... Тебе больше четырехста лет?
  - Это следует, из того, что я сказала.
  - И ты была на луне?
  - Конечно, нет. Для этого есть магия. Я никогда не преодолевала и десятой части пути к луне.
  - И как же ты... Как?!
  - Латры приспособлены к внеземным условиям.
  - И много вас? - спросила я и пожалела: латра сразу же отвернулась, и заговорила жестким непререкаемым тоном.
  - Пока нет Ваиса, ты должна осмотреться. Сходи на Высоту - это место, где мы вчера встретились, там я обычно встречаю тех, кто приходит ко мне...
  - Мирра...
  - Ваис будет подчиняться тебе, если ты выяснишь, что наверху нужно военное вмешательство...
  - Мирра, послушай...
  - Не смей мне говорить, что не хочешь оставаться здесь!
  - Я только хотела сказать, что даже Ваис был удивлен твоим решением...
  - Нет, это не то, что ты хотела мне сказать.
  - Да, ты права. Я хотела сказать, что за пределами этой долины, у меня есть жизнь...
  - Воронихи. У тебя была жизнь воронихи. А теперь ты человек. И не забывай, что ты согласилась сама на мои условия.
  Волшебница была права, и имела право требовать моего повиновения. Но от этого не становилось легче.
  В качестве извинения, я слегка склонила голову.
  Расправив крылья, латра оттолкнулась от земли и полетела в сторону утеса, в одном из его ущелий она скрылась.
  - Подчиняясь тебе, я лишаюсь своей души...
  Я отправилась на Высоту осмотреться. Там меня встретил Шанья и продемонстрировал уже почти отросшую лапку. Потом он живо убежал и вернулся с горстью бледно-розовых круглых плодов. Плод оказался сладким, кислым, освежающим и нежным одновременно, и немножко напоминал персик. Другой, такой же на вид, совсем отличался на вкус - кремовый с терпкой ноткой. Каждый новый плод удивлял не только уникальным вкусом, а и послевкусием. Наевшись вволю, я набила полные карманы плодами, и продолжила исследовать территорию.
  Ничего интересного я не повстречала, вопросы задавать было некому - богомолы, кажется, понимали только Мирру, а кроме них, как я поняла, в Долине Луны никто больше не жил. Куда бы я ни шла, Шанья везде сопровождал меня, время от времени, поднося мне новые угощения. Ну, хотя бы с голоду не пропаду...
  
  Вечером я сидела прямо на широком корне возле своего нового жилища, когда пришла Мирра.
  - Я осмотрела окрестности и Высоту, как ты и просила, - сказала я.
  - Это хорошо. Сегодня днем посетителей не было, но могут быть ночью. Ко мне приходят магические существа и волшебники моих владений.
  - Все они приходят за помощью?
  - Некоторые за помощью, некоторые за смертью. Только смерть ожидает здесь того, кто под ликом жертвы скрывает коварный замысел. Ты должна была слышать, что живыми из моих владений воротятся не все.
  Еще вчера я заметила, что лед и огонь, которыми управляла латра, как будто сочетаются в ее характере, поочередно сменяя друг друга. Сейчас это был лед. В самом прямом смысле я чувствовала рядом с ней холод.
  - Некоторые остаются в темнице - там, за ущельем есть темница, завтра ты должна осмотреть ее. Отныне мы вместе будем выслушивать приходящих. Если нужно будет вмешательство, ты будешь подниматься на поверхность, но только в сопровождении свиты. Богомолы при прямом дневном свете не видны, но они защитят тебя, если понадобится.
  Латра присела рядом.
  - Ты всегда помогаешь тем, кто приходит к тебе? - осторожно спросила я. - Я имею в виду, так каждый день?
  - Каждый... не каждый... Я слежу за границами, точнее, контролирую пограничную армию, и - да, я целыми днями выслушиваю тех, кто приходит, и помогаю им, если могу.
  Кажется, немного потеплело.
  - А что еще мне остается? - сказала латра. - Раньше я жила на поверхности, все было иначе... А нынче я даже не знаю, как выглядят мои земли. Я и на поверхность редко поднимаюсь. Я не могу рисковать - не имею права.
  - Ты могла бы набрать помощников, ну или слуг. Знаешь, совсем не обязательно жить в окружении одних богомолов.
  Она недовольно отвернулась. Ее хвост нервно дернулся.
  - В моем окружении и так уже не только богомолы. Хватит с меня людей.
  - Да, но...
  - Но что? - ее хвост заметался, как у кошки.
  - Я только хочу донести до тебя, что на поверхности есть много волшебниц, которые согласятся верно служить тебе, взамен, скажем, на уроки магии. Не обязательно брать с них пожизненную клятву, ведь есть другие методы...
  - Ты неблагодарна! - она вскочила, я едва увернулась от ее хвоста.
  - Сама подумай! Зачем принуждать кого-то, если можно окружить себя добровольцами...
  Последнюю фразу, я сказала уже самой себе - латра улетела прочь. Но я обратилась ласточкой и догнала ее у небольшого кратера, где пузырилась какая-то черная жижа. Занеся над кратером ладонь, латра остудила жижу, теперь она лишь тихонько побулькивала. Мне тоже стало прохладно.
  Мирра уселась прямо за землю, я села рядом.
  - Ты ничего не знаешь о латрах, - сказала Мирра.
  - Так расскажи, - сказала я.
  Но она молчала. Через какое-то время жижа в кратере опять закипела. Я попробовала остудить ее своей магией, вышло раза с четвертого.
  - Нас было очень много, - сказала Мирра, когда я снова села возле нее. - Несколько тысяч лет назад нас было столько же, как и людей. Но людям легко создавать семьи. А нам - нет. Мы быстро уступили в численности. До сих пор мы продержались лишь благодаря выносливости наших тел. Но люди быстро вычислили наши слабые места, и стали использовать нашу силу в своих целях.
  Я вспомнила, что говорили Вороны.
  - Ты одна из Семи Великих. Расскажи мне о других.
  - Нас уже давно не семь. Среди Великих я единственная не была человеком. Жаль, что не наоборот. Люди слабы, один из Семи оказался предателем. Я сумела защитить границы своей земли, залегла на дно, однако ничего не забыла. Латры с трудом могут доверять даже друг другу, не то что людям, веками предававших нас. Я не одна из Семи. Я сама по себе.
  - Но ты доверяешь мне. Почему?
  - С чего ты взяла, что я доверяю тебе? - ее хвост снова взметнулся.
  - Ну... с того, что ты поставила меня управлять твоей армией.
  Ее черты как-то просветлели. Еще, чего доброго, улыбнется, - подумала я.
  Мирра опять мотнула хвостом.
  - А вдруг не это было моим желанием?
  Пока она не смотрела, я подкатила глаза.
  Латра встала и начала ходить по узкому краю кратера, хвостом помогая себе удерживать равновесие.
  - Так, может, ты все-таки скажешь мне, чего желаешь?
  Мирра продолжила наяривать круги. Мне хотелось толкнуть ее в кратер, или хотя бы дернуть за хвост.
  - У тебя есть тайны? - вдруг спросила она.
  - Тайны есть у каждого.
  - Тогда расскажи.
  Я стиснула зубы, посчитала до десяти, смирилась, выдохнула, и стала рыться в сумке. Мирра уселась на край кратера, и с заметным любопытством наблюдала за мной. Я достала дневник и объяснила латре, что записывала все, происходившее со мной с приезда в Британию, все мои переживания, все тайны. Латра потребовала, чтобы я прочитала все.
  Латра слушала меня, замерев. Ее бархатистое лицо делалось особенно сосредоточенным, когда я читала об устройстве мира британских волшебников. Ее обволакивала едва ли не осязаемая печаль, когда речь шла о моих друзьях. А стоило мне прерваться, чтобы, к примеру, выпить воды, латра нетерпеливо мотала хвостом.
  К утру я начала клевать носом в странички, и Мирра нехотя позволила мне отдохнуть. Весь день я проспала, а вечером богомолы снова привели меня к Мирре. Оказалось, пока я спала, приходило двое волшебников, которых заколдовали в одно тело, а латра их рассоединяла. Вот уж на что стоило посмотреть!
  Мирра опять приказала читать ей. Я прочла о возвращении отца, о Дриаде и очередь дошла до Мельницы. Чем дальше я углублялась в рассказ о тюрьме, тем больше напрягалась латра, а услышав часть о своей сестре, она вдруг вскочила, захлопнула мой дневник и ушла.
  Да, я действительно ничего не знала о латрах.
  Обратившись ласточкой, я полетела искать ее. Долина была залита лунным светом. Мирра, раскинув руки и крылья, лежала на заледенелой поверхности одного из кратеров. Ее глаза неотрывно созерцали полную луну, а тело издавало бледное свечение. Я не решилась ее тревожить.
  На следующий день Мирра пришла засветло. Молча дослушала о Мельнице, молча удалилась. Покидала меня латра в особо печальном настроении.
  Нужно было что-то с этим делать. Решительно настроившись на разговор, я в очередной раз отправилась за латрой. Но она как сквозь землю провалилась! Розовые богомолы в ответ на мои расспросы только складывали передние ножки, и неподвижно глядели.
  На этот раз латру пришлось искать долго. В ночном сиянии расплывчатых лучей Долина снова обрела лунный вид. Над одним из кратеров воздымался ледяной купол, которого раньше, как мне показалось, там не было. Под куполом мерцали красный и белый огоньки.
  Я протопила в куполе проход и вошла. Латра, сдвинув брови, сидела на заледенелой поверхности, обхватив колени и укутав себя крыльями. Перед ней бегал крупный светляк, за ним носился огненный змей.
  - Закрытые двери тебе вообще ни о чем не говорят? - сказала она, не оборачиваясь.
  - Ну... здесь, собственно, и нет двери.
  Я подошла к ней и села рядом. Казалось, Мирра вот-вот скажет что-то важное, она несколько раз приоткрыла рот, но так ничего и не сказала.
  Вдруг в ее взгляде промелькнуло что-то злое. Змей заглотил жука и рассеялся. Стало темно. Я зажгла на конце волшебной палочки свет. Там, где был жук теперь лежала горстка пепла.
  Латра занесла ладонь над моей ногой. Вмиг нить оторвалась от моей кожи и втянулась в ладонь Мирры. От боли я стиснула зубы, по ноге потекли капельки крови.
  Мирра выбросила нить и прижала ладонь к кровоточащей ноге. Я еще крепче стиснула зубы, а через несколько секунд боль стихла. Под кровоподтеками кожа стала здоровой.
  В непредсказуемости латр можно сравнить разве что с дриадами. Оставалось надеяться, что в следующий момент она не накрутит мне ту же нить на горло. Я искоса взглянула на Мирру - она задумчиво смотрела на свою ладонь, измазанную моей кровью.
  - В твоей крови необыкновенная смесь волшебства, - сказала латра. - И отец, и мать владели редкой магией... Ты знаешь природу унаследованной силы лишь наполовину, верно?
  - С чего ты взяла?
  - Иначе, за помощью ты пришла бы не ко мне.
  Я присмотрелась: кровь на ладони латры покрылась темными разводами, похожими на какие-то символы, или скорее, на какие-то орнаменты.
  - Природа магии моих родителей открывается тебе с одного взгляда на кровь?
  - Тебе не понять.
  Латра стряхнула руку. В ее выражении снова мелькнула злость. Не знаю, чем рассердил ее мой вопрос. Опасаясь, как бы меня не постигла участь зажаренного светляка, я поспешила задать другую тему.
  - Почему ты сняла нить?
  - Все равно мое желание неосуществимо. Можешь идти. Возвращайся к своей жизни. Ты даже не представляешь, как много у тебя есть... Жить в окружении себе подобных, тех, кто способен разделить твои чувства, понять тебя...
  Она отвернулась, а я догадалась: плачет.
  Вдруг кожа на моей руке запекла огнем - откуда-то из-под купола, точно снежные хлопья, летели горячие искры. Ни увернуться от них, ни остудить не вышло, а если искра прикасалась к коже, так сразу там и возникал волдырь.
  Когда очередная искра попала мне за пазуху, я вскрикнула.
  Мирра наконец-то заметила искры, и они пропали.
  - И все же, - сказала я, залечивая волшебством волдыри, - каково было твое желание?
  Мой вопрос утонул в тишине. Я долго ждала ответ, очень долго, пока не начала дремать.
  - Когда сестра была со мной, - заговорила латра, - мы часто покидали пределы земных небес и созерцали звездный мир, становясь к нему ближе. Там, в абсолютной тишине, латры обретают истинный покой. Наше счастье витает лишь там, где нет ни звуков, ни шорохов ветра... Там, рассекая мрак, несется свет, мы видим и чувствуем его каждой частью тела. Луна дает нам пищу, луна дает нам жизнь... - на лице Мирры я впервые увидела улыбку, но быстро опомнившись, она сказала. - Тебе этого не понять, ты не можешь.
  - Твоим желанием было, чтобы я отыскала других латр?
  Она опустила глаза, потом кивнула.
  - Это невозможно. Я отправляла богомолов повсюду, до краев земли. Они приносили лишь скорбные вести.
  - Богомолы ограничены в действиях. Возможно волшебники, или магические существа, способные разговаривать, смогли бы лучше справиться с этой задачей.
  - Я посылала богомолов как раз потому, что они безмолвны. Никто не должен знать, владычице не подобает быть слабой. Это может навредить вверенной мне земле. Нет, никто не должен знать.
  - Я сохраню твою тайну, - сказала я, и уже приняла решение сделать все возможное, чтобы найти других латр.
  Она неопределенно помотала головой и сквозь слезы тихонько сказала.
  - Если бы нашелся на этой земле хоть один латр...
  Я обняла ее за плечи, а она зарыдала, как ребенок.
  Прошло много времени, прежде чем она успокоилась. Она сидела, закусив ногти и обвив себя хвостом, когда я ушла.
  
  VII
  
  Утром следующего дня я поднялась на Высоту и прощалась с Шаньей, в тот же момент вернулся Ваис. Мирра каким-то образом расшифровала его скрежет и пояснила мне, что волки были найдены и казнены.
  Я попрощалась со всеми, и пообещала Мирре, что, не смотря на отсутствие клятвенной нити на моем теле, я буду искать то, чего она желает.
  Мирра по-прежнему была печальной.
  Поднявшись сквозь воду на поверхность, я высушила одежду и, разделив путь на четыре трансгрессивных прыжка, направилась к дому старика Стража.
  Старый Страж все еще не знал о смерти сына и продолжал ожидать его. Мне выпала нелегкая участь принести ему страшную весть. Вместе с тем, я рассказала о возмездии, постигшем волков-убийц. Оплакивая сына, старик слег.
  Несколько дней я отпаивала его разными снадобьями, но прежнее здоровье, как и прежнее расположение духа, к нему не вернулось. Солью на его ране было еще и отсутствие замены в его работе. Он был слишком болен, чтобы искать нового анимага. Тогда я кое-что придумала и старый Страж это одобрил.
  Вернувшись в Мельницу, я первым делом зашла к Елене и Волчате. Девочка запрыгала от радости и стала обнимать меня. Я рассказала о своих приключениях. Затем Елена усадила дочь на кровать и объяснила, что ей нужно покинуть Мельницу. Девочка громко зарыдала, она протестовала, а Елена ее уговаривала.
  Я на время покинула их, и с дрожью в теле вошла в летающий лифт. Медленно лифт-ступа приближал меня к седьмому уровню, а сердце мое то превращалось в горящую искру, то обжигало холодом, и кричало, и замирало. Вот уже дощатый пол скрипнул под моей ногой, вот уже волна шепота несется по камерам, и затем - тишина.
  - Ну здравствуй, русалка.
  Тихий голос, как при нашей первой встрече.
  Я не могла поднять взгляд. Только бы не рассыпаться прахом...
  - Эй... - он поднял мое лицо за подбородок. Темные мерцающие глаза встретились с моими.
  - Спасибо тебе за все, - я положила руку на его ледяные сине-зеленые пальцы, крепко сжимавшие прутья. - Я приду к твоему озеру. Ты должен знать, что...
  - Тише... - он высвободил руку и приложил палец к моим губам, затем словил мою прядку и провел пальцами по всей длине.
  Болотник молча смотрел, переводя взгляд по моим чертам. Я протянула руку между прутьями, расстегнула верхнюю пуговицу на его рубахе - и вот, моя ладонь на его груди, у самого сердца. Кожа на моей руке стала темнеть, медленно приобретая его оттенок. Сначала пальцы, затем запястье и предплечье, так до плеча и дальше. Мое сердце сковал холод, сдавил, как стальные клешни, еще немного, еще чуть-чуть... И тогда в груди Болотника раздался удар сердца. Затем второй... Затем третий...
  Наши взгляды встретились. И он закрыл глаза.
  Сердце Болотника сделало еще несколько ударов, и я отняла руку: большего я не могла совершить для него.
  - Прощай, Бурый, - сказала я узнику по соседству, тот махнул лишь махнул ручищей, сел ко мне спиной и затем громко всхлипнул.
  Вдруг я услышала другое всхлипывание, высокий голос что-то забормотал. В камере рядом с Бурым расчувствовался домовой.
  - Эй... - я подошла к его решетке.
  - Стыд и позор... - проворчал домовой, всхлипнул и забился в дальний угол. - Нашла, где сантименты разводить... Позор...
  - Прощайте. - Сказала я, и лифт-ступа понес меня к Волчате.
  Девочка все еще громко рыдала, Елена ждала меня у решетки.
  - Ты уверенна? - ее взгляд метнулся на камеру выше.
  - Твои слова помогли мне понять, чего я хочу, - ответила я.
  - Когда мы уйдем отсюда, мне можно будет пойти с тобой? - громко спросила Волчата; она сердилась на меня. Хоть девочка и вытерла изо всех сил рукавом глаза, слезы все равно продолжали литься.
  Я отрицательно покачала головой.
   - Но ты сможешь жить в семье с моей сестрой. Тетушка Мария не волшебница, зато у нее доброе сердце. Там славно, у них много детей...
  Волчата снова зарыдала. Елена мужественно держалась.
  Я присела на одно колено возле девочки, крепко взяла ее за плечи и подождала, пока она затихнет.
  - Есть и другой вариант, - сказала я. - У одного старого Стража недавно умер сын. Он ищет анимага, который сменил бы его. Я рассказывала ему о девочке, которая умеет обращаться волчонком. Старик сказал, что примет тебя. Конечно, какое-то время ты будешь только учиться и во всем помогать старику. Но со временем станешь настоящим Стражем. Что скажешь?
  Девочка перестала плакать и посмотрела на маму. Та одобрительно кивнула.
  - Я хочу жить среди волшебников, - сказала девочка, и прильнула к матери.
  В полночь пришли Вороны, я рассказала им все о Долине Луны. Я обернула Волчату ласточкой (ласточка получилась серая), затем и сама обернулась птицей, и мы покинули Ветряную Мельницу.
  
  
  VIII
  
  Декабрь уже начался, но была оттепель. Я отвела Волчату к старику и потратила три дня, чтобы добраться к хутору, о котором говорила Елена. Могилу ее матери я нашла, нашелся и волчий череп, правда, расколотый надвое, и никакого ожерелья под ним не было. Впрочем, это не страшно - работая Стражем, Волчата сама себя обеспечит.
  Затем, как и обещала Болотнику, я пришла к его озеру. Безмятежная озерная гладь зеркалом отражала поросшие хвойным лесом горы, отражала хмурое небо, и птиц, парящих над озером, как, наверное, и много-много лет назад, когда очи того, кто жил в озере, следили сквозь толщу кристально чистой воды за их подвижными силуэтами. Здесь было тихо, мертвенно тихо, словно это место боялось выдать какую-то тайну.
  Из нетающего льда я создала сердце и вбросила в воду - на память о том, для кого это озеро до самого конца останется единственным, любимым домом.
  Сегодня пятнадцатое декабря. Я пишу после шумного, семейного ужина у тетушки Марии, где я гощу уже четвертый день. Палатку я вернула Матфею, в целости и сохранности. Кристина заметно поправилась, она отлично поладила со своими новыми сестрами. И все же ее лицо по-прежнему остается бледным, временами на нем проступает выражение глубокой грусти, слишком глубокой, как для ее лет. Я надеюсь, это пройдет...
  
  

  ИСТОРИЯ ДЕВЯТАЯ. ЗАТМЕНИЕ

  Запись сорок шестая
  1
  "Дорогая мисс Фрай,
  Ваше письмо меня несказанно обрадовало. И тем не менее, я в высшей степени удивлена: неужели вы сомневаетесь, что директор Дамблдор позволит вам вернуться в школу? Естественно, вы можете, более того, вы должны не медля ни минуты возвращаться!
  Конечно, ввиду того, что прошлый учебный год вы не завершили, вы будете вынуждены восстановить занятия со второго семестра вместе с нынешним четвертым курсом. Но я прошу вас не дожидаться конца Рождественских каникул, а приехать заранее, так как надеюсь, что вы окажете мне некоторую помощь в ходе теперешних школьных мероприятий.
  Жду встречи.
  Минерва Макгонагалл".
  
  Черное небо распростерлось в серебристой звездной россыпи. Звездам вторили искры на примерзших сугробах, но их мерцание затмевал теплый, манящий свет окон замка вдалеке. Время словно остановилось по моему желанию: ни людей, ни птиц, ни звуков. Движение замерло, и даже верхушки деревьев Запретного леса застыли под снежным покровом.
  Я набрала полные легкие морозного воздуха: еще никогда в жизни мне не дышалось так легко.
  От школы меня отделяли всего лишь врата с двумя крылатыми вепрями на столбах слева и справа. Я прибыла на полчаса раньше, чем указала в письме профессору Макгонагалл, и теперь наслаждалась сбывшейся мечтой: я вернулась.
  К вратам я трансгрессировала, а казалось, прилетела на крыльях. Я вспомнила, как добиралась в школу пять лет назад. Тогда Макгонагалл, как и я, промокшая под проливным дождем, привела меня к месту, что стало моим первым и пока единственным настоящим домом.
  Я закрыла глаза и еще раз пережила отставший по времени день. В тот день Хогвартс стал для меня убежищем. Я бежала от прошлого и затаилась в надежных стенах замка, предчувствуя неизбежный поединок - поединок с собственным страхом.
  Теперь он повержен. Странно и непривычно: я чувствую легкость, словно даже земное притяжение не удерживает меня... Страха нет! Страх изгнан! Нет Мрачной тени, задворки памяти чисты.
  Все иначе. Кажется, весь мир открыт предо мной. Я чувствую призыв, как будто за пределами знакомого мне мира затаилось ожидание; я вот-вот услышу зов, узнаю голос и различу слова, обращенные к моей жизни.
  Пройдя ухабистым, тернистым путем я обрела силу, она переполняет меня, ищет свою цель. Однажды я пойму ее и встречусь разом со всем миром... Но сейчас, я стою пред замком, где в надежных стенах, окруженных многочисленными башнями, где под высокими арочными сводами, в теплом свечении факелов, уходя, я оставила свое сердце.
  
  У замка замаячила угластая, сгорбленная фигура, и направилась ко мне, пробираясь по высоким сугробам. Даже если бы ночь не была такой светлой, я все равно узнала бы школьного завхоза Филча. Его ворчание слышно издали, обращено оно всегда к его кошке, ведь только она может разобрать речь озлобленного старика.
  Соединив ладони, я направила пальцы на снег и резко развела. Теперь мистер Филч шел по расчищенной от снега дороге.
  Я вновь полюбовалась манящим свечением замка. Как дорог мне этот свет! Вот его никто и ничто не сможет затмить для меня. Ведь так?
  Следом за Филчем из замка показался другой силуэт - мне навстречу энергично шла Макгонагалл. Филч рывком открыл врата, злобно пробормотал нечто на подобии "мыгрыгм" и кивнул, чтобы я быстрее заходила. Я побежала к Макгонагалл.
  - Моя дорогая... - она развела руки для объятий.
  За годы моей учебы в Хогвартсе, Макгонагалл стала для меня не просто профессором, а наставником и поддерживающей рукой, без которой я не дошла бы до этого дня.
  Мы обменялись счастливыми приветствиями и пошли к замку.
  - Твоя спальня та, что и прежде, - Макгонагалл провожала меня к дому Гриффиндор. Я наслаждалась чистотой английской речи, что удивительным образом обогащала меня неким изяществом, растерянным мной по ходу совсем не изящных приключений.
  Профессор пригласила меня на чай после ужина, но сперва нужно было разложить вещи. Она направилась в большой зал, а я - в гостиную моего факультета.
  В завешенной древними гобеленами комнате было как всегда тепло и уютно. В углу потрескивал камин, на одном из мягких кресел спал рыжий кот - любимец одной из учениц, а на диване возле маленького столика над стопкой книг корпели малыши первокурсники. Никого знакомого. Как я и хотела, мой приход не привлек особого внимания.
  Я пересекла гостиную и поднялась по лестнице. В спальне никого не было, три другие ученицы, живущие здесь, были на ужине. Взгляд пробежал по большой мягкой кровати под бордовым пологом, что ожидала меня целых одиннадцать месяцев, по широкому подоконнику, дубовой прикроватной тумбочке, по зеркалу в резной оправе... В отражении была высокая черноволосая девушка, с узким лицом и бледной кожей, и младше моего истинного возраста на три года, но скоро разница между мной в настоящем возрасте и моими взрослеющими сокурсниками будет не так заметна, и я надеюсь, что заклинание омоложения на старших курсах мне не понадобится.
  Разложив вещи, я поднялась к Макгонагалл. Она предусмотрительно запаслась всем полагающимся набором вкусностей к чаепитию, что напомнило мне о наших дополнительных занятиях на первом курсе, и с искренним интересом слушала мой рассказ.
  Когда многократно долитый в чашки чай был выпит, сладости съедены, а рассказы о сражении с отцом, месяцах тишины под защитным куполом, волшебной тюрьме, дриаде и владычице латре были выслушаны, мы с профессором погрузились в молчание. Между нами тянулась невидимая нить взаимопонимания. Мы обе вспоминали о месяцах труда, проведенных в моей подготовке к отъезду, слезах, переживаниях и многом другом, что в конечном счете привело к триумфу, теперь безмолвно трепетавшем в наших сердцах.
  Когда я вернулась в свою комнату, мои соседки уже спали, я взобралась на теплый широкий подоконник и созерцала волшебный сюжет, таящийся в горах и отблескивающий в реке лунным светом. Тут я и поделилась с тобой, мой Дневник, своим первым днем новой жизни.
  
  
  Запись сорок седьмая
  
  1
  Если бы ты, мой Дневник, был живым человеком, я бы описала тебе свою первую неделю по возвращению в школу так: ты приезжаешь к дальним родственникам и понимаешь, что приехал в совсем неподходящий момент, но деваться некуда.
  Оказалось в этом году в Хогвартсе проходит Турнир Трех Волшебников: представители трех школ из разных стран будут сражаться за кубок победителя, Турнир проходит в три этапа, первый я уже пропустила. Школа кишит иностранными гостями, отовсюду льется неведомая речь, учителя носятся по школе с изможденным видом, а ученики устраивают агитационные кампании, поддерживая участников турнира и часто принижая их соперников. Я уже заметила у некоторых слизеринцев значки унизительного содержания на счет Поттера.
  Да, Гарри участвует. Как и Седрик Диггори. Там еще была какая-то смутная история с выдвижением кандидатуры Гарри, из-за которой от нашей школы выбран не один участник, а два, но каждый преподносит эту историю по-своему, так что я еще не разобралась в ней.
  Мечта побывать на озере в этом году для меня не осуществима: к берегу пришвартован корабль школы Дурмстранга (весьма устрашающего вида корабль), на опушке Запретного леса охраняется карета школы Шармбатона, а в самом лесу еще не убран лагерь драконов. Драконов! Кажется, я пропустила нечто действительно интересное.
  Но хуже всего то, что возможности внезамковых прогулок для меня нет. Жаль. А впрочем, озеро больше не привлекает меня как место для упражнений с водой: не представляю, чему еще я могу научиться в этой области! А вот повидаться с русалками я бы очень хотела.
  Замок наполнен атмосферой состязаний, газеты пишут о турнире, ученики носятся с раскрытыми журналами и вслух читают друг другу статьи об участниках. Что ж, все перечисленное только мне на руку: мое возвращение почти не привлекло внимания. Не привлекло почти...
  Но вот по истине разящая перемена: витание романтических чар над школьниками. Парни и девушки разбились на два лагеря, на переменах часто звучит нарочистый девичий смех, сопровождаемый вспышками смущения на лицах парней. Дело в том, что через неделю Святочный бал - традиция Турнира. На бал принято приходить парами и самое время парням приглашать девушек. Результат - всеобщая озабоченность и узкий круг тем для разговора.
  
  2
  
  Мое первое утро по возвращению мягко помогло мне вернуться в привычную колею. Проснулась я все еще во взбудораженном состоянии, совсем как пять лет назад.
  Юнона Крик и Жасмин Тотти - не разлей вода подружки - проснулись одновременно, как по команде. Юнона заметила меня и удивленно уставилась, затем, пропустив приветствие, она изрекла.
  - Решила вернуться?
  - Решила. - Ответила я, выпутывая гребень из волос.
  - Ты пропустила много материала, - с гениальной проницательностью заметила Юнона.
  - Поэтому я продолжу учебу с четвертым курсом.
  - Выходит, мы уже не одноклассницы?
  - Выходит.
  - А...
  Юнона повернулась к Жасмин и все оставшееся утро они обсуждали нечто вроде плана "как захомутать иностранца".
  Когда подружки пошли завтракать, пришла Шамила. Шамила Линк - величина постоянная, не поддающаяся влиянию времени и внешних обстоятельств. Маленькая - не выше одиннадцатилетнего ребенка, - с острым носиком, выдающимися ушами и белесыми чертами, Линк не изменяет своему серьезно-сосредоточенному виду. Одарив меня беглым взглядом, она первым делом предупредила, что сегодня на уроке по заклинаниям будет контрольная. Я поблагодарила и объяснила, что в этом семестре (до каникул оставалось два дня) я не буду посещать занятия. Вместо этого по просьбе Макгонагалл я буду заниматься праздничным украшением замка.
  - Так ты снова на четвертом курсе? - спросила Шамила, когда мы шли на завтрак.
  Я кивнула, и мысленно отметила, как похож ее гундосый голос на голос домового, что повстречался мне в волшебной тюрьме.
  - Я тоже когда-то оставалась повторно, - сказала Шамила. - Не просто придется с новым классом. Зато теперь ты будешь в классе с Гарри Поттером.
  - Да уж, мое единственное утешение, - сказала я, но Шамила не распознала сарказм.
  Мы уселись за стол. Я стала насыпать хлопья, и тут же рассыпала - в зал вошли Фред и Джордж Уизли. Я вскочила с лавки и шагнула на проход между столами. Близнецы, заметив меня, на секунду замерли, а потом быстрым шагом прошли мимо.
  Даже не поздоровались.
  Сбитая с толку, я только и могла, что смотреть им вслед. Они сели за противоположный край стола, предпочтя компанию Анжелины Джонс и Ли Джордана. Тут же завязалась оживленная беседа.
  С запекшейся обидой и недоумением я вернулась на свое место.
  - Они тебя искали, когда ты уехала, - сказала Шамила, сосредоточенно разрезая ножиком манго в своей тарелке.
  - Я оставила им письмо, - я постаралась говорить ровно, на самом деле хотелось разреветься.
  - Не знаю. Они все равно тебя искали. Месяц от Макгонагалл не отходили. - Ножик Шамилы соскользнул с нарезаемого кусочка, громко цокнув о тарелку, на Шамилу стали оглядываться. Манго отскочил в тарелку с хлопьями Невилла. С тем же сосредоточенным выражением Шамила наколола манго вилкой и вернула в свою тарелку. - Потом они оставили ее в покое. Думаю, Макгонагалл им что-то сказала, раз они отстали.
  - Почему ты так решила?
  Она удивленно повела белесой бровью.
  - Эти по-другому не отстали бы.
  Еще немного погоняв хлопья по тарелке, я вышла из зала. На душе было гадко.
  - С возвращением, мисс! - звонкий мужской голос прозвучал у самого уха.
  - А, здравствуйте, сер Мортимер, - обратилась я к портрету. Рыцарь в доспехах отвесил мне поклон, и бодро зашагал по другим портретам.
  На мраморной лестнице я столкнулась с незнакомым парнем в красной форме. Он что-то сказал на чужом языке, и понесся в зал. Следом шла группа учеников в такой же форме. Среди них был высокий мужчина в серых мехах, увлеченный разговором. Его собеседником был профессор Снейп - учитель, без уроков которого я не продержалась бы в схватке с отцом и одной минуты. Вот кому я обязана жизнью, и...
  - Анна, я повсюду вас ищу, - с суматошливым видом ко мне спешила Макгонагалл. - У меня сейчас нет урока, мы можем обсудить план украшения.
  К Макгонагалл подошла женщина, чей рост впечатлял, и жутко картавя, что-то затараторила.
  - Мадам Максим, не стоит волноваться, - устало начала Макгонагалл, - домашние эльфы не первый год служат в Хогвартсе...
  - Это не допускать! - возмущалась мадам Максим. - Мои ученицы боятся! Это кошма"г...
  Макгонагалл еще продолжала успокаивать гостью, как из зала раздался пронзительный крик - местный полтергейст Пивз напал на ученика из Дурмстранга. Как только профессор разобрала конфликт, мы, опасаясь, как бы еще чего не стряслось, быстро пошли в ее кабинет.
  В маленьком уютном кабинете горел камин. На столе темного дерева профессор разложила план замка. Едва она стала объяснять мою задачу, как в дверь громко постучали, и не дожидаясь разрешения, ворвался Аттикус Барбери. Он сообщил, что ученица из Шармбатона случайно забрела под гремучую иву и получила травму. Макгонагалл вылетела пулей.
  Я принялась изучать план. За окнами хмурое небо сбрасывало снег. Я добавила свечей и стала наносить отметки на карту замка.
  Макгонагалл вернулась поздно вечером, уставшая, с выбившимися из пучка на затылке прядями. Несколько минут рассеянно глядя на отметки в плане, она слушала мои идеи по поводу украшений, а потом сказала, что доверяет эту работу целиком в мои руки. На украшение замка у меня было два дня, а приготовить большой зал к балу предстояло в день самого бала.
  Уставшая, но счастливая от того, что могу быть полезной для школы, я вышла из кабинета. В коридоре стены были увешаны портретами важных ученых, выдающихся волшебников и бывших преподавателей Хогвартса. Некоторые из них уже дремали, другие обращались ко мне с приветствием, правда, многие кого я знала, уже здоровались со мной из своих портретов-двойников возле большого зала.
  - Мисс Фрай! С возвращением! - заговорила ко мне стройная пожилая женщина, чей портрет раньше висел в кабинете Макгонагалл. - Как ваши успехи в трансфигурации?
  Мы перекинулись парой слов и я побрела в гостиную. Фред и Джордж, увидев меня, поднялись в свою спальню, оставшиеся второкурсники были заняты каким-то зельем в котле.
  
  
  
  В последние дни семестра мне не обязательно было посещать занятия. Но я так соскучилась за учебой, что не хотела ждать еще две недели до окончания каникул. Проснувшись в четверг рано, я подумала, что успею заняться украшением после уроков. По расписанию первые два урока подряд прорицание, а третий - контрольная по заклинаниям. Вот на нее можно не идти: все равно я уже сдала ее в прошлом году. А потом урок у Хагрида.
  Итак, готовая забыть все недавние неприятности, я бодро пошагала к башне, на вершине которой обычно проходили уроки профессора Трелони. Каменные ступени взвинчивались ввысь, солнце светило сквозь узкие витражные окна, новые одноклассники бойко гомонили, перегоняя меня. "Ничто не сможет омрачить моего триумфа, - подумала я, - тем более такая мелочь как нелюбимый урок. Ну и что, что впереди бесполезных сорок минут? Зато увижу новый класс".
  Мое появление в классе не привлекло особого внимания. По сути, я не была новенькой в полном смысле этого слова, ведь все мы часто виделись в большом зале и в гриффиндорской гостиной, а после моей триумфальной победы в дуэли с Рейном Вудроу два года назад, мое имя знал каждый ученик в школе.
  Я заняла свободный столик - вместо парт в кабинете прорицания были маленькие круглые столики, покрытые плотной тканью с ламбрекенами - и приготовилась к уроку.
  Как только профессор Трелони - худая, высокая, и как обычно закутанная в бессчетное количество разноцветных шалей, поверх которых бряцали пестрые бусы и тотемы - выплыла из-за плотных штор, отделявших учебный класс от ее личного кабинета, класс затих. Девочки восхищенно приготовились внимать словам прорицательницы, мальчики, подкатывая глаза, откинулись на спинки стульев. Пожалуй, реакция учеников на профессора Трелони - еще одна постоянная величина.
  Профессор отметила меня длительным взглядом сквозь большие очки, увеличивающие ее глаза до кошмарного размера. Затем, неожиданно вздрогнув всем телом, профессор призвала всех выйти за пределы разума, и начался урок. Уже не новая для меня тема о гадательном шаре.
  Вскоре мы получили задание смотреть в шар и истолковывать увиденное.
  - Я ничего не вижу, - за соседним столиком раздался шепот Симуса Финнигана. - Может, я того... у меня нет дара? - он спародировал тон профессора Трелони.
  - Просто у тебя нет таких очков, - шепнул ему голос Мартина Хилла.
  Спустя двадцать минут всматривания в шар перед моими глазами поплыли искорки, вырисовались пятна, я нечто увидела - разводы, силуэты... Затем взволнованно перевела взгляд на парту и... продолжила видеть силуэты и разводы. Просто от напряжения заслезились глаза. Правда, спустя еще какое-то время в моих глазах действительно затанцевали живые образы, в ушах заговорили голоса, обрисовались сюжеты... Короче, я заснула.
  Разбудил меня глухой стук о пол - Невилл Лонгботтом случайно скинул свой шар с парты. Я потерла глаза, и подперла голову рукой.
  Фей Милард что-то восторженно лепетала профессору. Парни тоже делились "увиденным" с профессором, придумывая кто на что горазд.
  Кто-то наколдовал большую желтую стрекозу, что незаметно для профессора носилась за ее спиной. Стрекоза огромными глазами напоминала профессора Трелони, и стоило ей заговорить - стрекоза забавно тряслась в такт звучащим словам. Девочки метали презрительные взгляды в парней, а те умирали со смеху.
  Мои веки снова стали тяжелеть...
  - Мисс Фрай, а вы что видите? - возникло предо мной глазастое лицо профессора.
  - Я ничего не вижу, - честно ответила я.
  Она поправила очки и внимательно присмотрелась к моему лицу, словно у меня на переносице пряталась тайна вселенной. При чем скверная тайна.
  - О... - мрачно потянула Трелони. - Ваше будущее видимо и без шара, мисс Фрай. О... Как порой безжалостна судьба.
  По многообещающему началу я поняла, что жребий трагических предсказаний, которые так любила профессор, пал в этот раз на меня.
  - Вы взобрались на холм, но над вами уже сгущается воронка зла... Солнце отвернулось от вас, вы потеряете все, что держите в руках с таким трепетом. Как жаль! Вы непременно падете с холма. У его подножья вас ожидает... СМЕРТЬ! - вдруг крикнула профессор. Девочки впереди меня испуганно обернулись. - Все из-за вашего легкомыслия. Да, да, - она покачала головой, - именно из-за легкомыслия.
  Уж чем-чем, а легкомыслием я не страдала никогда.
  - Вам, мисс, стоило бы быть предусмотрительнее, но уже поздно. Что сделано, то сделано. Ничего не изменишь. Нужно было раньше думать. Так часто бывает, всему виной неразделенная любовь.
  Ну все, с меня хватит. Ее слова и оскорбили меня, и разозлили. И тут я действительно сделала нечто легкомысленное, из вредности.
  - Профессор! - вдруг сказала я с плохо разыгранной драмой в голосе и склонилась над своим шаром. - Я вижу... Я вижу желтую стрекозу за спиной...
  Профессор тут же подошла к моему шару и всмотрелась.
  Симус и Мартин синхронно уронили ручки и, давясь смехом, полезли под стол доставать их.
  - О! Я же говорила! - вдохновленно затараторила Трелони, не замечая, как ученики вдруг закрылись учебниками, краснея и сотрясаясь в беззвучном хохоте. - Стрекоза - это вернейший признак легкомыслия. То, что она за спиной - признак прошлого. В прошлом вы были легкомысленны, и теперь падаете вниз, где...
  - ...Где меня поджидает смерть. Понятно.
  Если бы я сказала, что вижу гориллу в свадебном платье, уверенна, толкование было бы то же.
  - Я слышу насмешку в вашем голосе! - возмутилась профессор. - Зря вы не верите предсказаниям. Советую завершить оставшиеся дела. Это вам не шутки... Куда это вы собрались?
  - Завершать дела.
  Я взяла вещи и вышла из класса. Еще один урок таких пыток я бы не вынесла.
  Потеряете то, что держите в руках с таким трепетом... упадете с вершины... смерть... неразделенная любовь... Какой бред! Надеюсь стрекоза еще долго будет за нею носиться.
  
  Следующие два дня прошли в подготовке замка. Желание ходить на занятия до каникул больше не появлялось. Я просыпалась рано, пока ученики завтракали и шли на уроки, я украшала коридоры. Никто другой не совершил бы мою работу с такой же любовью. Теперь статуи горгулий на всех этажах были окутаны слоем нетающего снега, при этом они больше походили на латров, нежели на страшил. С перил над мраморной лестницей свисали гирлянды нетающих сосулек, под потолком в холе парило снежное облако. Увеличенные снежинки, замедленно летели вниз и исчезали лишь стоило им столкнуться с каким-либо предметом.
  Профессор Стебль по вечерам работала вместе со мной, создавая заснеженные венки и омелу. Нужно признать, Хогвартс был украшен со всем размахом. В холле даже установили танцующий фонтан: пляшущие в такт незримым колокольчикам струйки воды каждые десять минут должны были превращаться в цветные фигуры разных животных. Правда, Пивз, стоило мне отойти от фонтана, с неистой яростью крушил фигурки. Пришлось ограничиться обычным фонтаном, вокруг которого летали ледяные голуби. Как только пакостник к ним приближался, они молниеносно улетали в другие залы, и возвращались лишь когда полтергейст уходил.
  Работала не покладая рук. В гостиной появлялась лишь поздним вечером, когда кости ломило от приятной усталости, и не хватало сил на печальные размышления о раздоре с братьями Уизли.
  Но один раз я все же от работы отвлеклась. Нужно было встретиться с профессором Снейпом. Спустившись в подземелье, я нашла его кабинет забитым студентами Дурмстранга. Разговор не состоялся.
  И вот, спустя пару дней, мой труд был завершен. Макгонагалл была довольна украшением, по крайней мере, мне так показалось по ее взгляду, а как только она ко мне подошла, ее тут же куда-то увлек завхоз Филч с очередной жалобой.
  Я пришла в гостиную поздно, там было полно учеников - первый день каникул, но все старшекурсники, начиная с четвертого остались в школе, чтобы не пропустить бал.
  Спать не хотелось. Я села на полу у камина. Со всех сторон доносился приглушенный шепот: он меня пригласил... она отказалась со мной идти... я надену кружевную мантию... первый танец ведут чемпионы... и так далее.
  Уизли сидели на спинке дивана рядом со мной, и в упор меня не замечали. Потом Фред во всеуслышание пригласил Анжелину Джонс на бал, она согласилась, многие девочки сникли.
  Можно было подумать, что на всех учеников в мое отсутствие кто-то навел любовные чары. Мне же это было откровенно неинтересно.
  Следующим утром я долго валялась в постели, не представляя, на что можно потратить этот день. Потом вздремнула, проснулась от навязчивого голода и спустилась в большой зал. Со столов уже убрали. Под диктовку голодного желудка я набралась наглости и пошла на кухню. Ученики обычно здесь не появляются, еду готовят домовые эльфы.
  В коридоре перед кухонным залом, как и во многих других коридорах замка, висели портреты.
  - Что-то зачастили к нам ученики! - Сказал один джентльмен с изображенного дуэта. Оба мужчины были в клетчатых брюках, ярких щегольских пиджаках и соломенных шляпах канотье.
  - Никак завтрак забыли подать? - сказал второй, и они принялись наперебой тараторить, кто и зачем проходил по этому коридору.
  Я посмотрела на другие портреты: рамы пусты, видимо, остальные предпочли держаться подальше от болтунов.
  - ... Уж не затеваете ли вы какую проказу на пару с Уизли? Можете поведать - мы никому! - джентльмен заговорчески подмигнул мне.
  - Постойте, вы знаете братьев Уизли? - удивилась я.
  - Ага, - собеседник подбросил шляпу, она улетела куда-то за пределы картинного полотна и не вернулась. - Только что познакомились.
  - Значит, они были здесь?
  - Почему были? Они и сейчас где-то здесь. Возможно на кухне...
  Я побежала вперед по коридору и за поворотом наткнулась на близнецов, они как раз закрывали дверь кухни, пряча что-то в карманы. Я была рада, что наконец-то удалось застать их без сопровождения.
  - Фред! Джордж!
  Уизли, сделав вид, что не видят меня и не слышат, пошли по коридору.
  - Я хочу поговорить с вами! - мне пришлось за ними бежать.
  - Ты что-то слышал, Джордж? - скривив мину, спросил Фред.
  - Ничего, никаких звуков, абсолютный ноль... - ответил Джордж.
  Я не сдавалась.
  - Да послушайте же вы! - я стала у них на пути. - Что с вами такое? Я просто хочу поговорить!
  Фред ринулся вперед, но Джордж сдался.
  - Нам не о чем говорить.
  - Правда? А может, посвятите меня в причину этого?
   - Нам не о чем говорить с теми, кто называясь другом, не считает нас достойными доверия. Пойдем отсюда, Джордж.
  Я снова забежала наперед.
  - Когда это я не доверяла вам? Я не понимаю...
  - Правда не понимаешь? - оскалился Фред. - Знаешь, Анна, ты славно умеешь притворяться. Храни свои тайны и дальше.
  Братья опять уходили.
  - Какие тайны?! Вы объясните мне в чем дело или нет?
  Видимо, нет.
  - Мне извиниться за то, что пришлось спасать сестру от безумного отца? Или за то, что вернулась живой? - я перешла на крик, заливаясь слезами. Кто бы мог подумать, что Уизли могут так меня задеть.
  Джордж рванул назад.
  - За то, что посчитала нас недостойными... - он осекся.
  Фред продолжил.
  - Не делай вид, что не понимаешь. Ты полгода скрывала, что готовишься уйти. Даже этот придурок Снейп все знал, только не мы. Так что не строй из себя обиженную.
  - Когда все выяснилось, мы поняли, что ничего не знаем о тебе, - сказал Джордж. - Ты скрывала от нас даже свои индивидуальные занятия со Снейпом. А я-то думал, почему ты его так защищаешь! Ты не призналась, из-за чего попала в госпиталь. Мы не знали и не знаем тебя, Анна.
  - Друзья так не поступают! - добавил Фред.
  - Я ничего не говорила потому, и только потому, что вы мои друзья! Я понимала, что если вы узнаете, то отправитесь со мной. Вы бы попали под суд! Ведь Постановление о невмешательстве...
  - Плевать на Постановление о невмешательстве! - взвился Фред. - Ты была нам как сестра, но пренебрегла нашей помощью, даже не дав шанс...
  - Не дав шанс умереть бессмысленно? - перебила я. - Ты не представляешь с каким злом столкнулся бы! Отец проникал в разум, такой черной магии даже не все взрослые волшебники могут противостоять. Да что там говорить: даже в нашей школе только Снейп один и мог научить меня выживать в этом случае. Он ни за что бы не стал заниматься с вами...
  - Вот и дружи теперь со своим Снейпом.
  - Джордж! - я плакала и чувствовала себя жалкой. Но еще больше чувствовала злость. Неужели они не понимают, что я не могла поступить иначе! - Если я и правда была вам как сестра, что же вы не можете простить никак?
  - На одни и те же грабли наступать неохота, - сказал Фред, изобразил безразличие - весьма убедительно - и потащил за собою Джорджа. - Все кончено, Анна. Лучше оставь нас в покое.
  До двери кухни я так и не дошла. Захватив в спальне дневник, я устремилась на площадку при часах - единственное из всех моих тайных мест, что остается не занятым парочками.
  Бегая взглядом по седому заснеженному лесу, я все еще видела призрение на лицах Фреда и Джорджа. В голове запели слова профессора Трелони: потеряешь все... ничего, кроме смерти...
  Я тут же отмела эти мысли. Друзья со временем могут простить меня. Все не так и плохо. Правда?
  
  
  Запись сорок восьмая
  
  
  - Это первый Турнир Трех Волшебников за многие годы. Мы должны быть на высоте. Через полгода гости разъедутся и понесут славу о Хогвартсе в свои страны. Все должно быть наилучшим образом...
  Минерва Макгонагалл наяривала круги по кабинету, как фигурка на заводной шкатулочке - бал послезавтра, вся подготовка на ней. Изнеможенная и вымотанная в край, заламывая руки, профессор давала мне указания, как лучше украсить большой зал к празднику.
  Сквозь высокое стрельчатое окошко падал румяный утренний свет. МакГонагалл то ныряла в него, будто вспыхивая, то уходила в тень, будто исчезая, но ее сосредоточенный, и в то же время усталый взгляд, вряд ли замечал эти вспышки.
  Вдруг профессор остановилась.
  - Анна, что с вами? На вас лица нет! - она словно впервые увидела меня за все время подготовки.
  - Все хорошо, - я искренно постаралась изобразить бодрость. - Я в полном порядке.
  - Ах, Анна, я совсем вас загрузила своими делами.
  Я принялась убеждать ее, что это не так.
  - Как продвигается ваша личная подготовка к балу? - вежливо поинтересовалась профессор. - Вы уже определились с партнером?
  - Ну... я... еще нет.
  Она удивленно посмотрела, а потом устало вздохнула.
  - Уверенна, все дело в подготовке замка. Простите, это моя вина. Проблема в том, что юноши просто не имеют возможности вас видеть из-за вашей занятости. Отдохните эти дни.
  - А как же украшение зала?
  - Я что-нибудь придумаю.
  - Но у вас нет времени! Я прошу, не отстраняйте меня от этой работы. Для меня большая честь послужить школе и помочь вам.
  Взгляд МакГонагалл вдруг упал на пирамидку конспектов на столе.
  - Только с условием, что вы не будете жертвовать для этого временем общения со сверстниками. Пообещайте, - Макгонагалл была настроена решительно.
  Ну и как ей сказать, что я не собираюсь идти на бал? Летом у меня не было возможности работать, следовательно, денег нет. Все учебные принадлежности сохранились у меня с прошлого года, но на бал нужно было прийти в праздничной мантии. О такой покупке и речи не могло быть. Узнай об этом профессор, она тут же принялась бы решать мою проблему, а я лучше бы пошла на бал в рыцарских доспехах, чем позволила бы ей это сделать.
  - Обещаю, - выдавила я.
  Надеюсь в общей суете Макгонагалл не заметит моего отсутствия.
  Желая сменить тему, я спросила.
  - Скажите, нет ли новостей от Мелисы Паркер?
  Резко выражение профессора сменилось строгим и непроницаемым.
  - Это министерская тайна. Я уже говорила, что не могу вам рассказать.
  - Но у меня больше нет друзей...
  - Мне действительно очень жаль, - искренно сказала Макгонагалл и положила руку мне на плече, давая понять, что пора бы мне и уйти.
  Вдруг я натолкнулась на неприятную мысль: мою ситуацию перед отъездом знали только Макгонагалл, Дамблдор и Снейп. Не сложно догадаться, кто в этом тайном треугольнике дал слабину под натиском прытких гриффиндорцев. Стало обидно. Как же так? Профессор выдала меня Фреду и Джорджу, но мне рассказать о пропавшей Мелиссе не хочет!
  - Профессор, вы сказали братьям Уизли причину моего ухода со школы?
  Минерва Макгонагалл побледнела. Впервые она применила ко мне то выражение лица, которого так боялись все остальные школьники.
  - Очень жаль, если вы действительно так решили. Я храню чужие тайны, мисс Фрай, как свои собственные. Всего доброго.
  Она распахнула предо мной дверь и быстро закрыла, когда я вышла.
  Чувство вины обдало жаром, потом холодом, потом внутри все затерпло. Ну и ну. Извиниться бы, но теперь придется подождать. Нужно было уединиться, чтобы поразмыслить обо всем. Если не Макгонагалл все рассказала Уизли, то откуда, спрашивается, они узнали?
  Спасаясь от всеобщего помешательства, я направилась в библиотеку. Меня ожидало одно дело, но и тут я не нашла покоя. Виктор Крам, один из четырех участников турнира, по пятам преследовал Гермиону Грейнджер, а она старательно пряталась от него, шастая между книжными стеллажами. Многие другие парочки под видом чтения влюбленно перешептывались, явно спутав школьную библиотеку с местом для свиданий. Сосредоточиться не удалось. Остается одно - площадка при часах.
  Все коридоры были заполнены хохочущими девицами, их стайки разбивали рыщущие парни, которым до сих пор не посчастливилось найти пару. Всем почему-то не сиделось в своих гостиных.
  Я забежала в спальню за дневником и застала Шамилу за примеркой праздничной мантии. Я даже замешкалась: пышная гофрированная черно-белая мантия делала Шамилу похожей ни то на располневшего пингвина в зазубринах, ни то на балерину, случайно одевшую балетную пачку большего размера, причем не на талию, а на шею.
  - Ты тоже идешь на бал? - не подумав, брякнула я.
  - Мне показалось, или в твоем голосе и правда звучало удивление? - недовольно спросила Линк.
  Я быстро исправилась.
  - Показалось. Я вот вообще не иду.
  - Что, никто не пригласил? - Шамила с самым серьезным видом разгладила складки мантии и повертелась перед зеркалом.
  - Причина в другом. Я просто не люблю балы.
  На самом деле, я понятия не имела люблю я балы или нет. Ведь я никогда не была на них! Хотя перспектива оказаться среди множества кружащих в танце пар никак не радовала. Это не считая того, что единственный парный танец в моей жизни я танцевала с младшей сестрой этим летом, когда сходя с ума со скуки, мы решили научиться танцевать вальс. Легко отделались истоптанными пальцами на ногах и болью в скулах - это занятие нам казалось очень уж смешным.
  - А ты с кем пойдешь? - мне вдруг стало любопытно.
  - Ни с кем. Сама пойду.
  - А разве так можно?
  - Пусть только попробуют меня выгнать! - Шамила скривила тонкие губки в улыбке. - Ты бы сходила, такое выдающееся событие бывает раз в жизни. Все же бал в честь Турнира.
  Последнее время моя жизнь и без того была полна выдающимися и, нужно признать, невероятными событиями.
  - Нет уж, спасибо, - я достала из тумбочки дневник.
  - Ох, Анна, ты чересчур скучна для своих лет.
  Ну это уже слишком! Услышать такое от девушки, которая в общую гостиную даже уроки учить не выходит - просто немыслимо.
  Раздраженная я поспешила уйти. Выбираясь из гостиной через портрет полной дамы, я врезалась в парня из Дурмстранга. Блеснув кривозубой улыбкой, он обратился ко мне на ломаном английском.
  - Идтить со мной на баль?
  - Идтить прыгрнуть в озероль! - сердито выпалила я и пошагала на площадку при часах.
  До позднего вечера я наслаждалась тишиной и одиночеством. Впрочем, одиночество больше не было для меня таким манящим. Одно дело уединяться, когда знаешь, что в любой момент можешь обратиться к друзьям, и совсем другое, когда одиночество - и есть твой единственный друг.
  
  
  Запись сорок девятая
  
  На следующий день бальная лихорадка лишь усугубилась.
  Проснулась я с жуткой головной болью. Поспать почти не удалось, потому что всю ночь Юнона хлюпала носом и сквозь слезы жаловалась подруге, что ее никто не пригласил, а Жасмин судорожно перебирала оставшиеся кандидатуры для подруги.
  Не миновала лихорадка и преподавателей. Хагрид по пятам ходил за мадам Максим, а профессор Синистра смущенно прохаживалась с преподавателем по древним рунам.
  Я же сладостно мечтала о прекрасной жизни, что вернется в свое русло, как только свершится проклятый бал.
  Весь день я провела возле часов. К вечеру мне стало совсем скучно. Каждое новое клацанье гигантских шестеренок заставляло содрогаться. Я терпеливо дождалась одиннадцати - по моим расчетам в это время озабоченного балом народа в гостиной поубавится - и покинула заснеженную площадку.
  Я была права: многие хотели отдохнуть перед важным днем, и в гостиной осталось лишь несколько человек. Но, к сожалению, это были Уизли с их любимой компанией: Ли и Анжелина.
  Фред первым заметил меня и толкнул в бок Джорджа. Тот быстрым шагом пересек комнату и подошел ко мне. Я уже успела сесть на диван у камина, и теперь удивленно смотрела на Джорджа.
  - Анна, ты пойдешь со мной на бал?
  Шокированная таким поворотом я бросила взгляд на компашку: никаких насмешек, ни коварных улыбочек, на нас вообще никто не смотрел. Фред тоже был серьезен. Не похоже, чтобы они поспорили или задумали месть в мой адрес.
  - Пойду...
  Джордж повернулся и ушел к своим.
  А я пошла в спальню, сбитая с толку. И что на меня нашло? Глупо надеяться, что Уизли восстановят дружбу, да и не очень на это похоже. Конечно, придя на бал, я выполню обещание перед Макгонагалл, но где взять мантию?
  Я уже подумывала, не вернуться ли мне к Уизли и сказать, что я передумала, но этот шаг выглядел бы еще более странным, нежели мое согласие.
  Юнона и Жасмин все еще не спали и примеряли (в сотый раз) свои праздничные мантии. Юнона была выряжена в яркую оранжевую мантию, плотную до талии, а ниже более прозрачную и совсем прозрачную к низу. Жасмин примеряла мантию бледно лиловую с серебристыми вкраплениями, сквозь мантию просвечивалось облегающее серебристое платье.
  Мне пришла идея. Прошлым летом, я была вынуждена выходить нагой из озера, скрывая снежным покровом свое тело от посторонних глаз. Так почему бы теперь не сделать мантию из льда и снега!
  Так, на глазах у изумленных соседок я осталась в одном белье и начала мастерить наряд из воды. Подобное шоу даже заставило их замолчать, но к двум часам ночи их сморило, а я не спала до пяти. Добившись желаемого результата, я, как мешок с картошкой, рухнула на постель и тут же уснула.
  
  
  - Совести у тебя нет! И это перед самым-то балом! - мой сон прервал голос Шамилы.
  В глазах еще стояли оранжевые картины сна, но они быстро растворились в реальности. Я вытерла со лба испарину.
  - Орешь как резаная, ни стыда, ни совести. Тебя надо селить в изоляторе... - Шамила продолжила брюзжать что-то про зелье мирных снов, сделанное из клопов и голубиного помета, но я уже думала о своем.
  Как странно... Я надеялась, мой последний вещий сон уже сбылся... Я не видела его с тех пор как покинула камеру Болотника. Тогда его значение казалось мне предельно ясным, теперь же я не знала, что и думать.
  Во сне я гуляла под звездным ночным небом, обретая понимание себя и мира вокруг, я была счастлива. А потом наступал рассвет. И ночь умирала, словно это был кто-то драгоценный мне, словно весь мир летел в бездну.
  Сглотнув ком, я постаралась не думать ни о кошмаре, ни о том, где я видела его последний раз.
  Я заснула крепко. И крепко проспала. Вскочив в одиннадцать, я понеслась в зал. До пяти занималась украшением. Получилось отменно. Стены зала покрыл тонкий слой мерцающего инея, по углам сверкали ледяные скульптуры, а при входе я установила ледяные колоны, сплетенные по спирали из прозрачных прутьев - мне вспомнилась Долина Луны, - внутри колоны вверх и вниз сновали снежные светляки.
  Приободренная удачной работой, я вернулась в спальню и занялась своим нарядом.
  Прямое облегающее платье без бретелек из плотного снега мне удалось легко. Выглядело оно почти как тканевое, белоснежное, испещренное бликами. Легко было и защитить тело от холода специальным заклятием (знал бы профессор Снейп, как я умудрюсь использовать его заклинание, которому он обучил меня в прошлом году, подготавливая к схватке с врагом). Сложность составила прозрачная мантия из воды. Создать подобающую тонкую оболочку можно лишь хорошо сконцентрировавшись, а это было невозможно, так как другие девочки то и дело подбивали меня, в спешке бросая друг другу то волшебные щипцы, то чудогель, то недавно изданную книгу сестриц Райдер "Магия красоты".
  Без десяти минут восемь девочки покинули меня. Бал вот-вот должен был начаться, а мне еще предстояла прическа. "Магия красоты" сослужила мне хорошую службу. Довольно быстро мои волосы были уложены в завитки и собраны на затылке, - впервые мои блеклые безжизненные волосы красиво переливались блеском. Но видно из-за спешки, несколько завитков непослушно выпадали из пучка. Не имея заколок, ох и намучилась я с ними. Потом пришла идея: создать ледяных бабочек, что лапками поддерживали бы волосы. Получилось лучше, чем я ожидала: бабочки надежно закрепили локоны, и медленно двигали крыльями.
  До начала бала оставалось три минуты. Джордж одиноко ждал меня в гостиной, вид у него был нервный. Увидев меня, он быстро отвернулся и пошагал к выходу.
  Мы были последней парой вошедшей в зал, за нами закрылась большая дубовая дверь. Директор громогласно произнес торжественную речь. Я краем уха слышала, как многие восхищались красотой зала (многие, кроме некоторых девиц из Шармбатона). Каждый восхищенный взгляд на мои труды оживлял во мне радостного светляка и заставлял его энергично бегать.
  Вид наряженных пар и общая преподнесенная атмосфера действовали волнительно. За столик я села с легким головокружением и дрожью.
  Рядом были Джордж, Фред и Анжелина. Они беседовали, словно меня рядом нет, а я и правда хотела, чтобы меня там не было. И даже еда совсем не привлекала.
  - Анна, а где ты так долго пропадала? - вдруг спросила Анжелина.
  - Я...
  Меня перебил Фред.
  - Не трать зря вопросы, Анна не любит рассказывать о себе.
  - Извини, - Анжелина покосилась на меня.
  - Ничего страшного, - промямлила я уязвленно, а потом вдруг опомнилась и выпалила. - А знаешь, я с радостью тебе расскажу. Видишь ли, дело в том, что мой отец, безумный таврин - о! не пугайся, это такая душевная болезнь - был заключен в тюрьму за убийство моего брата, правда, отец потом оттуда сбежал. Мне пришлось бросить школу, чтобы спасать свою семью. Я трижды чуть не погибла, но это не важно, потому что в итоге отец покончил с собой. После этого я отправилась в ту тюрьму и вычислила предателя, выпускавшего на свободу убийц. Разоблачив его, я сама оказалась заключенной на несколько месяцев: меня отравили черной магией, от которой в нашей школе до сих пор не знают средств спасения. Но это ничего. Я провела две недели в теле воронихи и, побывав в подземном царстве лунной латры, была освобождена от чар.
  Анжелина выронила вилку.
  - Ах да, - добавила я, довольная перекошенными лицами Уизли, - меня еще чуть не сожрали говорящие волки и дважды порывалась убить лесная Дриада.
  Замолчав, я насмерть изрезала пудинг в своей тарелке. Теперь уж точно они не заговорят со мной.
  К счастью в этот момент загрохотала волнующая музыка в ритме вальса. Танцевальную часть открыли пары чемпионов, потом танцевали и все остальные.
  Первый танец должно было танцевать с тем, с кем пришел на бал. Джордж не заговорил со мной ни разу за весь танец. Собираясь на бал, я все думала, с чего вдруг он вообще пригласил меня? Неужели я так жалко выглядела во время нашей перепалки? Теперь я не думала, что кажусь ему жалкой. Моя пылкая речь напомнила мне кто я за стенами этого замка, и прежняя храбрость вернулась.
  Как только музыка сменилась, мой партнер круто повернулся и исчез в толпе. Я посчитала, что долг перед Минервой Макгонагалл выполнен и так же круто повернулась к выходу, но тут произошло нечто поистине неподдающееся объяснению. Мою руку словил элегантный парень в шикарной черной мантии. Я так оторопела, что даже не вырвала руку обратно. Это был тот самый парень, которого два года назад я связала веревками перед всей школой - Драко Малфой.
  Кружа в танце, я поняла, какую сделала глупость. Я то и дело смотрела, как бы Драко не прилепил мне жвачку в волосы, не заколдовал мое платье - тут я вообще пришла в ужас вспомнив, что одета в одну лишь воду, - и не связал меня при всех веревками, а зная его нрав, всего этого вполне можно было ожидать.
  Но ничего такого не произошло. Он, как и Джордж, не проронил ни слова. И как и Джордж, пару раз неуклюже наступил мне на ногу. Малфой все время смотрел куда-то в сторону. Я тоже поглядывала на танцующих, проверяла в порядке ли скульптуры, заметила кошку Филча под ногами у Атикуса и Жасмин, порадовалась за Хагрида и мадам Максим, впрочем многие другие учителя тоже танцевали, даже моя любимая профессор Макгонагалл кружила с новым преподавателем.
  Как только музыка прекратилась, я, не желая повторять свою ошибку, рванула к выходу.
  - О, Анна! - на выходе из зала мне встретилась Фей Милард, моя новая одноклассница. - Ты выглядишь просто... - из зала заревела ритмичная музыка, прервав Фей, - ...выглядишь волшебно! Правда!
  Странно было услышать такое от Фей: она сама-то красавица. Как и я, Фей высокая и стройная. Но Фей еще тоньше меня, что в сочетании с русыми волосами, светлой кожей и голубыми глазами, придает ей внешней хрупкости и едва ли не прозрачности.
  - Жаль нельзя так каждый день по школе ходить, - Фей улыбнулась, и захваченная кавалером, покинула меня.
  В спальню идти не хотелось. Вокруг замка, как и в замке, разгуливали парочки. Я подумала, не рвануть ли мне в Хогсмид тайным тоннелем, но предпочла безлюдное место и направилась к площадке при часах.
  Тишина винтообразной лестницы после шумного бала казалась унылой. Я вернулась, незаметно заколдовала одну из скульптур в зале как передатчик, а свою мантию как приемник, и в компании музыки продолжила путь.
  Лестница, кружа голову, вела вверх и вверх к заветному месту. На последних ступенях я уже вовсю подпевала любимой песне. Поднявшись на площадку, я закружилась, любуясь развевающейся мантией и...
  И вскрикнула, бабочки сорвались с волос, с визгом шмякнулись о гигантские шестеренки, сердце едва не выскочило, я чудом удержалась от полета кубарем по лестнице.
  - Профессор Снейп?
  Видимо, я так глупо выглядела, что уголок губ неожиданно возникшего из-за шестеренок профессора дважды подернулся. Я уже знала: одно подергивание - улыбка, два - бурная радость, которую я видела в его странном исполнении впервые.
  - Простите, я думала... Здесь обычно никого не бывает...
  - Обычно здесь действительно никого нет.
  Я все еще не доверяла своим глазам. Это действительно он? Бледное лицо в обрамлении черных волос, крючковатый нос, вечно скривленный в отвращении рот... Нет, ни с кем не спутаешь, мой учитель действительно здесь. Пару дней назад я его зачем-то искала, а вот зачем... никак не вспомнить.
  - Вы рано ушли, - привычно холодным тоном заметил профессор. - Неужели столь грандиозный бал так быстро вам наскучил?
  - Могу предположить, что и не одной мне, - сказала я.
  - Вы любите музыку? - почему-то спросил он.
  - Не знаю, - почему-то ответила я.
  Вдруг он протянул вперед руку. Я отшатнувшись, едва не выхватив в испуге волшебную палочку. Но потом стала прокручивать в помутневшем разуме ситуацию. Что бы значила эта его рука? Может, я все-таки свалилась с лестницы, и он помогает мне встать? Да он же забирает мою волшебную палочку! Хотя с чего бы...
  Момент провертелся в моей голове с добрый десяток раз. А потом как-то резко паника прошла и все стало ясно: вокруг меня играет музыка, быстрая сменилась медленной, а рука - предложение к танцу.
  Я протянула руку и дотронулась к ладони учителя. Легкое касание его руки к моей спине заставило содрогнуться: что если моя мантия и платье растают! Правда, сразу же я успокоилась: ведь не растаяли же они до сих пор. Холодный покров выдал учителю тайну моего одеяния. Уголок его губ снова подернулся. Рука на спине привлекла меня ближе. Я затаила дыхание.
  Вальсирующая мелодия задала ритм. Шаг... шаг... еще один шаг...
  Что-то противилось во мне. Что-то сковывало. Не страх, и не смущение. Шаг... шаг... Что же мешает?
  Я усилила музыку, чтобы заглушить тиканье шестеренок и звук шагов по дощатому полу.
  Откинув с глаз выпавшую прядь, я посмотрела в глаза учителю. Когда-то этот момент заставил бы меня смутиться. Когда-то я была испуганным ребенком - никто в присутствии сильного. Теперь же я сама чувствовала силу.
  Преодолев ужас перед убийцей таврином, пройдя препятствия и мою личную войну, я вышла победителем. Я уходила со школы теряя, вернулась обретя. Теперь я была достойна, теперь я знала нечто, чего не знал учитель, теперь я могла противостать. Вот что мешало мне следовать за ним, кружа по маленькому мирку среди каменных овальных стен, гигантских шестеренок и снежных вихрей, влетевших с балкона.
  Мой взгляд метнулся к ночному небу. Раньше я спасалась в этом маленьком мирке от суматошливых вечеров в людной гостиной, я пряталась от глаз, открываясь лишь звездам. Тем самым звездам, что сейчас взирают из-за туч, сея надежду среди тьмы. Но ярче их зажглась тысяча звезд во мне.
  Я снова посмотрела в черные глаза. Догадывался ли учитель о моей перемене? И мог ли он знать, как велика и безмерна моя благодарность ему? Смогу ли я выразить ее когда-либо? Будет ли дано мне такое право? Вот кто помог мне подняться с колен, вот кто помог обреченному существу стать мной нынешней, сильной и храброй. Найдется ли другой учитель, способный пожертвовать тем, чем пожертвовал для меня он? В прошлом году, дав свое согласие подготовить меня к встрече с моим безумствующим отцом, учитель добровольно подвергся вторжению в свою душу. Он позволил мне, чужой, обнажить его раны, заглянуть в самое сердце. Позже техника проникновения в разум несколько раз спасла мою жизнь. На самом же деле - это учитель спас меня.
  Он научил меня не быть жертвой, он закалил меня, чтобы я не сдавалась перед лицом даже самых худших трудностей, он вытерпел мое нытье, обвинения и даже кулак, но не отступил. Благодаря тем трудным урокам, я обрела веру в свои способности, стала сильнее и в реальном бою не спасовала перед ударами злой силы. И наконец, он преподал мне самый ценный урок: есть в человеческой душе такая глубина, сложно доступная и скрытая от безразличных глаз, где обитают вещи, стоящие безмерно больше всего, что легко находиться на поверхности.
  Я все еще не верю, что мне одной было позволено увидеть его таинственную глубину. Ни одно стирающее воспоминания заклятие не заставит меня забыть тот урок по защите разума, когда случайно я проникла в память учителя. Даже если бы всем сердцем захотела, мне не забыть, как неизмерима его душа, как много каменных стен, дверей на мощных засовах с тяжелыми замками отделяют ее от черствой поверхности, и как необъятна любовь, что живет там, в глубине.
  Я помню ее, Лили - та, к кому обращена его любовь даже после многих лет утраты. Я помню ядовитую боль, превратившую его жизнь во мрак, я помню его обещание тайно защищать ее осиротевшего сына.
  Я не отрывала взгляд от учителя. Мир, которым я так дорожу, был совсем близко, прятался за тьмой глаз. Как несправедливо, что лишь мне одной ведомо его мужество, сила и самоотверженность! Если бы другие могли видеть его так, как вижу я, неужели не перестали бы презирать и ненавидеть? Я не виню их: разве можно знать то, что от них закрыто.
  Моя голова не кружилась, я не трепетала, не млела, не таяла. Наоборот, мир вокруг приобретал ясность. Уизли были правы. Они не знали и не знают меня. Я не позволила им узнать. Я была закрыта. Напрасно я обвиняла их. Превыше их сил было понять, что моя тайна составляла большую часть меня. Стоило мне открыть ее - они понесли бы ущерб, опасность вырвалась бы из заточения и разрушила тех, ради кого я молчала. За безопасность друзей я заплатила нашей дружбой.
  Что ж, учитель, я знаю, как велика бывает цена тайны. Она стала частью тебя и увлекла твое сердце далеко в глубину, оставив на поверхности лишь горечь и мрак. Все ненавидят тебя, им открыты лишь твои шрамы, ужасающая синева от прежних ударов, для них ты презренный монстр... Но я знаю, кто ты.
  Прежнее чувство доверия растеклось с кровью по телу, подарив ощущение мира и покоя. Ладонь в руке учителя расслабилась, я позволила ему вести. Новое существо, которым я ощутила себя, не знало притяжения земли, кружило легче ветра, вверяясь чужой воле, предугадывая шаг и наслаждаясь теплом сильной руки. Не чувствуя земли под собой, я не думала о движениях. Это был полет...
  Мелодия замедлилась в финальных звуках коды.
  В этом танце я прожила целую жизнь.
  Музыка сменилась. Волшебство, что доносило ее, по моей воле развеялось. Вокруг замерли миллионы поднятых в воздух и замерших снежинок, их блеск отразился в холодных глазах учителя. То трепетное, чем я окружила нас, было слишком очевидно.
  Он не нарушил тишины. Я сделала шаг назад. Нет, слов не должно быть. Слова разрушат магию.
  Я покинула площадку. Ноги несли меня по ступенькам быстрее, чем время обращает настоящее прошлым, забирая из наших рук и сокровища, и пустоту, и одиночество, и дружбу, и страх, и моменты ликующей радости...
  Едва не сбив с ног Малфоя, я вылетела с винтообразной лестницы и поспешила в спальню. Я успела сделать запись, пока никого нет. Сейчас я погашу свечу. Я хочу уснуть, пока другие голоса не затмят тот, что звучит во мне.
  
  
  Запись пятидесятая
  
  
  1
  
  - ... да я бы в жизни этого не сделал, если бы она не настаивала!
  По лестнице из мальчишеской спальни спускалось двое. Я узнала голос одного из братьев Уизли, а потом и голос Ли Джордана. Сама же я стояла на четвереньках за диваном в гостиной и присвечивала палочкой под диван, пытаясь разглядеть, что за тварь только что грызнула меня за ногу, чей-то питомец, наверное... Было уже за одиннадцать. Студенты давно разошлись по спальням, а многие и не выходили из них после вчерашнего бала, я же задержалась в гостиной, вчитываясь в "Магию красоты", когда вдруг чьи-то зубки сомкнулись на моей лодыжке.
  Говорящие спустились в гостиную, меня не заметили и решили, что никого нет.
  - Надеюсь, Анна теперь не подумает, что я снова хочу дружить, - сказал Уизли.
  Услышав свое имя, я замерла.
  - Так поговори с ней, - отвечал Джордан.
  - Не хочу я с ней говорить. Если бы не Макгонагалл, я бы и на бал ее не пригласил. Но Макгонагалл настаивала, а мы вообще-то перед ней в долгу...
  Парни вышли из гостиной, а я так и осталась стоять на коленях.
  Не знала, что дружба может причинить такую боль.
  ...Все потеряешь... Упадешь с вершины...
  
  
  Запись пятьдесят первая
  
  1
  
  Каникулы подошли к концу. Школа по-прежнему трясется в турнирной лихорадке, но я получила возможность отстраниться от общей суеты. Обнаружив библиотеку значительно опустевшей, я занялась поиском всевозможных упоминаний о латрах. На это целиком ушла моя вторая неделя каникул.
  Всего в двух книгах о магических существах говорилось о латрах, и то вскользь, как о давно вымерших. Это никак меня не устраивало.
  Мадам Пинс помогла мне определить нужные справочники, в которых были имена волшебников-ученых и названия исследовательских организаций в области волшебных существ в разных странах. Составив длинный список, я принялась писать письма с запросом информации о латрах. Сложней всего пришлось с переводом писем на другие языки.
  Покинув библиотеку в воскресенье поздно вечером, я отправилась в совятник, разослала письма, и с чистой совестью пошла в спальню. Пока это все, чем я могу помочь Мирре.
  На первом же уроке в понедельник я, сдерживая улыбку, наблюдала за новым учителем по защите от темных искусств. Искусственная нога-лапа, неестественно большой все время вращающийся глаз, потное в шрамах лицо, рот набекрень плюс рыскающий дикий взгляд - вот уж кому должен перейти титул самого устрашающего учителя школы.
  Я улыбнулась своим мыслям и украдкой оглядела новый класс. Гарри, Рон и Гермиона с интересом внимали рявкающему рассказу учителя. Остальные, съежившись, ожидали конца лекции. Похоже, каждый боялся каким-то неосторожным движением привлечь внимание профессора Грюма. Весьма забавно наблюдать это со стороны.
  Удар колокола оповестил окончание урока, все отправились на астрономию. Профессор Синистра эмоционально начала о предстоящем вскоре грандиозном небесном явлении, но ее вызвали с урока организаторы турнира.
  Следующим уроком было зельеварение. Я вошла в класс последней и заняла единственное свободное место рядом с Роном за задней партой. Дальше возле него сидела Гермиона и Гарри. Профессор Снейп сразу же дал контрольную на проверку пройденного в прошлом семестре материала по противоядиям. Организаторы турнира явно намеревались сорвать сегодня все уроки, и не минув профессора Снейпа, увели его из класса.
  Я усердно выдавливала из тюбика в тигель спинной мозг акулы, когда заметила на себе взгляды группы слизеринок на соседнем ряду (занятия по зельеварению всегда проходили со слизеринцами). Они о чем-то переговаривались, нарочисто хохотали и поглядывали на меня.
  - Эй, Ханна! - бросила одна из компании, с лицом похожим на морду бульдога. - Правда, что ты целый год пропадала в ирландской лечебнице?
  На языке вертелся с десяток язвительных фраз в ее адрес. Я подняла на слизеринку взгляд, заметила за ее спиной на стеллаже банку с мозгами вепря, оценила очевидное сходство лица обидчицы и содержимого банки, и удовлетворенно вернулась к своему зелью. У меня было чудесное настроение, совсем не хотелось портить его перепалкой, тем более, что за новой волной их противного смеха мой ответ все равно никто не услышал бы.
  - Пэнси, а от чего она лечилась? - громко спросила соседка девушки-бульдога.
  - Как, ты не знаешь? - в притворном удивлении спросила бульдог, и громким шепотом добавила. - Она же оборотень!
  Они снова прыснули, победоносно на меня посмотрев. Кроме их узкого круга юмора в шутке никто не нашел. Никто, кроме Рона Уизли. Он сидел за партой между мной и Гермионой, и за свой смешок уже был проколот острыми взглядами с обеих сторон. Быстро сменившись в лице, Рон стал усердно замешивать противоядие в тигле.
  Поведение слизеринок ничуть не удивило меня - по школе еще пару лет назад прошел слух, что я оборотень, мое загадочное исчезновение только подлило масла в огонь сплетен, - а вот от гриффиндорца такого я не ожидала. Правда, Рон брат Джорджа и Фреда, возможно, братская солидарность вынуждала его недолюбливать меня. Впрочем, Рон вполне мог засмеяться из простой глупости, или из чего там еще, - особо это меня не интересовало.
  Звук резко распахнувшейся двери и шуршание мантии между рядами оповестили о возвращении учителя, и все забылось.
  
  
  
  2
  
  После урока студенты, измотанные сложным зельем, уходили из мрачного подземного класса. Собрав вещи, я подошла к учительскому столу. Профессор разворачивал исписанные свитки пергамента и складывал их один на один.
  - Профессор Макгонагалл сообщила мне о ваших многочисленных свершениях, - сказал учитель не отрывая взгляд от свитков. - Что ж, поздравляю вас.
  То, как он эту фразу сказал, совсем не делало ее поздравительной.
  - Я должна вас поблагодарить. Ваши уроки спасли не одну жизнь. Мне часто приходилось прибегать к магии, преподанной вами. Если бы не вы, я давно была бы мертва.
  Опасаясь как бы с его уст не слетела какая-нибудь убивающая благодатный момент фраза, я поспешила продолжить.
  - Профессор Макгонагалл говорила вам о необратимом зелье, которым я была отравлена?
  - Если бы мои коллеги каждый раз рассказывали мне во всех подробностях приключения учеников, боюсь, мне бы не хватило времени преподавать ту магию, за которую вы только что меня любезно благодарили, - все было сказано тоном человека, теряющего терпение. - А теперь простите меня, думаю, вам время...
  - Думаю, вам будет интересно узнать, что зелье, которым я была отравлена, содержало часть плоти самого зельевара.
  И - да! Руки профессора замерли над свитками. Какое-то мгновение он сосредоточенно смотрел в пространство перед собой, видимо, пытаясь понять, как можно обезвредить подобную отраву.
  - Каким образом вы побороли действие яда? - в голосе профессора прозвучало хорошо прикрытое удивление.
  - Ну, собственно, я не одна поборола яд, - я старалась говорить медленнее, вкушая момент, в который еще знала больше своего учителя. - Мне помогли. Я была вынуждена разыскать подземную владычицу Мирру. Это одна из Семи Великих, латра.
  Бровь профессора удивленно поползла вверх.
  - Значит, латры еще живы? - Профессор бросил на меня беглый взгляд. - Думаю, некоторые учебники по магическим существам требуют редакции.
  Я улыбнулась.
  - Насколько мне известно, - профессор продолжил разворачивать свитки, - магические свойства латр никогда не превосходили человеческих, за исключением того, что они управляют одновременно двумя стихиями. Полагаю, если ей удалось изготовить противоядие, то без добавления живой плоти не обошлось.
  - Вы правы. Это была вынужденная мера.
  Я заслужила еще один беглый взгляд. Все же знать то, чего не знает лучший учитель зельеварения - это нечто.
  - В противоядие была добавлена часть ножки богомола. Магические богомолы прислуживают латре. Тела богомолов быстро регенерируют.
  - И этого оказалось достаточно?
  - Да.
  - А какие другие ингредиенты потребовались для противоядия?
  - Латра использовала плоды...
  В этот момент дверь класса распахнулась.
  Как бы мне хотелось, чтобы пришедший оказался Роном, или Аттикусом, или даже противной слизеринкой с бульдожьим лицом! Но нет. Это был Гарри Поттер.
  Мне уже приходилось слышать о вражде Гарри и профессора, я не особо верила. Но теперь...
  Встретившись взглядом с учителем, четырнадцатилетний Поттер стал хмурой тучей. Чем стал учитель, я постаралась не думать. Внимание, еще минуту назад принадлежавшее мне, полностью переключилось на вошедшего.
  - Я забыл горючицу, - буркнул Гарри и потянулся за пузырьком с красной жидкостью на его парте.
  - Невероятное везение, что вы не забыли ее где-нибудь вне класса, Поттер, - произнес учитель. - Стоило бы какому-то нерасторопному первокурснику всего лишь приоткрыть ваш пузырек, не применив надлежащее заклинание, его тело покрылось бы ужасными ожогами, или еще хуже - неизлечимыми увечьями, что вас Поттер, судя по всему, не заботит.
  - Профессор... - я попыталась как-то отвлечь его от Гарри, но профессор услышать меня способен не был.
  В этот момент Гарри клал пузырек в карман, но охваченный злостью, сделал резкое и неточное движение. Пузырек выпал из его рук и покатился под парту. Стиснув зубы, Гарри полез за пузырьком.
  - Пожалуй, ваша победа в первом туре - чистейшей воды случайность. С такой расхлябанностью вы вряд ли сможете не то чтобы победить во втором туре - даже пережить его для вас будет чудесной удачей. В состязании по рассеянности вас превосходит только мистер Лонгботтом.
  На парте Невилла стоял серый пузырек с актониями. Гарри все возился под партой. Я уже сама хотела помочь ему и поскорее вытолкать за дверь, но Гарри - это был точно не его день - схватив горючницу, резко подвелся, случайно задел сумкой и скинул актонии на пол. Пузырек хоть и не разбился, но пробка из него вылетела, маленькие серые жучки начали расползаться во все стороны.
  Профессор негодующе поцокал языком. На бледном лице Гарри заиграли желваки. В сердцах он бросился руками собирать жуков. Жуки быстро поползли, цепляясь за его кожу и жаля. Гарри стоял на коленях и все усерднее отдирал жуков от кожи, пытаясь запихнуть обратно в пузырек.
  - Все же вы сумели удивить меня: не знать заклинание от актоний - это уже слишком, даже для вас. - Чтобы вкладывать в голос столько презрения определенно нужен талант, и профессор в избытке был им одарен. - А ведь это материал первого курса... - он снова поцокал.
  Даже я не знала заклинание от этих проклятых актоний! Меж тем, жуки уже забрались Гарри под одежду, его руки покрылись волдырями. Теперь он не пытался их собрать в пузырек, а только хлопал себя по телу - хлопать приходилось сильно, так как у актоний крепкий панцирь.
  - Что ж, приз, пожалуй, достанется вам, а не Лонгботтому...
  Жуки уже ползали по шее Гарри. Я испугалась, что они сейчас заползут ему в нос.
  - Помогите же ему! - крикнула я.
  Профессор не слышал. Известный мне мир, прятавшийся в его черных глазах, затянуло пеленой. Пробить ее было не в моих силах.
  Гарри упал на спину. Вздувшиеся волдыри уже покрывали его подбородок.
  - Либерас пулвере! - громыхнул учитель.
  Жуки все разом взлетели вверх и обратились в прах. Гарри подвелся, схватил сумку, и не сказав не слова, вышел из класса. Профессор провел его затуманенным взглядом, еще какое-то время смотрел вслед, затем собрал свитки и ушел, оставив меня одну.
  Гнетущее бессилие придавило мне плечи. Ноги ослабели, я опустилась на колени и прижала ладони к лицу.
  Перед глазами все еще держался образ учителя, его взгляд, окутанный тьмой. Лили погибла, пожертвовав собою ради сына. За это ли так учитель возненавидел Гарри? За ее смерть? Или же Гарри напоминает ему о собственных ошибках?..
  Я бы все отдала, чтобы остановить яд, разъедающий его сердце. Но кто сможет изготовить зелье против этой отравы?..
  
  3
  
  Дни потянулись серой вереницей.
  Отсутствие цели в жизни вылилось в апатию. Все предыдущие годы учебы в Хогвартсе у меня была цель: я готовилась к встрече с врагом. Теперь же мой враг повержен. Я знала больше заклинаний, чем может понадобиться за всю жизнь, защита от темных искусств выглядела для меня детским лепетом (правда, вид профессора Грюма весьма забавлял меня на уроках, я посещала их даже с неким подобием энтузиазма), историю магии за четвертый курс я давно выучила самостоятельно, трансфигурацию освоила, а прорицание попросту меня не интересовало. Что касается травологии и астрономии - со временем к ним я тоже потеряла интерес, впрочем, не помню был ли он у меня когда-либо. И вообще, после моих приключений на родине, я стала все чаще думать, что круг изучаемых предметов в школе слишком узок.
  С Макгонагалл мы не виделись. Она была занята, а я и не очень искала встречи: зачем? Тем более после того, как она подговорила Джорджа... даже думать об этом не хочу.
  Через пару недель после случая с жуками на уроке по зельеварению был очередной контроль знаний по пройденному материалу - мы продолжали изучать противоядия.
  Блиц опрос проводимый профессором длился всего пять минут, а несколько девочек из моего класса уже заливались беззвучными слезами.
  Я, как обычно, сидела за последней партой возле Рона Уизли.
  - Какие три ингредиента являются самыми доступными в оказании первой помощи пострадавшему от яда? - произнес учитель с такой скоростью, что требовалось пару секунд, чтобы различить в этом потоке знакомые слова; обращался он к моему соседу по парте.
  Рон замялся.
  - Не знаете? - потянул учитель. - Это ведь простейший вопрос.
  Он нервно взмахнул палочкой - и учебник Рона распахнулся на иллюстрации с девятью ингредиентами. Этот параграф был частью домашнего задания, но текст, пояснявший рисунки, находился на странице с другой стороны листа.
  - Какие три ингредиента из изображенных девяти являются составляющими скорого противоядия?
  Рон молчал. Гермиона рядом с ним стремительно приобретала свекольный окрас. Со стороны слизеринцев послышались смешки. Я закрыла глаза от стыда: это же было так просто! Видимо, Рон в этот раз не читал учебник.
  - Мисс Грейнджер, если вы произнесете хоть слово, я вышвырну вас из класса, - предусмотрительно сказал профессор.
  - Я сделаю задачу еще проще, - он приблизил лицо к Рону и стал выговаривать по слогам, будто Рон был и туп, и глух одновременно. - Слушайте внимательно, задача предельно проста: у вас есть один из трех ингредиентов - пуритатная вода. Какие другие два ингредиента вам нужны?
  Молчание.
  - Что ж, надеюсь, вы хотя бы знаете, что такое пуритатная вода?
  Думаю, теперь Рон и правда не слышал учителя, только не от глухоты, а от злости: разве не ясно, что он не знает? Лучше бы сразу поставить ему низкий балл и снять очки с Гриффиндора, но не мучить при всех. Терпи, Рон, ты друг Поттера!
  - Мистер Малфой, возможно, вы знаете ответ? - профессор специально обратился к Драко, потому что тот был врагом Гарри и Рона.
  - Пуритатная вода, - ликующе начал Малфой, - единственное вещество, образующееся при помощи магии, но без волшебной палочки. Она является главной составляющей любого срочного противо...
  - Что ж, Уизли, второй ингредиент - ваш собственный волос. Итак: ваша всезнающая подруга приняла яд...
  - Давно пора, - послышался шепот Малфоя и смех его дружков.
  - ...Вам, каким-то непостижимым чудом, удалось наколдовать пуритатную воду и добавить в нее ваш рыжий волос. Какой последний компонент вам нужен, чтобы спасти ее жизнь?
  Тишина.
  - Не знаете? Какой третий компонент, Уизли?
  Я приготовила палочку на случай если Рон кинется убивать учителя.
  - Па-у-ти-на! - выговорил профессор. - Паутина, Уизли.
  Повернувшись на каблуках, профессор направился к новой жертве за первой партой.
  Рон вполголоса давал рекомендации относительно направления профессору, зельеварению, противоядиям и прочему. Да, изящество английской речи. Изящество!
  - Да какая вообще разница знаю я, что делать с этой проклятой паутиной или нет?! - продолжал возмущаться Рон.
  - Разница как между мертвым Роном и живым, - так же вполголоса проговорила я.
  Рон оторопело вперился в меня, словно я и была той самой проклятой паутиной, что ему предстояло съесть вперемешку со своим волосом.
  Хоть я и старалась говорить тихо, но едва отведя взгляд от перекошенного лица Уизли, я встретила тяжелый взгляд учителя, все еще зависавшего над Симусом Финниганом с первой парты.
  Недоброе чувство, осенившее меня вместе с подаренным взглядом, спутало мысли. Спроси профессор сейчас меня - я вряд ли сумела бы дать более содержательный ответ, чем Рон, несмотря на мою подготовку.
  Казалось, толи время остановилось, толи кто-то забыл ударить в колокол - урок тянулся бесконечно долго. В итоге, Гриффиндор потерял шестьдесят пять баллов, при том, что слизеринцы отделались только неудовлетворительными отметками. Профессор всегда принижал гриффиндорцев, но такого размаха с его стороны я не видела ни разу за все годы учебы в прежнем классе.
  - Ну что, Уизли, выгреб по полной? - сказал во всеуслышание Малфой, когда учитель после звонка оставил класс.
  - Заткнись, Малфой! - в один голос сказали Рон, Гермиона и Гарри.
  Малфой лишь посмеялся, вместе с верзилами дружками и группой пресмыкал девушки-бульдога.
   - А что, может, и правда отравить твою подружку, чтобы посмотреть, как она жрет паутину с твоим волосом?
  Рон кинулся к Малфою, Гарри и Гермиона удержали его. Всем гриффиндорцам было не до их разбирательств - весь класс оставался на местах, словно общая беда приклеила нас к дубовым стульям. Некоторые девочки продолжали плакать еще с опроса. Невилл серый, как паутина, трясся и отрешенно что-то бормотал. Парни делились гадкими пожеланиями в адрес Снейпа, особенно яростно разглагольствовал, усевшись на парту, Симус Финниган, которому тоже крепко влетело. Я же сидела, все еще не собрав вещи, и смотрела в одну точку. Хотя я и была в числе немногих, кого не зацепило опросом, мои труднообъяснимые причины для негодования были далеки от темы урока.
  Вдруг, где-то из общего фона сетующих голосов, я различила свое имя.
  - ...если бы не Фрай. Я говорю о том, что Снейпа давно уже в этой школе могло и не быть!
  Я подняла взгляд и увидела лицо Симуса, он смотрел на меня.
  - О чем ты? - недоумевал Рон.
  Рон и Симус были в разных частях класса, говорили громко, а все притихли и слушали.
  - Все старшие курсы знают об этом. Фрай однажды помешала одной умной девочке вытурить Снейпа из школы.
  Меня как током ударило. Симус даже не представлял, какую опасную струну он задел и чем это может для него закончиться. Давление внутри меня усиливалось, я старалась дышать глубоко, чтобы сохранить самообладание.
  - Так это правда? - сорвавшимся голосом воскликнул Рон и повернулся ко мне. - Ты правда не воспользовалась таким шансом?
  - Правда, - ответил Симус Рону. - Мне это твои братья рассказали еще на первом курсе. Снейп насолил одной ученице, у которой дядя важная шишка в Министерстве. Анна защитила Снейпа, а мы вынуждены терпеть этого пришибленного маньяка.
  - Пришибленным маньяком была та ученица, - сказала я опустившимся голосом. Мне было трудно дышать, словно я попала в штормящее море. - Из-за Кристины Фаннинг тогда чуть целый класс не лишился рассудка. Мне не оставалось ничего, как выдать ее план.
  - Угу, или тебе просто нравится встревать в то, что тебя не касается, - вполголоса проворчал Рон.
  Я подумала, что если не уйду в этот момент, могу сорваться.
  - Подумаешь, класс пострадал бы! Зато скольким поколениям после не пришлось бы мучиться, - сказал Симус, и тупо засмеялся, некоторые его поддержали.
  - Ты действительно настолько глуп, что произнес это вслух? - сказала я, наскоро бросая дрожащими руками вещи в сумку.
  Малфой, наверное, решил, что я сдалась и попытался этим воспользоваться.
  - Глядите-ка, кое-кто готов убить за одно кривое слово против любимого учителя... - ехидно потянул он, и по классу понеслось издевательское "ууу". - Полегче, Фаннигал, ваш оборотень уже злится...
  Жаль он не знал, что злилась я вовсе не за кривое слово на учителя. Я злилась, потому что Симус нес чушь о том случае с Кристиной, и даже не думал, сколько людей могли лишиться судьбы из-за ее выходки. Я злилась на Рона, за его солидарность с братьями. Злилась на новый класс, который с самого начала обвинил меня во всех бедах и решил на мне отыграться. Злилась на то, что некому слова сказать в мою защиту. Злилась, что не одна живая душа не порадовалась за мое возращение, кроме Макгонагалл, и что единственные друзья отказались от меня. Но больше всего злилась от того, что тот, кто мне дорог, разрывается между обещанием во имя любви и своей ненавистью. Его душа разлагалась, а я ничего не могу сделать. Ничего! Он спас меня, а я бессильна помочь ему. Но все это я осознала после, а в тот момент...
  Действительно жаль Малфоя: в мгновение я преодолела расстояние между нашими партами и заклинанием обезоружила его. Палочка Драко со свистом залетела в кладовую, дверь за ней с грохотом захлопнулась, что-то звякнуло о пол. Драко даже не успел встать со стула.
  - Слушай меня, Малфой, - процедила я, нависнув над ним и упирая палочку ему в горло. - Я тебе не Рон, лучше не трожь меня. Иначе тебе самому скоро понадобится пуритатная вода.
  Возможно, я напомнила ему тот случай, когда я связала его веревками при всех в большом зале, или что-то такое было в моем взгляде. Но Малфой задрожал толи от страха, толи от гнева, а его глаза впились в меня со всей доступной человеку ненавистью.
  Я толкнула его парту и быстро пошла к выходу.
  - Да что с ней такое? - послышался голос бульдожицы.
  - Полнолуние, - хихикнула ее подружка.
  - А в самом деле, что с тобой не так? - крикнул Симус вдогонку. - С чего ты так защищаешь Снейпа?
  - Снейпа? - я резко развернулась. - Ты вообще слышал, что я говорила?
  Я сделала вдох, пытаясь успокоиться. Мне уже даже не помнилось с чего начался весь спор и как в нем оказалась я, при чем в роли защитницы Снейпа.
  - Ты зря вспомнил случай с Фаннинг, Симус. Ты ничего об этом не знаешь.
  - Да брось, Анна, - подала голос бульдожица, ей, явно, доставляло наслаждение общее ополчение против меня. При этом она была спокойна, а я готова была взорваться. - Моя сестра раньше была с тобой в одном классе. Она была тогда на уроке, когда ты набросилась на Кристину.
  - Тогда твоя сестра слепа и глуха, потому что я ни на кого не набрасывалась.
  - А на Малфоя только что набросилась, и угрожала, - к перепалке присоединился Мартин Хилл, друг Симуса.
  Просто не верилось, что гриффиндорцы в кое-то веки согласились со слизеринцами, и этим объединившим их чудом стал общий враг - я.
  - В прошлом семестре этот гад хотел отравить Гарри, чтобы проверить, как он усвоил материал по противоядиям! - сказал Рон, словно эта претензия касалась меня. - Я не раз был свидетелем, как ты доказывала правоту Снейпа.
  Ясно. Рон решил отыграться за все те случаи, что я с ним спорила.
  - Защищай этого садиста сколько хочешь, если ты считаешь, что это нормально вот так доводить людей... - Мартин указал на заплаканных Фей Милард и Парвати Патил, - ...то и ты такая же.
  - Прекрасно! - я поняла, что объясняться бесполезно. - Я такая же как Снейп! Вопросов больше нет? Отлично!
  - Не зря Фред и Джордж перестали с тобой общ...
  Симус не договорил - вырвавшаяся из моей волшебной палочки струя воды смыла его к учительскому столу и превратилась в лед. Симус попытался высвободиться, но от его магии лед вдруг подорвался. Стол с грохотом разлетелся в щепки, Симус остался цел, лишь волосы подгорели и одежда, класс притрусило пеплом.
  Симус стоял, расправив плечи, тяжело дышал и нацеливал в меня палочку.
  - Снейп не добил, так вы нас поубиваете! - Крикнула Патил.
  Многие спешно засобирались. Класс будто перемешали суетливой ложкой. Малфой рванул за палочкой в кладовую.
  - Все гриффиндорцы - психи! - крикнул кто-то из Слизерина.
  - Мистер Малфой, вы перепутали дверь моей кладовой с выходом? - в дверном проеме возник профессор.
  - Давно он там? - испуганно спросил Мартин, рассчитывая, что его шепот слышит только Симус.
  - Симус Финниган разнес класс! - из кладовой выскочил Малфой и сразу же перевел стрелки.
  - А вы, я полагаю, нашли укрытие в кладовке. И - да, мистер Хилл, я здесь дольше, чем вам хотелось бы. Что касается вас, мистер Финниган, вы до конца года будете драить пробирки, при чем без магии, руками. Возьмете пару уроков у Филча, такой учитель как раз вам подойдет. Но, разумеется, после того, как почините стол и отчистите класс.
  - Это из-за тебя, - прошипел Симус, как только профессор отвернулся.
  - Ты так считаешь? - в голос ответила я. - Что ж, тогда мне тоже следует получить наказание, профессор.
  - Я вас не спрашивал, - холодно произнес учитель.
  - Но я и правда виновата. И пока еще не опустилась до того, чтобы бояться школьных наказаний. - Я пристально посмотрела на Малфоя. Его снова перекосило.
  - Минус сто баллов Гриффиндору! - вдруг сказал профессор. - А теперь все убирайтесь вон.
  
  ***
  
  Мой гнев не выветрился по пути из подземелий в спальню. Я нервно отдернула полог, уселась на кровать и уставилась в пол, где, как на огромном проекторе, моя память рисовала коварное лицо Кристины Фаннинг. Симус мыслит слишком плоско, чтобы понять суть тех событий. Хуже всего, что и другие его поддержали. Неужели столь многие люди лишены глубины...
  - Что, день не выдался?
  В комнату вошла Шамила, остановилась возле меня, пристально посмотрела, вообразила, что видит мои мысли насквозь и произнесла.
  - Я же говорила, что с новым классом будет не просто.
  Ни ее тон, ни слова спокойствия мне не добавили. Сарказм уже почти слетел с моих губ, как вдруг она бросила мне на колени несколько сложенных листков бумаги.
  - Вот, тебе передали.
  - Кто передал? - спросила я, разглядывая смятые, покрытые грязными разводами конверты.
  - Твои экс-друзья.
  Шамила взяла учебник, взобралась на свою кровать, задернула полог и зашуршала страничками.
  В моих руках были два письма: то, что прислала мне сестра, узнав о возвращении отца, и то, что я написала ей в ответ, но решила не отправлять, - если бы отец проник в ее воспоминания, то узнал бы о моем возвращении раньше времени.
  Я все еще недоумевала, как они попали к Уизли, и почему у конвертов такой потрепанный вид.
  - Уизли их нашли у больших часов, - из-за полога донесся гундосый голос Шамилы.
  - Как ты узнала?
  - Да они сами мне сказали. Как еще я могла узнать? - проворчала Шамила.
  В письме сестре говорилось о моих дополнительных занятиях, о планах бросить школу и о многом другом. Должно быть, письма когда-то выпали из дневника. Значит, вот как Уизли узнали обо всем...
   Мне увиделось, как Фред и Джордж приходят на площадку, где часто мы засиживались допоздна, делясь секретами магии. Неужели они и правда скучали по мне?
  Письма скользнули с моих колен на пол. Я спрятала лицо в ладонях.
  Моя жизнь разваливается на куски! Что же ожидает меня дальше?..
  
  

  Запись пятьдесят вторая

  
  Я упорно изображала спящую. Девочки собирались на завтрак. Я осознанно решила проспать урок по гербологии и не распознала в этом первый признак хронического уныния, злобно распростершего надо мной крылья.
  Вторым уроком была астрономия. Была, но не у меня. Я пристально изучала полог кровати, размышляя о том, какой смысл изучать астрономию.
  К обеду я собралась с духом и направилась завтракать, слившись с толпой бредущих на обед учеников. Мои одноклассники оживленно обсуждали какое-то колоссальное событие, предреченное профессором Синистрой, а я выискивала взглядом профессора Макгонагалл: мне необходимо было извиниться перед ней. Но ее нигде не было.
  Перед четвертым уроком у нас было окно, я решила не сдаваться и найти профессора. Юнона и Жасмин сказали, что видели ее у выхода из замка. Я быстро спустилась вниз и выбежала на улицу.
  Белоснежный январский снег после тусклого света факелов резал глаза. Я догнала профессора.
  Мы вместе направились по протоптанной среди глубоких сугробов дорожке. Я искренно извинилась за свои подозрения.
  - Что ж, забудем об этом, - сказала профессор не без холодности. Затем она спросила, как мои занятия, отметила хорошую работу в украшении зала на балу, и мы еще немного поговорили.
  Мы замедлили ход перед лесом. Берег озера и часть лесной территории, как сказала профессор, теперь защищены невидимым барьером. Я удивилась такой мере, но объяснений не получила. Наверное, это связано с подготовкой к следующему этапу турнира.
  - Я слышала, ваш класс разнес кабинет зельеварения, - сказала профессор. - Мой коллега был в ярости. - Она вдруг вспомнила кое-что. - Вам удалось поговорить о том противоядии? Я имею в виду то, которое изготовляла латра.
  - Ну... - я опустила глаза. - Мы говорили... В тот день профессор Снейп был расстроен... Не уверенна, что он меня слушал.
  - Странно, Северус невероятно любознателен в области своего предмета. Стало быть, дело в Турнире. Это состязание изрядно всех утомило, - она вздохнула и поправила выбившуюся прядь под широкополую, остроконечную шляпу. - Уверенна, все наладится с завершением Турнира.
  Макгонагалл посмотрела в сторону озера, где только что под водой возле корабля Дурмстранга что-то громыхнуло, вздув поверхность озера, как громадный пузырь, и добавила, как бы самой себе.
  - Нужно всего лишь этого дождаться...
  
  
  
  Я шла среди угрюмых одноклассников на последний урок. После прошлого занятия зельеварение представлялось ученикам каторгой. Мы вошли в класс и застали учителя оживленно спорящим о чем-то с директором Дурмстранга. Каркаров поспешно удалился, а учитель так злобно затараторил лекцию, что не то что записывать его слова, а даже разобрать их было сложно.
  - ...случайный-свидетель-кровавой-черной-магии-часто-впадает-в-шок-с-летальным-исходом...
  Класс единодушно притворился конспектирующим. Затем профессор задал изготовить антишоковое снадобье.
  - Где ваш тигель, мистер Лонгботтом? - над Невиллом прогремел вопрос и приговор одновременно.
  Невилл сидел впереди, я видела, что даже уши у него побледнели.
  - Простите, профессор, я забыл его в спальне, сейчас схожу...
  Но профессор пантерой метнулся к шкафу с запасными тиглями, достал один и хлопнул дверкой шкафа так, что по стеклу на дверке паутинкой разошлись трещины. Я испугалась, не оденет ли он с той же силой тигель на голову Невилла, но профессор ограничился лишь тем, что звучно грохнул тиглем о парту.
  - В следующий раз забудьте в спальне вашу голову, - брезгливо сказал учитель.
  Невилл не единственный, кто отличился сегодня забывчивостью. Место Рона рядом со мной на этом уроке предусмотрительно занял Гарри. Он-то и забыл учебник по зельям. Я положила мой учебник между нами, а когда учитель стал метаться между рядами, я и вовсе отдала учебник Гарри.
  Антишоковое зелье оказалось сложным. Чтобы изготовить его требовалась вся точность, скорость и сосредоточенность зельевара. Задача усугублялась еще и ограничением во времени: на зелье давалось не более четырех минут.
  Ученики предпринимали по пять-шесть попыток, прежде чем у некоторых наметился прогресс. При изготовлении зелье было темно-зеленого цвета. Как только все ингредиенты были добавлены, и, если пропорция соблюдена идеально точно, зелье становилось прозрачно белым и на мгновенье в нем закручивался маленький омут, как признак пригодности.
  В числе первых оказался Гарри. Я заметила, как в его тигле стала появляться воронка. Профессор подошел, злорадно улыбнулся и промолвил.
  - Ваш омут искривлен. Зелье непригодно.
  - Был же ровный! - я удивленно всмотрелась в тигель Гарри, воронка уже исчезла. - Я же видела...
  - Боюсь, вы склонны видеть то, чего нет, мисс Фрай.
  Стоило мне поднять глаза и увидеть вновь помутневший взгляд учителя, стало очевидно: любая попытка оправдать Гарри будет тщетна.
  - Напротив, профессор, я вижу четко и ясно, и никогда не забываю то, что увидела.
  Учитель бросил на меня искоса взгляд, и я узнала, как это - получать взглядом пощечину.
  Я уткнулась в свой тигель. Под конец урока я изготовила с дюжину первоклассных антишоковых снадобий, при чем с такой быстротой и силой нарезала ингредиенты, что на последние несколько снадобий ушло всего по одной минуте.
  Я как раз отсчитывала актонии для тринадцатого снадобья, когда профессор подошел к моему тиглю.
  - Вы неверно смешали масло с чилийской крапивой, - замогильным голосом сказал учитель. Я удивленно уставилась на зелье. - Вам придется прийти после уроков вместе с Лонгботтомом и доделать вашу работу.
  Ударил волшебный колокол, объявив перемену, учитель проверил еще несколько работ. Фей Милард случайно опрокинула на пол свой тигель, и - молодец - на этот раз даже не заплакала. Теперь ей тоже предстояло прийти после уроков.
  После изматывающего урока по защите от темных искусств, мы с Фей в обреченном молчании опять плелись в подземелье. Невилл где-то затерялся в больничном крыле.
  Фей села за свою парту, я стала раскладывать вещи на своем привычном месте. Профессор появился, но его отвлекли организаторы Турнира и он вышел с ними.
  Поразмыслив, я перебралась к Фей.
  - Я хотела кое-что прояснить на счет того, что было на прошлом уроке, - начала я.
  Голубые глаза Фей внимательно на меня взглянули.
  - Я не считаю нормальным то, что вы с Патил вытерпели во время опроса.
  Фей молчала. Я тоже помолчала. Больше мне нечего было сказать.
  - Просто хотела, чтобы ты знала, - я занялась своим зельем.
  - А я вовсе не считаю нормальным то, что тебя обвиняли. - Фей задумчиво смотрела куда-то сквозь свой тигель. - Это нормально, что ты защищаешь профессора.
  - Только не думай, что я оправдываю все его действия.
  - Я не о том, - Фей все так же задумчиво смотрела впереди себя. - Даже виноватому нужен адвокат. - Она вздохнула, поморгала, и стала откручивать колбу с маслом. - Мой отец - магл, он работает адвокатом. Он лучше всех знает, каким ненасытным бывает человеческий гнев: ты сломал мне палец - я сломаю тебе жизнь, ты меня опозорил - я тебя уничтожу. Поэтому я и говорю, что даже виноватому нужна защита, иначе наказание может быть непомерным.
  Губы Фей дрогнули в дружелюбной, и вместе с тем, серьезной улыбке.
  - Тебе и самой следует подумать о адвокатской карьере, - я была впечатлена ее словами, раньше я не задумывалась о таких вещах.
   - А я и думаю. Только вот зачем мне это зельеварение? - Фей развела руками над разложенными травами, колбами и пузырьками.
  Я занялась зельем, а слова Фей все глубже опускались в мое сердце.
  Учитель вернулся лишь через несколько часов и сразу же завис над тиглем Фей.
  - Качество вашего зелья удовлетворительное. Вы свободны. Мисс Фрай, - он заглянул в мой тигель, жидкость в нем снова стала странным образом темнеть. - Хм... похоже, ваши небывало зоркие глаза сыграли с вами злую шутку. Вы снова не рассчитали количество масла. Переделайте.
  - Удачи! - шепнула мне Фей и ушла.
  За одну минуту я сделала новое зелье. Профессор даже не взглянул. Испарив волшебством мое снадобье, он пошел к учительскому столу. Я подвелась и начала складывать вещи в сумку. Профессор, перекладывая свитки, обратился ко мне. И голос его, и вид рассеивали по классу презрение.
  - Недавно мне стало известно, что вы взяли на себя обязанность вступаться за меня, о чем я вас не просил.
  - Вам стало это известно из отрывка разговора на прошлом уроке?
  - Услышанного было достаточно.
  - Не достаточно. - Я с силой запихнула пузырек с маслом в сумку. Там что-то хрустнуло. Я подняла взгляд на учителя. - Речь шла о случае с Кристиной Фаннинг. Оказалось, этот случай известен всем. Симус все неверно истолковал.
  - И что же именно истолковал Симус неверно?
  - Он, как и вы, решил, что я взяла на себя обязанность вступаться за вас.
  - И?
  - В тот день я поступила бы так же, окажись на вашем месте любой другой учитель или ученик. Поступок Кристины был подлым. Закрыть на это глаза было бы гнусной трусостью. Но Симусу, конечно, не понять этого. Я удивлена лишь тем, что вы...
  От обиды слова застряли комом в горле.
  - По-вашему, я должен восхититься вашим героизмом? Жаль разочаровывать, но благодарностей не будет. Я лишь думаю, что вы слишком много о себе возомнили.
  - Так вы для этого заставили меня прождать вас целый вечер и переделывать зелье, которое и так было готово - чтобы сказать, как много я о себе возомнила, посмев защищать вас?
  - Попытки поставить на место всех, кто не согласен с вашей теорией о мировой справедливости ни к чему вас не приведут. Разве лишь к заносчивости. Вы страдаете неуместной жертвенностью, а ваши порывы нелепы.
  - От кого бы это слышать...
  - Вы забываетесь!
  Впервые в жизни я привела Северуса Снейпа в ярость. Меня понесло.
  - А знаете, вы правы. Я защищала вас и буду это делать. Вас раздражает, что есть человек, который вас не ненавидит? Тогда я тоже вынуждена вас разочаровать: я никогда, - мой взгляд твердо уперся в черные глаза, - никогда не буду вас ненавидеть.
  - Убирайтесь. Вон.
  Лицо профессора стало в тон его глазам. Я схватила сумку и понеслась к выходу.
  Едва я вышла в коридор, профессор окликнул меня. Он остановился в дверном проеме. Гримаса ярости сошла с его лица, оставив лишь привычное презрение. Я не двигалась с места, позволив ему нависать надо мной.
  - Удивляет лишь одно, мисс Фрай: вы заявляете, что будете делать то, чего я прошу вас не делать, при том, что абсолютно наплевали на единственную мою просьбу, которую обещали исполнить. Согласившись давать вам индивидуальные уроки - о чем вы только что заставили меня пожалеть - я взял с вас обещание хранить это в тайне. Вы же додумались кричать об этом во всеуслышание перед самым болтливым школьным портретом. Вы пренебрегли моей просьбой, а теперь смеете заявлять о своих доблестных качествах?
  Он приблизился ко мне, чтобы проговорить в лицо.
  - Я прошу вас еще раз: если когда-нибудь вы услышите разговор обо мне - оставьте мое имя в покое!
  Он резко отклонился и хлопнул дверью перед самым моим носом.
  Я перестала дышать. Попятилась к стене, замерла...
  Во время ссоры с Уизли в коридоре возле кухни я кричала о своих дополнительных занятиях с учителем. Там же висел портрет тех сплетников! Я выронила секретные письма, где их мог найти кто-угодно! Мне еще повезло, что их подобрали Уизли, а не кто-нибудь другой. Он прав... Что же я натворила... Он во всем прав! Да кем действительно я себя возомнила! Всего одна тайна была мне доверена, всего одна просьба.
  В глазах так потемнело, что если бы и хотела уйти - пути все равно видно не было. В памяти мелькнул день возвращения в школу. Тот переполненный надеждами день виделся мне теперь как светлое пятно, что отдалялось, уменьшалось, таяло... Я попыталась ухватить его, как последний осколок надежды, но лишь порезалась об острые края. Затем мне вспомнилось все, что я только что наговорила. Что же я наделала...
  Дверь класса отворилась. Увидев учителя, я опомнилась - уже позднее время, я все еще перед его дверью. После всего, мне стоило бы исчезнуть с его глаз навсегда, а я торчу тут...
  Меня окатило новой волной стыда. Я закрыла глаза и представила худшее - то, что казалось наиболее логичным: учитель проходит мимо, словно я пустое место. И что еще хуже - я заслужила это.
  - Вы еще здесь, - сказал учитель.
  Я открыла глаза.
  - Простите меня, я умоляю простите... - прошептала я и обхватила себя руками: казалось, я вот-вот рассыплюсь на куски от унижения, сожаления и чувства собственной ничтожности. Хотелось провалиться сквозь землю.
  Он постоял, затем подошел ближе, вытер с моей щеки слезу и медленно растер ее в пальцах.
  - Мне придется поговорить с вами по-другому.
  Он еще помолчал.
  - Следуйте за мной.
  Повернувшись на каблуках, учитель быстро пошел по коридору, но не в ту сторону, где был выход из подземелий. Я вытерла рукавами слезы и пошла за ним.
  Извилистое подземелье разветвлялось множеством переходов, учитель сворачивал то в один, то в другой. Я оглянулась - и усомнилась, смогу найти дорогу обратно.
  Свернув вправо, профессор исчез за поворотом. Я ускорила шаг и увидела открытую дверь. За ней была какая-то комната, захламленная горами старых стульев, лавок и парт и украшенная гирляндами паутины. На стены и потолок падал свет из открытого в полу люка. Я заглянула - вниз шли ступеньки, на стене комнаты внизу плясал огонек факела.
  Я спустилась.
  - Что это за место? - мой голос отразился от голых стен неприятным эхом.
  Квадратная комнатка с невысоким потолком была пустой и чистой, а по центру стоял большой плоский предмет, прикрытый серой шелковой тканью. Учитель стоял перед ним.
  - Подойдите, - сказал он.
  Я обошла предмет и стала, где указал учитель. Мои пальцы коснулись ткани, она плавной волной соскользнула на пол.
  - Это зеркало... - рассеяно сказала я и отвернулась от своего заплаканного отражения.
  - Взгляните в него, - сказал учитель, отходя в сторону.
  Я послушалась.
  Сначала отражалась я, но мое отражение быстро растаяло. В зеркале замаячила фигурка моей сестры. Она счастливо улыбнулась. Потом я увидела улыбку моей матери - такой я видела ее в воспоминаниях, оживленных на одном уроке... Затем Волчата, Елена, Мелиса Паркер, Фред и Джордж. Люди и картинки стали сменять одна другую быстрее, чем я могла рассмотреть их.
  - Что я вижу?
  Учитель помедлил с ответом, а потом произнес глубоким, холодным голосом.
  - Ваши чаяния. Ваши надежды. Несбыточные, неосознанные, то, что способно затуманить вам голову, свести с ума.
  Вдруг образы исчезли. Я увидела в зеркале комнату. Не похоже на учебный класс. Я никогда не была в этом месте, но именно так всегда представляла домашний уют. Большой зажженный камин, светлые стены, большие окна, занавешенные светлой тканью, мягкое кресло у камина и небольшой столик на теплом пушистом ковре. Это чья-то гостиная, чей-то дом, обитель спокойствия и мира. По ковру пробежала тень. Я подошла ближе к зеркалу, словно это позволило бы заглянуть в тот дом... И увидела человека. Я зажала рот рукой и отпрянула от зеркала. Мужчина был одет не в школьную мантию и не в черный сюртук. Одежда его напоминала, скорее, домашнюю. К нему подбежал маленький мальчик с волосами цвета воронового крыла. Мужчина поднял малыша и закружил. Малыш разбаловался, мужчина строго посмотрел, а когда малыш ушел, улыбнулся ему вслед, как всегда уголком губ. Да, это был мой учитель.
  Образ развеялся.
  Мое лицо горело пламенем.
  Я отняла руку от уст и прошептала.
  - Вы видели то, что видела я?
  Учитель не отводил от меня взгляд. Впервые в жизни я захотела, чтобы он отвернулся. Но он смотрел. Этот взгляд разъедал мою кожу, казалось, до язв.
  - Мне не нужно было смотреть в зеркало. Ваши чаяния на вашем лице. Я совершил ошибку, случайно подав вам надежду. Забудьте об этом навсегда, мисс Фрай. Ваше желание неосуществимо.
  Он развернулся и стал подниматься по лестнице.
  Ошибку? В моей голове протрещал раскат грома. Ошибкой было надавить на меня так сильно. Пружина сжалась до максимума, а теперь распрямилась, сметая сомнения.
  Я быстро догнала его на лестнице и опередила на ступеньку, став на пути.
  - Вы снова судите, имея лишь часть картины. Что ж, ваше право. Вы сделали выводы по краске на моем лице - но это не стыд. Мне есть чего стыдиться, но не того, что я видела. Потому что моей участи там нет. Меня в этом видении нет. Да, я видела того, кто дорог мне, и да, то счастье, что было даровано ему в этом образе - мое самое сокровенное желание. Пусть я неспособна ничего совершить для него - так и быть! Если даже тысяча волшебных зеркал будут твердить мне, что это чаяние несбыточно, я не отрекусь от него. Никогда!
  Я развернулась и пошла так быстро, как могла.
  Как во сне я преодолела путь по подземным коридорам, поднялась по многочисленным ступеням, пересекла еще несколько коридоров, взлетела по винтообразной лестнице и оказалась на балконе при часах.
  
  Мои руки вцепились в холодный поручень балкона. Небо над горами было чистым, я видела звезды, но не сияли - они тонули во тьме. Я вцепилась руками в волосы и заметалась перед гигантскими шестеренками.
  Все, что было мне дорого, будто безразличный незнакомец, отвернулось от меня, а вместо его затылка я увидела другое лицо, злое, свирепое, жестокое. Все, что я хранила в глубине, все тайное и светлое выскользнуло из моих неряшливых рук и поплыло по волнам океана, как легкий воздушный шар. Казалось, я вот-вот догоню его, доплыву, верну обратно, но, сражаясь с волнами, я теряла все силы, дошла до своего предела, а шар равнодушно отдалялся, предпочтя мне открытое море.
  Все стало чужим и холодным.
  Я остановилась. Взгляд упал на дощатый пол, каменные стены, шестеренки... Место, что значило для меня так много, мое тайное убежище. Предатель! Даже убежище сумело попрать мое доверие. Однажды здесь я познакомилась со своей единственной подругой Мелисой, здесь я построила план как присоединится к Фреду с Джорджем, здесь был тот танец...
  Теперь же я вижу, что это место скормило мне ложную надежду. Я доверчиво заглотнула наживку. Глупая! Наивная! Как дитя я радовалась появлению Мелисы - теперь же она исчезла, а мне не позволено даже знать, жива ли она. Я полюбила близнецов, как родных братьев, разделив между ними тепло, которым мне не суждено было согреть родного брата, давно умершего. Теперь Фред и Джордж отвернулись от меня, и это же проклятое место выдало им мою тайну.
  Здесь я взращивала свои мечты, здесь я вынашивала чаянья, здесь я поверила, что одиночество повержено - мой давнейший враг низринут. Вернувшись на родину, я прошла путем войны и страха, отчаяния и мужества. Я сокрушила зло прошлого. Но вот восстал мой старый враг. Одиночество яростно рвет на куски, его ненавидящий лик обращен против меня, я снова отовсюду слышу злобный смех - насмешку над моей разбитой радостью...
  Неужели после всего я паду пред этим врагом?
  Неужели в жизни ничего не осталось для меня?
  Неужели это все еще я?
  Задыхаясь я снова подошла к перилам. Если бы я обратилась птицей, пролетела над всем замком, над окрестностями под холодным небом, сумела бы я найти хотя бы одну душу, которой я небезразлична?
  Часы заскрипели. Заиндевевшие шестеренки остановились. Вокруг меня все покрылось толстым слоем льда. Стрелки волшебных часов замерли. Мне было все равно. Я сама заиндевела внутри. Мое сердце трещало от лютого холода. Все, что раньше согревало меня теперь оказалось далеко, в каком-то мире несбыточных, нелепых грез.
  Вдруг я вспомнила. Если и была для меня надежда на спасение - она была в Запретном лесу. Был ли он запретным? Не в тот момент и не для меня.
  Я спустилась вниз, пересекла холл, вышла из замка. На улице почему-то было людно. Все словно обезумели, расхаживая по сугробам перед замком и указывая пальцами в ночное небо. Врезаясь в людей, я помчалась к опушке леса.
  Взволнованные голоса остались позади. Я соединила и развела ладони, расчищая себе путь среди нехоженых сугробов.
  Дойдя до защитного барьера перед лесом, я взмахнула волшебной палокой и произнесла:
  - Лэсс протектум!
  По невидимому куполу глухой волной разнесся наэлектризованный звук.
  Я давно поняла, какую технологию применил Дамблдор для этой ограды - ту же, которой я когда-то защищала свой дом.
  Переступив черту, где секунду назад был барьер, я побежала среди широких стволов спящих деревьев, царапая руки и путаясь мантией в ветках.
  - Флоренц! - я закричала что было силы, громкий звук рассек лесную тишину и бесследно исчез.
  Срывая голос, я еще несколько раз позвала. Потом уселась на поваленный ствол, обессилено оперла руки в колени и обхватила голову. Внезапно все мои мысли и чувства сошли на нет. Кипящий омут растворился, оставив вместо себя пустоту.
  Из лесной чащи донесся слабый топот копыт.
  - Подобен колокольчику ее нежный голосок!
  С сияющей улыбкой между стволов появился кентавр. Его белоснежное тело на фоне снега казалось серым.
  - Рад снова видеть тебя, волшебница.
  Проваливаясь копытами в снег, Флоренц подошел ближе и задержал на моем лице взгляд. Мне не хватало сил говорить.
  Я уставилась на снег и подождала пока Флоренц отвернется. Он отошел в сторону. Его исполненное понимания молчание было тем, что привлекло меня в лес. Я давно знала Флоренца. Он единственный из всех кентавров, кто был готов делиться своей прозорливой мудростью с человеком.
  - Не многим в жизни удается видеть небо таким, как сегодня, - спокойно сказал Флоренц. - Эта ночь особенная.
  - Без сомнений, - тихо произнесла я.
  - Весь волшебный мир восторженно созерцает небо этой ночью, - продолжил Флоренц. - Это затмение дарит надежду. Ты видишь надежду, волшебница?
  Я подняла взгляд в небо, но не увидела ни неба, ни звезд, ни того, чем так восторгался весь волшебный мир.
  - Нет, Флоренц, я не вижу надежду.
  Он по-конски фыркнул. Я снова опустила голову на руки.
  - Небесные тела, что затмевают сегодня луну, очень древние и загадочны, - сказал кентавр. - Ученые волшебники утверждают, что эти тела - дело рук волшебных существ и потому их видно лишь тем, в чьих жилах течет волшебная кровь. Но и волшебнику не каждому посчастливилось увидеть такое затмение - оно случается лишь раз в двести семьдесят лет.
  Астрономические факты ни чуть меня не интересовали. Усталость надавила на плечи. Захотелось лечь прямо на снег и заснуть лет так на двести семьдесят.
  - Взгляни, - кентавр цокнул копытом о поваленный ствол, на котором я сидела. - Взгляни еще раз на небо.
  Нехотя я выполнила его просьбу.
  - Что ты видишь? - вкрадчиво спросил кентавр.
  Я вздохнула.
  - Луну. Две точки перед луной.
  - Две точки! - он опять фыркнул. - Всмотрись в них.
  Всмотрелась. Точки больше походили на круглые огоньки с бледными хвостами. Я вспомнила рассказ профессора Синистры о лунном затмении магическими кометами. Одна комета светилась на фоне луны холодным, синеватым светом. Другая, следующая за ней, была теплого оттенка.
  - Астрономы определили, что расстояние между кометами сокращается - вторая движется быстрее. Медленно, незаметно для глаз они становятся ближе. Мы можем видеть их, лишь когда они поравняются с луной, но мы не знаем ничего о них.
  Кентавр помолчал. Мой взгляд был прикован к кометам.
  - Об этом затмении сложены легенды. Мы называем эти кометы Лед и Пламя. Говорят, они появились в небе, когда мир был расколот добром и злом. Любовь разбилась на две половины. Тогда родились крайности, от них пошли все беды. Холод замораживает жизнь, пламя сжигает ее. Крайности приносят боль и смерть. По легенде между Льдом и Пламенем - любовь, но вместе они не бывают. Пламя неизменно преследует Лед. Когда они воссоединятся - на земле воцарится прежний мир и любовь. Каждые двести семьдесят лет на земле их дуэт становится видимым. Мы можем возвести очи к небу и увидеть неизменное, непреклонное следование Пламени за Льдом. И обрести надежду, что однажды две части целого обретут друг друга. Небо дарует сегодня знамение надежды.
  - Теперь ты видишь, волшебница? - спросил кентавр.
  Мы поменялись ролями - теперь я отвечала на его вопрос молчанием и неотрывно смотрела в небо.
  - Кентавры не учатся в школе, - немного погодя сказал Флоренц. - Мы учимся у небес. Я получил важный урок, глядя на небо этой ночью. Урок о силе времени, о ценности ожидания.
  Он ступил немного вперед, чтобы я увидела его лицо.
  - Но этой ночью затмение не только в небе.
  - Причем полное, - горько усмехнулась я.
  Он проницательно смотрел мне в глаза.
  - Когда твое светило затемнено, есть искушение поверить, что свет померк навеки. Но помни, волшебница, затмение всегда лишь временно. В затмении всегда сначала мрачно, потом глаза привыкают ко тьме, а после - затмение пройдет. И свет в твоих очах будет ярче прежнего.
  Кентавр замолчал, но в паузе звучала его мудрость, не тише, чем в словах.
  - В кромешной тьме тебе может показаться, что ты все утратила. Свет вернется, но он не обязательно вернет тебе все. Свет открывает суть вещей в их истинном обличии. Утраченного не ищи во тьме. Есть время искать, есть время ожидать. Одна из величайших сил в мире - ожидание.
  Он отступил в сторону, умолкнув до тех пор, пока луна не поблекла в предрассветном сиянии. Затем улыбнулся и сказал.
  - Напрасно ты не учишься у небес.
  - Флоренц, я не верю, что звезды могут знать будущее или...
  Он громко фыркнул, не дав мне договорить.
  - Звезды не открывают будущее, - он подошел ближе ко мне. - Но вид звездного света, пронзающего мрак, всегда дарует храбрость понять настоящее.
  - Ты сам сказал, небо закрыто от меня затмением.
  Кентавр ударил снег копытом.
  - Я этого не говорил, волшебница. Затмение - в твоих глазах.
  Флоренц ушел, его слова остались.
  Его слова и небо, в которое я еще долго смотрела.
  Возможно, время склеит части, оторванные от моей жизни. А возможно, нет. Что ж, как сказал кентавр, ожидание - одна из величайших сил, которой я, кажется, совсем еще не обладаю. А я-то думала, я сильная...
  

ИСТОРИЯ ДЕСЯТАЯ. ЭЛИЗАБЕТ

Часть I. ПРОЩАЙ ШКОЛА

  
Запись пятьдесят третья
  
  - А, любительница побегов со школы... - потянул брюзжащий голос с незнакомого портрета.
  - Прошу прощения? - я подошла ближе.
  Он хитро сощурился. В его чертах промелькнуло что-то знакомое, я присмотрелась, но он тут же подул на свечу, тоже нарисованную рядом с ним, и портрет затемнился.
  Я побрела дальше по опустевшему коридору школы. В когтевранском крыле замка после возвращения я еще не бывала, но под подозрительными взглядами с чужих портретов захотела поскорее уйти.
  Двадцать четвертое февраля - день, когда мое безразличие к жизни достигло кульминации: я единственная во всей школе не пошла наблюдать второй этап турнира. Мне было откровенно все равно кто из участников выиграет или проиграет. Даже если они все вместе, взявшись за руки, самоотверженно решили бы во имя союза между тремя школами волшебства навеки остаться на дне озера, в котором происходило соревнование, меня бы это ничуть не взволновало.
  Так, в компании говорящих портретов и бледных призраков, я уныло шаталась по замку.
  Вечером, лежа на постели, я долго смотрела в потолок. Он был тучей, с которой на мою голову капали мрачные мысли. А зонтика не было. Скорее бы заснуть...
  Скорее не получилось. Но когда я в конце концов заснула, то увидела вещий сон. Не новый. Тот самый. Последний из трех, что приснились мне после видения, вызванного проклятым цветком пару лет назад.
  Обычно в этом сне я гуляла по земле, или парила под звездным небом - моим покровом; я видела свет и тьму на лицах, на домах, на городах, на прошлом и настоящем. В этот раз я парила над школой. Ее свет больше не влек меня. Мне захотелось подняться еще выше. Я поднялась. Школа показалась просто светлым пятном - не теплым и не манящим. Захотелось отвернуться. Я отвела взгляд и заметила за горизонтом свечение. Единственное теплое. Чувства сказали, что это не то губительное солнце, восходившее в прежних кошмарах. Но что же это?
  - Найди его, Анна...
  Я проснулась. Слова еще звучали в моих ушах - так, как если бы кто-то мгновенье назад их проговорил. Я осмотрелась. Девочки спали.
  Раньше этого не было во сне. Возможно, я просто не отрывала взгляд от школы, от знакомых вещей. Но чей это был голос? Я даже не могла вспомнить, принадлежит он мужчине или женщине.
  Какое-то неуловимое чувство грусти навеяли мне эти слова. Будто бы что-то давно забытое.
  - Странно... - прошептала я и снова заснула.
  Утром большой зал был переполнен завтракающими учениками. Все гомонили о прошедшем соревновании. Я жевала тыквенную запеканку, раздумывая, не подговорить ли какого домового эльфа с кухни приносить мне еду прямо в спальню, чтобы вообще не нужно было присутствовать на общих трапезах.
  Вдруг предо мной приземлилась запыхавшаяся сова. Фурия - самая быстрая из школьных сов, прошлый раз она принесла мне трагическое известие. Так что теперь кусок запеканки так и земер у меня во рту.
  Дрожащими руками я развернула конверт. Вот что там было сказано.
  
  "Ищи Элизабет в программе абитуриентов".
  
  С десяток раз я пробежала взглядом по посланию и сложила письмо обратно в конверт. Странно: конверт плотной белоснежной бумаги, украшенный изящным узорным тиснением. Я посмотрела по сторонам: может, кто надсмехается надо мной? Хотя на шутку это не похоже... Наверное, кто-то ошибся, случайно отослав письмо мне. Правда, я еще не слышала, чтобы совы неверно доставляли письма, тем более Фурия...
  Единственным разумным решением мне показалось вручить письмо обратно сове и отослать ее отправителю, но обратного адреса на конверте не было, а сова, стоило мне потянуться к ней, сразу рванула прочь.
  Все же это чья-то ошибка, - подумала я и наконец-то проглотила запеканку.
  
  После первого урока, выйдя в коридор, я чуть не врезалась в Шамилу. Она неслась куда-то с высокой стопкой прозрачных контейнеров с разноцветными пузырьками. Не врезалась я, зато врезался Драко Малфой. Контейнеры выпали из рук Шамилы и разбились, небьющиеся пузырьки покатились по полу. Малфой, как ни в чем не бывало, пошел дальше.
  - Смотри куда прешь! - злобно прогудела ему в след Шамила.
  Малфой круто развернулся и пнул ногой пузырьки. Другие ученики стали на них поскальзываться.
  - Не смей обращаться ко мне, грязнокровка. - Процедил Драко.
  Над Шамилой зависла моя одноклассница-бульдог Пэнси, точно гриф над раненным зверьком.
  - Что, с кухни сбежал домовой эльф? - ехидно спросила она Малфоя.
  Я подошла сбоку, слизеринцы меня не видели.
  - Такая грязь вообще не должна учиться в одной школе с чистокровными волшебниками. - Сказал Малфой с отвращением глядя на Шамилу. - Все знают, что твоя мать нагуляла тебя с вашим домовым...
  - Заткись! Закрой рот! - пропищала Шамила, подлетев со сжатыми кулачками к обидчику. Она была на два года старше Малфоя, и на две головы ниже. Ее выпад смотрелся нелепо.
  Слизеринцы посмеялись. Я от возмущения не находила слов.
  - У тебя и голос, как у домового, - сказала бульдожица.
  Малфой принял свой привычно надменный вид, и отворачиваясь произнес.
  - Я даже на порог не принял бы тебя, попросись ты однажды прислуживать в нашем доме. Видеть тебя позор для благородного волшебника.
  - Это ты-то благородный волшебник? - спросила я.
  Малфой искоса посмотрел, побледнел - в смысле его и без того бледная кожа приобрела серый оттенок - и ушел.
  - Как такие уродки вообще оказались в этой школе, - проворчала Пэнси, поворачиваясь вслед Малфою.
  - Если бы все решала красота, ты бы и до Распределяющей Шляпы не дошла, - спокойно сказала я.
  Бульдожица оскалилась, но тоже ушла.
  Я сотворила из льда новый контейнер, и помогла Шамиле собрать в него пузырьки. Страшно даже подумать, что может чувствовать девушка, услышав такое в свой адрес. Я решила пройтись с Линк.
  - Куда ты их несешь? - спросила я.
  - В больничное крыло.
  - В школе какая-то эпидемия?
  - Мадам Помфри дает мне уроки по волшебному врачеванию. Я буду врачом.
  Мы пошли по коридору. Я украдкой взглянула на Шамилу: ее верхняя губа больше стала походить на клюв, а складка меж бровей углубилась пуще прежнего. Должно быть, это признаки грусти.
  - Не обращай внимания на Малфоя, - сказала я. - Только идиот может нести такой бред.
  Она странно на меня посмотрела, мне захотелось сменить тему.
  - Время так быстро летит, - начала я, - а я даже не расспросила никого, как закончился прошлый год. Может, расскажешь?
  - Я откуда знаю? В прошлом году мне нужно было раньше уехать домой. После твоего исчезновения я провела два месяца в библиотеке, сдала экзамены досрочно и уехала.
  - А можно сдать экзамены досрочно?
  - Если причина уважительная.
  Мы дошли до лазарета и свернули в отдел для персонала. Мадам Помфри завела нас в комнату со стеллажами, заставленными всякими микстурами, снадобьями, плодами, банками с насекомыми и прочим. Коллекция побольше, чем в классе зельеварения. Шамила принялась раскладывать пузырьки.
  Я кое-что вспомнила. В сумке у меня еще с осени хранились ягоды зимородной кольчужницы. Как я знала, стоят они недешево. Я предложила мадам Помфри оценить их. После уроков я снова заглянула в лазарет, уже с ягодами. Мне посчастливилось выручить за них неплохую сумму.
  Вечером Шамила вернулась в спальню поздно. Я уже засыпала, когда она уверенно отдернула мой полог и, светя волшебной палочкой мне в лицо, вручила какую-то бутылочку.
  - Это поможет от синяков под глазами, - Шамила даже не пыталась говорить шепотом. - А это для волос. Пей по утрам, и цвет станет нормальным, а то как пакля. Совсем за собой не следишь.
  Она задвинула полог прежде, чем я решила сердиться на нее или благодарить. Я не думала, что мои волосы имеют не нормальный цвет, а о кругах под глазами так и вовсе не догадывалась. Поразмыслив, я поняла, что поступок Шамилы - жест благодарности за поддержку.
  Я приняла микстуры и сладко уснула.
  
  - Анна, что с тобой случилось? - глядя на меня, Юнона замерла.
  Совсем не ожидаешь такого вопроса утром от соседки, которая не говорила с тобой целый месяц.
  Я благополучно завершила зевок, спрыгнула с кровати, потянулась за гребешком... и замерла. Если зеркало не лгало - мои волосы не требовалось расчесывать. Они спадали гладкой волной на мятую ночнушку. Впервые на моем лице был румянец.
  Теперь оставалось лишь благодарить Шамилу, но она, как обычно встала раньше всех, и уже наверняка сидела в столовой (первая и еще единственная), ожидая завтрак.
  - Только ни с кем не делись, - сказала Шамила, не отрывая взгляд от овсянки в своей тарелке, когда во время завтрака я поблагодарила ее за снадобья.
  - Хорошо, как скажешь. Ты этому у мадам Помфри научилась?
  - Конечно, нет. Рецепт изобрела моя мама. Эти снадобья - наш семейный секрет.
  Волосы Шамилы всегда были собраны в пучок, так что я даже не могла оценить их вид. А вот кожа - раньше я не обращала внимания - так и дышала жизнью. Правда, неказистые черты все равно не делали ее привлекательной. Даже под пышными кудрями вряд ли удалось бы спрятать ее торчащие уши.
  - Это тебе не какие-нибудь дешевые уловки Райдер, - самодовольно сказала Шамила.
  А уж характер так не спрячешь тем более.
  
  В субботу я решила прогуляться в Хогсмид. Солнце было затянуто тонкой дымкой, от чего сугробы и заснеженные косые крыши деревни отражали бледное мягкое свечение.
  Деньги у меня появились, и я заглянула в "Душистую лавку" прикупить необходимое. Внутри магазин напоминал огромный колокольчик, фиолетовый, с обворожительным ароматом. Возле витрины с шампунями в воздухе парили разноцветные пузырьки, всюду звенели магические колокольчики, за прилавком звенели монеты зачарованных покупателей.
  Я читала состав сиреневого шампуня, когда рядом нарисовалась гриффиндорская тройка Гарри-Рон-Гермиона.
  - "Быстрошампунь", - прочитал Рон с этикетки, - "Нанесите на волосы - и в течении месяца вам не придется их мыть". Эх! Жаль Рождество прошло! Такой подарок грех не послать Снейпу. Правда, он вообще вряд ли знает, что волосы нужно мыть.
  Все трое посмеялись.
  Колокольчики уже не звенели, а противно бряцали.
  Я резко развернулась и столкнулась с Аттикусом Барбери, моим бывшим одноклассником.
  - Отлично выглядишь! - выпалил Аттикус.
  Тон и вид, с каким он это сказал, больше бы подошли к словам "Умоляю, не бей меня".
  - Как дела? - Аттикус последовал за мной к витрине с мылом.
  - Нормально, - ответила я. - Как там дела в нашем классе?
  - Тоже ничего. Как поживают родители? - Он стал внимательно рассматривать витрину. Я засомневалась, что мыло в форме розочки его и правда интересует. - Они же держат ферму в Дартмуре?
  - Вообще-то нет. - Я насторожилась. - Я бывала в Дартмуре, но не у родителей.
  - Ах, да они же у тебя маглы. Дантисты, верно?
  - Ты, наверное, с кем-то меня путаешь.
  Я переместилась к высокой витрине в пастельных тонах. Здесь были всевозможные женские товары, в основном духи и средства для ухода за кожей и волосами. Я надеялась, что Аттикус сюда не последует.
  - О! Я как раз должен маме выбрать подарок. Не поможешь? Я не разбираюсь.
  - Тут я не лучший подсказчик. Лучше попроси кого-то другого.
  - Может, лучше духи? - он словно не слышал меня.
  - Да, пожалуй, лучше.
  - Поможешь?
  - Вряд ли.
  Я теряла терпение. Он продолжал.
  - А какими пользуется твоя мама? Или она пользуется неволшебными?
  - Ты хорошо себя чувствуешь?
  На его высоком квадратном лбу выступила испарина, от чего намокли и слиплись его короткие бесцветные волосы и стали еще больше походить на солому.
  - Да, просто волнуюсь за подарок...
  Я вздохнула и подошла к витрине с духами.
  - Ладно. - Сказала я, пробегая взглядом по разноцветным бутылочкам. - Какой повод?
  - Что?
  - На какой праздник подарок выбираешь?
  - Э... День волшебника.
  - Это же мужской праздник.
  - Я хотел сказать, день волшебницы.
  - Он же летом!
  - Правда?
  - Аттикус, отстань.
  Я пошла к кассе и расплатилась за шампунь.
  Спасаясь от Аттикуса, я зашла в зельеварскую. Сквозь стеклянную дверь я следила за выходом из "Душистой лавки". Когда и Аттикус, и прославленная тройка ушли, я вернулась и завершила покупки.
  Небо налилось свинцом. Настроение отчего-то испортилось, если вообще можно сказать, что оно было. В замок возвращаться я не хотела (впервые в жизни) и подумала, что чашка горячего шоколада будет очень кстати.
  Я зашла в "Три метлы". Воздух внутри был душным от избытка народу. Единственный свободный столик в дальнем конце зала был рядом с Аттикусом с Малфоем. Уж лучше в школу.
  
  Ночью я долго ворочалась на постели. Разобрав душу по запчастям, я обнаружила деталь, огорчившую меня днем: мне тоже хотелось выбрать подарок для мамы. Больше всего на свете хотелось.
  Меня будто прошили жгучей нитью. Я спрятала лицо в подушку и заплакала.
  Если бы мама была жива, я бы прямо сейчас убежала из школы и нашла бы ее, заплакала бы на ее плече.
  Хотелось, чтобы оказался в моей жизни кто-то, кто не отвернется от меня лишь стоит мне сделать ошибку. Хотелось, чтобы оказался в моей жизни друг, что положит руку на мое сердце и скажет: "я чувствую то же", а я смогу ответить взаимно.
  Новые для меня желания одно за другим клубились, волнуя чувства. Быть понятой. Быть обнятой. Чтобы чьи-то любящие руки окружили мою душу, мне бы стало тепло, злой холод отступил бы.
  Как холодно нынче в стенах этого замка.
  Мама... Я бы стала твоим другом. Я научилась бы понимать. Даже если бы ты была слабой, я не пренебрегла бы тобой, я защитила бы. Если бы ты только меня дождалась...
  Какой-то новый зверь ворвался в мою душу. Или не зверь... Плавные контуры, нежные линии... Будто что-то спало, а теперь просыпается, потягивается, поворачивает мой взгляд. Неужели я слабею?
  Мама сумела бы пояснить мне, мама поняла бы. Я рассказала бы ей о том, кто мне дорог. О том, как прекрасны глубины, как низменна мель. Как же болит!
  Мама была бы рядом, и все стало бы хорошо. Наверное...
  Что за женщиной она была? Сумела бы она понять меня? Или осуждала бы?
  Раньше, еще до переезда в Англию, я часто размышляла, что толкнуло маму на союз с моим отцом. Возможно, она была околдована, возможно, его проклятые чары затуманили ей разум. Быть может, ее связало какое-то обещание, или она принесла себя в жертву ради какой-то цели? Или он заставил. Нет, он не мог ее заставить! Я не верю, что мама была такой же безвольной, как Диана. Только не мама.
  Как бы я хотела узнать ее. Возможно, я поняла бы ее и стала бы ею гордиться. Возможно, я хранила бы память о ней, как о герое, на которого стоит равняться. Я посмотрела бы на ее жизненный путь, и поняла бы, как пройти собственный. Но я даже голос ее не помню!
  Я зарыдала еще горче.
  - С тобой не соскучишься... - донеслось ворчание Шамилы.
  Я сжала края одеяла и затихла.
  Холодная слеза скатилась по виску в волосы.
  Плачь утих, но не размышления.
  Мама покончила с собой. Я была совсем ребенком.
  Плачь утих, но вспыхнула злость.
  Если бы мама сумела продержаться! Если бы преодолела свое затмение! Если бы дождалась меня, я бы спасла нас обеих. Я никогда бы не оказалась настолько одинокой! А теперь некому даже порадоваться за меня. Если бы мне хоть разок пережить на себе трепетный материнский взгляд...
  Ее глаза. Я помню их. Но могла забыть, как забыла голос. Лицо матери я помню лишь благодаря оживленному воспоминанию на дополнительном уроке. Я помню, как выглядела моя мать, лишь благодаря... благодаря учителю.
  Теперь я разрыдалась во весь голос.
  Девочки проснулись, кто-то зажег свет. Мой полог одернули. Меня о чем-то спросили.
  В жаре слез я скинула одеяло. Руки сжали подушку. Теперь мне вообще на все было наплевать. Какая разница, что думают обо мне? Пусть жалуются кому хотят. Да пусть хоть за самим Дамблдором идут! Все равно. Я все равно никому не нужна. Ни я, ни мои свершения, все бессмысленно. Зачем мне учиться в этой школе? У меня нет ни близких, ни друзей, ни цели.
  - Что случилось? - кто-то тряс меня за плечи. - Анна, ты заболела? Что-то случилось?
  - Ничего не случилось. Ничего! - я села на постели и вытерла слезы. Затем выдохнула и прорекла свой приговор. - Я ухожу со школы.
  Девочки закудахтали наперебой.
  - Что? Навсегда? Ты же только вернулась? Твои родители знают? Ты должна сказать родителям...
  - У меня нет родителей. -Твердо проговорила я.
  Сказанное отдало горечью во рту. Я снова свернулась на постели. Невидимый спазм сжал все мысли. Каждый мой нерв извивался. Даже в камере тюрьмы под проклятием было не так больно - у меня была светлая память, было место, куда я хотела вернуться. А теперь...
  Мне стало еще жарче. Особенно в спину. Я притихла и прислушалась.
  Кто-то плакал мне в самое ухо. Я повернула голову и увидела заплаканное лицо Жасмин. Она лежала рядом, приобняв меня за плечи.
  Я отстранилась и села.
  - А с тобой что случилось? - спросила я.
  Она вытерла розовые пышные щеки и уставилась. Другие девочки тоже сидели на моей кровати. Юнона всхлипывала, Шамила просто опустила длинный острый носик на надутые губы.
  Что еще за колдовство?
  - Кто-то умер? - спросила я.
  Отчего-то все выкатили на меня глаза.
  - Анна, ты совсем ничего не понимаешь? - осторожно спросила Юнона.
  - Видимо, нет... - так же осторожно ответила я.
  - Мы не знали, что у тебя нет родителей. Ты никогда не говорила. Ты вообще никогда не разговариваешь с нами.
  - Ну... я не думала, что вам интересно.
  Юнона и Жасмин переглянулись.
  - Ты ведь тоже никогда не спрашиваешь нас ни о чем, - сказала Жасмин. - Ходишь мимо с таким видом, будто мы для тебя никто, будто мы не достойны твоего внимания.
  - Это не так! - я вытерла остатки слез и попыталась понять, что творится в их странных головах.
  - Это так. - Сказала Жасмин. - Больше чем уверенна, ты даже не знаешь, что мы с Юноной сестры.
  - Вы сестры?!
  - От разных отцов. У нас одна мама. Мы долго жили врознь, а в школе наконец-то встретились. Об этом все знают. А Шамила вот помолвку прошлой весной расторгла.
  - Ты была помолвлена?!
  - А, - отмахнулась Шамила, - бабушка хотела с одним колдуном свести. А как бабушка померла, я сразу расторгла помолвку. У него плешь была на всю голову.
  Я немного помолчала, а потом улыбнулась. Юнона прыснула. Все рассмеялись. Все, кроме Шамилы, конечно же.
  - Видела бы ты свое лицо! - сказала Юнона, как только общая истерия пошла на спад. - Мы догадывались, что ты ничего вокруг не замечаешь.
  - Что ты собираешься делать, уйдя со школы? - спросила Шамила.
  Я снизала плечами. Можно было бы вернуться к тетушке Марии. Правда, она-то и тетушкой мне не была... Сестра обрадовалась бы. Но там ли мое место? Сердце защемило. Нет. Но я не знаю, где мое место.
  Снова стало грустно.
  - У меня нет родственников. Я не знаю, куда идти.
  - Так не уходи со школы, - сказала Шамила.
  Я опустила глаза. Снова смотреть, как тот-кто-мне-дорог задыхается в дыму своей же ненависти к ученику, которого будет защищать от других любой ценой? Я вспомнила его затуманенный взгляд... Сумею ли я опять это вынести? Вспомнила презрение Уизли, вспомнила холодность Макгонагалл.
  - Я не уверенна, что мне есть смысл оставаться.
  - Ясно. - Со знающим видом сказала Шамила. - Временное помутнение. Тебе просто нужно чем-то заняться.
  Она пошла к своему шкафчику, порылась там, звякая баночками, затем накапала какой-то жидкости в стакан с водой и протянула мне.
  - Что это? - спросила я.
  - Отрава, - сказала Шамила. - Хочу тебя отравить. Вырастут рога и копыта. Пей.
  Я опешила. Проще было поверить, что Шамила и правда дала мне зелье, от которого растут рога и копыта, нежели в то, что она пошутила.
  - Да снотворное это! Не хочу, чтобы ты еще пол ночи сопли распускала. Спать как никак пора. А завтра придумаем, что с тобой делать.
  Все разошлись по кроватям. Мне совсем не хотелось, чтобы они придумывали, что со мной делать, но я промолчала. Я выпила снадобье и уснула.
  Лучше бы не пила. Сон выдался кошмарным, зато крепким, словно мое тело сдавили оковы, и я не могла их скинуть до самого утра. Снился отец, будто он восстал из мертвых. Будто он теперь бессмертен. Снилось как он убивает Кристину, снова и снова. Затем моя школа оказалась Ветряной Мельницей. Затем опять отец. Наш старый дом пылал в пламени, Диана пылала в неугасимом огне, точно как пылал наш пес Герасим. Я ничем не могла ей помочь. Я все кричала, и рвалась. Отец развернул меня лицом к себе, схватил за волосы и бросил в трясину. Я уже чувствовала вкус болота во рту, когда сон наконец-то оборвался.
  Воскресное утро встретило меня хмурым взглядом тучных облаков из окна. В спальне уже никого не было.
  
  Сон давно отступил, но глядя в окно, я продолжала видеть кошмар. Мой вещий и давно сбывшийся кошмар, в котором отец избил меня, затем бросил в трясину и наблюдал как я медленно умираю...
  Вдруг я подлетела как ошпаренная. Выкрикнула нечто на подобии "Какая не догадалась я конечно!". Наспех переодевшись, я понеслась в библиотеку.
  - Мадам Пинс! - с жаром начала я. - Мне нужны списки всех, кто учился в этой школе.
  - Такой информации у нас не хранится, - безразлично сказала библиотекарь. - Можешь посмотреть архив выпускников. Пятый стеллаж слева.
  Я нашла нужный стеллаж и стала набирать стопку журналов.
  Когда отец растворил почву подо мной, он смотрел как я погружаюсь. Он думал, я умру, и напоследок сказал, что мама училась в этой школе. В гуще тех событий его слова вылетели из моей головы. И как вообще такое могло вылететь из головы?!
  Я закашлялась. Старые журналы покрывал толстый слой пыли. Теперь она летела с отобранной стопки передо мной. Глаза заслезились. Возбужденный разум не мог сосредоточиться.
  Нужно было закрыть глаза, дышать ровно, успокоиться... Я будто слышала голос, будто друг, которого так не хватало, звал меня из заточения...
  Я освобожу тебя! Ты займешь в моей памяти место, которого заслуживаешь. Ты не исчезнешь. Ты не станешь безликим прошлым.
  - Обещаю.
  Моя душа не будет знать покоя, пока я не выполню обещанное.
  Я найду тебя, мама, мой драгоценный друг...
  А если ты мне не друг? Если ты осознанно пала, предавшись в лапы чудовищу? Если ты и сама была глупым чудовищем? Тогда ты родила детей обреченных на зло, ничего не сделала, чтобы их спасти. Твой сын мертв. Убит тем, с кем ты разделила ложе. Мой брат мертв, а я стенаю в одиночестве. В моих жилах течет твоя, проклятая кровь. И я обречена умереть под затмением, как ты. Тогда я ненавижу затмение, я ненавижу и тебя, и себя.
  Если ты монстр, то где взять мне сил, чтобы противостать своей же природе? Ведь я твое дитя!
  Пожалуйста, мама, не окажись мне врагом.
  
  Я долго просидела за библиотечным столом, ожидая, когда в глазах перестанет рябить, затем принялась изучать журналы. Это были копии выпускных альбомов за десятилетний период. Младшему журналу было восемнадцать лет, старшему тридцать. Мама не могла закончить школу более тридцати лет назад - она умерла молодой.
  С пожелтевших страниц на меня смотрели живые фотографии юношей и девушек. Они улыбались, махали руками. На юных лицах было отпечатано торжество. Меня охватило новое волнение: каким будет лицо мамы? Найду ли я на нем Мрачную тень или торжественную радость?
  Я просматривала фотографии страница за страницей. Но вот в чем беда: я не знала полного имени мамы. Когда-то отец назвал ее старой фамилией, я случайно подслушала тот разговор. Но...
  Я спрятала лицо в руках.
  - Я не помню, как тебя зовут.
  Насколько мне было известно, отец заставил маму сменить имя в документах. Барбара Бур - так было указано имя матери в моем свидетельстве о рождении. Но я помню, как она злилась, когда отец так называл ее. Чудовище! Разве может быть кто хуже? Он даже имении ее лишил!
  Я продолжила листать журналы, глядя на фамилии и фото.
  Вдруг я наткнулась на фото одного выпускника. Черные волосы, такие же черные глаза, ни отпечатка торжества на лице, горечь и призрение, а под ними - целая вселенная... Он замер, словно это фото было обычным, а не оживленным. Северус Снейп. Я пробежала взглядом по выпуску того года. Лили Эванс... Джеймс Поттер... Римус Люпин! Наш бывший преподаватель. Был еще один парень, очень похож на того обезумевшего человека, которого я встретила год назад в тайном тоннеле. Выходит, они все были знакомы. Как странно порой переплетаются нити человеческих судеб...
  Я заставила себя перевернуть страницу. Признаюсь, я даже испытала облегчение, узнав, что мама не выпускалась в том году. Выпутывать ее нить из этого странного клубка было бы для меня слишком... просто было бы слишком.
  Журнал за журналом, час за часом я продолжала искать. К вечеру все лица смешались в одно расплывчатое пятно. Глаза пекли, мысли путались. Я уговорила мадам Пинс оставить меня в библиотеке после закрытия. В десять вечера она меня выдворила. К тому времени я просмотрела все журналы, некоторые по несколько раз. Никого по фамилии Фрай я не нашла.
  Ночью, когда замок умиротворенно дышал сновидениями, когда мои соседки похрапывая сопели, когда полог моей кровати был плотно задернут, а глаза закрыты, в моем разуме беспрестанно мелькали просмотренные фото.
  Затем, уже в полудреме, мне вспомнился день, когда я случайно узнала мамину девичью фамилию. Мы с братом прятались в доме. Я знала, что отец играет в свою дьявольскую игру. Брат был слишком мал, чтобы понимать все, но дрожал от страха, как и я. Тогда я выглянула в окно - отец и мама были перед домом. Сперва мне показалось, что мама одета в длинное зеленое платье, но потом присмотрелась: платье было из еловых веток. Мама стояла неподвижно. Отец держал в руках подобие шляпки, тоже из колючих веток: "Как вам идет зеленый! Вы должны носить только платья, мисс Фрай". Он назвал ее фамилию, но по лицу мамы мне показалось, что он пронзил ее ножом. Он тоже заметил и повторил: "Мисс Фрай! Мисс Фрай!". Он занес над ее головой еловую шляпку и с силой надел. Я спряталась, чтобы этого не видеть. Еще был злобный смех. О, этот смех... Вот бы выбросить память о нем навсегда...
  Желая поскорее спастись от навязчивого звука в голове, я села на постели, отодвинула полог и взяла с тумбочки стакан.
  - Агуаменти, - я наполнила стакан водой и напилась.
  Нет, этого мало. Я встала и босиком походила по комнате. Мне бы хотелось увидеть горы, восхититься, отвлечься чем-то. Я подошла к окну: ни луны, ни звезд, ночной пейзаж надежно спрятался во тьме.
  Пришлось приложить немалое усилие, чтобы заставить себя вернуться в кровать. Сна ни в одном глазу. Белая мягкая постель казалось душит, все было каким-то неудобным, одеяло жарким, простынь колючей, я будто лежала на муравейнике.
  "...Мисс Фрай... Мисс Фрай..."
  Его голос носился в моей голове, как тень, однажды носившаяся над озером у нашего дома.
  "Мисс Фрай..."
  Медленно, штрих за штрихом память дорисовала картину прошлого. Когда отец в конце концов оставил маму и вошел в дом, я выбежала к ней. Ветки пылали огнем. Тогда внезапно начался дождь. Огонь погас. Я убрала обгорелые ветки, мама посмотрела в сторону дома: отец стоял, прислонившись к дверной раме: "Как жаль, что ты больше не носишь платья... Элли".
  Элли!
  Я опять вскочила.
  Маму звали Элли! Но это может быть сокращение.
  - Элли... Элли...
  Я ходила по спальне, вкушая настоящее имя мамы. Возможно, это коротко от Элайза... или Изабелла... или...
  Меня бросило в жар.
  Совершенно бессмысленно было открывать резную дубовую тумбочку, рыться в ее содержимом, выворачивать вещи на пол, - ведь я и так отлично помнила, как выглядит искомое. Но я все это сделала. Найдя недавно доставленный срочной совой конверт, я прочла: "Ищи Элизабет в программе абитуриентов".
  - Элизабет!
  Шамила сонно что-то проворчала. Я накинула мантию прямо на ночную рубашку и спустилась в гостиную.
  Студенты давным-давно спали, свет был погашен. Увешенные старыми ало-золотыми гобеленами стены гостиной освещались лишь слабым мерцанием камина.
  Я закуталась в мантию, как в халат, и стала расхаживать теперь по гостиной.
  Кто и зачем передал мне это письмо? Кто-то, кто знает о моей маме больше, чем я, но не называет своего имени.
  - Кто же ты... Кто же ты...
  Автор письма дал мне подсказку. Но почему нужно было действовать так скрытно? И откуда он знал, что мне вообще нужна будет эта подсказка? Наверняка, я знакома с ним, иначе как бы он знал, что о маме мне до сих пор ничего не известно. Хотя и среди моих знакомых не много таких, кто мог это знать. Макгонагалл, Уизли, профессор Снейп. Но никто из них не послал бы мне записку совой.
  - Бред какой-то... Ау!
  Я врезалась в столик.
  - Отлично, будет синяк, - проворчала я, потирая ногу, и села на диван.
  Дождаться бы теперь утра. Не медля ни минуты я выясню все о программе абитуриентов. Рано или поздно автор письма станет мне известен. А если и нет - это не главное. Главное - я вот-вот буду знать женщину, важнее которой в моей жизни нет...
  
  
  
  - Хорошо еще, что ты спишь не головой в камине!
  Доброе утро от Шамилы Линк.
  - Шамила? - протирая сонные глаза, я слушала гундосое брюзжание соседки.
  - Тебе повезло, что я встаю раньше всех. Спать в школьной гостиной неприлично, чтоб ты знала.
  Я окончательно проснулась и поняла, где я. Видимо, вчера я так и заснула на диване. Мигом я побежала в спальню.
  За завтраком мне показалось, что я не ела вечность. Я уплетала второй сандвич за обе щеки, и планировала съесть еще кусок творожной запеканки, возможно даже не один...
  - Вот, это тебе. Ты забыла выпить снадобье. - Шамила прошла со стаканом в руках через весь большой зал и при всех вручала мне. Было похоже, что я пациент в какой-то лечебнице, а она мой врач.
  - Спасибо, Шамила. - тихо сказала я, хотя имела в виду совсем не это.
  - Привет!
  Напротив уселись Фей и Аттикус
  - У тебя опять круги под глазами, - Шамила не удостоила вниманием пришедших. - Если не будешь спать по ночам, никакое снадобье не поможет, - Шамила села рядом и пристально смотрела, пока я все не выпила.
  - Я слышала что-то о снадобье? - улыбнулась Фей. - Это и есть секрет твоего преображения? А я уж думала, ты влюбилась.
  - Синяки под глазами никакой влюбленностью так не уберешь, как искусно сделанным эликсиром, - забрюзжала Шамила. - Это рецепт моей мамы. Только для Анны. - Она многозначительно посмотрела на Фей.
  Я набросилась на запеканку.
  - Анна, а у тебя мама или папа готовят волшебные снадобья? - неожиданно громко спросил Аттикус, потом делано прокашлялся и добавил уже с нормальной громкостью. - У меня вот в семье мама зельями занимается.
  Меня начали нервировать его странные вопросы.
  - А ты давно дружишь с Малфоем? - я спросила первое, что пришло в голову, лишь бы как-то сменить тему.
  Он сделал вид, будто занят чаем; я заметила, что он насыпал в чашку вместо сахара соль.
  - С Малфоем? - удивилась Фей. - Разве с ним вообще кто-то может дружить? Это правда, Аттикус?
  - Не знаю, с чего вы так подумали, - цокая ложкой, Аттикус поколотил чай. На его высоком лбу снова выступила испарина.
  - Я видела вас позавчера в Трех метлах, - сказала я.
  - Да просто встретились. Что, нельзя пообщаться? Мы ж вместе учимся.
  Мы с Фей переглянулись.
  - Вкусный чай, Аттикус? - спросила я.
  Он сделал пару больших глотков и кивнул.
  - Чай как чай.
  Я заглотила еще один кусок запеканки и поспешила из зала - до начала урока нужно было попасть в библиотеку.
  Библиотека была еще закрыта. Я дожидалась у двери. Завидев меня, мадам Пинс подкатила глаза.
  - Вам нужно ставить кровать прямо в библиотеке, мисс Фрай.
  - Мадам Пинс, где я могу узнать о студентах, что когда-либо учились в Хогвартсе? Вы говорили, в библиотеке не хранятся данные об абитуриентах. Где можно эти данные получить?
  - Не знаю... Возможно, вам лучше обратиться к вашему декану.
  Я поблагодарила и полетела на урок.
  Сложно было сдержаться, чтобы сразу же не бежать к Макгонагалл. Но мысли мои были далеки от тем уроков. Учась противостоять заклинанию контроля, которому поочередно подвергал всех учеников профессор Грюм, я перепутала заклинание и вместо щита, направила в учителя дюжину маленьких молний. На астрономии записала конспект в тетрадь по зельеварению, а на самом зельеварении превзошла саму себя.
  Мы проваривали корень дуба в специальном отваре. Напитавшись отваром корень должен был стать отпугивающим средством от призраков. Я так задумалась о маме, что не заметила, как вода в тигле полностью выкипела, а вместо волшебного корня профессор увидел в моем тигле горящие угли. Угли! Он даже не нашел, что сказать.
  После урока я бежала в кабинет Макгонагалл, но она встретила меня в коридоре.
  - Я как раз вас ищу, мисс Фрай.
  - Я тоже вас искала...
  - Директор Дамблдор просил меня пригласить вас в его кабинет.
  - Я хотела спросить...
  - Немедленно. - Добавила Макгонагалл, и на кого-то отвлеклась. - О! Профессор, я вас искала...
  Она ушла.
  Зачем я понадобилась директору? На место недоумения быстро пришла догадка: директор мог узнать, что защитный барьер разрушила я! Разрушила и напрочь забыла об этом. Технология возведения и снятия защитных барьеров мало кому известна, она была описана в книге, которую сам же директор и подарил мне перед моим возвращением домой. Да уж, в благодарность я испортила защитный купол в школе.
  Дамблдор - могущественный волшебник. Я, как и все в этой школе, испытывала по отношению к нему благоговейное уважение. Мне стало стыдно за свой поступок.
  Я обреченно пошла в другую часть замка. Перспектива наказания хоть и огорчала, но больше расстраивало то, что мое расследование может теперь затормозиться.
  Вход в кабинет директора был спрятан за каменной горгульей. Горгулья повернулась, стена за ней волшебным образом отъехала в сторону, открыв вход на узкую винтовую лестницу. Ступени лестницы, взвинчивались вверх сами по себе, как спиральный эскалатор. Дальше - дверь с большим латунным молотком в виде грифона. Я постучала и вошла.
  В круглой, просторной комнате никого не было. Мой взгляд поочередно прилипал к разнообразным загадочным серебряным приборам на вращающихся подставках, затем к портретам прежних директоров и директрис, которые мирно дремали в красивых рамах, затем к огромному, заваленному бумагами письменному столу...
  Первый раз я побывала здесь на первом курсе. Вместе с Кристиной Фаннинг и профессором Снейпом. Директор тогда напоил нас с Кристиной сывороткой правды, а когда выяснилось, что лгу не я, а Кристина, директор наградил Гриффиндор пятидесятью баллами за проявленную мной храбрость - я не позволила Кристине оклеветать Снейпа. Второй раз я пришла сюда с тем же учителем после поединка с Рейном Вудроу, в менее героическом образе. Теперь же я вообще скатилась к плинтусу.
  Сверху донесся звук шагов - из кабинета на этаж вверх вела лестница, я догадалась, что директор там. Позади себя я услышала другой звук и отошла от двери. Горгулья пропустила еще одного посетителя.
  Очевидно, нельзя изменять традиции. Вошедшим оказался не кто иной, как профессор Снейп.
  От мысли, что директор отчитает меня при нем стало совсем кисло. И почему-то я разозлилась на профессора.
  Он оглядел кабинет, миновав меня взглядом - словно меня нет.
  Сверху снова донесся скрип половицы. Профессор, ожидая, замер.
  Как бы я ни старалась не думать о том, что было в комнате с Зеркалом чаяний, мне это плохо удавалось. Особенно сейчас. В тишине. Рядом с ним. Показалось даже, что все те слова прозвучали только что, а не две недели назад.
  И я, и профессор ожидали недвижимо и беззвучно. Кабинет заполнили и неловкость, и напряжение. Даже хотелось отойти в сторону, как будто я была северным полюсом магнита, приближенным к такому же полюсу другого магнита.
  - Вы хотели меня видеть, директор? - спросил профессор, как только Дамблдор спустился.
  - А, Северус! Конечно. Рад, что Минерва так быстро передала вам мою просьбу. Ингредиенты, о которых вы просили меня, только что были доставлены. Правда, я еще не успел разобрать посылку. Вот она, прямо из Египта, - директор похлопал по большой коробке на старинном серебристом секретере.
  Учитель начал раскрывать посылку и отбирать из нее маленькие коробочки. Директор повернулся ко мне.
  - Мисс Фрай, моя коллега вкратце рассказала мне о ваших приключениях на родине. Поздравляю, вы вышли победителем из непростой битвы.
  - У меня были хорошие учителя, - сказала я.
  Директор улыбнулся, и внимательно посмотрел на меня из-под очков половинок.
  - Жаль вы не успели к началу Турнира. Вы вполне могли бы стать участницей. Вам ведь есть семнадцать?
  Я и забыла, что Дамблдор тоже знает о возрастном заклинании.
  - Да, мне восемнадцать.
  - Что ж, у вас были бы хорошие шансы на победу. Как вам понравился второй тур?
  - Ну... Я... я в тот день осталась в школе.
  - Правда? Я думал, все ученики интересуются турниром.
  Я не знала, что ответить. Директор заговорил с видом человека, вспоминающего былые времена.
  - Турнир поистине великое событие в волшебном мире. Это состязание и раньше проходило в школе. Я помню каждый турнирный поединок, что проходил при мне. Обычно это увлекает всех без исключения. Однако, сейчас припоминаю, был когда-то еще один ученик, оставшийся в школе во время турнира. Не помните, Северус, в каком году это было?
  Профессор на секунду замер, а потом холодно протянул.
  - Не представляю, - он продолжил отбирать свои ингредиенты из коробки.
  - Что ж, мисс Фрай, у каждого бывают трудные моменты в жизни. - Директор поправил очки на переносице и деловито просмотрел несколько бумаг на своем столе. - Меня впечатлили некоторые факты из описанных Минервой магических существ. Вы и правда видели живую латру? Как раз недавно я встретился со старым знакомым. Он издатель, сейчас работает с рядом ученых - молодые автора. Будет хорошо, если вы поделитесь вашими открытиями. Вот адрес издательства. Вы можете отправиться в ближайшие выходные в Лондон.
  - Да, это было бы замечательно, - я уже начала праздновать, что о защитном барьере все уже и позабыли, но в этот же момент директор, словно вспомнив о чем-то, обратился своему коллеге.
  - Северус, вам так и не удалось найти взломщика защитного купола? Есть какие-нибудь зацепки?
  Профессор Снейп повернулся к директору и, растягивая слова, изрек.
  - Никаких, абсолютно.
  Снейп знал, что я владею технологией работы с защитным барьером. Дамблдор знал, что я владею технологий работы с защитным барьером. Я знала, что они знают, что оба они об этом знают. Молчать было бы глупо, тем более после того, как я заявила недавно, что не боюсь школьных наказаний.
  Так и быть. Я набрала в легкие побольше воздуха, и мужественно начала.
  - Директор Дамблдор, я...
  - Северус, я забыл: с посылкой для вас пришло сопроводительное письмо. Простите мне старческую рассеянность.
  Я подождала пока он достанет из ящика письменного стола конверт и отдаст. Профессор Снейп взял конверт и подошел к двери.
  - Директор...
  Дамблдор снова меня перебил.
  - Ах вот еще одно, - он обращался к профессору. - Крауч просил глав школ сегодня собраться в большом зале. К сожалению, я не смогу присутствовать. Будьте любезны заменить меня.
  Договорив, он пошел к лестнице.
  - Вы свободны, мисс Фрай.
  В долю секунды мне представилось, как мы с учителем вместе идем по коридору, и тут же почему-то вспомнилось, как сегодня я запустила в профессора Грюма дюжиной молний. Славное заклинаньеце... Нет, нужно было как-то задержаться в кабинете директора.
  - Директор Дамблдор! - прозвучало одновременно два голоса.
  Да что же это! Профессор заговорил в тот же момент, что и я.
  - Я слушаю, - директор повернулся к нам.
  Я вежливо уступила учителю.
  - Я... я хотел, уточнить время встречи с организаторами турнира.
  - О, я забыл сказать? Это будет в восемь.
  Профессор ушел. Кабинет стал большим и неуютным.
  - Директор Дамблдор, - обратилась я. - Я хотела спросить вас... Недавно я узнала, что моя мама училась в этой же школе. Видите ли, мне ничего не известно о матери. Возможно, в Англии у нее есть семья, мои родственники. Я искала в архивах выпускников, но там нет никого по фамилии Фрай. Скорей всего, маме не удалось закончить школу. Могу ли я каким-то образом получить доступ к информации об абитуриентах?
  - Это вопрос к вашему декану, архивами заведует Минерва. Вы можете передать ей, что я дал вам добро на это. Она доверяет вам, - он как-то странно взглянул на меня. - Это все?
  - Нет. Еще одно... Я... Директор, это я разрушила барьер.
  - Разумеется, вы. И в Запретный лес после этого отправились тоже вы, - он говорил это самым спокойным тоном, снова просматривая на своем столе бумаги.
  - Я сожалею о своем поступке. Возможно, я могу как-то загладить свою вину...
  - Вы можете вернуть профессору Макгонагалл те два дня, что она потратила, пролежав без сил, после того, как повторно возвела купол.
  
  В кабинете профессора Макгонагалл мне доводилось бывать гораздо чаще, нежели в директорском. Бежевые обои в мелкий цветочек, множество портретов в старинных рамах, потрескивающий камин. Перед профессором на столе было несколько стопок тетрадей, свитков, исписанного пергамента, - проще говоря, все, что должно было сказать мне о ее чрезмерной загруженности.
  Тем не менее, я изложила суть своего визита и рассказала о разрешении директора Дамблдора на доступ к архиву. Выслушав, Макгонагалл подвелась и подошла к одному из портретов. Как ни странно, на портрете была изображена шляпа. Остроконечная Распределяющая шляпа. Она похрапывая спала.
  Профессор поднесла волшебную палочку к специальному отверстию в раме, прокрутила ею, словно ключом в замочной скважине, и произнесла.
  - Фрай, Элизабет.
  Шляпа проснулась, недовольно поморщилась и замерла. Через несколько секунд между стеной и картинной рамой скользнул большой конверт. Он юркнул прямиком в руки Макгонагалл. Она вернулась за стол и написала пером свое имя на конверте. Впитав чернила, конверт самостоятельно раскрылся.
  Профессор бегло просмотрела первую страницу документа. Я заметила в верхнем уголке фотографию мамы.
  - О... - потянула профессор.
  Мне показалось, что за этим "о" вот-вот последует привычное мне "Моя дорогая", но его отсутствие не так меня насторожило, как промелькнувшее на лице Макгонагалл сострадание. Затем оно быстро сменилось выражением сдержанной строгости, более характерным для профессора, она протянула мне документ.
  Что-то было не так. Я уже чувствовала - что-то не в порядке.
  Я взяла документ.
  Мама на фотографии была совсем маленькой. Одиннадцатилетняя Элизабет не сияла радостью, не похоже, чтобы она робела или грустила. Простое фото для досье, даже не сразу заметно, что оживленное.
  Взгляд побежал по заполненным строкам.
  Имя... год рождения... адрес...
  - Профессор, что значит "резервация"? Здесь сказано: "резервация Клаудфорд".
  Тяжелый вздох профессора предупредил: двумя словами ответ не ограничится. Я села на стул.
  - Из уроков по истории магии вы знаете, что классическая магия - не единственный вид магии, существующий в мире, - профессор говорила с уставшим видом, будто эта тема заведомо ее утомила.
  - Да, профессор Биннс упоминал об этом.
  На зануднейших лекциях профессора Биннса, чтобы не заснуть, как большинство моих одноклассников, мне приходилось все время больно щипать себя за руку. Но ни на уроках, ни в библиотечных книгах я не встречала упоминаний о резервациях для волшебников на территории Англии.
  Макгонагалл натолкнулась на мой недоумевающий взгляд и с грустью посмотрела на кипу бумаг перед собой.
  - Думаю, - начала профессор, - из уроков истории магии вы знаете, что еще в середине семнадцатого века территория Англии была заселена волшебниками, практикующими разные виды магии. Это время считается золотым веком черной магии, - никому не под силу было контролировать столь разноплановую магическую деятельность народа. Разнообразие заклинаний не поддавалось счету. Ни счету, ни достаточному изучению, ни контролю. Многие темные колдуны и колдуньи обретали неконтролируемую власть и нападали как на маглов, так и на волшебников, беря то, что им хотелось, даже если это была чья-то свобода или жизнь. Рабство, воровство, убийство, насилие, - вот, что процветало в те времена, и достигло в своем цветении небывалых масштабов.
  Тогда волшебный мир впервые осознал свою нужду в отделенном от неволшебного мира правительстве. Противоставшие злу волшебники объединились в единую структуру власти, способную контролировать волшебный мир на территории нашего государства. Вам, Анна, лучше всех должно быть понятно, как трудно приходится при отсутствии такой структуры. В первую очередь, союз волшебников определил, что наиболее прослеживаемой является магия, основанная на известных вам принципах, и ныне она зовется классической магией. Эту магию официально нарекли общепринятой государственной. Не все согласились отречься от привычного волшебства. Началось восстание. Было кровавое время, сегодня мы знаем его как период Революции Объединения Волшебников.
  - Но в учебниках я читала, что Революция Объединения проходила мирным путем!
  - Не все в учебниках достоверно. К сожалению. Это серьезный изъян политики Министерства. Но кто знает, возможно однажды и это изменится.
  - Все это как-то связанно с резервацией? Туда Министерство переселило опасных волшебников?
  - Это всего лишь часть истины. Во время Революции, восставших было не так уж много. Против них были приняты жесткие меры. Выжившие были вынуждены бежать и скрываться. Они прятались в лесах, в болотистых краях, но плохие условия отнюдь не способствовали их выживанию. Большинство бежавших погибло. Одни пали от революционного огня, другие не смогли выжить в условиях бегства, были и те, кто вернулись и отреклись от волшебных законов, которыми водились из поколения в поколение, и стали применять лишь классическую магию. После этого восстановился мир. Волшебники впервые были едины, а черная магия понесла поражение. Правительство приняло ряд законов, исключающих легкомысленное использование магии. Например, запрет волшебства среди несовершеннолетних. Благодаря одному заклинанию Министерство может мгновенно определить, где и когда используется волшебная палочка несовершеннолетним. Это было бы невозможно, если бы мы пользовались не палочками, а другими концентрическими предметами.
  - А бывают другие концентрические предметы? - раньше мне и в голову такое не приходило.
  - Само собой разумеется. Мир велик. Магия развивалась в каждой части света своим путем. Но лучше, чтобы информация об этом не распространялась, иначе мы вернемся к темным временам. По сути, я не имею права и с вами говорить об этом, но вы, если я не ошибаюсь, намерены искать ваших родственников.
  Конечно, она была права. Мысль о том, что где-то есть моя семья, взволнованно застучала в сердце.
  - Если вы пожелаете проникнуть на территорию резервации, вам необходимо будет пройти ряд официальных процедур в Министерстве, в том числе подписать договор о неразглашении. Министерство вынужденно замалчивать многое, чтобы не повторить ошибки прошлого. Нужно отдать правительственной политике должное, - со времен Революции и до появления Темного Лорда не было ни одного случая массового применения магии против жизни и воли людей в нашей стране. Классическая магия принесла благополучие и безопасность всем. Но со временем уже к середине восемнадцатого века стали всплывать значительные ее изъяны. Например, чтобы установить контроль за перемещением волшебников, что делалось с целью предотвратить побеги преступников от власти, была запрещена трансгрессия. Ее восстановили только в начале прошлого века. Так же были утеряны любые навыки в области раздвижения пространства. И многое другое.
  - Разве можно утратить эти навыки? Как такое вообще могло случиться?
  - Власти сжигали свитки с описаниями этих приемов, зачищали память и так далее. А потом оказалось, что волшебный мир вдруг оскудел. Мы до сих пор пожинаем в некоторых сферах плоды тех лишений. Впрочем, сегодня это не так ощутимо, как, скажем, в начале прошлого века. Когда люди поняли, как урезаны их волшебные возможности, по стране пронеслись волнения. И правительство в попытке исправить ситуацию стало разыскивать тех, чьи предки во времена Революции бежали, но сумели выжить. Так, в одном из лесов на юге Англии наследники беженцев прятались в Крепости под волшебным облаком. Позже Крепость переросла в город и скрывать его стало сложнее. В тысяча девятьсот десятом году Министерство издало указ, что всем несогласным использовать классическую магию разрешено пользоваться своими собственными магическими принципами, но только на территории одного города. Того самого города, вокруг лесной Крепости. Государство использовало резервацию как институт новых магических техник, предоставив его жителям определенную автономию. Магию, распространенную в Клаудфорде, называют экспериментальной. Благодаря Клаудфорду сегодня восстановлена трансгрессия, известны методы создания порталов, преображение пространства, защитные барьеры и многое другое.
  До поры до времени Клаудфорд был мощной научной базой магии Великобритании. Почти восемьдесят лет без единого конфликта, хотя резервация всегда была под пристальным наблюдением у правительства. Крепость Клаудфорда служила зданием университета - единственного в своем роде. Группа молодых ученых из Университета нарушила условия Пакта о невмешательстве. Их вторжение в Индию вызвало крупный политический конфликт между двумя государствами. Войны удалось избежать, но ценой больших жертв. Министерство закрыло университет. Не просто закрыло - Крепость разрушили до основания, запретив жителям убирать развалины. Теперь это место - вечный памятник, напоминание о том, какой бывает кара за нарушение закона.
  - А почему не наказали виноватых? Выходит, что из-за группки нарушителей пострадали все жители.
  - Выходит. Насколько мне известно, виноватых определить не смогли. Группа отправленная в Индию погибла. Кто стоял за всем этим, выяснить не удалось. С тех пор контроль за резервацией усилен. Попасть на ее территорию можно лишь по специальному пропуску, а все, кому он выдается, заключают договор о неразглашении.
  Я опустила взгляд на досье. Мысли застревали в разуме, как мошки в паутине. Вдруг одна встрепенулась и вырвалась: тот, кто написал мне письмо, скорее всего в курсе на счет резервации, а о ней знают не многие, и если это ученик, прибывший оттуда, вычислить его не сложно.
  - Профессор, значит, в нашей школе и сейчас учатся ученики из резервации?
  Профессор как раз перекладывала шуршащие свитки и не услышала. Я повторила вопрос. Она ответила.
  - Уже более двадцати лет мы не принимаем учеников из Клаудфорда, после того самого случая, в результате которого была разрушена Крепость. Жители резервации во многом ограничены с тех пор, детям из Клаудфорда запрещено учиться в Хогвартсе.
  - Это несправедливо. За чей-то проступок всем детям запрещено изучать магию в школе.
  - Магию в Хогвартсе, не магию в целом. Думаю, тот, по чьей вине это случилось, понес справедливое наказание. Впрочем, мне не известно о том, что там приключилось. Если вас это интересует, вскоре у вас будет возможность все выяснить. А сейчас перепишите адрес из досье, я не могу позволить вам оставить его у себя. И, надеюсь, вы понимаете, что ни одна душа не должна знать то, о чем я вам только что рассказала.
  - Конечно, я буду молчать.
  - Что ж, я доверяю вашему обещанию, - она особо выделила последние слова.
  Сердце кольнула холодная иголка. Хоть я и попросила прощения у Макгонагалл за свое подозрение, прежней теплоты в ее отношении не было.
  Я переписала адрес и просмотрела досье. Оказывается, мама не закончила школу. Ее отчислили на старших курсах в связи с ограничениями, наложенными на жителей Клаудфорда - вот почему ее нет в выпускных альбомах. Я вернула досье, поблагодарила и предложила профессору свою помощь. Она отказалась. Я еще раз поблагодарила ее и ушла.
  Пока все ужинали, я сидела в гостиной в окружении двух десятков почерканных и скомканных листков бумаги. Сложно подобрать слова для такого письма. Что если по адресу, указанному в досье, уже никто не живет? А если живут, к примеру, мои бабушка с дедушкой, которые возненавидели маму, узнав за кого она вышла замуж, захотят ли они видеть меня? Ведь я дочь таврина!
  Спустя час заламывания рук, комкания очередных неудавшихся писем, нервных вздохов и рассеянного бормотания (я перечитывала все вслух), письмо было написано. Я представилась как дочь покойной Элизабет Фрай и просила предоставить какую-нибудь информацию о родственниках матери. Прочитав еще пару раз письмо, я вложила его в конверт и направилась в совятник.
  Насест Фурии пустовал. Вдруг я осознала: год назад письмо от сестры мне доставила школьная сова, потому что перед тем я ею отсылала письмо сестре. Иначе письмо пришло бы обычной почтовой совой. Письмо с подсказкой о маме пришло тоже школьной совой. Значит тот, кто прислал его имеет доступ к школьным совам. Ученикам из резервации поступать в Хогвартс запрещено, значит, письмо отправлено не из Клаудфорда.
  - Загадка становится интереснее, - пробормотала я, привязывая конверт к лапке совы.
  Обычно почтовые совы сразу же улетают с письмом. Но не в этот раз. Должно быть, сова заболела, подумала я.
  Я отмотала письмо и привязала к другой сове.
  - У вас тут что, птичья эпидемия?
  Вторая сова так же не слушалась. Я еще раз отвязала письмо.
  - Совиный бунт! - возмущенно воскликнула я после восьмой неудачи.
  Еще пару попыток, и я перестала мучить животных. Вернулась в школу в полном негодовании. Пришлось найти Филча, чтобы спросить, не знает ли он, что случилось с совами.
  - Муг-муагмугмыр. - Такой был ответ. Кошка завхоза мяукнула. Вот бы ее научить говорить, больше было бы толку ...
  Не желая портить себе нервы, я ушла в гостиную. Возможно, завтра совы будут посговорчивее.
  Стрелки часов приближались к десяти. В гостиной было безлюдно и тихо, только потрескивал камин. Я одну за другой отдирала мысли от паутины.
  Резервация Клаудфорд представлялась мне смутно. Что за магия может быть без волшебных палочек? И вообще - какая такая эта экспериментальная магия? Это как пытаться представить поверхность земли, если бы наша планета имела форму телескопа. Невообразимо!
  Волнение то отступало, то снова накатывало. А что, если я стою на пороге больших перемен в моей жизни? Если мне все-таки удастся отправить письмо... если окажется что у меня есть семья... если и они отвергнут меня... если и эта надежда рухнет... а если они полюбят меня... изменюсь ли я, обретя родных? Какой будет моя жизнь? Неужели все это может случиться со мной?!
  В камине вспыхнула искорка. Я засмотрелась на огонь. Тепло размягчало и успокаивало. Мысли утихомирились. Я откинула голову на спинку дивана, продолжая смотреть на пламя. Латра умела делать фигуры из огня. Вот бы мне так научиться, тогда пламя в гостиной было бы веселее...
  В памяти зашевелились слова латры: "В твоей крови необыкновенная смесь волшебства. И отец, и мать владели редкой магией...".
  Редкой магией! Услышав эту фразу впервые, я и не придала ей особого значения. Редкая магия... Об отцовской магии я имела достаточно хорошее представление, но о маминой - вообще ни малейшего.
  Скорее бы увидеть все своими глазами! Узнать, что окружало маму, что было ее миром. Миром, который она покинула ради отца... Почему?
  Даже если мне не ответят, даже если окажется, что родственников у меня нет, я все равно должна попасть в Клаудфорд - город мамы. Я увижу его, я почувствую его запах, его звуки, - ее мир. Тогда я смогу прикоснуться к ее прошлому, тогда я пойму...
  - Ау!
  Я вскочила и тут же опустилась на колени, заглядывая под диван. Кто-то прервал мои сладкие размышления, больно щипнув за лодыжку.
  - А ну вылезай! - я махнула палочкой, осветив дно дивана.
  Ничего.
  Я привстала, осмотрела гостиную, убедилась, что никого нет, и взмахнула палочкой.
  - Вингардиум левиоса!
  Диван взлетел в воздух. В днище было круглое отверстие размером с блюдце. Похоже, нора.
  - Ну и дела... Значит, ты не кот, не мышь, и точно не лягушка.
  Но других животных ученики не могли привезти в школу.
  - Что же ты такое? - тихо проговорила я, подсвечивая нору палочкой.
  Вдруг над самой палочкой клацнули белые коротенькие зубки. Я едва успела отдернуть руку.
  - Так вот ты кто!
  В отверстии показалась обиженная мордочка. И тут же юркнула обратно.
  Наверху хлопнула дверь.
  - Ты забыла принять снадобье! - по лестнице спустилась Шамила. - Что ты делаешь? - она уставилась на мою волшебную палочку, которой я удерживала диван выше своего роста.
  - Ты не поверишь - я нашла твой шарф-червяк!
  Серьезный взгляд Шамилы сосредоточился на диване, потом на мне, потом снова на диване.
  - По-твоему это смешно? - спросила Шамила.
  - Ты не поняла. Помнишь, пару лет назад Дамблдор по окончанию года позволил всем не спать? Правда, ты тогда ушла раньше всех, но забыла шарфик. Тогда Фред и Джордж заколдовали...
  - Что сделали Фред и Джордж? - закрыв за собою портрет, в гостиную вошли Джордж и Ли.
  - Я рассказываю Шамиле, как вы с Фредом пару лет назад превратили...
  Я еще говорила, но Шамила с безразличным видом поставила стакан на столик и ушла.
  - М-да... - я посмотрела ей вслед. - Не важно.
  Джордж постоял на месте, потом любопытство взяло верх. Он подошел к левитирующему дивану, еще немного приподнял его и посветил палочкой в нору. Шарф-многоножка снова выглянул.
  - О-хо-хо! Дружище! - Джордж посветил на обиженную мордочку. - А ты неплохо обустроился. Хорошо, что тебя никто не нашел.
  Пушистый монстрик, услышав голос Джорджа, стал кружить вокруг отверстия, издавая глухой звук, похожий на "туф-туф-туф". Джордж легонько коснулся палочкой многоножку. Белые зубки клацнули.
  - Да у тебя и зубы есть! - воскликнул Джордж.
  Мне вспомнился тот вечер после второго курса. Все гриффиндорцы не спали до утра, общаясь в гостиной. Уизли всю ночь просидели рядом со мной, не давая мне остаться в одиночестве. Потом они заколдовали Шамилын шарф, обратив его большой пушистой многоножкой, которая почему-то решила заснуть у моих ног.
  - Анна, хорошо, что вы еще не спите...
  В гостиную вошла Макгонагалл. Мы с Джорджем резко убрали палочки и спрятали за спину. Диван рухнул на пол, подняв облако пыли. Не прибили ли мы многоножку?
  Макгонагалл держала в руках стопку папок и несколько свитков. Вид у нее был изнеможенный.
  - Простите, профессор. - сказал Джордж. - Мы... нам показалось под диваном крыса.
  - В замке нет крыс, Уизли. - Под усталостью на лице профессора просматривалась раздражительность. - Есть только старшекурсники, которым пора бы вести себя соответственно возрасту. Мисс Фрай, можно вас на пару слов?
  Профессор подошла к выходу, я последовала за ней и случайно встретилась взглядом с Джорджем. Что-то теплое и грустное шелохнулось у сердца.
  Выйдя из гостиной, Макгонагалл повела меня в дальний угол коридора, где не было портретов.
  - Мисс Фрай, днем я кое-что забыла вам сказать. На счет вашей переписки с Клаудфордом. Дело в том, что все письма, отосланные в Клаудфорд, проверяют. Обычной почтой вы не можете его отправить, - она протянула мне листик с каким-то адресом. - Это адрес почтового ящика в Лондоне. Там же вы сможете и получить ваш ответ. Обратите внимание на отверстие для волшебной палочки над скважиной для писем. Назовете ваше имя, чтобы получить письмо.
  - Я как раз на выходных буду в Лондоне.
  Профессор удивилась.
  - Директор Дамблдор порекомендовал мне связаться с издательством. Это для справочника по магическим существам.
  Макгонагалл высказала одобрение. Мы попрощались, и я вернулась в гостиную. Стакан со снадобьем Шамилы ждал меня на столике, там же была сложенная гармошкой записка: "Многоножку не зашибло, я проверил".
  
  
  
  В субботу утром я отправилась в Лондон.
  Как всегда, после освещенного факелами и свечами Хогвартса, Лондон создавал впечатление другой вселенной. Интересно, какое впечатление создаст Клаудфорд?..
  Издательство располагалось прямо в одном из помещений офисного центра. С виду ничто не выдавало волшебного происхождения издаваемых здесь книг. Мистер Дейли, главный редактор, оказался приземистым мужчиной средних лет, со кошеным лбом и отвисшей нижней губой. Его речь создавала острый контраст с внешностью, выдавая незаурядный интеллект и элегантные манеры.
  По просьбе мистера Дейли я описала вкратце волшебный мир моей родины. Он был впечатлен рассказом о Ветряной Мельнице, и попросил меня изложить устройство волшебной тюрьмы в подробностях на бумаге. Оказалось, это же издательство готовит обширный справочник о международной волшебной юстиции. Сведений о Ветряной Мельнице у них еще нет, так что мой вклад, как сказал мистер Дейли, будет "незаменимой составляющей в понимании карательных учреждений других народов". Порадовало и то, что эта работа хорошо оплачивается, что будет как нельзя кстати, если моя поездка в Клаудфорд действительно состоится.
  Решив вопросы с издательством, я отправилась по адресу, который дала мне Макгонагалл, и нашла почтовый ящик, самый обыкновенный. Обыкновенный, если не учесть, что вдоль стены дома он парил на красных крыльях, был видим только волшебникам, а когда я бросила в него письмо, в нем отобразилось лицо, на подобии гравюры, и металлический голос произнес: "Ваше письмо будет проверено на наличие мятежных сообщений и отослано получателю в течении двенадцати часов. Министерство благодарит вас за понимание". Лицо исчезло, ящик вспорхнул под козырек крыши. Я осмотрелась по сторонам - никто не смотрел.
  По возвращении в школу я сразу же занялась описанием Мельницы.
  Еще одна неделя мучительного ожидания - и утром в субботу, уже побывав в издательстве, я снова стояла у красного крылатого почтового ящика.
  Сердце взволнованно стучало.
  Едва моя палочка коснулась отверстия в ящике, из скважины для писем вылетел конверт и завис предо мной. Я схватила его и тут же уселась на бордюр. На желтоватой бумаге мелким почерком было написано мое имя, отправитель - Фаррен Форестер, Клаудфорд, Садовая 22. Вот он - мой первый шаг к маме, мой ключик к ее сердцу, мой билет к новой жизни...
  Наспех распечатала конверт. Вот, что там было.
  "Дорогая Анна,
  Нельзя передать, как взволновало меня твое письмо. Невероятное счастье узнать, что у моей сестры есть дочь; и невероятное горе, что я не знал об этом столько лет. Приезжай так скоро, как только сможешь. Я и твоя тетя будем с нетерпением ожидать тебя. Наш дом - твой дом.
  Фаррен и Маргарет Форестеры".
  Я прижала руку к сердцу.
  - У меня есть семья, - я прошептала.
  - У меня есть семья, - я произнесла громче.
  Я больше никогда не буду одинока.
  
  
  - Я получила ответ, у меня есть родственники, я хочу сдать экзамены досрочно.
  Я только что отворила дверь кабинета и еще сбивчиво дышала после скорой ходьбы. Макгонагалл посмотрела на меня без удивления и взвешенным тоном заговорила.
  - Анна, предметы на четвертом курсе весьма сложные. Составит немало труда освоить уроки самостоятельно. Особенно защиту от темных искусств. Профессор Грюм всерьез занялся подготовкой учеников, вы же знаете, столько лет в этой области был пробел...
  - Профессор, я вполне осознаю на что иду. Я только что получила ответ из Клаудфорда, у меня есть дядя и тетя. Я намерена уехать как можно скорее. Не думаю, что защита от темных искусств станет для меня препятствием.
  - Что ж, раньше мая уехать вам не удастся. Экзамены вы сможете сдать только в конце апреля, разумеется, если все ваши учителя подпишут ваше заявление о досрочном экзаменировании. Мисс Фрай, вы хорошо себя чувствуете?
  Голова у меня и правда кружилась. Но не думаю, что дело в плохом здоровье.
  - Я чувствую себя прекрасно, профессор.
  Она посмотрела с сомнением, дала бланк заявления и сказала, что подписывает только с условием, что я не буду никому рассказывать, куда именно еду. В графе "причина" Макгонагалл сделала туманную запись "особые обстоятельства" и поставила подпись, это послужит объяснением для других учителей.
  В понедельник я собирала нужные подписи всех учителей. Хагрид дольше всех не подписывался, давая мне наставления - очень уж ему подозрительной показалась секретность.
  Все остальные ставили подписи без лишних вопросов, только профессор Стебль сказала, что если я завалю травологию, то приду на экзамен со всем классом "как миленькая". Быстрее всех подписал профессор Снейп. Я подошла к нему после урока, он бегло прочитал, подписался, и не сказав ни слова, вышел из класса.
  Март уже начался, до моих экзаменов оставалось меньше двух месяцев. Жить в библиотеке, спасть в библиотеке, есть в библиотеке...
  Как бы я не заверяла Макгонагалл, уже через две недели стало ясно, что вложиться в срок будет сложнее, чем я предполагала, тем более, что по выходным нужно ездить в Лондон.
  Когда с издательством дела были завершены, я ездила в Министерство, чтобы получить разрешение на въезд в резервацию. Потом предстояло заключить магический договор. На кожу левого запястья мне нанесли нечто на подобии тавра, - бледно-бежевый рисунок закрученной по кругу спирали вокруг буквы "К". Таврический знак указывал на мою осведомленность в делах резервации. Обсуждать вопросы, касающиеся этих дел, я имела право только с теми, кто имел такой же знак. А в случае, если информация о резервации будет разглашена мною третьим лицам, магия знака оповестит Министерство о нарушении, и ко мне применят ряд санкций, в том числе и дальнейший запрет на въезд в Клаудфорд, или наоборот - запрет покидать его.
  Надеюсь, до этого не дойдет.
  Как искусный портной я кроила и перекраивала свой график, чтобы высвободить время для подготовки к экзаменам. Оставалось только отказаться от тех пяти часов сна, что я позволяла себе, и от приемов пищи.
  Позже меня осенило простое решение. Совсем недавно я в очередной раз сделала для себя вывод об одном изучаемом предмете - прорицании. Конечно, нужно признать, что отчасти предсказание профессора Трелони имело сходство с последовавшими за ним событиями. Впрочем, профессор так часто пророчит всем несчастья, что по теории вероятности, хотя бы время от времени ее предсказания должны совпадать с происходящими бедами. Но в чем была польза от ее предсказания - постичь мне так и не удалось, в трудные моменты слова пророчества лишь угнетали меня, лишая надежды.
  Как бы там ни было, я не умерла, как обещала профессор, поэтому я решила не расстраивать ее своим добрым здравием и не появляться на ее уроках. Я отказалась изучать прорицание, Макгонагалл помогла мне составить специальное заявление (сделала она это с неожиданным энтузиазмом), директор заявление подписал. С большим облегчением я освободилась от обязанности "выходить за пределы разума".
  Для полного аттестата мне нужно было сохранить количество изучаемых предметов, поэтому я выбрала новый предмет - магловеденье. Уж об этом я знала и без учебников. Благодаря ходатайству Макгонагалл, мне позволили явиться сразу на экзамен. Таким образом, удалось сэкономить примерно четыре часа в неделю.
  Немного позже Хагрид тоже порадовал. Заметив, что на его уроках я рассеянная, он оставил меня на перемене, и вспомнив в очередной раз, как счастлив он был получить мой подарок с дартмурской фермы, всплакнул и сказал, что я могу прийти сразу на экзамен.
  Хуже всего приходилось с самостоятельным изучением зелий. Никто не должен был знать о моих планах на досрочную сессию, иначе не обошлось бы без вопросов "почему", "куда" и так далее. Я приступала к изготовлению снадобий, когда все ученики уходили из гостиной. Часто засиживалась до глубокой ночи, а потом мне снилось, как я сама варюсь в котле полном разных ингредиентов.
  Где-то за пределами замка, из которого я не выходила уже месяц, подошел к середине апрель.
  Шамила застала меня утром в гостиной, - она уже проснулась, а я еще и не ложилась, корпя всю ночь над сложным зельем. Решение Шамилы стать врачом вынуждало ее изучать зельеварение особо тщательно, вдобавок, она была на курс старше, и как никто другой могла помочь мне (кстати, это была ее идея). Теперь у меня появилась надежда сдать зельеварение.
  Еще несколько недель интенсивных подготовок - и экзамены. Большинство экзаменов прошло как по маслу, по астрономии и гербологии тоже как по маслу, но раскаленному и босыми ногами. Тем не менее мои оценки были удовлетворительными.
  На ужин в четверг подали жаркое с грибами и овощи под сыром. За столами в большом зале велись оживленные беседы. Вкусный аромат привел всех в преподнесенное настроение, все улыбались, шутили, и как обычно обсуждали турнир.
  Накручивая на вилку расплавленный сыр, я размышляла о предстоящих завтра экзаменах по зельеварению и заклинаниям. Все необходимое я уже выучила, и теперь мне казалось непривычно странным, что не нужно в спешке заглатывать пищу, чтобы скорее отправиться в библиотеку.
  - Анна, а ты за кого из участников болеешь? - вдруг ко мне обратилась Анжелина Джонс. Вероятно, моя серьезная сосредоточенность вносила дискомфорт в бодрую атмосферу за столом. А может, Анжелина действительно просто хотела поболтать со мной.
  Как бы ни было, я ни за кого не болела, и вообще дела турнира меня волновали меньше всего, так что вопрос Анжелины застал меня врасплох.
  - Я ни за кого не болею, - сконфуженно ответила я.
  - Как? Тогда на состязаниях тебе должно быть совсем скучно...
  Пока она говорила, напротив меня между Анжелиной и Аттикусом уселась Шамила. В руках у нее был стакан с какой-то яркой, похожей на кровь жидкостью.
  - ... но до следующего тура у тебя еще есть время определиться. Нельзя скучать во время такого события.
  Едва Анжелина произнесла последнее слово, Шамила поставила предо мной стакан.
  - Вот, выпей это. Зелье от нервов. Снадобья, что ты принимаешь, уже закончились. Завтра сделаю новые, а пока пей это.
  Шамиле точно можно издать брошюру о том, как заставить человека чувствовать себя неловко.
  Я взяла стакан, лишь бы не спорить при всех с Шамилой. Кровавая жидкость издавала резкий спиртной запах.
  - Шамила, ты такая заботливая, - саркастично заметила Анжелина.
  - Просто я сама знаю, каково это - сдавать у Снейпа экзамены досрочно. Я в прошлом году тоже сдавала в апреле.
  Заклеить бы Шамиле рот! Кроме нее я никому не говорила об экзаменах. Впрочем, это моя ошибка, нужно было ее предупредить.
  - Досрочно? - удивилась Анжелина. - Ты куда-то уезжаешь? - спросила она, и отвлеклась на подошедших Уизли.
  Джордж сел на свободное место возле меня, напротив Анжелины, а рядом с ней, подвинув Шамилу, сел Фред. Я обрадовалась, подумав, что отвечать Анжелине не придется. И не пришлось бы, если бы не Аттикус.
  - Ты, говорят, едешь к родителям в Египет изучать древнюю магию. У тебя ведь отец там работает? - Как бы невзначай спросил Аттикус.
  - Я уеду, но не к родителям. И вообще, с чего это тебя так интересуют мои родители?
  - Выходит, ты и не будешь на завершении Турнира? - обо мне вспомнила Анжелина.
  - Да, выходит, - я уже предчувствовала следующий вопрос.
  - Так ты опять уезжаешь? - спросил Фред.
  - Да, на несколько месяцев.
  - Насколько мне известно, разрешение о досрочной сессии не так и просто получить, - сказала Анжелина, насыпая себе добавку овощей. - Мне после второго курса нужно было уехать к сестре на свадьбу во Францию, но это сочли недостаточной причиной, Макгонагалл мое заявление не подписала.
  - Куда ты поедешь? - спросил Джордж.
  Лучше бы этот вопрос не звучал.
  Лучше бы его задал Аттикус.
  Лучше бы Джордж задал его безразлично, с насмешкой, брезгливо, но только не с той серьезностью в голосе, не с таким решительным взглядом. Тогда бы между нами не натянулась такая хрупкая и тонкая нить - последняя надежда, которой должно было в этот же момент умереть.
  - Я не могу сказать тебе, - обреченно произнесла я.
  Нить оборвалась.
  Навсегда.
  - Ну ясно. Как же по-другому, - сказал Фред. Они с Джорджем пересели к Ли Джордану за другой край стола.
  Кровавое зелье, выпитое мною залпом, в тот же момент устранило все мысли и заставило чувства занеметь, прежде чем они заявили о себе.
  - Спасибо, Шамила, - я выразила одновременно две противоположные мысли, и отправилась в спальню.
  
  
  
  Сон. Плотный, удушливый. Одна за одной меня накрывали высокие черные волны. Из-за волн я не видела берег, лишь знала каким-то образом направление, и плыла, и боролась с волнами... Очередная водная лавина затянула меня на дно. Я ударилась затылком о камень. Осознав, что вижу сон, я попыталась проснуться, но зелье удерживало меня в кошмаре. Новая волна протащила меня спиной по острым камням. На шею намотались водоросли. И вдруг я вынырнула и увидела Луну.
  - Найди его, Анна. Я не смогла, но ты найди его...
  Я вскочила с постели, став ногами на твердый пол. Некоторое время я так и стояла, тяжело дыша и наслаждаясь тем, что могу стоять на ровной поверхности. Но стоило вспомнить отчаянье в голосе, только что прозвучавшем в моем сне, меня будто накрыло новой волной.
  Голос принадлежал женщине, знакомый и забытый, как знакомое и забытое чувство вины, вызванное ее словами. Будто я забыла о важном обещании.
  Слова повторялись снова и снова в моей голове, пока я лежала, ожидая утра.
  Найди его, Анна... найди его...
  В конце концов сонливость заволокла разум, меня окружили другие видения. До утра я спала ровным сном.
  
  
  - Простите, профессор Флитвик. Я не знаю ответа.
  - Ни одного?
  - К сожалению.
  То ли из-за принятого накануне зелья, толи из-за странного сна, толи из-за волнения о предстоящей завтра поездке в Клаудфорд, я не могла сосредоточиться. Все заклинания вылетели из головы.
  - Что ж, можете взять другой вариант вопросов, - великодушно предложил профессор после паузы, в которой удивленно разглядывал меня. - Вы не больны?
  - Нет, просто взволнована. Мне предстоит важная поездка, а после прошлой моей важной поездки, поверьте, у меня есть причины волноваться.
  Я опустила голову на руки, оперев их о парту. Какие бы вопросы не оказались в новом задании, я вряд ли сумею ответить.
  Профессор Флитвик разразился утверждениями о важности его предмета, о значимости заклинаний в жизни волшебника и так далее. Я выразила свое с ним согласие, и сказала, что заклинания не раз спасали мне жизнь. Слово за слово я поведала профессору, как мне пришлось спасаться от безумного зельевара, затормаживая действие проклятого зелья, как я защищала свой дом заклинаниями от огня. Профессора это так впечатлило, что он поставил мне хорошую оценку и отпустил. Жаль с профессором Снейпом такой номер не пройдет.
  Экзамен по зельеварению назначался на вечер. В шесть я спустилась в подземелье. Не останавливаясь у двери, чтобы набраться смелости, я постучала и вошла.
  В классе никого не было, но я уже знала: в таких случаях нужно просто ждать. Долго ждать.
  Всего пара часов - и учитель пришел!
  Профессор не бросал в меня язвительными замечаниями, не задавал сложных заданий, не зависал, как грозящая обрушиться скала; не было заковыристых вопросов, как на прошлых экзаменах, не пришлось выбирать нужный ингредиент из сотни на вид схожих, собственно, и задания никакого не было. Он молча поставил мне оценку и в том же опустошающем молчании вышел из класса.
  Я, как и много раз прежде, осталась в одиночестве у учительского стола.
  Взгляд пробежал по полочкам, по партам, по столу, по сотне банок с непонятными заспиртованными существами, органами, травами, по разноцветным колбам и флаконам... Стул, отставленный в угол класса, тот самый, на котором я проходила уроки вторжения в разум, сиротливо покрывался пылью, как и мои ненужные воспоминания.
  Может, учитель прав и я действительно вижу то, чего нет? Мне вспомнился его затуманенный ненавистью взгляд, когда ядовитые жуки впивались в тело Гарри. Вспомнилось, как магия перенесла меня в его душу, позволив разделить его чувства, вспомнился яркий свет, в котором я сама поблекла, вспомнилась сила, что больше всякой его ненависти...
  Какая глубокая, какая странная душа.
  
  Идя к башне Гриффиндор, я готовилась сделать отчаянный шаг. Чего бы это ни стоило, нужно было положить конец моему затворничеству. После летних каникул мне предстоит вернуться в Хогвартс. И что здесь будет ожидать меня? Все тоже безразличие? Люди, не знающие обо мне ничего? Нет, я больше не хочу так, больше не могу. Хватит.
  Я остановилась у портрета полной дамы. И что мне сделать? Как выйти из положения? Встать на стул посреди гостиной и сказать: "Минутку внимания. Я Анна Фрай, мой отец безумец, убивший моего брата, пытавшийся убить меня и мою сестру. В итоге он, как и моя мать, наложил на себя руки. Простите, что не рассказала этого вам раньше. Давайте дружить".
  Нет, просто смехотворно...
  Пожалуй, все, что я могу, это хотя бы попрощаться с теми, кто общался со мной. Можно так и объяснить, что еду к родственникам, что никогда их не видела, что живут они вообще не в Англии. А если спросят куда, скажу... скажу, что они живут в Альпах. Да точно, маленький одинокий домик в Альпах. Вот так и сделаю.
  - Пароль! - четвертый раз затребовала дама с портрета.
  - Ланселот.
  Портрет на подобии двери отклонился в сторону, обнажив проход в стене, я переступила порожек...
  В мою голову полетел черный шар. Я едва увернулась от него, шарик врезался в стену рядом, взорвавшись черной вспышкой. Гобелен в том месте окрасился в черный. Кажется, проявительный дым Уизли; я купила такой же шарик у братьев еще на третьем курсе, но так и не пользовалась.
  Комната, забитая студентами, больше походила на уличную площадь во время митинга, нежели на школьную гостиную: все негодующе что-то кричали, толкались, размахивали руками, сверкали заклинания. Протиснувшись ближе к центру комнаты, я поняла, что все толпятся возле лестницы в спальни парней. Знакомый голос выкрикивал: "Это не я! Вы все не так поняли!". Другие ругались, третьи всех успокаивали.
  Какой-то первокурсник носился вдоль стен и радостно выкрикивал что-то про скрытые в гостиной уши, при помощи проявительного дыма он находил их; как я поняла, уши невидимы и спрятаны на каждом углу. Еще один черный шарик со свистом пронесся мимо.
  Я привстала на носочки и увидела, как на полу у лестницы в спальни парней клубком схватились Фред и Аттикус. Джордж ни то пытался расцепить их, ни то помогал Фреду.
  Суть дела оставалась для меня загадкой. Впрочем, в этот момент я ощутила безразличие ко всему происходящему.
  Всего пару минут назад по дороге к гостиной я вспоминала отца, все те безумные кошмары, что он наводил, и хуже их - действительность, которую день за днем он осквернял злом; бледное лицо мертвого брата, когда его хоронили, лицо сестры, когда она увидела отцовский "подарок" на ее день рожденья - мертвое тело в петле на дереве. По сравнению с этим все школьные конфликты - ничего не значащий ссор, мелочно тратить на него столько пылу.
  Фей, Жасмин и Юнона активно пытались утихомирить разгоряченных студентов, - сейчас им не до прощания со мной. По обрывкам фраз я узнала, что Уизли набросились на Аттикуса, потому что он выпытывал у гриффиндорцев информацию и продавал ее Малфою. Фред и Джордж каким-то образом разоблачили его и взялись проучить.
   Проталкиваясь среди учеников, я пересекла гостиную, что по цвету стен теперь больше напоминала угольную топку, и поднялась по лестнице в спальню. Убедившись, что в комнате кроме меня никого, я позволила себе глубокий печальный вздох.
  Взгляд случайно упал на зеркало: девушка в отражении - уставшая и так мало похожая на всех ребят из гостиной - смотрела сосредоточенным, серьезным взглядом. Пожалуй, до нелепого серьезным, как для ее пятнадцатилетних черт.
  Одним порывом я направила на себя палочку.
  - Финита!
  Я больше никогда не буду пользоваться возрастным заклятием.
  В образе себя восемнадцатилетней я переоделась ко сну и легла в постель.
  Со мной прощалась лишь глухая тишина спальни, нарушаемая моим ровным дыханием.
  Глаза упрямо не желали закрываться. Где-то над собою я видела лицо отца, его красивые черты, чувственные глаза, обаятельную улыбку; видела, как он в один момент пускался в трогательные слезы, но в следующий - садистски вкушал чью-то боль; мне рисовался вечер (мамы уже не было в живых), когда я ненароком разбила его чашку, он милостиво поцеловал меня, сказал, что я зря так испуганно смотрю на него, и я поверила. Но стоило мне успокоиться, он позвал моего младшего брата и сказал, что кто-то должен рассчитаться за мою вину. В тот вечер отец замучил брата, отец словно не мог остановиться; смотрел, как жизнь покидает слабое детское тельце, наслаждаясь в дьявольском экстазе. Чудовище... Его глубины - прокаженное гниение под оболочкой лжи. Даже простив, я не могу понять природу его почерневшего сердца.
  Я размышляла беспристрастно, не испытывая страданий, просто лежала не смыкая глаз, и думала, думала...
  Но думала уже не об отце. Покрытая туманом река - вот образ моей души в этот вечер. Многие ручьи, соединяясь образовывали единое русло. Мысли об отце, кошмарные картины прошлого, вопросы, остававшиеся много лет без ответа - все сплелось во мне в один, целиком поглотивший меня вопрос: кем была женщина, отдавшая свою жизнь жестокому безумцу?
  Смогу ли я понять ее...
  
  
  

  Часть II. РЕЗЕРВАЦИЯ

  
  Запись пятьдесят четвертая
  
  В душном купе ехал один единственный пассажир - я.
  За окнами мягко отступал мрак, склоняясь пред алым престолом нового дня; так же мягко отступал очередной мой жизненный период пред чем-то новым, неизведанным и совершенно загадочным. Я всматривалась в плавные контуры сереющего горизонта; однообразие, и пустошь, пустошь... и как язвы на теле - пятна болот.
  Я прижала лоб к окну, затуманив дыханием стекло.
  Школа далеко позади. Ночью я трансгрессировала в Лондон, где села в экспресс Лондон-Клаудфорд, и два часа пути, который должно было преодолеть, подходили к концу. Письмом я заранее предупредила дядю и тетю о своем приезде. Они будут встречать меня на вокзале.
  Пейзаж стал меняться. От горизонта к поезду ровной линией приближался лес - древние, высокие, раскидистые деревья протягивали ветви к поезду; я все всматривалась в мелькающие кроны, пытаясь различить возрастающее во мне чувство.
  Внезапно дорога нырнула в тоннель. Предрассветный пейзаж за окном исчез во тьме, вместо него я увидела свое отражение в оконном стекле. Всего на один момент я словила то серьезное задумчивое выражение, с которым, должно быть, окружающие видят меня каждый день.
  Поезд выехал из тоннеля, объявили Клаудфорд, движение за окном замедлилось.
  Я взволнованно вытерла вспотевшие ладони о штаны, расправила плечи и вышла из поезда.
  Воздух на перроне оказался влажным, мои волосы тут же взялись мокрыми прядками, а руки озябли. Мне почему-то не хотелось пользоваться магией, и непривычное чувство холода взбодрило и тело, и разум.
  Перрон был пуст. Я прошла через вокзальное помещение и вышла к городу. Осмотревшись по сторонам, я глубоко вдохнула воздух - мне запомнится запах этого дня.
  Клаудфорд утопал в тумане; он был безлюден и таинственен, как бывают таинственны все города в предрассветное время. С каждой минутой моего ожидания туман становился прозрачнее, и как по волшебству моим глазам все больше открывались острые крыши светлых домов, пышные сады, выложенные светлым камнем дороги, - все было покрыто сверкающими капельками осевшего тумана.
  Насколько я могла увидеть с этой точки, вокзал находился почти в самом центре города - Клаудфорд совсем небольшой, вряд ли население здесь превышает пять тысяч, - дома не выше трех этажей и больше похожи на загородные усадьбы, нежели на городские квартирные дома; друг от друга их отделяют цветущие сады или зеленые лужайки, среди которых встречаются высокие древние на вид деревья - остатки леса, в котором некогда прятались первые поселенцы; ничто в архитектуре зданий не выдало волшебную природу их владельцев - светло-серые стены, острые двускатные крыши, правда, цвет стен и форма крыш - единственное общее у всех домов, в остальных деталях фасадов просматривается оригинальное мышление их создателей; получше присмотревшись, я выделила еще одну особенность - вычурные формы окон, хотя во многих домах - стрельчатые и арочные.
  Я прошлась за угол вокзала. Отсюда было видно, что с востока город окружен холмами, похожими на застывшее в шторм море; на гребнях его зеленых волн, как черная пена, дыбился лес, но к городу не добирался, уступая густой траве; с западной стороны города - равнина, тоже поросшая лесом.
  Прямо перед вокзалом светлыми камнями была выложена небольшая площадь; слева со стороны домов на холмах к площади изогнутой дугой спускалась улица, и пересекая площадь, уходила в нижнюю часть города. За площадью напротив меня начинался толи парк, толи сад, видимо, так же из остатков старинного леса; каждое дерево высокими гибкими ветвями тянулось к небу, вызывая непроизвольное желание взглянуть ввысь.
  Еще немного побродив перед вокзалом, я заволновалась: по моему приезду прошло не меньше получаса, но вокруг по-прежнему не было ни одной души.
  Возрождающийся свет, еще холодный и рассеянный, уже начал создавать четкие тени под деревьям. Мерцание и свежесть уступили теплой позолоте, когда над гребнями холмов сквозь дымку проступило солнце.
  - ...Это должно быть она, - донеслось с улицы наверху. - Анна!
  Сердце екнуло - ко мне спешили мужчина и женщина.
  - Прости, мы задержались, твоей тете стало плохо... - мужчина подходил быстрее.
  Стало быть, мой дядя. Я пробежалась взглядом по его чертам, жадно выискивая сходства с мамой. Если они и были похожи, то лишь черным цветом волос. Он обладал внушительным ростом, широкой костью и правильной фигурой, черты лица грубые, но по-мужски привлекательные: массивный лоб, синие глаза, глубоко посаженные под черными широкими бровями, застывшие в напряжении выдающиеся скулы. Насколько мне удавалось вспомнить маму, ее лицо было выразительным, оно передавало ее чувства ярче слов; дядя, напротив, относился к типу людей, чье выражение почти не меняется, сохраняя непроницаемость и - в его случае - выражая взвешенную силу.
  Женщина рядом с ним - моя тетя - казалась маленькой и хрупкой. Ее темные волосы были связаны в хвост на затылке, на лоб спадала взъерошенная челка, к лицу тетя изумленно прижимала руки; ее темно-синее длинное платье по цвету подходило к рубашке мужа и полностью скрывало ее фигуру.
  - Анна... - дядя подошел и взял меня за плечи, у него был низкий мелодичный голос. - Как же похожа на Элизабет... Как же ты похожа...
  Он обнял меня, крепко и бережно. Какое удивительное чувство защищенности и спокойствия я пережила в этих объятиях, будто все войны позади, все битвы пройдены, мне никогда больше не нужно сражаться за себя.
  Он отстранил меня, чтобы еще раз взглянуть.
  - Как же ты похожа...
  Теперь был черед тети. Они оба выглядели потрясенными, но тетя не могла вымолвить и слова. Просто обняла меня, легко, едва касаясь, словно я была самым хрупким сосудом и вот-вот могла рассыпаться. Потом она отпрянула и затряслась в плаче.
  - Ну все, хватит, хватит, - дядя успокаивающе погладил ее по плечу. - Пойдемте в дом.
  Он предложил мне взять его под руку, другой рукой он обнимал жену. Мы стали подниматься вверх по улице.
  Эту встречу я представляла много раз и в разных вариациях, и все-таки оказалась удивленной, - столько эмоций из-за меня одной!
  Всю дорогу к дому мои родственники молчали.
  Поднимаясь, улица сделала полукруг, вскоре мы подошли к небольшому двухэтажному дому, окруженному каменной изгородью, поросшей плющом. Калитка отворилась сама. Входя во двор, я обернулась: отсюда был виден весь город - город серебра и острых крыш.
  Пока мы шли, солнце поднялось над холмами и осветило дом Форестеров с восточной стороны, на двор еще падали густые тени. По двору высаженные в шахматном порядке, воздымались высокие причудливые фигуры, сформированные из больших кустов белых роз. Несколько фигур просто изумляли: зеленые полосы листьев и полосы белых цветов четко отделялись друг от друга и спиралью завивались вверх, придавая фигуре внешнее сходство с бело-зеленым леденцом. Дом же на фоне таких шедевров флористики смотрелся что ни на есть заурядно. В отличии от большинства, стены этого дома были не серебристо-серыми, а песочными. За розами виднелся сад, но рассмотреть я не успела - дядя увлек меня в дом.
  - Ты, должно быть, устала с дороги, - заговорил он, когда мы вошли в расшитую темным деревом гостиную. - Насколько мне известно, дорога занимает около двух часов. - Он взял меня за руки. - У тебя холодные руки. Маргарет, чайник не остыл? Сделай Анне чаю.
  В гостиной, как мне показалось, было маловато света, - она освещалась только узким ромбовидным окошком из прихожей, пламенем большого камина и светом, попадавшим из окна на кухне через кухонную дверь.
  Моя тетя, все еще проявляя признаки потрясения, в ответ на просьбу о чае, протянула руку в сторону кухни, шепнула какое-то незнакомое мне слово - и с браслета на ее запястье, блеснув бледно-розовым светом, в кухонную дверь протянулся поток густого тоже бледно-розового дыма. Вскоре дым обрел форму руки, и сделав где-то на кухне петлю, доставил мне в гостиную чашку чаю.
  Я приняла чашку и выдохнула. Сыпать вопросами о магии в такой момент мне показалось неприличным, а родственники не заметили моего восторга - Мэгги проделала свой магический маневр даже не глядя в сторону кухни.
  Дядя потрогал чашку.
  - Мэгги, чай уже остыл. Нужно подогреть.
  Я сказала им, что в этом нет необходимости, а спустя мгновение с моей чашки стал подниматься пар.
  Дядя и тетя переглянулись.
  - Я управляю водой без заклинаний и волшебной палочки, - объяснила я.
  Тетя опустилась на стул за столом, глядя куда-то сквозь меня.
  - Мэгги, может, тебе стоит прилечь? - дядя подошел к ней и положил руку на спину.
  - Нет, я... Я в порядке.
  Он отодвинул стул для меня, сам же стал у камина и облокотился о каминную полку.
  - Ты, Анна, наверное, не знаешь, но о твоем существовании мы узнали лишь благодаря твоему письму, - он говорил неспешно, хмуро сдвинув брови. - Собственно, вся наша семья считала, что Элизабет погибла девятнадцать лет назад. В школе, где училась твоя мама, произошел ужасный случай, трагедия. Погиб целый класс...
  - Но в досье сказано, что мама ушла со школы из-за ограничений резервации.
  - Из Хогвартса. Но она продолжила учебу в Клаудфорде, в школе Олдгейтс. Там и произошел этот случай. Погибли все, кто был в классе, тела обратились в прах, даже при помощи магии опознать останки было невозможно. Элизабет похоронили. Мы и понятия не имели...
  Он провел рукой по лицу, пытаясь совладать с чувствами, и метнул в меня новый взволнованный взгляд.
  - Как... как она выжила? Где вы были все это время? - он отодвинул себе стул и сел за стол.
  - Я не многое могу рассказать, - ответила я. - Мама умерла, я была совсем маленькой. Я не знала о том, что у меня есть семья в Англии, пока не увидела мамино досье в школе. О том, что мама, как и я, училась в Хогвартсе я тоже узнала недавно.
  - Ну, а где... - дядя провел рукой по глазам и поморгал, словно готовился задать самый сложный вопрос. - Где вы жили, Анна? Кто твой отец?
  Я рассказала, где мы жили, сказала имя отца, и что он тоже умер; о его безумстве говорить я пока не планировала, и о том, как он умер, и о том, как именно умерла мама, и о многом другом. Дядя сказал, что никогда не слышал о Константине и понятия не имеет, кто это и как они с Элизабет познакомились.
  - Даже из Англии уехала, - задумчиво произнес дядя.
  В этот же момент тетя упала в обморок, рухнув на пол вместе со стулом. Пока дядя приводил ее в чувства, а потом проводил в другую комнату, я осматривалась. Мне особенно понравилась широкая лестница с дубовыми ступенями и резными перилами, ведущая на второй этаж. А вот кресло возле камина настораживало, похоже, в качестве ручек в нем были использованы оленьи рога, а в качестве обивки - шкура какого-то животного, наверное, того же оленя. В таком же стиле была выполнена рама большого зеркала на ножке, но в этом случае оставалась надежда что завитки и рожки все же деревянные, а не костяные...
  Быстро восходившее солнце отбрасывало на темные стены длинные оранжевые линии, подсвечивая дрейфующие в воздухе пылинки. Пахло деревом и кофе.
  Неужели это место станет моим домом? Я попыталась представить семейные вечера, ужины за этим столом, поспешные завтраки, обыденную метушню на кухне, праздники, встречи гостей...
  Дядя вернулся один и снова оперся о полку камина.
  - Значит, мама тебе ничего не рассказывала о своей жизни в Англии?
  - Нет, я и не помню наших разговоров. Я была маленькой.
  - Тогда ты не знаешь, что Маргарет была близкой подругой твоей мамы. Мэгги очень горевала. Мы даже не знаем, почему твоя мама не связывалась с ней после того случая. Так что Мэгги... очень тяжело переживает сейчас, ее можно понять. Она любила Элизабет, как родную сестру, и будет любить тебя.
  На втором этаже хлопнула дверь.
  - Твои кузен и кузина проснулись, - он подошел к лестнице и заглянул вверх.
  - Пока мы одни, дядя Фаррен, я...
  - Что еще за дядя Фаррен? - он улыбнулся. Я только сейчас заметила у него небольшие, но широкие бакенбарды; это, его одежда и стиль гостиной создали у меня впечатление, будто я попала в прошлое лет так на пятьдесят, если не на все сто, впрочем, в Хогвартсе, судя по одежде и обстановке, время остановилось еще раньше. - Давай договоримся: Фаррен. Идет? Фаррен и Мэгги. Будем экономить время.
  Услышав шаги на лестнице, я встала из-за стола и подошла к Фаррену. Со второго этажа спустились парень и девушка, оба приблизительно моего возраста.
  - Итон, Фелиция, познакомьтесь с Анной.
  Фелиция - стройная высокая девушка с каштановыми волосами, гладко собранными в хвост, что подчеркивало идеальную форму черепа - приветливо улыбнулась и обняла меня. Движения давались ей грациозно и легко, а черты ее лица были точеными, и какими-то уж слишком правильными.
  Парень небрежно пожал мне руку, и тут же взглядом потянулся на кухню, затем разочарованно пробормотал что-то о завтраке. Он единственный из всех был светловолосым; от отца он унаследовал только рост, а от матери узкую кость, и был долговязым.
  - Анна теперь член нашей семьи, - торжественно сказал Фаррен. - Вы хоть и двоюродные, но, уверен, станете как родные. Анна - ваша сестра.
  - А я-то надеялся, что скоро от одной сестры избавлюсь, - сказал Итон, и на юмор это совсем не было похоже.
  - Итон! - воскликнули в один голос Фаррен и Фелиция.
  - Да, ладно вам, шутка. А где мама?
  Итон ушел в спальню к матери. Фаррен помрачнел, Фелиция шепнула мне.
  - Не обращай внимания, у Итона вежливости, равно как и всего остального.
  - Маме с утра нездоровится, - сказал Фаррен, - Фелиция, не приготовишь завтрак?
  Она пошла на кухню, я предложила помочь, но мне не позволили.
  - После завтрака мы познакомим тебя с бабушкой, - сказал Фаррен, усаживаясь за стол, я последовала его примеру, пока Фелиция раскладывала приборы.
  Интересно, сколько же у меня всего родственников?
  Итон и Мэгги вернулись в гостиную. Мэгги мне улыбнулась (на запухшем от слез лице улыбка получилась совсем неестественной), и пошла на кухню, Итон уселся за стол, но стул отставил на край подальше от меня и Фаррена.
  - Бабушка живет где-то недалеко? - спросила я.
  - Ага, недалеко, - ответил Итон, - но она об этом не знает.
  - Как это? - переспросила я.
  - Мама живет на втором этаже, - сказал Фаррен. - Она никогда не спускается. На это есть причины, ты скоро поймешь.
  - А почему я могу познакомиться с ней только после завтрака?
  - Ну, ты наверняка голодная.
  - Но не настолько, чтобы откладывать визит к бабушке, которую я ни разу в жизни еще не видела. Я могу пойти сейчас.
  - В таком виде? - удивленно спросила Фелиция. Я покосилась на ее спортивный домашний костюм.
  - А что не так с моим видом?
  Она отвела взгляд, и вышла на кухню.
  - Все в порядке, - сказал Фаррен. - Ты замечательно выглядишь. Давай-ка лучше я покажу тебе твою комнату. - Фаррен вдруг огляделся. - А где твои вещи?
  Я хлопнула по сумочке, он удивленно приподнял широкую бровь.
  - Заклятие невидимого расширения, - пояснила я.
  - Ух ты, даже так.
  - Я пять лет изучала магию.
  Фаррен улыбнулся.
  - Ну что ж, тогда второй этаж тебя не шокирует.
  Он подошел ко мне, и так быстро и с такой легкостью подхватил меня за руки, что я буквально вспорхнула со стула.
  Я засмеялась.
  - Фелиция... - позвал Фаррен, но она не услышала, потому что как раз в этот момент на кухне что-то грохнулось. - Ладно, потом спрошу.
  На втором этаже узкий коридор заканчивался маленьким уютным окошком. Три двери по левую сторону вели, как объяснил Фаррен, в спальни Итона, Фелиции и мою. Дверь справа - двухстворчатая светлая, слишком большая, и несколько пафосная для такого коридора - вела в покои бабушки.
  Фаррен остановился перед дверью моей спальни.
  - Это была комната Элизабет. Мы не открывали эту комнату много лет, с тех пор, как Элизабет... И только перед твоим приездом решились.
  Он открыл дверь, пропустив меня, но сам не вошел. Из приоткрытого окна ворвался сквозняк и протянул через всю комнату к нам белую прозрачную шторку. Кольца скрипнули по карнизу, шторка отъехала, обнажив моему взору верхушки сада - окно занимало почти всю стену, от самого пола до потолка. Обстановка скромная: кровать, шкаф, туалетный столик, комод. В кровати отсутствовали ножки, она лежала прямо на полу, а дверки шкафа были стеклянными, и все в комнате было абсолютно белым.
  - Мама любила белый цвет? - спросила я, и не смогла вспомнить за ней эту особенность.
  Фаррен едва заметно снизал широкими плечами, глядя куда-то мимо меня, словно все еще видел эту комнату сквозь обстоятельства и время.
  - Завтрак скоро будет готов, не задерживайся.
  Он закрыл дверь. Несколько секунд за дверью была тишина, и только потом послышался звук отдаляющийся шагов.
  Я подошла к окну. Дом находился на крайней улице, мне был виден сад, обнесенный высокой каменной оградой, а дальше - холмы и лес.
  Странное чувство: я стою так близко к ее миру... В этих стенах, в этих самых стенах жила мама, была счастлива, то есть была такой, какой я не видела ее ни разу.
  - Какая ты? - я коснулась белых стен и попыталась представить маму здесь. Но не смогла.
  Я разложила немногочисленные вещи, заполнив странный прозрачный шкаф и вполне обычный комод, и спустилась вниз. Фелиция переоделась в длинное светлое платье, Итон с отсутствующим видом сидел там же за столом, где и был. Мэгги возилась на кухне.
  Завтрак был еще не готов, и Фаррен согласился представить меня бабушке. Мы опять последовали на второй этаж, Фелиция и Итон с нами.
  Светлые большие двери отворились перед нами по волшебству, мы вошли в зал, неестественно большой, как для такого дома; проще было поверить, что мы вдруг перенеслись в парадный зал дворца какой-то королевы. Светлый мраморный пол, высокий потолок, серебристые обои с изящным голубым рисунком, жемчужные колонны, решетчатые окна, рассеивающие ровный холодный свет, белые стулья с высокими спинками, старинная оттоманка; в другом конце зала за волнами драпированной серо-голубой ткани виднелась обширная библиотека, а одна из стен была увешена большими портретами в старинных рамках. Портреты не были оживленными, но мастеру удалось запечатлеть лица так четко, будто бы с полотен на меня взирали живые люди.
  Мой взгляд застыл на одном из них. Сначала мне показалось, что я гляжусь в зеркало, но спустя мгновенье разница между мной и изображенной девушкой стала очевидна. Я подошла ближе. Мелким почерком в уголке было написано: "Элизабет".
  Взиравшая с портрета Элизабет лет пятнадцати-шестнадцати бесспорно была похожа на женщину, которой я помнила маму. Но без печати скорби, без следов мучения и без невыразимой грусти ее лицо казалось мне незнакомым.
  Было странно смотреть на черты, так сильно схожие с моими, при том, что я была напрочь лишена ее обаяния и чувственности женственных и как будто еще детских черт. Ее чистая молочная кожа с легким румянцем окаймлялась черной рекой волос, яркие губы плотно сжаты, брови - распахнутые в полете крылья черной птицы - слегка приподняты; она не выглядела печальной, но и не улыбалась. Похоже, художник запечатлел ее лицо в момент, когда она подняла на него смущенный взгляд. Я присмотрелась, - и тут же ощутила, что нет смущения в этом взгляде. Взгляд был мгновенный, он не мог длиться больше секунды, - полный глубины, и неожиданно детской наивности, широко распахнутые синие глаза искали ответов на вопросы - значимых, искренних - но не находили, и омутом затягивали на глубину, где страстная душа била крыльями, попав в невидимую сеть, где царила грустная нежность, где подводные скрытые надежды перетекали в невыразимый ужас, словно ей довелось узреть, как звезды падают во мрак. Как много чувств в этих глазах! Она звала... Звала в смятении, звала будучи самим сердцем юности, весенней капелью, зеленой скошенной травой под грозовым небом ...
  Сильная рука сжала мое плечо. Осознав, что давно не дышу, я сделала глубокий вдох.
  Вглядываясь в лицо Элизабет, я испытала нечто неописуемое, близкое к трепетному восхищению и внезапному потрясению. Я никогда не видела и никогда не увижу ничего более волшебного, чем ее взгляд.
  И стоило мне отвернуться, как сразу же возникло чувство, будто она уже опустила глаза, и этот взгляд больше не повторится. Я отошла на шаг, но не выдержала и обернулась. Портрет нанес еще один мощный удар, его секрет стал мне ясен: беглый поверхностный взгляд позволял видеть на лице изображенной девушки лишь робость и смущение, оставляя безмерный мир ее души сокрытым от небрежного зрителя.
  Фаррен обнял меня за плечи и помог отвернуться.
  В другом конце зала распахнулась дверь.
  Впечатление, произведенное на меня маминым портретом, оказывало еще слишком сильное влияние, чтобы я могла воспользоваться речью для приветствия, но, если бы дар речи у меня и был в тот момент, я непременно его лишилась бы под новым ошеломляющим впечатлением, которое оказывала неожиданная внешность моей бабушки.
  Появившаяся в зале женщина ростом была чуть ниже среднего, хрупкого телосложения, можно сказать миниатюрная; пышное аквамариновое платье с серыми вставками на корсете подчеркивало изящный, юношеский стан и дополняло впечатление королевской величественности, создаваемое обстановкой зала; королевской была и ее прическа - пепельные волосы пышно уложены вверх (эффектно пышно) и собраны в крупные завитки; бледная почти прозрачная кожа ничем не выдавала ее возраста, и если бы не залегшие тени вокруг глаз, я бы не поверила, что эта женщина может быть моей бабушкой.
  Все звуки, кроме ее тихих шагов, замерли. Она двигалась плавно, будто плыла, точно, как луна выплывает на небосклон, окрашивая все под собой в холодные оттенки.
  Фаррен убрал от меня руку - видимо, любое проявление чувств было несовместимо с присутствием бабушки. Единственным оставшимся чувством был трепет. Трудно объяснить, что именно заставило меня трепетать, наверное, это передалось мне от Фаррена, стоявшего вблизи и всем телом излучавшего благоговение.
  Фаррен осторожно подтолкнул меня вперед.
  - Анна, это твоя бабушка Салема.
  Она подошла ближе.
  - Анна. - Произнесла бабушка не низким и не высоким голосом. Ее хрупкая, будто восковая, рука взяла мою руку. Я не смогла понять, что выражает ее сдержанный взгляд. Пожалуй, слишком сдержанный для подобной встречи. Она легко и плавно вздохнула, и не задала ни одного естественного для таких обстоятельств вопроса.
  - Хорошо, что семья наконец-то в сборе, - ровно проговорила она. - Так и должно было быть.
  Это все, что она сказала, пока ее взор был обращен ко мне. Потом взор обратился к Фелиции.
  - Ты взволнована, - сказала ей бабушка. - Выступление завтра, но я все же надеюсь увидеть тебя, а теперь и Анну вечером на занятии.
  - Я ни за что не пропущу встречи с тобой, Салема. - Фелиция легко присела, исполнив реверанс, бабушка учтиво кивнула ей, и переключилась на внука. - Итон, твое решение остается прежним?
  Он не ответил, но они, кажется, друг друга поняли. Салема отступила и обвела нас взглядом.
  - Где Маргарет?
  - Она сегодня слаба, - пояснил Фаррен. - Я посчитал, будет лучше ей остаться внизу.
  Бабушка снова взяла мою руку.
  - Я рада, что ты теперь с нами, - сказала она тоном, не выражающим особой радости, но я уже догадалась, что это ее нормальный, повседневный тон.
  - Я тоже рада, бабушка. Для меня счастье обрести семью.
  - Зови меня Салема, в нашей семье обращаются по именам. И Фаррен, - она взглянула на него, потом бегло на мою одежду, - ты понимаешь, что нужно сделать.
  Салема отпустила мою руку, и поплыла обратно к двери.
  Как только дверь за бабушкой закрылась, общее напряжение как-то спало, по крайней мере, мне так показалось.
  Произошедшая сцена требовала разъяснений по всем ее пунктам, и я уже ожидала удобного момента засыпать Фаррена вопросами.
  Мы спустились в гостиную, Мэгги подала завтрак. Пока мы усаживались за стол, она расспрашивала, как прошло знакомство.
  Фаррен занял почетное место в торце стола, Мэгги села напротив него. Итон, вальяжно развалившись, постукивал вилкой по столу, он и Фелиция сидели напротив меня.
  Несколько узких рулетиков в моей тарелке содержали загадочную на вид начинку. Прозрачное желейное вещество - с перламутрово-голубым, розовым и зеленым оттенками в каждом рулетике соответственно - сперва показалась безвкусным, но потом проявился утонченный привкус, различный в каждом рулете. Такие тонкости вкуса были для меня новыми. Если придется завтракать так каждый день, в школу я вернусь изысканным гурманом.
  Порадовал кофе - кофе как кофе, - но знакомый вкус согрел душу теплотой, которой так не хватало во время этой трапезы.
  Всеобщая тишина за столом навязчиво намекала на дискомфорт, вносимый моим присутствием. Вот бы я умела заводить непринужденные беседы, чтобы разряжать обстановку в такие моменты! Но я, как впрочем, и остальные мои родственники, этим умением не обладала. Про себя я отметила первое наше семейное сходство, и украдкой стала поглядывать на Мэгги.
  Теперь, когда Мэгги не плакала, я рассмотрела ее черты: мелкие и пропорциональные, и абсолютно ничем не примечательные, стоило отвести взгляд - и ее внешность тут же забывалась. Потом я переключилась на Фелицию. Танцевальная легкость ее движений сильно контрастировала с манерой ее отца - его движения были лишены всякой легкости. Но Фелиция унаследовала от отца малоподвижность черт лица, - тонких и правильных, как у ее матери.
  Она перехватила мой взгляд.
  - Как тебе понравилась Салема? - спросила Фелиция, наливая себе сок, но пролила мимо стакана пару капель и тут же тихо шепнула "уло", с ее v-образного колечка сорвалась голубая вспышка - и пятно исчезло со стола.
  - Я впечатлена, - сказала я о Салеме, а заодно и об этой новой магии. - Она очень молодая. Мне хочется лучше узнать ее.
  - Салеме очень много лет, - сказал Фаррен, - мы с Элизабет были поздними детьми. В молодости она долго путешествовала, повидала мир, изведала тайны магии, которым обучает уже не одно поколение. Сегодня вечером Салема ждет вас с Фелицией. Ты многое поймешь.
  - Салема никогда не спускается вниз? - спросила я.
  - Нет. К сожалению. Впрочем, у мамы относительно многих вещей весьма своеобразные взгляды. Тебе некоторые из них могут даже показаться эксцентричными, но у Салемы есть право, или в любом случае, причины для этого. Как бы ни было, она самая уважаемая и самая старшая персона в Клаудфорде, хранительница магических традиций древнейшего рода, я не побоюсь заявить, что Салема внесла немалую лепту в развитие магии на мировом уровне, у нее обширные связи с Китаем, Индией, Кореей. Если бы в свое время она не пожелала закрыться от всего мира, положение резервации на национальном уровне было бы иным - у Салемы было достаточно возможностей добиться этого. Но, увы.
  - Почему Салема закрылась от мира? - мне было невдомек, как можно, имея столько возможностей, не пользоваться ими.
  - Ну, ты хочешь знать все и сразу, - Фаррен снисходительно улыбнулся. - Пока тебе достаточно знать, что твоя бабушка великая волшебница, и тебе предстоит брать у нее уроки, каких, я уверен, в твоей школе не преподают.
  Он занялся блинами в своей тарелке.
  - Анна, ты давно обучаешься классической магии? - Мэгги попыталась растянуть улыбку, которая по-прежнему не клеилась к ее запухшему от слез лицу.
  - Пять лет.
  - Значит, ты живешь в Англии всего лишь пять лет? У тебя хорошее произношение, акцент почти и не чувствуется. А где ты проводила каникулы?
  - Я всегда старалась найти работу на лето в Англии, чтобы оплачивать школьные расходы самостоятельно.
  - Правда? И кем ты работала?
  - Сначала продавцом в книжной лавке в Косом переулке, потом на ферме в Дартмуре.
  - На ферме? - эта новость вернула Итона из его внутреннего мира к нашему обществу. - Вот те раз. Вот бабушка-то порадуется!
  Фаррен помрачнел, и уже открыл было рот, наверное, чтобы приструнить Итона, но я и сама могла справиться.
  - Итон, у всех разные представления о работе на ферме. В Дартмуре находится единственный в своем роде питомник гиппогрифов. Эти магические существа плохо поддаются приручению, и чтобы этого добиться, человек постоянно должен появляться им на глаза, иначе гиппогрифы снова одичают. Мои обязанности не включали ничего постыдного, мне нечего скрывать от Салемы. Моей работой было посещать несколько раз в день загон с этими благородными животными, и произносить некоторые защитные заклинания над территорией фермы.
  - Ох, да. Простите, как же это я не знал о таких благородных животных.
  Свои слова я говорила прямо, но вполне в дружелюбном тоне, Итон же откровенно язвил.
  - Ты говорила о Косом переулке? - быстро вмешалась Мэгги. - Я слышала об этом месте, но не бывала. Это правда, что там живут только волшебники?
  С задержкой в пару секунд - мне они понадобились, чтобы вернуть голосу вежливость, исчерпанную последними словами Итона - я ответила.
  - Переулок действительно населен волшебниками. Но по соседству с книжной лавкой был кафетерий, там работал магл, его семья жила неподалеку.
  - Магл? - переспросил странным тоном Итон, затем он отложил приборы и вытер руки в салфетку; за все время, что мы сидели за одним столом он ни разу не посмотрел на меня. - Маглы - это очень интересно. Очень.
  Он встал, громко шаркнув стулом.
  - Итон, сядь! - грубо сказал Фаррен.
  - Зачем, папа? Я уже поел. Лучше пойду подстригать лужайки.
  Не спеша, абсолютно расслаблено Итон вышел.
  - Клоун, - зло прошипела себе под нос Фелиция, и тоже встала. - Мне пора на репетицию. Анна, я буду рада завтра увидеть тебя на концерте. Мама с папой тоже будут. Надеюсь, ты не против балета?
  - Я никогда не видела балетных танцев, но с радостью посмотрю.
  С недавних пор мне нравились танцы, но обрадоваться приглашению я еще не успела - слишком свежи были в моей памяти слова и тон Итона, да и сама Фелиция явно не успела поостыть, и лишь прикрывалась внешней вежливостью.
  Она попрощалась и ушла.
  Фаррен потупился в одну точку на столе. Мэгги сидела напротив, сложив руки на колени, и, казалось, замерла. Они одновременно подняли друг на друга взгляд, - со стороны Фаррена взгляд был холодным и неуместно презрительным.
  - Я поговорю с ним, - тихо сказала Мэгги и вышла.
  Словами "мне было неловко" этого не передать.
  - Я сказала что-то не то? - спросила я.
  - Конечно нет. - Фаррен перевел на меня взгляд и сразу же переменился в лице. - А знаешь, давай мы с тобой прогуляемся. Я поближе познакомлю тебя с городом, если ты, конечно, не хочешь отдохнуть с дороги.
  Отдыхать мне не хотелось. Как только мы вышли за калитку, дядя предложил мне взять его под руку. Благодаря его росту, я, хоть и сама была выше среднего, казалась маленькой и хрупкой, и пыталась понять, нравится мне это новое ощущение или нет.
  Мы не спеша спускались по улице залитой утренним солнцем. Воздух по-прежнему был свежим, но уже не таким влажным. Плохое настроение улетучилось, но вопросы остались.
  - И все-таки, что так расстроило Итона? - спросила я, поглядывая на дома и раскидистые сады по обеим сторонам улицы. - Мне нужно знать, я бы не хотела смущать его своими словами или...
  - Ты никого не смущаешь. Итон должен понимать, что ты впервые в Клаудфорде, а до этого твои представления о волшебном мире воспитывались в окружении классической магии. Я думаю, его расстроило, что ты упомянула слово "магл", то есть "простец".
  - А что в этом такого?
  Фаррен снова снисходительно улыбнулся.
  - Ну, это не совсем верный термин.
  Повисла пауза, заполненная моим раздражением, - мне казалось, он ждет пока я стану выспрашивать.
  - Тогда расскажи мне как верно, - сказала я.
  Он снова улыбнулся, на этот раз более довольно, чем снисходительно.
  - Ты, наверное, слышала об экспериментальной магии.
  - Да, но, честно говоря, не имею и малейшего представления об этом.
  - Это легко исправить. Экспериментальная магия - это не просто набор применимых принципов, отличный от классической магии; это взгляд на жизнь и магию в целом, это мировоззренческая система, обращенная взглядом не ко временам, когда правительство было вынуждено прибегнуть к ограничивающим мерам для пресечения зла, а ко дням первоначальной гармонии и мира между волшебными людьми и инженами, то есть маглами, как ты говоришь. Эта гармония была утрачена много сотен, и даже тысяч лет назад, но некоторые хранили ее, как последний огонек надежды, даже в самые суровые времена находились те, кто ценою жизни берег очаг истины, передавая ее из поколения в поколение. Так, Анна, твоя бабушка принадлежала к древнему роду, который скрывался в Крепости под облаком, претерпевая лишения, ради сохранения не простого набора навыков, а целого мировоззрения. Илиарат, илиарат Тиковерне, - так называется та истина, на которой построена вся экспериментальная магия.
  Наш разговор протекал среди извилистых улиц и светлых площадей, мы шли не спеша, время от времени отвлекаясь на комментарии Фаррена относительно домов, горожан, памятников и исторически важных улиц. Когда же Фаррен возвращался к рассказу о магии, он приобретал довольный вид, ему нравилось говорить, а мне нравилось слушать то, о чем я раньше и помыслить не могла.
  Так я узнала, что в древние времена мир не был разделен на два. Волшебники и неволшебники жили, как говорил дядя, в гармонии. Илиарат называет волшебников асмандами, в изначальном общественном строе они использовали свою волшебную мощь для защиты неволшебных людей - инженов - мудрецов и изобретателей. Одни нуждались в других, так как магия - сила, часто способная ослеплять тех, кто ею обладает, и останавливать прогресс; как раз прогрессом занимались инжены, в то время как асманды применяли свою силу для созидания новшеств и усовершенствований вводимых инженами. Но однажды среди асмандов восстал маг, пожелавший объединить волшебников в одно отдельное общество, создать империю, в которой асманды правили бы, а инжены подчинялись. Этого мага звали Вирум - первый Черный Маг. Он отравил умы волшебников льстивой ложью. Пролились реки крови, и он добился своего. Именно Вирум первым изобрел деление на магов и простецов, высших и низших; он специально ввел эти слова в культуру новой империи, чтобы волшебники навсегда забыли о прежней гармонии.
  - Я ничего об этом не знала! - возмущенно воскликнула я.
  - Разумеется, ты не знала. Министерство тщательно следит, чтобы эта река не покидала своих берегов.
  Мы стояли на возвышенности, я перехватила взгляд Фаррена на город; утопая в лучах солнца, Клаудфорд действительно походил на серебрящуюся реку среди зеленых лесных берегов; но больше всего впечатляло мерцание - то тут, то там разноцветные вспышки магии, как будто в серебре сияют самоцветы.
  - Если народ узнает истину, грядет революция, - сказал Фаррен. - Не думаю, что таковая революция в наше время принесет желанную гармонию. Так что, остается лишь ждать, и в ожидании хранить очаг.
  - А почему такое название - илиарат?
  - Название это пошло с тех же древних времен. Когда еще был жив Вирум, среди угнетенных, порабощенных инженов поднялся бунт. Конечно, они не могли превзойти асмандов в силе, восстание было быстро подавлено. Но среди инженов были те, кто взывал к разуму волшебников и памяти не войной и местью, а словами, убеждая восстановить мир. Среди этих мудрецов была некая Илиара Тиковерне. Она собрала всех, кто пожелал последовать ее миротворческим речам, - как из инженов, так и из асмандов, - и увела их в дальние земли. Их было не много, но они были первыми хранителями очага, хранителями единства между асмандами и инженами. В последствии их система убеждений понесла название "илиарат". До сего дня илиарат ожидает времен, когда мир будет готов к воссоединению: асманды и инжены вновь станут одним обществом.
  Фаррен вел меня к центру города. Вдруг меня осенила догадка.
  - Значит, в Клаудфорде, магл... неволшебники в курсе о магии?
  Революция сейчас происходила в моей голове: как вообразить несколько тысяч маглов осведомленных о магическом мире, при том что до своего приезда в Клаудфорд я и десяти таких не видела?!
  - Конечно, и во многом помогают асмандам. Здесь мы не говорим "неволшебники". Мы ведь называем людей не по тому, кем они не являются, а по тому, кто они есть. Илиарат был храним инженами и асмандами в равной мере. Здесь мы приближаемся к обществу, каким оно должно быть. Мы делаем шаги навстречу переменам, навстречу миру, даже ценою свободы и жизни. Нам приходится единодушно хранить тайны, и действовать только сообща. Иначе, Министерство никогда не позволило бы инакомыслящим пользоваться такой свободой и привилегиями, которыми были наделены мы. Но, к пребольшому сожалению, не всем так дорог мир. Есть те, кому своеволие и личная слава ценнее чужих жизней.
  Почувствовав, что Фаррен остановился, я оторвала взгляд от светлых камней под ногами: мы стояли у широкой площади, усыпанной темно-серыми булыжниками. Площадь ограждали предостерегающие надписи - запрещено убирать и перемещать камни и как-либо преображать это место.
  - Руины древней Крепости-под-облаком - язва на теле города, незаживающая язва, - лицо Фаррена помрачнело.
  - Как это случилось? - один взгляд на руины вызывал во мне глубокое сожаление о чем-то нелепом и непоправимом.
  - Правильнее спросить - по чьей вине это случилось, - взгляд Фаррена угрюмо перебирал каждый камень разрушенной Крепости. - Это случилось, когда илиарат впервые за тысячи лет был более близок к своей цели - объединению. Великобритания вполне могла бы стать первым государством, объединившим два мира, образцом для всех народов. Клаудфорд признали важным институтом магии, Министерство давало нам все больше привилегий, наши ученые своими самоотверженными трудами добились доверия правительства. Мы предложили ряд законопроектов, позволяющих продвинуть некоторые пункты илиарата в общеобразовательную систему - малый шажок, но тем не менее небывалый скачек вперед на фоне многовековой истории. К нашему мнению стали все чаще прислушиваться. Казалось, вот-вот Министерство согласится начать подготовку общества к объединению - ясно, что это заняло бы не один десяток, а того и сотню лет - взамен на наше терпеливое ожидание, и подчинение ряду законов. Но маленькая группка людей - не больше двух дюжин - собравшихся вокруг безумца, предали илиарат, преступив запреты Министерства. Все до единого погибли, кроме их предводителя, но о его причастности тогда никто не подозревал. Видишь ли, Анна, по вине одного может пострадать весь мир. Так вот, в наказание Министерство разрушило многовековую Крепость. Трагично созерцать развалины древних стен. Но намного трагичнее созерцать развалины многовекового труда, многовековых стараний, потраченных на преодоление пропасти между двумя мирами.
  Чем больше Фаррен углублялся в трагедию рассказа, тем сильнее он сжимал мою руку под своим локтем. В конце концов мне стало жутко не от вида развалин, а от неких зловещих нот в его голосе и взгляде. Я все пыталась придумать предлог, как увести его, но окончательно окаменев, Фаррен даже не двигался с места, а мои попытки вырвать руку, он, кажется, и не замечал.
  - Фаррен, давай уйдем, - в итоге сказала я.
  - Ты хочешь уйти?
  - Да, и поскорее.
  - Почему?
  - Это место навевает тоску, оно высасывает радость.
  - Тебе было радостно?
  - Я... я хочу поскорее уйти.
  - Ты не ответила.
  - Да, конечно я рада. Еще несколько месяцев назад я и мечтать не могла о родственниках. А сейчас у меня есть семья. Но я очень устала, а это место... заставляет меня думать о том, какими ужасными могут быть ошибки одного человека.
  Фаррен взглянул на меня в плохо понятном восторге и наконец-то повел меня по улице в направлении дома. Он что-то говорил о том, как важно учиться на чужих ошибках, но в тот момент я вспоминала о Кристине Фаннинг - маленькой девочке, по вине которой целый класс едва не получил пожизненные увечья. С тех самых пор я часто с леденящим ужасом размышляла о разрушительности и необратимости последствий человеческих ошибок.
  - Ты, кажется, меня не слушаешь, - заметил Фаррен. - Спишем это на усталость.
  Мы как раз проходили возле парка. В одном из маленьких домиков, сильно отличавшемся от других - он был деревянный и больше походил на избушку - активно и шумно шел ремонт. Чей-то звонкий голос отвлек меня от унылых мыслей.
  - ...эту вывеску делал еще мой дед! - бойко возмущался женский голос с американским акцентом.
  Ей видимо кто-то ответил, кого слышно не было, она тут же снова воскликнула.
  - К черту ваши штрафы! Маглы они или инжены? Не все ли равно! А идите-ка вы с вашим штрафом...
  Она весьма точно указала "адрес".
  Мы прошли мимо. Я невольно улыбнулась, осознав, что еще полчаса назад сама не понимала всей сути слова "магл".
  - Постой, я чуть не забыл, - Фаррен вдруг остановился. - У тебя же вечером встреча с Салемой.
  Он сменил направление и перешел к противоположному тротуару. Увидев, куда он ведет меня, я попыталась затормозить, но Фаррен потянул меня вперед, точно локомотив пустую тележку.
  - Ты ведешь меня к салону платьев! - сказала я, и подумала, не применить ли магию, чтобы освободить руку.
  - Ну да, я хочу сделать тебе подарок.
  Почему-то это повергло меня в панику. Я стала приводить аргументы почему не стоит этого делать, Фаррен лишь рассмеялся, и сказал, чтобы я не болтала чепуху.
  - Ты, верно, не заметила, что Салема была удивлена твоим видом. Это одна из ее причуд - женщины в нашей семье должны ходить в платьях, по ее мнению, это подчеркивает и напоминает окружающим, что мы из знатного рода. Согласна ты с этим или нет, но вечером у тебя с ней встреча, так что лучше тебе прийти в надлежащем виде.
  - Думаю, бабушка не откажется от меня, если я один вечерок похожу как есть.
  Фаррен рассмеялся.
  - Ты так легко соглашаешься расстроить бабушку? - он продолжал тащить меня, а я была готова рыть ногами тротуар лишь бы не идти.
  - Я не виновата, что такие вещи кого-то расстраивают.
  Мысленно я добавила, что если бы Салема хоть изредка выходила из дома, может быть, ее взгляды на одежду давно изменились бы.
  - Правда, Фаррен, я в состоянии покупать себе вещи. Я вернусь завтра и куплю платье, если это так необходимо. Только не сейчас. Я устала.
  - Ты упрямая, - он снова снисходительно улыбнулся. - Надеюсь, скоро это у тебя пройдет.
  Надеюсь, не пройдет, - подумала я. Обеспечивать себя самостоятельно мне нравилось, и я целиком довольствовалась тем, что не завишу ни от кого. Хотя, нужно признать, денег, оставшихся от работы в издательстве, было не так и много, а мне еще предстояло жить целое лето, и надо было оплатить обратную дорогу, не говоря уже о предстоящем учебном годе. Нет, на лето точно нужно подыскать работу.
  Дома нас встретила Мэгги, вид у нее был уставший, как, неверное, и у меня. Она сказала, что Салема отменила встречу. Мое внутреннее "я" с облегчением вздохнуло, услышав эту новость, а внешнее вежливо поблагодарило дядю и тетю за все, и объяснило, что я хочу отдохнуть с дороги в своей комнате. Поднимаясь по лестнице, я намеревалась проспать до утра. Утомленная бессонной ночью, избытком впечатлений и не меньшим избытком вопросов, ожидавших ответа, я рассматривала сон как единственный выход из разгулявшегося в моем разуме хаоса.
  В комнате было светло, даже слишком светло. Кажется, сами стены излучали бледное сияние. При других обстоятельствах я не смогла бы уснуть в таком ярком освещении, да еще и днем, но сил у меня оставалось лишь на то, чтобы в очередной раз удивиться прозрачному шкафу и кровати без ножек (присмотревшись, я обнаружила, что ножки все же когда-то у кровати были, но их спилили); отметить каким странным черным пятном я должно быть выгляжу лежа в белоснежной постели посреди белоснежной комнаты; плавно повернуть голову в сторону большого окна и уже сквозь сон увидеть колышущиеся верхушки деревьев в саду и вдалеке на возвышенных холмах чернеющую линию мрачного леса - он следит за мной, как армия врага поглядывает свысока, только и ждет заманить меня в тенистый мрак...
  Сон был крепок и безмятежен. Ночью сквозь сон мне показалось какое-то движение возле моей кровати, я по привычке привстала и протянула руку задернуть полог, но никакого полога не было, рука провалилась по воздуху, я потеряла равновесие и скатилась с низкой постели на пол. Мне все еще сильно хотелось спать, и несколько минут я просто лежала на полу, убеждая себя, что не так уж это и неудобно. Правда, потом стало прохладно. Я сладко зевнула, заглотнула черную прядь растрепанных волос, вытащила ее изо рта, затем перелегла на теплое мягкое ложе. Сонным взглядом я обвела луну-половинку, серебрящуюся листву в саду, крыши домов, спящий город, вокзал вдалеке, алую дымку на горизонте... надо мной пролетела сова... мои веки сомкнулись.
  Следующие три секунды мой разум судорожно соображал, где проходит граница между сном и действительностью. Я вскрикнула и вскочила на ноги. Голова тут же закружилась, я испуганно опустилась на пол.
  Стен не было! Моя кровать стояла на квадратной непрозрачной площадке под открытым небом.
  Взбодрившись быстрее, чем когда-либо в жизни (за исключением случая, когда дриада, пока я спала, подвесила меня верх ногами к дереву), я стала осматриваться. Вид звездного, безмерно широкого неба еще сильнее вскружил голову; я попятилась и прижалась спиной к кровати. Что за чудеса?..
  Стараясь дышать глубже, я пришла к открытию: воздух не так и свеж, как для открытого пространства, и мне достаточно тепло.
  С моего места был виден весь город. Извилистые улочки спускались вниз от нашего дома к центру города, во дворах и в окнах вспыхивали разноцветные огоньки магических вспышек, создавая странную иллюминацию, ночные птицы время от времени беззвучно двигались над лунным пейзажем, вот мимо дома прошла парочка под руку...
  Ползком я подобралась к краю непрозрачной площадки. На самом краю я стукнулась лбом о что-то невидимое и плоское. Теперь до меня дошло: стены были заколдованы так, чтобы отображать все происходящее вне дома. И стены, и поверхность мебели. Все, кроме кровати и пола.
  Я обнаружила, что сижу с открытым ртом.
  В этих стенах была заключена поистине ошеломляющая магия. И сразу же пришла догадка: об этой магии никто не знает. Иначе Фаррен предупредил бы меня.
  Я перебралась в постель.
  Теперь от стен этой комнаты к моему сердцу мягко, плавно и доверительно потянулась тонкая нить, - мне открылась тайна Элизабет. Наша первая общая тайна.
  Еще долго мой взгляд неотрывно созерцал разноцветно мерцающий ночной город, пока сон снова не одолел меня.
  Этой ночью кто-то очень важный стал на шаг ближе.
  ***
  
  Утром я проснулась рано, и долго описывала в дневнике все последние школьные события. После я захотела выложить некоторые книги из сумки, но подходящего места для них не было, пришлось сымпровизировать, и в результате на стене у кровати висела полочка из нетающего льда. Я обвела взглядом все еще отображавшие город стены, и подумала, что прозрачная полочка, весьма хорошо вписалась в интерьер.
  Выложив на плод своей импровизации книги, я заметила на полу конверт. Выпал из дневника. За неделю до отъезда со школы я получила письмо с предложением работы из Дартмура: владельцы фермы опять куда-то уезжают на все лето и им нужен человек для присмотра за животными; как и прошлый раз, работу обещали хорошо оплатить. На размышления мне дали две недели, то есть до следующей пятницы мне нужно дать ответ.
  Сперва я не придала особого значения этому предложению. Теперь же, проснувшись утром отдохнувшей, но со вчерашним чувством душевного дискомфорта, я убедилась, что его причина была не в усталости. Дело в сомнениях. Стоит ли мне оставаться в Клаудфорде на все лето?
  Вчера Фаррен спросил, испытываю ли я радость, ответила я не вполне честно. Мои чувства слишком насторожены; в этом новом, еще непонятном мире мой разум побуждает быть начеку.
  Я расчесала волосы, переоделась, подошла к незримым стенам, - горизонт еще был растушеван утренней влагой, но улицы, убегающие вниз со склона, где находилась моя смотровая площадка, уже залиты приветливым солнечным светом.
  В этой волшебной комнате казалось, что не я смотрю на город, а он внимательно разглядывает меня, изучает и, замерев в тишине, готовит обо мне выводы. Какой миролюбивый пейзаж... Интересно, здесь бывает гроза?
  Волшебные стены уносили мою мысль ввысь и вдаль, заставляли взглянуть на мир широко, масштабно, сквозь тысячи лет, осмыслить начало двух миров, раскол, илиарат; открытый пейзаж наводил на мысли о Крепости, о начале времен... Короче, делал все возможное, чтобы оторвать от насущных вопросов.
  Я закрыла глаза. И тут же в разуме зароились образы вчерашнего дня, абстрактные представления о прошлом семьи, странные детали событий, вопросы, вопросы... Вопросов было так много, что мне казалось, я сама сплошной вопрос и неясность.
  Я прижала холодные пальцы ко лбу и сильнее зажмурилась. Избыток необъяснимых воспоминаний не давал расслабиться: анонимное письмо об Элизабет, повторившийся сон с просьбой отыскать кого-то, слезы Мэгги, выпады Итона, портрет Элизабет, необъяснимая сдержанность Салемы, которую, кажется, вообще никак не впечатлила новость о ее дочери... Я снова разгадывала ребус, как полгода назад разгадывала тайну Мельницы.
  И все же у меня есть причина оставаться здесь. Хоть я совсем не так представляла родственную встречу, я отчетливо помню, что меня привел в этот дом не столько поиск семейного очага, как желание узнать маму.
  В коридоре послышались шаги. Я открыла глаза и увидела перед самым носом белую стену. Мой мир заметно сузился. После бескрайнего, исчезнувшего вмиг простора, комнатка в белоснежных стенах выглядела просто крохотной. Дверную ручку дернули, я поспешила открыть дверь.
  - Мэгги?
  Жизнь в этом доме обещает еще долго изобиловать неожиданностями - Мэгги принесла завтрак на подносе.
  - Мы с Фарреном подумали, ты захочешь поспать подольше, и позавтракали без тебя. Фелиция ушла в школу, она уже готовится к выступлению. Так что вот...
  Я приняла поднос из ее рук, и пригласила в комнату. Выглядела Мэгги растерянной, я же напротив почему-то ощущала бодрость, хоть и была удивлена неожиданным жестом заботы. Я присела на низкую кровать, но так было неудобно, и я взобралась на комод. Мой завтрак представлял собой два чудных треугольных гренка - ярко малиновый и ярко голубой, несколько кусочков грейпфрута и кофе.
  - Ты ее починила? - Мэгги удивленно посмотрела на стену возле моей кровати. - Я хотела сказать, где ты взяла эту полочку?
  - Сама сделала. Это нетающий лед.
  Мэгги неловким движением заправила темную прядь за ухо.
  - У Элизабет была такая же книжная полка, на этом же месте, - рассеянно сказала она и села на стульчик возле туалетного столика.
  - Мама любила читать?
  - Да, у нее было много книг.
  - Она увлекалась наукой?
  - Это были художественные книги. Как тебе спалось здесь?
  - Просто замечательно, - я стала отдирать мякоть грейпфрута от кожуры, - постель очень удобная. Фаррен сказал, вы не открывали эту комнату с тех пор, как мама исчезла.
  - Да, здесь все сильно напоминало о ней.
  - Мама сама выбирала мебель? Ей нравился белый?
  Мэгги пожала плечами.
  - Я никогда не спрашивала, почему она выбрала белый. Хотя это было странно. У Элли было много причуд.
  - Вроде прозрачного шкафа и кровати без ножек? - я улыбнулась Мэгги, но она как раз перевела взгляд себе под ноги.
  - Да, это тоже странно, - сказала она.
  Я откусила хрустящий голубой гренок с выраженным привкусом смородины, и пока Мэгги не смотрела, попыталась понять по ее лицу, что же она чувствует: ее маленькие глаза беспокойно бегали, тонкие губы подергивались в слабой улыбке каждый раз, когда она встречалась со мной взглядом, но тут же и опускала глаза, при этом все остальные черты оставались непроницаемы и неподвижны, - видимо, влияние продолжительной жизни с Фарреном. Потом Мэгги посмотрела в окно, где-то там ее взгляд затерялся, она задумалась.
  Нужно было что-то сказать, но я совершенно не знала женщину, что так заботливо принесла мне завтрак, и понятия не имела, о чем с ней говорить. Вот я и жевала гренок. Молча.
  - Я помню день, - заговорила Мэгги, не отрывая глаз от окна, - когда Элизабет затребовала внести в проект дома окно на всю стену. Это был тот редкий случай, когда Форестеры пригласили меня в гости, они жили еще в старом поместье. Салема категорически отказала просьбе Элизабет - зачем делать окно таким большим, что любой проходящий по саду или вдоль изгороди сможет видеть девичью комнату, как открытую сцену?
  Грызнув еще раз смородиновый хлеб, я посмотрела вниз из окна. Действительно, из сада, расположенного на взгорке, можно было увидеть всю комнату.
   - Салема, какой бы непреклонной она не казалась, в конце концов уступила упрямству дочери. В последний момент Фаррену пришлось переделать проект.
  - Дом проектировал Фаррен?
  - Да, сразу как только приехал из Китая. Он не рассказывал?
  - Мы вчера мало о чем успели поговорить. Так дядя бывал в Китае?
  Мэгги улыбнулась. Впервые это было похоже на настоящую улыбку.
  - Он провел там свою юность.
  - А мама тоже бывала в Китае?
  - Нет. Фаррен уехал к родственникам своего отца Ллойда Форестера, сразу после того, как Салема второй раз вышла замуж. Говорят, Ллойд был благородным человеком, - еще бы! Салема ни за что не породнилась бы с тем, кого считала ниже себя. Но Форестер умер от сердечного приступа. Джим Фрай тоже был из знатного рода, но оказался лжецом и транжирой. Фаррену он сразу не понравился. Не понравился до такой степени, что он счел лучше уехать навсегда, чем когда-либо взять фамилию Фрай. Подумать только, - очаровано произнесла Мэгги, - Фаррену было всего девять, а он уже был непоколебим, как мир. - Она перевела дыхание и вернулась к рассказу. - Поэтому - из-за отчима - Фаррен написал письмо двоюродному деду, чтобы тот приехал и забрал его. Фаррен вернулся, лишь когда Джим умер. На родине Фаррена ждал злой сюрприз: перед смертью Фрай проиграл родовое имение Салемы какому-то темному магу из Уэльса.
  Мэгги встретилась со мной взглядом, и снова опустила глаза под ноги, в очередной раз заправляя волосы за ухо.
  - Прости, наверно неприятно такое узнать о дедушке, - ее взгляд случайно пробежал по моей тарелке, и там остановился. - Ты даже гренок ешь, как ела Элли!
  Мой гренок был надкушен с трех уголков, так мне всегда было удобно есть.
  - Ты действительно очень на нее похожа, по крайней мере внешне. Только... Взгляд, у тебя другой взгляд, Элизабет не так смотрела, она часто опускала глаза, от чего выглядела смущенной. Многие считали ее скромной и робкой.
  - А это было не так? - мое сердце заволновалось, казалось, вот-вот слова Мэгги нарисуют важный штрих в моем мысленном образе Элизабет.
  Мэгги невесело улыбнулась куда-то в пол.
  - Мне, как подруге, было положено знать ее чуть-чуть лучше.
  Толи волосы и правда ей мешали, толи по какой другой причине, она очень часто то убирала прядь за ухо, хотя она тут же падала на лицо, то убирала челку с глаз, тоже без особого результата. Но в остальном выглядела довольно спокойной, даже как-бы замершей, от вчерашней чувствительности не было и следа. Я ожидала, что она продолжит говорить о характере Элизабет, но Мэгги вернулась к предыдущей теме.
  - Когда Фаррен вернулся в Англию, Элизабет была в Хогвартсе, далеко от горя матери. Салема оказалась в безвыходном положении. Новые владельцы позволили ей остаться в поместье на пару недель, пока она не найдет новое жилье, но она не смога бы его найти - Фрай не только проиграл поместье, но и оставил приличный долг. Как раз в этот период разрушили Крепость. Тогда и вернулся Фаррен. К тому времени Ланэд - двоюродный дедушка Фаррена - уже умер. Еще с молода он был болезненным, своей семьи не имел, а умирая, все свое небольшое имение завещал Фаррену. Этого хватало, чтобы оплатить семейный долг, но не чтобы вернуть поместье. При помощи магии он построил этот дом, Салема заколдовала второй этаж, продублировав часть старого поместья, и закрылась там. Ей так и не удалось смириться с тем позором, которым Фрай покрыл ее род.
  - Она ни разу не выходила из дому? - удивилась я.
  - Несколько раз выходила. А с тех пор, как Элизабет исчезла - ни разу. И ни разу не упомянула о дочери. Думаю, она тяжело переживала утрату, но каждый проходит горе по-своему. Мы стараемся не напоминать ей об Элизабет, всем нам следует считаться с возрастом Салемы и беречь ее слабое сердце.
  - Сколько Салеме лет? Выглядит она очень молодо.
  - Ну, хранительнице магических тайн древнего волшебного рода положено применять некоторые тайны исключительно к себе, - Мэгги улыбнулась, я обратила внимание, что сама она, как, впрочем, и Фаррен, тоже выглядят очень молодо. - Салеме девяносто девять, она поздно вышла замуж, Фаррен был поздним ребенком.
  - Как бабушка и мама ладили? - рассчитывая на длительный ответ, я забросила в рот остаток гренка.
  - Вполне терпимо.
  Мэгги замолчала, мне пришлось, не пережевывая, проглотить большой кусок, чтобы пауза снова не прервала беседу.
  - Салема была хорошей мамой? - спросила я, подавляя град слез - гренок поцарапал горло.
  - Она всегда была сдержанной, но, думаю, да, она вполне хорошо относилась к детям.
  - А Джим? Дедушка не обижал маму?
  - Нет, он вообще редко бывал дома. В любом случае Элизабет никогда не жаловалась.
  - А друзья? У мамы были друзья в этом городе?
  - Она была не общительна, очень молчалива. Хотя в городской школе она, кажется, находила общий язык с ребятами, но весь ее класс погиб при взрыве.
  Мэгги отвечала коротко и сдержанно. Было похоже, что я ее допрашиваю. Нужно объясниться, подумала я.
  - Еще перед тем, как попасть в Клаудфорд, я часто думала о маме, о жизни, что была у нее когда-то в Англии. Я почти не помню маму. Не удивляйся, если я задаю много вопросов, просто...
  - Я понимаю. Но, к сожалению, у меня нет многих ответов, как и у тебя, как и у Фаррена. Элизабет хорошо скрывала свои чувства и замыслы от других.
  И тон, и содержание последней фразы зацепили меня за живое. Мне было хорошо известно, как иногда трудно хранить тайны, и быть за это призираемой.
  - Может, у Элизабет были причины скрывать что-то от других?
  Наверное, я сказала это слишком холодно. Глаза Мэгги сверкнули.
  - Анна, я была ее лучшей подругой. Если она скрывала что-то от меня, то это не моя вина.
  - Я не хотела тебя обвинять. Просто я пытаюсь понять... Я не могу понять почему она исчезла.
  И опять неловкая пауза. Я прощена или нет?
  Мэгги встала и подошла к двери, я подумала, она сейчас уйдет. Волосы скрывали ее лицо, она просто стояла перед дверью.
  - Я тоже пыталась понять, - спокойным голосом заговорила Мэгги, и убрала прядь за ухо. - Когда мы получили от тебя письмо, я вспоминала, и все думала, думала... Конечно, Элизабет часто грустила из-за родственников. Не то чтобы ее обижали, или как-то плохо обращались с ней, просто она, казалось, не вписывается в круг своей семьи. На фоне чопорной Салемы она смотрелась просто неуклюже, все время что-то разбивала, роняла, в этикете совсем не разбиралась. Фаррен, как ты поняла, с ранних лет многим пожертвовал ради семьи, у него уже была ученая степень, он подавал большие надежды. Способности Элизабет были более, чем посредственны, Салема даже постыдилась отправить ее в местную школу, и отослала подальше, в Хогвартс. Может, все это расстраивало Элизабет, и жизнь в Клаудфорде казалась ей унылой. Возможно, из-за этого она и бросила все. Не знаю. И уже не узнаю.
  Мэгги заметила, что я уже не ем, взяла мой поднос и на самом пороге вдруг добавила.
  - Если хочешь совет - не трать время на то, чего нельзя понять. Нам нужно жить сегодняшним днем, и стараться вспоминать лучшее, стараться хранить чистую память о ней. - Ее губы дрогнули, словно она собиралась заплакать, и она быстро вышла.
  Мне же, вопреки всему, что я услышала, плакать не хотелось.
  День стоял солнечный. Верхушки деревьев за окном задорно поблескивали золотом, ветер игрался с опавшими лепестками цветущих яблонь, по ветвистым кронам сновала рыжая белка. Я подошла ближе к окну, белка заметила меня и спряталась за ствол.
  Действительно, зачем нужно было такое огромное окно, если всю округу можно было наблюдать благодаря волшебным стенам?
  Спустя четверть часа по уходу Мэгги я спустилась вниз. Во всем доме было тихо, я вышла во двор. Зеленые высокие фигуры из цветущих роз отбрасывали длинные тени. За калиткой улица искрилась утренней позолоченной влагой и казалась теплой по сравнению с прохладным тенистым двором. Самое время исполнить вчерашнюю просьбу Фаррена, подумала я, и вернулась в комнату за деньгами. Родственников в доме по-прежнему не было слышно. Чудесная возможность самостоятельно прогуляться по городу.
  Извилистая улица скоро привела меня к центру города. Я нашла магазин с платьями. Приветливый продавец с раскосыми глазами сразу ожил при моем появлении.
  - Мисс Форестер! Вы Анна, я вас узнавать, - его рот растянулся в улыбке, обнажив широкую щель между передними зубами.
  - Мистер Чжоу, - я прочитала на бейдже. - Моя фамилия Фрай, но зовут меня действительно Анна. Как вы узнали?
  - О! Я запоминать. Вы вчера проходить мимо с ваш дядя Фаррен. Платье! Выбирайте платье!
  Вид витрин заставил глаза разбежаться. Разнообразие представленных мне стилей, форм, цветов и тканей могло поразить даже самое изощренное воображение. Здесь были костюмы всех известных и неизвестных мне национальностей, соответствующие разным эпохам, и рабочие, и бальные, и маскарадные, и униформа. Мне уже подумалось, что я и до вечера не найду то, что мне нужно, но суетливый продавец тут же зажужжал вокруг меня, предлагая всевозможные варианты покроя, ткани, магических дополнений и прочего. Магические дополнения? О, да, затараторил продавец, в его магазине найдется одежда меняющая цвет в зависимости от пожелания ее хозяина, меняющая фасон в зависимости от поры года, одежда стройнящая, ровняющая осанку, и даже способствующая левитации; особенно впечатлило меня платье, которое могло трансформироваться в десять других нарядов - от пижамы до делового брючного костюма.
  Мистер Чжоу с энтузиазмом презентовал аксессуары, не менее магические нежели прочие его товары; мне пришлось прервать его, напомнив, что именно я ищу. Спустя пару минут, я примеряла темно-зеленое длинное шерстяное платье, самого простого, хоть и немного старинного покроя, без всяких там рюшей, бантиков и узоров; облегающее до талии и свободное к низу.
  Я покрутилась перед зеркалом. Мистер Чжоу объяснил, что благодаря магическим свойствам ткани, платье не нуждается в стирке, никогда не деформируется, и ткань реагирует на смену погоды: в жару делается тонкой и прохладной, в холод - наоборот согревает. Короче, платье на всю жизнь и на все случаи.
  Платье мне нравилось, но цена заставляла сомневаться. Потом я представила, как удобно будет прятать в расклешенный рукав волшебную палочку, чаша весов колыхнулась в сторону платья, и я торжественно заявила: "беру".
  Прежняя одежда снова была на мне, мистер Чжоу завернул мою покупку, я протянула ему деньги, и вдруг он протестующе замахал руками.
  - Нет, нет! Мистер Форестер сам оплатить! Сказать, деньги не брать у вас. Вы только выбрать!
  - Что? Когда?
  - Вчера, мисс. Ваш дядя заходить вечером, мы договариваться, чтобы я помочь вам выбрать платье.
  Я же вчера объяснила Фаррену, что не могу принять такой подарок! Выходит, выслушав мои объяснения, он сделал понимающий вид, а сам поступил по-своему?
  Не привыкшая ни к подаркам, ни к тому, чтобы на меня давили, я решительно вернула платье продавцу.
  - Простите, мистер Чжоу, за неудобство. Я не буду брать платье. Еще раз извините.
  Сконфуженная и расстроенная я быстро вышла на улицу.
  - Анна! - Фаррен неожиданно возник рядом и подобно грозовой туче заслонил от меня солнце. - Ты почему не сказала, что уходишь?
  - Никого не было дома, - я отошла, чтобы он не нависал.
  - Больше не исчезай вот так. Я волновался, когда не смог тебя найти. Нужно было предупредить.
  - Я же сказала, никого не было...
  -Ты не можешь уходить... - он повысил голос, я мгновенно среагировала на перепад громкости и перебила.
  - ... без разрешения? Ты это хотел сказать?
  Он вздохнул, и продолжая хмурить густые черные брови, сказал уже тише.
  - Всегда предупреждай, когда куда-то идешь. Я не переживу, если еще и ты исчезнешь.
  Меня кольнула совесть. Действительно, нужно было хотя бы оставить записку.
  - Извини. Я привыкла быть самой по себе. Видимо, жизнь в семье мне еще мало понятна, - я улыбнулась в попытке разогнать его хмурость.
  - А как же твоя прежняя семья? Разве ты не предупреждала родителей, уходя куда-то?
  Лучше бы ему не знать, как мало смысла в слове "семья", когда речь доходит до моих родителей.
  - Я не помню, Фаррен.
  Еще немного посверлив меня взглядом, Фаррен отвернулся, и спустя еще какое-то время, тучи наконец-то рассеялись. Он заметил мистера Чжоу, наблюдавшего за нами сквозь витрину.
  - Ты была в магазине. Ничего не понравилось?
  Напряжение вернулось.
  - Понравилось, но я по-прежнему хочу делать покупки самостоятельно.
  - Анна, есть какая-то причина, почему ты не позволяешь мне сделать тебе подарок?
  Вопрос прозвучал почти угрожающе, как предупреждающий выстрел в воздух. Даже не знаю, что именно так порезало слух.
  - Есть только та причина, которую я вчера назвала.
  По сути, не было ничего такого в его предложении. Но все же я сказала "нет" еще вчера, а Фаррен продолжал настаивать, и вот уже из мухи раздувался слон. Даже ради того, чтобы поскорее забыть этот вопрос, я не могла сдаться: пусть дарит мне что хочет, но в этом случае уступить значило покориться чужой воле. Лучше ходить по городу в пижаме, чем это.
  - Ну что ж, тогда я найду другой способ сделать кое-что для тебя. Пойдем.
  Он предложил мне взять его под руку. Опасаясь, как бы не начался новый спор, я без вопросов повиновалась. Моя рука опять попала в капкан. Едва успевая за быстрым шагом Фаррена, я старалась не споткнуться о гладкие камни в дороге. Слева и справа на светло-серых стенах домов мелькали вывески магазинов, мастерских, салонов и административных зданий. Не многое удавалось рассмотреть при такой быстрой ходьбе, и я уже точно решила, что вернусь сюда, хотя бы для того, чтобы выяснить, что происходит в "Мастерской зеркальных ходов", в магазине "Стройка из ничего", и в баре "Невидимый Роджер".
  В конце улицы виднелся парк, между стволами деревьев просматривался вокзал. Впереди у парка, я узнала здание-избушку. К нему мы и подходили. Звуков ремонта из избушки уже не доносилось, но все тот же звонкий женский голос с акцентом снова с кем-то горячо спорил. Над входом красовалась большая деревянная вывеска, крупными красивыми буквами было высечено "Механика магии Зекка", и буквами немного поменьше "Товары для магов и маглов". Слово "маглов" перечеркнуто красной краской, рядом небрежно нацарапано "инженов".
  К разочарованию моему, мы не дошли до магазина-избушки. Фаррен затормозил перед каменным крыльцом без каких-либо опознавательных вывесок, трижды постучал в дверь громко, и дважды постучал тихо.
  - Иначе, он не откроет, - пояснил Фаррен.
  Вскоре дверь открыл маленький старичок с внешностью самой добродушной и светлой какую только можно представить у старичка.
  - Мистер Торелли! - поприветствовал Фаррен.
  Мистер Торелли недоумевая смотрел с добрую минуту, потом, просияв, воскликнул.
  - Фаррен, как я рад тебя видеть! Заходи, не стой на пороге, - он бодро похлопал по плечу сначала Фаррена, проводя его в дом, потом меня. - Ох, Фаррен, сколько лет... Как здорово, что вы зашли, составите компанию всеми забытому старику.
  - Это моя племянница, Анна, - дядя представил меня с таким гордым и довольным видом, словно я была монаршей особой.
  - Какая красавица! Заходите, заходите. Как хорошо, что вы проведали старика, не забыли старину Торелли. Давно ты вернулся из Китая? Как папа? Ллойд еще преподает?
  Старичок, суетясь, провел нас в самую уютную на свете гостиную с ткаными коврами, старинными напольными часами, дубовой мебелью, и массой портретов на стенах, и посеменил вглубь дома, бормоча что-то про чайник.
  - Беппе немного не в себе последние годы, возраст берет свое, - сказал Фаррен вполголоса, - но в своем деле он все еще мастер, подобных которому нет.
  Он улыбнулся, и кивнул на стены.
  - Он художник! - догадалась я. - Так ты привел меня...
  - Именно. В зале Салемы не хватает твоего портрета. Я подумал, раз ты сама не любишь подарки, то не откажешься поучаствовать в создании подарка для бабушки.
  Вскоре мы втроем пили чай, устроившись в мягких темно-бордовых креслах. К нашему трио присоединилась черная весьма облезшая кошка, запрыгнула сперва на мои колени, потом обследовала Фаррена, и улеглась у ног хозяина, недоверчиво поглядывая странными глазами под цвет кресел.
  Мистер Торелли то и дело предлагал мне съесть печенье, приговаривая, что дядя совсем не кормит меня, такая я худенькая; в угоду ему я съедала печенье, но уже через минуту, он снова повторял предложение, приправляя его каждый раз той же фразой в новой вариации.
  Печенье, печенье, печенье. Вот что приснится мне в кошмаре.
  В перерывах между заботливым откармливанием меня, хозяин поведывал нам всякие истории из своей жизни о временах, когда он овладевал искусством портрета, потом о временах, когда он овладел им весьма хорошо. И тогда настали времена, когда люди выстраивались к нему в очередь. Он соглашался писать лишь знакомых, и знакомых своих знакомых. Желающие стать его клиентами изощрялись в изобретательности, лишь бы попасть к нему: притворялись бездомными попрошайками в грозу, чтобы он сжалился и пустил их переждать дождь, заделывались трубочистами, часовщиками и кем-только еще, лишь бы Беппе открыл им дверь. А дальше - знали они - по доброте душевной он им не сможет отказать.
  Мистер Торелли подходил к проблемам с юмором и творчески. Каждому очередному притворщику он подыгрывал, задавая всякий раз каверзные задания. Так, одному юноше - якобы племяннику соседки - художник сказал, что не может рисовать, пока не найдется его якобы пропавшая кошка, глаза у ней гранатовые и лиловая шерсть. Три дня юноша искал диковинную тварь, и на четвертый - о, чудо! - он снова постучался в дверь художника, измученный и исхудавший, но с кошкой, подошедшей под описание. Свой портрет он так и не забрал, обозвав кисть художника лживой - слишком, видишь ли, взгляд получился глупый, и рот искривлен в лживой ухмылке, да разве он таков? Вот и висит тот портрет на стене, как напоминание художнику о забавной истории. Еще одно напоминание мурлыкало у ног мистера Торелли, правда, сказал он, через пару дней шерсть у кошки стала черной.
  Фаррен нетерпеливо поглядывал на часы, и не дождавшись удобной паузы между рассказами художника, прервал его, пояснив цель нашего визита.
  - Ты же знаешь, Фаррен, я давно не рисую, - с поникшим видом сказал мистер Торелли. - Руки не те, глаза не те. Это вон с вашей магией хоть и стольник стукнет, а вам все нипочем. Бергману, зеркальщику нашему, уже восемьдесят пять, а до сих пор делами заправляет не хуже молодых, да и на вид молод. Куда там мне...
  - Беппе, дорогой наш Беппе, пойми, это ведь для Салемы! Ты не представляешь, как много значат для нее все твои картины. Анна, представляешь, мистер Торелли рисовал все те портреты в зале твоей бабушки!
  - Так это вы нарисовали мою маму! - восторженно сказала я. - Вы правда гений, благодаря вашему портрету мама стала на шаг ближе ко мне. Я даже...
  - Салема в преклонных годах, Беппе, - Фаррен быстро вернул инициативу в свои руки. - Ей куда больше, чем Бергману. Не знаю, как много еще подарков успею ей сделать, и даже не представляю, какой подарок сумел бы осчастливить ее больше портрета любимой внучки, рядом с портретом дочери. Ты ведь помнишь, как ты рисовал Элизабет?
  Мистер Торелли задумался, и покачал головой.
  - Совсем не помню Элизабет... - рассеянно сказал он. - Наверное, она не заходила ко мне, как прочие дети. Ты бы видел эти шустрые глазки! О, как детишки радовались, когда я позволял им поглазеть на рождение новых шедевров. Впрочем, я уже стар, и многое начинаю забывать. Хотя, помню, как-то раз...
  - Да ладно тебе, Беппе, ты рано списываешь себя. Так как, возьмешься за кисть? Ради Салемы.
  Беппе несколько минут решался, но потом все же дал согласие. Я шепнула Фаррену, не забыл ли он о концерте Фелиции вечером, но он улыбнулся, словно я сказала премилую глупость, и сказал, что мы успеем.
  Мистер Торелли провел нас по узкому обклеенному зелеными обоями коридору в свою мастерскую, такую же уютную как гостиная, но более просторную и обставленную мольбертами, всевозможными красками и странными на вид кистями. Затем он установил на мольберт подрамник с чистым холстом, отрегулировал яркость ламп, подошел ко мне, пристально посмотрел в глаза, задумчиво потянул "хм..." и пошел к стеллажу с красками.
  Все это было для меня безумно интересно, но вместе с тем я ощущала вину за нашу навязчивость.
  Художник долго возился над палитрой красок, затем, добившись нужного оттенка, поднес ее к огромному чистому холсту за моей спиной. Стоило ему коснуться кистью холста, он приобрел глубокий синевато-зеленый цвет.
  Потом художник удалился за широкую коричневую штору, отделявшую часть мастерской, и стал звучно там чем-то шуршать.
  - Я думала, он не волшебник, - тихонько сказала я Фаррену.
  - Так и есть. Беппе - инжен. Но ты ведь в Клаудфорде, здесь илиарат не запрещает инженам пользоваться магическими предметами. Инжены не имеют волшебства в крови, но это не мешает им изучать магию. Часто их идеи улучшают качество магических технологий, мы в свою очередь обеспечиваем их теми магическими предметами, которые смогут принести им благо.
  Беппе вернулся, принеся стул. С меня требовалось сидеть на этом стуле спиной к сине-зеленому фону, но я не представляла, как можно долго сидеть не двигаясь в одном положении. Художник задумчиво осмотрел кисти, выбрал одну. Видимо, волшебную, потому что ее кончик извивался подобно язычкам пламени. Беппе занял удобное положение, Фаррен сел в кресло за его спиной. Теперь они оба всматривались в мое лицо.
  Меня это немного смутило, я опустила глаза.
  - Итак, Анна, - прозвучал голос художника; голос спокойный, безмятежный и полный красок, которыми чувства одного человека могут рисовать в воображении другого, - представьте, что сегодня самый важный день: ваши мечты вот-вот исполнятся, тревоги вот-вот завершатся, а вопросы наконец-то получат ответы.
  Податливо мое воображение тотчас же рисовало нужную картину. Подогреваемая любопытством, я уверенно следовала диктуемой инструкции.
  - Представьте, что вы одни в этой или какой-то другой комнате. Вообразите стены, вообразите тишину, вообразите дверь. Все остановилось. Все в ожидании. И вот, тишину нарушает звук шагов за дверью - вы уже узнаете эту поступь, ваше сердце замирает, - в полоске под дверью мелькает тень, дверная ручка опускается, дверь отворилась. Перед вами самый дорогой для вас человек. Взгляните ему в глаза.
  И я взглянула. Лишь на мгновенье подняла взгляд, увидев внутренним взором то, что от меня требовалось. В то же мгновенье началось какое-то новое волшебство уже никак не связанное с моим воображением: мир вокруг ускорился в сотни раз, руки художника совершали движения кистью у мольберта со скоростью, что не позволяла мне уловить их очертания, при этом взгляд художника не отрывался от меня. Фаррен неестественно быстро менял положение в кресле, потом подобно молнии вышел и вернулся. Наконец, так же молниеносно, как только что двигался Фаррен, мистер Торелли повернулся к нему, кажется, кивнул, и мир вокруг меня стал возвращаться в прежний темп.
  - Что это было? - взволнованно спросила я.
  Мистер Торелли только устало улыбнулся. Фаррен подвелся из кресла. Вид его напоминал серокаменную статую.
  Он расплатился с художником, тот поместил портрет в специальную упаковку с ручками для ношения. Фаррен опять захватил мою руку и потащил к выходу из комнаты.
  - А мне нельзя увидеть портрет? - спросила я, едва успевая перебирать ногами.
  - Увидишь дома, - мрачно сказал Фаррен, когда мы шли по зеленому коридору. - Ты ведь не хочешь опоздать на концерт? Время прошло быстрее, чем тебе кажется, ты просидела в мастерской несколько часов.
  Об этом я догадывалась. Мистер Торелли провел нас, я поблагодарила его, и мы быстро пошагали вверх по улице. Солнце склонилось к горизонту. Значит, нужно спешить.
  - Он нарисовал плохо, да? - предположила я.
  - С чего ты решила?
  - Ты, кажется, расстроен. Если картина плоха, можно не дарить ее бабушке. - Я посмотрела на Фаррена, он был все еще хмур, даже, слишком хмур. Развеселить его, что ли? - У вас есть чердак? Можно спрятать картину там, а если Мэгги когда-нибудь найдет, скажешь, был не в духе и согнал зло, рисуя домового эльфа, ну или горгулью, если картина так ужасна...
  Развеселить не получилось. Фаррен посмотрел на меня взглядом "что за нелепости ты несешь". Я умолкла.
  - Картина хороша. Как я и говорил, Беппе - гений. Просто... просто ты слишком похожа на мать.
  
  ***
  Мы вошли в дом, когда часы в гостиной указывали на пять.
  Мэгги суетилась вокруг Фелиции, поправляя ей прическу. Сама она уже была в восхитительном черном платье, мерцающем словно затемненное пламя. Покрой и магический перелив ткани скрывали недостатки ее фигуры, придавая ей вид изящный и элегантный. В отблесках платья ее подобранные волосы казались темнее, а неброские черты лица, обрели загадочность.
  - Ого! Мэгги ты просто великолепна, - от всего сердца сказала я.
  - Где вы были? Мы волновались, что вы не успеете, - сказала Мэгги.
  - Мы заходили к Беппе, - сказал Фаррен. - Анна, поможешь мне отнести горгулью на чердак?
  Я порадовалась, что моя шутка все-таки дошла до пункта назначения, и пошла следом за ним по лестнице.
  - Вы на чердак? - удивилась Мэгги. - Разве...
  - Анна, а ты сама-то что оденешь? - Фелиция взбудоражено пронеслась мимо нас по лестнице, без танцевальной чопорности она мне нравилась намного больше. - Все будут в платьях. Там будет весь город. У тебя есть платье? Можешь взять мое, если надо.
  Фелиция заскочила к себе в комнату, мы остановились перед большой двухстворчатой дверью. На этот раз она не отворилась сама по себе. Фаррен воспользовался ключом, пока я придерживала портрет.
  В вечернем освещении покои Салемы не сияли лазурными отблесками. Скорее, это был тронный зал сумеречной царицы. Сама царица была где-то в глубине покоев.
  Мы подошли к портретам. На этот раз мой взор оценил кисть мастера и на других портретах. Здесь были и Фаррен, и Мэгги, Итон и Фелиция. Салема на портрете отличалась от себя настоящей лишь ровным цветом кожи и черными как смоль волосами, что в настоящем времени достигли своей серебристой зрелости. На портрете рядом изображен Ллойд, он был точь-в-точь Фаррен, только со светлыми волосами, и более мягким взглядом.
  - Вот теперь все правильно, - сказал Фаррен, отходя от стены, где возле портрета мамы уже висел мой.
  С первого взгляда можно было заключить, что на обоих портретах нарисована одна и та же девушка. Но стоило задержать взгляд еще на мгновенье - различие стало очевидным.
  Черты мамы и мои были действительно очень схожи, но у меня более вытянутое лицо, у нее более круглое, более нежное и женственное. А глаза... Мамины широко распахнутые глаза манили, притягивали как магнит к ее наполненной жизнью, таинственной, чувствительной душе; мои - как стрелы проникали в душу смотрящего; мамины чувства проявлялись во всех ее чертах, искали быть узнанными чужим взглядом, мои скрывались глубоко под серой недвижимостью, сокрытые твердой волей; Элизабет влекла, я отталкивала. Вот почему из нас двоих, таких похожих чертами, только одна была красивой.
  Никогда отражение в зеркале не поведало бы мне столько, как этот портрет - плод гениально развитого дара.
  - Разве можно поверить... - Фаррен стоял возле портрета мамы, он попал в его омут так же, как вчера попала я; говорил он тихо, почти шепотом, вряд ли осознавая, что есть кто-то слышащий его речь. - Разве можно поверить, что она мертва? Разве... Элизабет должна была жить.
  - Она должна была выжить. - Он повторил громче, и умолк. Голос его утонул в тишине, как будто погрузился в открытую рану, что никак не заживала, а лишь пряталась под плотной одеждой.
  Как под заклятием жути, мое тело пробивала дрожь. Осознав это, я помотала головой, и напомнила Фаррену зачем мы пришли.
  - Думаю, Салеме понравится подарок, - сказал Фаррен, с усилием отрывая взгляд от портрета.
  - Ты разве не позовешь ее? - удивилась я.
  - Мы никогда не обращаемся к Салеме, только она к нам. Такой порядок. Нужно уважать возраст Салемы и беречь ее хрупкое здоровье. Сюрпризы в таком возрасте ни к чему. И, Анна, - он сказал предельно серьезно. - Никогда не говори об Элизабет Салеме. Это убьет ее. А сейчас пойдем скорее...
  Пойти скорее мы не успели. Дверь внутренних комнат открылась. И как фрегат рассекает светлыми парусами морскую широту, так Салема, шурша пышным светло-серым платьем, вплыла в просторы лазурного зала.
  - Фаррен? Анна? Я не ждала вас этим вечером, - как и вчера голос Салемы выражал минимум эмоций, и как и вчера она была окружена мягким светом, не имеющим источника. Сначала она подошла ко мне, обвела взглядом мои растрепанные волосы, потом взяла курс на Фаррена и остановилась, показав видом готовность слушать его оправдания. Он с чувством взял бабушкину руку, и быстро заговорил.
  - Я принес тебе подарок. Взгляни.
  Салема помолчала, отрешенно глядя на портрет, потом повернулась ко мне и произнесла.
  - Анна, очень жаль, что вы с Фелицией вчера не пришли.
  - Разве ты не отменила встречу? - насторожено спросил Фаррен.
  - Я? Какова же по-твоему могла быть этому причина? - она испытующе посмотрела на сына. - Маргарет сказала, что Фелиция не сможет прийти. У нее концерт. Последний, так она сказала.
  Небольшая пауза ясно подчеркнула смысл последней фразы.
  - Анна, а ты пойдешь на выступление Фелиции? - спросила Салема.
  - Да, конечно.
  - Надеюсь, не в таком виде? Фаррен, я переношу урок на вторник. Если Маргарет не может проследить, чтобы они приходили, проследи сам.
  Она повернулась и королевской походкой уплыла из зала. Свет медленно затемнился. Мы тоже ушли. Менее королевскими походками.
  В коридоре я остановилась возле своей двери, я побаивалась, как бы Фаррен вообще не запретил Фелиции идти сегодня куда-нибудь: ложь жены и дочери задела его. Но какое такое заклинание сказать, чтобы предотвратить бурю?
  По лестнице взбежала Фелиция с какой-то пышной тканью в руках и пронеслась мимо нас не подозревая, что ее секрет выяснился. На щеках у Фелиции горел живой румянец, она открыла дверь своей комнаты, выронила маленький пузырек, а поднять его не смогла - руки занимала ткань. Фаррен поднял пузырек и вложил в ее карман.
  - Ты горишь, - спокойно сказал он. - Волнуешься перед выступлением?
  - Нет, от этой неприятности у меня есть вот это, - она выставила карман с пузырьком. - Эликсир, Салема дала. Мне бы не опоздать...
  Фелиция исчезла в своей комнате. Вздохнув с облегчением, я вошла в свою. До семи было еще полтора часа. Времени собраться хватало с головой.
  Платья у меня не было. Но, как и в случае школьного бала, меня спасла стихия. Вскоре наряд из волшебного снега был готов. Я сомневалась, стоит ли мне делать водную накидку, или лучше набросить черную мантию на плечи, поэтому решила обратиться к тете и кузине за советом.
  Их голоса доносились где-то с первого этажа. Спустившись, я поискала взглядом: никого. Но голоса были совсем близко, я повернула голову, и застыла: на месте большого зеркала сейчас был открытый проход в другую комнату. В комнате, поглядывая на часы, Фелиция суетилась вокруг своей мамы, бережно протирая ей лицо платком, смоченным какой-то жидкостью.
  Интересно, это реальное изображение? Внутри комната больше походила на спальню принцессы: просторно, высокий потолок, балдахин над массивной кроватью со множеством подушек, стены обтянуты красной тканью с золотым рисунком, золотистые портьеры на окнах; комод, туалетный столик, письменный стол, массивный шифоньер полированного красного дерева; только вот никак не вписывались в старинный интерьер белые кроссовки у кровати и ярко-розовый спортивный костюм на резном стуле с высокой спинкой.
  Я осторожно протянула руку, пальцы остановились на стекле. Нет, это все еще было зеркало, только каким-то образом я видела не свое отражение.
  Женщины не замечали меня, я прокашляла, чтобы как-то заявить о себе, они вообще никак не реагировали.
  - Фелиция, убери эту дрянь. Эликсир на платок не наносят, - Мэгги оттолкнула руку дочери.
  - Но у тебя глаза от слез красные!
  - Они и будут такими, пока ты не перестанешь так поступать. Из-за тебя мы можем обе пострадать.
  - Из-за меня? Откуда я знала, что папа пойдет сегодня к бабушке?! Он вообще у нее никогда не появляется. Она бы не узнала, если бы не этот проклятый портрет...
  - Дело не в портрете, ты знаешь.
  - Я не буду подчиняться ему, как это делаешь ты.
  - Фелиция!
  - Ты как рабыня...
  Маргарет залепила дочери крепкую оплеуху.
  От неожиданности, я захлопнула рот ладонью.
  Меня заметили.
  - Ты не закрыла зеркало! - крикнула Мэгги на дочь.
  Я со всех ног побежала наверх. В коридоре дверь из спальни Фелиции распахнулась.
  - Простите, я не хотела подслушивать, - быстро сказала я. - Просто я искала вас, а потом увидела зеркало... Что это за зеркало такое?
  - Да самое обычное волшебное зеркало, - объяснила Фелиция, по ее виду я бы в жизни не догадалась, что минуту назад она получила пощечину. Мэгги выглядела более потрясенно.
  - Что ты хотела, Анна?
  Вопрос уже не казался мне актуальным. Мэгги заметила мою рассеянность, и пригласила в спальню.
  Комната теперь открылась мне под другим углом - слева от двери стояло большое зеркало, очень похожее на то, что в гостиной.
  - Так у тебя есть платье? Красивое. - Мэгги пощупала материю. - Это снег!
  - Да, очень красиво, - сказала Фелиция.
  Если бы кто-то убрал звук их голоса, а оставил только выражение лиц и движения тела, можно было решить, что они обращаются не к человеку, а к внезапно выросшей, а потом еще и отвалившейся, третьей ноге или руке. По крайней мере, именно так я себя чувствовала. Впрочем, я действительно зашла в очень неподходящий момент.
  - Научишь Фелицию делать такие вещи? - спросила Мэгги.
  - О, ну... Я не знаю можно ли этому научить. Вода сама слушается меня, заклинаниями я только защитила тело.
  Казалось, куда бы еще, но неловкость продолжала расти.
  - Все же я зря зашла, - сказала я.
  - Ладно, я уже иду, - сказала Фелиция. - Увидимся на концерте.
  Хлопок - и она трансгрессировала.
  - Анна, прости. - Вдруг заговорила Мэгги. - Ты не должна была это видеть. Прости, мы испортили тебе настроение.
  - Ничего вы мне не испортили. Я искала вас, чтобы посоветоваться какую мантию лучше надеть: прозрачную или черную.
  Мэгги еще раз окинула меня взглядом.
  - Лучше вообще без мантии, - в дверном проеме появился Фаррен. - Мы идем? Фелиция уже ушла. А Итона до сих пор нет.
  Я поспешила уйти, оставив их решать проблему с Итоном.
  Захлопнув за собою дверь своей комнаты, я сразу же создала льдинку размером с ладонь и приложила ко лбу. Вот так ситуация! Идти уже никуда не хотелось. Хотелось закрыться в комнате на сутки, а то и больше.
  И все же идти нужно было.
  Выйдя за калитку, Мэгги взяла Фаррена под руку с одной стороны, я с другой, и мы чинно пошагали. На этот раз к центру города спускаться не пришлось, крайняя улица обминала город, описывая полукруг вдоль холмов.
  Школа Олдгейтс, большое древнее поместье со светлыми высокими стенами и колоннами у большого входа, располагалась в окружении старого сада, чуть вдали от других домов. В школу ручейком стекались нарядно одетые люди - через просторный двор, мимо фонтана, мимо склонившейся седовласой ивы, мимо стройных рядов фонариков...
  Внутри школа тоже напоминала древнее поместье - большой просторный холл (тут у меня возникло странное чувство, что я здесь уже бывала), за ним еще один, потом переход, похожий больше на картинную галерею, и наконец зал со сценой.
  Мы заняли центральные места.
  Я осмотрелась. Кресла обшиты бархатом, стены с позолотой, фрески на овальном потолке, балконные ложа с пунцовыми шторами, драпировки, оживленные скульптуры в углах - уж не прошли ли мы через незаметный портал в оперный театр?
  Не менее удивляло количество людей: сюда точно сошелся весь город. Одежды пестрили разнообразием, голоса акцентами, лица признаками разных национальностей.
  - Фаррен, это точно школа? - тихонько спросила я.
  Он улыбнулся.
  - Этот зал был добавлен в проект здания несколько лет назад. Ты, наверное, уже заметила, что в Клаудфорде очень популярно раздвижение пространства. Так вот, участки земли в нашем городе не большие, дома приходится строить маленькими, и почти все расширяют их изнутри, поэтому в Клаудфорде проживает гораздо больше людей, чем можно предположить с первого взгляда. Все, кого ты здесь видишь - в основном родители школьников. Да, здесь учится очень много детей.
  Перед нами уселась группа людей в деловых костюмах и с какими-то папками. По обрывкам их разговора стало ясно, что они тоже волшебники, но из другого города и видимо из неволшебной организации. В тот же ряд зашла пара в серебристых длинных накидках. Мэгги тут же недовольно проворчала:
  - Хигенсы пришли в зеркальных одеждах! Какое неуважение.
  - А что это за одежды? - спросила я.
  - Зеркальные плащи отражают лица людей, - начал пояснять Фаррен, - но только с тем выражением, какое у них на самом деле. То есть, если ты подойдешь к Хигенсам с недоброжелательным отношением под вежливой улыбкой, плащ тут же отобразит твои истинные чувства в твоем отражении.
  - Это неприлично! - добавила Мэгги. - Если человеку грустно, и он хочет улыбаться из вежливости, зеркальный плащ все равно отобразит его плачущим. Нельзя вот так выставлять чувства других напоказ.
  Свет в зале затемнился, зазвучал мощный оркестр, началось представление.
  Я ожидала, что подобный концерт в волшебном городе будет изобиловать магическими элементами, но кроме удивительных подсветок и декораций, другой магии не было.
  Был только танец.
  Чем дольше звучала музыка, чем привычнее моим глазам казались одежды и танцевальные движения, тем больше балет затягивал меня в какое-то новое ощущение - я будто бы погружалась в озеро, полное беззвучных речей, глубоких чувств и волнующих порывов. Как по волшебству мой взгляд был прикован к сцене, пока массивные кулисы не задвинулись.
  Свет вновь осветил зал.
  Я сделала глубокий вдох - первый за долгое время, и обнаружила внутри необъяснимый трепет. Одним словом - восторг.
  - Фелиция была восхитительна! - сказала я, когда мы продвигались к выходу по просторному светлому холлу. - Не зря она ведет главную партию. Это потрясающе!
  Супружеская чета довольно заулыбалась. Мы остановились немного поодаль от двери. Фаррен сказал, что мы подождем Фелицию. Мэгги и я делились впечатлениями, Фаррен молчаливо слушал, время от времени отвлекаясь поприветствовать знакомых. Спустя час, холл был почти пуст, многие танцоры разошлись с поздравляющими родителями, Фаррен нервно поглядывал на дверь, через которую выходили участники выступления.
  - Ну где же она? Вечно Фелиция копается дольше всех.
  Я вызвалась сходить за ней.
  За дверью был узкий коридор, за ним еще один. Под одной из дверей тянулась полоска света, я дернула ручку и зашла в гримерку. Фелиция была одна.
  - Дай угадаю, родители решили меня ждать? - холодно спросила она.
  - Да, они в холле.
  - И как тебе холл? Почувствовала себя как дома?
  - Что?
  - Ничего. Скажи родителям, я скоро буду.
  Она неспешно провела ватным спонжем по коже, хотя грима на ней уже не было.
  Я направилась к двери, но потом остановилась и сказала.
  - Ты ради танцев отменила встречу с Салемой?
  Фелиция бросила настороженный взгляд, я продолжила.
  - Теперь я понимаю. Фелиция... концерт... это было волшебно. Действительно, в этом есть свое волшебство. Как можно без слов передать такие сильные чувства? Ты заставила целый зал трепетать, любить и сострадать. Это было похоже на бурю и... и на ясный день одновременно! Такое не забывается.
  Глаза Фелиции засверкали.
  - Правда? Тебе, правда, так понравилось?
  - Ты еще спрашиваешь!
  - Волшебники обычно не так впечатляются подобными вещами. Родители, например, не разделяют твоего мнения.
  - Не похоже. Мэгги, пока мы ждали, только о тебе и щебетала, она в восторге.
  - А папа молчал. Я знаю. Так всегда. Мамин восторг выветрится по дороге домой, а потом она, как и папа, будет неодобряюще молчать.
  Я открыла дверь и сделала шаг на порог.
  - Анна, постой, - Фелиция, что-то обдумывая, сложила ладони и прижала к губам. - Передай родителям... Да, тебя они послушают... Передай, что я задержусь. Я потом сама приду домой. Скажи, я еще очень занята... декорациями. Мне нужно расколдовать сцену.
  - Хорошо, - я вышла в коридор.
  - Постой! - она выглянула из гримерки. - Ты возвращайся сюда. Если хочешь, можем вместе пойти домой.
  Мне показалось, только в тот момент я и увидела впервые Фелицию. Каменность и неподвижность черт лица куда-то испарилась, в карих глазах сиял живой, слегка безумный огонек.
  Я передала все ее родителям и вернулась. Фелиция повела меня к черному выходу, и возбужденно лепетала о балете; я узнала, что директор их балетной труппы запрещает использовать магию во время танцев, но в школе ее применяют часто.
  Мы вышли на улицу. И словно нырнули в сладкий запах цветущего сада. Узловатые ветхие деревья, отбрасывая тени под лунным светом, производили завораживающее впечатление.
  - Давно я здесь не была, - сказала Фелиция. - А знаешь, что? Давай прогуляемся. Ты, я так поняла, не знаешь, что это за место?
  Мы не спеша пошли по алее, плавно ведущей вверх.
  - Когда-то это поместье принадлежало нашей семье, - сказала Фелиция. - Но потом Джим Фрай... о! прости... он же твой дедушка. Впрочем, что ж тут поделаешь. Так вот, Джим Фрай проиграл его, и папа купил новый участок и построил дом. Асманд, которому поместье досталось, угодил в тюрьму на пожизненный срок, его имущество конфисковали и отдали под школу.
  - Так вот почему холл показался таким знакомым, - вспомнила я. - Это точь-в-точь зал Салемы.
  Мы поднялись на вершину холма, и еще раз окинули взглядом школу.
  - Мне кажется, папа специально выбрал для нового дома самый высокий участок в городе, - задумчиво сказала Фелиция. - Чтобы наш дом был на виду у всех. Чтобы наш род не забывался.
  На гребне холмов была тропа, мы с Фелицией пошли в сторону дома. Настроение у нее было преподнесенное, разговорчивое, и прежде чем достичь дома, о балете я узнала чуть-чуть больше, чем хотелось бы...
  Фаррен и Мэгги ожидали нас за столом. Место Итона пустовало. Фелиция поцеловала родителей и выслушала их поздравления, ее лицо по-прежнему стало непроницаемым, а движения правильно чопорными.
  В тарелках красовался фаршированный кальмар, украшенный в лучших ресторанных традициях с обилием зелени и вырезанными из овощей фигурками, а после, по волшебству Мэгги, на стол были поданы чаши с десертом: медовый сабайон. Мы ужинали в безмолвии - каждый погружен в свои мысли, а тишину нарушало лишь потрескивание камина и позвякивание столовых приборов.
  Что ж, уединение среди людей не ново для меня. Конечно, я не так представляла себе семейные вечера, но глупо превозносить вымысел над реальностью - он всегда проиграет. В настоящем нет совершенных людей, в моей новой семье есть свои недостатки. А кто сказал, что они должны быть идеальными? Я ведь тоже не идеальна.
  Я еще раз обвела всех взглядом, хмурого Фаррена, элегантную Фелицию, миниатюрную Мэгги. Теперь они часть моего мира, а я - часть их мира. Неужели моя жизнь, подобно извилистой, порожистой реке, наконец-то впала в широкое тихое русло?..
  
  ***
   - Найди его, Анна. Я не смогла, но ты найди его...
  Я вскочила на постели. Мои губы продолжали повторять "найди его, найди его". Теперь мне четко помнился голос женщины, вновь отчаянно просившей меня найти кого-то. Голос трепещущий, нежный и бархатный, переливистый... Еще пара секунд - и я помнила уже только свой голос, которым продолжала повторять приснившиеся слова.
  - Да что же это! - простонала я и с размаху завалилась лицом в подушку.
  В голове тарабанил пульс, тело - в полной готовности бежать на поиски кого-то.
  Я встала и подошла к окну - где-то там среди звезд должна быть луна... Но луны не было. Только звезды над дремучим лесом вдали.
  Ветер обносил садовый цвет, врывался в открытое окно и вздыбливал прозрачную занавеску. Я закрыла окно и оперлась спиной о стену. Почему-то она все еще была белой. Даже не представляю, что за магия ею управляла.
  Я провела ладонью по стене, словно она была плодом маминых трудов, делом ее рук, и снова забралась в низкую постель. До самого утра мне снились письма, конверты, совы; я все пыталась привязать письмо к лапке совы, но она лишь больно клевала за палец и улетала.
  
  ***
  
  Меня разбудила Мэгги. Фаррен уже ушел на работу, Фелиция и Итон были в школе. Мы позавтракали, перекинувшись парой невзрачных фраз, потом я поднялась к себе и уселась на постель, размышляя как лучше провести этот день.
  Вдруг мой взгляд упал на маленькое смазанное пятно на подушке - кровь. Такие же маленькие пятна были на одеяле. Утром, умываясь я почувствовала легкое жжение на пучке пальца, но тогда не придала этому значения. Теперь я присмотрелась к указательному пальцу левой руки: на пучке был тонкий порез. Странно... Не помню, как порезалась.
  Позже я предупредила Мэгги, что иду прогуляться по городу: нужно было в конце концов купить платье.
  Майское небо было затянуто легкой дымкой, свет мягко распределялся, размывая тени; розовые яблоневые лепестки притрусили щели между светлыми камнями дороги. В воздухе витал дивный аромат выпечки - через дорогу виднелась витрина небольшой пекарни.
  В чудеснейшем настроении я зашла к мистеру Чжоу. Я попросила его продать мне то темно-зеленое платье, на этот раз без примерки.
  - Но я уже сказать мистеру Форестеру, что вы не покупать!
  - Ничего, я расплачусь сама.
  Я отдала деньги, и в последний момент все же решила зайти в примерочную; из магазина вышла в новом платье. Должна сказать, более удобной вещи у меня еще не было.
  Домой не хотелось. Я бродила, глазея на витрины, вывески, таблички на административных зданиях... Прошлась по всем главным улицам, стараясь обминать развалины старой Крепости. Потом мне вспомнилась странная избушка с норовистой хозяйкой, и, любопытства ради, я прошлась в том направлении.
  Вывеска над магазином-избушкой осталась без изменений. Магазин был открыт для покупателей, о чем свидетельствовала табличка "пожалуйте, если на добро". По крыше бегал чудной механизм бронзового цвета, полный вращающихся шестеренок, чем-то он смахивал на летающую тарелку из старых детских книжек.
  Я вошла в "Механику магии Зекка".
  Внутри, как не удивительно, не было примененной магии расширения пространства; торговый зал был не так чтобы тесен, но товаров, пожалуй, было слишком много как для такого помещения. На полках и на подставках, с потолка и на стенах, кругом красовались странные механизмы, среди которых я узнала разве что часы, и то их вид заставил крепко усомниться, что это всего лишь обычные часы. Во многих механизмах шестеренки были на поверхности, а не внутри, в других были совсем прозрачные корпусы, и все золотистые детали очаровывали взгляд наблюдателя своим самодостаточным движением. Ни в одном приборе не было видно проводов, ведущих к сети, и явно в этих механизмах не предполагалось место для батареек.
  Всюду снующий народ теснился и приглушенно гудел. Я пробралась ближе к стойке, за которой суетилась продавщица. Она обратилась к пожилой женщине, по акценту в голосе я поняла, что это и есть та бойкая владелица магазина.
  Изобразив заинтересованность в странном приборе, похожем на тостер, я стала поглядывать на нее. Высокая, черты крупные, но худенькая, светлые волосы связаны в хвост на затылке, а выбившиеся из хвоста пряди сдерживались очками в широкой гибкой кожаной оправе, которые она надела на подобии обруча. Я присмотрелась. Вовсе это были не очки: на коричневом кожаном ремешке нечто, прохожее на маленькую подзорную трубу, а поверх ремешка, на черной резинке - большое увеличительное стекло.
  Продавщица застегнула часы на руке пожилой дамы, и энергичным движением достала из переднего кармана своего бежевого комбинезона связку гаечных ключей. Выбрав нужный, она зафиксировала его на часах, крутнула - и часы стали значительно меньше. Покупательница довольно улыбнулась и достала кошелек.
  Я случайно задела прибор-тостер. Он тут же загудел, из отверстия, как я думала для тостов, вдруг вынырнуло объемное изображение совы с письмом. Да это же мой сон!
  Продавец тут же подошла, отключила прибор-тостер и постучала ключом по табличке на стойке: "Товары руками не трогать".
  Еще разок взглянув на странный механизм, я заметила тонкую гравировку в углу "Вспоминатель снов", тут же помельче была эмблемка в виде оживленных шестеренок и надпись: "Зекка".
  Продавец занялась новым покупателем. Я отошла от витрины.
  И тут мой взгляд упал на белоснежную рубашку старинного покроя, сговорившись с черной жилеткой и классическими черными брюками, они подчеркнули идеальную фигуру своего хозяина, который стоял ко мне спиной, предоставив мне возможность оценить его густые волнистые черные волосы, небрежно уложенные на затылок. Он склонялся, опираясь руками в стекло витрины, и разглядывал ее содержимое - насколько я могла с такого расстояния увидеть, это были кулоны, - затем он расправил плечи, заложил руки в карманы и отступил, дав возможность другим покупателям подойти к витрине.
  Пришлось сделать над собой усилие, чтобы отвести глаза. Глаза взбунтовались! Мой взгляд, едва ли не сощуренный, как от яркого света, предательски сосредоточился на темных локонах, на широких плечах, на...
  На том бунт и закончился - белоснежной рубашки коснулась женская ручка - не сморщенная от старости, не уродливо толстая, а изящная и белоснежная. Ручка обхватила его локоть и скользнула к плечу.
  Теперь мой взгляд припал к платью девушки. Судя по взглядам других покупателей, оно привлекало не только мое внимание: приглушенно алое с черными кружевами, длинное, как и у меня, но с глубоким вырезом, визуально удлинявшим коротковатую шею, слегка прикрытую черными присобранными локонами.
  Вдруг девушка обернулась. Я резко отвела взгляд - прямо предо мной оказалась спина какой-то старушенции. Глупо моргнув, я уставилась на ближайшую витрину. Стыд и срам! Надеюсь, меня не заметили, только бы меня не заметили!
  Меня заметили. Угловым зрением я увидела, как девушка поворачивает своего спутника в мою сторону и что-то оживленно ему говорит.
  И в момент, когда я уже была готова с позором трансгрессировать...
  - Анна! Анна Фрай! Какая встреча, - я услышала знакомый мужской голос, обернулась и встретила сопутствующий голосу, сощуренный взгляд. - Кто бы мог подумать, где вновь сведет нас судьба.
  Девушка так же ехидно сощурилась.
  Чтобы им провалиться!
  - Рейн, Фиона, - я поприветствовала старых школьных знакомых и снова уставилась на витрину в надежде, что они уйдут.
  Как бы не так!
  Рейн подошел к витрине.
  - Интересуешься подшипниками для волшебных колясок? - он переглянулся с сестрой, она тихо посмеялась.
  - Рассматриваю все, что здесь есть, - я приняла как неизбежное необходимость продолжать разговор. - А вы какими судьбами? - я с леденящим душу ужасом приготовилась услышать, что они тоже живут в этом городе, но потом успокоилась, вспомнив, что в Хогвартс не принимали учеников из резервации уже девятнадцать лет.
  - Мы частенько бываем в Клаудфорде. А ты? Как здесь оказалась ты? - Рейн как-то странно посмотрел на меня, потом на Фиону. Она что-то прочла в его взгляде, и едва сдерживая смех, прижалась к плечу брата.
  У меня мелькнула мысль, что мама, возможно, была так же дружна со своим братом, как эти двое. От этой мысли даже развеялось мое привычное желание по отношению к Вудроу - врезать.
  - Я приехала к родственникам, - нарочито быстро ответила я.
  - Ну что ж, еще увидимся, - Рейн подмигнул мне и открыл перед сестрою дверь.
  - Красивое платье, - мягко произнесла Фиона, одарив меня еще одним сощуренным взглядом, и они вышли.
  Непроизвольно ноги понесли меня в другую сторону, а незрячий взгляд провинившихся глаз занялся исследованием прилавка. Мне явно виделся день, когда я победила Рейна Вудроу в школьной дуэли: перекошенное, побитое лицо Рейна, его кровоточащая губа, горящие злобой глаза. Пожалуй, только в тот момент и можно было видеть его глаза не сощуренными; как и у его сестры, у него необычный и красивый разрез глаз, идеальная форма темных бровей, белоснежная кожа. Рейн был популярен в школе, а тот поединок прославил мое имя - неслыханно! Третьекурсница победила старшекурсника, при чем одного из лучших учеников. Впрочем, по возрасту мы как раз сверстники.
  - Могу предложить отличное кольцо.
  В действительность меня вернул бойкий голос с американским акцентом. Его обладательница положила предо мной кольцо и в упор посмотрела с обратной стороны прилавка. Я моргнула, опомнилась и обвела взглядом магазин: очередь рассеялась, единственные оставшиеся клиенты стояли в дальнем углу.
  - Колечко самое простое, но если оденешь на указательный палец - даже мать родная узнать тебя не сможет. Помогает от нежелательных встреч. - Она поджала губы в многозначительной улыбке. По ее угловатым, но привлекательным чертам сложно было определить, сколько ей лет - от двадцати до тридцати. Она подняла брови, ожидая моего ответа.
  Я поблагодарила и отказалась.
  - Хотя, я эту встречу нежелательной не считала бы, - вполголоса добавила она, уходя вдоль прилавка.
  На улице я вдохнула свежего воздуха. Дымка на небе уже растворилась, теперь солнце светило ярко, сменяя облик города с загадочного на жизнерадостный.
  Я погуляла по парку, прошлась вдоль вокзала, пересекла две новые улицы, и попала сразу в школьный сад (обходя школу по саду, я избежала школьного двора, где сейчас могли сновать ученики). Оттуда я поднялась на холмы, и свысока долго рассматривала город.
  Интересно, любила ли мама гулять этой дорожкой? И каково ей было, когда их родовое гнездо вдруг стало достоянием города? Вот бы оживить прошлое, и, пусть даже как невидимый призрак, пройтись по улицам города рядом с Элизабет Фрай и ее братом. Элли и Фаррен, Фиона и Рейн. Если мама и дядя были дружны, то почему мама сбежала? Даже если они не ладили, неужели это повод отдаваться в лапы чудовищу, бросая всех и вся?
  Эти мысли лишили меня остатков хорошего настроения.
  - Проклятье... - прошипела я; теперь мой мозг, охваченный колючей проволокой неизвестности, опять страдал, будучи неспособен соединить концы одной линии: "Элизабет дочь Салемы, сестра Фаррена - Элизабет моя мама, жена изверга".
  Почему за все годы, мама даже не обмолвилась о родных? Почему пыталась однажды бежать к подруге в Болгарию, а не к своей семье в Англию? Сюда отец бы не проник, барьер не пустил бы его, а если бы и проник, то местный закон защитил бы маму, а значит, и меня. Но Элизабет обрекла меня на жизнь в мучениях.
  Почему?
  Должно было произойти что-то чудовищное, что-то непоправимое, чтобы юная девушка могла вот-так поступить. Но что? Не представляю.
  С хмурыми размышлениями я поплелась домой.
  Перед самым крылечком мне под ноги бросился совок. Железный совок самостоятельно шнырял вдоль ступеньки, и как только я попыталась его подобрать, сразу же улизнул. По двору сновали грабли, а ступеньки подметал веник. Какая-то магия заставляла эти предметы выполнять работу, вот только совок явно вышел из строя: упираясь в стену, он нервно подергивался, делая новые зазубрины в фундаменте.
  Я достала волшебную палочку, произнесла "финита", угомонив тем самым проказника, и прихватила его в дом, намереваясь расспросить Мэгги об этой магии.
  Открыла дверь, прошла прихожую, вот уже гостиная...
  Теперь совок как раз мог понадобиться, чтобы подобрать мою челюсть. А челюсть у меня, что называется, отвисла: мирно попивая кофе, за столом сидели Рейн и Фиона. Дядя и тетя мило с ними беседовали.
  - О, вот и Анна! Проходи, - Мэгги первая заметила меня. - Познакомься с твоими троюродными братом и сестрой.
  Точно нужен совок.
  Я попыталась что-нибудь сказать, но только поводила ртом. Как рыбка.
  Рейн бархатно рассмеялся.
  - Ну что же ты как неродная, - он подвелся и подошел ко мне. - Обнимемся сестрица? Ох, нет. Что это у тебя в руках? Ладно, обнимемся потом.
  Фиона подошла и забрала у меня совок.
  - Извини, что сразу не сказали, - тихо проговорила она.
  - Так вы, ребята, знакомы? - удивился Фаррен.
  - Мы учились в одной школе, - пояснил Рейн.
  Дверь за мною открылась. Итон и Фелиция вернулись со школы.
  - Фиона! Рейн! - Фелиция кинулась давить в объятых Фиону, Итон пожал руку Рейну, они обменялись сухими приветствиями.
  Мне, стоящей в сторонке, казалось, что я вижу сон. Только еще не понятно было кошмарный он или нет.
  Фелиция схватила Фиону за руку и увлекла на второй этаж. Итон подошел к Мэгги, и сказал, что им нужно поговорить.
  - Надеюсь, о том, где ты был вчера? - произнес Фаррен.
  - Па, не начинай, а? - Итон даже не удосужился понизить голос.
  Фаррен толкнул сына на кухню, и закрыл за собою дверь.
  Мэгги побледнела, замерла, задрожала.
  - Скоро будем обедать... - выдавила она. - Пойду приготовлю... наверное.
  Рейн легонько толкнул меня плечом.
  - Кажется, самое время нам прогуляться. Как думаешь?
  Мы вышли во двор. Рейн стал рассматривать большую белую розу в фигуре похожей на исполинский леденец.
  - И как Салеме удалось раздобыть этот сорт? - он теребил в руках яркие лепестки. - Эти розы цветут и зимой, и летом, а фигуры никогда не меняют форму, если, конечно, правильно о них заботиться. - Он переключил внимание на ветку, где зеленый бутон еще не раскрылся, и провел ногтем между колючек. - Забавно, правда? Всего через пару дней этот стебелек раскроет восхитительную красоту, а сейчас - одни шипы и невзрачные листья. - Рейн хмыкнул, отступил от розы и заложил руки в карманы. - Фиона даже как-то взяла черенок, но он завял, так и не пустив корня.
  Меньше всего меня сейчас интересовали черенки и коренья. Как только ко мне вернулся дар речи, я напористо спросила.
  - Как давно ты узнал?
  - О чем?
  - О том, что мы родственники, Рейн.
  - А, ты об этом. Ну... только что.
  - Рейн!
  - Да ладно. Я узнал немного раньше тебя.
  Он достал палочку, и направил в розу.
  - Колорум!
  Роза стала алой.
  И я, и Рейн понимали, что это заклинание напомнит мне случай, когда я напала на него в школьном зале, - именно этим заклинанием его компания разукрашивала младшему ученику лицо в разные цвета.
  - Я узнал тем же летом. - Рейн спрятал палочку в рукав (так же, как прятала я), выдержал паузу, видимо, ожидая вопросов, но я опять безмолвствовала. - Правда, догадка у меня была еще когда ты только в школу поступила - на распределяющей церемонии назвали твою фамилию. Ты мне очень напомнила тетю Элизабет, такой как я видел ее на портрете у бабушки. Мои родители перестали общаться с Салемой, когда Элизабет была еще маленькой, так что о тетушке мне ничего не известно, кроме того, что она умерла рано, и детей у нее нет. Ну, даже если бы и был ребенок, всеми скрываемый, то на момент, когда ты поступала в школу, ему должно было быть не меньше четырнадцати, а тебе с виду было не больше одиннадцати. Поэтому я подумал, что вы просто однофамильцы. Хотя это сходство не выходило у меня из головы.
  Рейн снова замолчал, сощурившись.
  - И как же ты узнал? - спросила я, стараясь не выдавать изумления.
  - О, все благодаря тебе. Через пару лет на дуэли ты заставила меня сильно усомниться в твоем возрасте. Да и вообще, весь твой вид только и заставлял, что сомневаться и подозревать тебя во всяком. Короче, я решил все проверить и заглянул в твое досье.
  - Но к информации об учениках нельзя так просто подобраться! Как ты это сделал?
  Он тихо посмеялся.
  - Я с радостью как-нибудь открою тебе все свои тайны, но в следующий раз. Так вот, в твоем досье указан твой настоящий возраст. Имя твоей матери мне ни о чем не сказало, но тебя могли удочерить, и я решил, что ты действительно дочь Элизабет. Тем более год твоего рождения совпадал с годом ее пропажи, вот я и подумал... Короче, все было ясно.
  - Рейн... - я представила, как изменилась бы моя жизнь, если бы уезжая на родину, я знала, что здесь меня ждут родственники, что здесь есть семья моей мамы. - Почему ты сразу не сказал? Я была уверенна, что у меня никого нет.
  - Я собирался поговорить с тобой. Но умерли мои родители. Нам с Фионой пришлось остаться дома, когда начался учебный год. Я как-то совсем позабыл о твоем вопросе. А когда вспомнил, тебя уже не было в школе.
  - Ты приезжал в школу?
  - Вообще-то, мы смогли восстановиться на второй семестр - все же выпускной курс. Впрочем, мне не нужно находиться в школе, чтобы знать, что там происходит.
  - Но как...
  - Пойдем, я лучше покажу тебе кое-что.
  Он взял меня за руку и повел между фигурами из роз. В моей голове не укладывалось, как это Рейн Вудроу так просто берет меня за руку; не укладывалось ни это, ни многое другое.
  Мы свернули за угол, где ко глухой стене был привален засохший виноградник. Нужно признать, в аккуратном, ухоженном саду, это смотрелось странно.
  - У-у... - потянул Рейн, глядя на виноградник. - Дела, вижу, совсем плохи. Я помню в детстве, мы часто здесь прятались с Фионой и Фелицией, Итон тоже играл с нами, тогда он еще не был таким отморозком. Смотри.
  Рейн произнес заклинание, и сухие ветви винограда мгновенно отпрянули от стены, открыв глазам плоское прижатое к стене дома дерево. На сухой, посеревшей, потрескавшаяся коре виднелись плоские круги с высеченными надписями.
  Рейн подошел к древу и восхищенно осмотрел ветви. Одна из них была сломана.
  - Ресургадендра! - произнес Рейн.
  Кора стала постепенно приобретать коричневый оттенок, на ветках медленно набухали почки, показались темные листья. Надписи в коре стали отчетливыми, я прочла и затаила дыхание. Мы оба затаили.
  У самого корня в стволе были записаны имена: Анна и Феликс Вудроу.
  - Вудроу... - произнесла я и подошла ближе.
  - Салема рассказывала, что это древо было выше и больше, когда росло у стен Олдгейтс. Но перенести к этому дому удалось только ветку Анны и Феликса. Видишь, тебя назвали в честь твоей прабабушки. У нас дома хранятся портреты Анны и Феликса. Они оба черноволосы, это наша с тобой семейная черта. Когда Итон был маленький, Мэгги волшебством затемняла ему волосы. Теперь ему все равно, а вот тетушка, кажется, все еще продолжает попивать преображающее зелье.
  От ствола вверх поднимались одна тонкая, зачахшая ветка Ланэда Вудроу, и две широкие - Салема и Альберт Вудроу.
  - Ну, имя Альберта Вудроу ты наверняка слышала? - Рейн приложил ладонь к ветке Альберта.
  Я попыталась вспомнить это имя, но точно его не слышала, иначе запомнила бы.
  Рейн правильно истолковал мое молчание.
  - А вот он о тебе слышал, - сказал Рейн.
  - Альберт еще жив? - удивилась я.
  - Нет конечно. Будь он жив, ему уже было бы... больше ста двадцати. Он был старше Салемы. Альберт Вудроу покинул Крепость под облаком еще до того, как ее объявили резервацией. Он принял решение изучать классическую магию, и в свое время преподавал в Хогвартсе заклинания.
  Рейн провел рукой по ветке от Альберта к своим родителям, выше были ветки Рейна и Фионы. Я перевела взгляд на ветвь Салемы, от этой ветви поднимались две - Фаррена и его детей и вторая, сломленная.
  - Так не должно быть, - серьезно сказал Рейн и прижал палочку к ветке. - Хиларитеум.
  Ветка пустила пагон. Он быстро удлинялся, затем расширился и в образовавшейся посреди ветки плоскости отобразилось имя "Элизабет Фрай", но ветвь продолжала расти, и следующим именем стало мое.
  - Анна Фрай. - Озвучил Рейн.
  Что-то защемило в сердце, что-то жгучее и вместе с тем торжественное.
  Теперь я знаю, кто я. Впервые я вижу свои корни, вижу глубже и дальше, чем видела, когда считала себя дочерью безумца и самоубийцы.
  Рейн понимающе помолчал.
  - Ну все, пойдем. - Немного позже сказал Рейн. - Пойдем в дом. Не стоит ждать, пока за нами явятся.
  В гостиной мы появились заранее. Вудроу воспользовались свободным временем, чтобы встретиться с Салемой. Как оказалось, этикет, строго действующий в стенах дома Форестеров, и, нужно добавить, установленный Салемой, допускал встречи с ней в ее зале, только если пришедший был заранее приглашен (вот теперь я поняла, почему наш с Фарреном самовольный визит к Салеме всех так удивил). В других случаях с бабушкой можно было связаться только через волшебное зеркало в гостиной. Что Вудроу и сделали.
  Я к зеркалу не подходила, но весь их разговор слышала: стандартный набор коротких (насколько это допускало приличие), вопросов и соответствующих ответов. В целом, беседа была более вежливой, нежели дружелюбной. И непродолжительной, что радовало ввиду разыгравшегося аппетита от невероятных ароматов уже поданных на стол яств.
  Своим розовым волшебством Мэгги увеличила стол так, чтобы свободно могли разместиться еще два человека. Фиона села на стороне с Фелицией и Итоном, Рейн рядом со мной.
  Блюда выглядели великолепно. И как только тетя успела приготовить такой обед? Кусочки запеченной индейки торжественно красовались на подушке из взбитого картофеля, по кругу была выложена зелень, в больших пиалах пестрили салаты с гранатом и апельсином. Одно блюдо вообще составило для меня загадку: похожее на мясной пудинг, и как только кто-то отрезал от него кусочек, пудинг уменьшался и обретал новую цельную форму, становясь то прозрачной тыквой, то пышной розой, то рыбкой. И как же не упомянуть грибной рулет. Все, кроме Фелиции (она ела очень мало) стали смело наполнять свои тарелки. За тарелкой с картофелем я заметила тарелку с кроваво красными круглыми плодами.
  - Как называется этот плод? - я посмотрела, как Мэгги кладет себе в тарелку странный плод и разрезает его ножом.
  - Эрпатея, - ответила Мэгги.
  - Ты никогда не видела эрпатею? - удивилась Фелиция.
  - Дорогая, эрпатея - очень редкое растение, - стал пояснять Фаррен. - За пределами Клаудфорда его нет в продаже, а если и есть, то в очень маленьком количестве и за сумасшедшие деньги. Не все могут так, как мы, жители Клаудфорда, пользоваться волшебными плодами просто.
  Хоть Фаррен и ответил вместо меня, вопрос все же был задан мне, и я решила дать свой ответ.
  - Это действительно так, я даже в учебниках не встречала этот плод. Просто я видела, как он растет на ветке, но не знала, как он называется.
  - Ты видела, как растет эрпатея? - в один голос спросили Фиона и Фелиция.
  - Ну... да, видела, - я не поняла, с чего вдруг все так таращатся. - А что?
  - А то, что эрпатея не растет в наше время, - сказала Фелиция.
  - Да ну? - я уставилась на красный плод в своей тарелке.
  - Плоды этого растения никогда не старятся, - сказал Фаррен. - Но когда-то, еще во времена древней Крепости, один волшебник изобрел способ умножения сорванного плода. Этот способ хранится как секрет Клаудфорда. Эрпатея не растет на земле уже больше двух столетий. Только благодаря волшебному секрету мы до сих пор можем использовать эти плоды.
  - Тогда понятно. Я видела дерево эрпатеи не на земле, а под ней, - сказала я.
  - Что? - Фелиция не унималась. Другие тоже заинтересовано смотрели. - Как такое возможно? Это же невероятно!
  - Да, об этом нужно написать в газетах, - насмешливо сказал Итон.
  Я проигнорировала.
  - Примерно полгода назад в лесу Вечнозеленых дубов я искала в лунную волшебницу. Оказалось ее владения находятся под землей. Там я и увидела эрпатею. - Не желая, чтобы меня продолжали расспрашивать, я быстро задала вопрос. - А что особенного в этом плоде?
  - Эрпатея очень полезна, - ответил Фаррен. - Она поддерживает волшебную силу асмандов, но это ощутимо в основном при больших нагрузках и сложных заклинаниях. Больше всего эрпатею ценят как средство поддержания молодости.
  - А что за лунная волшебница? - нетерпеливо спросила Фелиция.
  Я смирилась с неизбежным.
  - Латра. И - да, они еще живы, по крайней мере одна. Кстати, Итон, одно лондонское издательство уже написало об этом.
  - Невероятно, - Фелиция даже отложила вилку. - Латры... они же... кто бы мог подумать. Постой, это случайно не та латра, что входила в Семерку Великих?
  - Ты знаешь о Семи Великих? - я удивилась, ведь в Хогвартсе никто не знал об этом.
  - Конечно! - воскликнула Фелиция. - Это же мировая история, как такое не знать. С ума сойти... Так ты виделась с живой латрой? И что же привело тебя к ней?
  Кратким ответом я бы не отделалась, а всеобщее внимание было мне непривычным и быстро утомило. Я решила поступить проще.
  - Если ты не против, я расскажу в следующий раз. Это очень длинная история.
  - А ты расскажи вкратце, - съязвил Итон.
  Только из нежелания развивать конфликт за столом я промолчала, бросив сердитые молнии не в лицо Итону, а в свою тарелку.
  Фаррен попросил меня подать ему апельсиновый сок, я потянулась за кувшином и случайно заметила выражение Фионы. Обычно она зеркально отображала выражение брата, чтобы проверить свою теорию я бегло взглянула на Рейна - он, опустив взгляд, ковырял вилкой еду; было похоже он старательно сдерживает приступ смеха.
  Мэгги заполнила неловкую паузу каким-то вопросом Фионе, та односложно ответила. Мэгги снова заговорила.
  - Как удивительно, что вы столько лет общались в школе даже не подозревая о родстве.
  - Мы учились на разных факультетах, и почти не общались... - начала я, но Рейн перебил.
  - Ну, так уж и не общались? Как-то Анна пригласила меня на дуэль. Конечно, я не знал, что это Анна, она преобразилась в одного мальчугана, - да, Анна такое умеет на раз, - так вот, ко всеобщему удивлению, она победила меня. Ну, что же ты покраснела? Тебе бы гордиться, на всю школу прославилась. У тебя был достойный противник.
  Рейн засмеялся, другие тоже заулыбались, а мои щеки еще сильнее запылали.
  - Да уж Рейн, - подал голос Итон, - ты похоже гордишься, что девчонка уделала тебя.
  Самообладание Рейна меня восхитило. Пока я пристрастно колола вилкой свою эрпатею, превращая содержимое тарелки в кровавое месиво, Рейн еще раз посмеялся и с улыбкой ответил.
  - Ну, что же тут такого? Достоинство требует признавать чужое преимущество. Ты согласен, Итон? - последний вопрос Рейн протянул, как нить вокруг шеи Итона.
  - Значит, Анна сильная волшебница? - заговорил Фаррен.
  Рейн ответил. И убил меня.
  - Анна лучшая. Одну трансфигурацию Анна освоила за три года на все курсы наперед, и как мне известно, уже состоит в обществе анимагов Англии.
  - Это замечательно! - сказала Мэгги.
  - О, да! Это действительно прекрасно, - сказал Итон. - Просто великолепно. Наконец-то в семье появилась волшебница. О, нет. Не просто волшебница - достойное продолжение рода. Так ведь? Сестренка, ты же рада, что тебя теперь будет кем заменить, когда...
  Фелиция резко вскочила, оборвав речь брата. Ее сдержанное лицо приобрело сероватый оттенок, тело в напряжении дрожало, уста дернулись, но не дали свободы ни одному слову; она ответила Итону взглядом полным жгучей ненависти, оскорбительного презрения, и вообще взгляд этот был какой-то нечеловеческий, даже жуткий. Затем Фелиция взяла свою тарелку, и вопреки моему предположению, не разбила о голову Итона, а отнесла на кухню и молча вышла из дому.
  Все остальные, замерев, молчали.
  Рейн осторожно прикоснулся к моей руке и притянул мой палец к стакану. Оказалось, во всех стаканах и в кувшине сок превратился в лед. Пока остальные этого не заметили, я стала медленно разогревать жидкость. И...
  Все-таки недостаточно медленно. Стакан Итона, кувшин, и стакан Мэгги лопнули от перепада температуры. Оранжевый сок разлился по столу, потек на пол и одежду.
  - Простите, это моя вина, - я стала собирать пролитый сок в один ледяной ком.
  Итон вытер губы салфеткой, и с довольным видом отодвинул свой стул от стола.
  - Я бы с радостью помог Анне, но и куда-там мне с великой волшебницей за одно дело браться. Пожалуй, я лучше пойду.
  Он вышел из-за стола и удалился на второй этаж.
  - Я поговорю с ним, - Мэгги уже привстала, когда громыхнул голос Фаррена.
  - Нет. Твои разговоры ничего не дают.
  Мэгги, призрачно бледная (бледнее некуда) смотрела на стол перед собой. Я перевела взгляд на Фаррена, и тоже, наверное, побледнела. Ясно от кого Фелиция унаследовала тот жуткий, нечеловеческий взгляд. И не пересказать, как я обрадовалась, когда вдруг Рейн и Фиона синхронно отодвинулись от стола и засобирались уходить, чем отвлекли Фаррена.
  - Фаррен, Мэгги, нам время идти, - сказал Рейн.
  - Вы разве не останетесь до завтра? - бесцветным голосом сказала Мэгги.
  - Нет, мы купили билет на вечерний поезд.
  Рейн поблагодарил за гостеприимство, Фиона напоследок дружески сжала руку Мэгги, к тому моменту неспособной даже подняться со стула, и обратилась ко мне.
  - Анна, ты прогуляешься с нами?
  Да я бы прогулялась с самим Темным Лордом! Лишь бы не быть свидетелем бури, обещавшей разыграться между Фарреном и Мэгги.
  Мы вышли из дому и пошли по тропе вдоль холмов.
  Фиона очевидно заметила, что я долго молчу, и правильно это истолковала.
  - Не обращай внимания на Итона, - у нее был такой же бархатный мелодичный голос, как и у ее брата, но особо, по-кошачьи мягкий, и звучал он, как я подметила в тот же момент, крайне редко. - Итон шут. Всем давно пора привыкнуть к его выходкам.
  - Но Итон был не всегда таким, - сказал Рейн. - Его можно понять. Не смотря на превозносимый Форестерами илиарат, Итон остается причиной раздора в их семье.
  - Почему? - спросила я.
  - Как, ты не поняла еще? - удивился Рейн. - Итон магл!
  Я остановилась.
  - Не может быть! Фаррен и Мэгги волшебники, они постоянно говорят о своем древнем волшебном роде и все такое...
  - Да, говорят об этом много. Даже в волшебных семьях такое бывает. Не знаю, может, у Мэгги в роду были маглы, она довольно скрытная, ты не находишь? Что бы Форестеры не рассказывали о уважении к инженам, Салема чуть с ума не сошла, когда все выяснилось.
  - И все же я не понимаю. Илиарат учит почитать инженов на ряду с волшебниками, почему Салема переживала из-за Итона?
  - Видишь ли, дело не в одном Итоне. Если ты была внимательной, могла заметить некую холодность в отношении Салемы к нам.
  - Она, кажется, всегда холодна.
  - Это на первый взгляд. Салема, как и ее предки, видит жизненную цель в передаче родовой магии следующим поколениям, иначе, как она говорит, древний род утратит свой источник могущества, или что-то в этом духе. Так вот, волнения начались еще когда мой дедушка Альберт, брат Салемы, ушел из Крепости, чтобы изучать классическую магию. После, Салема пыталась уговорить моих родителей переехать в Клаудфорд и вернуться к илиаратной магии, а потом и нас с Фионой. Но, как понимаешь, тщетно. Дочь Салемы, как все думали, погибла. Надежда оставалась на детей Фаррена. Но Итон оказался не волшебником, а Фелиция... Ну ты и сама заметила.
  - Что именно?
  - Ну ясно что. Или не ясно? - Рейн ехидно улыбнулся. - Все было очевидно за столом.
  - Рейн, - Фиона мягко толкнула брата в бок.
  - Да ладно тебе! Разве не видно, что у Фелиции интереса к магии не больше, чем у Салемы к квиддичу?
  - Если это и так, то Фелиция хорошо это скрывает, - я вспомнила, как она отвечала Салеме о том, что ни за что не пропустит урок магии.
  - От родителей скрывает, но от брата скрыть не получается. Вот он и воспользовался этим за столом, чтобы ее унизить, - Рейн презрительно нахмурился.
  Фиона сошла с тропинки, чтобы сорвать цветок, похожий на крупную лиловую ромашку.
  - Думаю, Фаррен и Мэгги и без намеков Итона понимают взгляды Фелиции, - сказала Фиона, протягивая цветок брату, Рейн поднес его к лицу и вдохнул аромат. - И еще они прекрасно понимают, что ты, Анна, вполне можешь продолжить семейную традицию. Для Форестеров ты единственная надежда. Итон ревнует, поэтому и пытается задеть тебя.
  Мы подошли к садам Олдгейтс, Фиона остановилась.
  - Ты разве не идешь с нами? - спросил Рейн.
  - Нет, мне нужно повидать Шарлотту. Вы идите, увидимся на вокзале.
  Она свернула на тропку, спускающуюся в город. Рейн провел сестру взглядом, как всегда сощуренным, и отодвинул локоть, предлагая мне взять его под руку. В неловком замешательстве я приняла предложение.
  - Ну, что, сестрица, время для небольшой экскурсии?
  - Я уже знакома с городом, Фаррен многое мне показал.
  - Но, уверен, мне есть чем тебя удивить, - он сощурился в улыбке, и мы продолжили путь вдоль холмов.
  Было странно идти с ним вот так под руку. В школе я долгое время считала Рейна врагом, а он следил за мной, искал мое досье, размышлял о моей семье.
  - Постой, - я остановилась. - Так это ты прислал мне письмо Фурией?
  - Да ты сама догадливость! Не прошло и года. М-да. Письмо казалось самым подходящим способом натолкнуть тебя на мысли о маминой семье, о которой, как я догадывался, ты и не подозревала.
  - И все-таки, как ты узнал, что я вернулась в школу?
  - Ну, я же говорил, мне не нужно быть в школе, чтобы знать, что там происходит, - Рейн вдруг заинтересовался своими ногтями.
  - Как на счет менее туманного ответа?
  - А может, сама догадаешься?
  - А может, снова тебя уделать?
  Рейн рассмеялся.
  - Вот так тебя расхваливать при других, совсем возгордилась.
  - Кстати об этом. Ты специально все это говорил, чтобы позлить Итона?
  - Все же ты можешь быть проницательной. Ты почти попала в точку. Почти. Действительно, я специально тебя выставил в лучшем свете, но не ради Итона - его реакция была слишком предсказуема. А вот Фаррен и Мэгги - за ними наблюдать было намного интереснее.
  - Но ты знал, что это может закончиться ссорой.
  - Наверняка - нет. Но это проблема их отношений, а не моя. Я просто сказал то, что есть, а дальше - все пошло своим ходом.
  - Тебе так нравится следить за людьми?
  - Следить - это не то слово. Наблюдать - да. За словами, за взглядами, за действиями, а потом за последствиями. Думаю, это у меня от Салемы. В любом случае, анализ еще никому не повредил. Тебе бы тоже пригодилось. Будь ты внимательнее, ты бы заметила портрет Альберта Вудроу в школьном коридоре, или хотя бы обратила внимание, когда он назвал тебя любительницей побегов. Тебе хоть было интересно, как он узнал это?
  - Я была увлечена другими вещами.
  - Надеюсь не Турниром?
  - Вещами поважнее.
  Он снова засмеялся.
  - В этом вся ты. Пусть весь мир сойдется на войну - Анна найдет вещи поважнее.
  - Да, вижу ты и правда наблюдательный.
  - Только сейчас видишь?
  - Значит, портрет твоего дедушки...
  - Твоего тоже.
  - ...нашего дедушки доложил тебе о моем возвращении.
  - Именно. Его другой оживленный портрет находится в холле моего дома, между ними связь. Я быстро обо всем узнал. Письмо отправил сразу же.
  - Прости за очередной непроницательный вопрос, обязательно в следующий раз буду догадливее, когда стану искать другую свою маму, но - что, сложно было письмо подписать?
  - Я подписал, - Рейн растерянно посмотрел на меня, дважды моргнул, а потом зашелся смехом. - Так ты и не пыталась снять с него защитные чары?
  Я оторопела.
  Защитные чары! Как я могла не догадаться? Я же знала, что письма обычно защищают магией - на случай, если письмо угодит не в те руки, более того, я и сама часто так делала.
  - Ох и славно ты покраснела! Может, мне называть тебя Эрпатеей? - Рейн продолжал посмеиваться. - Ну ладно. Хорошо еще, что я хоть ту строчку оставил незашифрованной, на всякий случай. Да уж, лучшая волшебница школы.
  - Ну хватит.
  - Ничего не хватит - я ждал этого момента год! Могу я насладиться?
  - Чем же здесь наслаждаться?
  - Да хотя бы выражением твоего лица, когда я скажу тебе, что оставил кое-кого в школе присматривать за тобой.
  - Присматривать за мной? И кто же этот кое-кто и с чего ты взял, что я нуждаюсь в присмотре?
  - Да, именно такое выражение лица. Так я и думал.
  - Рейн!
  Он самодовольно поджал губы, нарочито затянул паузу, замедлил ход, и поглядывая на меня, неспешно заговорил.
  - Тебе не свойственно думать об осторожности, это я понял еще когда ты на втором курсе стала шастать в Запретный лес по ночам. Между прочим, окажись ты в немилости у кентавров, они немедля совершили бы расправу над тобой, хоть ты и была еще сопливой девчонкой.
  - Как ты узнал про кентавров? - я даже вскрикнула. Рейну на радость.
  Он помедлил, вкушая момент.
  - Флоренц рассказал.
  Флоренц?! Захотелось просто взять и крикнуть.
  - И многое Флоренц тебе рассказывал?
  - Флоренц вообще не разговорчив. Хотя с тобой он несколько общительнее, чем даже со своими сородичами. Этого ты тоже не заметила? - теперь в сощуренном взгляде Рейна мелькали лукавые молнии. - И-и-и - есть! Снова покраснела.
  Я спрятала лицо в ладони, но и сама улыбнулась. Рассекретив тактику Рейна, я перестала задавать вопросы, что быстро сказалось.
  - Теперь тебе пора спросить, как я узнал о твоих побегах.
  Он замолчал.
  - Ты что, не собираешься рассказывать, пока я вопрос не задам? - спросила я.
  - Ага.
  - Ладно. Рейн, почему ты не сдал меня, когда узнал, что я тайком ухожу из замка?
  - Это другой вопрос.
  - Но мне это интересно.
  - Надо по порядку.
  - Ты издеваешься?
  - Ну да.
  - Хорошо, Рейн. Кого ты оставил за мной приглядывать?
  - Знаешь, у меня поезд скоро. А я терпелив, могу подождать, пока твое упрямство иссякнет.
  - Я уже не помню, каков был первый вопрос.
  - Как я узнал о твоих побегах.
  - Рейн, будь так любезен, расскажи, как ты узнал о моих побегах, потому что мне очень интересно, кого ты оставил приглядывать за мной.
  Он посмеялся, и сказал.
  - Профессора Снейпа.
  - ЧТО!
  Я так громко крикнула, что даже голос сорвался на верхней ноте.
  - Тебя что-то удивляет? - невозмутимо спросил Рейн.
  Меня многое удивляло, но я даже выговорить ничего не могла. Почему-то в моей голове слова "кое-кого за тобой приглядывать" и "профессор Снейп" никак не вязались в одно предложение.
  - Профессор вполне подошел для этой роли, - сказал Рейн. - Зря его недолюбливают... Нет, ты все же перестань на меня так смотреть, а то я со смеху говорить не могу. Хоть рот закрыла, молодец. Так вот, Снейп. Он многому научил меня, а уезжая, я заключил с ним своеобразную сделку. Я сказал, что покажу ему тайный выход из замка, но перед тем взял с него обещание, что он не станет наказывать одну нерадивую ученицу, которая еще не знает, что приходится мне родственницей, а наоборот присмотрит за ней.
  - И он согласился?
  - Ну, поначалу долго плевался желчью, как обычно, но потом - кто же не подвластен любопытству? - да, согласился. А слово держать он умеет, это я тоже давно понял.
  Теперь понятно, почему на четвертом курсе профессор вдруг ни с того ни с сего разразился посреди урока гневной тирадой в адрес кого-то, кто тайно уходит из школы, смотрел на меня, но не наказал.
  - Рейн, почему ты не сдал меня, как только сам узнал?
  - Ждал подходящего момента. А потом у меня были - как ты выражаешься - вещи поважнее.
  Я вспомнила, как однажды увидела чей-то силуэт на берегу у выхода к озеру. Кто бы мог подумать, что это Рейн Вудроу.
  - Значит, все эти годы ты знал, что я тайком выхожу?
  - Да, меня грела мысль, что в моей власти уязвить самую строптивую девчонку в школе. Хотя было слишком легкомысленно с твоей стороны шастать каждый вечер перед самым носом у слизеринцев в свой тайный ход. Тебе повезло еще, что это я тебя заметил. Сложно было не заметить! Один раз ты чуть не сбила с ног меня в тоннеле.
  - Но я тебя не видела!
  - Конечно, не видела - я был невидимкой, - Рейн подмигнул мне. - О секретном тоннеле я знал еще раньше тебя, даже раньше твоих рыжих дружков. Или вы уже не друзья? Если бы не Филч, карта замка по-прежнему оставалась бы у меня. Впрочем, забавно, что Уизли тебе показали этот путь.
  Мы остановились на возвышенности у школьного сада. Рейн задумчиво смотрел на пошатывающиеся от ветра могучие ветви.
  - Странно видеть поместье, в котором выросли твои предки вот таким... - он подбирал слова. - Чужим.
  Рейн еще немного помолчал, задумавшись. Мои же чувства еще не могли вместить, что это величественное строение некогда принадлежало моей семье.
  - Пойдем, - Рейн потянул меня вниз.
  - Куда теперь?
  - Видишь беседку? Туда.
  Беседка с белыми колоннами была в отдаленном тенистом углу сада. Колонны давно завил плющ, было похоже, здесь редко кто-то бывает. Рейн зашел под белоснежный свод, и взял мою руку.
  - Дай другую руку, - сказал Рейн.
  Я настороженно протянула вторую руку.
  - Все же есть еще в этом поместье места доступные только наследникам. - Рейн переплел наши пальцы и посмотрел под ноги. - Лесс оперкулум!
  По его заклинанию круглый участок пола стал менять цвет, пока мы не увидели свои отражения.
  - Подойди ближе и опусти локти, - Рейн зажал своими мои пальцы, я сделала шажок к нему; теперь мы стояли в центре зеркального круга. - Готова?
  - К чему?
  - К экспериментальной магии!
  Рейн хлопком сомкнул наши ладони, с них на зеркало упал луч яркого света, зеркальная поверхность вдруг стала прозрачной. Внизу было темно.
  Заинтригованно я подняла взгляд на Рейна. Дистанция между нами была не больше двух дюймов. Рейн сощурился, немного помедлил, не отводя от меня глаз, и отчетливо произнес.
  - Анна и Рейн Вудроу!
  Стекло под ногами исчезло, в ушах засвистел ветер. Свист длился всего секунду, после чего мои ноги резко ударились о твердую поверхность. По звуку можно было подумать, мы приземлились на воду, однако ноги не промокли.
  Я поморгала, приучая глаза к темноте.
  Со всех сторон плюхала вода. Из пропустившего нас круглого отверстия наверху падал слабый луч, освещая небольшой островок вокруг нас. Хотя островком называть это неправильно - мы стояли на воде. Чем больше глаза привыкали к плохому освещению, тем очевиднее становилось, что мы окружены большим водоемом.
  - Добро пожаловать в подземный Клаудфорд, - гордо провозгласил Рейн и направил волшебную палочку на воду.
  От палочки Рейна по всей поверхности воды, подобно расплывающейся капле акварельной краски, распространился волшебный свет и осветил пещеру - стены, потолок, дно водоема. Без слов и действий свет поверг меня в сильнейшее изумление: мы были словно маленькие точки на огромной прозрачной плоскости.
  Дыхание перехватило - вода под ногами была настолько прозрачна, что казалось, ее просто нет, а я просто зависла на большой высоте. Ладони мигом вспотели, а голова закружилась. Я села, поджав под себя ноги, Рейн стоял рядом, мы не погружались в воду, и на ее поверхности нас удерживала вовсе не моя магия.
  Глубоко под нами затопленный прозрачной водой простирался город песочного цвета. Высеченные в камне на разных уровнях улицы-террасы, с каменными крылечками, дорожками и поднимающимися от уровня к уровню ступенями, хорошо освещались магией Рейна.
  - Что это за место? - спросила я.
  - Его называют Клаудфордским морем, - сказал Рейн. - Называть-то его называют, но тех, кто действительно его видел, осталось мало - вот уже более восьмидесяти лет вход сюда запрещен, считается, это место закрыто непреодолимой магией. Что ты знаешь о Крепости?
  - Не многое. В ней прятались хранители илиарата, пока правительство не позволило им обосновать город под куполом.
  - Но до того момента, как появился купол, Крепость просуществовала триста с лишним лет. Количество ее обитателей значительно умножилось. Опасаясь преследований вне Крепости, они не могли ее покинуть, но нашли иной путь решения проблемы - трансгеодезия - магическое преобразование земли. Подземный город создали с помощью тренсгеодезии.
  Рейн небрежным движением откинул волосы назад, и взглянул на затопленный город так гордо, будто это он лично участвовал в постройке города.
  - И все бы ничего, - продолжил Рейн, - но людей в городе становилось все больше, и все больше становилось противников илиарата. Да-да, тебе не послышалось. Конечно, любители идеализировать прошлое, вроде дядюшки Фаррена, об этом вряд ли расскажут, однако все здесь было далеко не так гладко. Во время революции в Крепость бежали не только те, кто хотел сберечь свою магию. К примеру, воры - эти бежали, лишь бы уйти от правосудия, прикрываясь своей приверженностью илиарату. Другой пример - чернокнижники, которым действительно оставлять свою магию, прогибаясь под порядки классических магов, уж точно не хотелось. Поскольку крепостью правили всегда илиарены, то любителям всяких темных делишек приходилось зарываться поглубже - в прямом смысле. Чернокнижники рыли тоннели, делали тайные помещения, в которых проводили свои ритуалы и плодили страшных тварей. Догадываешься, что твари были существами магическими?
  Рейн подошел ко мне и подал руку. Я подвелась, и он провел меня немного вперед, оттуда можно было увидеть далеко внизу прямо посреди затопленной дороги изогнутый, длинный скелет какого-то существа, похожего на гигантскую многоножку. Меня замутило, я опять опустилась на колени.
  - Так что да, илиарат здесь не только процветал - здесь веками длилась схватка с черной магией, - сказал Рейн. - К моменту официального провозглашения резервации, половина населения погибла от подземных хищников и внутренних междоусобиц. Правительство не знало о существовании подземного города. Тем временем, наземный Клаудфорд оградили непроходимым барьером-сферой. Сфера охватила и Крепость на поверхности, и все, что было под землей. Ясно дело, преступникам было не выгодно подниматься на поверхность, разве только для новых нападений на наземное население. Вот так и страдал город то от подземных волшебников, то от подземных тварей, застрявших в почве из-за купола. До самого начала прошлого столетия.
  Рейн уселся рядом, дождался моего вопросительного взгляда, и продолжил.
  - Тогда в Клаудфорде объявился новый маг. Он подал идею, которую он сам только и был способен реализовать без ущерба для наземного города. Он предложил затопить подземелье водой. Но это была не простая вода, а жидкость, не поддающаяся чарам. Так и поступили, точнее - он поступил. Вся нечисть вынуждена была подняться на поверхность, где была встречена по достоинству. Дедушка Альфред говорил, что о поместье того мага - кажется, там еще название такое... Хайд... нет, Хиденфилд... Хидден-Хилл! Точно, Хидден-Хилл - об этом поместье есть легенда, что оно исчезает по воле хозяина, и появляется всегда там, где нужна помощь этого волшебника. Не знаю, правда это или нет, скорее часть мифологизации истории, но так поговаривал мой дедуля, когда я был совсем мал. Дедушка также утверждал, что Хидден-Хилл находится в Клаудфорде, но здесь его точно нет. Ни поместья, ни следов поместья, по крайней мере, с тех пор, как мы с Фионой занялись исследованием Клаудфорда.
  Рейн замолчал. Я рассматривала затопленные улицы.
  - М-да, - задумчиво потянул Рейн, - все это труд поистине великого волшебника, вряд ли в наше время есть подобные ему. Даже - простите - сам Дамблдор вряд ли сравнился бы с ним. Я бы многое отдал, чтобы учиться у него. Жаль, что он так закончил.
  - А что с ним случилось?
  Рейн посмотрел удивленно.
  - Я ведь говорил о прошлом директоре здешней школы, - сказал он отчего-то раздельно.
  Мой разум проанализировал его слова, и выдал результат:
  - И что?
  Удивление Рейна сменилось недоумением. Но лишь на короткое мгновение, потом он что-то сообразил, и отвел взгляд.
  - Это был тот маг, которого впоследствии обвинили в каком-то политическом конфликте. По его вине, как говорит Фаррен, все полетело к чертям. Крепость разрушили, клаудфордцев значительно ограничили в правах. И...
  Он не договорил, странно посмотрел на меня, и сменил тему.
  - Ты за столом говорила что-то о латре? Она ведь тоже живет под землей?
  Я рассказала Рейну о латре, он внимательно слушал, и искоса на меня поглядывал. Когда я замолчала, окончив рассказ, Рейн медленно проговорил.
  - Мне кажется, ты даже не представляешь, какая это честь быть лично знакомой с одной из Семи.
  - Ты прав, я не думала о Мирре, как об одной из Семи.
  Он сощурился.
  - Так значит, - начала я, - вы с Фионой занимались личным исследованием Клаудфорда.
  - Да, слишком уж многое нам здесь казалось таинственным. Точнее, так казалось мне, Фиона всегда меня поддерживала в моих затеях.
  - Вы так дружны, - сказала я и снова подумала о маме.
  - Да, это действительно так. Мы были поздними детьми у родителей. Знаешь, в нашем роду не принято родителям строить близкие отношения с детьми. Еще в детстве мы с Фионой поняли - мы сами по себе. Как-то с Фионой приключилась беда, по ее вине конечно; тогда семья отвернулась от нее - все, кроме меня. С тех пор и до сего дня я пожинаю плоды благодарности с ее поля. Когда родители умерли, я понял, что кроме сестры у меня никого нет, да и не было никогда.
  Мы помолчали.
  - У меня тоже был брат.
  Я вздрогнула, осознав, что произнесла это вслух, и тут же пожалела, но было поздно: Рейн вопросительно смотрел, ожидая продолжения.
  - Он умер, ему было пять, - наскоро буркнула я, чем избежала дальнейших вопросов. Но не избежала восставшего образа в памяти. Один из зимних вечеров, когда отец восседал на кухне, управляя маминым бегом в лесу, а двое маленьких детей сконфузившись от страха, выглядывали маму из окна. Мы прождали весь вечер. Брат сидел у меня на коленях, он был еще слишком мал, чтобы сидя на стуле доставать до подоконника. Он уснул, маленькая головешка уткнулась мне в шею, растрепанные вьющиеся волосы почему-то всегда пахли грибами. Его кудряшки коснулись моих ноздрей, нос зачесался, даже в глазах зудело, но я не стала чесать, боясь движением потревожить его покой, что бывал у него только во сне.
   Мне показалось, его ручки снова меня обнимают, снова к груди прижимается комочек тепла. Какое забытое чувство... Нити родства потянулись ко мне сквозь время, сквозь толщу событий, сквозь смерть; нити, предначертанные судьбой, сотканные в утробе нашей матери, они до сего дня связывают мою душу с той маленькой душой. Как много тепла...
  Вдруг мысль моя сменила направление: Рейн сказал, в нашем роду не принято строить близких отношений родителям и детям. Значит, у мамы был только брат.
  Должно быть, сердце Фаррена рвалось на части, когда он узнал о смерти Элизабет. Я хорошо помню, как рвалось мое, когда я поняла, что мой брат мертв. Отца забрали в тот же день, но от этого не стало легче...
  - Как тебе здесь? - спросил Рейн. - Я имею в виду в Клаудфорде.
  Я помотала головой, сосредоточила взгляд на узком переулке под нами, тем самым совершила прыжок расстоянием в семь лет. И вот я опять рядом с Рейном. Его сощуренные глаза изучающе смотрели на меня - мой кратковременный уход в себя не прошел незаметно.
  - Мне тоже кажется, что Клаудфорд хранит слишком много тайн, - сказала я. - А еще... Еще кажется, что я в огромной тюрьме. Будто бы школьный замок кто-то расширил, но в отличии от замка, из Клаудфорда я не могу сбежать на свободу. Наверное, тайные хода из школы меня разбаловали.
  - Разве из Клаудфорда нет тайных ходов? - спросил Рейн.
  - Не знаю, если бы отсюда были тайные хода, мне не пришлось бы целый день простоять в очереди в Министерстве, чтобы оформить допуск в город.
  - Ты ведь поездом приехала.
  - Ну да. А можно по-другому?
  - Нельзя.
  - Город всплошную окружен куполом непроходимости, барьер даже под землей.
  - Точно, и разорвать его или повредить считается невозможным. Это запрещено. Но над теми, кто знает секреты, запреты не имеют власти.
  Глаза Рейна сверкнули, он подвелся и подал мне руку.
  - Ну что, любительница побегов, у меня есть немного времени еще разок полюбоваться удивлением на твоем лице.
  Рейн привел меня к месту, где потолок пещеры, закругляясь, уходил под воду. Каменная стена под равномерно распределенным светом издалека выглядела гладкой, Рейн подошел к выступу в стене и показал мне незаметную на первый взгляд щель за выступом. Он протиснулся туда, скрывшись с моих глаз.
  - Ты идешь? - послышался его приглушенный голос.
  Я последовала за ним, и оказалась в длинном узком тоннеле. Рейн шел впереди, подсвечивая волшебной палочкой, я спешила за ним.
  - О проходе в беседке вы тоже сами с Фионой выяснили? - спросила я и пригнулась: здесь тоннель был ниже.
  - И на это ушло немало времени, - Рейн подал мне руку и помог перебраться через каменную насыпь; дальше можно было снова идти выпрямившись. - Беседка всегда казалась нам загадочной, особенно после того, как мы обнаружили зеркало. Было ясно, что это проход. Но как он открывается - вот тут было о чем подумать.
  - Как же вы догадались?
  - Никак. Нам Салема рассказала.
  - Просто взяла и рассказала?
  - Все связанное с Салемой не может быть простым. Пришлось хитрить. В детстве мы с Фионой часто приезжали в Клаудфорд на каникулы. Салема не упускала возможности покормить нас рассказами о экспериментальной магии - тогда Салеме еще казалось возможным склонить нас к илиарату, особенные надежды она ткала в отношении Фионы. Вот я и попросил ее изобразить заинтересованность и выпытать о беседке, мол, наверное, секрет беседки тоже в экспериментальной магии, и все такое. Сработало. Салема рассказала, что беседка пропускает только наследников нашего рода, а наши имена действуют на зеркало, как заклинания.
  Тоннель сделал поворот. Перед нами высеченные в камне ступени вели вверх к люку.
  - Как думаешь, куда ведет этот выход? - довольно спросил Рейн.
  - На вершину холма, судя по количеству ступеней.
  - Верно. А что находится на вершинах холмов?
  - Защитный барьер.
  - Точно, верхняя полусфера. Обычно, барьер создают одним заклинанием, получая защитную сферу. Кстати, о том, что барьер Клаудфорда состоит из двух отдельных полусфер - никто особо не распространяется. Большинство клаудфордцев уверенны, что их защищает цельная сфера. Но я прикинул - если бы этот барьер возводили всем городом, то даже сообща волшебники не потянули бы такую нагрузку. Вывод: барьер создавали частями - часть сферы сформировалась над землей, другая под землей. А вот теперь подумай, где изделие самое слабое? - он взял рукав моего платья и потянул, нитки на швах растянулись.
  - На швах.
  - Именно.
  Рейн замолчал. Мне показалось, он что-то напряженно обдумывает. Потом он сощурился. О, я уже знала этот взгляд, именно так Рейн смотрел на меня однажды в школе, разоблачив мою уловку с возрастным заклятием, - взгляд с превосходством.
  - Великий маг, о котором я тебе говорил, сбежал из города, - Рейн говорил медленно, всматриваясь в мою реакцию. - Он бежал, скрываясь от властей.
  Что-то на моем лице (понятия не имею, что это могло быть) вызвало его улыбку.
  - Ты чего-то не договариваешь, - сказала я.
  - А должен? - резко спросил Рейн. - Дай руку, - он сам взял мою руку и протянул вперед. Пальцы уперлись в невидимую вертикальную преграду. Лестница и люк, оказались по ту сторону преграды.
  - Видишь, граница проходит под самым люком. В тот же вечер, когда я узнал о беглеце, я понял, что есть тайный выход из города. Единственное место, о котором не знают власти - под землей. Я действовал чисто по наитию придя сюда впервые. А вот теперь смотри. Регипертемпус партем!
  Из палочки Рейна вырвалась вспышка, слишком яркая, глаза заслезились, и даже когда свет перестал сходить с конца палочки, я все равно видела все в белых пятнах. Зажав ладонью глаза, я зажмурилась.
  - Нет, открой, скорее! - сказал Рейн.
  Я послушалась - и отшатнулась. Прямо перед нами, бледные и прозрачные, как призраки, маячили Рейн и Фиона, но совсем еще дети, лет двенадцати, а то и меньше. Они так же, как я отшатнулись, затем призрак Рейна произнес заклинание, голос его прозвучал плоско, как из закрытого ящика, но все же расслышать слова можно было. Заклинание "Партатем саирус".
  Призраки исчезли.
  - Ну как? - спросил Рейн.
  - Что за заклинание ты только что использовал?
  - Оно воспроизводит последние действия над магическим объектом. Догадываешься, что я увидел, использовав его здесь впервые?
  - Сбежавшего мага.
  - И услышал, каким заклинанием он открывал щель в барьере.
  - Но это же... это редкая магия! Удивительная редкая магия!
  - Да. Спасибо. Мой дедушка преподавал заклинания в школе чародейства, мне положено знать немного больше других.
  - И в этом весь Рейн, - я припомнила ему его слова обо мне. - Знать больше других.
  - Ты становишься все наблюдательнее, - он небрежно улыбнулся, и быстро бросил заклинание-часы на стену перед собой. - Теперь ты знаешь, как можно выйти из города. Ну, а мне пора на вокзал.
  Рейн резким движением взял меня за руку и без предупреждения перенес нас трансгрессией.
  - Что... - я повертела головой, и поняла, что мы очутились на вокзале. - А разве...
  - Разве можно трансгрессировать из подземелья? Как видишь.
  - Но ты говорил, это место тайное!
  - Разумеется. Туда могут трансгрессировать только те, кто уже был там. А кроме Салемы, Фионы, меня и тебя, в этом городе никого побывавшего там нет.
  Мы вышли на перрон, поезд уже стоял. Фиона ожидала возле входа в вагон.
  Посадка заканчивалась. Мы едва успели пожать друг другу руки, и сказать пару прощальных слов, как объявили отправление и Вудроу запрыгнули в вагон.
  Поезд стал отдаляться от перрона, затем исчез в тоннеле под холмом.
  Мне стало грустно. Город будто бы опустел. Уверенна, ничего подобного я не ощутила бы, прощаясь с Итоном и Фелицией.
  Итон и Фелиция. Вспомнив о Форестерах, захотелось самой впрыгнуть в поезд и смотаться куда-нибудь. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь ехидные, вечно сощуренные слизеринцы Вудроу, станут мне ближе, нежели кузен и кузина, с которыми я живу под одной крышей.
  Сегодняшний день в очередной раз перевернул мой взгляд на людей. Рейн Вудроу от момента нашей первой встречи до последнего прощания казался мне сплошным парадоксом: он то удивлял, то раздражал, то, нужно признаться, восхищал временами. Будь он не таким красавцем, я бы всеми силами старалась подружиться с ним. Но Рейн слишком, слишком красив...
  

  Чаcть III. ХУЖЕ ЧУДОВИЩА

  
  Запись пятьдесят пятая
  
  
  
  В тот вечер, стараясь не увидеться с родственниками, я проскользнула в свою комнату, и начала расхаживать меж белых стен.
  Мысли метались то к Элизабет, то к Рейну, и обратно, пока между этими темами не образовалась тропинка.
  Я долго перебирала каждое слово, услышанное от Рейна. Сюда же стали приплетаться воспоминания школьных лет: я всегда считала себя невидимкой, а в это время, оказывается, чей-то взгляд внимательно наблюдал за мной. И странно, и удивительно, но у нас с Рейном есть много сходств. Я не меньше люблю наблюдать со стороны за интересными для меня людьми. Впрочем, что касается догадливости и скрытности, тут он меня обскакал.
  А профессор Снейп? Как это он согласился присматривать за мной? Присматривать! Я попыталась представить тот разговор-сделку Рейна и профессора... Ну нет, у меня не такое богатое воображение.
  - Элизабет! - произнесла я как приказ для разума сосредоточиться на главном.
  Итак. Элизабет и Фаррен, как и Рейн с Фионой, были поздними детьми. Судя из того, что я знаю о Салеме, отношения у нее со своими сыном и дочерью были тоже не самые близкие. Такое обстоятельство сблизило Рейна и его сестру. Так ли было с Фарреном и Элизабет? Нашла ли она в нем такую же поддержку и была ли она его другом? Нужно непременно узнать.
  Мысли сделали круг и вернулись к исходной точке. Рейн. И тот его взгляд, когда он заговорил о сбежавшем маге... Рейн явно о чем-то умолчал, иначе с чего вдруг столько самодовольства в том взгляде?
  - Точно мне не все дано понять, - со вздохом сказала я, опускаясь на стульчик у столика.
  И все же, в прошлый раз Рейн дал мне подсказку, ожидая, что я сама найду продолжение и приду к цели. Так и случилось. Но что я упускаю в этот раз?
  Еще одна попытка прийти к логическому выводу закончилась крахом, и мой ум окончательно превратился в кучу битого стекла. Тогда я стала записывать последние события в дневник, чтобы хоть как-то привести все в порядок.
  Глубокой ночью стены вновь явили свое волшебство. Худая луна нежилась в молочной пене облаков над темными верхушками леса, сад плавно сбрасывал светлые лепестки и плавно покачивал ветвями в такт ветру. Ночь медленно плыла на запад.
  Я помассировала пальцы, затем походила по комнате, чтобы размять ноги, и приоткрыла окно. Ворвавшийся влажный воздух дополнил сказочную ночь вкусом свежести. Мне подумалось, что в этих стенах, когда они вот так растворяют меня в безграничных просторах, мне не кажется Клаудфорд замкнутой крепостью. Может, мама тоже бежала от чувства заточения, потому и заколдовала стены?
  Я вернулась за стол и продолжила записи. Песочно-золотистые страницы жадно поглощали мои воспоминания, впитывая вместе с чернилами мою жизнь.
  К утру события были изложены. Но даже после этого в моей голове неприятно пульсировал вопрос: возможно ли, что Рейн знает о чем-то, чего мне не договаривают Форестеры?
  Сложив дневник в сумку, я прижалась спиной к невидимой стене. Утреннее небо нахмурилось, придав городскому пейзажу английский оттенок. Мне нравилась эта новизна вида. Густой всепоглощающий туман уверенно полз по городу, точно так сонливость наступала на мое утомленное сознание.
  Резкая боль быстро взбодрила.
  Я отпрянула от стены и уставилась на порезанную пучку пальца. Капелька крови медленно скатилась вдоль свежего пореза и упала на пол. Еще одна царапинка была на ладони. Должно быть, где-то на стене зазубрина или трещина. Я стала исследовать стену.
  Кто-то прошелся по коридору, от чего стены вмиг потеряли все краски. Побелевшая стена казалась идеально гладкой. Я провела еще раз пальцем.
  - Ау!
  Снова порезалась. На поверхности пряталось что-то острое и абсолютно невидимое. Никакое подходящее заклинание на ум не пришло.
  Придется идти на крайние меры, подумала я, взяла сумочку и достала из нее круглую капсулу проявительного дыма Уизли. Дым должен проявить спрятанную магию, правда, на пару часов стены будут испачканы в черный, но ничего, потом следы дыма исчезнут.
  Вдох-выдох, и я с размаху запустила капсулой в стену. Оболочка шарика лопнула, дым вырвался и распространился по маленькой комнате.
  Мгновенье - и причина моих порезов раскрылась. Я попятилась и села на низкую постель: все стены, окно и поверхность шкафа были затянуты трещинами, как побитое стекло. Такие следы может оставлять лишь магия. Но какая? И кому понадобилось терзать мамину комнату?
  Мой недоумевающий взгляд изучил испачканные стены. Нужное заклинание пришло в один момент. Я зажмурилась и произнесла.
  - Регипертемпус партем!
  Даже с закрытыми глазами мне было видно вспышку, рожденную заклинанием, которому научил меня Рейн. Я открыла глаза. И тут же прикрыла рукой рот.
  По комнате носился призрак темноволосой женщины. Повернутая ко мне спиной, она металась от стены к шкафу, с ее браслета срывались бледно-розовые вспышки света и летели во все стороны. В ярости, захвачена злостью. Волосы всклокочены. Женщина повернулась в мою сторону и швырнула новым заклятьем. Казалось, она хочет закричать, но что-то не позволяет ей.
  - Мэгги! - послышался плоский приглушенный голос из коридора.
  Еще мгновенье Мэгги тряслась, не владея собой, затем вскинула руки, и заклятия, словно облачка розового дыма втянулись обратно в ее браслет. Она направилась к двери.
  Образ растаял.
  Теперь от злости трясло меня. От злости и недоумения. Мэгги в магическом видении была в своем настоящем возрасте, значит, это случилось недавно. Что же заставило ее так рассердиться?
  - Скоро я это выясню, - сказала я.
  Утренний душ избавил меня от недоброй дрожи, но стоило спуститься вниз и увидеть мелкую улыбку тетушки, недоброе вернулось.
  - Доброе утро, - сказала Мэгги, вынося с кухни чашки. - Отдохнула? Как погуляли вчера?
  - Отлично! Рейн рассказал мне много нового о городе, о илиарате, о семье.
  Мэгги покосилась на меня. Мне и самой показалось, что в голосе у меня звучит излишняя напористость. Я прокашлялась, чуть сменила тон, но не тактику, - я намеривалась вывести Мэгги на чистую воду.
  - Оказывается, за нашим домом растет семейное дерево, - продолжила я. - Точнее, теперь растет. Представляешь, кто-то его засушил, и кто-то сломал мамину ветвь. Как думаешь, кто это мог сделать?
  Слушая не особо внимательно, Мэгги сходила на кухню и принесла фриттату, что-то хотела сказать, но как на зло в этот момент из спальни вышел Фаррен.
  - Доброе утро. Что тут так аппетитно пахнет? - он довольно потер ладони.
  Мэгги накрыла на троих - Фелиция и Итон были в школе. Мы уселись за стол, я терпеливо подождала пока Фаррен и Мэгги наполнят свои тарелки; себе я тоже для виду положила кусочек фриттаты.
  - И все-таки, если бы дерево не засохло, ветвь продолжала бы расти, пока не появится мое имя, вы могли бы узнать о моем существовании намного раньше, - я постаралась говорить непринужденно.
  - О каком дереве речь? - уплетая завтрак, спросил Фаррен.
  - О нашем семейном древе - тем, что за домом. Там еще почему-то мамина ветка сломлена.
  - Дерево прокляла Салема, когда не стало твоей мамы, - сказала Мэгги.
  - И никто не захотел снять заклятие? - спросила я.
  - Зачем? На нем лежала печать горя, - поэтически повела тетушка. - Такую печать не спешат срывать.
  - Но, думаю, двадцати лет ей хватило. Вчера Рейн воскресил дерево.
  - Как вы вчера погуляли? - спросил Фаррен. - Вечером я встретил в центре города Фиону. Рейн проводил тебе экскурсию?
  - Угу. По родовому саду. Мэгги, а как моя мама относилась к тому, что Олдгейтс перешел в распоряжение города? Она грустила?
  - Кажется, ей было все равно, - безразлично ответила Мэгги.
  - Кажется? Вы же были лучшими подругами. Разве ты ее не спрашивала?
  - Об этом никогда. Она не любила говорить о своей семье.
  - А о чем любила?
  - Мало о чем. Элизабет вообще редко разговаривала.
  - Как же вы общались?
  - Так как общаются подруги, когда одна из них не разговорчива, а другая не страдает излишним любопытством.
  - Но как-то же ты понимала, что происходит в ее душе? Или подругами вы не были?
  - Тебе не понять этого, ты видимо, очень плохо помнишь Элизабет, - Мэгги заправила волосы за уши, и налила себе уже третий стакан сока.
  - Конечно, не помню. Для этого я и спрашиваю человека, который должен лучше других понимать Элизабет.
  - Что ты хочешь услышать? - Мэгги нервно отодвинула стакан.
  Ответ "да хоть что-нибудь в конце концов!" так и не сорвался с моих уст. Чем дольше я общалась с Мэгги о маме, тем больше во мне крепло впечатление, что я пытаюсь искупаться в море, стоя по косточку на отмели.
  - Мне все интересно. Например, что мама думала о магии, о илиарате...
  Мэгги взглянула на Фаррена из-под нависшей челки.
  - Не слишком ли много вопросов, как для утра? - Фаррен попытался скрыть раздражение за улыбкой. - Дай бедной тетушке прикоснуться к еде.
  Мой ответ прозвучал под такой же улыбкой.
  - Ну, вопросов было бы меньше, если бы я услышала хотя бы один ответ.
  - Что ты хочешь этим сказать? - обижено спросила Мэгги. - Разве я не отвечаю тебе?
  - Отвечаешь, но ничего при этом не говоришь.
  - Я говорю то, что знаю.
  - То есть, ты не знала свою лучшую подругу?
  - Анна, мы уже говорили об этом. Ты в чем-то обвиняешь меня? - на ее глазах блеснули слезы.
  Прекрасно! Теперь она пытается выставить меня монстром.
  - С чего ты взяла, что я обвиняю тебя? Разве я не могу поинтересоваться? - я как ни в чем не бывало наколола вилкой помидор из фриттаты.
  - Таким тоном интересуются у людей, которых в чем-то подозревают, - сказала Мэгги.
  - А есть в чем подозревать тебя?
  Мэгги отложила приборы и встала. Ее тоненькая нижняя губка задрожала.
  Я твердо решила не поддаваться на ее выпад и повернулась к Фаррену.
  - Представляешь, утром я случайно порезалась, - я показала ему пальцы, он взял мою руку и присмотрелся.
  - Такие тонкие царапины... Ты куда-то выходила?
  - Не поверишь, о что именно я поцарапалась, - я перевела взгляд на Мэгги. - О стены своей комнаты. Они оказались разбиты какой-то магией.
  Губы Мэгги перестали дрожать, она сделала шаг к кухне, но я не позволила ей уйти.
  - Не знаешь, Мэгги, кто сокрушил поверхности стен в комнате мамы?
  Она испуганно обернулась.
  - Спрашивай своего дядю.
  - Ну, мне незачем спрашивать. Я знаю ответ. Думала, может, ты расскажешь?
  - Что происходит? - Фаррен тоже отложил приборы и упер руки в торец стола, стол отъехал. - Анна, тебя что-то тревожит?
  - Да, одно заклинание. Оно показывает прошлые магические действия вокруг... - я осеклась, дойдя до слова магических предметов, нельзя выдавать секрет комнаты! - вокруг плоских поверхностей. Так что я знаю, кто сокрушил комнату Элизабет. Это была Мэгги.
  - Что? - Фаррен принял одно из своих внушающих ужас выражений. - Зачем ты это сделала, Мэгги?
  - Ты так просто поверил ей... - прошептала Мэгги.
  Теперь, наверное, и я приняла ужасающее выражение.
  - Я не лгу, - процедила я сквозь зубы.
  Из глаз Мэгги градом полились слезы. Она повернулась и быстро пошагала в сторону кухни.
  - Вернись. Мы еще не закончили, - прогремел Фаррен.
  Гнев и угроза, прозвучавшие в этих его словах, вмиг утихомирили мой пыл. Не просто утихомирили - захотелось быстро собрать по слову все, что я сказала, потом так же быстро собрать свои вещи и убраться подальше от этого дома.
  Мэгги послушалась, пару секунд она стояла молча, затем ее прорвало.
  - А знаешь, Анна, ты права. Я злюсь. Я очень зла на Элизабет. Мне следует говорить о твоей маме хорошие вещи, но я не могу. И не знаю, как еще мне убегать от ответа. Не имея сестры, я любила Элизабет как родную. Как и все, я обожествляла Элли, ее таинственность, ее красоту, оригинальность. Я доверяла ей самое сокровенное, хотя свои тайны и планы она не раз от меня скрывала. Часто я вообще узнавала обо всем последней. Но все это я простила. Думала, что простила, когда ее не стало. Клянусь тебе, я была готова все простить, лишь бы она оказалась жива. Я верила... Черт возьми! Верила все эти годы, что когда-то у меня была замечательная подруга! Но оказалось, это ложь. Когда мы узнали, что Элизабет бросила всех горевать на своей могиле, а сама, послав все к дьяволу, начала жизнь заново... - Мэгги зарыдала. - Ей ничего не стоило написать мне хотя бы строчку! Хотя бы знак какой-то... И хуже всего - я понятия не имею, каким таким злым проступком я заслужила такое отношение.
  Я встала из-за стола, пересекла гостиную и быстро стала подниматься по лестнице. Мэгги закричала мне вдогонку.
  - Прости, Анна, что я не пою дифирамбы о доброте и красоте Элизабет!
  Залетев в комнату, я раскрыла сумку и стала лихорадочно забрасывать туда вещи. Вспомнив, что владею магией, я махнула палочкой, согнав свое добро в сумку. Потом я сняла дурацкое платье, натянула старые брюки и кофту, схватила сумку и так же быстро побежала по ступенькам. Во дворе меня сразу же встретил порыв дикого ветра с дождем.
  - Куда ты собралась? Анна! Куда ты идешь? - Фаррен догнал меня у калитки, и захлопнул ее перед моим носом.
  Я круто развернулась, Фаррен навис надо мной. Не знаю, что было более мрачным, бросающее молнии черное небо или лицо Фаррена.
  - Я должна уйти. Прости, Фаррен... - мои слова подавил звучный раскат грома. Я попыталась повторить, но гром еще гремел, струи дождя уже успевшие промочить мои волосы полились в рот. Вовремя я не применила защиту от воды, а теперь было все равно. - Я ухожу!
  - Никуда ты не уйдешь! - Фаррен кричал толи от злости, толи стараясь перекричать грозу.
  - Я не могу остаться после... - новый раскат грома, - ... после всего что наговорила.
  Фаррен попытался ухватить меня за руку, но я быстро выскользнула и отскочила в сторону.
  - Ты не понимаешь! Я должна уйти. Я только все порчу. В первый же день я оскорбила Итона, обозвав простецом, теперь Фелиция страдает из-за того, что вы с Мэгги отдаете свое предпочтение мне, потому что я подаю надежду как волшебница, которая унаследует родовую магию. А я и не собираюсь ничего наследовать...
  - Кто сказал тебе, что мы с Мэгги отдаем предпочтение тебе? Этот сопляк тебе вчера наплел про родовую магию? Я так и знал, что нельзя тебя отпускать с ним...
  - ... теперь я набросилась на Мэгги. Я должна уйти! После того, как я говорила с ней, я не имею права оставаться в этом доме!
  Фаррен сделал шаг ко мне, я отскочила.
  - Ну и куда ты пойдешь? Поезд только вечером.
  - Я дождусь на вокзале.
  - Анна, не выдумывай. Тебе некуда идти.
  - Есть куда. Не пропаду. Как-то же я дожила до этого дня.
  Грянул новый раскат грома, ветер хлыстал лицо моими мокрыми волосами как розгами.
  - Анна, я прошу, возвращайся. Ты раздуваешь из...
  - Ты меня не слышал?
  - Я не пущу тебя.
  - Фаррен, я же не на улицу жить иду. Мне предложили работу в Дартмуре, потом я вернусь в школу. Я буду писать письма. Никуда я не денусь, но мне нельзя теперь возвращаться.
  Он что-то сказал, но я не услышала. Стоило мне подумать о трансгрессии на вокзал, Фаррен схватил меня за руку. Теперь трансгрессировать нельзя. Подхватив меня одной рукой, он поволок меня в дом. Я извивалась, перевесившись на его руке пополам.
  - Пусти, или я применю магию! - закричала я, оказавшись снова в доме.
  - Ничего, я как-нибудь справлюсь, - сказал Фаррен неся меня вверх по лестнице.
  Я была в ярости, но не могла позволить себе применить против родного дяди волшебство.
  Открыв дверь с ноги, Фаррен зашвырнул меня в комнату, как котенка.
  - Если ты трансгрессируешь, я найду тебя - трансгрессия оставляет следы.
  - Фаррен, так нельзя! Я все равно уйду. Ты не можешь...
  Его взгляд упал на еще черные от порошка стены, пробежался по белым расколотым паутинкам.
  - Элизабет... - едва слышно произнес он.
  Когда Фаррен повернулся лицом ко мне, его было сложно узнать: все его черты исказила печаль с примесью отчаянья. Убитый горем взгляд из-под устало нависших век сумел приструнить меня, словно прозвучало какое-то заклятие.
  Фаррен вытер стекающие с черных волос струи воды. Бледный, вымученный, он словно боролся с каким-то невидимым и непонятным мне врагом. Его мощная, подобная древнему дубу, фигура покачнулась, он в очередной раз вытер лицо от дождевой воды, а возможно и от слез и заговорил тихим с слабым голосом - так, будто был самым уязвимым и беззащитным существом на свете.
  - Пожалуйста, останься до завтра. Если решишь уехать - я не удержу тебя. Но умоляю, умоляю не делай этого. Я уже потерял Элизабет, не представляю, как жить, если потеряю еще и тебя. Все наладится, прошу тебя, поверь.
  
  
  ***
  Порошок уже исчез и стены снова стали белыми. Накинув махровый халат, я стала вытирать полотенцем волосы и подошла к окну. Ветер упорно теребил ветки, дождь закончился, земля под яблонями была всплошную усыпана нежно-розовыми лепестками.
  Согласившись на просьбу Фаррена, я должна была ждать до утра. Ждать, разрываясь между желанием уехать и желанием закончить начатое в Клаудфорде. В глубине души я понимала, что уехав сейчас, я больше никогда не вернусь в этот дом, и тайна Элизабет навсегда останется для меня потерянной; именно здесь, именно в этих стенах сокрыт ключ...
  Или же я просто параноик, и все усложняю? Но не могла же Элли просто так взять и рвануть с психопатом на край света бросив свою семью! Или могла? Смогла же она разбить сердце лучшей подруге.
  Новый образ бесчувственной безразличной ко всему Элизабет затмил мой взор. Я пошатнулась и оперлась спиной о стену.
  Только не так, только не такая, я не хочу, чтобы мама оказалась такой. Нет и нет.
  Но я и не хочу обманываться. Уж лучше гнилая правда, чем самообман. А правда такова: мама наплевала на всех и махнула с "плохим парнем" на край света.
  Но ее портрет... Ее взгляд... Я чувствую каждой частицей своего сердца, что под маской скрытной, легкомысленной семнадцатилетней красотки, которой виделась Элизабет своим близким, есть глубина. Чем бы не была эта глубина наполнена, нужно это выяснить. Нужно дойти до конца, даже если там ждет меня крах всех моих ожиданий.
  С моей стороны было большой ошибкой напасть на Мэгги. Ее чувства можно понять. Следовало понять до того как набрасываться. Но уже поздно. И честно говоря, особой грусти я не испытываю, о маме она вряд ли скажет еще что-то.
  Фаррен для меня, что неясная чужеземная речь - слышу, но не понимаю. К нему у меня остается еще много вопросов.
  Салема - тем более... Салема! Совсем забыла, что у меня этим вечером с ней занятие. Что ж, жаль расстраивать бабушку - хотя вряд ли она особо расстроится - но из комнаты до завтра я не выйду.
  По саду замаячила фигура. Итон. Нервным шагом он прошел под яблонями и скрылся с моего поля зрения в отдаленной части сада. За ним, натягивая теплую кофту, пробежала Фелиция.
  - Да постой же ты! - крикнула она. - Итон! Это не шутка, давно пора...
  Она тоже скрылась, как и ее голос.
  Мгновенно я собрала с волос влагу, создала из этой влаги маленькую бабочку, без зазрений совести заколдовала ее как передатчик звука и выпустила в открытое окно, направив вслед за Фелицией. Приемником послужила пуговичка на халате. Прижав пуговичку к уху, я приготовилась слушать.
  Вскоре звуки ветра в пуговичке сменились голосом Фелиции.
  - ...Да с того я это взяла, Итон, как ты себя ведешь! Мы должны сделать все, как договаривались. Мне нужно быть уверенной, что ты не передумал.
  Он что-то ответил, но к бабочке звук видимо не доносился.
  - Ты обещал, что не поступишь так со мной! Вот почему, - снова заговорила Фелиция. - Если ты это сделаешь, меня посадят под замок, закуют в цепи! И тогда я погибла.
  - Ты слепа? - теперь я услышала голос Итона, но ветер заглушил часть его слов. - ...ему наплевать... обо мне.
  - Это не так...
  - С чего ты делаешь выводы?
  - Ты же его сын, Итон.
  - Так, по-твоему, дело в родстве? Ты или дура, или меня за дурака держишь. Попробуй признайся ему, и я посмотрю, как он будет относиться к тебе. Думаешь, ему не плевать, дочь ты или нет? Сама знаешь дело не в этом. Взгляни, как он трясется над этой вот...
  Вдруг раздался щелчок и звук затих. Видно бабочка во что-то врезалась.
  - Чтоб тебя... - зашипела я, и продолжила тереть полотенцем и без того уже сухие волосы. Интересно, в этом доме постоянно все ссорятся и спорят? Или так стало только с моим появлением?
  Потеребив эту мысль еще пару минут, мне вдруг стало все равно. Бессонная ночь и стресс дали о себе знать. Уеду я в Дартмур или останусь, а выспаться нужно. Чем я и занялась.
  Разбудил стук в дверь.
  Я апатично приоткрыла глаз, оценила количество света в комнате, убедилась, что кошмарный день еще не закончился, и накрылась одеялом. Надеюсь, стучала не Мэгги. Надеюсь, стучал не Фаррен. Надеюсь, кто бы там ни был он сейчас же уйдет.
  Стук повторился. Стук робкий, затем что-то цокнуло о ручку. Снова стук в дверь и чей-то шепот "ой, падает...".
  Я скинула одеяло с лица.
  - Кто там?
  - Анна, это я, Фелиция. Открой пожалуйста... Ай... у меня руки заняты.
  Пришлось встать и открыть. В руках у Фелиции был поднос с едой.
  - Надо было принести все с помощью левитации, я только сейчас об этом подумала, - Фелиция робко улыбнулась. - Ты спала? Прости, не хотела тебя разбудить. Папа сказал, ты весь день не ешь, вот я и подумала...
  - Проходи, - я пропустила Фелицию в комнату.
  - Я ненадолго, меня ждет Салема. Ты пойдешь на урок... вижу, что не пойдешь, ладно...
  Фелиция положила поднос на столик, и потерла локоть ладонью, осматривая мою комнатку с разбросанными повсюду еще мокрыми от дождя вещами.
  - Это правда, что ты хочешь уехать? - наконец без обиняков спросила Фелиция.
  - Правда.
  - Почему?
  Я снизала плечами. Совсем не хотелось болтать об этом с Фелицией. Но она ждала ответ.
  - Я вношу раздоры в вашу семью. Не так я себе все представляла.
  Фелиция одним танцевальным шагом приблизилась ко мне, взяла за руку и, глядя в глаза, сказала.
  - Не уезжай. Не стоит уезжать сейчас. Пожалуйста, останься. Ты нужна здесь.
  Она сжала мою руку и ушла.
  Еще немного я постояла, потупив взгляд куда-то в дверь, и вернулась на свое ложе. Спать уже не хотелось, думать тоже, но как не крути, выбор не мог ждать дольше.
  Я подвелась и поискала взглядом сумку. Мягкий и тепленький махровый халат нужно было переодеть, чтобы избавиться от неуместного чувства комфорта и расслабленности, а все сухие вещи были в сумке.
  - Ну где ж ты?
  Тут я вспомнила. В сражении с Фарреном сумка соскользнула с плеча, и наверняка, до сих пор лежит где-то в мокрой траве.
  Открыв дверь в коридор, я прислушалась, - не очень хотелось встречаться с обитателями дома.
  Тихо.
  Беззвучно на одних носочках, я спустилась вниз, вышла во двор, но сумки не обнаружила. Вернувшись в дом, я заметила ее на подставке для верхней одежды, подвинутой к камину. В доме по-прежнему было тихо.
  Поддавшись внезапной идее, я зашла на кухню, впервые за четыре дня, проведенные в этом доме. Кухня выглядела странно: ни плиты, ни разделочного стола, ни холодильника, ни каких-либо полок и шкафчиков с продуктами; на стенах висело несколько полотенец, под окном был маленький столик, раковина и небольшой шкафчик с посудой возле выхода в сад; узко, даже тесновато. Внимание привлек громоздкий, бронзового цвета пошарпанный прибор, вид которого никак не выдавал его предназначения, разве только цветом напоминал тостер-вспоминатель снов, что я видела в "Волшебной механике". В уголке была гравировка "Зекка".
  - Сгодится. Аликвиум вотем, - я обратила прибор в передатчик, и поспешила в свою комнату.
  Уже будучи в комнате, я порылась во внутреннем кармашке сумки и нашла старый наушник.
  - Аликвиум ауди.
  Теперь наушник донесет мне звук разговоров с кухни. Неприятно идти на такие меры, но если я и решусь остаться с Форестарами, то нужно знать, как они относятся ко мне на самом деле, а догадки мои ни к чему не приводят.
  Мне было хорошо известно, как иногда лгут чувства, и как обманчивы выводы, основанные лишь на одних впечатлениях. Совсем недавно мой внутренний взор был обманут затмением, казалось, нет ни выхода, ни надежды, но действительность была иной. Нельзя опять ошибиться. Только не в такой момент.
  Я стала ждать, лежа на кровати и прислушиваясь к звукам в наушнике. Потом стала ждать, поедая принесенные Фелицией фаршированные артишоки, потом - наводя порядок в сумке.
  Несколько раз, напевая тихонько какую-то мелодию, на кухню выходила Фелиция, затем был слышен звук льющейся воды, цокал стакан, и она уходила. Один раз, тоже за водой, заходил Итон (я узнала его голос, когда он закашлялся), и к восьми часам в моем наушнике зазвучали голоса Фаррена и Мэгги.
  Начало разговора я не уловила - их голоса звучали приглушенно, потом хлопнула кухонная дверь, и Мэгги заговорила громче.
  - ...Я не пыталась скрыть, просто ты слишком быстро поверил ей, - она говорила кротко, с волнительной дрожью в голосе. - Мне показалось, ты не доверяешь мне.
  - Твои слова ее оскорбили, - отвечал Фаррен. - Теперь она собралась в Дартмур! Ферма ей милее нашего дома. Нет, я не допущу этого. Анна должна остаться.
  - Ты не можешь ей приказывать.
  - Мне показалось, или ты хочешь, чтобы Анна уехала?
  - Нет, что ты! Но тебе стоит помнить, что у нее есть свобода воли. Мы должны уважать ее выбор, как и выбор всех, кто живет в этом доме, иначе дом превратится в тюрьму.
  Последовала непродолжительная пауза.
  - Как только ты мог подумать, что я желаю прогнать Анну? - сказала Мэгги. - Я ведь прекрасно понимаю, что бедная девочка не виновата в поступках своей матери. Я и не обижаюсь на ее презрительный тон. Естественно, не просто принять правду об Элизабет, но и лгать не в моих правилах, ты знаешь.
  Снова пауза.
  - Знаешь, сперва мне показалось, Анна копия твоей сестры. Но теперь я вижу, она совсем другая. Наверное, пошла в отца. Жаль Анна ничего не говорит о нем. Надеюсь, он был хорошим человеком.
  - Ты права, Анна другая. Это чувствуется во всем.
  - Она умнее Элизабет. Намного догадливее.
  Еще одна пауза.
  - Ты поговоришь с ней? - сказал Фаррен. - Если она уедет, ты же понимаешь, это из-за тебя.
  - Конечно поговорю, я это и собиралась сделать. То, что важно тебе, важно и мне. Конечно, я это сделаю.
  - Ты всегда меня понимала.
  - Обними меня...
  Я поспешно сняла с пуговички заклятие.
  Все же Форестеры странные люди. Как старательно я не пыталась поставить себя на место Мэгги (для этого я придумывала разные виды смерти для Уизли, а потом разные виды всплывшего на поверхность их предательства), для меня оставалось неясным, почему она переживает боль так остро спустя столько лет. Впрочем, я не образец сочувствия, возможно, я просто слишком черствая, чтобы понять.
  Вскоре в дверь снова постучали. На этот раз Мэгги.
  Мэгги вошла и оперлась спиной о дверь. Ее маленькие глазки смотрели на меня из-под растрепанной челки, но неприязни во взгляде я не видела.
  Мне стоило извиниться, но слова как-то не шли.
  Первой молчание нарушила Мэгги.
  - Анна...
  - Прости за мои слова, - вдруг вырвалось из меня. - Мне не стоило так говорить с тобой. Теперь я понимаю, у тебя есть основания сердиться. Правда, мне жаль.
  - Анна, я сама пришла извиниться, - сказала Мэгги. - Нужно было сразу тебе все сказать, как есть, а не давать пустые ответы. Я боялась ранить тебя или спугнуть правдой; боялась, что ты решишь, будто я наговариваю на Элизабет. Я так... Я так любила ее...
  Мэгги разрыдалась.
  Я растерялась. Припомнив, что в таких случаях положено обнять плачущего, я поспешила это сделать.
  - Прости! Прости меня! - всхлипывая, вскрикнула Мэгги и закрыла лицо руками; ее голос срывался на верхних звуках и, кажется, у Мэгги случился нервный срыв. - Это я во всем виновата. Ты права, Анна, ты права. Действительно, я была плохой подругой. Иначе, Элли доверяла бы мне...
  - Это не обязательно твоя вина, - я постаралась ее успокоить; от ее рыданий у меня нарастало чувство вины, граничащее с раздражением. - У мамы могли быть свои причины хранить тайны.
  - Нет. Все дело во мне. Я всегда все порчу. Наверное, я сделала что-то не так, поэтому она ничего не сказала. Если бы только я могла извиниться перед ней, если бы только я могла спросить ее...
  Она пуще зарыдала. Я перевела Мэгги к столику и усадила на стульчик.
  - Тебе не за что извиняться, - сказала я. - Лучше нам вообще не вспоминать об этом.
  Мэгги посмотрела с благодарностью.
  - Ты правда не сердишься?
  - Я правда не сержусь.
  Она уставилась в пол и вытерла покрасневший носик.
  - Фаррен сказал, ты хочешь уехать. Все из-за меня. Я все всегда порчу.
  - Перестань, Мэгги. Уехать я хочу не из-за тебя. Скорее, это я все порчу.
  Тут я сама еле удержалась от слез, опять почувствовав себя лишней конечностью.
  - Только из-за этого? - удивилась Мэгги.
  - Ну да....
  - Ох, Анна. - Мэгги нагнулась вперед, оперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях. - Ты так мало знаешь об этой семье. - Она всхлипнула, вытерла слезы и продолжила. - Все не так просто. Фаррен... Я очень люблю его! Сильнее, чем могу выразить словами, даже если проговорю всю жизнь. Но мне все время кажется, что я здесь лишняя, уже столько лет... Каждый раз, когда он поднимается к Салеме, я уже знаю, как он будет смотреть, когда вернется. Салема никогда не любила меня. Я для нее всего лишь простачка, которой выпала невероятная честь стать частью их великого рода. Впрочем, я и правда простачка, ничем не примечательная дурнушка; я никогда не была достойна Фаррена...
  - Не говори так!
  - Но что бы я ни сделала, я не могу заслужить уважения Салемы; она просто не замечает моих достоинств, и под ее влиянием, Фаррен тоже видит во мне худшее. По ее распоряжению, я не имела права работать. Твоя работа - воспитать детей, достойных продолжателей рода, - так она мне говорила. Как же обидно! Фаррен перед Салемой благоговеет, меня же он ни во что не ставит. А я ведь так люблю его! Я согласна на все ради его любви.
  Она снова заплакала.
  - А теперь... Теперь дети перестали его слушать... Салема обвиняет меня... Фаррен тоже! Все против меня! Вот почему мне так хочется, чтобы у меня была подруга, чтобы кто-то был за меня, а не против. Вот почему я лелеяла хотя бы воспоминание о том, что кто-то доверял мне и не обвинял во всех бедах!
  Я не знала, что сказать. Просто накрыла ее руку своей и дружески сжала. Мэгги выровнялась, попыталась успокоиться, вытерла лицо.
  - Оставайся. Оставайся, Анна. Прошу тебя, может с тобой мне не будет так одиноко. Может... если бы ты... если бы мы смогли стать подругами... мне было бы легче все претерпеть... Пожалуйста, не откажи мне. Хотя бы ты пойми меня. Может ты сможешь сделать то, чего не сделала Элизабет...
  - Ты останешься? - проговорила она с надеждой. - Ты останешься ради меня?
  Что мне оставалось сказать этому эмоциональному, хрупкому существу? Вскоре к нашей сантиментальной компании присоединился взволнованный Фаррен. Он спросил о моем решении.
  - Я останусь. Конечно, я останусь. - Я посмотрела на заплаканную Мэгги. - Мэгги и мертвого уговорит.
  Фаррен благодарно посмотрел на жену, она просияла.
  - Но у меня есть условие, - добавила я.
  Чтобы обеспечивать себя самостоятельно, я намеревалась устроиться на временную работу. Услышав об этом Фаррен несколько помрачнел, но вынужден был согласиться.
  Когда за удалившейся четой закрылась дверь, я устало повалилась на кровать.
  - Ну и денек, - обратилась я к потолку.
  Затем я написала в Дартмур письмо, отказавшись от предложенной работы.
  С помощью двух заклинаний мои вещи вернулись из сумки на прежние места, я переоделась и зарылась с головой под одеяло.
  Чувства молчали: ни радости, ни грусти.
  Сон был беспокойным и вскоре я проснулась. Улегшись на бок, я поглядывала одним глазом на луну-половинку над лесом, пока ее бледный свет не стал угнетать меня, потом я перевернулась на другой бок, но и тут нечто мозолило мой воспаленный взгляд: над самым центром города парила ядовито желтая летающая тарелка, та самая, что днем носилась по крыше "Механики магии Зекка". Определенно ночная панорама города испорчена.
  Вскоре сон опять поглотил меня. На этот раз спокойный и безмятежный.
  
  
  Утром, когда Фелиция и Итон ушли в школу, я спустилась вниз, предупредила Мэгги, что иду в город, и направилась на поиск работы. Для начала нужно было найти газетный киоск.
  Искала долго и безрезультатно. Возле парка до моего слуха донеслись отрывки разговора.
  - ... Это вам не Нью-Йорк, мисс Зекка, - говорил мужской голос из "Механики магии"; он явно терял терпение.
  Хозяйка "Механики" отвечала абсолютно невозмутимо.
  - При чем здесь Нью-Йорк? Я никогда не жила в Нью-Йорке. Или вы думаете, в Америке всего один город?
  - Я повторяю: ни по вашему, ни по чьему-либо желанию, Клаудфорд не будет светиться по ночам рекламными табло и всякими вашими штучками! Есть более приемлемые способы рекламы...
  - Ах, что вы, мистер Юэл! Табло по вашей просьбе я убрала еще вчера, а левиторий служит мне вовсе не для рекламы. Так что я никак не пойму, чем же вы не довольны?
  - ЛЕТАЮЩИМ НЛО НАД ЦЕНТРОМ ГОРОДА! - прогремел ответ, но на хозяйку это не произвело никакого эффекта.
  - Мой левиторий парит вовсе не над центром города, а всего лишь над моей частной собственностью. Не представляю, чем вызваны упомянутые вами жалобы.
  - Ваш левиторий, - последнее слово произнесено с отвращением, - засвечивает все дворы и окна, мешая жителям спать. В который раз вы вынуждаете меня повторить, будьте любезны, сделайте так, чтобы ваш прибор не светился.
  - Но он не может не светиться.
  - Мисс Зекка, я буду вынужден принять меры!
  - Мой левиторий - древний страж. Он парит над этим магазином с момента его открытия, а это ни много ни мало, а целых семьдесят лет. Вам, простите, сколько?
  - Мисс, какое отношение...
  - Так вот, ни одна деталь работы механизма не должна менять принципа работы, это ведь очень тонкая магия. Левиторий - моя охрана. Вы хотите лишить мой магазин охраны?
  - А вам не приходило в голову воспользоваться заклинанием для охраны вашей собственности?
  - Я не пользуюсь заклинаниями.
  - Мне не составит труда вам в этом помочь.
  - Никто и никогда не будет применять свою магию в магазине Зекка! - теперь и женщина теряла терпение.
  Я зашла в магазин. И сразу же пришлось сдерживать накативший смех: владелица магазина, мисс Зекка, беседуя с обвинителем, не удосужилась снять с глаза толстую линзу на черной резинке. В стекле линзы ее глаз казался чудовищно большим, как я понимаю, так и было задумано, чтобы еще больше допечь надоевшему мистеру Юэлу.
  - О! - она обрадовалась моему появлению. - Простите, мистер Юэл, у меня клиент. Наш разговор чертовски важен, но не могу же я разориться, бросив работать и слушая одни ваши претензии. Чего желаете, юная леди?
  - Я выпишу вам штраф! - внезапно выкрикнул мужчина, и стремительно вышел; а с улицы добавил. - И смените вы наконец эту вывеску!
  Как только он отошел, гримаса безмятежности на лице женщины бесследно исчезла.
  - Старый... - последовал ряд эпитетов, сопровождаемый размахиванием гаечного ключа вслед ушедшему господину, - ... упертый осел!
  Она сняла линзу-лупу, и переведя на меня взгляд, дружественно улыбнулась.
  - Никак за колечком пришла?
  - Э... - я и не сразу вспомнила, о каком колечке речь. - Нет, просто заглянула. И уже иду.
  - Очень кстати заглянула. А не то бы я ему этим гаечным ключом его крохотный мозг еще поуменьшила бы. - Владелица магазина достала из-под прилавка деревянный ящик с разными наручными часами, и поочередно стала прикладывать их к руке, где и так уже до самого плеча было не менее двадцати часов, и гаечным ключом, который волшебным образом подстраивался под форму циферблата, стала прокручивать то в одну, то в другую сторону; затем проработанные часы она выкладывала на витрину, другими звучно звякала во что-то под прилавком.
  Этот мало понятный мне процесс пробуждал мое любопытство, но вспомнив цель своей прогулки по городу, я направилась к выходу.
  - Как там поживает красавчик? - вдруг спросила девушка, я остановилась и уставилась на нее. - Девица с которой он заходил, судя по схожести их физиономий, его сестра?
  - Да, Рейн и Фиона брат и сестра, - сказала я.
  - Ну, значит, есть надежда, - с довольной улыбкой девушка продолжила энергично перебирать часы.
  - Прости, какая надежда?
  Она красноречиво на меня посмотрела.
  - Твоя надежда, глупая. Будь он на пару-тройку лет старше я бы сама глаз с него не спустила, но больно он зелен. Впрочем, не такая уж это и проблема.
  Я захлопнула рот. Когда это он у меня открылся?..
  - Тебе-то он хоть не брат? - не смущаясь продолжала девушка.
  - Троюродный.
  - Сгодится. Ты кажется, вон с той кручи сошла? - она показала ключом на дом Форестеров, виднеющийся через окно.
  - Да, там я живу.
  - Красавчик тоже?
  - Он не местный. Как ты узнала, где я живу?
  - Шутишь? Ваша семейка у всех в этом городе на виду. Каждому полагается знать, кто ты и откуда.
  - Я думала, ты приехала в Клаудфорд недавно.
  - Ага, я, как и ты, новенькая. А старенькие больно охочие потрепаться обо всем. Так что, видишь, я в курсе дел. Хотя особо никого не расспрашивала...
  Я подошла ближе.
  Вспоминатель снов на прилавке зашипел и выпустил белое облачко, за что тут же получил гаечным ключом.
  - Это не часы, правильно? - я заглянула в паромасляный ящик на прилавке.
  - Ну, вот это часы. А это уровнемер.
  С виду уровнемер мало отличался от часов, точнее вообще не отличался: те же двенадцать делений и три стрелки.
  - И какие уровни он измеряет?
  - Да самые разные. Вот этот, - она показала уровнемер на своей руке, - показывает уровень расхода магической силы, уровень усталости, две другие стрелки просто показывают время. А вон тот - с синим ремешком - показывает сколько людей о тебе думают в данный момент, сколько влюблены и сколько ненавидят. Штука бесполезная, но любопытная. Можешь примерить.
  Я отказалась.
  - Эти все твои? - я указала на уровнемеры, пристегнутые к ее руке.
  - Сегодня - да.
  - Вот этот красивый, с заклепками.
  - Этот мой любимый. Показывает время и вероятность того, что прошлый сон сбудется.
  - Если ты не пользуешься заклинаниями, то как все это может работать?
  Она посмотрела на меня, но не ответила.
  - Вон там, на витрине у выхода, прибор поинтереснее. Кулон-транссет. Примерь.
  Кулон на длинной тонкой цепочке напоминал выпуклые часы. Я примеряла.
  - С виду часы, - пояснила девушка, - но ты открой.
  Клацнув защелкой, я открыла. Внутри кулон был пуст, одна половинка кулона была выпуклой, другая - плоской, там блестело зеркальце.
  - А теперь коснись зеркальца и представь кого-нибудь... нет, не так. Нужно представить того, у кого есть такой же кулон, ну или другой транссет. У вас тут таких пока мало, так что представь меня, и смотри внимательно.
  Я дотронулась к зеркальцу в кулоне и представила продавщицу. Циферблат замерцал холодным светом, я открыла кулон и в зеркальце увидела отражение продавщицы. Я обернулась - девушка держала такой же кулон раскрытым и смотрела внутрь.
  - Можешь попросить что-нибудь передать тебе. Вот, например, гайку. Теперь еще раз открой.
  Гайка оказалась внутри кулона.
  - Как это работает? - спросила я.
  - Ты, я вижу, любопытная. Обычно спрашивают, сколько стоит.
  Я вернула кулон на место.
  Девушка закончила с последними часами, спрятала ящик под высокий прилавок, и там же сама скрылась с моих глаз. Я подумала, нужно уходить, сделала шаг, но опять была настигнута ее голосом.
  - Постой!
  Я обернулась, она по-прежнему пряталась где-то за прилавком.
  - Подойди. Обойди прилавок.
  Не очень хотелось идти на такое обращение, но любопытство, как всегда, взяло верх. Я обошла прилавок. Тостер-вспоминатель снова зашипел, снова получил.
  - Что-то он сегодня не в духе, - сказала девушка, полулежа на стуле, забросив ногу на ногу; на животе у нее лежал металлический сплюснутый кот, приваренный животом к длинному штырю; через узкую трубочку она вливала какую-то жидкость, похожую на масло, в маленькое отверстие на голове у кота.
  - Чем занимаешься? - спросила девушка.
  - Прошу прощения?
  - А, черт подери ваш этикет. - Она отложила кота, кое-как вытерла испачканную в масло руку о комбинезон и протянула мне. - Сиф Зекка. Ты Анна. Так чем занимаешься? Учишься? Работаешь?
  - Ищу работу на каникулы, - сказала я, снимая волшебством пятна черного масла, оставшиеся на моей ладони после рукопожатия.
  - Отлично. Где училась?
  - Почему ты спрашиваешь?
  - Считай, ты на собеседовании. Мне нужен помощник.
  - Я училась в Хогвартсе.
  - Да не важно. Я тебя беру.
  - Зачем тогда спрашивала?
  - Ну, это положено спрашивать на собеседовании.
  - Ты раньше не нанимала работников, да?
  - Раньше я работала с отцом и дядей. Один умер в тюрьме, другой сейчас в бегах. Знаешь, что это? - она встала и подняла кота на штыре.
  - Флюгер?
  - Не совсем, это указатель гостеприимства. Вот захочу я явиться к вам в гости, подойду к дому и посмотрю на флюгер. Если кот будет такой, - она занесла кота над своей головой, он тут же изогнул спину и напыжился, - значит, в доме нелады, лучше не входить. А если так, - она занесла кота надо мной, тот свернулся клубком, но нервно подергивал хвостом, - ну, так еще можно рискнуть.
  - Ух ты, - флюгер впечатлил меня.
  - Никакое не "ух ты". Просто ерунда, сувениры, мелочевка. Вот раньше мы делали летательные аппараты, способные доставить человека на луну за час. Вот что было "ух ты".
  - А почему теперь не делаете таких аппаратов?
  - Да некому. Отец и дядя продали одному идиоту такой летающий кораблик, он и при документах был, лицензии, разрешение на вылет и прочее. Оказалось - подделал, а папа недоглядел. Так до сих пор и летает вокруг луны, никто остановить не может. Вышел из строя прибор. Этот дурак накрутил там чего-то, а отца в тюрьму посадили, там он и помер от удара. Дядя сбежал. А мне пришлось для подотчетности переехать в Клаудфорд.
  - Ты жила в Штатах?
  - Давно. Еще в детстве, потом мы решили переехать на родину деда. Вот, переехали. Ладно, приходи завтра на девять. Теперь ты ценный сотрудник компании, столь престижной, что оклад нет смысла уточнять. Рассчитаюсь престижем. - Она звонко рассмеялась. - Да ладно, шучу. Но на многое не надейся.
  Я взглянула через маленькое окно на дом Форестеров, и вдруг поняла, что вовсе не спешу.
  - Я могу приступить сегодня, - сказала я.
  Сиф внимательно посмотрела, а потом занесла надо мной флюгер, кот стал на дыбы.
  - Эй! - возмутилась я.
  - Вижу, не все так гладко в Хайфаррен Хилл, - она опять многозначительно улыбнулась, впрочем, улыбка была понимающей и дружественной.
  - Как ты сказала? - я подумала, мне послышалось.
  Сиф рассмеялась.
  - Никак. Видно, что ты с местными людьми не общаешься. Ладно, оставайся. Все равно дождь пошел, клиентов не будет. Спасай меня от скуки.
  До вечера я пробыла в "Механике магии". Сиф рассказывала о разных приборах, и что раньше их семья содержала мини-завод, но год назад все "полетело к чертям". Я расспросила о приборе, что видела на кухне в нашем доме. Это один из транссетов, гастрономический. И вот что вообще меня ошеломило: по всему миру существует целая транссетная сеть: магазины, кафе, рестораны, зельеварские лавки и так далее.
  - Вот, например, захочет твоя тетушка подать на обед пиццу, - поясняла Сиф, - возьмет такой ящичек, откроет вот эту панельку, и выберет какую-нибудь итальянскую транссеторию, естественно оборудованную техникой Зекка, вложит в свой транссэт деньги, а взамен достанет свеженькую пиццу.
  Потом Сиф рассказала, что из Клаудфорда во внешний мир и наоборот можно доставлять через транссэты только продукты питания. Остальное запрещено.
  К сожалению, сама Сиф не научилась делать транссэты. Но лишь начав пояснять причину этого обстоятельства, сникла, и умолкла на полуслове.
  Позже Сиф скормила мне еще пару любознательных фактов о волшебной механике, а в конце рабочего дня живо выпроводила меня за дверь.
  Вечером, когда семья Форестеров собралась ужинать запеченным лососем под сливочным соусом на подушке из овощей, я поделилась новостью о работе. Фаррен отреагировал крайне сдержанно, Мэгги поздравила, Фелиция промолчала, но я уловила в уголках ее глаз улыбку с намеком на восхищение, похоже, ее впечатлила моя маленькая победа над волей Фаррена, а Итон подал мне очередную порцию сарказма, под соусом безразличия.
  Ночью спала как убитая, лишь раз меня разбудил несносный ядовитый свет летающей тарелки Сиф; этой ночью она не маячила вдоль магазина, а дребезжала на одном месте, что еще больше раздражало взгляд. Накрывшись одеялом, я вернулась к просмотру снов.
  Утром я впервые завтракала вместе со всеми - из-за работы мне пришлось вставать раньше.
  В тарелках у каждого лежал авокадо. Целиком. Я присмотрелась и увидела, что авокадо сплюснут, видимо, внутри была какая-то начинка. Я даже растерялась, глядя на свой завтрак, пронизанный тонкими золотистыми пружинками неведомого вещества под круглой карамельной сеткой. И, как будто этого всего было мало, между авокадо и сеткой парило облачко сахарной пудры.
  Я нарочисто медленно взяла приборы, поправила салфетку на коленях, надпила сок, и еще всячески потянула время, чтобы дождаться пока кто-нибудь первым начнет есть это диво.
  Первым начал Фаррен. С самым обыденным видом он снял сетку, коснулся ею облачка, чтобы оно осыпалось, поочередно вытянул из авокадо каждую пружину, взял нож и разрезал зеленую кожуру.
  Последовав его примеру, я оценила утонченный вкус фаршированного авокадо, и сделала неожиданное открытие: безумно скучаю за обычными хлопьями с молоком, домашним печеньем или даже тарелкой простого супа с макаронами; ресторанная еда, или как сказала бы Сиф, транссэтная, напрочь лишала чувства домашнего уюта. Как ни странно, в Хогвартсе поварята всегда держали баланс между разнообразием и простотой меню. Отпустив неслышный вздох по этому поводу, я продолжила гонять вилкой кусочки авокадо по тарелке.
  Фаррен завязал разговор - речь шла о моих обязанностях на новой работе - и утро плавно окрасилось в приглушенные оттенки пренебрежения. Я, в свою очередь, постаралась перевести стрелки на него.
  - А как дела у тебя на работе? Кстати, ты так и не сказал, что именно преподаешь в школе?
  - Разве не говорил? Химию. Я преподаю химию.
  Ответ был для меня неожиданным. Сложно представить волшебника, читающего неволшебный предмет, даже как-то в голову не укладывалось.
  - Ты имеешь в виду алхимию? - уточнила я.
  Итон прыснул смехом.
  - "Алхимия" - забавное слово. - Фаррен снисходительно улыбнулся. - Если тебе интересно, предмет называется химия волшебных веществ, но есть классы, в которых учат только обычную химию, в основном это классы инженов, не желающих изучать магию. Такую химию я тоже преподаю.
  - Ты изучал это в Китае?
  - Было дело.
  - А чем еще ты занимался в Китае?
  - Разными делами. В основном изучал науки.
  - Папа изучал нейробиологию, и сделал несколько значительных открытий, - сказала Фелиция.
  - Правда? Значит, ты выдающийся ученый?
  - Ну, выдающийся - это очень преувеличено.
  - Расскажи о своих открытиях. Это связано с магией?
  - Частично. Моя работа находится на периферии естествознания и магии.
  - Папе в свое время даже предлагали работу в Министерстве, - снова сказала Фелиция.
  - И ты отказался? - еще больше удивилась я.
  - Дорогой, ты не опаздываешь на работу? - мягко напомнила Мэгги.
  - Ох, точно, - Фаррен вытер рот салфеткой, и вставая из-за стола сказал мне. - Министерству я предпочел тихую семейную жизнь поближе к домашнему очагу. И не жалею ни минуты.
   И тут же Итон выпалил.
  - Отец занимался исследованиями в области манипуляций с памятью. Сегодня Министерство ежедневно чистит людям мозги по его технологии.
  - Итон! - Фелиция выглядела так, будто на нее кипятка плеснули.
  - Ну что не так? Анна хотела знать, я ответил.
  - Мы же... мы давали слово молчать, - задохнулась Фелиция. - Это Министерские дела! Как ты не понимаешь?
  - Анна часть семьи, разве ей нельзя знать? - насмешливо спросил Итон.
  - Но ты же обещал... - Фелиция готова была расплакаться, но потом взяла себя в руки и резко стала сдержанной. - Ты и другие обещания намерен так же исполнять?
  За сим последовал убийственный взгляд, Итон поджал губы, помрачнел и ушел. Фаррен так и стоял, оперев руки в спинку стула, и смотрел в одну точку, затем снова сел за стол и заговорил неожиданно спокойно, будто уже никуда и не торопился.
  - Не сердись на брата, Фелиция. Анне вполне можно доверить эту информацию.
  - Как бы я хотела иметь брата такого как Рейн, - сказала Фелиция. - Они всегда так дружны с Фионой.
  - И ты бы смогла кругом увиваться за ним, как хвост? - Фаррен улыбнулся своей улыбочкой "я-прощаю-твою-глупость". - Кажется, именно так Фиона и поступает.
  Фелиция снизала плечами.
  - По крайней мере она всегда может на него положиться, - сказала Фелиция, и ушла в себя, приняв каменную личину.
  Посчитав момент подходящим, я спросила, как складывались отношения у Фаррена с моей мамой.
  Фаррен пояснил, что не так конечно, как у Рейна с Фионой, сказывалась разница в возрасте, ведь Фаррен старше на девять лет.
  Били ли они друзьями?
  О, какой доброй и застенчивой, красивой и скрытной была Элизабет, как за ней все скучали, и ясно дело, куда же без фразы "как ты на нее похожа". Короче, ответ-размазня.
  Разговор больше не возобновлялся.
  По дороге на работу я испытывала радостное облегчение. Не то чтобы мне не терпелось увидеться с Сиф или меня привлекала перспектива весь день копаться промасленных механизмах; скорее мои пересохшие чувства воспринимали возможность предстоящей занятости вдали от дел и семейных интриг Форестеров, как глоток живительной влаги. Ох уж эти родственнички!
  На пороге "Механики" я оказалась за пять минут до начала рабочего дня, но Сиф уже горячо спорила с мистером Юэлом. Ядром спора оставался левиторий, который судя из слов Сиф "будет утрачен на веки вечные, стоит чуждой магии коснуться хотя бы одного его шурупчика", на что мистер Юэл отвечал, что левиторий "худшее из зол, когда-либо лишавших город покоя" и грозился, в очередной раз, новым штрафом.
  Будь я на его месте, давным-давно влепила бы обещанный штраф и успокоилась.
  Спустя четверть часа их возмущенные голоса, совсем не вписывающиеся в ожидаемую мной картину предстоящего дня, надоели мне сверх меры, и я предложила обоюдовыгодное решение: в ночное время воздвигать над "Механикой" небольшой скрывающий купол, тогда и НЛО не будет мешать жителям своим ярким светом, и сам левиторий продолжит выполнять возложенные на него функции ночного охранника.
  Аргументов против не нашлось, на том и порешили. Но и Сиф и Юэл выглядели почему-то разочарованными.
  День прошел однообразно и утомительно. Я работала за прилавком, Сиф где-то во внутренних комнатах "избушки" мастерила новые приборы. Большой наплыв покупателей не позволял унылым мыслям отвлекать меня, но только лишь появлялась свободная минута, все возвращалось на круги своя. Как помешанная я стремилась к ответу на вопрос "почему". Почему милая и скромная, молчаливая и добрая Элизабет, так вероломно бросила семью и прыгнула в объятия изверга?
  Тайна Элизабет стала центром моих размышлений и чувств. А может, это я оказалась в самом центре этой тайны...
  
  
  
  Вечером, едва лишь я переступила порог дома, мою меланхоличность в пух и прах разнесла суетящаяся Мэгги. Тут же усадив меня за стол, она поставила предо мной тарелку с чем-то обнадеживающе похожим на картофель под сыром. О, какой же чудесный запах был у этого картофеля! Я взяла вилку в руку... Но не тут-то было. Лишая меня возможности поесть, Мэгги стала причесывать мои волосы, брызгать какой-то жидкостью в лицо, расправлять складки на моем зеленом платье и всячески надо мной трястись. Как выяснилось, бабушка пожелала сегодня видеть нас с Фелицией, назначила время, а я из-за своей работы уже опаздываю. Ай-я-яй.
  Отужинав причитаниями Мэгги, я с грустью попрощалась с нетронутым картофелем, и направилась к лестнице. Мэгги остановила меня, взяла за руки и с чувством принялась просить не говорить ни слова о моей работе, дабы не повредить хрупкому душевному состоянию Салемы, ее слабым нервам, больному сердцу, старческой психике и так далее. По той же причине мне не полагалось упоминать о маме, о дедушке, о выходках Итона и о многом другом. Короче, лучше рот вообще не открывать.
  Выслушав ряд наставлений, с потухшим желанием вообще с кем-либо видеться, я поплелась к засевшему на втором этаже сантиментальному полтергейсту, каким после всех тетушкиных слов мне виделась бабушка.
  Но как только бабушкина королевская фигура выплыла в жемчужно-лазурный зал, я поймала себя на желании сделать реверанс, и тут же, как под гипнозом, ощутила себя персоной знатной и родовитой.
  Нам с Фелицией полагалось грациозно сидеть на белых изящных стульях, а бабушке стоять перед нами и вещать, подобно древнему оракулу. Мне стало интересно как долго просидит Фелиция с такой же неподвижностью тела и черт лица, я даже заподозрила не села ли она на такой же стул, как был в мастерской у художника.
  Пробежав взглядом по пышно подобранным молочно-дымчатым волосам бабушки, я провела параллель между ее прической и свадебным нарядным тортом, и незаметно улыбнулась, что помогло мне снять совсем неуместное напряжение.
  Напряжение было действительно неуместным. Салема, довольная наконец состоявшейся встречей, вела рассказ в преподнесенном настроении (все разговоры при ней касались исключительно магии, будто другие темы вообще не существовали). Ее слова и тон - более оживленный, нежели прошлый раз, - подобно музыке, передавали ее собственные чувства, сполна приверженные илиарату. Краткое введение в историю экспериментальной магии, с которой я была уже частично знакома, дышало любовью и почтением к предмету рассказа, и все последующие истины, что мне открылись в течении часа у Салемы, вдохновляли осваивать новое для меня волшебство, изучать и творить, нести достойно семейное знамя и так далее и тому подобное.
  В тот день я узнала историю появления концентрических предметов - волшебных палочек, колец, браслетов, камней и прочего. В Клаудфорде вместо волшебных палочек используют чаще всего кольца и браслеты из камня. На это есть свои причины. Во-первых, кольцо сложнее потерять, сломать или испортить. Во-вторых, в экстренных случаях, когда нужно действовать со всей срочностью, гораздо проще и быстрее просто вскинуть руку печатью перстня вперед, нежели доставать палочку.
  Тут есть ряд особенностей. Например, концентрическое кольцо или браслет не должны быть симметричными, идеально гладкими, иначе круг зациклит силу волшебника внутри себя, а не выпустит ее собранным лучом. Такие предметы лишают волшебника способности колдовать и используются в Клаудфорде при задержании преступников или в качестве родительского наказания детям.
  Теперь мне были понятны опасения Министерства касательно эксперименталистов. Преимущество классической магии заключается лишь в том, что ее легко отследить, следовательно, легко вычислить нарушителя. Это достигается благодаря тому, что волшебные палочки концентрируют силу в сильно сжатый импульс. Такой импульс оставляет следы. Кольца и браслеты действуют подобным образом - магия концентрируется, но не так сжато, и рассеивается быстрее, потому следов не оставляет. Кроме того, экспериментальная магия не зациклена на латинских заклинаниях, а допускает любые, в том числе более древние и более могущественные, но их использование, как и использование волшебных колец и браслетов, запрещено за территорией Клаудфорда.
  Но больше всего меня впечатлило другое: оказывается, концентрические предметы нужны лишь на начальных этапах освоения магии. Вершиной магического мастерства является достижение концентрации силы внутренней волей волшебника. Таким мастерам не нужны ни концентрические предметы, ни заклинания, и, по словам Салемы, во всем мире их можно на пальцах сосчитать.
  Сама же Салема колец и браслетов не носила, и согласилась продемонстрировать лишь малое из своих умений. Вознеся надо мной свою миниатюрную восковую ручку ладонью вниз, Салема попросила приподнять подол платья. Вдруг из складок на ее ладони вниз полился подобно вязкой жидкости свет. Свет быстро преобразовался в густое туманное облачко с серебристым мерцанием, и окутал мои ноги. Не прозвучало не одного заклинания, но мои любимые ботинки - черные, с тупым носком, на шнуровке - вмиг превратились в изящные туфельки, но, с частью, так же быстро туфельки преобразовались обратно в ботинки.
  Мой восторженный вид заслужил бабушкину улыбку. Первую, что мне довелось увидеть в ее исполнении. Бабушка легонько потрепала меня по щеке, и с прежней холодностью, пригласила нас с Фелицией на следующую встречу через неделю. Видимо, более частые встречи были бы для бабушки чересчур утомительны.
  Час пролетел незаметно. И несмотря на боль в спине, сопроводившую мое прощание с Салемой, я была довольна.
  Ночью, лежа в постели, я размышляла обо всем этом. Общение с Салемой оставило приятный осадок новизны, мой взгляд возвысился над горизонтом, открыв обширные просторы, которые еще лишь предстояло постичь.
  
  Мне снился мой старый сон. Я парила над школой, над старым домом, над всем известным мне миром. Вновь видела свечение над горизонтом, вновь тянулась к нему. На этот раз во сне я долетела до свечения. Я ожидала увидеть город, но увидела большущий бронзовый панцирь. Каким-то образом я знала, что под ним спрятан Клаудфорд, и знала, что моим рукам вполне под силу этот панцирь поднять. Но никак не удавалось удобно ухватить панцирь, чтобы поднять. Потом я обнаружила трещину с одной его стороны, ухватилась и... Вдруг стала тонуть в штормящем море. Черном, густом, влекущем на дно.
  - Я чувствую, мне уже не вернуться. Но ты вернешься... - прозвучал женский голос. - Найди его, Анна. Найди его...
  Вскочив со своей низенькой постели, я стала пристально искать взглядом луну. Но не могла понять почему. Голос продолжал звучать в моих ушах, молящий, беспомощный. Я вдруг расплакалась, ощутив беспомощной себя.
  - Элизабет... Я знаю, это твой голос, мама. Но я не понимаю тебя. Прости, я такая же, как все...
  
  
  Небо хмурилось. С самого утра едкая морось отвращала клаудфордцев от прогулок, и наводя уныние на прохожих, лишала "Механику Зекка" посетителей. За окном трепетал мокрой темной листвой старый парковый дуб, вдалеке между провисшим небом и мокрыми крышами возвышался Форестер Хилл.
  Я сделала уборку в магазине, случайно разбила, а потом починила стекло витрины, разобрала и собрала старый поломанный уравнемер, потом оттащила свой стул к маленькому окошку и, положив локоть на подоконник, а подбородок на руку, вращала пальцем, заставляя тоненькую струйку воды из водостока под крышей сбегать на землю спиральной цепочкой.
  После обеда пустился ливень. Струйка воды теперь была не только за окном, а и прямо по центру зала, и совсем не тоненькая. После долгого спора, Сиф все же позволила мне воспользоваться магией, чтобы залатать дыру в крыше.
  - Но никаких заклинаний! Иначе... Иначе ты уволена!
  Она так кипятилась по этому поводу, что мне стало смешно (нужно отметить, заслугами одной Сиф в этот мой жизненный период я не разучилась смеяться). Без волшебной палочки я наложила на крышу латку из нетающего льда. Сиф видимо удивилась этому моему мастерству, но на похвалу так и не раскошелилась.
  - Как случилось, что ты не пользуешься заклинаниями? - спросила я, убирая остатки воды с пола под залатанной крышей.
  Сиф рассказала, что ее дедушка, основатель компании "Зекка" родился в неволшебной семье где-то на юге Техаса, и не имел не малейшего представления о том, что существуют другие волшебники. Он, как и его отец, и отец его отца работал механиком, и имел немалый в этом интерес. В этом, а еще в торговле, а еще в химии, и во всяческих экспериментах. Вот весь его интерес и вылился в появлении магических механизмов. Уже в старости он узнал о других волшебниках, но завещал своим детям не смешивать его изобретения с чужой магией.
  Его сыновья - отец и дядя Сиф - по какой-то причине, подчеркнуто не упомянутой рассказчицей, решили переехать в Англию, но тут их ждал полный крах.
  Завершив рассказ, Сиф помрачнела, стянула с волос и умостила на глаз свою мини подзорную трубу, обычно сдерживающую ее волосы вместо обруча, и положив на колени вспоминатель снов, принялась разбирать его, работая чудным перочинным ножиком как отверткой.
  - Это какое-то увеличительное стекло? - спросила я.
  - Это - механический монокль, - гордо заявила Сиф, не переставая хмуриться.
  Заметив мой пытливый взгляд, она расщедрилась до того, что сняла монокль и предложила мне взглянуть. Я приложила его к глазу. Вспоминатель в руках Сиф сквозь стекла монокля выглядел разноцветной схемой, полной прозрачных геометрических линий, а нож-отвертка каким-то удивительным образом смещал эту незримую невооруженному взгляду механику.
  Я отдала прибор и стала размышлять о том, как много в окружающем мире невидимых схем и неизученных явлений.
  - Черт возьми! - вдруг воскликнула Сиф и уставилась на свои промасленные руки. Впервые ее взгляд стал совершенно серьезным и задумчивым. - Не так я себе это представляла. Пока отец был при делах, я-то и в мастерскую редко заходила. Что уж и говорить о том, чтобы всерьез интересоваться механизмами! Женщина в механике? - поговаривал папаша. - Разве мир уже до того спятил? А как отца не стало, все это, - Сиф обрисовала ножиком петлю в воздухе, - будто вернуло мне отца. Вот так, теперь механика - мой дом, моя семья и, собственно, вся я.
  Последние минуты рабочего дня проходили в молчании, заполненном позвякиванием разобранных деталей вспоминателя и тиканьем множества часов.
  - А знаешь что? - сказала Сиф, и смела рукой корпус и все детали вспоминателя в ящик. - Пошли. Если ты конечно не спешишь. Только собери волосы, не хотелось бы начинку из пирога потом на палец наматывать.
  Упираясь руками в мою спину, Сиф подталкивала меня в узенький коридорчик, идущий из торгового зала. Из коридорчика вело несколько дверей.
  - Это коморка, там моя комната, - проводила мне ускоренную экскурсию хозяйка, - а это кухня.
  Маленькая кухонька с трудом вмещала в себя небольшой столик, пару стульев, самую обычную кухонную плиту, и то, что мне так редко доводилось видеть - холодильник. В общем, Сиф решила развлечься кулинарией.
  - И никакой магии! - угрожающе зыркнула Сиф, выбирая из старинной книги рецепт торта.
  - Выходит, ты сама транссэтом не пользуешься? - удивилась я.
  - Пользуюсь. Еще и как.
  Я поискала взглядом прибор.
  - Тем что на витрине, что ли?
  - Ну да. Не смотри так, я тут бос, мне можно все, чего я хочу. А сейчас я хочу нормальной человеческой еды!
  И для меня, и для Сиф искусство создания "человеческой еды" значилось областью туманной и малоисследованной. Готовить торт нам было весело, но есть его оказалось невозможно, качествами нормальной человеческой он точно не обладал.
  Поужинали яичницей.
  Сиф рассказала уйму забавных историй, которые, кажется, происходили с ней по десять раз на дню, а потом скомандовала мне рассказывать о моих приключениях.
  Итак, нарочно упуская некоторые самые мрачные моменты, связанные с моей прежней семьей, я повела рассказ. Оказалось, и у меня есть не мало интересных приключений, но не таких веселых, конечно. Сиф увлеченно слушала, и прерывала меня лишь комментариями, на подобии "я бы эту Фаннинг голыми руками удавила", "хм... А у кентавров красивый торс?", или "лучше бы ты водяного эльфа вместо девчонки с собой прихватила" и так далее.
  Домой вернулась поздно. Сиф провожала меня до самой калитки красочно предаваясь словесным воспоминаниям о своих бурных, но непродолжительных романах, что случались с ней не реже смешных историй. При этом она упорно игнорировала мой зев.
  Так много говорить и слушать, как в тот вечер, мне еще не доводилось никогда. Наверное, так и бывает, когда два человека сначала никому не нужны со своими историями, а потом вдруг обнаруживают друг в друге это сходство.
  
  
  
  Дни потянулись звеньями одной цепи - одинаковые, похожие на замкнутый круг. Прошла неделя, две, закончился май, подбирался к середине июнь.
  Клаудфорд удивил меня одной своей особенностью, из-за которой я теперь часто просыпалась в предрассветное время: туман, такой же, как я видела, лишь только приехав в город, поднимался из земли каждое утро. Вернее, это был не совсем туман - остатки прежнего волшебного облака. Как выяснилось, магию, которая скрывала Крепость на протяжении многих веков не так и просто развеять, и никому из ныне живущих магов так до конца это и не удалось.
  Каждый раз по утрам облако, густое и пышное, полностью окутывало город. Однажды утром я высчитала момент, когда облако лишь только начинало вздыматься, обернулась ласточкой и взлетела вверх - белая пелена, как молочная река, фонтанами вырывалась откуда-то из-под земли, заливала все улицы, водопадами стекала с холмов, ударялась о невидимые границы барьера, крупными волнами поднималась вверх и действительно, полностью прятала от взора город. А когда взошло солнце - облако растворилось, посеребрив росой все острые крыши, и стены, и каменистые дороги, и деревья... Серебряный город - удивительная красота.
  Меж тем, Форестер Хилл жил своей зацикленной, самососредоточенной жизнью.
  Фелиция активно готовилась к выпускному, как оказалось Итон с ней в одном классе, хоть и старше ее на год, но ему до выпускного, как и до всего остального, дела особого не было.
  Мэгги часто по вечерам поднималась ко мне в комнату, принося сваренное (собственноручно!) какао, и подолгу жаловалась на жизнь.
  Салема регулярно назначала мне встречи. За это время я выучила некоторые теоретические принципы маги, узнала многое из истории мира и из истории нашей семьи. Салема уделила большое внимание жизненному строю Клаудфорда, положениям илиарата, биографии великой Тиковерне; но, к сожалению, практики было очень мало. Казалось, Салема говорила с целью заинтриговать, а не научить. Но мне довелось испытать разные концентрические предметы; испытала, но осталась верна своей волшебной палочке.
  От моей неизменно холодной и величественной прародительницы я наконец-то выяснила природу волшебных зеркал.
  Волшебные зеркала были созданы для людей, которые не умеют (например, маглы) или временно не могут (например, раненные волшебники) перемещаться сквозь пространство с помощью своей магии. Между такими зеркалами выстраивается сеть, и только их владельцы могут открывать или закрывать через них проход. Но есть исключения. Их было так много, что пока Салема все перечислила, я успела вздремнуть и увидеть парочку снов. И если бы не перемена в тоне рассказчицы, которым она выделила фразу "такие зеркала дорого стоят, и далеко не каждый может позволить себе эту роскошь", я бы вовремя не проснулась и с позором рухнула бы со своего стула.
  Удивительно - зеркальные переходы изобрели ученые-инжены; разумеется, эти ученые были отлично подкованы в теории магии, но сам факт добавил какую-то шестеренку в машину моего мышления. Илиарат стал мне понятнее.
  Одно событие хотелось бы особо выделить. Хотелось бы, но выделять нечего, почти... В мае я впервые отпраздновала свой день рождения. Днем Сиф подарила мне чудо-кулон, однажды мной испробованный, и по случаю закрыла магазин; мы убили еще один набор продуктов в тщетной попытке превратить их в торт. Вечером Форестеры подали очередной транссэтный ужин, любезно поздравляя меня. В целом - ничего особенного.
  Разговоры в тот вечер, как и во все другие, были поверхностными, если речь случайно заходила об Элизабет, на мои вопросы звучали размытые несодержательные ответы, впрочем, в остальном нашем общении содержания было не больше, чем в сухом потрескивании пламени в камине, который сопровождал все наши вечера даже летом, так как на первом этаже всегда держался промозглый холод.
  Бывают сны, в которых хочешь устремиться к цели, стараешься бежать к ней, но все движения замедлены, будто затянуты в вязкую паутину, и чем больше рвешься, тем дальше ускользает цель, а внутреннее раздражение перерастает в отчаянный вопль. О, это отвратительное, досадное чувство! Именно оно преследовало меня каждый раз, когда я устремлялась к своей главной цели - узнать о маме. И, как не удивительно, чем больше дней я проводила в Клаудфорде, тем дальше мне казалась цель.
  
  
  Из гостиной раздался тревожный крик. Затем еще один, уже отчаянный с последующими рыданиями.
  Обычно в такое время по вечерам я, уже переодетая в домашнюю одежду, спускалась к ужину. Но сегодня пришлось задержаться на работе, потому что Сиф с самого утра куда-то запропастилась, оставив магазин полностью на меня, а перед самым закрытием пришла какая-то неряшливая мамаша, не уследила за своим прытким малышом, и тот разнес мне полвитрины. И все бы ничего, если бы он не принялся надрывно рыдать, а она в свою очередь толи ругать его, толи успокаивать - я так и не поняла по ее возгласам. Чтобы скорее от них избавиться, мне пришлось отказаться от ее помощи в починке. Несколько последующих часов я доставала из всех щелей в полу рассыпавшиеся шестеренки, возвращала их на свои места, и - как же иначе? - никакой моей магии.
  Уставшая и нервная, я не успела даже переодеть платье, как в мою комнату с гостиной донесся крик и плачь. Надежда, что плачь утихнет быстро угасла, когда он стал еще трагичнее и громче. Я хлопнула дверью и вяло пошагала по лестнице вниз. Только бы никто не умер, только бы никто не умер, я слишком устала для похорон...
  В гостиной за столом с каменным лицом восседал Фаррен, в руках он держал лист бумаги. На полу сокрушенно плакала Фелиция. С растрепанными, прилипшими к мокрому от слез лицу волосами она мало напоминала знакомую мне Фелицию. Странно заламывая руки, она случайно встретилась со мной взглядом. И мою черствость, и усталость смело вмиг: "Мне сломали крылья!" - вот что говорили глаза Фелиции.
  Я кинулась к ней, спрашивая, что случилось, но она закрыла глаза руками, опустила голову, и прильнув к полу, продолжила плакать.
  Не дожидаясь разрешения, я выхватила лист из рук Фаррена.
  Итон ушел из дому. Это была его прощальная записка. Короткая язвительная записка, адресованная родителям, где он сообщал о решении покинуть резервацию; постскриптум он пожелал удачи талантливой Фелиции и "куда более талантливой Анне".
  Фелиция отчаянно застонала. Мне было невдомек, с чего она так убивается. Ну ушел Итон из дому, так и ушел. Не руки же он на себя наложил! Кажется, в этой семье все воспринимается слишком драматично. Или это я черствый сухарь?..
  - Ты знаешь, что делать, - сказал Фаррен грудным севшим голосом.
  Какое-то движение за моей спиной отреагировало на его обращение. Теперь я увидела в дверном проеме из спальни застывшую, заспанную и перепуганную Мэгги.
  - Фаррен... - начала Мэгги.
  - Мэгги мы же все с тобой решили, не начинай...
  - Но...
  - Мы это уже обговаривали! - Фаррен поднялся со стула, на его крупном лице ходили желваки.
  Полуживая полумертвая Мэгги ушла в спальню, затем вернулась с широким идеально круглым браслетом в руках и подала его мужу.
  Резким движением Фаррен схватил Фелицию и нацепил ей на руку браслет. Браслет засветился мятным свечением, затем быстро погас и уменьшился до размера кисти Фелиции. Фелиция при этом продолжала плакать, обреченно повинуясь отцовским движениям.
  Фаррен попытался поднять дочь на ноги, не в силах стоять она падала, безвольно, словно тряпичная кукла. Подхватив Фелицию на руки, Фаррен понес ее вверх по лестнице.
  - Я вас ненавижу! - простонала Фелиция. - Ненавижу...
  Задыхаясь в смеси бессилия, осуждения и разочарования я вышла на улицу. Ноги сами понесли за калитку. Утопающий в сумерках Клаудфорд мне виделся тесной клеткой. Вечные распри и неразберихи Форестеров окончательно растерзали мою надежду согреться у родственного очага.
  Минуту я решалась, потупившись на крыши домов, потом закрыла глаза и трансгрессировала в подземную пещеру - туда, где Рейн показал мне расселину в барьере. Вспомнив нужное заклинание, я перебралась через барьер и поднялась по каменным ступенькам. Дальше - люк. Я открыла его с помощью несложного заклинания и вышла.
  Люк вывел меня прямо в заросли дикого кустарника на пологом склоне холма, с другой стороны за кустарником мерцал город.
  Я отвернулась от города и предстала пред древним лесом. По ногам тянуло сырой прохладой, в лесу было уже совсем темно. Раньше мне доводилось видеть этот лес издалека, из окна моей комнаты, сейчас же я стояла лицом к лицу с раскидистыми мшистыми гигантами.
  Случившееся в доме гнало меня прочь, и я нырнула под своды густо переплетенных ветвей. Быстрым шагом я спускалась с поросшего деревьями холма, опустив взгляд под ноги, стараясь шуршанием прошлогодних листьев и треском ветвей под моими ногами заглушить голоса еще горячих воспоминаний. Удивительно: я хорошо владела магией проникновения в чужой разум, но собственные мысли упорядочить куда сложнее.
  Испуганная Мэгги, преследующий ее деспотичный Фаррен, сломленная Фелиция. Как-то в ее разговоре с братом прозвучало: "они закуют меня в оковы", но я и не думала, что Фаррен способен сделать это в буквальном смысле. Идеально гладкий симметричный браслет лишил Фелицию способности применять волшебство, о таких вещах как-то упоминала Салема.
  Я подняла голову и между ветвями могучего дерева увидела луну. Ее мертвенно бледный диск мгновенно приковал мой взор, прервав ход разгоряченных мыслей.
  Словно очнувшись, я оглянулась. Оказывается, я давно спустилась с холма, прошла лощину и вот уже опять поднималась на новую возвышенность. Влажная от росы кора мощных деревьев поблескивала лунными бликами.
  Глубокий вдох насытил мои чувства прелым лесным запахом, прохладным и мягким. Я снова обратила лицо к луне. Холодный, но пытливый взгляд одинокого ока на звездном тле проник в глубины моих плавящихся мыслей, проник и поглотил излишек горячности, проник и завладел моим вниманием.
  - Так вот какой ты обладаешь магией, - прошептала я моему безмолвному собеседнику, и уже совсем с другим чувством, отделившись от чужого затмения, продолжила свою прогулку лесным царством.
  Вновь обретенная свобода насытила мою кровь бодростью и успокоила: ни родственники, ни город, ни Министерство не могут ни ограничить мою свободу, ни приказать мне, ни посадить на цепь.
  Ночь была ясной, звездной и казалась чистой. То тут, то там под деревьями, где листва создавала особенно густую тень, пробивались серые лучики, видимые благодаря влажному воздуху.
  Ноги привели меня к пологому холму, густо покрытому сочной травой. Деревья на этом холме не росли, поднявшись на его вершину, я оказалась вровень с верхушками леса, плотными, движимыми от ветра, похожими на морские волны, какими их обычно рисуют на картинках. Не знаю, как шумит настоящее море, но прислушиваясь к шуму ветра на лесных волнах, мне думалось, что море, должно быть, звучит очень похоже.
  Я стояла на холме и вдыхала чистый, влажный и немного терпковатый запах дубового леса. Лунные тени от ветвей извилисто тянулись ко мне, словно живые души, заточенные в древесную плоть, пытались привлечь меня и поведать нечто волнующее, спрятанное и сущее еще от начала времен.
  По коже пробежал мороз.
  Странное чувство, что где-то здесь действительно сокрыта древняя тайна, могущественная и ждущая своего часа, обрело силу; я подняла взгляд - небо по-прежнему было ясным, вопреки моему ощущению назревающей бури.
  Самое время усмирить буйное воображение, подумала я, и покинула свой созерцательный остров, напоследок еще раз запечатлев в памяти мистический пейзаж.
  Я сошла с залитой лунным светом вершины холма под лиственный покров. Меж тем присутствие чего-то могущественного все еще было таким явным, будто я вот-вот могла увидеть его и прикоснуться.
  Я ускорила шаг. Но трансгрессировать не стала - это равносильно бегству, причем глупому, так как сбежала бы я от чего-то невидимого. И все же я остановилась, настороженно прислушалась, осмотрелась. Ничего, кроме шума листвы и движения отчетливых теней.
  Вдруг над холмом, с которого я сошла, мелькнула тень. Я дернулась, сделала неосторожный шаг, зацепилась за куст - и тут же поняла, что испугалась ночной птицы. Вдох и выход, и я принялась выпутывать подол платья из сухого куста. Еще и какая-то ветка пробила ботинок... Пришлось сесть на поваленное дерево, разуться и вытрясти обломанный кончик ветки из ботинка. Зашнуровав ботинок, я встала на ноги.
  Из-под моей ноги что-то юркнуло.
  Я отскочила и уставилась туда, где я только что стояла. Ничего. Земля, старые листья, желуди, сухие ветки, моя тень, переплетенная с рваными тенями от деревьев.
  Пульс громыхал в висках, а сердце сумасшедше колотилось: из-под моей ноги действительно что-то выскользнуло, и что-то не маленькое, не жабка и не мышь, и даже не лапа животного, разве только медведя... Нет, это уже не просто мое воображение.
  Осторожно, я сделала еще шажок назад. И...
  Листва вокруг корней поваленного дерева зашевелилась. Какой-то большой клубок, вздымая почву, быстро разворачивался, какой-то очень большой клубок...
  Охваченная жутким оцепенением, я наблюдала, как из земли сначала показываются черные панцирные пластины, укрывающие спину того, кто был свернут клубком, затем он стал распрямляться, издал поскрипывающий высокий звук; у самых моих ног вздыбилась и рассыпалась листва, обнажив нечто похожее на длинную обуглившуюся человеческую ногу.
  Что есть духу я рванула прочь, на бегу выхватывая палочку из рукава. Ошалелый разум сказал: "трансгрессируй!", я попыталась сосредоточиться сначала на подземелье, потом на своей спальне... ничего не получилось... Прежде чем я сообразила, что дело в городском барьере, через который трансгрессировать нельзя, мои руки уже замахнулись волшебной палочкой, уста начали произносить заклинание.
  - Редук...
  Что-то резко дернуло меня за ногу и повалило на землю, не дав договорить. Я больно ударилась виском о корень, ребра загудели, дыхание забило, потемнело в глазах. Противник потащил меня назад.
  В моей руке не оказалось рукоятки волшебной палочки, вдруг я поняла, что выронила ее, когда падала. Моментально все мои силы сосредоточились в битве за жизнь. Зацепившись рукой за еще один корень, второй я направила куда-то назад ледяной булыжник из собранной влаги. Послышался треск, хватка на ноге ослабилась, высвободив ногу, я перевернулась на спину...
  Существо, вынырнувшее из земли, строением тела напоминало человека. Его прозрачная плоть обнажала перед моим зрением черный скелет и внутренности; спину и шею чудовища скрывали панцирные пластины, как у броненосца; существо повертело головой, раззявило пасть с непропорционально большой челюстью, из которой тянулся длинный язык-щупальце; будто плетью, оно неистово хлыстало языком, выискивая меня. Судя по пустым неглубоким глазницам, существо было слепо.
  Я нашла взглядом свою палочку и рванула к ней. Существо прыжком настигло меня, обхватило языком и вонзило острые зубы в мою голень. Я на всю глотку закричала и отправила в пасть монстру кусок льда - самый прочный, какой только могла сотворить. Теперь челюсть монстра из-за льда не смыкалась, но языком он продолжал удерживать мою ногу во рту.
  Изо рта в гортань, и оттуда в желудок твари текла темная жидкость - моя кровь.
  В панике я стала бить кулаками чудовище. Бесполезно - его тело было твердым, как алмаз.
  Лед в окровавленном рту треснул, я схватила осколок и отрезала язык-щупальце. Противник взвыл и стиснул челюсть, откусив часть моей плоти. Освободив ногу, я попыталась бежать. Щупальце продолжало обвивать мою ногу, больно хлестало, путаясь между ног - отмирая оно мерзко извивалось. Я схватила его и откинула, от отвращения меня саму трясло и подбрасывало.
  Трансгрессировать с раной на теле нельзя. Оставалось схватить палочку и убить монстра.
  Палочка была уже совсем близко, я потянулась...
  Теперь два щупальца обхватило меня вокруг ребер. Я снова рухнула, обернулась, вскрикнула приняв неизбежность смерти. У существа изо рта теперь извивалось несколько щупалец, они продолжали расти. Существо потянуло мою голову к своему рту, а при размерах этого рта, моя голова вполне там уместилась бы.
  Вдруг, сквозь визжащий высокий свист из горла твари, где-то за моей спиной послышался металлический лязг. С той же стороны метнулась темно-серая струя дыма и направленным потоком ворвалась в пасть твари. Щупальца отпустили меня, пасть захлопнулась, внутренности твари заполнил дым - хлопок, треск... Глухой взрыв разметал черные кости чудовища во все стороны.
  Дотянувшись до палочки, я вскочила на ноги и круто развернулась к источнику моего спасения.
  Всего в нескольких шагах от меня стоял человек; лунный свет отбрасывал тень на его лицо и подсвечивал контур головы, заросшей длинными седыми и всклокоченными волосами.
  Ошеломление - вот что выражало положение фигуры представшего предо мной человека: на полусогнутых ногах, расставляя руки, словно в надежде что-то словить в воздухе, незнакомец попятился от меня, словно я была чем-то худшим убитого только что монстра.
  - Сгинь! - Крикнул он, сорвав голос на верхнем звуке. - Сгинь! Оставь меня! Бестия...
  Не менее ошеломленно, наверное, выглядела и я. Но не столько из-за незнакомца, как из-за того, что было за его спиной: на холме, где несколько минут назад я смотрела на лесные тени, теперь в окружении каменной ограды чернел высокий дом.
  Осторожным движением человек поднял с земли трость и продолжил пятиться.
  - Сгинь... Сгинь... - бормотал он. - Сгинь... Прочь...
  Человек спиной наткнулся на отворенную створку тяжелых кованных врат и не отворачиваясь от меня, он обогнул створку. Оказавшись за вратами, он потянул их на себя. Как только врата сомкнулись, его голос затих, ограда, как и дом, как и незнакомец, исчезла. Предо мной снова был холм, залитый безмятежным лунным светом.
  Бежать. Надо бежать! И я побежала прочь что было силы, а силы было не так уж и много.
  В лощине боль в ноге вынудила меня опомниться. Я подняла подол платья, приложила волшебную палочку к рваной глубокой ране и применила несколько обеззараживающих и заживляющих заклинаний. Шок еще имел ощутимую власть надо мной - трансгрессировать было по-прежнему нельзя. Недалеко из камня бил родник, я напилась ледяной воды и смыла с ноги запекшуюся кровь.
  Не помню, как добиралась к дому, но выйдя из подземелья, почувствовала сильный ветер. Форестеры уже спали, по крайней мере в доме было тихо. Я забежала в комнату, распахнула сумочку, дрожащими руками нашарила пузырек с остатками снотворного зелья, и не задумываясь тремя глотками осушила его.
  
  ***
  Утро началось с боли в горле и жгучего осознания, что я опоздала на работу. Вечером я не закрыла окно, сильный ветер сорвал ночью занавеску, разбросал по комнате мои свитки, раздул книжные странички, сбросил пару пузырьков с полки, в общем, пока я спала, по комнате прошелся ураган.
  Зеркало открыло мне еще более беспорядочную картину. Хорошо еще никто не зашел меня будить - было бы сложно объяснить, почему в моих спутанных волосах дубовые листья, на щеках грязь, а на виске запеклась кровь.
  Я быстро привела себя в порядок и незаметно выскользнула из дому в объятия слякоти и совсем не летней погоды.
  Сиф в магазине еще не было. Последние пару дней ключ был у меня, мое опоздание осталось незамеченным. Приготовив все к рабочему дню, я уселась на стул за прилавком, и впервые со вчерашнего вечера набралась смелости взглянуть на раненную ногу. На месте укуса плоть восстановилась, но осталось бледное пятнышко, будто бы кожа в этом месте была тоньше. Даже после залечивающих заклинаний нога продолжала ноюще болеть, особенно при ходьбе.
  - Все пройдет через пару дней, - сказала я себе, предчувствуя обратное.
  В магазин вошла Сиф. Вошла, безмолвно пересекла торговый зал, остановилась у прилавка, лихорадочно бегая невидящим взглядом то по мне, то по товарам, и так же как появилась ушла.
  Покупателей не было. За окном заунывно выл ветер. Нога ныла и зудела. Мысли в голове тоже и ныли, и зудели, и заунывно выли.
  Я была рада, когда в дверь магазина зашел первый за день клиент.
  Пришедшая пожилая женщина все время куталась в малиновый плащ, странно на меня поглядывая. Внимание ее устремлялось на все товары поочередно. Узнав, что женщина выбирает подарок племяннику, я стала консультировать ее, предлагая подходящие товары. И каждый раз стоило ей взглянуть на меня, ее глаза округлялись, наполняясь тоскливым выражением. По моей рекомендации, она остановилась на одном из лучших уровнемеров. Уже расплатившись, женщина задержалась, неловко отдернула рукава плаща, и сказала.
  - Вы дочь Элизабет? Я слышала, вы недавно приехали в Форестер-Холл.
  - Все верно. Я в Клаудфорде меньше двух месяцев. Вы знали мою маму?
  - Не могу сказать, что я хорошо знаю кого-либо из Форестеров. Мы жили в разных частях города. Правда, в то время все друг друга знали если не по фамилии, так хотя бы в лицо. Как не странно, до той трагедии жителей в городе было меньше. Вы вряд ли слышали мое имя. Софи Бернсоль, - она протянула мне руку.
  - Анна Фрай, - я ответила на рукопожатие.
  - Моя дочь Лорен училась с вашей мамой в одном классе. Вы не представляете, как я порадовалась, узнав, что Элизабет удалось выжить в тот день... ну вы знаете. Тот проклятый урок унес слишком молодые жизни. - Она покачала головой, - Ужасная трагедия. Кто бы мог подумать, что Морган такое допустит?
  - Морган? - переспросила я.
  Женщина удивленно посмотрела.
  - Морган Картмор. Директор школы. Элизабет была... - она помолчала, ожидая реакции. - Так вы не знаете?
  Я растерялась.
  - Наверное, ваши родственники пощадили вас, избавив от подробностей, - сказала мадам Бернсоль, - что ж простите, мне не стоило вспоминать.
  Она сочувствующе улыбнулась и повернулась к выходу, но я быстро ее догнала. К моему удивлению по ее щекам уже текли слезы. Не дав мне сказать слово, она заговорила.
  - Моя девочка была вашего возраста, - она присмотрелась ко мне, - наверное, даже младше. Простите... - она достала из сумочки платок и стала вытирать слезы. - Мы с мужем уехали вскоре после случившегося. Почти все родители погибших покинули Клаудфорд, правда, после ограничений, введенных Министерством, резервацию покинули многие, - она безрадостно улыбнулась.
  - Но город сейчас полон жителей, - сказала я.
  - Да, Клаудфорд за последние десять лет заметно расширился. Он магнит для молодых ученых, и искателей новых жизненных философий. Модно, знаете ли, - она звучно прочистила нос. - Недавно сюда переехал мой племянник, я приехала погостить у него денек, - она еще раз внимательно посмотрела на меня. - Вы так похожи на вашу маму...
  Новый прилив чувств увлажнил ее глаза, я сочла неуместным продолжать расспросы. Мы попрощались, женщина ушла.
  В последний час перед закрытием Сиф опять появилась, и опять в таком же настроении. Обойдя с недовольным видом очередь - на вечер людей всегда приходило больше - она безмолвно прошествовала в свою коморку, откуда через минуту донеслись громкие звуки ударов ломика об металл.
  Перекрикивая шум, я обслужила последних покупателей, закрыла входную дверь и заглянула к Сиф. Орудуя миниатюрным сварочным аппаратом, она склонилась над странным металлическим предметом на своем столе; предмет отдаленно напоминал флюгер. Сложно было определить толи осьминог, толи горгулья это будет по задумке мастера, но я готова была поспорить на любимое платье, что никто в здравом уме не купит такого уродца, да еще и с тем, чтобы установить на свой дом для общего обозрения.
  - Решила пополнить новым товаром витрину? - спросила я, подходя ближе.
  Сиф повернула ко мне лицо, маска с затемненным стеклом скрывала ее глаза.
  - Делаю подарок для одного человека, - сказала Сиф, и продолжила свое занятие.
  - Ясно.
  На шее Сиф замерцал транссет-кулон. Я сказала ей об этом, она тут же отбросила инструменты, скинула маску и взбудоражено стала поправлять волосы. Чтобы не мешать, я вышла.
  Я успела накинуть на плечо сумку, поправить ценник на новом уровнемере и сделать шаг к двери, как Сиф, обогнав меня, умчалась прочь.
  
  
  Один единственный вопрос в тот вечер вел меня домой, и больше некуда было его откладывать. Беречь чувства Фаррена и Мэгги оказалось бессмысленно - за их скандалами мой вопрос не принес бы значительных ухудшений.
  Я дождалась ужина, когда все оказались в гостиной, и спросила.
  - Кто такой Морган Картмор?
  Мне пришлось ждать, пока Фаррен прожует кусок запеченного лосося, но лосось, по-видимому, был резиновый.
  - Полагаю, ты встретила кого-то из наших старых знакомых? - прощебетала Мэгги с нервной улыбочкой.
  - Мадам Бернсоль, - сказала я. - Она заходила в магазин.
  - Бернсоль? - переспросила Мэгги. - Даже не помню... Она знакома с нами? Многое она рассказала тебе?
  - Кажется, какая-то Бернсоль училась в одном классе с Элизабет, - сказал Фаррен, вытирая рот салфеткой.
  - Да, - подтвердила я. - Лорен. Она погибла при том ужасном случае в школе. Мадам Бернсоль заметила, что я похожа на Элизабет. Она сказала, Морган Картмор...
  - Не произноси это имя! - оборвал меня Фаррен. - Анна, мы не произносим имя того человека. Он не достоин этого.
  Фаррен замолчал, скривив гримасу отвращения, словно речь шла о клубке червей или протухших яйцах. Фелиция удивленно поглядывала то на него, то на Мэгги. Мне же не надо было поглядывать на Мэгги, чтобы почувствовать напряжение с ее стороны.
  - Тот человек связан со взрывом, после которого исчезла мама. Я должна знать все.
  - Разумеется, ты должна, - сказал Фаррен. - Лучше тебе узнать все от нас, чем от каких-то сплетников...
  Впервые за все время, что я находилась в доме Форестеров, я услышала, как Мэгги перебила мужа.
  - А эта Бернсоль наверняка уже успела что-то тебе наплести. Ох уж эти злые языки, - она снова нервно улыбнулась и заправила прядь за ухо, делая вид, что увлечена блюдом в тарелке, к которому после моего вопроса даже не притронулась.
  - Мадам Бернсоль не похожа на сплетницу. Она сказала лишь, что Картмор был директором школы. Я подумала, вы сможете рассказать мне больше.
  Фаррен испытывающее на меня посмотрел, затем улыбнулся, но его мрачность быстро вернулась, стоило ему заговорить.
  - Я понимаю твои чувства, ты действительно должна знать. Но и ты пойми меня, очень тяжело вспоминать то, что причиняет боль, но надеюсь, мы больше не будем возвращаться к этому вопросу. Морган Картмор был не только директором школы. Ты, наверное, знаешь, сейчас шерифом Клаудфорда Министерство назначило Клауса Юэла. Когда-то эту должность занимал Картмор. Его считали ученым и великим магом. Конечно, были и разного рода слухи о нем, но наша семья искренно отвергала все это, целиком доверяя ему во многом.
  - И что же это были за слухи? - спросила я.
  - Помнишь, я говорил тебе у развалин Крепости, что по вине одного пострадал весь город, более того, пострадал сам процесс продвижения илиарата, к которому мы так долго шли. Так вот, тем самым одним был как раз Картмор. Он подговорил группу учеников отправиться в Индию.
  - Они погибли, - я вспомнила его рассказ. - Выходит, Картмор сам не ездил с ними.
  - Ну зачем же ему было рисковать своей жизнью? Для этого у него были жизни других. Все время, что горожане слепо верили ему он лишь реализовывал свои амбициозные цели, при этом прикрываясь тем, что илиарат для него на первом месте. Но на первом, как и на всех остальных, для него было собственное преуспевание. Великий волшебник, - сказал Фаррен с презрением.
  - В таком случае, почему его не осудили сразу же?
  - Он каким-то образом оправдался в суде. Я же говорил, ему доверяли, даже мы тогда еще верили в его невиновность. Но эта вера для него ничего не значила. Ему было мало погибших в Индии. Он рисковал ради своих целей другими жизнями, а не своей. В школе у него была особенная группа, преуспевающие ученики, преданные его виденью и, я бы сказал, самые доверчивые. Среди них была Элизабет. Эта группа проводила эксперименты, славу за которые Картмор приписывал себе. Все эти ребята погибли во время одного из таких экспериментов. А Картмор... - Фаррен сжал губы, и напряг руки, будто это имя ему предстояло поднять, а весило оно тонну, - ... Картмор оказался жив. Он был в классе при взрыве, но выжил. Его видели в тот день, но еще никто не знал, что случилось. Он бросил тела. Когда в класс пришла уборщица, тела уже наполовину истлели - волшебство порошка ускоряло этот процесс. А великий... учитель бежал, как трусливая крыса.
  Фаррен замолчал. Фелиция стала его о чем-то спрашивать, но ее голос для меня звучал будто издали.
  Так вот о чем недосказал Рейн! Беглец, открывший проход, волшебник, создавший подземное море - Морган Картмор - сбежал именно после взрыва, в котором погиб мамин класс. Это слишком. Рейн слишком далеко зашел в своей салемовской политике невмешательства и наблюдения.
  - Теперь ты понимаешь, почему я не хочу говорить о нем? - вернул меня в действительность подавленный голос Фаррена.
  - Его так и не нашли? - спросила Фелиция.
  Фаррен отрицательно покачал головой, затем опер локти в стол, прижал губы к пальцам и долго смотрел в одну точку. Кажется, этот разговор его убил.
  Я помогла Мэгги убрать тарелки и поднялась к себе. Не зажигая свет, я прошлась по комнате, потом остановилась у окна.
  Ветер терзал ветви сада, гнул и клонил к земле, пытаясь вырвать деревья с корнем. Оторванные листья взмывали ввысь и прилипали к стеклу, точно как осенью. Ночь наступила на пару часов раньше, небо яростно бушевало.
  Открывшийся факт о беглеце все только запутал. Именно после того случая, в котором виноват этот Картмор, мама и исчезла из Клаудфорда. Выходит, в тот день выжило двое: Элизабет и Картмор.
  Картмор бежал через подземелье, бежал один - его видели одного, и заклинание Рейна помогло увидеть его у расщелины в подземелье. Значит, он никак не мог помочь бежать маме.
  "Его так и не нашли" - пронеслись в памяти слова Фаррена. Бедный Фаррен! Представляю, каково ему было все эти годы думать, что его сестра мертва, а виновник этого разгуливает на свободе.
  - Ты огорчена услышанным?
  Я подлетела от неожиданности. Фаррен зашел в комнату без стука.
  - Извини, не хотел пугать тебя, - он облокотился о стену.
  - Мне жаль, что я огорчила тебя своими расспросами.
  Он мягко улыбнулся. Мне показалось, он хочет что-то сказать и никак не решается.
  - Есть что-то еще, что мне стоит узнать? - спросила я.
  - Да, пожалуй, есть. Понимаешь, раньше, когда Клаудфорд был еще маленьким городишкой и все друг друга знали, наша семья была на виду у всех. Знатный род, сама понимаешь. Сейчас, конечно другие времена, но тогда люди были более любопытны, и... ходили разные слухи. Ничего особенного. Ничего, что мне стоило бы тебе пересказать. Но все же, не верь всему что услышишь.
  Фаррен сверлил меня задумчивым тяжелым взглядом.
  - Фаррен, эти слухи как-то касаются Картмора?
  Он хмыкнул и кивнул.
  - Но это лишь слухи. Безосновательные.
  Фаррен еще немного постоял, и вышел.
  Я опустилась на пол возле окна.
  - Морган Картмор, - повторила я, и мужественно встретила жгучее подозрение: что, если он еще жив? Рейн говорил о поместье великого волшебника, оно пряталось и появлялось по воле хозяина. Точно так, как дом безумца в лесу.
  Машинально я потянулась рукой к больной ноге. Плоть на месте укуса стала еще тверже, боль усиливалась. Просто так это не пройдет, нужно что-то делать... что-то делать...
  Мысль: нужно написать Шамиле. Как будущий врач она должна знать о том, что следует делать в моем случае, или, по крайней мере, сможет все разузнать в школьном госпитале.
  И не откладывая, я написала письмо, где подробно описывала укусившее меня существо, просила совета, и заклинала Шамилу не рассказывать обо всем этом никому постороннему, ну, разве что тем, кто может помочь.
  Почтовый ящик находился недалеко от места моей работы, я не раз видела, как утром почтальон забирает письма. Запечатав конверт, я немного поразмыслила и решила не дожидаться утра, а бросить конверт в ящик как можно скорее. Кто знает, смогу ли я вообще утром ходить?
  Я дождалась, пока в доме все звуки затихнут, и незаметно вышла. Свет в окнах домов давно был погашен. Неистовый ветер гнал меня в спину, едва не отрывая от земли. Я бросила конверт, и хотела было возвращаться, когда заметила свет в "Механике Зекка".
  Сиф! Вот с кем я могла бы поговорить обо всем. Не представляю, какую помощь или хотя бы совет в этом деле мне сможет дать Сиф, но я хотя бы поговорю с человеком, которому доверяю. В конце концов нужно же учиться доверять друзьям, а Сиф вполне могла бы претендовать на роль моей подруги.
  Я поднялась на порог, отбросила с лица растрепанные ветром волосы, занесла руку, чтобы постучать в дверь. И замерла.
  Внутри звучал мужской голос. Я заглянула через стекло - не может быть! Мистер Юэл? Дотошный противный Юэл, министерский шериф, к тому же не первой свежести, - он и Сиф?
  Я так и стояла с поднятой рукой и отвисшей челюстью.
  Юэл в зале был один. Видимо, Сиф, к которой он обращался, была где-то в глубине здания. Он поправил волосы, пользуясь стеклом витрины как зеркалом, затем поправил бордовую рубашку, и еще несколько секунд потратил, выбирая подходящую позу, чтобы встретить Сиф, когда она к нему выйдет. Вскоре она вышла: глаза горят, в руках - тот страшный флюгер, и красный подарочный бант на его штыре. Она вручила Клаусу свой дар, и подбоченившись, отступила на шаг. Клаус сначала изумленно смотрел на уродца, потом рассмеялся. Сиф рассмеялась громче, вырвала флюгер из его рук, отбросила и обняла Юэла за шею.
  Я отпрянула от двери.
  Теперь Сиф - подружка шерифа, и идея рассказать ей о том, как я нарушила закон, перебравшись через городской барьер, уже не выглядела такой привлекательной. Мое намерение впервые в жизни поделиться с другом своей тайной, как потерпевший крах корабль, медленно пошло ко дну.
  Сражаясь со встречным ветром, я пошла домой. Уставшая, погруженная в размышления, я миновала калитку, прошла двор и вошла в дом.
  - Не поздновато ли для прогулок? - голос Фаррена обратился ко мне из темной гостиной.
  Фаррен сидел в кресле у камина, я подошла. В слабых отблесках алого пламени его полузатененные черты выглядели угрожающе, почти гротескно.
  - Прости, я не могла предупредить тебя, - я постаралась выдавить из себя улыбку. - Не хотела будить.
  - Я слышал, как ты ушла, - он сделал паузу, в которой, по всей видимости, я должна была ощутить вину за свое поведение. - Где ты была?
  - Мне нужно было отправить письмо.
  - Есть смысл спрашивать - кому и зачем?
  - Нет.
  - Если это было так срочно, ты могла попросить провести тебя. Ночь - не лучшее время молодой девушке разгуливать одной по городу.
  Ох, Фаррен, знал бы ты, где мне приходилось разгуливать по ночам! Вслух же я сказала:
  - В следующий раз я обязательно разбужу тебя среди ночи, чтобы ты сходил со мной на почту.
  И поспешно добавила.
  - Тебе нечего волноваться, я могу за себя постоять.
  - Мне кажется или ты действительно избегаешь моей помощи?
  - С чего ты взял?
  Он сделал еще одну многозначительную паузу. В камине полыхнул огонь, осветив лицо Фаррена. Будь я пугливее, то, наверное, сочла бы его взгляд, как и весь его вид зловещим, но ничего кроме усталости и желания скорее уйти в комнату я не ощутила.
  - Ты отказалась от моего подарка, целыми днями тебя нет дома, я заметил, ты и после работы не спешишь домой. Между прочим, ты могла бы попросить меня подыскать тебе работу, раз уж тебе так не сиделось дома. Я мог бы для тебя найти что-то получше работы продавца в сувенирной лавке.
  Его слова меня задели.
  - Фаррен, я привыкла решать свои проблемы сама. Но будь уверен, когда мне понадобится твоя помощь, я попрошу о ней.
  Он кивнул и перевел взгляд на пламя камина.
  Я пожелала спокойной ночи и с неприятным осадком ушла к себе.
  
  Утром я валялась в постели до последнего, специально пропустив завтрак. Я ждала, когда хлопнет входная дверь, то есть - когда уйдет на работу Фаррен. Вместо этого, я слышала, как хлопнула дверь спальни на первом этаже, Мэгги что-то прокричала. Потом еще раз вскрикнула. Я различила только имя "Фаррен", перевернулась на бок и накрыла ухо подушкой.
  - Пропадите вы пропадом с вашими скандалами! С самого утра день испортили...
  К порогу "Механики" я пришла злющая, как вчерашний ветер. К моему удивлению, магазин был закрыт не только на внутреннюю, но и на наружную дверь. От этой двери ключа у меня не было. Я стала тарабанить.
  Через несколько минут на пороге появилась Сиф, непричесанная, в пушистом бледно желтом халате и с моноклем на глазу.
  - Анна, ты нормально себя чувствуешь? - Сиф сощурила глаз от яркого солнца и пропустила меня в магазин. - Конечно, работать в свой выходной - похвальное рвение, но у меня сегодня тоже выходной - конечно, если ты не против, - она улыбнулась.
  Я так и смотрела на Сиф, молча. Как можно было забыть о собственном выходном?
  Сощуренным глазом Сиф внимательно пробежала по моему лицу, словно я была свежим номером газеты.
   - Ясно, - заключила Сиф. - Я как раз завтракала. Проходи.
  - Ты одна?
  - Ну-у-у да, - настороженно потянула Сиф. - А с чего мне быть не одной?
  - Ни с чего, не обращай внимания. Не выспалась.
  Сиф еще раз зыркнула и мы прошли в ее коморку, Сиф уселась за стол и ногой отодвинула для меня второй стул.
  - Что за запах? Это кислота?
  - Обычная краска, - Сиф показала мне банку с краской. Рядом на столе стояла механическая шкатулка и тарелка с залитыми молоком хлопьями.
  - Как ты можешь так есть? - меня едва не вывернуло от кислого запаха.
  - Ты можешь не есть, а мне нормально, - Сиф набрала ложку хлопьев и смачно их заглотнула. В другой руке она держала кисточку и красила шкатулку.
  - Что это у тебя? - спросила я.
  Сиф подвинула мне свою тарелку.
  - Я вообще-то про шкатулку спрашивала. А это еще что?
  В тарелке Сиф, то потопая в молоке, то всплывая, плавало нечто круглое, похожее на маленький метеорит.
  - Никогда не видела тануку? - удивленно спросила Сиф. - Попробуй, бодрит не хуже, чем кофе.
  Испытывая сомнения, я все же выловила из тарелки метеоритик, и стараясь не вдыхать запах краски откусила. Рот мгновенно обожгло, нечего более острого я не ела. Из глаз тут же полились слезы, даже дыхание перехватило.
  - А теперь пей молоко, - скучным голосом сказала Сиф.
  Я послушалась, жжение утихло, но остался чесночный привкус во рту. Я отодвинула тарелку, Сиф продолжила завтрак все еще не снимая монокль.
  - Ну как, бодрит? - спросила Сиф, выкрашивая мелкую деталь механизма шкатулки.
  Я окинула ее взглядом.
  - Сиф, ты сумасшедшая.
  Неприкрытый моноклем глаз сощурился, потом уже не щурясь, внимательно на меня посмотрел.
  - А кроме этого, ты ничего не хочешь рассказать, а? У тебя все в порядке?
  - В порядке.
  - Ладно, - она отложила завтрак, подошла к метало-свалке в углу комнатки и стала громко там копошиться. - Так... Вот, этот подойдет.
  Она вернулась ко мне с флюгером-драконом в руках и занесла его над моей головой - дракон тут же изрыгнул пламя.
  - Ну, я бы не назвала это порядком... - Сиф бросила дракона в угол, вытерла руки о халат и села за стол.
  Рассказ был неизбежен, я ограничилась лишь частью правды.
  - Дело в Форестерах. Они часто ссорятся. Не этого я ожидала, разыскивая родственников. Правда, нормальной семьи у меня никогда не было, мне еще многое не понятно, может, это нормально.
  - Ты хочешь возвращаться домой? - Глаз снова зыркнул на меня.
  - Нет, - ответила я.
  - Значит - ненормально. Вот и все, что нужно понимать о семье.
  К счастью, Сиф не стала ничего расспрашивать. Она предложила мне провести день с ней, но я отказалась.
  Когда я вышла из магазина, Сиф окликнула меня.
  - Ты знаешь, что в любое время можешь обратиться ко мне, если я вдруг понадоблюсь? Мы ведь подруги, хоть я и не рассказываю тебе всего, - она улыбнулась, я хорошо поняла ее и улыбнулась в ответ.
  - Это у нас взаимно.
  
  В гостиной никого не было, когда я вошла. Где-то со второго этажа доносились голоса Фелиции и Мэгги, я вышла на кухню, подогрела себе молока, но выпив его, поняла, что голодная. Недавно, я открыла для себя славную транссэторию, которая доставляла блюда, приготовленные по-домашнему. На обед я заказала себе суп с телятиной.
  Я как раз доедала свой суп, когда где-то совсем рядом прозвучал голос Фелиции.
  - ...Я все равно это сделаю! Твои оковы меня не удержат!
  Я еще вертела головой в поисках источника звука, когда из зеркала возле лестницы вышла Фелиция. Я даже со стула вскочила. Салема на уроках рассказывала о зеркалах переходах, но появление Фелиции все равно меня удивило. Фелиция, видимо, тоже не ожидала увидеть меня, но ничего не сказала и быстро вышла из дому.
  Я покончила с супом и поднялась наверх. Дверь в комнату Итона была приоткрыта, я услышала тихий плачь. Подкатив глаза, я приготовилась в очередной раз утешать Мэгги и вошла.
  В комнате Итона было не менее тесно, чем у меня, комнаты были почти одинаковыми, если не считать, что его окно было меньше, а стены были поклеены обоями с незамысловатым синим узором. На тумбочках и полках не осталось никаких следов того, что здесь кто-то жил. Разве только несколько футбольных постеров на стенах говорили о том, что комната принадлежала парню.
  Мэгги сидела на постели и теребила в руках свитер сына. Заметив меня, она предложила мне сесть рядом.
  - Я так скучаю за ним, - сказала Мэгги. - Если бы только я могла знать, где он.
  - Может, со временем Итон объявится, - предположила я.
  Мэгги покачала головой.
  - Может, но не думаю, что это будет скоро, - она всхлипнула. - Знаешь... знаешь, мне хоть и больно, а все равно я рада, что он освободился от всего этого... от этого... Он был так несчастен! Я не знала, что делать. Фаррен был слишком строг, Салема вообще не считалась с ним. Бедный мой мальчик...
  Она заплакала.
  - А теперь и Фелиция, она так несчастна! Сохнет на глазах. Просто сердце разрывается!
  - Как долго Фелиции придется носить браслет? - я села возле Мэгги.
  Мэгги снизала плечами, и заправила прядь за ухо.
  - Это Фаррен решает. Только Фаррен может это сделать, но он не сделает. Я уже пробовала говорить с ним, - она продолжила теребить пальцами свитер. - Фелиция не заслуживает такой жизни. За мой выбор должна расплачиваться я и только я. Если бы я хоть чем-то могла ей помочь!
  - Что бы ты сделала? - спросила я.
  Мэгги задумалась. Будто обращаясь к своим мыслям, она прошептала.
  - Все что угодно, но...нет. Я никогда бы не пошла против его воли, только не против Фаррена. Если бы он узнал, я бы потеряла его. Этого я не переживу. Как же я его люблю! Как же я его люблю...
  Она спрятала лицо в ладони и положила голову мне на колени. Мэгги долго рыдала пока окончательно не выбилась из сил и не заснула. Я убрала волосы с ее мокрого лица, пока она спала ее лицо выражало безмятежность.
  Позже у меня онемели ноги, я постаралась осторожно подвинуть тетушку, но она сразу же проснулась. Грусть снова исказила ее мелкие черты. Она села на постели и разравняла примявшийся свитер Итона.
  Я подошла к двери и уже взялась за дверную ручку, как вдруг в моем разуме что-то щелкнуло: мне ли не понимать, каково это любить человека, обросшего броней и шипами? Возможно, одна лишь Мэгги и может видеть в Фаррене самое сердце, его глубину; как единственный друг она может знать его боль, и быть счастливой рядом с ним, в то время как другие видят в нем лишь тирана, другие вынуждены страдать под давлением шипов и брони, не имея возможности знать его глубины. Все же Мэгги права, Фелиция не должна расплачиваться за чужой выбор.
  Уже с порога, поддавшись порыву, я обратилась к Мэгги.
  - Я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы помочь Фелиции.
  Сначала Мэгги посмотрела на меня, словно не верила своим ушам, потом просияла и заплакала.
  
  Сквозняк смело разгуливал по моей комнате, вздымая до потолка занавеску и нагло пролистывая мой конспект по зельеварению. Я захлопнула тетрадь и вкинула в сумку. Не одно из выученных противоядий не предназначалось для лечения после укуса магического существа.
  Скорее бы пришел ответ от Шамилы...
  Нога болела от встречи с лесным монстром, голова - от встречи с тетушкой.
  Я взглянула на потрепанный ураганом сад.
  По саду прошелся Фаррен. Мне было видно его лицо, задумчивое выражение каменных черт, сдвинутые широкие брови, напряженный лоб под слегка растрепавшимися от влаги и ветра черными локонами. Он остановился возле яблони - кряжистое дерево раскололось на двое во время грозы, и большая его ветвь лежала на земле, у самых ног Фаррена, как огромная костлявая рука, просящая помощи. Его взгляд пробежал по разорванной коре, вялым листьям, опавшим зеленым плодам. Фаррен присел на одно колено возле древа, провел рукой по широкой ветке, на секунду замер, и заплакал.
  Комочек тепла подобрался к моей груди и сжал сердце. Я отступила от окна до самой двери и присела - только так меня не было видно из сада.
  Вскоре я услышала хруст веток под тяжелой походкой, и выглянула: Фаррен ушел. Узы родства потянули меня вслед за ним. Впервые мне пришло в голову поговорить с ним, с Фарреном, моим родным дядей, а не с чужим, малознакомым человеком, который может быть полезен в расследовании вокруг моей мамы.
  Я спустилась вниз, вышла во двор и направилась в сад. Фаррен опять был возле пострадавшего дерева. Он полил расколотый ствол какой-то жидкостью из глиняного кувшина, затем, прикладывая исполинские усилия, поднял отколотую часть ствола с растущей из него толстой веткой и прижал, соединив все дерево; место раскола задымилось - очевидно, волшебная жидкость способствовала сращиванию, Фаррен продолжал прижимать ветвь, грузно упираясь ногами в почву.
  - Нужна помощь? - я приготовила палочку.
  - Нет, я сам, - Фаррен рывком дожал ветвь, дым развеялся, древо восстановилось. - Иногда, физическая сила - средство лучше магии.
  Меня от его слов передернуло.
  Фаррен стал крепить к другим деревьям отломанные ветки. Эти были поменьше, но все же тяжелы даже для его могучих рук. Я молча наблюдала, подбирая слова для начала разговора.
  - Ты чем-то расстроен? - наконец сказала я.
  Фаррен удивленно взглянул.
  - Видишь меня насквозь? - спросил он с едва различимой на замершем мраморе улыбкой.
  - Не нужно видеть насквозь, чтобы понимать. Это очевидно.
  - Правда? И чем же по-твоему я должен быть расстроен? - он резко поднял толстую ветку, я едва успела пригнуться, чтобы не получить по голове.
  - Ну, - несмело начала я, - может тем, что недавно пропал Итон?
  Фаррен щедро полил ветку волшебной жидкостью, она мигом приросла к стволу, увядшие листики распрямились. Фаррен вытер лоб, осмотрел плод своего труда и повернулся ко мне.
  - Я не впервые теряю близкого человека. Тем более, к этому давно шло. Уход Итона был лишь вопросом времени. Мэгги всегда... - Он осекся, на его лице заходили желваки.
  - Мэгги расстроена не меньше тебя, сегодня утром она плакала.
  - Да, Мэгги последнее время часто плачет, - безразлично сказал Фаррен, продолжая обрабатывать жидкостью свежий разлом в дереве; я подошла ближе, чтобы оказаться в его поле зрения.
  - Разве ты не замечаешь, как она переживает? - я постаралась придать тону как можно больше вкрадчивой мягкости, чтобы не накликать очередную бурю.
  Тон подействовал, Фаррен поставил на землю кувшин, и оперся рукой в ствол.
  - По-твоему, я мог не заметить этого? Более того, я даже знаю истинную причину ее волнений. Анна, ты слишком плохо знаешь Мэгги, чтобы судить о ее чувствах.
  - Чтобы судить об этом, мне достаточно того, что видят мои глаза.
  - И что же они видят?
  - Фаррен, я вижу, как много ты значишь для Мэгги. В целом мире не найдется человека, которого бы волновало твое благополучие больше, чем это волнует Мэгги. Она твой друг, не пренебрегай ее дружбой.
  - Раньше я действительно думал, что она мой друг, - сказал Фаррен.
  - А теперь сомневаешься? - голос меня подвел, в нем проявилось изумление. Я видела, что играю с огнем, Фаррен был на взводе. Но в какой-то миг он вдруг смягчился.
  - Просто я знаю о Мэгги больше чем ты, Анна.
  Я будто пыталась сдвинуть с места быка. Но упрямства мне хватило бы и на это.
  - Не знаю, что такого мне нужно узнать, чтобы усомниться в любви Мэгги к тебе. Какой бы страшный промах она не совершила, она тебя любит. Есть ли такой проступок, способный перечеркнуть чью-то любовь? - мне вспомнилось, как я рыдала, стоя в школьном коридоре, осознавая свою вину перед дорогим мне человеком; я как никто другой понимала, как больно терять чье-то расположение из-за своих ошибок.
  - Думаешь, ей есть за что любить меня? - спросил Фаррен, но я не могла ответить - меня душили слезы моих воспоминаний. - Ладно, кое-в-чем ты права. А теперь ступай в дом, сейчас начнется дождь.
  Я молча повернулась и сделала шаг, как вдруг Фаррен остановил меня, схватив за локоть. Он посмотрел в сторону дома, будто остерегаясь, что его могут услышать.
  - Анна, ты очень добра, - он снова вытер лоб, на этот раз от капель мелкого дождя. - Но я прошу тебя, будь осторожна в том, чему веришь.
  
  
  
  Весь следующий день лил дождь. Сиф как обычно где-то отсутствовала. Нога болела. Теперь прозрачным был не только участок кожи, но и сама плоть до кости, практически вся голень стала прозрачной и жесткой. Ответ от Шамилы еще не пришел, и я могла утешать себя тем, что в ее письме будет простое решение моей проблемы.
  К полудню Сиф, промокшая и раскрасневшаяся, вошла в магазин, с мечтательно-отсутствующим видом прошествовала мимо меня и направилась в свою комнату. Примерно через час она вернулась в зал с чемоданом в руках.
  - Ты уезжаешь? - удивилась я.
  Сиф словно впервые меня заметила и рассеяно кивнула в знак согласия.
  - На долго?
  - Не знаю, - Сиф выглядела как-то по-особенному странно, даже для себя. Не сложно было догадаться с кем она едет, куда сложнее было понять, почему Сиф, которая с такой легкостью рассказывала о своих прежних романах, ни слова не проронила о своих отношениях с Юэлом.
  - На пару дней, наверное... Мы сможем связаться через транссет. Только не забывай носить кулон, - Сиф говорила куда-то в пол, будто я была там, а не на своем месте за витриной. - Ох, Анна, кажется, скоро я стану совсем другой, кажется, скоро моя жизнь совсем изменится...
  С этими словами Сиф вышла на улицу, потоки дождя скрыли ее.
  - Надеюсь, меня не поджидают такие же радикальные перемены, - сказала я, еще раз осматривая свою ногу.
  К вечеру я уже не находила себе места. Страшные опасения терзали мое воображение. Что если я превращусь в такую же тварь как та, что укусила меня? Похоже, все к тому и идет.
  Еще пару часов заламывания рук и прикладывания холодных предметов ко лбу, и я поняла, что если в ближайшее время не окажусь в присутствии человека, которому доверяю, то просто сойду с ума!
  Да, точно. То, что нужно.
  Я обмозговала идею, закрыла входную дверь изнутри и пошла на кухню. Все же есть еще в этом городе одна душа способная принести мне покой.
  Идея была такова: все-таки добиться желаемого от продуктов превратив их в пирог с яблоками, и нанести благодарственный визит мистеру Торелли. Хотя правильнее сказать - благодарственный с извинениями: стыдно вспомнить, как нагло мы с Фарреном прошлый раз вторглись к художнику.
  В этот вечер кулинарная удача была на моей стороне. Пирог получился весьма аппетитным на вид, я положила его в коробку, и подошла к двери. Опять бушевала гроза. Пара заклинаний защитили коробку от дождя, я закрыла магазин и направилась к дому художника, что был совсем близко от "Механики Зекка".
  Повторив стук Фаррена - трижды громко и дважды тихо - я стала дожидаться.
  Стук пришлось повторить несколько раз, прежде чем дверь приоткрылась на и меня недоверчиво взглянул глаз мистера Торелли.
  - Добрый вечер, - несмело начала я. - Мистер Торелли, я Анна. Мы с дядей были у вас пару месяцев назад.
  Дверь еще немного приоткрылась. Блеснула молния, старик поежился, но продолжал молча смотреть.
  Ясно, - подумала я, - визит не удался, попробую хотя бы извиниться.
  - Мистер Торелли, я принесла вам пирог. Хотела извиниться за...
  Вдруг он закрыл дверь. Я успела лишь ошарашенно похлопать глазами. Затем за дверью что-то звякнуло, и она широко распахнулась.
  - Элизабет! - радостно воскликнул художник. - О, Элли! Как давно я не видел тебя!
  Он взял меня под локоть и быстро увлек в дом.
  - О, Элли, ты так долго не приходила. Так долго...
  - Мистер Торелли, я не... Я...
  Я не смогла договорить. Его живая радость, сияющая улыбка и теплота, источающаяся из каждого его движения, остановили меня. И я позволила воскресить Элли.
  Мы прошли в гостиную. В одном из кресел, свернутая клубком, спала черная кошка. Заметив меня, она уставилась странными бордовыми глазами куда-то сквозь мою голову, но была бестактно изгнана со своего ложе, когда ее хозяин предложил мне присесть в это кресло.
  - Я знал, что даже в эту погоду ты не забудешь своего обещания навестить старика! - радостно сказал мистер Торелли, доставая из старого дубового шкафа фарфоровый сервиз. Но внезапно переменился в лице. - Ты не промокла? За окном такой холод, - он подошел и взял мои руки, а убедившись, что они теплые, вернулся к сервизу и поспешил на кухню за чайником.
  Удивительно: чем больше он называл меня маминым именем, тем ближе, казалось, я к ней становлюсь.
  Мистер Торелли вернулся и стал разливать по чашкам чай.
  - Я приберег для тебя конфеты, твои любимые! Никак не припомню, куда же их дел...
  - Они в шкафу, - я вспомнила, куда прошлый раз он положил старую коробку конфет.
  - О, точно. Элли, Элли, и как теперь Салема справляется без тебя? Уверен, дом потускнел, как только ты ушла из него. Да, так и есть, по-другому не может быть. Элли, - он стал помешивать ложкой сахар в чае и пододвинул ко мне конфеты. - Угощайся, твои любимые, - с улыбкой повторил он.
  Деваться было некуда. Так я и узнала, каким становится на вкус шоколад спустя двадцать лет после даты изготовления.
  - Ох, Элли, Элли, - приговаривал мистер Торелли, разрезая пирог. - Постой, это ты испекла пирог? Ты научилась готовить? - он попробовал. - Да, и правда научилась.
  Взгляд художника замер где-то на столе.
  - О, Элли... Я ведь даже не помню, сколько времени прошло с твоего последнего визита. Временами, мне кажется, что на мою память пролили черную краску. Картина была четкой, а теперь ее не узнать, не разобрать изображенного. Совсем печально прожить жизнь, обернуться, и не иметь возможности узнать, что изображено на твоем полотне жизни. О, прости мне грустные речи, твой визит вернул мне жизнь. И теперь я знаю, что все на своих местах.
  - Да ты кушай. Вон как исхудала, щеки впали. - Теперь он пристально смотрел из-под пышных белых бровей. - Ты так бледна? Ты не болеешь? Такая непогода, а ты в одном тонком платьице. И как ты умудрилась не промокнуть?
  - Я ведь волшебница, - напомнила я.
  - Точно, точно, хе-хе. Да, помню, тот день, когда убедился, что ты самая настоящая колдунья. Да что там! Если бы не вы с Лорен... Ты помнишь? Помнишь, Элли, тот случай в лесу? А я ведь едва жизни не лишился! Глупый старик, и дернуло же меня уехать из города... Элли, - его глаза вдруг наполнились отчаянием, - они ведь разрушили Крепость! Нашу Крепость! О... Как они могли?
  Он негодующе покачал головой и запустил пальцы в торчащие, как пух, белые волосы.
  - Какая это была трагедия! Какой удар... Я, как и многие в тот день, не выдержал и уехал из города - впервые за сорок лет! Невыносимо было смотреть как ее крушат, как они крушат Крепость. А когда приехал в Лондон, понял - не могу я там, чужой я там. Я хотел обратно, но - куда уж! Министерские сказали, жди теперь месяц разрешения на въезд. Пождал месяц, второй, и не смог. Не смог, Элли, ждать. Пешком пошел. Иду, помню, вдоль рельс, иду... Там он и нашел меня.
  Глаза мистера Торелли округлились, затем он мотнул головой и солнечно улыбнулся мне.
  - Элли, Элли... Если бы вы с Лорен в тот день не возвращались из Хогвартса, если бы вы не увидели меня из окна поезда, то чудовище сожрало бы меня, или укусило бы, тогда - прощай жизнь. Право, я даже не думал, что ты так быстро отреагируешь! Молния! Просто молния, хе-хе, а я-то раньше подумывал, что волшебница из тебя так-себе, - он подмигнул мне, посмеялся и откусил пирог.
  К сожалению, я не могла так же посмеяться, как и не могла хотя бы порадоваться, что мама спасла этому человеку жизнь. Слова "если бы чудовище укусило меня - прощай жизнь", как заезженная пластинка все быстрее и быстрее прокручивались в моей голове.
  - Ты точно не больна? Совсем бледная, - старик потрогал мой лоб, и понизив голос, будто его мог услышать кто-то посторонний, спросил. - Элли, Морган не обижает тебя?
  - Нет... - растерянно потянула я. - А с чего ему обижать меня?
  Он покачал головой.
  - Морган, конечно, великий человек, но никто из нас не знает его близко. Часто могущественные люди вблизи совсем не то, что издалека. Ты ведь мне как дочка, Элли. Я тебя в обиду не дам, - он пристально посмотрел мне в глаза.
  Я заверила его, что все хорошо, не знаю, насколько получилось убедительно, но старик успокоился. Его лицо снова озарила улыбка, он похлопал меня по руке и долил чаю.
  - Как быстро летит время, - заговорил задумчиво мистер Торелли. - Своих детей у меня никогда не было, но я всегда радовался, глядя как растут чужие. Радовался, ну и чуть-чуть грустил, - он подмигнул мне. - Совсем ты повзрослела, Элли.
  Я надпила чай, и попробовала пирог.
  - Признаюсь, - застенчиво сказал мой собеседник, - когда я узнал о помолвке, то даже не сразу поверил. Я всегда видел тебя совсем малышкой, той девчушкой, что пришла однажды ко мне с разбитой коленкой. А теперь ты невеста...
  Я поперхнулась чаем. До последней фразы я была уверенна, что речь идет о чьей-то чужой помолвке.
  Пока я кашляла, мистер Торелли продолжал свою речь.
  - Ну кто бы мог подумать! Но что ж, никто не делал столько для других, как он. Действительно великий. Элли, дорогая моя Элли. Невеста! Повезло Картмору...
  Тут я не выдержала и вскочила, опрокинув чашку.
  - Что-то случилось? - удивленно спросил художник. - Ты дрожишь?
  - Простите, я вспомнила, мне срочно надо в школу.
  Никто никогда не сможет представить, как много мне понадобилось усилий, чтобы выдавить на прощанье правдоподобную улыбку.
  Как только дверь закрылась за мной, я побежала в сад Олдгейтс - самое безлюдное место в городе. Гроза громыхала вовсю, равно как и вовсю лил дождь.
  Я закричала. Подражая грозе - вовсю.
  Помолвлена! Она была помолвлена! Мне никто не сказал об этом. И с кем? Картмор! Тот самый трус, сбежавший в момент, когда по его вине погиб класс! Предатель, из-за которого разрушили древнюю Крепость!
  Я снова крикнула.
  Дождь хлыстал, заливая под немокнущее платье, превращая мои волосы в черные ручейки. Меня будто бросили в омут. Странная комната, доносимые ко мне во снах мамины слова, Фаррен, Мэгги, безумец в лесу, теперь и новость о помолвке - все, что мне удалось по нитке собрать о маме, теперь вращалось вокруг меня, как сумасшедшая воронка. Кому доверять? Слишком очевидно, что Форестеры имеют причину замалчивать о прошлом Элизабет.
  Но что, если мистер Торелли что-то напутал? Нет, этого не может быть, кажется, он вполне осознавал, о чем говорит. Не мог же он вот так все спутать?
  Кто теперь поможет мне разобраться?
  Вскоре, я вырвалась из объятий дождя и направилась прямиком в то единственное место, где надежда узнать правду хоть и призрачно, но пока еще виделась мне.
  В просторной комнате с жемчужными колоннами было темно и холодно. Заклинанием я высушила одежду и волосы, и подошла к двери, за которой начинались личные покои Салемы.
  Звук моих шагов разнесся по залу, как звучный грохот. Я посмотрела по сторонам, и убедившись, что бабушки в зале нет, постучала в дверь. Сначала тише, потом громче, и стала прислушиваться к звукам с обратной стороны. Тихо. Без лишней скромности рассчитав силу, я еще раз постучала. Позабыв о скромности вообще, я потянула на себя ручку. Дверь была заперта. Заклинанием пользоваться я не решилась. Рано или поздно, бабушка выйдет, до тех пор я буду ждать ее.
  Разгоряченная решимостью, я стала расхаживать по залу. Потом села на стул, обхватив руками спинку и долго смотрела, как за большими решетчатыми окнами по небосводу, подобно волнам в штормовом море, бегут мрачные рыхлые тучи. Со временем мысли улетучились, веки потяжелели, я задремала.
  Стукнувшись лбом о твердую спинку стула, я проснулась. Вокруг по-прежнему было тихо. Теперь небо было черным и ясным, луна ярко засвечивала в окно, отбрасывая мою тень к противоположной стене. Я как раз смотрела на свою тень, когда вдруг на той же стене мне показалось какое-то движение.
  Я подошла ближе, и протерла глаза. Прямо посреди стены сам собою рисовался рисунок - Клаудфорд, в центре города возвышалась древняя крепость, а над ней, в небе вырисовалась сначала точка, потом небольшой черный круг. Как магнит этот круг притянул мой взгляд. Не отрываясь, я следила, как он медленно скользит над городом, затем приближается к горизонту...
  Чья-то рука коснулась моего плеча. Я вздрогнула. И тут же зажмурилась - в зале было светло, оранжевые солнечные лучи длинными полосами рассекали пыльное пространство зала. Возле меня стояла Салема.
  - Что случилось? - изумленно спросила я. - Я просто смотрела на картину...
  - Все в порядке, - сказала Салема, - это картина времени. Тебе предстояло длительное ожидание и картина проявилась, такова ее магия - сокращать утомительный срок. В какой день ты пришла?
  Я подумала.
  - Вторник.
  - Сейчас среда, без четверти девять. Ты пришла вечером?
  - Да, уже темнело, - я все еще испытывала легкий шок от скачка во времени.
  - Тебе повезло, что я вышла за книгой. Ты могла бы простоять здесь не сутки, а неделю. Хотя, думаю, твои Фаррен и Мэгги нашли бы тебя раньше.
  - Они и так уже наверняка ищут меня.
  - Нет, еще не ищут.
  - Ты спускалась вниз? - удивилась я.
  Салема снисходительно посмотрела, и устало изобразила некое подобие улыбки.
  - Мне не нужно спускаться вниз, чтобы знать о происходящем там, - она отступила на несколько шагов, солнечные лучи просветили ее пышно уложенные волосы, создав впечатление, что ее голова сияет огненным светом. Но Салема тут же приблизилась к стене, где свет из окон уже не достигал ее, и ее облику вернулась холодность.
  - Итак, что привело тебя?
  - Я хотела спросить... - начала я, но мой взгляд непроизвольно скользнул по маминому портрету, и там и остался. Говорить стало трудно.
  - Я совсем не помню ее, - тихо сказала я, подходя ближе к портрету. - Я даже не знаю, почему мама уехала из Англии.
  В хрустальной тишине прозвучал короткий шорох пышного платья - Салема повернулась к окну.
  - Я удивлена лишь тем, что ты не пришла ко мне за этим раньше, - проговорила она.
  - Фаррен сказал, мне не стоит тебя тревожить расспросами.
  - Вот как? А почему?
  Ой как неловко.
  - Он сказал, твое сердце может не выдержать.
  - Но ты пришла.
  Я промолчала.
  - Что ж, этого можно было ожидать от Фаррена. А теперь я знаю, чего ожидать от тебя. Но мне придется тебя разочаровать: мне неизвестна причина, по которой твоя мать оставила свою семью в неведении о своем переезде. С тех пор, как Элизабет покинула этот дом, ее судьба была сокрыта от меня.
  - Так это правда... - вполголоса произнесла я.
  - Правда что?
  - Что мама была помолвлена.
  - Этот вопрос подтолкнул тебя к моей двери? Значит, ты не знала. Это объясняет, почему ты пренебрегла предупреждением Фаррена, хоть оно и было нелепым, как и все другое, что он делает.
  Салема подступила к окну, сложив восковые пальчики так, будто руки ее озябли. Пока мы говорили солнце село, унеся оранжевое свечение. Салема задумчиво окинула взглядом горизонт, но быстро от окна отвернулась, словно увиденная картина лишь разочаровала и еще больше утомила ее.
  - Элизабет была помолвлена с Морганом Картмором, - произнесла Салема, видимо, догадываясь, что за этим последуют новые мои вопросы.
  - Она дала свое согласие добровольно? Она любила его?
  - По всей видимости, ее решение было основано на доброй воле, а любила ли Элизабет - меня это не касалось. Свое согласие она дала ему без моего на то разрешения. Хоть я и считала этот шаг несвоевременным в ее жизни - ей было всего лишь шестнадцать, - но я не противилась такому повороту, более того - именно на это я и рассчитывала, планируя будущее Элизабет. Картмор - могущественный волшебник, с ним Элизабет была бы защищена... - Она замолчала и быстро начала другую мысль. - Элизабет не обладала качествами выдающейся волшебницы, способной перенять родовую магию, впрочем, сложно сказать обладала ли она вообще хоть какими-то способностями, но Картмор поддерживал илиарат, их ребенок вполне мог бы вместить все знания и умения, что я по сей день храню для наследника.
  - Ты сказала, Картмор смог бы защитить Элизабет. Защитить от чего или от кого?
  Салема молчала. Я ждала ответа, но потом стало ясно, что его не последует. Она повернулась к окну. Я подошла к ней, чтобы отследить ее взгляд, но она лишь смотрела куда-то впереди себя, не дальше оконного стекла. Казалось, ничто во внешнем мире не вызывает ее интереса.
  - Ты никогда не спускаешься. Почему?
  Еще один мой вопрос утонул в тишине. Бабушка оставалась недвижимой, больше походя на восковое изваяние, нежели на живого человека. Когда она заговорила, ее уста едва двигались, но голос звучал отчетливо и чисто.
  - Со времен, что я живу в этом доме, я покидала свои комнаты всего несколько раз. Но не думай, будто я не видела, что происходит вокруг. Я видела. Мне дарована долгая жизнь, и я получила достаточно жизненных уроков, чтобы понять для чего этот дар предназначен, а для чего предназначенным он никогда не был. Я ожидала в этих комнатах, пока за их пределами все шло своим чередом. И вот наконец все приблизилось к своему логическому завершению - все так, как и должно было быть.
  Она замолчала. Я вспомнила о странной картине на стене, оглянулась, но ее уже не было.
  - Картина исчезла, потому что сейчас никто не нуждается в ней, - не оборачиваясь, произнесла Салема.
  - Ты часто ею пользуешься?
  - Она продлевает мне жизнь, замораживает во времени. За те сутки, что ты смотрелась в нее твое тело не изменилось. Можешь смотреть в нее сто лет, а через сто лет продолжишь свою жизнь, не постарев ни на день, но только телом. Душа, изнывая от лжи, отраженной в зеркале, будет без умолку твердить о сроке, отделенном для нее, который давно подошел к концу. Ты спрашиваешь, часто ли я пользуюсь картиной, но правильнее спросить, как часто я прерываю ее действие. Ответ: очень редко.
  Она перевела на меня взгляд.
  - Много лет я жила лишь ради одной цели - передать родовую магию наследнику. Рано или поздно такой человек должен был появиться в нашей семье.
  - А как же Фаррен? Фелиция? Ты же обучала их.
  Она отвела взгляд.
  - Все уроки, преподанные мной до этого - лишь малая часть, вершина айсберга. Я не открыла еще никому ничего существенного. Великие тайны требуют достойного волшебника.
  - Салема, - начала я осторожно, - ты так могущественна, ты знаешь тайны и имеешь силу. Но ты не используешь это. Почему?
  - Однажды я унаследовала магию. Мой долг - ее передать. Однажды я дала согласие на это, и обещание выполню. Я заплатила слишком большую цену, чтобы нести это бремя. И я передам. Большего никто не вправе от меня требовать.
  - Я жила ожиданием наследника, - продолжала Салема, - эта надежда заставляла меня прерывать действие картины. И недавно, я обрела покой. Моя цель приблизилась.
  Не сложно было догадаться, куда она клонит.
  - А если бы тот, кого ты сочла достойным, отказался? - спросила я. - Что тогда?
  - Тогда я должна рассказать тебе кое-что. Кое-что о себе, - она опять взглянула в окно и горько улыбнулась, будто там ей встретились еще не прозвучавшие слова. - Когда-то, давным-давно я тоже была юной. Я жила в древней Крепости, как и мои родители, и родители моих родителей. С самого начала я знала кто я, и для чего живу. Родители вложили в меня все до последней капли, всю магию, всю надежду сделать однажды мир лучше. Илиарат залит в мою кровь, я впитала его с молоком матери и знала, что он и есть моя движущая сила. Но потом я влюбилась. Не просто влюбилась - полюбила. Всем сердцем, крепко и сильно. Ради своей любви я предала все и всех. Только не думай, что я была легкомысленной или ветреной. Но чувство, поселившееся во мне, перевесило все другие. Однажды ночью я сбежала из Крепости. Много лет я путешествовала с любимым, отдавая без остатка всю себя, стараясь сначала изменить мир, потом изменить любимого... А потом мне стало ясно, что как бы сильно я не любила, я могу лишь наблюдать. Наблюдать со стороны за тем, что изменить мне не под силу, даже если я отдам свою жизнь ради этого. Наблюдать, как утраты повергают в могилу все драгоценное и обращают в гниль; как удары разбивают сердце, выжимают кровь, иссушают дух, порождая покрытые черным прахом трещины; удары, опустошающие утробу самой жизни. Наблюдать и не вмешиваться - вот и все. И я вернулась к своим истокам. Я точно помню день, когда принесла на алтарь илиарата свою единственную любовь и свободу. Когда я вернулась в Крепость, оказалось мой брат предал илиарат и посвятил себя классической магии, другой брат был немощен из-за болезни, мать умерла, а отец был на смертном одре. Кроме меня из рода никого не оставалось. От меня требовалось осмысленно выбрать мужа и родить детей. Тогда, у постели умирающего отца, я смирилась и приняла решение. С того дня я жила лишь затем, чтобы передать доставшуюся мне однажды семейную эстафету. Но сил что-либо менять у меня уже не было. Я их истратила давно. Моих сил хватает лишь на надежду, что пришедший после меня сможет лучше распорядиться своей силой и временем.
  Слова сменились тишиной, слова затихли, но продолжали звучать глубоко во мне.
  Салема провела рукой по моей щеке, и посмотрев в глаза, сказала.
  - Тебе нужно время все осмыслить, я понимаю. Ступай, отдохни. И... Анна, пусть пока это будет между нами.
  
  
  В моей комнате опять разгуливал ветер. Я подошла к окну и рассеянно посмотрела на качающиеся верхушки деревьев в саду. Увлекшие меня размышление походили на сон.
  Предложение Салемы мне льстило. Но больше всего льстило то, что в коротком разговоре моя прародительница сблизилась со мной больше, нежели с кем-либо другим из семьи. Несмотря на то, что наши с бабушкой взгляды на жизнь разились как пламя и лед, и несмотря на своеобразие ее манеры держаться, она была единственной в семье, с кем я чувствовала родственную связь.
  Перспектива освоить новые вершины волшебства и привлекала, и давила грузом еще не обретенной ответственности, - зная мою склонность рисковать жизнью, велика вероятность, что на мне вся эта эстафета с передачей родовой магии и оборвется.
  Я закрыла окно. Направляясь к кровати, я задела ногой уголок тумбочки. Звук получился резкий, совсем не такой, как должен быть, когда живая плоть касается чего-то твердого.
  - М-да... - проговорила я, прижимая ладонь к ноге. - Возможно, эстафета и вовсе до меня не дойдет.
  Я села на кровать, несколько минут изучала темно-зеленые складки ткани на платье, и обнаружила, что в голове стало пусто. Торжественно-трепетное чувство, принесенное от бабушки, пожрала боль.
  Больше нельзя игнорировать заражение. Я откинулась на постели.
  - Нужно что-то предпринять... Что-то предпринять...
  В дверь постучали. Сначала робко, потом смелее. Так могли стучать только Фелиция или Мэгги.
  Проигнорируй, ты не обязана открывать, только не сейчас, ты знаешь, что сейчас начнется!
  Стук повторился, затих, и еще повторился. Опять затих.
  Уйдет?
  Нет, повторился.
  Я сдалась. Рывком вскочила с постели, размашисто распахнула дверь.
  Фелиция.
  - Только не начинай плакать, - с ходу сказала я.
  Она озадаченно кивнула и вошла.
  - Это тебе, пришло вечером. - Она протянула письмо.
  Схватив едва ли не с пальцами Фелиции конверт, я жадно разорвала его и стала читать. Иероглифический почерк Шамилы поведал следующее:
  "Опуская приветствия, пишу все как есть. Существо, о котором ты спрашивала, называется диафан, или другое название - черный скелетник. До твоего письма считалось, что в Англии эти существа не водятся еще с тринадцатого столетия. Черные скелетники, как вампиры и оборотни, заражают жертву через слюну. От их укуса человек или умирает, или принимает форму скелетника. Случаи излечения неизвестны. Методы лечения тоже неизвестны, думаю, их нет. Это все, что мне удалось узнать, перерыв всю школьную библиотеку, архивы мадам Помфри, и даже профессор Снейп не смог мне ничем помочь. Как ты поняла, ты скорее всего умрешь.
  P.S. Если ты еще не умерла и все же можешь прочитать это письмо, вспомни какой сегодня день и что давно начались летние каникулы. Поэтому мне пришлось все кинуть и мчаться в Школу, а потом еще переться домой к профессору С. Надеюсь, если каким-то необъяснимым чудом ты выживешь, то будешь помнить, на что мне ради тебя пришлось пойти. Ш.Л."
  Наверное, после этого я ненадолго выключилась, потому что в следующем воспоминании я уже лежала на постели, Фелиция дрожащей рукой держала перед своими глазами письмо, а другой зажимала рот и тряслась так, словно написанное касалось ее, а не меня.
  Я села на постели и забрала у Фелиции письмо.
  - Ты умираешь, - в неподдельном ужасе прошептала Фелиция.
  - Не впервые.
  - Что? Я не понимаю...
  - Позже объясню. У тебя есть что-то обезболивающее?
  Пока Фелиция вышла за зельем, я осмотрела ногу. За день, что я провела у Салемы, нога затвердела от пяты до колена. От вида прозрачной плоти и темнеющей кости в глазах опять стало расплываться. Я прикрыла ногу платьем.
  Фелиция вернулась с каким-то розовым флаконом, и накапала мне в стакан несколько капель зелья. Я сделала пару глотков. Боль уменьшилась, я смогла стать на ногу, а главное - смогла опять мыслить.
  Письмо Шамилы значительно сузило круг моих возможных действий, точнее - сузило до одного варианта. План созрел, и действовать нужно было безотлагательно. И в первую очередь, я намеревалась покинуть дом Форестеров. Их распри я не выдержала бы не секунды, а факт того, что они скрыли от меня помолвку мамы, причинял мне боль, достаточную для разрыва отношений. Даже если их молчание было мотивированно заботой о моих нервах, это не умаляло их вины: такое замалчивание равносильно лжи.
  Итак, мне предстояло дождаться утреннего поезда, чтобы уехать, ночь я могла провести в доме Сиф - пока она в поездке дом в моем распоряжении, она не стала бы возражать. Если я выздоровею (в этом я была уверенна) я смогу вернуться в Клаудфорд (в чем я была уверенна меньше). Тогда я найду жилье отдельно от родственников и буду брать уроки у Салемы (тут я вовсе сомневалась). А пока нужно было собрать вещи в сумку.
  Фелиция еще раз перечитала письмо.
  - Скелетник ведь не в городе на тебя напал, - сказала она размышляя; я насторожилась. - Значит, ты выходила... Ты знаешь выход!
  Один этот факт вселил в Фелицию безумство и заставил сиять всеми эмоциями одновременно. Она посмотрела на меня так, будто бы перед ней уже не человек, а чудодейственный портал, ведущий к свободе и благополучию.
  - Анна, умоляю, помоги мне! Пожалуйста, больше никто не поможет мне. Прошу тебя. Смотри, - она задрала манжет рубашки, ее запястье вокруг браслета посинело; судя по виду царапин, она пыталась содрать его вместе с кожей. - Браслет становится уже, когда я пытаюсь его снять. Я ничего не могу с этим сделать.
  - Ты должна поговорить с Салемой, это ненормально что...
  - Она сказала, это должен решать Фаррен.
  - Что? - я не верила своим ушам. - Постой, сколько тебе лет? Фаррен не может вечно распоряжаться твоей жизнью.
  - Вообще-то может. Чтобы получить право на переезд из Клаудфорда, мои родственники должны подтвердить безопасность моих намерений. Мы с Итоном планировали сбежать вместе этим летом. Перед выпускным Итон подсунул Фаррену "свидетельство безопасности", которое он должен был подписать, тем самым подтверждая, что ни я, ни Итон не проявляем признаков мятежности. Да, в Клаудфорде ничего просто так не дается. Фаррен подписал только потому, что Итон сказал, это касается выпускного, папа даже не взглянул толком - ему никогда дела до нашей учебы не было. Итон предал меня, он прекрасно знал, что второй раз Фаррен абы что не подпишет. Анна, Клаудфорд - тюрьма, по крайней мере для меня. И так всегда будет. Прошу тебя, помоги мне!
  - Как ты это представляешь?
  - Выведи меня из города. За барьером я смогу трансгрессировать.
  - В браслете ты не можешь трансгрессировать.
  - Могу. У меня есть экстракт эрпатеи. Я давно его заготовила, он вызовет вспышку сил, мне хватит, чтобы перенестись.
  - А что дальше? Тебе есть куда пойти?
  - Есть. Давно есть. Мне поможет Фиона. Как только я выйду за барьер - я трансгрессирую.
  - У Вудроу тебя найдут...
  - Я буду не у них. Я все спланировала. Только помоги мне.
  Пару секунд мы смотрели друг на друга.
  Я вспомнила, как однажды пообещала Мэгги, что помогу Фелиции. Что же, кажется, деваться некуда.
  - Ты готова уйти сейчас? - спросила я.
  - В любую минуту!
  - Тогда слушай. С больной ногой трансгрессировать я не смогу. Знаешь беседку в саду Олдгейтс?
  Она кивнула.
  - Это вход в подземелье. Ты знала? Нет? Ладно. Когда родители лягут спать, ты проведешь меня туда.
  - Фаррен следит за входом через зеркало в холе. Так, - она взглянула на окно, - твое окно не подходит, в моей комнате есть выход на балкон, там старый виноградник. Мы сможем спуститься по нему.
  Фелиция ушла собирать вещи.
  Я походила по комнате и еще раз хорошо все обдумала. В последний момент я вспомнила о кулоне Сиф, надела его на шею и спратала под платье. Волшебная палочка, сумка...
  Через час Фелиция зашла и сообщила, что Фаррен и Мэгги легли спать. Прислушавшись к звукам в коридоре, мы перешли в ее комнату. Фелиция захватила рюкзак. На балконе она помедлила и еще раз оглянулась на комнату. По ее лицу можно было заключить, что она провожает в последнюю путь кого-то близкого, кому она так и не успела сказать главного, а теперь это уже невозможно. Затем она повернулась ко мне уже с новым выражением, похожим на то, что я видела у нее в гримерке после концерта, и мы ушли. Больше она не оглядывалась.
  Заклятие тишины обеззвучило наши движения.
  - Левиосса крорум! - я мягко спарила с балкона, Фелиция ловко и как-то уж очень привычно спустилась по винограднику.
  Мы обошли дом, я направилась к калитке, но Фелиция удержала меня.
  - Калитка тоже под наблюдением, у него там целая система тревоги, - Фелиция усмехнулась и повлекла мена за локоть к изгороди.
  - Сюда, это наш с Итоном тайный ход, - она запрыгнула в нишу, заросшую плющом, и буквально прошла сквозь стену. Я посмотрела по сторонам и последовала за ней.
  Дальше было проще: холмы, сад, беседка, подземелье. Я повела кузину по узкому тоннелю к расщелине.
  - Что будет с твоей ногой? - спросила Фелиция. - В письме сказано, это безнадежно.
  Я постаралась бодро улыбнуться.
  - Автор письма не знал всех обстоятельств. Надежда для меня еще есть.
  Фелиция остановилась.
  - Я могу помочь тебе?
  Я отрицательно покачала головой и стала подгонять Фелицию. Дойдя до расселины, я применила заклинание, и мы вышли через люк на поверхность; пробрались через кустарник, и обойдя его, Фелиция взглянула с холма на Клаудфорд.
  - Вот и все, - сказала она. - Теперь я свободна.
  Вдруг она рассмеялась. Я впервые слышала ее смех: мелодичный и по-детски заливистый.
  - Если бы ты знала, как много раз я представляла этот момент, - сказала она и сделала глубокий вдох. - Надеюсь, у тебя все получится. Тебе я обязана своей свободой.
  В порыве она крепко обняла меня, затем быстро отстранила, еще раз улыбнулась, осушила глотком флакончик с экстрактом эрпатеи и трансгрессировала.
  Я осталась один на один с разноцветным мерцанием города за холмами.
  Пел сверчок, шумела листва на кустарнике, звенели колосья травы. Казалось, звуки становятся с каждой секундой все громче, все тревожнее. Вместе с Фелицией куда-то трансгрессировало и мое героическое мужество, сопровождавшее меня, пока она была рядом. Роль спасителя, придававшая мне смелости, выполнена. Теперь в спасителе нуждалась я.
  Мой план заключался в том, чтобы вернуться в город, дождаться утреннего поезда в Лондон, затем связаться с Сиф, попросить расчет через транссет и отправиться к Мирре. Ей удалось избавить меня от проклятия зельевара, если кто и мог спасти меня теперь, то лишь она. Но без возможности трансгрессировать мой путь займет не меньше недели. Хватит ли мне этого времени?
  Взгляд непроизвольно потянулся к холмам, за которыми, как я знала, прятался призрачный лесной дом.
  Что если я не смогу вернуться в Клаудфорд? Вопреки оптимистическим надеждам, я осознавала, что Мирра не всесильна, а если даже она отвратит мое превращение, кто знает, ей вполне может заблагорассудится оставить меня в своем царстве. Вероятно, этот город я покидаю навсегда...
  Еще пару минут я простояла на холме, затем вскинула волшебную палочку, создала защитный шар вокруг себя, решительно развернулась и направилась с холма в сторону леса.
  Картмор. Кем бы он ни был - безумцем, трусом или кем там еще - он моя единственная надежда понять Элизабет.
  Я шла быстро - утренний поезд отходит рано, нужно успеть... Контур защитного шара бледно светился, мне было плохо видно лес вокруг, но путь я помнила отлично.
  Хмурое небо скрывало звезды. Этой ночью все - и широкие стволы могучих деревьев, и густая влажная листва, и лесная подстилка - таило угрозу. Внутри защитного шара я была в безопасности, но каждый треск ветки под ногами, неожиданный шелест ветра в листьях и взмах крыльев ночной птицы заставлял мои нервы сжиматься в комок.
  Так, преодолев приблизительно за один час весьма приличное расстояние, я миновала лощину, несколько пологих холмов и, несмотря на усталость, продвигалась все быстрее.
   Мысль, что во время прошлой прогулки по лесу мне стоило всего лишь создать защитный шар - и моей жизни сегодня нечего не угрожало бы, вызывала негодование. Почти до слез. Но как только вдалеке показался знакомый, лишенный растительности холм, ход моих мыслей сменил направление.
  Ключ близко, казалось, ответы почти в моих руках.
  Я с отвращением прошла место, где на меня напал скелетник, и остановилась у подножья холма. Где-то здесь должны быть невидимые врата.
  - Финита! - выкрикнула я, бросив заклинанием впереди себя. - Регипертемпус партем! Кодемус актум!
  Разумеется, ни одно из этих заклинаний не подействовало. Если бы проявить прячущийся дом было бы так просто, беглец давным-давно оказался бы в руках правосудия.
  Минуту я стояла размышляя.
  Идти против подобного волшебства было не в моих силах, значит, нужно идти путем простейшим.
  - Морган Картмор! - я закричала на весь голос. - Картмор! Я видела твой замок. Морган Картмор!
  Я замолчала и прислушалась: шум листвы, скрип деревьев, удары моего сердца.
  Мимо пролетела какая-то темная птица.
  Мне пришло в голову, что прячущийся дом вполне может быть уже далеко отсюда, раз уж его хозяин поддался разоблачению. И с чего я вообще взяла, что встретившийся мне человек был именно Картмором? Это вполне мог быть его слуга, иначе почему бы преступнику спасать меня, рискуя своей безопасностью?
  Как обычно, полезные мысли пришли несвоевременно, но сомнения еще не успели исчерпать мое упрямство. Я снова набрала полные легкие воздуха для крика.
  - Картм...
  В этот же момент тяжелый металл визгнул, заскрипели створки - предо мной возникла высокая каменная ограда с массивными коваными вратами, а за ними, на вершине холма, черным устремленным ввысь пятном возвысился дом.
  Самостоятельно врата отворились. Я огляделась по сторонам и вошла. И сразу же за мною скрипнули врата, а когда я обернулась, оказалось, врат уже нет - сплошной каменной стеной территорию дома окружала высокая ограда, выше, чем позволило бы мне взобраться левитирующее заклинание. Путь обратно был отрезан.
  Я сглотнула ком и повернулась к дому.
  Сложно сказать, чем именно этот дом приковывал взгляд: ни величием архитектуры, ни размерами, ни красотой он не мог впечатлять; в темно-серых каменных стенах лишенные света окна напоминали ослепшие глазницы, полуразрушенный северный фасад, разбросанные вокруг большие светлые камни, - пожалуй все, как можно описать открывшуюся мне картину. И все же, она завораживала.
  Мимо в очередной раз пролетела черная птица, и исчезла в разрушенной части здания. Ее встретило "кар" в исполнении хора птичьих голосов. Странно, что вороны летают ночью.
  Я пошла вперед, петляя меж камней. Идти пришлось по высоким, пышным травам, что цепляли подол платья - тропинки к дому не было.
  Вскоре я опять остановилась: в просвете между тучами на короткое мгновение выглянула луна; холодный свет блеснул из залитой светлым металлом гравировки на камнях... Могилы! Повсюду могильные камни.
  Эрик Амбридж. Мартин Руфус Джордж. Лорен Бернсоль. Элизабет Фрай!
  Я помотала головой, отгоняя мысли о молодых людях, погибших по вине того, в чей дом я направлялась. Продолжив путь меж могил, я ускорилась, и скоро стояла перед массивной дверью, размер которой, очевидно, должен был указать на собственную ничтожность тому, кто окажется пред ней.
  Не раздумывая, я схватила ручку-гонг висевшую из клюва ястребиного изваяния, и трижды постучала. Объемный настойчивый звук, в который я вложила всю скопившуюся злость, впитался в глубины дома.
  Дверь отворилась, словно ее открыла для меня густая тьма, заселявшая дом изнутри.
  Я вошла.
  - Люмос! - шепнула я.
  Свет на конце моей палочки осветил только малую часть огромного холла, в котором я оказалась. Я сделала свет ярче, присмотрелась, прислушалась - тихо.
  - Люминиценцио! - я запустила заклинание вверх, заставив светиться оставшийся кусок пышной лепнины на потолке, составлявший когда-то часть орнамента вокруг большой люстры, сейчас на ее месте, как сломанные кости из открытого перелома, торчали балки перекрытий. Сама же люстра лежала поваленная на широкую лестницу в противоположном конце зала.
  Защитный шар все еще был вокруг меня, палочка наготове. Я прошла вперед.
  Потемневшие каменные стены дома выглядели так, словно на них осела копоть от пожара, так же выглядели на этих стенах множественные барельефы, изображавшие странных крылатых существ. Поваленная люстра и обломки балюстрады загромождали лестницу на второй этаж, и хламом лежали на пыльном полу. Посреди холла - колонны, такие же закопченные, вдобавок, щедро украшенные узорной паутиной, свисавшей от самого потолка.
  Я сделала несколько шагов вперед. Слева за массивной кованой решеткой бледно мерцали угли, освещая старый, потрепанный диван и перед ним маленький круглый столик - похоже, единственный обитаемый островок в этом океане мрака.
  Дверь за мной резко захлопнулась. И в тот же момент невидимая сила оторвала меня от земли, отбросила назад и будто прессом прижала к двери на высоте моего роста. Защитного шара как и не бывало.
  Вокруг меня заклубилось нечто похожее на дым; даже если бы я была способна в тот момент занести перед собою руки, сквозь странный дым мне бы не было их видно.
  - Назови свое имя! - приказал голос; сомнений не было - говорил тот же человек, что повстречался мне в лесу. Теперь он не бормотал, а говорил отчетливо и живо, вкладывая чувство в каждое слово. Сейчас этим чувством был нетерпеливый гнев. Он явно не собирался шутить со мной.
  Вдруг, вопреки моему желанию, мои уста повиновались приказу.
  - Анна Фрай, дочь Элизабет, наследница магии Вудроу, илиарена в восьмом поколении.
  Моя речь не принадлежала мне, более того, мой разум не вполне осознавал произнесенное, и совсем не понимал, каким образом этот маг повелевает мной. Последний раз похожее я переживала в кабинете директора школы под воздействием сыворотки правды.
  - Откуда ты пришла?
  - Из Форестер-Холла.
  - Ты там живешь?
  - Последние два месяца.
  - Как ты вышла из города?
  - Через подземелье.
  - Где твоя мать?
  - Умерла тринадцать лет назад.
  Пока мои уста предательски отвечали, я предприняла еще одну попытку понять, как прекратить эти чары, но это было выше моих знаний. Только принятая сыворотка могла лишить человека контроля над речью, я же ничего не...
  Тут до меня дошло. Зелье содержалось в клубах дыма, которым я дышала. Прежде чем прозвучал следующий вопрос, я затаила дыхание.
  - Кто твой отец?
  Мои губы дрогнули, я что-то промычала, слова так и рвались из меня, потом я закричала, но это был крик без слов.
  - Скажи, кто твой отец! - он совсем терял терпение, но моя речь уже повиновалась лишь мне.
  С новой силой меня прижало к двери; ребра затрещали, затылок ныл, уголок резьбы продавил плече до крови, и теперь она теплой струйкой текла по руке к пальцам... Где волшебная палочка? Я даже не ощутила, как выпустила ее из рук!
  Впервые в жизни я пожалела, что не пользуюсь в качестве концентрического предмета браслетом или кольцом. Возможно, тогда бы я не так часто лишалась своего оружия. Или лишалась бы вместе с рукой...
  Я стала задыхаться.
  Вместо нового вопроса в мой разум попыталась проникнуть чужая воля. Ха! Не так быстро! Имея кое-какой опыт по защите и проникновению в разум, я с легкостью дала отпор и, как по тоннелю, проследовала по рвущемуся ко мне мысленному потоку к его обладателю.
  Контратака застала волшебника врасплох. Я успела увидеть зал его глазами, ощутить, как в его руках концентрируется магия, и он защитился.
  Давление на мое тело ослабело, но я еще оставалась прижатой к двери на высоте человеческого роста.
  Тьма рассеялась.
  Я жадно захватила ртом воздух.
  В центре холла стоял человек, спасший меня от скелетника. В ту ночь я не видела его лица, но теперь узнала по длинным спутанным волосам. Вместо былого ошеломления теперь его поза выражала уверенность, а резкие черты лица - устремленность.
  Слегка склонив голову, он пронизывал меня острым взглядом из-под сведенных бровей, но заметив, что я разглядываю его, рыкнул и тут же запустил черный столб дыма в светящуюся на потолке лепнину - лепнина подорвалась и обвалилась, зал утонул во тьме.
  Я услышала шаги и звуки осыпающихся с потолка обломков; в ноздри забилась пыль.
  Вспышка зажгла пламя в камине. Распалив камин, хозяин дома поджег специальную нишу в стене, цепью пламя распространилось по трем другим стенам, создав странный полукруг света, достаточного, чтобы видеть, но слишком слабого, чтобы рассматривать.
  Волшебник вернулся в центр зала. Он сильно хромал на левую ногу, но невзирая на это, двигался весьма энергично.
  Он еще раз попытался проникнуть в мою память, будто хотел убедиться, что я отразила его чары в прошлый раз не случайно. Убедившись, сказал.
  - Вижу, ты точно не та, за кого я тебя принял прошлый раз.
  Его магия перестала вдавливать меня в дверь, я рухнула на пол. От удара зараженная нога разболелась, будто кто пустил по жилам кипяток, я не смогла подвестись.
  Волшебник снова что-то прорычал, и его магией, как магнитом булавку, меня повлекло к нему ногами вперед, успела только скрипнуть ладонью по скользкому полу, а заодно смести с него волосами и платьем пыль и осыпавшуюся побелку. Те же чары резко отбросили подол моего платья, так что я едва успела словить его, не дав обнажить белье. Клубящаяся магия опять прижала меня, на этот раз к полу.
  Обидчик присел на корточки и присмотрелся к моей больной ноге. Источник света за его спиной опять освещал только силуэт. Но что-то в его позе, а может, и в профиле, напомнило хищную птицу. Постучав по затвердевшей части ноги костяшками, он отступил.
  Я высвободилась и, задыхаясь от обиды и унижения, встала на ноги.
  - Ты и есть тот великий Картмор? - мой тон соответствовал чувствам.
  Он внимательно посмотрел на меня, а потом вдруг зашелся высоким срывающимся на верхних нотах смехом. Резкие звуки, как иглы, вонзились в мой слух, пробрав до мозга костей, пролетели по замку, эхом отразившись от всех закоулков, и вернулись к своему хозяину, когда он, перестав смеяться, похромал к камину.
  И этот человек был директором школы? Интересно, если Дамблдор посреди школьного собрания вдруг вот так рассмеялся бы, сколько учеников осталось бы в школе?..
  - Вижу, твой дядюшка провел тебя по тщательно отобранным местам моей биографии, - не поворачиваясь сказал волшебник, и вдруг крикнул. - Плевать! Я давно послал его к дьяволу!
  Эхо еще пару раз прокатило его возглас по дому.
  - За мной исчезли врата, когда я вошла.
  - Разумеется! Дверь тоже заперта. Выйти не сможешь.
  - Почему?
  - А по-твоему я должен отпустить тебя?! И каждый момент уповать, что ты не выдашь меня? На твоем месте, я бы не возвращался сюда, но навязчивость у тебя в крови.
  Волшебник ослабил огнь в камине, и, заведя руки за спину, повернулся лицом ко мне.
  - Зачем пришла? Можешь не отвечать, это очевидно. Но я не собираюсь тебе помогать.
  - Я не просила твоей помощи.
  - Неужели? - он не то усмехнулся, не то оскалился.
  Я молчала, пытаясь понять его ход мысли.
  - Значит, ты пришла умирать? Твоя нога заражена укусом скелетника. Ты или глупа и не знаешь, чем это закончится, или лжешь.
  - Умирать в мои планы не входит. Ты не единственный волшебник в мире, способный помочь.
  Теперь он точно оскалился.
  - Что ж, есть две новости, - сказал он, - одна хорошая для тебя, другая для меня. Первая: ты обладаешь удивительнейшим здоровьем, раз дожила до сего дня. Скелетник укусил тебя той ночью, когда мы встретились в лесу. Я правильно понял? Или ты имела с ним встречу и после того? Не помню, чтобы я спасал тебя второй раз, значит, в лесу ты была одиножды. Ты протянула четыре дня после укуса, при том, что жертвы скелетников редко проживают и двух дней. А вторая новость: еще четырех дней ты не протянешь. Думаю, все закончится через денек-другой. Не смотри так! Даже если я отпустил бы тебя - твоя смерть неизбежна. Так что мне нет смысла рисковать.
  Я открыла рот, но так ничего и не сказала.
  - Я разрушил твою надежду? Но это и так очевидно! Будь ты способна излечить себя, ты бы это сделала. Если твой волшебник-способный-помочь вообще существует, он живет явно не в Клаудфорде, иначе почему, черт возьми, ты еще больна?! И не в Англии, так как ты бы отправилась сейчас к нему, а не в этот проклятый лес. Так что твой волшебник - чужестранец, значит, путь к нему не близкий. Трансгрессировать в таком состоянии ты не можешь, а времени на дальнюю дорогу у тебя не осталось.
  - Это и есть хорошая для тебя новость? - спросила я.
  - Ну да. Не придется вечно содержать пленницу.
   Мы молча посмотрели друг на друга: я оценивала ситуацию, он изучал мою реакцию. Потом он стряхнул побелку с дивана, собирался сесть, как вдруг резко повернулся ко мне, и подвел глаза к потолку, словно я успела сказать нелепейшую дурость. Страдальчески вздохнув, он сказал.
  - Тринадцать лет назад ты была совсем ребенком! Теперь ясно откуда это недоумение. Ты ничего не знаешь о матери. И, разумеется, родственнички ничего не говорят. Хотя нет, скорее, говорят. Но у тебя есть сомнения. Так? Значит, ты пришла не за помощью, а за ответами. Ну конечно...
  Он опустился на диван, положил локти на колени, а подбородок на скрещенные пальцы.
  - Ну конечно... - повторил он, глядя куда-то сквозь пол.
  Я попыталась определить его возраст, - он не был молод, но и не был стар. Хотя серебро волос и старомодный длинный сюртук, под стать полуразрушенной обстановке, приближали его ко второй категории.
  - Конечно... - он перевел на меня тяжелый взгляд из-под сердито сдвинутых бровей и низким приглушенным голосом сказал. - Лучше бы я не спасал тебя от скелетника.
  Искренность его слов ужаснула меня, я едва не попятилась, когда он подвелся и протянул в мою сторону руку.
  - Твой род приносит мне проклятия. - С его длинных пальцев ко мне потянулся темный магический поток. - Лучше бы ты не ходила в лес.
  Я ощутила слабость, в глазах потемнело...
  
  Море бурлило и волновалось под ночным небом. Луна, неестественно большая и яркая, становилась все ближе и ближе, заставляя море еще сильнее штормить. Очередная волна ударила меня, будто большая пощечина, мои легкие заполнила вода, а разум отчаяние...
  Я вскочила на постели. Дышать было тяжело, но из-за странного смятения, а не из-за волн.
  Каким-то образом я оказалась в комнате. Здесь было так темно, что закрывая и открывая глаза я почти не видела разницы.
  Медленно и с усилием мой разум проводил линию между сном и явью.
  Сквозь маленькие, едва заметные, щели во внутренних ставнях на единственном окне узкой бледной полоской сочился свет. Этого было достаточно, чтобы увидеть слабые очертания светлого балдахина над моей сырой, затхлой постелью, и зеркальный отблеск справа от меня.
  Одернув прозрачную ткань, я ощупью подошла к ставням. Какое-то волшебство накрепко запечатало их. Все так же ощупью, я стала искать дверь. Комната была довольно просторной. Дверь оказалась недалеко от туалетного столика, на котором отблескивало зеркало. Я вошла в соседнее помещение, еще более темное, и наткнулась на большой предмет - похоже, ванная.
  Вернувшись в комнату, я поискала волшебную палочку. Безнадежно. Он не оставил бы ее при мне.
  Я продолжила поиски двери.
  Вдруг одна из стен стала отъезжать от моего прикосновения. Я отдернула руку, чуть подумала и еще раз осторожно толкнула стену. Прежде чем я поняла, что это ширма, что-то щелкнуло впереди, скрипнуло, треснуло - и ширма с грохотом завалилась.
  В ноздри опять ударила пыль. Я прокашлялась, пару раз смачно чихнула и села, опираясь спиной о стену.
  Нога болела. Заражение добралось до бедра, почти вся нога стала твердой, но коленный сустав, как ни странно, работал хорошо.
  Этот чокнутый, которого все отчего-то зовут великим, кажется, решил устроить из этой комнаты мне склеп. Интересно, что он будет делать, когда я превращусь в скелетника? Впрочем, для него, как я видела, это не проблема.
  Я перевела дыхание и уставилась на зеркальные блики. Судя по обстановке, комната когда-то принадлежала женщине. Под моими ногами лежала какая-то ткань. Я нащупала рюш. Мне показалось ткань светлая, я потянула ее на себя. Откуда-то сверху скользнул другой край ткани, наряд шаркнул о пол, шлепнулось еще что-то, подняв новую волну пыли.
  Я снова прокашлялась, но вдруг заметила слабый лучик, подсветивший пыльное пространство слева от меня.
  Замочная скважина!
  Я подобралась ближе, нащупала дверную ручку, предприняла тщетную попытку открыть дверь, и приникла глазом к скважине - стена, оклеенная обоями, и еще одна дверь. Стало быть, коридор.
  Я привлекла влагу, сконцентрировала ее тонкой струйкой в замочной скважине, заморозила, и попыталась сделать отмычку. Не важный из меня взломщик. Прошло немало времени и - в прямом смысле - немало воды утекло, прежде чем замок поддался, тяжелая дверь скрипнула, и я вышла.
  Коридор был освещен не намного лучше комнаты. Впереди, ближе к лестничному проему, свет казался ярче, я подошла и посмотрела вниз на поваленную балюстраду. Люстра теперь лежала с краю лестницы, обломки стен - сброшены вниз, проход расчищен.
  Я спустилась.
  Ниша-светильник еще горела слабым светом. В бледном свечении камина я увидела свою сумку на круглом столике и, опасаясь, как бы не объявился хозяин дома, поспешила к ней. Закинув сумку на плече, я проверила все ли на месте.
  Осталось найти палочку.
  У моих колен что-то рыкнуло. От неожиданности я отскочила, попятилась и прижалась к стене между камином и дубовой полкой - хозяин дома, великий Картмор, укутавшись в старый полинявший плед, мирно посапывал на диване у камина. Он еще раз рыкнул сквозь сон и перевернулся на спину. Мне стало видно его лицо: глаза были открыты, но их закрывала полупрозрачная серая пленка. Его пальцы зажимали рукоятку моей палочки.
  Вспомнив, что нужно дышать, я решила сию же секунду забрать палочку. Плавно набрав в легкие воздуха, я оторвалась от стены.
  Его глаза открылись, точнее, пленка резко закатилась вниз, верхнее веко лишь слегка подернулось. Совсем как у птицы. Хищной птицы, если судить по уставившемуся на меня взгляду.
  Я снова попятилась. На этот раз мое движение было менее точным, и я зацепила полку. Полупустая полка сорвалась с одной петли. Все содержимое съехало и с шумом завалилось на пол прямо к моим ногам, что-то разбилось.
  Картмор повел взглядом с моего лица на упавшие предметы.
  - Неряха, - сказал он. - Точно такая же, как твоя мать.
  Он закрыл глаза.
  Рассеянно осмотрев разбившийся у моих ног предмет, я увидела рамку...
  - Это же Мирра! - изумленно воскликнула я, поднимая с пола фотографию.
  Под треснутым стеклом на неоживленном черно-белом фото я узнала латру, рядом с ней стоял Картмор, другие мне не были знакомы.
  Хищные глаза опять вперились в меня.
  - Ты знаешь имя одной из Семи Великих? - спросил Картмор, не скрывая удивление ни во взгляде, ни в тоне. - Надо же, учебную программу в Хогвартсе явно пересмотрели за последние двадцать лет.
  - Я знаю Мирру не из школьной программы.
  Вопрос, как он узнал, что я учусь в Хогвартсе, едва не сорвался с моих уст, но он держал в руках мою волшебную палочку - не сложно догадаться, где я изучала классическую магию.
  - Если бы ты не запер меня, я была бы уже на пути к ней.
  - Ах вот оно что! И ты уверенна, что она примет тебя и станет помогать?
  - Нет - запрет в темной комнате и подождет, пока я умру.
  Он растянул губы в улыбке и закрыл глаза, будто собираясь опять вздремнуть. Я не двигалась с места, раздумывая, как бы забрать свою палочку.
  - Вопросы? - спросил Картмор, не открывая глаз.
  - Да, пожалуй, есть. Тебе не кажется, что все это слишком?
  - Слишком не гостеприимно? - он продолжал говорить с закрытыми глазами.
  Я нервно вздохнула.
  - Послушай, я пришла узнать о маме. Ты прав, я ничего о ней не знаю и ты прав - я умираю. Если не хочешь говорить - отпусти меня. Я отправлюсь к Мирре - да, я найду способ, как добраться быстрее - она уже помогала мне и уверенна поможет еще раз. Мне нет никакой выгоды выдавать тебя, а если...
  - Постой, постой, - его глаза по-птичьи открылись. - Так ты с Миррой лично знакома? Действительно удивила. Но на счет отпустить тебя, можешь даже не просить. Мне плевать, есть тебе выгода выдавать меня или нет. Ты - Вудроу, непредсказуемость, равно как и талант приносить беды, у тебя в крови. Я не стану рисковать.
  Со вздохом он встал с дивана, хромая подошел к столику у колонны, на котором стоял самовар. Картмор взял со стола чашку, открыл краник самовара, налил в чашку темной жидкости и стал попивать, глядя на меня.
  До меня донесся запах кофе. Странно было смотреть, как кто-то пьет кофе, принимая за должное продолжение своей жизни, при том что моя жизнь вот-вот оборвется и такие вещи как бодрость, сон, запах кофе и все прочее перестанут иметь для меня значение.
  - Значит, тебе безразлично, что я скоро умру?
  - Должно быть не безразлично? - спросил он и громко хлебнул свой напиток.
  - Неделю назад ты услышал крики у своих врат и пришел на помощь. Даже рискуя быть разоблаченным, ты все же вышел из своего убежища.
  - Да, вышел. А теперь жалею. Это было глупо.
  Я отчаялась.
  - Глупо было думать, что слухи о тебе - ложь. Когда я услышала, как тебя обвиняют в смерти тех учеников, то думала, что им не все известно, что они ошибаются и ты невиновен. Но теперь вижу они правы.
  - Не смей говорить об этом!
  - На их жизни тебе было тоже наплевать? Как сейчас...
  Вдруг он схватил самовар и с силой запустил в меня. Я успела отскочить. Самовар врезался в круглый столик, перевернул его и полетел в камин. Столик разбился, самовар зашипел на углях. Картмор выкрикнул проклятие, в мою сторону с его ладони полетел черный сгусток.
  Момент - доля секунды, я даже руку не успела поднять - и словно щит между мной и волшебником возникла круглая плоскость из льда.
  Черный сгусток врезался в лед, закоптив его. Проклятие меня не достигло.
  Картмор вдруг оказался близко, схватил ледяной круг, на секунду замер, глядя на него, и в сердцах отшвырнул. Круг покатился по залу, с грохотом врезался в обломки балюстрады и рассыпался. Звук срикошетил от дальних углов замка, превратившись в рассеянный гул.
  Из трещины самовара растекся кофе, наполнив зал насыщенным ароматом. Отголоски грохота утонули во тьме.
  Картмор отошел, и как безумный тихо забормотал.
  - Мертвы... Все до единого... Могилы. Только камни... - его голос дрожал, а взгляд бегал по пространству. - Их жизни... Все до одного... Она сказала, их жизни...
  - Лютик, и Лена, и Руфус, Леонардо и Хенк, и Митчи, малыш Митчи... - перечисляя имена, он раскидывал руки, растопырив пальцы.
  Я оторопело следила за ним. Секунда, две, три, десять... И я поняла: Картмор годами ходил между могильными камнями перед домом, касаясь их и читая имена.
  - ...Арсен... и Челла... Лорен... И Николас... И Элли... Элизабет! - он вдруг с ужасом посмотрел на меня.
  Теперь я увидела. Невыразимую, нестерпимую, густую и вязкую, как смола, боль в его взгляде. Теперь мне стало ясно. Отчаяние и вина, с источника которых он пил все эти годы свела его к безумству. Каждая складка его кожи, каждый жест, вопреки неожиданным всплескам энергичности, выражал усталость. Ноша, которую он нес столько лет, сгибала, клонила к земле его спину, сутулила широкие плечи.
  Волшебник провел рукой по лицу, будто все еще недоумевая, и тяжело дыша, уставился в пол.
  Я посмотрела на обломки красивого каменного столика, горящий в костре самовар, залитый кофейным напитком диван; еще раз осмотрела сокрушенные стены жилища - одна большая картина, сюжет которой отречение. Отречение от жизни, такой далекой от этого места, как далеки берега от затерявшегося в открытом море судна.
  - Проклятье! - вдруг крикнул Картмор и перевернул стол, на котором недавно стоял самовар.
  - А не проще сразу все подорвать? - сказала я.
  - Проклятье... - повторил он устало, и уселся на диван.
  Пока он приходил в себя, я вытащила самовар из камина и поставила его в углу, затем поправила полку и вернула рамочку на место. Чтобы кофейная лужица не мешалась под ногами, я собрала жидкость и придала ей форму небольшого самовара; эту нетающую скульптурку я поместила на полочку рядом с рамкой.
  - Значит, стихия воды? - спросил Картмор.
  Приступ прошел, и теперь откинувшись на спинку дивана, он бесцеремонно меня разглядывал. - Да ты просто шкатулка с сюрпризами. Вот дьявольщина! Кто же твой отец? - он подался вперед, оперев локти в колени, и продолжил нагло смотреть.
  Я опустилась на пол возле камина. Боль в ноге сковывала мысли. Толи от сухости в воздухе, толи от боли глаза заслезились.
  - А может, отпустить тебя? - Картмор уставился в пол, говорил будто самому себе. - Поступи я так, уверен, ты бы умудрилась выжить. Какая живучая все же порода... - Еще глубже погружаясь в мысли, он стал водить пальцем по губам. - Подумать только, Элизабет - самая слабая в классе, и выжила. Если бы я знал... Если бы только я мог знать...
  - Об этом, разумеется, ты тоже ничего не знаешь, - он посмотрел на меня.
  Я покачала головой.
  - Я не знала маму, и даже не знала, что у меня есть родственники в Англии.
  - Так вы жили не в Англии?
  - Нет.
  - И ты не скажешь где?
  - Нет. Пока не скажу.
  - Ты совсем не помнишь Элизабет?
  Я опять отрицательно покачала головой.
  - Я ехала в Клаудфорд с надеждой понять ее, по разговорам, по воспоминаниям, но... - Я зажмурила слезящиеся глаза и прижала руки ко лбу. Ни с того, ни с сего, в присутствии чужого человека, мои сжатые в комок чувства стали разворачиваться. - С моим приездом все еще больше спуталось. Мне кажется... - секунду я решалась, потом выпалила. - Кажется, ее здесь никто не знал! Будто чем больше я говорю с людьми о ней, тем дальше она от меня становится.
  - Ты действительно можешь помочь мне! - я повернула лицо к нему. - Если ты расскажешь, что случилось тогда на уроке, возможно, я смогу понять, что заставило маму бежать из Англии, что могло заставить ее бросить семью, бросить все и всех, и... - я осеклась. Рассказывать правду о нашей жизни с отцом в мои планы не входило.
  Голос больше не поддавался мне; мои губы дрожали, все силы и мысли пришлось направить на то, чтобы не разреветься.
  - Ты так сильно хочешь узнать? - спросил Картмор.
  - Хочу. - Сказала я, и почти шепотом добавила. - Больше всего, больше жизни.
  - Вижу, что больше жизни хочешь. Но тебе ведь уже рассказывали о том уроке.
  - То, что ты с группой учеников проводил эксперимент, что все погибли, а ты сбежал. Больше никто ничего не знает.
  - А больше ничего и не было. Я хотел бы сказать, что все было не так, но это было именно так. Под моим руководством ученики проводили эксперимент над формулой магического порошка. Неожиданно, испытываемый порошок взорвался. Когда после взрыва я очнулся, все были мертвы. Все, кроме меня. Я сбежал и с тех пор скрываюсь. Это все.
  - Элизабет тоже была мертва, если нужно это уточнить. Я осмотрел ее, убедился, что ее сердце не бьется. Иначе, я не оставил бы ее. Теперь, я знаю, что в тот день я ошибся дважды: при расчете формулы и при осмотре Элизабет. Даже если я проживу еще пару сотен лет, этих ошибок мне не искупить.
  Наверное, следующие несколько часов я провела в каком-то исступлении. Мне не удалось вспомнить, в какой момент Картмор вышел из зала; пламя в камине совсем погасло, а ноги затекли и даже здоровая нога сильно болела.
  Я перебралась на диван, там же и нашла свою палочку. Отреагировав на это довольно безразлично, я спрятала палочку в рукав платья, села поудобнее. Заклинанием разожгла сильнее огонь, поджала ноги и укуталась в плед.
  Картмор прав: как бы я не добиралась, путь к Мирре займет не меньше недели. Этого времени у меня нет. Тем более сейчас, когда часы на подаренном Сиф кулоне говорят, что я в Хидден-Хилле уже почти сутки, и опоздала даже на вечерний поезд. Если бы он отпустил меня сейчас, уходить бессмысленно. И, как ни странно, именно здесь, рядом с этим безумцем я чувствую Элизабет ближе всего. Нет, я еще не услышала то, ради чего пришла.
  - Дверь больше не заперта, можешь идти, - прозвучал откуда-то из затемненной части зала голос Картмора.
  Я присмотрелась и увидела его возле одной из колонн. Видимо, он там и стоял, просто в темноте был незаметен.
  Обратив лицо к камину, я покрепче обхватила колени, прижала голову к спинке дивана и продолжила смотреть на огонь.
  Хромая, Картмор быстро преодолел зал и резким рывком развернул меня лицом к себе. Затем, поднял мое платье выше колена и приложил обе руки к больной ноге.
  Острая нарастающая боль. Даже не знаю, что именно болело - все и сразу. Картмор стал плавно отдалять руки - и из моей кожи к его ладоням потянулись тоненькие черные ниточки. Тянущееся вещество имело такой насыщенный цвет, словно само ядро мрака, даже клубящиеся вокруг рук Картмора следы его магии выглядели светлыми на фоне струящейся из меня черноты.
  Последняя капля яда покинула мое тело. Струйки собрались в большой комок, зависший в воздухе над ладонью Картмора. Но боль продолжала умножаться, и собиралась вокруг сердца, грозя вот-вот его остановить. И непременно остановила бы, продлись это больше секунды. В эту секунду моя жизнь полностью была в руках безумного, некогда великого волшебника.
  Удерживая в воздухе одной рукой сгусток тьмы, вторую он повернул ладонью ко мне. Теперь из моего тела в его ладонь направилось белое облако. С этим облаком мое тело покинула боль. Невероятно! Ему удалось материализовать боль в форму облака, и больше - облако приобрело в его руке форму сита! Затем он провел черный комок сквозь белое сито. Комок рассеялся прахом, а на поверхности сита остался прозрачный, сверкающий камень.
  Я вязла с сита камень. Попыталась дать определение произошедшему - но не смогла. По истине, это было нечто могущественное.
  Сито все еще было в руках Картмора. То, что он произнес после - тоже было камнем, незыблемым, твердым, отполированным до блеска множеством прикосновений; как отголосок прошлого, полного жизни и смысла, но прошедшего сквозь призму двадцати лет, лишенного блеска, но все еще незыблемого. Он сказал.
  - Если ты умеешь использовать свою боль, она станет ситом в твоих руках, прах отсеется, драгоценное сохранится.
  Он дал мне мгновение впитать прозвучавшие слова, затем резко вбросил сито в камин, развернулся и отошел.
  - Теперь уходи. - Сказал он, не оборачиваясь.
  Я опустила взгляд: нога обрела привычный телесный цвет, но в местах, где яд просачивался сквозь кожу, выступили капельки крови. Моей жизни больше ничего не грозило.
  Я не сдвинулась с места.
  Картмор кинул через плечо на меня удивленный взгляд. Я снова поджала ноги, села на диване поудобнее, обхватила колени и уставилась на огонь.
  Вдруг волшебник рассмеялся своим жутким срывающимся смехом.
  - Что ж, этого следовало ожидать. Яблочко от яблоньки, - он еще немного посмеялся, уже тише и спокойнее. - У тебя-то хоть дочери нет еще? А то однажды и она придет ко мне жить. Кажется, это у вас в роду.
  От изумления у меня открылся рот. Картмор опять рассмеялся.
  Вспомнились слова Салемы: Элли не жила дома последние годы. Это, и то, что сказал художник, само собой срослось в одну картину.
  - Она ведь жила с тобой... - рассеянно произнесла я.
  - В моем доме, - подчеркнул Картмор и резко стал серьезен. - Она жила в моем доме, а не со мной. На втором этаже, в самой удаленной комнате. И почти никогда не спускалась.
  Он подошел теперь к ближайшей колонне и опер в нее плече.
  - Тебе, наверное, описали меня как чудовище - монстр, по вине которого разрушили древнюю Крепость - оплот илиарата. Тот же монстр соблазнил юную деву и заточил ее в своем доме, затем безжалостно убил группу молодых людей и, в довершение своего гнусного коварства, трусливо сбежал с места преступления.
  - Пожалуй, так я и представляла. Но в одном ты ошибся - мне не описывали тебя. В городе осталось не много тех, кто помнит твое имя. Я узнала случайно от художника о твоей помолвке с Элизабет, а Фаррен вообще запретил мне упоминать о тебе.
  - Даже так, - он посмотрел в пол и снова задумался. - И все же это не помешало тебе собрать нелестные сведенья обо мне, а других, естественно, не нашлось.
  - Так расскажи.
  Он хмыкнул и продолжил смотреть в пол.
  Затянулось молчание.
  - Какой она была? - спросила я немного позже.
  Вопрос мой канул в тишину. Я уже решила, что ответа не последует, но Картмор заговорил. Его голос звучал устало.
  - Я не знаю. А если скажу, что знал ее - это будет ложью.
  Слова сейчас давались ему с трудом, как если бы кто-то пытался запустить старый механизм, припавший пылью и покрытый ржавчиной, так и его память, скрипя шестернями, стала поднимать из глубины наружу нечто, что он, должно быть, сознательно удерживал на глубине, имея на то весомые причины.
  - Впервые я увидел Элизабет после падения Крепости. Тогда детям из Клаудфорда запретили учиться в Хогвартсе, и Элизабет перешла в мою школу. Я читал в ее классе историю и основы концентрической магии. Помню, на первый же урок она опоздала и села за заднюю парту, хотя впереди свободных было еще две.
  Он улыбнулся своим мыслям, открыл рот что-то сказать, но передумал, только еще раз улыбнулся.
  - На том же уроке во время практических упражнений я убедился, что таланта в Элизабет не больше, чем в зубочистке - совершенно бездарная. Не могла элементарное заклинание применить! Даже не знаю, как ей удавалось учиться до этого. Признаюсь, я было даже усомнился, волшебница ли она вообще!
  - Ты бы видела, что творилось с ней на экзаменах! - продолжил он, постепенно возвращаясь к своей обычной живой манере. - Будто она вот-вот умрет от ужаса. Двух слов не могла связать! Кошмар любого учителя. Стоило ее спросить на уроке, она лишь говорила пару слов, запинаясь. Задыхалась после каждого слова. Словно сами звуки речи ее страшили. Я даже был готов подумать, что она просто неспособна отвечать на вопросы. Спустя много лет понял: она просто была слишком свободолюбива, чтобы говорить, когда этого хотелось другим. Она сама выбирала, когда и что делать. Хотя вряд ли осознавала это.
  Я много раз помогал ученикам, когда им угрожала опасность. Это моя обязанность. Как директор я наблюдал и по одним только лицам мог определить, кто в беде. Я подозревал нечто такое в случае Элизабет. Она держалась в стороне от других детей, всегда ходила с опущенным взглядом... Но было еще что-то... я никак не мог уловить что именно. Я назначил ей дополнительные занятия. И очередной раз убедился, что обучать ее - хуже некуда. Целый месяц я пытался растолковать ей один единственный урок как создавать невидимую воздушную волну. Хотел научить ее защищаться, чтобы она могла постоять за себя. Целый месяц! Месяц - и ничего. Волна от ее дыхания была больше той, что она создавала своей магией.
  Картмор покачал головой, будто бы бездарность Элизабет до сих пор его раздражала.
  - Как-то раз группа горожан, точнее моих врагов, которых у меня было немало после краха Крепости, взбунтовалась против меня. Кто-то пустил слух, что я подкупил присяжных на суде по делу группы погибшей в Индии. Те бунтовщики надеялись свергнуть меня с должности директора и выжить из города. В их числе были и некоторые члены попечительского совета школы. Эти болваны решили подстеречь меня вечером у черного хода. Прозвучало много угроз в мой адрес. Мол, из-за меня всех горожан ограничили, Крепость разрушили, просто так это с рук мне не сойдет, и если я сам не уйду, они привлекут черных магов вне Клаудфорда и так далее. Глупцы. В моей власти было обратить их в прах одним щелчком! Но я давно поклялся применять свою власть, чтобы их же и защищать. Глупцы, слепые глупцы. Я устало слушал их обвинения, их нелепые версии о погибших ребятах в Индии, о которых я еще безмерно скорбел, о Крепости, о многом другом, о чем они и понятия не имели. Мое молчание разгорячило их еще больше, и вот тогда, в момент, когда толпа готова была наброситься и разорвать меня, не знаю, как эта девочка проникла на это собрание, но - да, Элизабет оказалась там, - она прорвалась ко мне, и заслонила собой. Но ничего не сказала, нет-нет, она не говорила, ни слова.
  Картмор провел рукой по глазам и покачал головой; его глаза, слегка сощуренные в отстраненной улыбке, еще видели события того вечера, еще удивлялись неожиданному появлению маленькой защитницы, еще восхищались, и в то же время недоумевали.
  - Элизабет зарычала. Да, зарычала. И так громко, что все лишились слуха. Все до единого, и даже я. Видимо, ее голос смешался с магией, потому что ни одно средство не могло исцелить глухоту. Я, разумеется, слух восстановил сразу, но другие никак не могли. Все закончилось тем, что до конца недели каждый из бунтовщиков пришел ко мне за помощью. Я вылечил каждого. Больше никто против меня не бунтовал.
  Картмор оторвался от колонны и подошел к камину, он потянулся за кочергой, но сразу же и позабыл о намерении помешать угли, оперся рукой в стену, разглядывая что-то в пространстве над углями.
  - Потом Элизабет вела себя как ни в чем не бывало, молчала, сидела тихо на уроках в уголке. О, что это было за существо! Бестия! Тихий омут...
  Ей было шестнадцать, когда она появилась на пороге моего дома, - он вдруг стиснул зубы, бросив разгневанный взгляд углям. - Лучше бы я сразу выставил ее за дверь. И чувствовал же! Чувствовал, будто в трясину ступаю, добровольно ступаю. Старый дурак! Эх... Она пришла во вторник. Мне запомнилось, что это был вторник. Дом тогда еще был в Клаудфорде, недалеко от Олдгейтс. Светило солнце. Не знаю был ли когда-либо в Англии такой же жаркий июль. Помню, она трижды постучала - такой настойчивый и необратимый звук, как прозвучавший приговор. Подходя к двери, я думал, это Клиф - когда-то работал у меня дворецким, как раз в то утро заходил. Вот я и подумал, может, он забыл что-то, бедняга Клиф стал совсем рассеянным к старости.
  Я открыл дверь. И вот, в солнечный день, она стояла, обхватив себя руками, и тряслась, как осиновый лист, словно на дворе стужа. Так и стояла - молча, опустив взгляд. Тогда я, дурень, предложил ей войти.
  - Черт возьми... - прошептал он и зажмурившись, сжал пальцами переносицу. - Она была похожа на весну. Молча прошла и уверенно села на диван - на этот самый - и сделала это так, словно уже миллион раз тут бывала. Я все стоял и смотрел, и думал, что же ее привело ко мне, а спросить почему-то не мог. И ждал, когда она заговорит. Чем дольше ждал, тем больше понимал, что любые слова будут неуместны: при ней почему-то всегда возникало чувство, что слова неуместны. И все же я заговорил. Я спросил, все ли у нее хорошо. Это было так, как если бы во время нежной арии в оперном театре прямо из королевской ложи выскочил клоун и стал громко хлопать в ладоши и топать большими красными башмаками. Именно так - большими башмаками. Вот этим клоуном я и почувствовал себя, задав тот вопрос.
  - Я прожил долгую жизнь, - он заговорил горячо, - ты бы сочла ее слишком долгой, может, и не поверила бы, если бы я назвал тебе свой настоящий возраст...
  Поверила бы, - подумала я, глядя на его седые всклокоченные волосы и древний потрепанный сюртук, цвета речного ила.
  - ...я прошел не одну войну, видел, как из столетия в столетие меняется мир. Да, что там! Я видел мир, когда он весь еще не был обрисован ни одной картой. Я пережил сотни своих друзей и тысячи раз преподал уроки магии, которые большинству волшебников и присниться не могут... Но в тот момент, когда сидя в этом зале, на этом вот диване, Элизабет подняла на меня взгляд - я осознал, что все мои свершения не помогли мне понять чего-то важного, будто жизнь держала от меня секрет, но ей, зеленой соплячке, неряшливой неумехе, он был открыт. Она так ничего и не сказала, но я уже знал: я никогда не смогу причинить ей боль.
  Потом она опять опустила взгляд. Я ушел в свой кабинет, постарался заняться делами, отделаться от странного колдовства, притвориться, что все по-прежнему. Но в доме стало тесно. Да, тесно. Что-то изменилось. Я пошел прогуляться. Признаюсь, я возвращался в надежде, что ее нет. Но она была. Уснула на диване. А ночью я вышел из своей спальни в коридор, просто хотел посмотреть все ли в порядке, но услышал, как она плачет. Так жалостно. Так отчаянно. На следующий день я опять просил рассказать, что ее тревожит. Я видел по ее лицу, что в ней засел какой-то монстр, какое-то зло угнетало ее и мучило. Оно было страшнее, чем могли выразить ее слова. Я понял это, и больше не спрашивал.
  Я предоставил Элизабет комнату, но ей она не понравилась. Она выбрала самую просторную, ту, в конце коридора, где ты спала этой ночью.
  Прошло два дня, она выходила всего одиножды. Я как раз завтракал в столовой. Она пожелала мне доброго утра, прошла на кухню, налила себе воды, сварила и подала мне кофе. Все это выглядело так, словно она делала это уже сто лет. И тогда... тогда я почувствовал... необъяснимо! Но мне показалось в тот момент, что и утро, и кухня, и кофе, и весь мой дом до сего дня ожидали ее. Не знаю... не могу объяснить, но казалось, от моего сердца годами был отколот кусок, а с приходом Элизабет, он стал на место. Разумеется, эта мысль показалась мне до того безумной, что я сразу же ее отмел. Я надпил кофе, спросил Элизабет о чем-то незначительном, она что-то ответила, и ушла в свою комнату. А днем пришли ее родственники.
  Картмор тихо посмеялся и наконец-то помешал угли в камине.
  - Хоть Салема однажды и поклялась не переступать порог моего дома, - он продолжал посмеиваться, - в тот вечер она таки пришла. Фаррен пришел с ней. Я позвал Элизабет, она выпорхнула и подбежала ко мне. Почему-то она не сразу заметила, что я не один, а когда увидела, кто пришел, попятилась и спряталась за моей рукой. Она едва касалась моего локтя, скорее - только ткани на рубашке, но я чувствовал, как ее пронизывает страх, как трепещет ее нежная плоть.
  Видела бы ты, как Салема посмотрела на меня, и знала бы ты, как я себя чувствовал. Впрочем, я ожидал, что Салема явится за ней. Стоило бы самому прийти первым, но я не пришел.
  Салема, конечно же, потребовала объяснений. Я готов был их дать. Я хорошо знал прошлое Салемы, и утихомирить ее было бы просто. Но как только я открыл рот, в тот самый момент, в тот самый проклятый момент, когда решение проблемы было близко, Элизабет вязала меня за руку и объявила Салеме, что помолвлена со мной.
  За всю свою долгую жизнь я никогда не терял дар речи. Никогда до того момента. Услышав ее слова, я оттолкнул ее руку, и... Черт возьми, я готов был зарядить ей оплеуху! Но стоило перевести на нее взгляд - ну что я мог увидеть? - слабое существо, жизнь, тончайшую нить, которая оборвется, если я скажу "нет". Не знаю, на краю какой пропасти она была в тот момент - она так и не рассказала мне - но я не посмел столкнуть ее вниз.
  Я подтвердил ее слова.
  Салема была удовлетворена моим ответом, забрать дочь домой она и не подумала. Фаррен вспылил, раздался глупыми угрозами. Салема быстро его осадила, и они ушли.
  Лишь только за ними закрылась дверь, Элизабет взглянула на меня испуганно - вот с чего вдруг было смотреть на меня испуганно? - и убежала в свою комнату. Я так и остался стоять в одиночестве посреди огромного зала. Старый дурень.
  Картмор еще проворчал что-то невразумительное в свой адрес и ушел.
  Картмор ушел, а я осталась глядеть в одну точку. Сложно сказать, о чем были мои мысли. Ни о чем, наверное. Потом я заметила на диване возле себя прозрачный камень и положила его в сумку.
  Вскоре Картмор вернулся. За ним приехал сам по себе черный разнос на колесах. На разносе был ржаной хлеб, несколько кусков вареного мяса и кувшин с водой. Сразу же я выпила воды.
  Картмор занес руки ладонями вниз, в очередной раз с его рук просочился темно-серый дым, из которого его чары создали копию дивана, на котором сидела я.
  И - да, к тому моменту я уже завидовала его магии.
  Теперь еще один, такой же полинявший и такой же трухлявый, диван близнец стоял напротив моего. Морган сел, налил себе воды, но есть, явно, не собирался.
  А я явно собиралась. И нужно было приложить усилия, чтобы не набрасываться на еду, как дикарь. Облегчение от исцеления, свет пролившийся на жизнь мамы, хоть и не давший пока мне ответов - все поспособствовало улучшению настроения, а следовательно, и аппетита.
  Сосредоточенная на еде, я дожевывала последний кусок хлеба с мясом, когда словила на себе внимательный взгляд. Я выпила еще один стакан воды. Разнос уколесил куда-то за пределы освещенной части зала.
  - А ты, значит, ко всему привыкла. - Сказал Картмор.
  Я вопросительно посмотрела.
  - Ну как же? - он ухмыльнулся. - С мамой ты жила, как я понимаю, где-то в славянских странах...
  - С чего ты взял?
  - Ты славянка. Об этом говорит твой дар. Ты повелеваешь стихией воды, и если ты не дочь латра, то скорее всего аист принес тебя где-то с восточной стороны Карпат. Я прав? Ясно, что прав. Итак, родину ты оставила еще ребенком, так как училась в Хогвартсе. Но понятия не имела, кто твоя мать, и понятия не имела о Форестерах. Судя по всему, ты и сейчас ни черта о них не знаешь. Жила в чужой стране не имея семьи. Туго пришлось. Но при этом, ты вернулась на континент (как минимум один раз), встряла в беду, из которой тебя вытянула Мирра, кстати, о ней ты, судя по всему, тоже ни черта не знаешь. Не удивительно, что это место нисколько тебя не пугает.
  Я сдержанно улыбнулась, но, должна признаться, была потрясена его все проницающей логикой.
  - Но есть еще одно, - продолжил Картмор. - Каким образом твоя юная головка научилась выстраивать защиту вокруг памяти? Такими знаниями даже величайшие из магов не всегда обладали.
  - В школе у меня был хороший учитель.
  - В Хогвартсе-то? - это удивило его больше всех новостей за этот вечер. - В школе классической магии преподают трансментализм? И как же это происходит? Вы садитесь в кружок и просматриваете в мозгах друг у друга, как кто провел каникулы?
  - Защита разума не входит в школьную программу. Учитель давал мне частные уроки.
  - Хм... - он задумался, я увидела в этом плохой признак. - А с чего вдруг частные уроки?
  - Была причина.
  - Хороший учитель, говоришь...
  - Ему я обязана лучшей частью своих познаний.
  - И что, ты видела его мысли?
  - Некоторые.
  - Прошлое?
  - Частично.
  - Гнилое яблочко?
  Я возмутилась.
  - Он лучший из всех людей, которых мне довелось узнать в своей жизни!
  Он наклонил туловище вперед и всмотрелся в мое лицо. Нет сомнений: фраза про яблочко была ловушкой, и я в нее угодила.
  Кровь прильнула к моим щекам.
  Видимо, Картмор увидел, что хотел, и снова рассмеялся.
  - Яблочко от яблоньки! - он откинулся на спинку дивана.
  Теперь я ненавидела его проницательность.
  Я поспешила задать новую тему.
  - Мирра как-то сказала, что моя мама обладала редкой магией, латра увидела это в моей крови. Что она имела в виду?
  - А ты у латры не спросила? - он протянул руку и где-то из той части зала, где скрылся поднос-самокат, в его ладонь порхнул стакан с водой.
  - Нет. Спрашиваю у тебя. Ты ведь был учителем мамы.
  - Да уж, редкая магия, - тремя глотками он осушил стакан, и с задумчивым видом, стал крутить его в руках. - Возможно, латра имела в виду экспериментальную магию. А может... Все же была в магии Элизабет одна особенность. Я выяснил ее, когда Элизабет уже год жила в моем доме. - Он хмыкнул, и насмешливо улыбнулся какому-то воспоминанию. - К тому моменту слухи о нашей помолвке уже успели обойти каждого жителя Клаудфорда. Ох и натерпелся же я за свою псевдо-распущенность! Помню, утром я шел с работы, у врат Олдгейтс меня уже поджидала одна старуха, ее внучки учились в параллельном классе с Элизабет. С головы до ног она облила меня гневной тирадой о том, что такой человек как я не имеет права даже приближаться к школе. Будь она хоть немного моложе, я непременно повел бы себя иначе, но она была так стара, что казалось, вот-вот развалится и мне придется собирать ее кости с тротуара, я даже подумал, что ее выпад против меня - предсмертный подвиг, шаг против вопиющего зла, как ей, наверное, думалось. Короче, я вежливо выслушал чепуху и пришел домой. Элизабет как обычно торчала у себя в комнате.
  Не помню даже, чем пояснял это самому себе, но я был страшно зол на нее. И решил, что пора нам поговорить. Мы только в школе на уроках и разговаривали, дома я почти не видел ее. Мне временами казалось, что я в доме один, а она лишь плод моего воображения.
  Я громко позвал ее. Она не откликнулась, а я не счел нужным подниматься к ней: по нашему безмолвному соглашению второй этаж был ее территорией. Я снова позвал. Она вышла из комнаты, и, словно предчувствуя неладное, медленно, так, черт возьми, медленно спустилась по лестнице.
  Я заявил, что берусь обучать ее магии. Нельзя сказать, что ее это обрадовало. Она как-то замялась, робко промямлила что-то протестующее, но ее робость за год изрядно надоела мне.
  Я схватил ее за руку и потащил через черный ход на задний двор.
  Понурив нос, Элизабет приняла как неизбежную пытку предстоящий урок. А я все продолжал злиться.
  На том уроке я пытался научить ее концентрировать заклинания при помощи рук, но без посторонних предметов. Я забрал ее волшебное кольцо и принялся пояснять. Ты бы это видела! Когда я брал ее ладони, чтобы показать, где именно сосредотачивается магия на выходе, ее ладони покрывались влагой, она тряслась как в лихорадке, словно я собирался убить ее, если заклинание ей не удастся. Я даже постарался говорить мягче, но она все равно не знала куда себя подевать, и все всматривалась в землю, будто желая немедля в нее провалиться. Научить рыбу оперному пению было бы проще, чем научить чему-либо Элизабет.
  О, как я был раздражен!
  Целый день мы простояли на улице. И безрезультатно. Элизабет едва не валилась с ног, но я не отпускал ее. Даже, когда начался дождь. Я сказал, что не позволю ей уйти, пока она не преодолеет слабость. Началась гроза. Я ожидал, что отчаявшись, Элизабет вспылит, разозлится, примет вызов, или хоть что-нибудь сделает, но она лишь вяло вскидывала руками, и, не помню уже точно, но кажется, плакала.
  Холодный дождь хлестал, а я стоял столбом и наблюдал.
  Вдруг, прямо надо мной небо треснуло, блеснуло и в один момент - в мгновение ока - блеснуло еще что-то, но не с небес, а со стороны Элизабет. Я видел летящую в меня стрелу света с небес. Молния должна была убить меня, если бы не та, вторя вспышка, оказавшаяся заклинанием. Элизабет отразила молнию. Черт возьми! Молнию отразила! Даже не представляю, какая магия могла это совершить, но Элизабет это сделала.
  Отраженная молния вместе с отразившим ее заклинанием врезалась в северную часть дома. Раздался взрыв, осыпались груды камней. Дождь продолжал хлестать. А я, открыв рот, смотрел на разрушенные стены и не мог поверить глазам.
  Тогда Элизабет подошла ко мне. Без тени робости, без какого-либо намека на страх, она взяла мои руки, посмотрела в глаза - это был всего второй раз, когда она смотрела мне вот так прямо в глаза - и улыбнулась. Она сияла, словно ее вспышка продолжала освещать все вокруг меня. Я никогда не видел ее такой счастливой прежде, и никогда не видел после, но она смотрела прямо в меня, проникая в мою душу, ее взгляд был настолько смел, словно там, в моей душе, и было его привычное место.
  Всего миг - нещадно короткий - она вот так смотрела и сжимала мои руки. Затем упорхнула. Она побежала в дом, а я, мокрый до нитки, остался. Ловить ртом воздух. Я и был как та рыба, что попыталась научиться петь. Всего лишь рыба - так я себя и чувствовал.
  Картмор перевел на меня тяжелый взгляд. Казалось, он решается, говорить следующие слова или нет.
  - Был еще случай, когда у Элизабет проявилась ее особенность.
  Продолжения его слов не последовало.
  - Мирра права, ты унаследовала ее дар, - сказал он уже другим голосом. - Твой ледяной щит сформировался в мгновение ока, быстрее вспышки. Кажется, это у тебя непроизвольно?
  Я кивнула.
  Мой взгляд упал на движущуюся по колонне точку. Паук. Черный большой паук не спеша спускался вдоль своей паутины. Я вздрогнула и украдкой стала поглядывать на Картмора. Он задумчиво смотрел сквозь стакан, продолжая вращать его.
  Интересно, каким он был девятнадцать лет назад? Когда волосы не спадали на спину подобно оборванным серебряным струнам, а фигура и лицо не носили отпечаток угнетения многолетней скорбью. Мне всегда сложно судить о красоте, и все же, кажется, Морган никогда ею не обладал в той мере, чтобы вскружить внешностью кому-то голову. В его резких чертах было нечто смелое, и взвешенно расчетливое, и дикое, и была еще какая-то сила, не монолитная тяжесть, как в Фаррене - скорее, некая острота, что просматривалась и во внешности, и в движениях, резкость, с которой хищник нападает на жертву.
  Но больше всего поражал его взгляд. Орлиный, непредсказуемо переменчивый, его взгляд становился встревоженным, как только натыкался на препятствие, как только он находил в собеседнике нечто еще не объясненное, тогда стремительно он проникал в глубину, давал определение неизвестному, и возвращался, принося своему хозяину лукавую искорку в уголки серо-зеленых глаз.
  Именно таким взглядом - не дольше двух секунд - он посмотрел на меня, пока я его разглядывала. Я смутилась, но не отвернулась.
  - Ты любил ее? - спросила я.
  Он снова ни то оскалился, ни то улыбнулся, тяжело вздохнул, закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана.
  - Любил ли я ее? - негромко проговорил он. - Все это было как-то несвоевременно, так если бы кто заставил розу цвести в январе. Любил ли... Я не знал любить ее или ненавидеть. Обнять или выставить за дверь навсегда. Понять ее было невозможно. Невозможно предсказать, предугадать. Я не мог уловить ее, будто бы она постоянно ускользала из моих рук, будто бы стыдилась. Непредсказуемая. Неуклюжая. Все постоянно сыпалось и разбивалось в ее руках. Поговорить с ней было невозможно. Бывает, спросишь у нее что-то самое обычное "Элизабет, как тебе новый цветок во дворе?", а она вдруг помрачнела, и слова не промолвила, просто взяла и расплакалась. Безумная. Не знаю, что нашло на нее тогда...
  Я понимал, она пришла под мой покров, под мою защиту, а не ко мне. Разумеется, не могло быть иначе. Она была слишком юной, слишком чистой, слишком хрупкой.
  Помню, как-то вечером, она спустилась к ужину. Я заметил, что на ее платье отстегнулось кружево на манжете и хотел пристегнуть его. Я сделал шаг к ней, видимо, слишком резко. Элизабет как всегда затряслась, будто я собирался избить ее, будто боялась... Будто она всегда боялась. В ней жил какой-то затаенный страх, мучил ее и съедал заживо. Я не мог понять. Чем дольше она жила рядом, тем больше я ненавидел этот страх. Я хотел определить его, искоренить, но она не подпускала меня.
  А когда я готов был ее возненавидеть, отделить для нее часть дома, чтобы больше никогда не пугать ее своим присутствием, она... Я помню тот вечер. Она словно почувствовала мое намерение, хотя была суббота, мы не виделись и не говорили целый день. Она пришла ко мне и молча положила руку на сердце. И посмотрела. Какие красивые у нее были глаза. Такой удивительный взгляд, как сама жизнь... Я когда-то сказал ей. Всего трижды она так смотрела, тот раз был последним.
  Он повернул голову и посмотрел на лестницу, словно прошлое еще было там, затем, по-птичьи моргнув, опять откинул голову на спинку дивана.
  - Любил ли я ее? Любил ли... Думаю, ответ жил внутри нее. Это еще одна тайна, которую она унесла в могилу.
  
  Любое слово, любой заданный мною вопрос после рассказа Моргана, превратили бы меня в того самого бестактного клоуна, грохочущего башмаками посреди арии. Я долго молчала, справляясь со странной дрожью в груди. Мой взгляд переходил с погасших, но еще отдающих тепло углей на дремлющего Картмора, и обратно.
  Как странно и трагично: в тот роковой день Элизабет выжила, но последующие несколько лет жизни с моим отцом стали продолжением того дня - ее замедленной смертью. В затмении она не видела выхода, и сделала шаг в пропасть. О, мама, если бы ты переждала затмение! Если бы ты дождалась, я бы вытащила тебя, даже из самой глубокой пропасти. Но ты не стала ждать...
  Рассказы Моргана многое изменили в моем представлении о Элизабет. Но не пролили свет на одно важное обстоятельство: она оказалась с Константином. Как? Почему? Почему именно он?
  Позже я встала размять ноги и еще раз подошла к полочке, где стояла фотография. Я всмотрелась в лица. Фото было старым, лица выглядели размытыми. Картмор носил волосы собранными в косичку, его черты были такими же жесткими, но в глазах было больше блеска. Такой же радостный блеск в глазах был и у других. И было еще что-то. Во мне зашевелилось уже знакомое чувство, которое преследовало меня, когда я впервые ступила на холм, где еще прятался от меня дом Картмора - затаенное древнее могущество, нечто великое - оно, словно нить, сшило во едино всех семерых с этого снимка.
  - Один из Семи... - меня осенило.
  - Что? - Морган оказалось не спит.
  - Ты - один из Семи Великих! - изумленно повторила я.
  - И?
  Я обнаружила, что стою с приоткрытым ртом. Мне нужно было время, чтобы переварить обнаруженный факт.
  - Нас уже давно не семь. По сути, этот союз прекратил свое существование.
  Тон Картмора дал понять, что тема закрыта.
  После длинной паузы я вернулась к более насущным вопросам. По возвращению мне предстояло дать важный ответ Салеме. Нужно было кое-что выяснить.
  - Ты говорил, Салема клялась не переступать порог твоего дома. Вы враждовали?
  - Проклятье! У тебя еще много вопросов? Ты собираешься их задавать, пока не состаришься тут? - Он подвелся и подошел ко мне, я догадалась, что он собирается меня вытурить, и попятилась. - Ты же не надумала здесь жить? Твои дядя и тетя явно уже переживают о тебе.
  - Тебя это волнует? Ты, кажется, собирался меня заточить ...
  - Я передумал. Не хочу повторять ошибок. И потом, ты тогда умирала, а сейчас жива-живехонька, так что... - он словил меня за локоть и подтолкнул в направлении выхода.
  - А что если я тебя выдам? Ты больше не переживаешь по этому поводу?
  - Уж лучше это, чем миллион твоих вопросов.
  Резким движением он надел мою сумку мне на плече, крепко схватил за локоть и, хромая, поволок к выходу.
  - Ты так уверен, что я этого не сделаю? - я упиралась, хоть это было бессмысленно.
  Картмор подкатил глаза и проворчал что-то нечленораздельное, кажется, на другом языке.
  - Постой, - я предприняла еще одну попытку притормозить. - Ты не ответил.
  - Ну что еще?! - рявкнул он, и отпустил меня.
  - Салема.
  - Я рассказал тебе все, что мне известно об отношениях Элизабет и Салемы. Тебя ведь Элизабет интересовала? А остальное спроси у самой Салемы.
  - Она не скажет того, что знаешь ты. Салема хочет обучить меня родовой магии, хочет сделать меня наследницей. Мне нужно знать.
  Его брови удивленно взлетели вверх. Но потом он рассмеялся, не так безумно, как прежде.
  - Ну наконец-то она свое предназначение выполнит, - он еще посмеивался, но продолжил идти к большой двери. - Я даже рад за нее. Не знаю, известно тебе или нет, она долгое время не жила в Крепости, а когда вернулась - это уже была не та живая девушка, которой ее помнили. Скорее, салемовидна оболочка, заполненная сталью, или пылью, или чем-там, черт подери, она заполнена. У нее была цель, ее долг, как она мне сказала - наследник, которому она передаст секреты магии Вудроу. Это, как ты понимаешь, было до ее замужества. В Клаудфорде я появлялся редко, мои позиции были шаткими, но я решительно намеревался их укрепить. Салема знала об этом. Род Вудроу был знатен и почитаем, много поколений они правили Крепостью. Тогда Салема явилась ко мне и предложила сделку - так она и сказала. Сделка заключалась в нашем с ней браке. Ей нужен был талантливый ребенок, наследник, а мне бы этот брак дал уверенное положение в обществе. Я отказался. Она сочла это неразумным. Вот и вся история.
  Картмор нетерпеливо смотрел на меня. Я подошла к двери. По его воле она отворилась.
  Свежий сумеречный воздух ворвался дерзким напоминанием о жизни за пределами мрачных стен.
  Мы вышли из дома. Поравнявшись с могильными плитами Картмор замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, глядя поверх каменных островков среди волнующихся трав.
  Порыв ветра превратил его длинные волосы в густое облако - единственное подвижное во внезапно окаменелом облике. В этот момент его плечи не сутулились, взгляд не бегал в смятении, волшебник стоял уверенно, ровно, открыто и с почтением вступая в безмолвный диалог с тем, что рисовалось ему над каменными знаками прошлого. В этом диалоге он не позволил себе выглядеть слабым, это было бы не честно. Он словно говорил своим видом: "Вот, во мне еще есть сила, еще есть масло для огня страданий. Бери".
  Пока он смотрел на могилы, его лицо выражало скорбь и смирение с неизбежным. Но он не выглядел как человек сломленный болью или ставший ее невольником, а скорее, как человек готовый принять ее и пережить в полной мере; как человек достойно встретивший сильного противника, и вступивший с ним в схватку, и в этой схватке он не скрывал и не преувеличивал свои силы.
  Чем дольше пред моими глазами был Морган Картмор, тем больше я убеждалась, что он несет в себе нечто большее, чем он сам.
  Он закрыл глаза и повел головой в сторону, вдыхая воздух полной грудью. Его глаза открылись - и вороны стали слетаться со всех сторон и кружить над ним, образуя воронку из черных пятен и птичьих голосов. От него к воронке протянулись тонкие полосы темно-серой магии. Он выдохнул, вороны разлетелись над лесом.
  Его взгляд провел птиц и перешел на меня. Мой вопрос он прочел по взгляду так ясно, будто я и правда спросила вслух "кто ты".
  Он беззвучно вздохнул и уже не смотрел на могилы, а куда-то в сторону леса.
  - У меня с твоей прародительницей есть одно сходство, - сказал Морган. - Меня, как и Салему, удерживает в мире живых чувство цели. Салема ожидает передать магию наследнику, я же ожидаю продолжить то, что однажды поклялся совершать. Однажды мир изменится, и я продолжу свое дело.
  Небольшую паузу он сделал для того очевидно, чтобы во мне созрел новый вопрос.
  - Мир изменится, - сказал он. - Для меня он изменится в достаточной мере тогда, когда я смогу вновь занять свое место, вернуться в сердце земли, доверенной мне однажды. Это сердце - Клаудфорд. Пока для меня там нет места, мои руки связанны. В другой город я не могу переехать, так же как человек не может переместить свое сердце в другую часть тела. Но ничего, мир меняется медленно, но у меня много времени, я подожду. Нужно подождать, ведь никто не прыгает со скалы в высохшую реку, но воды еще наполнят русло, и тогда можно плыть.
  Когда он замолчал, я осторожно спросила.
  - Что ты поклялся совершать?
  Он открыл уста, чтобы сказать, но его черты подернулись, как от резкой боли.
  - Я совершил ошибку. Чудовищную, на столько глупую, что даже спустя столько лет не могу объяснить ее. Ты знаешь о погибшей группе в Индии, они действительно действовали под моим руководством. Такое бывало и прежде. Это были взрослые люди, прекрасно понимавшие, на что идут, люди, добровольно посвятившие себя цели и осмысленно отдавшие жизни. Но эти дети... - резким движением руки он указал на могильные плиты. - Дети! Дети, которых я должен был учить и оберегать... Погибли из-за моей ошибки.
  Он замолчал. А мне казалось, я слышу вой, будто все естество его взвыло от боли. Если бы пауза затянулась, появилось бы место для жалости, но этого не случалось. Картмор продолжил.
  - Однажды мир изменится. Мне снова дана будет возможность совершать то, что могу совершить лишь я. А пока я продолжу покрываться пылью, как старый выброшенный хлам. Я заслужил это наказание, но не заслужил право решать, сколько ему длиться. Так что, как и в случае Салемы, моя жизнь подчинена цели, и лишь потому я продолжаю жить.
  На мой вопрос он так и не ответил.
  Вернулись вороны. Воронка еще раз закружила над ним.
  - Лес безопасен, - сказал Картмор. - Ты можешь идти.
  Он провел меня к ограде. Его магия проявила врата. С тяжелым скрипом врата отворились.
  - И все же, - меня продолжал мучать последний вопрос, - ты отпускаешь меня. Почему ты доверяешь мне?
  - Мне приходится. Я в долгу перед Элизабет. Я долгожитель, но не бессмертен. Она дважды спасла мне жизнь. - Он посмотрел на меня с сомнением, и решился. - Все же ты имеешь право знать, раз так уж тебе хочется знать. Помнишь, я сказал, что ее магия проявилась дважды? Второй раз - на том злосчастном уроке. В долю секунды, прежде чем взрывная волна достигла меня, магия Элизабет меня защитила. Я успел увидеть лишь волну, сходящую с ее рук. Она не защищалась сама, а предпочла спасти меня. Все эти годы я думал, что Элизабет погибла, отдав жизнь за меня. Но теперь я знаю, что это не так. Она спасла, и сама осталась жива. Но этого никто не мог знать. Это ведь не могилы, - он обернулся к камням, - всего лишь камни. Взрыв разрушительно подействовал на тела, они начали тлеть еще когда я был в классе. Думаю, к моменту пока их нашли, никто уже не мог различить прах от праха. Очевидно, Элизабет ушла до того, как в класс пришли. Никто не мог знать, что она выжила.
  Опасаясь, как бы не услышать новый вопрос, Картмор подтолкнул меня вперед. Ко мне на плече прилетел ворон. Я попыталась скинуть его, но он вцепился мертвой хваткой.
  - Я извлек из твоей ноги яд, но кости еще не достаточно окрепли, тебе нельзя трансгрессировать. Ворон проведет тебя, не бойся, - сказал Картмор.
  - Я и не боюсь, мне не впервые принимать воронью службу, - сказала я.
  Он удивленно посмотрел.
  - Не часто встретишь мага, способного приручить ворона, - с подозрением произнес Картмор.
  - Но этого ты встречал, - сказала я, чувствуя самодовольство в высшей степени. - Один из Семи создал волшебную тюрьму в моих краях.
  - Мельницу? - от удивления его голос звучал намного выше, чем обычно.
  - Именно. Там я и повстречала служащих воронов.
  Я не выдержала и улыбнулась, глядя на его озадаченное выражение.
  Сочтя момент идеальным, чтобы уйти, я развернулась и, пересадив ворона на руку, пошагала. Но Морган схватил меня за плечо и повернул к себе.
  От резкого рывка ворон упорхнул, я недоумевая уставилась на Картмора. Глаза его были устремлены сквозь меня, предельно сосредоточенный острый взгляд рассматривал нечто невидимое для меня, и еще менее понятное. В тот момент он выглядел, как человек, в чьем разуме ведется напряженный подсчет. Потом его взгляд изменился, в нем промелькнула искра - взволнованная ясность, как плод его мысленного подсчета; искра на миг преобразила весь его облик, сняв с его черт многолетнюю копоть.
  Предо мной возник тот Картмор, в величие которого легко было поверить с одного лишь взгляда; учитель, Великий Маг, создавший подземное море. Но он восстал лишь на миг. А после, на его лице появилось сомнение, словно он только что узнал тайну мироздания, и теперь никак не может в нее поверить.
  Картмор отстранил меня и отступил, закрыл врата и вместе с домом исчез.
  Пришел мой черед смотреть озадачено. И как этот взгляд понимать? Глядя на опустевший холм, я повторила в памяти взгляд Картмора - толкование его лежало за пределами моих способностей.
  Ворон опять уселся на мое плечо. Ленивая птица явно не планировала работать крыльями. Пересадив ворона на руку, я отправилась через лес к тайному входу в Клаудфорд, дальше я добиралась без ворона - прошла подземелье и вышла через беседку в саду.
  Тропа провела меня через старый сад, я поднялась на холм и оглянулась на Олдгейтс - наше родовое поместье. Массивная балюстрада над полукругом ступеней, высветленная лунным светом могучая ива у старого фонтана, высокая светлая двустворчатая дверь, четыре завитые плющом колонны, рельефные светлые стены с вычурной лепниной, огромный балкон-терраса в пятнистых тенях кряжистого сада...
  Нечто новое, нечто непривычное зазвучало в душе. Чувство принадлежности к древнему роду. Вудроу правили Крепостью, хранили очаг илиарата, взращивали и берегли семена мира. И вот, мне, осиротевшей дочери самоубийцы и безумца, предстоит занять свою нишу в этой давней великой цепи, что тянется от начала времен.
  Новое чувство, как протянутая рука, влекло меня и обещало изменить все, отсечь прошлое, мою слабость, оно сулило задать мой курс, придать определенность моему будущему.
  Мысль о ясно обозначенном будущем волновала меня. Не меньше волновали и слова бабушки: "пришедший после меня сможет лучше распорядиться своей силой и временем". Впервые в жизни я всерьез задумалась о том, что может принести обладание могуществом. Впервые власть и сила обрели для меня какой-то новый оттенок - оттенок добра и ценности, важности и смысла.
  Во мне крепла уверенность: знания и опыт, что передаст мне бабушка, я сумею использовать правильно. По мере моего приближения к дому и по мере моих размышлений, эта уверенность росла и расцветала.
  Разве не об этом твердил пройденный мною путь? Скольких я смогла спасти и защитить, благодаря навыкам и умениям, обретенным в школе, благодаря силе, которой стали эти мои навыки! Разве не смогу я сделать еще больше, когда в моих руках будет сила мощнейшая?..
  Мой взгляд еще раз пробежался по прильнувшему к подножию холма городу. Теперь этот холм вдруг показался мне прочным основанием, вершиной, с которой разбегаются дороги во все стороны мира.
  Я улыбнулась и, расправив плечи, пошла к дому Форестеров.
  Еще было не поздно, я намеривалась обрадовать Салему своим решением. Вопреки всем пережитым накануне тревогам, я испытывала радость, хрупкую, уязвимую радость, как нечто только проклюнувшееся из земли, где долго ждало своего часа. Мерцающие вспышки магии, привычно украшавшие город, казалось вторят трепету в моей душе. Впервые я любила вид этих вспышек, впервые я осмысливала ценность магии.
  Я остановилась у калитки.
  Мне хотелось обойти дом и тайком проникнуть на второй этаж. Но потом я сказала себе: "хватит прятаться". Во мне достаточно мужества войти через дверь, и сказать Форестерам о своем уходе из дома. Фаррен не сможет остановить меня, а я достаточно крепкая, чтобы выстоять под его давлением и поступить по-своему.
  Отворив калитку, я миновала двор, подошла к двери, уверенно потянула ручку, и уже с порога услышала повышенные ноты разговора Фаррена и Мэгги.
  Я закрыла за собой дверь. Разговор оборвался.
  - Где ты была? - тремя широкими шагами Фаррен пересек гостиную, когда я вошла и, сжав мои плечи, посмотрел мне в лицо. Я ожидала длинной воспитательной лекции, порицания или хотя бы строгого взгляда, но...
  - Ты вернулась. - Сказал он с нежным облегчением и обнял меня.
  На такой случай плана у меня не было.
  Фаррен мягко отстранил меня и еще раз посмотрел в глаза. Его грубые черты стали мягкими, как теплый воск, глаза, созерцавшие меня из-под широких черных бровей, налились слезами.
  К нам подошла Мэгги.
  - Ты должна была предупредить, что уходишь, - бесцветным голосом сказала она, ее глаза запухли, а лицо было красным от слез. Видимо, она оплакивала пропажу дочери. Впрочем, это странно: Мэгги сама же мне намекала, что хочет свободы для Фелиции. Тут что-то не так...
  - Больше никогда не уходи, - сказал Фаррен, и почти шепотом добавил. - Я думал ты ушла с Фелицией. Фелиция сбежала.
  Я изобразила удивление, но ничего не могла сказать. Казалось, голос сразу же выдаст меня.
  - Что это у тебя? - Мэгги вытянула сухой дубовый лист из моих волос. - О, Анна, ты вся в паутине! С тобой все в порядке?
  - Да, все хорошо, - сказала я.
  - Ты была у Сиф? - спросила Мэгги.
  Ответ "да" почти сорвался с моих губ, но Фаррен опередил меня.
  - Конечно, нет, Мэгги. Мы же были там миллион раз! Анна, мы искали тебя. Ты должна знать...
  - Мне нужно кое-что сказать вам, - я осторожно прервала его и отошла, чтобы хорошо видеть и его, и Мэгги. - Я понимаю, вам сейчас не просто, но я приняла решение. Я буду жить отдельно. Фаррен, все решено. Я не...
  - Анна...
  - Пожалуйста, не перебивай. Я не ухожу из семьи. Наоборот. Салема предложила обучить меня родовой магии, так что я буду часто к вам приходить...
  - Анна, - Фаррен побледнел и принял одну из своих каменных личин, но его глаза продолжали слезиться, похоже, ему на этот раз было по-настоящему больно. Но и это не остановило бы меня. - Послушай, я хотел тебе сказать... Ты должна знать... Салема умерла.
  Слова будто не дошли до моего слуха.
  Мне это послышалось?
  - Салемы больше нет, - повторил Фаррен. - Она умерла прошлой ночью. Мы нашли ее в коридоре, должно быть, она шла за помощью. Сердце остановилось.
  - Я должна ее увидеть, - сказала я.
  - Анна, - осторожно начал Фаррен. - Салемы нет. Похорон был сегодня. Мы искали тебя. Все кончено. Ее больше нет.
  Этого не могло быть.
  Я резко повернулась и побежала на второй этаж. Помпезная белая дверь была распахнута, и в этот момент я начала верить словам Фаррена. Я влетела в зал с жемчужными колоннами, пробежала по библиотеке, вошла в еще одни распахнутые двери. В бабушкиных покоях было еще несколько комнат.
  Одну за другой я проходила эти комнаты, отдергивала шторы, пышные драпировки, осматривала альковы. Повсюду горел простой эклектический свет. Значит, ее действительно здесь нет! Иначе свет не имел бы источника. Я ведь не успела спросить, каким образом ей удавалось проделывать это со светом. Я столько не успела у нее спросить...
  Меня словно рубанули топором под корень.
  Перейдя на бег, я спустилась вниз. Я прижимала к груди сжатый кулак пытаясь заставить сердце ничего не чувствовать. Я не хотела чувствовать.
  Неправильно! Так не бывает! Так не должно быть. Она не могла умереть так не вовремя! Только не Салема. Не Салема, которая прожила большую часть жизни одной лишь целью, не зная ничего другого, кроме ожидания. И вот, когда эта цель была так близко, она вдруг умерла? Нет, эта смерть неразумна. Неужели раньше я считала смерть разумной? Что-то не так. Что-то не так с моим окружением, или с моей головой.
  - Анна! - Фаррен держал меня за плечи.
  Я осознала, что несколько минут металась по гостиной.
  Фаррен вдруг опять обнял меня. Наверное, мне стоило расплакаться, выплеснуть боль, найти поддержку в объятиях сильнейшего, но ничего такого я не чувствовала. Даже не чувствовала той защищенности, что сопровождала наши первые объятия на вокзале. Но в одном Фаррен мне помог - чувства забрались обратно вглубь. Сердце затихло.
  Дышать в горячую рубашку Фаррена было не удобно. Я отстранилась. И сразу натолкнулась на режущий взгляд маленьких глазок.
  - Когда Салема говорила с тобой о передаче родовой магии? - спросила Мэгги.
  - Позавчера, - ответила я.
  - У тебя была назначена встреча? - спросила Мэгги.
  - Нет. Я пришла сама.
  - Я же просил тебя не ходить к ней без приглашения, - сказал Фаррен, но все еще мягко, без укора.
  - У Салемы было слабое сердце, Фаррен говорил тебе. - Продолжала Мэгги. - Ты не должна была ее тревожить.
  - Я знаю. Я и не тревожила! Мы просто поговорили...
  - Ты не знала Салему! - продолжала Мэгги. - Она никогда не показывала своих чувств. Тебе не стоило идти.
  - А я и не пошла бы! Если бы вы удосужились сами рассказать мне, что моя мама была помолвлена. Но вы не сказали. Хотя было ясно, как важна для меня ее жизнь. Салема была единственной, от кого я еще ожидала услышать правду...
  - Ты говорила с Салемой об Элизабет? - Мэгги ужаснулась. - Постой, постой. Так ты и о Картморе ее расспрашивала? Это после того, как Фаррен запретил тебе...
  - Мэгги, перестань. - Оборвал Фаррен, мягкость сошла с его черт. - Анна не виновата в смерти Салемы. Хотя ходить к ней не стоило, - сказал он мне, но избежал взглядом.
  - Фаррен, умерла твоя мать! - Мэгги повысила голос. - Как ты можешь так...
  - Не делай вид, что тебя волновало ее сердце! Если бы ты следила за Фелицией, она не сбежала бы! Тебе не приходило в голову, что Салема могла быть убита именно этим известием?
  - Фаррен... - Мэгги в ужасе попятилась, и весь этот ужас излился в следующих словах. - Ты обвиняешь меня...
  - Это твоей обязанностью было воспитывать дочь! Ты как мать должна была заметить, что она что-то задумала. Так что не смей обвинять Анну...
  - Твоя Анна и помогла сбежать Фелиции! - вдруг выкрикнула Мэгги.
  Не может быть... Не верю своим ушам...
  Теперь топор рубанул мою голову. Удар пришелся на то место, где вспыхнула мысль: меня предали.
  - Что ты несешь? - Фаррен перешел на крик. - Ты все выдумала!
  - Фаррен... - заблеяла Мэгги.
  - Ты опять лжешь! Ты лжешь! Меня тошнит от тебя! - Фаррен совсем слетел с катушек.
  - Фаррен, - вмешалась я. Даже если он будет пытать меня, я не выдам Фелицию. Но и не стану трусливо прятаться, и прогибаться под чужую силу, как это делает Мэгги. - Я действительно помогла Фелиции.
  - Анна, не пытайся ее выгораживать. Она будет пользоваться твоей добротой пока не выпьет всю твою кровь. Твои интриги мне надоели, Мэгги. Как и твоя ложь.
  Цвет кожи Мэгги резко изменился. Она побледнела, даже посерела.
  - Ты не веришь мне... - шепотом произнесла Мэгги и сползла по стене. - Ты все равно веришь ей, а не мне... Ты не веришь мне... - Мэгги продолжала шептать, пока ее голос окончательно не затих.
  Фаррен уставился на пару секунд в одну точку на стене, а потом повернулся ко мне.
  - Анна, это правда? - Фаррен крепко взял меня за руку. - Что она такое говорит? Это правда?
  - Да, Фаррен, это правда.
  - Но почему, Анна? - Фаррен был шокирован.
  - Потому, что я не хотела, чтобы она жила с тираном.
  - Что... О чем ты?
  - А разве нет? Ты посадил ее на цепь, надел оковы на руки, наплевал на ее просьбы и желания. Что дальше? Запер бы ее в комнате?
  - Анна, что с тобой? Что ты такое говоришь? Да я хотел снять ее браслет уже на следующий день! - Фаррен сказал это искренно. - Браслет - вообще идея Мэгги! Она же его и купила.
  Он молча поморгал, затем резко изменился в лице.
  - Это она тебя так настроила? - он перевел взгляд на Мэгги, которая еще продолжала лепетать, сидя под стенной. - Что ты ей наплела про меня? Лживая дрянь!
  Он что-то еще кричал Мэгги, но я уже не слушала. Картина и без того была жалкой.
  Я еще раз поспешно поднялась наверх, вошла в зал с колоннами, затворила за собой дверь. Портрет Элизабет. Единственное, что еще имело для меня ценность в этом доме, да и во всем этом городе.
  Я больше никогда не вернусь сюда.
  Сняв портрет со стены, я положила его на пол, села рядом, раскрыла сумку и стала расширять ее внешнюю сторону, чтобы можно было унести картину вместе с рамкой. Уместив портрет мамы, я решила забрать портрет бабушки. Не думаю, что кто-либо другой в этой семье видел в нем большую драгоценность, чем видела я.
  Резная рамка зацепилась за ткань сумки, картина выскользнула из рук. Я продолжила ее укладывать, сидя на полу. Мой взгляд упал на лицо молодой Салемы. Всего на несколько лет старше меня.
  В глазах все расплылось, я вытерла слезы, протолкнула картину в сумку и закрыла. Нужно было встать. Нужно было идти.
  Внезапная слабость приковала меня к полу. Я осмотрелась вокруг: расплывшиеся очертания зала лишились былой величественности и смысла. Все показалось мне в тот момент лишенным величественности и смысла.
  Больше невозможно терпеть. Боль нахлынула и выплеснулась. Жемчужный зал наполнился моим рыданием. Я плакала горячо, пребывая в забвении.
  Почему все рушится вокруг меня? Почему мне так трудно дышать, мне всегда так трудно дышать... Сколько еще страданий я смогу вынести?
  Я закрыла глаза, и понадеялась, что никто не будет тревожить меня, пока я не выплачу боль всю до остатка.
  Сначала ревела сидя, поджав колени, потом обессилев, наклонилась к полу и прижала лоб к гладкому камню. Хотелось превратиться в холодный камень, чтобы не чувствовать. Хотелось, чтобы никто не тревожил меня. Хотелось забыть все и оказаться где-то далеко.
  Дверь отворилась.
  Кто-то подошел ко мне, и что-то сказал. Сильные руки оторвали меня от пола и перенесли на оттоманку у стены, где однажды я видела картину времени. Вот бы сейчас посмотреть в нее...
  Я открыла глаза. Фаррен сидел на коленях возле меня и вытирал мои слезы. Чувства опять сжались в тугой клубок, слезы больше не лились.
  - Она ушла, - тихо сказал Фаррен.
  - Кто куда ушел? - прохрипела я.
  - Мэгги ушла. Ей больше нечего здесь делать. Мы давно к этому шли. Так должно было быть. Мне тоже здесь делать нечего. Я уеду и начну жизнь заново.
  До меня наконец дошло. Я резко села с намерением что-либо предпринять, но тут же осознала, что понятия не имею, что и зачем. Мысли рассеялись, как песок по ветру, в голове и в сердце вдруг оказалось пусто.
  Я закрыла глаза и ощутила убийственную апатию. Влага, собравшаяся в моих ресницах, скатилась по щекам. Фаррен решил, что это слезы и стер их. И...
  Мой шокированный разум даже не сразу распознал случившееся: Фаррен поцеловал меня.
  Он уже отстранил лицо, но я еще чувствовала его тепло на своих губах.
  Захотелось разучиться мыслить, чтобы не воспринимать в действительности то, чего в ней не должно быть.
  Одной лишь мне было слышно, как с каким раскатистым грохотом падает стена, все это время отделявшая меня от правды.
  И правда обрушилась на меня потоком. Бурлящим потоком грязи и человеческого уродства.
  Вещи, события, слова, замедленно, но явно, стали возвращаться на свои подлинные места. И время, будто бы изменив свой ход от настоящего к прошлому, открыло мне в обратном порядке историю.
  "Ты так похожа на Элизабет" - много раз Фаррен повторял это. Только теперь я поняла насколько пропитались гнилью его слова. Его жесты, его взгляды, его прикосновения.
  В замедленном повторе я видела Фаррена в саду у яблони, когда он коснулся моей руки, видела его в гостиной за столом, как затуманивался его взгляд, когда он смотрел на меня, как менялся его тон, когда он говорил со мной, я видела Фаррена стоящим перед портретом Элизабет...
  С самого начала Фаррен увидел во мне ту, к кому его влекло желание. Падшее низменное чувство, укоренившееся в нем, стало ужасом для Элизабет, кошмаром, изгнавшим ее из родного дома, ядом, отравившим ее детство и ее юность.
  Прошлое продолжало представать предо мной в покрытом язвами обличии. Я увидела Салему. При нашем последнем разговоре она сказала, что Элизабет была бы защищенной с Картмором. "Я знаю и вижу, что происходит вокруг меня... Наблюдать и не вмешиваться...".
  За этим ли наблюдали ее глаза?
  Элизабет никто не мог защитить.
  Конечно! Только Картмор, благородный и могущественный, стал ее прибежищем. Что же она чувствовала, когда вынужденная бежать, выискивая его милость, она не имела даже шанса получить его уважение? Непрошенная и униженная, испуганная.
  Элизабет.
  Ни одна мышца на моем лице не дрогнула. Ни одно движение не выдало меня. Заставив лицо застыть, я ожидала признания. О, да, я знала, что теперь оно последует. Пусть, пусть идет до конца, пусть убивает остатки моей наивности, пусть падает ниже.
  Да, еще многое вынесет мое сердце.
  Я перевела взгляд на Фаррена.
  Мгновенье его глаза испуганно изучали меня. Как я и думала, мое спокойствие он истолковал на свой лад. Прижав к своей щеке мою ладонь, он глубоко вдохнул ее запах и блаженно улыбнулся. Теперь его взгляд, полный желания, касался моей кожи, моих черт, словно запреты были сняты, и одно лишь мое молчание упразднило все грани дозволенного.
  Неужели ей тоже приходилось переносить этот взгляд? Одним прикосновением он убил все светлое, что могло быть в ее душе, раздробил доверие. Он высосал из нее свет, что давал смелости, что питал крылья, и залил в ее жилы страх. Теперь я узнала это, почувствовала на своей шкуре.
  Но я не хрупкое дитя. Я уже успела войти в силу, и постою за себя. Нужно лишь дождаться момента.
  - Я так боялся, что ты осудишь меня... - порывисто проговорил Фаррен. - Но я и видел, что не осудишь. Видел в твоем взгляде, в твоем голосе, в самом воздухе, когда ты была рядом, между нами тянулась нить. Все сложилось само собой. Так должно было быть. С первого момента, когда я увидел тебя - я знал, что так и будет. Ты будешь моей.
  Своей широченной рукой он захватил мои пальцы, прижался к ним губами и закрыл глаза.
  И хорошо, что закрыл. Как раз в этот момент я обнаружила, что с потолка, стен и пола, к его лицу тянутся заостренные льдины.
  Я направила свободную ладонь на льдины, и отклонила их - пусть подождут своего часа.
  - Столько лет я мучился, - опять заговорил Фаррен. - Никто не мог помочь мне. Я не мог никому довериться...
  - Анна, - он стоял предо мной на коленях, положив руки на мои ноги. - Ты должна уехать со мной. Теперь есть только мы друг у друга. Ты больше не будешь одинока, мы должны быть вместе, так предначертано, поверь мне.
  От его горячего, влажного прикосновения к моим ногам, мне захотелось отсечь ему руки. С трудом сдерживаясь, я призвала последние капли самообладания, и ограничилась лишь тем, что взяла его руки и сжала. Ослепленный, сведенный с ума желанием он понял это по-своему.
  - О, дорогая моя... Я знал, что ты поймешь меня. Ты не такая как все, ты так добра. Я бы умер, если бы ты не приняла меня, я бы погиб, если бы ты отвергла мою любовь. Сколько лет на целом свете не было ни одной души, способной понять меня, простить мои ошибки... Твоя доброта освободит меня от всего, что тяготило меня эти годы. Твоя любовь исцелит меня.
  - Что тяготит тебя, Фаррен? - спросила я ровным голосом.
  - Ошибки. Ошибки прошлого. Мне так нужен был друг, и я нашел его, я дождался.
  - А Мэгги? Разве она не была тебе другом?
  - Как я хотел в это верить! Но я был слеп. Ослеплен ее ложью, но сейчас это вижу. С ранних лет она ослепляла меня, плела свои интриги и заговоры... А ты, как чистая вода, источник из которого я жажду пить. Целительный напиток - вот кто ты для меня.
  Мои пальцы скользнули под манжеты рукавов на его рубашке. Мне нужно было убедиться, что там нет волшебного браслета. Ни браслета, ни колец не было. Не зная, каким концентрическим предметом он пользовался, мне было сложно спланировать атаку, на случай, если он попытается применить ко мне силу.
  Он стал целовать мои руки.
  - Расскажи, что тревожит тебя? - спросила я и отдернула руки.
  Взгляд Фаррена стал и настороженным, и по-детски испуганным.
  Интуиция подсказывала мне две вещи. Первая: то, что может сказать Фаррен касается Элизабет, оно значимо. Вторая: он еще недостаточно доверился мне.
  Ведомая той же интуицией, с затерпшими чувствами, я коснулась руками широкого лица Фаррена и коротко коснулась губами его лоснящегося лба.
  - Какая твоя боль нуждается в исцелении? - во мне начался обратный отсчет - опасный отсчет.
  - О, дорогая... - выдохнул Фаррен. - Умоляю, не осуждай меня. Но ты и не осудишь, ты не такая, я знаю, - Фаррен заплакал. - Я не хотел причинять никому зла, они не должны были пострадать. Они... Все они... Это он должен был поплатиться за все. За Крепость, за город, за Элизабет. Он все разрушал, все осквернял. Ему это сходило с рук. Он забрал ее, забрал себе, мою Элизабет. О, ты не знаешь, что это был за человек! Ему всего было мало. Он забрал ее. Ей было всего шестнадцать. Картмор был слишком силен, даже Салема не могла ничего поделать. Мы не могли идти против него. Но я должен был вернуть Элли. Я знал, если его эксперимент не удастся, он лишится работы. Я построил план, как шаг за шагом привести его к краху. Тогда весь город увидел бы, что Картмор не страшен и вместе мы бы одолели его. Тогда Элизабет вернулась бы домой. Никто не должен был пострадать, Анна! Я разработал формулу порошка, я проверил ее даже на себе! Взорваться должны были все неодухотворенные предметы, а люди не должны были пострадать. Но все равно я проследил в то утро за Элли, и когда она была в столовой, я незаметно подмешал в ее кофе специальный концентрат, он защитил бы ее, если бы что-то пошло не так. Я не мог ею рисковать, хотя и был уверен, что риска нет. Я не знаю, что случилось в тот день, я не понимаю, Анна, почему они погибли...
  Обратный отчет закончился.
  Со всех сторон в Фаррена полетели ледяные копья, застыв у самой его кожи. Он дернулся - и сразу же порезался об один из них; по ледяной стреле потекла кровь. Он оказался в ловушке из нетающего льда.
  Я отскочила в сторону. Удушающий гнев грозился лишить меня самоконтроля. Я испугалась, что убью Фаррена.
  - Анна, нет! - он взревел, точно загнанный зверь.
  Я приготовила волшебную палочку и двумя короткими предложениями выразила главное.
  - Ты хуже, чем слизь. Я сдам тебя полиции.
  - Не смей! Ты обманула меня! - он попытался вырваться, но теперь и другие копья окрасились красным. - Я найду тебя, я вырву твое сердце, как ты вырвала мое! Ты все равно не сможешь от меня уйти! Ты пожалеешь! Будь ты проклята! Ты...
  Больше я не слушала. Я занесла палочку и...
  - Иммобулус! Лесс мотус! Долоресорум! Конфузо! Престум акту!
  Я схватила свою сумку и понеслась вон из комнаты. Я вылетела из дома с единственной светлой мыслью: я больше никогда не вернусь.
  Заклятий, наложенных на Фаррена, хватило бы уложить дракона, но проблема в том, что я не знала, каким видом магии Фаррен владеет, и все еще боялась, что он вырвется. Я бежала, задыхаясь от страха, что меня ожидает расправа за мою выходку.
  Промчав два квартала, мне пришлось остановиться. Сердце отбивало барабанную дробь, все тело дрожало. Все случившееся причиняло острую боль, как от ожога. Опять душил гнев, обида, и разочарование, горькое, как желчь.
  Очертания улицы расплылись. Я прижала руку к лицу и всхлипнула.
  Я повертела головой пытаясь понять, куда идти. Смятение путало мысли. Кажется, нужно идти в полицию...
  Полицейский участок находился в пяти кварталах от "Механики Зекка". Еще раз всхлипнув, я вытерла слезы, и поплелась вниз по улице. Ночной город в это позднее время был отрешенно спокоен. Гладкие камни обезлюдевших улиц холодно отблескивали, было тихо.
  Я обернулась. Дом Форестеров еще виден.
  Что если Фаррен высвободится раньше, чем я успею дойти? Зачем только я сказала, что собираюсь делать?
  Опасаясь погони, я свернула в переулок. Нельзя идти к участку прямой дорогой. Безопаснее обойти школу, и зайти с вокзальной улицы. Этот путь займет больше времени, но так мне будет спокойнее.
  Я пошла к школе.
  Петляя между деревьями, я нашла тропу. Теперь через сад.
  Волнение не давало мне дышать, взять себя в руки никак не удавалось. В добавок, назойливая мошка жужжала у самого лица, кидаясь то в глаза, то в волосы. Я отмахнулась, но...
  - Ай! - я хлопнула себя по шее, куда пришелся укус.
  Тут же я достала волшебную палочку и посветила на размазанное по моей ладони насекомое: бледно-розовое, с прозрачным выгнутым вверх телом как у скорпиона, и с крыльями бабочки.
  - Это еще что такое? - испуганно прошептала я, будто мой голос мог разогнать страх. Но голос еще больше испугал: голосовые связки начали неметь. К месту укуса словно приложили горячий уголь. Жар стал расходиться по телу.
  Я провела рукой по коже, и нащупала в месте укуса жало. Вытянуть жало не удалось: оно сидело в моей шее прочно, как забитый гвоздь.
  Голова закружилась, я покачнулась и сделала шаг к дереву рядом. С этим же шагом острые шипы вонзились мне в подошву. Вся одежда обросла шипами, и каждое движение заставляло их глубже впиваться в мою плоть. Еще секунда - и уже сотни жал разъедали мою кожу до язв.
  Я рывком задрала рукав - кожа гладкая. Где язвы? Я же чувствую их!
  Не выпуская из руки насекомое, я направила себе в шею волшебную палочку.
  - Санитум альтус! - я применила заклинание очищающее кровь от яда. Жжение прошло, как и острая боль, но странное онемение продолжило распространяться по телу. - Финес малигур! Санитум альтус! Бромениада! Ну почему мне никогда не помогают заклинания! Зачем мне вообще магия?!
  Я села на землю, открыла сумку и стала лихорадочно рыться в книгах и конспектах. Такое насекомое я раньше не видела, как обезвредить укус не знала. Применять противозаклятия наугад смысла не было, готовить зелье не было возможности.
  Зарывшись пальцами в волосы, я сжала голову.
  Думай!
  Нет, битое стекло, а не мысли.
  Смятение набирало сил.
  - Думай! - я попыталась проговорить, но вместо этого прохрипела.
  Я прокашлялась. Дрожащими руками я нащупала на дне сумки пустой флакон от недавно закончившегося снотворного и положила туда насекомое. Попыталась подвестись, но зашаталась, и едва не упала. Ноги стали неметь. Еще семь кварталов мне не пройти, а если бы и прошла, нет гарантий, что там мне смогут оказать помощь, и велика вероятность, что к тому моменту я уже не смогу говорить.
  - О, нет... - произнесла я одними губами.
  Если я не смогу говорить, я не расскажу о Фаррене. Я могла бы обратиться ментально, но без голоса я и заклинанием не воспользуюсь. Для этого как минимум, между мной и тем, к кому я обращусь должен уже существовать мостик...
  Картмор. В замке меду нами была мысленная связь, я видела холл его глазами, возможно мне удастся эту связь использовать. В любом случае, другой надежды нет.
  Беседка была рядом. Я еще смогла произнести заклинание и проникла в подземелье. Ноги и руки стали ватными. Шатаясь по узкому тоннелю, я кое-как добрела до барьера.
  Дышать становилось все труднее. Я даже не могла убрать прилипшие к лицу волосы - мои пальцы уже не сгибались. Палочку пришлось зажимать между ладонями, чтобы подсвечивать путь.
  Нужно произнести заклинание. Открыла рот, но лишь еще раз закашлялась. Усилием вдохнув, я выговорила слова, и ползком выбралась на поверхность.
  Это все. Я упала на спину. Тело онемело, как под заклятием оцепенения. Холодный ночной воздух охладил мокрую от испарины кожу, стихия не подчинилась мне, я быстро замерзла, но вскоре - и это перестала ощущать.
  Небо, видневшееся сквозь тонкие ветки и листву дикого кустарника надо мной, было звездным. Я слышала звуки леса, шум листвы, шелест крыльев птицы, пение сверчка, и не могла поверить, что все так закончится.
  Салема умерла отделенная всего днем от своего триумфа. Я проделала большой путь, всего несколько холмов и лощина отделяют меня от спасения. Я закрыла глаза. Ледяная слезинка скатилась на виски, влага наполнила ноздри, рот открыть я уже не смогла и стала задыхаться.
  Он убил меня. Фаррен убил меня. Никак не могло быть простым совпадением то, что ядовитое насекомое нашло меня именно в момент, когда я представляла для Фаррена угрозу. Он натравил его, я слышала о темных магах, которые натравливали животных и насекомых на своих жертв.
  Память метнулась к разожженному взгляду Фаррена, горячему дыханию у моих губ... Уродливый ожег - моя память о Фаррене. Он как плевок на родное тепло, что жило во мне. Как предательство, прожег во мне дыры, и сквозь них полилась тошнота.
  О! Если бы только я успела рассказать о нем, Картмора оправдали бы.
  Чудовище. Жаль мои последние мысли будут о нем...
  Нет, я хочу смотреть на небо в эту минуту.
  Я смогла открыть глаза, но почувствовала, как деревенеют веки.
  Пусть небо, пусть холодный, но чистый звездный свет заполнит мои чувства, а не злость...
  Глухой хлопок оповестил о чей-то трансгрессии.
  - Анна! Где ты, черт тебя дери... Анна! Ворон, где ты видел ее?
  Ворон каркнул, Морган Картмор, ломая ветки и бормоча проклятия, пробрался ко мне и присел рядом.
  - Анна, что с тобой?
  Я собрала остатки воли, и попыталась нащупать нашу мысленную связь. Морган додумался сделать это раньше.
  "Что происходит?" - его голос прозвучал в моем разуме.
  "Я не могу дышать" - ответила я, растворяясь в темноте.
  Картмор занес надо мною руки. Сквозь мою грудь просочился темно-серый столб магии. Я смогла вдохнуть, раз, еще один, но тяжесть вернулась.
  "Меня ужалило насекомое. Жало еще во мне, на шее".
  Одним взмахом руки Картмор заставил ветви кустарника загнуться к земле, словно они были тонкими травинками. Магией, он поднял мое тело над землей, и стал осматривать шею. Я не почувствовала, как он вытянул жало. Он повертел его в пальцах, и обратил в прах.
  "Что это было за насекомое?" - спросил он.
  "Не знаю, оно в сумке в колбе".
  Он быстро открыл мою зачарованную сумку, будто там вообще не было никакого заклятия.
  - Чтоб мне провалиться! - крикнул Картмор. - Где эта дрянь нашла тебя? И как ты вообще успела... Не важно.
  Он опять занес надо мной руки. Я сделала еще пару вдохов.
  "Ты сможешь мне помочь?" - спросила я.
  - Я не всесилен. Я впервые вижу в Англии существо, которое тебя ужалило. Да я вообще его одиножды только и видел! И было это, когда мы расчищали одну китайскую... - его мысли на что-то наткнулись, но заговорил он явно о другом. - Тебе нужно противоядие. У меня его нет и не думаю, что оно вообще может быть в этой части света.
  "Ты можешь трансгрессировать за ним?"
  Он вдруг защитил от меня разум.
  - Нет. Нужно было бы направиться в Азию. Мне пришлось бы разбить расстояние минимум на сто прыжков, ты не сможешь дышать без меня так долго.
  Он опять занес ладонь надо мной. Я вдохнула. Мысленный мостик восстановился.
  "Значит, я умру. Морган, я должна показать тебе кое-что".
  - Не сейчас, дай мне подумать.
  "Другого времени не будет. Ты должен это увидеть. Я открою тебе часть воспоминаний. Смотри".
  Он позволил мне провести его через наш с Фарреном диалог в жемчужном зале.
  Теперь Картмор знал, что он невиновен в смерти учеников.
  Он отстранился от моей памяти, я успела ощутить его злость. В мой адрес, как ни странно.
  - Ты могла бы показать мне это после! Глупая твоя голова...
  Морган молчал. Его магия поддерживала меня над землей. Я видела только его голову. Он задумчиво потирал губы.
  - Проклятье! - прошептал Морган и снова занес руки надо мной.
  - Что это? - он потянул цепочку и из-под моего платья достал кулон. - Похоже, на...
  "Транссет! - я поняла, что нужно делать. - Морган, я обращусь к Сиф, но говорить придется тебе. Объясни ей, какое нужно противоядие. Она сможет связаться с любой транссеторией в любой стране мира... Морган, задыхаюсь...".
  Он помог мне сделать несколько вдохов, и раскрыл кулон. Я могла отрывисто дышать и сосредоточилась на Сиф.
  Скоро в зеркальце кулона появилось отражение Сиф. Она как раз совершала зевок, заспанная и закутанная в простынь. Морган повернул зеркальце к себе.
  - А это еще кто? - послышался испуганный голос Сиф. - Что ты сделал с Анной?!
  - Сиф, Анну отравили. Ты должна ей помочь, - Морган сделал паузу, чтобы она могла переварить его слова. - В твоем окружении есть доступ к большой транссэтной сети?
  - Да, а что нужно? - недоверчиво спросила Сиф.
  - Корень лонгцао. Желательно годичный. Свяжись с Китайской тренссэторией.
  - Но я не смогу ничего передать в Клаудфорд!
  - Мы не в Клаудфорде. Сиф, поспеши.
  Повисла тишина. Морган тяжело дышал и смотрел на меня, сведя брови. Мне показалось, прошла вечность, прежде чем Сиф снова подала голос.
  - С Анной будет все нормально? - перепугано спросила Сиф, пока Морган доставал корень, появившийся в транссэте.
  - Может, когда-нибудь. Впрочем, вряд ли. - Картмор захлопнул кулон.
  Спустя пару секунд меня вновь окружила темно-серая магия. Я почувствовала сотни тонких ледяных иголок, пронзающих меня насквозь. Каждый мой нерв был раздражен этим холодом. Потом я почувствовала под собой землю, застонала, вдохнула воздух и смогла сесть.
  Голова еще кружилась, сильно. Я встала, и придерживаясь за ветки, отошла от люка, но тут же и опустилась в траву.
  Как только сумасшедший круговорот вокруг замедлился, я, не знаю зачем, проговорила.
  - Он пытался убить меня... - голос был очень охрипший. - Фаррен пытался убить меня.
  - Не обязательно Фаррен, - сказал Картмор.
  Я повернулась к нему, тяжелым взглядом он смотрел на улицы города далеко внизу.
  В моем понимании человек, только что узнавший о своей невиновности в том, за что винил себя почти двадцать лет, должен выглядеть хотя бы изумленным, если не сраженным наповал. Но ничего подобного на лице Моргана не отразилось.
  Он повернулся ко мне.
  - У Мэгги было не меньше причин убить тебя.
  Его слова показались мне неподъемно тяжелыми, я отвела взгляд.
  Морган подошел и присел на корточки возле меня.
  - Что ты намерена делать?
  Я лишь покачала головой - ничего я не хотела делать!
  Картмор что-то говорил, но я ни слова не слышала. Сидя на коленях, я всматривалась в покрытую росой траву. Последние несколько часов превратились во мне в груз, теперь этот груз вдавливал меня в землю. В ушах стоял гул, в глазах потемнело. Душа словно пыталась защититься от окружающего мира, чтобы больше не видеть и не слышать.
  - Анна, ты слышишь меня? Нужно идти. Нет времени. - Картмор положил руку на мое плече и сжал.
  Я убрала его руку и выставила ладонь в отстраняющем жесте. Любое прикосновение сейчас причиняло мне боль и возвращало недавнее отвращение.
  Мне нужна была минута, и Морган дал мне ее, отойдя в сторону.
  Упираясь пальцами в холодную траву, я старалась дышать глубоко. Поднялся ветер. Растрепанные волосы метались перед моим лицом, создавая вокруг меня закрытое пространство, в котором чувства мои были спрятаны от всех глаз и от всего мира.
  Постепенно мне становилось легче, мысли вернулись к первостепенному: Элизабет. Даже если ее побег из Англии - попытка спастись от Фаррена, то почему она отдалась еще худшему чудовищу?
  Кулон на шее засветился слабым сиянием.
  - Жива? - на этот раз в зеркальце отразился Клаус Юэл, укутанный в домашний халат. - Анна, Сиф все рассказала мне. Ты знаешь, кто пытался тебя убить?
  Мне пришлось заставлять себя произносить слова.
  - Это могли быть двое: Мэгги или Фаррен Форестеры.
  Для слов "дядя" и "тетя" язык не повернулся.
  Юэл попросил, и я рассказала ему, что Фаррен признал вину за тот взрыв в классе, а потом угрожал мне. По мере моего рассказа лицо Юэла все больше вытягивалось. Когда я договорила, он провел рукой по лицу.
  - Значит, Картмор невиновен, - сказал он, задумчиво глядя куда-то в сторону и самым серьезным видом обратился ко мне. Теперь его речь звучала четко, голос опустился, говорил он быстро.
  - Если то, что ты говоришь правда, нужно действовать немедленно. Через несколько часов утренний поезд, не имея доказательств твоих слов, мы не сможем задержать Фаррена. Если он уедет - он может скрыться, а невинный человек будет вынужден продолжать страдать из-за него. Анна, ты должна нам помочь.
  Внезапно вместо Клауса я увидела свое отражение. Я обернулась. Картмор стоял невдалеке и сдвинув брови смотрел в землю.
  - Эта ночь никогда не закончится? - прошептала я; он посмотрел на меня, и снова вперился в землю.
  Юэл опять отразился.
  - Анна, слушай внимательно. Мои парни взяли твой дом под присмотр. У вас в гостиной есть зеркало. Когда-то давно Салема присоединила его к общей охранной системе зеркал. Ты должна вернуться домой. Если Фаррен еще там - будем надеяться он или там, или еще появится - заставь его говорить с тобой в гостиной. Пусть он еще раз озвучит свое признание.
  - А если он нападет на меня?
  - Ребята не допустят этого. Зеркало позволит совершить им мгновенный переход. Ты, конечно, можешь отказаться. Но...
  - Я не отказываюсь.
  Юэл изучающе посмотрел.
  - Тогда заставь этого ублюдка подписать себе приговор, - сказал он. - Справишься?
  Я кивнула и закрыла транссет.
  Вспомнилась Мельница. Если выжимать из ублюдков признания - моя работа, то пора взять отпуск.
  Картмор смотрел на меня со странной, едва заметной ухмылкой.
  - Ты, видимо, не слушала, когда я предложил тебе почти то же самое пару минут назад.
  Видимо, не слушала.
  - Когда вернешься - притворись, что яд еще действует в тебе. И смотри, что будет. Мнимая слабость даст тебе преимущество - неожиданность. Если Мэгги не появится - тебе нечего опасаться. Не думаю, что Фаррен сможет противостоять тебе.
  - Тебе кажется я из стали? - вырвалось у меня.
  - Мне кажется, - он выделил последнее слово, - я знаю больше, чем ты. А теперь иди, - нетерпеливо добавил он и направил ладони вверх. Его магия помогла мне встать на ноги, в голове ударил колокол. С места я не двинулась: риск и неожиданная опасность, которым так часто подвергалась моя жизнь, научили меня видеть в каждой возможности единственный и последний шанс. Сейчас я увидела шанс задать волнующий меня вопрос.
  - Тебя совсем не удивляет то, что ты увидел в моей памяти? Это ведь значит, что ты не виноват и теперь сможешь вернуться.
  Он горько усмехнулся.
  - Мою вину причастность Фаррена не отменяет. Я мог перепроверить порошки, но не перепроверил. Впрочем, как бы ни было, это в прошлом. Время, отведенное для того урока, закончилось.
  - И ты не удивлен?
  - Я был удивлен, когда узнал о том, что мне предстоит скоро вернуться. Но это было раньше, чем я заглянул в твою память.
  Он понял, что я не уйду без объяснений.
  - Когда ты уходила из Хидден-Хилла, я кое-что увидел в тебе. И понял, раз это дано было мне увидеть, значит, скоро я вернусь. Иначе, не было бы логики в том, что я это увидел.
  - Я ведь сама еще не знала, что виноват Фаррен! С чего ты взял, что вернешься?
  - С того, что все взаимосвязано.
  Мне подумалось, что я пойму это позже, когда успокоюсь.
  - А что ты увидел во мне? - спросила я.
  Морган подкатил глаза.
  - Об этом поговорим в другой раз, - он отодвинул ветви от прохода в подземелье и столкнул меня вниз. И только чудо помогло мне не переломать ноги.
  Пробираясь тоннелем, мне пришлось сражаться с катастрофической усталостью, и нервозностью от вида подземных мрачных стен, вдоль которых мне пришлось слишком часто ходить за последние пару суток. К этому добавлялась головная боль во время ходьбы, будто с каждым шагом мозг грозился оторваться от черепа.
  По дороге нужно было составить план действий, продумать разные варианты, и каждый пункт этого плана вызывал во мне тошнотное чувство. Странно: чтобы вывести кого-то на чистую воду, нужно самой по уши окунуться в грязь. Мне предстояло еще раз подыграть Фаррену, чтобы он заговорил. Ну, если он, конечно, не убьет меня с порога, и если он еще не умер в ледяной ловушке, но в этом я больше всего сомневалась.
  Выйдя из подземелья через беседку, я кое-что вспомнила. На дне моей сумки была колба с горючицей. Я натерла жгучим порошком шею, кожа на руках сразу же покраснела от порошка. Значит, шея тоже красная, подумала я и залечила заклинанием руки. Недавно зажившая ранка в месте укуса превратилась в язвочку. Теперь укус должен выглядеть правдоподобно.
  Итак, я собралась с остатками сил, и дошла до Форестер-Холла.
  Опять Форестер-Холл. Этот дом в тот момент был для меня ничем иным как точкой на замкнутом круге, по которому я ходила, точно проклятая.
  Я стояла перед порогом и смотрела на закрытую дверь. Нужно заставить себя зайти, нужно заставить...
  Если бы Картмор не был так уверен в моих силах, если бы он не отправил меня, даже не предложив помощь, я, наверное, развернулась бы и ушла. Сбежала бы навсегда из города, и остаток жизни делала бы вид, что никто на мою жизнь не покушался, никаких родственников у меня нет, и вообще, я провела лето в тихом городке на берегу моря; спокойное, ничем не выдающееся лето... спокойное, обычное...
  Представить это так и не удалось.
  Я помотала головой и вошла.
  В доме тихо. Моя палочка наготове.
  В гостиной горел свет, как обычно слабый, будто побежденный мрачными стенами и лишь подчеркивал подавляющую обстановку.
  Я стала медленно подниматься наверх. Прошла двадцать четыре дубовые ступеньки, прошла темный коридор, толкнула белую дверь... В жемчужном зале никого не было. Не было и льда, талой воды или следов крови.
  Значит, Фаррен еще жив. К удивлению, эта мысль принесла мне облегчение. Я прошла по дому, обследовала все комнаты - никого. На кухне я взяла несколько эрпатей и через силу заставила себя их съесть. Боль в голове и шум в ушах прошли.
  Что-то подсказывало, что Фаррен вернется, и нужно поскорее прикинуться пострадавшей от укуса. Я села в кресло у камина, и стала ждать.
  Минуты лениво сменяли друг друга. Казалось, время замедлилось, а может, и вовсе остановилось.
  Сначала меня пробивала дрожь от волнения. Затем, по мере повторения в моем воображении одних и тех же ситуаций, казавшихся мне наиболее вероятными, я перестала дрожать.
  Я еще раз достала колбу с горючицей и проверила возможно ли, понюхав горючицу, вызвать фальшивые слезы, что очень пригодились бы в моем фарсе.
  Оказалось, можно.
  От одного запаха порошка слезы моментально хлынули, будто бы я разжевала тануку. Нос и глаза как кипятком обдало. От сильного кашля я сползла с кресла на пол.
  Опасная это штука - эксперименты...
  Жжение быстро уходило, но слезы еще лились градом, и мое тело содрогалось в приступах сухого кашля.
  В этом состоянии меня и застал Фаррен.
  Увидев его, я, не вставая с пола, попятилась к креслу. Незаметно, не доставая из рукава палочку, я обхватила рукоятку, и изображая раскаяние залепетала.
  - Фаррен, прости... - голос опять сорвался в кашель.
  Фаррен присел рядом, крепко схватив меня за плечи. Ранки от порезов на его коже еще кровоточили. От его рук, как и всего тела исходил жар. Не меньше минуты он просто смотрел. Выражение его массивных черт свидетельствовало о напряженной мысли: он взвешивал искренность моего извинения.
  Чувства смешались в одну неопределенную массу. Как от укуса затерпло тело, так теперь затерпла душа. "Делай то, что должно" - говорил разум. И я, целиком подчинившись лишь одному разуму, пошла по заготовленной инструкции.
  - Прости меня... - еще раз выдавила я, восстанавливая дыхание после кашля.
  - Что с тобой? - наконец спросил Фаррен и с сомнением, и с неподдельной заботой. - Анна, с тобой все в порядке?
  Я отрицательно покачала головой и показала укус.
  - Меня ужалило насекомое. Мне так плохо. Все тело немеет...
  - Какое насекомое? Что могло ужалить тебя ночью?
  - Я не знаю. Я никогда такое не видела. Похоже на скорпиона, только с крыльями...
  - С крыльями бабочки?
  Фаррен побледнел, а потом покрылся серыми пятнами.
  - Бабочка дамаци, - прошептал он, и отпустив мои плечи, рванул в спальню. Оттуда стал доноситься звук открываемых шкафчиков, позвякивание баночек, а потом и ругань Фаррена.
  Вскоре он вернулся с какой-то таблеткой в руках.
  - Вот. Съешь как можно скорее.
  Я взяла таблетку.
  - Что это?
  - Противоядие. Я изучал дамаци в Китае. Съешь быстрее!
  - Дай воды.
  Пока он пошел на кухню, я спрятала таблетку в сумку. Фаррен принес стакан с водой, я сделала вид, что проглатываю противоядие.
  - Ну как ты? - Фаррен не преминул обхватить меня рукой, будто я нуждалась в опоре для того, чтобы сидеть на полу.
  - Холодно внутри. Но лучше, - сказала я и поняла, что не настолько я умею притворяться, чтобы терпеть его объятия. Я отодвинулась.
  - Анна, я должен сказать... - быстро начал Фаррен.
  - Я тоже должна сказать, - перебила я.
  - Я слишком поторопился...
  - Я тоже поторопилась.
  Фаррен смотрел, будто пытаясь убедиться, что его уши не лгут ему.
  - Что? - рассеянно переспросил он.
  - Я поторопилась, Фаррен. Я не должна была так убегать. Но когда ты сказал о том уроке... Знаешь, мне трудно об этом слышать. Если бы не взрыв, мама бы не уехала из Англии, у меня была бы семья с самого детства. Когда ты все рассказал, я обвинила тебя...
  - А теперь? - Фаррен еще больше нахмурился. - Теперь тоже винишь?
  - Я не знаю, что думать.
  Он заходил по комнате. Зеркало на стене так и магнитило мой взгляд, но я боялась туда посмотреть.
  - С одной стороны, - продолжила я, - мне кажется, ты виноват в их смерти, а с другой...
  - И я не противен тебе? - вдруг спросил Фаррен.
  Поворот не туда. По моим расчетам, он должен был начать оправдываться, или заговорить о том случае, и хоть как-нибудь выявить свою причастность к нему.
  - Нет, - сказала я. - Ты не противен мне, Фаррен. Но меня не оставляет мысль, что из-за твоего вмешательства в тот эксперимент произошла беда.
  - Все те ученики погибли из-за несчастного случая. В этом никто не виноват.
  - Тогда почему пришлось бежать их учителю?
  - Потому что Картмор был трус! - Фаррен повысил голос.
  - Или не хотел получить срок за непреднамеренное убийство.
  - К чему ты ведешь?
  - Ни к чему. Просто... Разве ты не чувствуешь вины за то, что совершил?
  - Никто не виноват в той трагедии! Неужели ты не понимаешь?
  - Но если бы ты не...
  Фаррен подошел и навис надо мной как гора, вулкан готовый к извержению. Его черты, его мысли и желания, пропитанные серой, вот-вот обещали воспламениться.
  - Не что? - глядя сверху вниз произнес он грудным голосом. - Анна, что ты задумала?
  Мое сердце куда-то провалилось. Что если мой план - сущая ерунда и ничего не удастся? Если Фаррен раскусит меня, все закончится еще одной смертью, Картмор навсегда останется изгнанником, а моя жизнь - еще одной жертвой, поднесенной во всепожирающую пасть нелепой, неразумной смерти.
  Я все еще сидела на полу возле кресла. Фаррен сделал шаг, слегка коснулся коленом моей щеки, не отрывая от меня испытывающий взгляд.
  - Думаешь, раз любовь настолько меня ослепила, то я не различаю, когда ты лжешь? - проговорил он медленно. - Я пошел следом за тобой. Тебя не было в участке, ты не пошла в полицию. Я обошел весь город, я искал тебя всю ночь. Ты оскорбила меня, угрожала, а теперь вернулась, чтобы что? Обвинять? Вразумлять?
  Вдруг, одним рывком, Фаррен поставил меня на ноги, и придерживая за локти перед собой, всмотрелся в мои глаза.
  - Почему ты вернулась?
  Я дрожала всем телом. Но это был не страх. Скорее смесь волнения, отвращения и яростной жажды скорее с этим покончить.
  - Я не смогла уйти от тебя, - прошептала я.
  - Почему? - он встряхнул меня, слегка оторвав от земли. Силы в его руках вполне хватило бы раздавить меня без всякой магии одним хлопком, и никакие ребята за зеркалом не успели бы мне помочь. - Почему ты не ушла?
  Мне отчего-то стало стыдно перед теми, кто наблюдал эту сцену.
  - Потому, что ты не безразличен мне.
  - Что-то не похоже, - он помолчал, потом приблизил свое лицо к моему.
  Тяжелые удары пульса в моих висках сопроводила мысль: если он еще раз поцелует меня - я убью его.
  - Я не верю тебе, - прошептал он, почти касаясь губами.
  - Вулнера сенентур, - шепнула я и коснулась палочкой его щеки.
  Он сначала отдернулся, потом медленно разогнул мои пальцы и забрал палочку. Фаррен посмотрел, испытывая, насколько я доверяю ему. Палочка была у него. Затем он зашвырнул ее на пол, и приложил пальцы туда, где были свежие раны на шее, и понял, что я их залечила.
  Пользуясь тем, что он отпустил меня, я отошла.
  - Мне нужно больше времени. - Сказала я. - Больше, чем ты хочешь. Но сможешь ли ты дать мне его?
  - Я дам тебе все, о чем ты попросишь, - проговорил Фаррен с чувством.
  - Тогда поговори со мной! - сказала я умоляюще. - Ты же видишь, это мучит меня.
  - Мне больше нечего сказать, - подавленным голосом сказал он и, - о, нет! - направился к выходу.
  Надо как-то остановить его!
  - Фаррен! - я догнала его и развернула к себе. Зеркало как раз было возле нас. - Не уходи, - я коснулась его плеча, затем щеки и запустила пальцы в волосы. Он потянул ко мне руку, но я отступила, отдернула руку и изобразила, что вот-вот расплачусь. - Я не могу не думать о том, что те ученики были такими же, как я. Они же были так молоды, так же любили, так же были любимы. А ты забрал их жизни...
  - Я не убивал их, Анна! - отчаянно вскрикнул Фаррен. - Тот порошок я проверил дважды, на себе проверил! Когда я подмешивал его в колбы - я был уверен, что никто в классе не пострадает. Я не знаю, почему мой порошок взорвался!
  - Тем не менее, ты защитил Элизабет, - сказала я.
  - Конечно! Я бы ни за что на свете не стал бы рисковать ее жизнью.
  - Значит, риск был?
  - Риск был минимален! Состав нужно было бы отдать на проверку ученому совету Клаудфорда, чтобы получить одобрение формулы. Тогда я не смог бы приписать взрыв на счет Картмора, я же говорил, моей целью было испортить ему репутацию. Я не хотел никого убивать. Картмор был ничтожеством, ты должна...
  В этот момент зеркало пропустило группу людей. Тонкие прозрачные нити магии сковали тело Фаррена, ему прочитали права и направили к зеркалу.
  Он ничего не сказал. Но до последнего его взгляд был прикован ко мне.
  Я тоже ничего не сказала - говорить было нечего.
  Когда его увели, я попятилась и села на ступеньку.
  Подобно призраку перед моими глазами возник лейтенант полиции, представился, спросил в порядке ли я.
  В порядке, ответила я. Еще раз солгала.
  Лейтенант просил меня прийти утром в участок, сказал еще что-то блеклое, и ушел через дверь.
  Я провела его взглядом сквозь ромбовидные стекла узкого окна возле лестницы.
  Тьма медленно отступала от города. Поднялось облако, заполнило все, и исчезло, когда над сонными, несведущими крышами светло-серых домов восставало алое зарево - кроваво красный рассвет, как лицо ушедшей ночи, повернутое ко мне в прощальном взгляде.
  Мне было видно поваленные фигуры из завядших роз, мне были видны капельки серебристой росы на травинках, мне было видно, как просыпается город. Клаудфордцы-жаворонки постепенно наполнили улицы. Кто-то спешил отвести товар на рынок, кто-то ехал на велосипеде с ночной рабочей смены, кто-то совершал утреннюю пробежку. Я смотрела на людей, думала об их ежедневных заботах и понимала, как сильно отличается их жизнь от моей.
  Я закрыла глаза и увидела взгляд Фаррена. Открыла - и увидела образ жизни, которой благодаря ему у меня никогда не было. Он вытолкнул мою маму, как птенца из гнезда, и она упала в лапы чудовища. Это чудовище лишило и меня того мира, того благополучия, о котором я все еще мечтала, покупая билет в Клаудфорд. Но больше не буду об этом мечтать. Есть мечты, которые стоит похоронить, мечты, которым не суждено стать крыльями. Ну что ж, кто знает, может, на могиле этой мечты вырастет другая?
  Я сидела в опустевшем доме с опустевшим сердцем и слушала тишину. Где-то глубоко внутри еще зудели не отвеченные вопросы. Я прислушалась к их голосу и...
  Услышала звук ключа, проворачивающийся в замке.
  Мэгги вошла через черный ход с кухни.
  Меня вдруг бросило в жар, и так же резко бросило в холод: моя волшебная палочка лежит на полу возле камина!
  Следующие события происходили с внезапной быстротой, которой я никак не ожидала от Мэгги.
  Она вошла в гостиную, и прежде чем ее взгляд нашел меня, я кинулась к палочке.
  - Серкэт! - вокруг браслета Мэгги сверкнула вспышка, заклинание настигло меня раньше, чем я добралась до цели. Тяжелая цепь, образованная ее магией, обвилась вокруг моих ног. - Дуоро! - цепь дернулась, меня подсекло. Мэгги потянула меня к себе, протащив по стульям. Я схватилась за стол, стол перевернулся, я ударилась о пол носом. От боли потемнело в глазах.
  - Серкэт! - повторила Мэгги и еще одна цепь окутала меня вокруг шеи. Еще один рывок - и я стояла перед Мэгги. Из глаз текли ручьем слезы, из носа - кровь.
  Мэгги замахнулась и ударила меня ладонью по лицу.
  Лед уже начал концентрироваться вокруг меня, но Мэгги явно приготовилась заранее.
  - Моррома куб! - крикнула она.
  Я отскочила, но тут же врезалась в невидимую стену. Я метнулась в другую сторону, но было поздно - Мэгги заточила меня в невидимый куб.
  Лед подчинялся мне только внутри этого куба. Наружу моя магия не могла пройти, и лед, так и не достигнув Мэгги, лежал на полу, превращаясь в лужицу, а моя палочка осталась лежать у каминной решетки.
  Я выпуталась из цепей и вытерла рукавом кровь с лица.
  Мэгги подула на выбившуюся прядь. Не смотря на вечный полумрак этой гостиной было заметно как сильно посветлели волосы Мэгги.
  - Так лучше, правда? - Мэгги улыбнулась бесчувственной улыбкой и заправила пряди волос за уши. - Глупо стараться быть похожей на ту, кто давно умерла, - с наслаждением Мэгги выделила последние слова.
  - Тебе виднее, - сказала я и уперлась руками в невидимую грань куба.
  Лицо Мэгги передернула легкая судорога. Маленькие бесстрастные глазки смотрели куда-то сквозь меня, потом Мэгги вышла на кухню.
  Я взглянула на часы: до утреннего поезда еще час, ей хватит времени разобраться со мной, даже если в своей мести она станет медленно меня расчленять.
  Я еще раз стерла кровь рукавом и ощупала нос: кажется, не сломан.
  Через пару минут Мэгги вернулась с чашкой кофе в руках. Своим бледно-розовым волшебством она поставила стол на ножки, и опираясь бедром о стол, стала напротив меня.
  - Значит, ты выжила. - Сказала Мэгги, неторопливо попивая кофе. - Фаррен помог тебе вытащить жало? До того, как ты разрушила его жизнь или после?
  - Фаррен сам разрушил свою жизнь, - ответила я.
  - Неужели? Но пока ты не явилась, он был счастлив, жил семьей, был свободен. А теперь ничего из перечисленного нет. - Она отпила из чашки.
  Я молчала.
  - Ммм... - она поморщилась, сделав большой глоток. - Мою жизнь, ты, кстати, тоже разрушила. - Чуть помолчав, она перекривила Фаррена. - Так похожа на Элизабет! Да уж, теперь и я вижу, такая же живучая, как твоя мамочка. Забавно, что ты не говорила, как Элли умерла.
  Во мне все запеклось. Ногти скрипнули по стене куба, я стиснула зубы. И хорошо, что в этот момент магия мне была не подвластна - не придется сожалеть за содеянное.
  Мэгги видела, как действуют ее слова, и пошла дальше по болевым точкам.
  - Ну, теперь ты знаешь, как Фаррен смотрел на Элли. Как оно, быть ее зеркальным отражением? - она одарила меня взглядом, в котором сосредоточилась вся ее смехотворная зависть, и еще раз отпила из чашки. - Он обнимал тебя? Вы целовались? Тебе понравилось?
  - Замолчи! - не вытерпела я. - Что с тобой не так, Мэгги? Разве не ясно? Я этого не хотела!
  Она засмеялась холодным мелодичным смехом.
  - Так надо было переехать, - сказала она.
  - Ты же знаешь, почему я у вас оставалась!
  - Нет! Не знаю, - Мэгги повысила тон. - Не знаю. Я смотрю на тебя и не понимаю, что держало тебя здесь.
  - Не понимаешь, - тихо вымолвила я.
  Это была горькая правда. Мэгги невдомек родственные чувства, ей не понятно, что такое семейная связь, как одно существо может тянуться к другому сквозь время и пространство из-за чистой любви. Ей с самого начала было не ясно, отчего я расспрашивала всех о Элизабет, как важно было для меня узнать маму. Жаль все это открылось мне так поздно.
  Она хмыкнула, и поменяла позу, удобнее опершись о стол.
  - Ты же была ее подругой, - как от глотка кислоты, от этих слов свело мою челюсть.
  - Подругой, - насмешливо сказала Мэгги. - Это тебе Фаррен сказал? Да, ему хотелось в это верить.
  - Да что же это! За все это время, вы сказали мне хотя бы одно слово правды?!
  - Нет, - ухмыльнулась Мэгги. - Хотя постой, я говорила, что Фаррен моя жизнь? Ах, да, точно. Говорила много раз. А теперь его у меня нет. И жизнь моя не имеет значения. Так что можешь представить, что я сделаю с тобой, не опасаясь последствий для себя. Уже представляешь?
  - Если ты так тряслась над своим Фарреном, то что же позволила ему пригласить меня?
  - Он сделал это без моей на то воли. Фаррен обезумел, получив твое письмо с новостью об Элли. Каждый день, ожидая тебя, он только и говорил, что об Элли, точно бредил! Я до последнего надеялась, что он будет относиться к тебе по-другому. Но когда ты приехала, и я увидела тебя, я поняла, как призрачна моя надежда. Потом я надеялась, что до тебя дойдет и ты уйдешь. И ты ушла, но он вернул тебя. А я оказалась слишком наивной, и продолжила надеяться. На этот раз я надеялась, что смогу повлиять на Фаррена через тебя; думала, ты сможешь уговорить его заметить в конце концов, что у него есть жена. Но и это не сбылось. И все же, меня не покидала надежда. Надежда, что увидев, как из-за тебя уходит сначала его сын, потом ты помогаешь бежать его любимой дочери, он разочаруется в тебе.
  - Ради этого ты заковала в кандалы собственную дочь?
  - О, не смотри так на меня. Фелиция все равно собиралась сбежать, я лишь воспользовалась этим обстоятельством. Я уговорила Фаррена это сделать, чтобы вызвать твою жалость к Фелиции. Жаль, что все было зря. Фаррен предпочел винить меня. Тогда мне стало ясно: единственный выход - уничтожить тебя.
  Лицо Мэгги исказилось болью, деланная невозмутимость ей отказала. Она продолжила в гневе.
  - Нужно было убить тебя еще в тот момент, когда я увидела, как ты похожа на нее. Такая же дура! - Мэгги перешла на крик. - Слепая дура, неужели ты не видела, как он смотрит на тебя?!
  - Мэгги, клянусь, я даже не догадывалась. Я и помыслить не могла, что такое вообще может быть с его стороны! Иначе ничто - даже желание узнать маму - не удержало бы меня рядом.
  Мэгги словно не слышала моих слов.
  - О-хо-хо, - она собиралась глотнуть кофе, но ее губы застыли над чашкой, - Элли тоже не сразу заметила. Я помню ту весну, когда Фаррен вернулся из Китая. Элли еще училась в этой вашей проклятой школе. Впервые я увидела его, когда министерские посланники разрушили Крепость. Это случилось вечером. Народ долго оплакивал руины, и лишь спустя много часов все разошлись. Но не Фаррен. Он остался стоять в стороне, под парковым дубом. Такой же высокий, такой же красивый, такой мощный и неотступный, как тот самый дуб. Я влюбилась в него, и поклялась, что добьюсь его любой ценой.
  В городе ходили слухи, что Форестеры лишились поместья. Я пришла в Олдгейтс предложить свою помощь. Салема была заплаканной и зачахшей, а Фаррен... Фаррен оставался непроницаем для саможалости, незыблем, точно камень. Он отказался от моей помощи, мы пошли в сад и проговорили несколько часов. Я почувствовала, что мое присутствие и есть помощь, в которой он нуждается. Да, я была нужна ему. Всегда, хоть он так этого и не понял. С того дня мы виделись каждый день. Я все больше влюблялась, и думала, что он тоже.
  Но потом приехала Элизабет. Фаррен впервые ее увидел - из Англии он уехал еще до ее рождения. Ей было уже пятнадцать. Фаррен был моим солнцем, Элли его затмила. Каждую минуту он говорил о ней, и наблюдал за ней, все наши разговоры сводились к Элли. Элли! Элли! Только она. Он был одержим. Мне он сказал, что мы просто друзья. Он сам так и сказал. Мне не осталось ничего, кроме как зацепиться за эту идею и стать ему другом. Стать и ее другом. Я думала, это поможет мне найти в них зацепки, ухватиться и обратить друг против друга. Но Элли почти не разговаривала со мной. Да она вообще разговаривать не умела! Что он нашел в ней? Двух слов не свяжет, таланта меньше, чем в тупом башмаке, безразличная ко всему и всем, только и знала, что сидеть на своем балконе под крышей и смотреть на все свысока. И еще читать целыми днями свои книжонки. Скучная, глупая... Но в его глазах, она была совершенством. Все преображалось в его глазах, пока он не начал видеть то, чего нет.
  Поначалу Элли избегала его, как, впрочем, и всех остальных. Но он был настойчив. Как-то раз, Фаррен и Салема не поладили, что бывало часто. Фаррен ходил мрачнее тучи. Меня он прогнал, но она, как он потом рассказал, пришла к нему. Видно ей стало жаль его. Идиотка. Не знаю, что между ними произошло, но с того дня он не давал ей проходу. Она стала прибегать ко мне поплакаться. Именно поплакаться, при этом она редко что-то объясняла. Каждый день Фаррен ждал пока она выйдет из комнаты, она старалась выходить только когда его нет дома. А когда возвращалась, он уже ждал ее, спрятавшись в комнате. Поэтому она расширила окно, в надежде, что если его будет видно с улицы, он перестанет приходить, но ему было наплевать. Потом она сделала прозрачным шкаф, убрала ножки кровати, чтобы ему негде было спрятаться и входила в комнату лишь проверив, что его там нет. И так же как ты, дура, продолжала жить в доме.
  - А ты не думала, что ей просто не было куда пойти?! - я закричала.
  - О, ну как-то раз она додумалась пойти и рассказать все старому художнику. Нашла кому рассказывать! Старый болван вне себя налетел на Фаррена. Не знаю, на что он надеялся, но Фаррен в тот же день прочистил ему память. О! Совсем забыла, Элли просилась пожить у меня, но у меня был проблемный отец. У всех свои трудности в жизни.
  - Трудности? - я ударила кулаком в невидимую стену предо мной. Слезы опять полились, слезы ярости, я будто тонула в них, задыхаясь. - Трудности, говоришь? К Элизабет приставал родной брат! Всем вокруг было начхать на нее! Она была Фаррену сестрой. Сестра! Кто-нибудь вообще понимает, что значит это слово?!
  - Сколько же от тебя шуму, - вздохнула Мэгги и звучно хлебнула кофе.
  В бессилии и невыносимом отвращении я зарыдала. Носом опять хлынула кровь.
  - Не убивайся ты так, - сказала Мэгги, - все уже давно закончилось.
  Она замолчала, я не видела ее лица. Казалось, если я подниму на нее взгляд - меня просто вырвет.
  - А знаешь, - заговорила Мэгги, - к Элли я не испытывала ненависть. Она была лучше тебя. Красивее, может, немного глупее и бездарнее, но она никому не причиняла зла, в отличии от тебя. Я не желала ей смерти. Даже жаль, что она так закончила. Наложить на себя руки, при маленькой дочери... - Мэгги поцокала языком. - Впрочем, я же говорила, что ей было наплевать на всех и на...
  - Постой, откуда ты знаешь? - я растерла слезы и заставила себя посмотреть на нее. - Я не рассказывала этого.
  Мэгги обнажила зубы в эйфорической улыбке.
  - Ну, не ты одна об этом знала. Хоть ты и умалчиваешь о нем с завидным упорством, но у тебя был отец. Константин писал мне еще долгое время после побега Элли. Кстати, как он? Плохо, я думаю, раз ты смогла вырваться сюда. У, ты побледнела? А я думала, бледнее уже некуда, - она опять так же улыбнулась. - Когда Элли перебралась к Картмору, чем даже удивила меня, я думала, Фаррен успокоится. Уж тут он точно был бессилен: против Картмора и опытный волшебник не пошел бы, куда там браться инжену.
  - Что? - только это я и смогла вымолвить.
  - Ты и этого не заметила? О, Анна. Теперь я верю, что ты не замечала симпатию Фаррена, - она замолчала, и с отстраненным взглядом продолжила. - Почему же по-твоему Салема не передала родовую магию сыну? Да уж, все же слепота у вас в роду, - она поджала губы и уставилась в чашку. - Впрочем, они с Салемой тщательно это скрывали.
  - Как ты узнала, что мама с Константином?
  - Мне не надо было узнавать, я сама их познакомила. Как-то летом - нам тогда было по четырнадцать - мы с Элли поехали в международный лагерь для юных волшебников. Стоит уточнить: ехала я туда не подозревая, что Элли тоже там будет. Лагерь тот был - точно не помню - кажется, где-то в Болгарии. Все это было еще до Крепости, и до возвращения Фаррена. Я заметила, что один парень не сводит с Элизабет глаз. Узнав, что мы с одного города, он познакомился сначала со мной. Все разузнал о ней и просил познакомить. Мне он не понравился, было в нем что-то скользкое, что-то... Ну, не важно. Через пару дней выяснилось, что он избил какого-то парня и исчез.
  Через три года, когда Элли была уже с Картмором, я опять была в этом лагере, и опять встретила Константина. Оказалось, он не забыл Элли. Он все расспрашивал, но узнав, что она живет с могущественным волшебником расстроился, еще помню набросился на меня, будто я виновата в этом. Потом ночью он проник в мой разум и сказал записать его адрес. Я отказалась. Тогда он наслал на меня ужасный кошмар и все же заставил адрес записать. Сказал, чтобы я сообщила ему, если Элли окажется доступной.
  Мэгги ухмыльнулась, глядя в чашку.
  - Кто бы мог подумать, что этот адрес так мне пригодится. Узнав о намерении Фаррена продолжить борьбу за Элизабет, я подумывала, а не убить ли ее? Лучше бы так и сделала. Тогда все те ребята из класса остались бы живы. Но по какой-то нелепой случайности, хоть Фаррен и хороший химик, все же по его ошибке порошок сработал обратно замыслу: стены уцелели, люди погибли. Все, кроме Картмора и Элли.
  В тот день Элли прибежала ко мне. У нее был шок. Бледная как стена она тараторила о случившемся. Никогда не видела, чтобы она столько трепалась. Оказалось, сразу после взрыва, Элизабет ненадолго потеряла сознание. Она утверждала, что Картмор жив, говорила, что спасла его. Она не могла понять почему он сбежал, почему он ее бросил. Элли боялась, что Фаррен продолжит ее преследовать. Я предложила ей помощь. Спрятала ее на чердаке. Мой папаша был в запое, туда в таком состоянии он не добрался бы, так что на несколько дней я смогла предоставить Элизабет кров.
  Тем же вечером я написала Константину. Ответ пришел через три дня, он пообещал за ней приехать. Красноречиво он обещал пробраться тайком в город и так же тайком помочь ей сбежать. Я рассказала об этом Элли. Она не помнила его по лагерю, я расписала его в наилучшем свете. К моему ужасу, она решила, что Константин поможет ей выбраться из города, и тогда она будет искать своего Картмора. Но мне нужно было от нее избавиться раз и навсегда. Не просто было убедить Элли в том, что Картмор бросил ее, что она ничего для него не значит, и что нет смысла искать его. Но, кажется, она поверила. В любом случае, когда явился Константин - уж не знаю, как ему удалось проникнуть в Клаудфорд - она ушла с ним. И всем было хорошо. Пока не объявилась ты.
  - Хорошо? - прошептала я. - Ты... Мэгги, он вмуровывал ее в стены, неделями морил голодом, заставлял без передышки часами бегать по хвойному лесу босиком, а когда она умерла, он замучил своего сына до смерти, он хотел убить меня...
  - Ты меня обвиняешь, что ли? Элизабет могла уйти от него в любой момент.
  - Не могла! И ты прекрасно это знаешь! Ты только что сама сказала, что избавилась от Элли раз и на всегда. Ты хорошо представляла с кем она идет. Ты осознанно столкнула ее в пропасть... Ты... Ты... Я думала, Константин чудовище, но теперь вижу, что ты хуже. Ты хуже чудовища!
  Мэгги подскочила и плеснула мне в лицо остатки кофе. Оказалось, куб не пропускает только изнутри. Я вытерла лицо рукой.
  - Не смей судить меня! - голос Мэгги сорвался. - Не одной тебе не посчастливилось с отцом. У меня был всего один шанс на счастье, но ты забрала его у меня.
  Лицо Мэгги стало бордовым. Теперь задыхалась она.
  - Ради своего шанса ты погубила жизнь девушки, которая доверяла тебе.
  - У меня было такое право, - выдавила она сквозь сжатую челюсть. - Кроме Фаррена у меня ничего не было, моя жизнь была раздавленной от начала. Разве я заслужила это? Чем Элли была лучше? А у нее было все...
  - Так это дало тебе право? Правда так думаешь? Мэгги, на моих глазах сумасшедший убивал людей, мучил меня, и мне пришлось пожертвовать всем, чтобы его остановить. Но все это не повод отыгрываться на чужих жизнях. После смерти Константина, я отправилась на помощь другим, кто страдал так же, как я. И - ты не поверишь - это принесло мне невероятное облегчение. Право? У тебя не было права уничтожать Элизабет.
  Видно, мои слова попали в ее болевую точку, ту самую точку, где когда-то была совесть. Мэгги тряслась с пеной у рта. Я отвернулась от этой жалкой картины.
  Мой взгляд случайно упал на зеркало. Мэгги была слишком охвачена своими воспоминаниями, чтобы заметить, что зеркало приоткрыто. Уже знакомый мне лейтенант следил за нами, выставив запястье вверх - браслет наготове. Мы встретились взглядами, я поняла, что нужно делать.
  К этому моменту Мэгги тоже занесла запястье. Вокруг ее браслета вращалось бледно-розовое кольцо, а внутри кольца виднелась черная полоска. Из уроков Салемы я знала, что всего несколько заклятий могут так формироваться, и все они несут неизбежную смерть.
  - Мэгги, это ты натравила на меня бабочку дамаци?
  - По-твоему, это мог сделать Фаррен? Он держал ее, как домашнее животное. Конечно я.
  - Ты так хочешь моей смерти? - тихо спросила я.
  - Нет. Не смерти. Но, к сожалению, ничего худшего я не могу тебе причинить, - Мэгги замахнулась рукой, и тут же ее окутали белые тонкие нити.
  А дальше - все как будто утонуло в серой грязной вате. Голос лейтенанта обращенный к Мэгги, полицейские убирающие невидимый куб вокруг меня, слова, формальности, чувства, время - бесформенная бессмысленная грязная вата; она заволокла мой слух и зрение, проникла внутрь и вот, уже и я бессмысленная серая мякоть. С моих плеч снято бремя, но не способная ощутить облегчение, смертельно уставшая душа застыла среди течения секунд.
  Но что это? Что это рассекает ватный мир? Какая-то точка стремится ко мне сквозь труху... Холодный, острый, ранящий звук вонзает жало в мой слух. Всего три слова: "убийство Салемы Форестер".
  Я встрепенулась и поискала взглядом источник, извергнувший эти слова.
  Убийство Салемы Форестер.
  Посреди суеты и формальностей продолжал звучать голос лейтенанта, но в мире, где была только я и Мэгги, она повернулась ко мне и тихо произнесла.
  - Это жало тебе никогда не вытащить, наследница.
  
  
  
  
  

  СТЕБЕЛЕК

  
  Поезд расчерчивал засушливую пустошь, соединяя прямой линией самую обособленную точку Великобритании с самим ее сердцем. Я возвращалась в Лондон.
  Последние несколько недель я провела в доме Сиф, точнее, в ее новом доме. Она вернулась в тот день, когда арестовали Мэгги. Оказалось, они с Юэлом поженились, а их поездка была романтическим путешествием. На мой вопрос, почему же она мне ничего не рассказала, Сиф ответила, что впервые в жизни у нее появилось нечто настоящее, и ей казалось, что стоит рассказать об этом и хотя бы капля непонимания прольется на ее чувства, она ощутит невыносимую боль и больше никому никогда не сможет открыться.
  Услышав ее ответ, я думала уже не о Сиф. Предо мною ясно предстал образ другой девушки, чье сердце было разбито именно так, когда Фаррен неверно истолковал ее привязанность. Нежная, хрупкая душа Элизабет не вынесла бы этого еще раз, ей нужно было больше времени, чтобы окрепнуть, возможно, много лет, но ей не дали этого времени. Никто в ее окружении не мог даже представить, какое смятение жило в юной девушке, но худшее - никто и не пытался.
  Сиф и Клаус помогли мне пережить оставшиеся несколько недель лета, каждый день заполняя своим счастьем вакуум внутри меня.
  Клаус Юэл оказался разумным, отзывчивым человеком, хоть и скучноватым, на мой взгляд. Он рассказал, что в ту ночь, когда забрали Фаррена, через пару часов лейтенант Келли захотел проверить все ли у меня в порядке и, получив разрешение от Юэла, воспользовался зеркалом. Так он и услышал большую часть нашего с Мэгги разговора, и запротоколировал ее признания (после суда лейтенант заходил в дом Юэлов навестить меня, но я просила сказать, что меня нет дома; он, кажется, не поверил и больше не приходил).
  Еще оказалось, что Форестеры попали под подозрение в убийстве, но они и не догадывались, что против них уже ведется расследование. В теле Салемы был обнаружен яд дамаци. Оставалось выяснить: Фаррен или Мэгги. Дело в том, что двадцать два года назад, когда Фаррен ввез несколько дамаци в Клаудфорд, считалось, что обнаружить яд этого насекомого в крови человека невозможно: если яд попадал в человека вместе с приемом пищи, то ни одно заклинание этого не проявило бы. За все это время магическая наука продвинулась вперед, и новые техники сделали такое обнаружение возможным. Но Мэгги не знала.
  Я долго думала о Салеме. О ее политике невмешательства, о том, какую роль эта политика сыграла в жизни Элизабет, и в конечном счете - в моей. Я пришла к удивительному выводу о взаимосвязи между людьми, о невидимой сети, состоящей из слов и поступков, которая соединяет всех. История Салемы еще долго будет темой моих размышлений. Как бы ни было, я чувствую скорбь, осознавая, что Салемы больше нет.
  Что касается Моргана Картмора, Юэл сказал, что суд оправдал его. Но пока Хидден-Хилл не возвышается ни на одном из холмов Клаудфорда. Я думала, не сходить ли к нему, но так и не нашла в себе ни сил, ни желания для этого. Впрочем, меня ни на минуту не покидает навязчивая уверенность, что по моему желанию или без него, наши пути еще пересекутся.
  Замкнутый круг разорвался: я больше не возвращалась в дом Форестеров. Нужно отметить, что до самого дня моего отъезда я вообще не выходила из дому Сиф (за исключением выхода в суд). И только в этот жаркий августовский день, выйдя на раскаленную солнцем светло-серую улицу, я обнаружила, что от обиды, поразившей меня в свете всех тех мрачных событий, случившихся в этом городе, не осталось и следа. Возможно даже, когда-нибудь я еще захочу вернуться в Клаудфорд.
  Я разгладила рукой складки зеленого платья - ткань летом стала гладкой и прохладной, как и обещал продавец - и взглянула на покрытые вереском луга. Пейзаж за окном так сильно изменился с момента моей весенней поездки, что казалось, я еду здесь впервые.
  Из Клаудфорда я выехала заранее, мне предстояло провести несколько дней в Лондоне, я не хотела ехать сразу в школу. Возможно, непродолжительная смена обстановки поможет мне окончательно восстановиться после всего. Возможно.
  Дверь вагона распахнулась, и до боли знакомый звук оторвал меня от вида вересковых полей: ко мне приближалась тележка со сладостями - та самая, которую мне так часто доводилось видеть в школьном экспрессе, а вот в этом поезде она стала для меня настоящим сюрпризом.
  - Не желаете чего-нибудь сладенького, мисс? - с добродушной улыбкой спросила продавщица.
  Эта пожилая дама казалась такой дружелюбной, что я посчитала просто необходимым пожелать чего-нибудь сладенького. Вид ее товаров волной накатил на меня приятные воспоминания о многократных поездках в школу.
  Я осмотрела знакомые конфеты, шоколадки, леденцы, печенья и многое другое, что казалось уже совсем привычным и простым.
  Улыбнувшись своей мысли, я спросила.
  - А нет ли у вас чего-то особенного, необычного?
  - О, разумеется, - довольно сказала старушка, и вытащила из подставки невзрачный кругленький леденец.
  - Новинка! - гордо заявила она. - Не просто сладость, а находка перед экзаменом! Улучшает память, успокаивает нервы, к тому же вкус приятный - не пожалеете.
  Я купила несколько таких чудо-леденцов.
  Тележка погромыхала дальше по вагону, я распечатала леденец и заложила его за щеку.
  Толи однообразный вид за окном, толи духота в вагоне, толи монотонный звук стучащих колес, или все это вместе повлияло на меня самым снотворным образом. Мои веки стали склеиваться, звуки затихать, цвета дивным образом преображаться...
  
  И я вижу луну.
  Слабый сквозняк сквозь щели между квадратными оконными стеклами колышет светлую шторку. Ночь глубока. Мне давно пора спать, но я никак не усну.
  Луна особенно большая этим вечером, моему детскому уму она кажется чудом, пусть даже и холодным, и далеким. Но если там далеко, даже среди такого холода и мрака могут быть чудеса, как вот эта большая луна, значит, и здесь, в более теплом, но не менее мрачном месте, однажды может свершиться чудо.
  Я перевожу взгляд на маму. И действительно вижу чудо - ее улыбку. Так редко она улыбается!.. Наверное, луна для того и приблизилась, сошла со своего холодного трона, чтобы лучше осветить эту улыбку.
  Но потом происходит чудо большее: мама говорит.
  - Ты так похожа на меня...
  Она замолчала, но ее голос еще звучит во мне. Как чистая вода, что омывает мои свежие шрамы, смывает страх и привносит красоту во все, что ее лишено.
  Так бывает всегда, я собираю мамины слова, как драгоценные камни. И драгоценные, и редкие. Почему же голос ее звучит так редко? Каждый раз заговорив, она делает паузы перед каждым словом, словно ища более точный смысл, что в полноте передаст глубину ее чувств. Иногда, не найдя такого слова, она становится грустной и умолкает. Но если это удается, живыми красками рисуются ее чувства во мне, ее мысли оживают в моем разуме, и два существа приходят в единство. Она понята. Тогда я вижу ее радость. Только тогда я и вижу в ней радость.
  Даже отцовские пытки не омрачат ее больше, нежели то, если я не пойму ее. Брат еще слишком мал, а с отцом она не говорит никогда. Я же собираю ее сокровища, ловлю, как волшебных мотыльков, учусь понимать точно, и как она, вглядываюсь в глубину, ищу подлинное, ищу настоящее.
  Но что-то сейчас в ее словах от меня спряталось. Она говорит, я похожа на нее, но в безмерно любящем взгляде - грусть. От чего же? Мне никак не понять...
  Вот, она гладит мои волосы, поправляет подушку, укутывает одеялом. В ее больших синих глазах так много глубины, так много чувств, неизведанных тайн, нерассказанных сказок, не переданной любви, жизни, что рвется на волю; ее глаза похожи на мир, большие синие планеты, бескрайние, никогда не иссыхающие океаны, бурные реки, тихие ручьи, неисследованные земли, диковинные, не понятые всем остальным миром страны; нет ничего прекраснее ее глаз, и даже сама луна, будь она хоть в десять раз больше, не сможет сравниться с ней; сама жизнь, сама весна, и будто небо в бурю... Мама опечалилась, но разве может быть что-то печальное в том, что я похожа на нее?
  - Когда я вырасту, я хочу быть как ты, - говорю я и ловлю ручонкой ее черный длинный локон.
  Ее взгляд замирает, потом беспокойно пробегает по моим чертам, падает на занавеску, потом дальше - к небу, туда, где далекая луна выплывает к ней в своем холодном величии. Теперь ее взгляд где-то там, в плену у холодного и величественного, давно покинутого ею царства.
  - Нет, нет, - вдруг говорит мама. - Ты не должна быть, как я. Нет, нет.
  Встревоженный, как испуганная птичка, голос касается моей души, звучит сотнями оттенков, передавая больше, чем сами слова. И я внимаю пролившемуся дождю, внимаю музыке.
  - Ты не должна. Я заслужила такую жизнь, Анна. Но ты вырвешься. Я чувствую, ты не такая. Ты сможешь...
  Ее взгляд застывает, словно там на небе ей привиделось нечто, что согревает ее лицо теплом, как бывает при встрече с тем, кто дорог. Кого же она встретила там? Она словно тянется к нему всей душей. Но разве можно дотянуться к небу? Нет. Она это знает, и оттого нечто трагическое в ее взгляде.
  Она начинает говорить, тихо и бархатно, слова ее - морская мощь и плавные изгибы волн.
  - Когда-то, в лунном царстве, давным-давно был славный план. Чудесный, просчитанный до мелочей, красивый план. План тот касался одного стебелька, маленького стебелька с еще не распустившимся бутоном. По плану, цветок должен был расцвести, и затем, быть преподнесенным одному человеку... по имени Солнце. Солнце - потому что без его лучей не мог расцвети цветок. Этот цветок, Анна, был предназначен ему, это было написано на его листиках, на его маленьком сердечке. И стебелек ждал своего часа, чтобы, придя в полноту, стать достойным подарком. Но подул злой ветер, и вырвал зеленый стебелек с корнем, и бросил к порогу Солнца, как ничтожный сорняк. Солнце приняло стебелек, но не из любви, а из жалости, по своей доброте. А стебелек, который должен был расцвести в свое время, так и не набрался сил, чтобы вступить в цвет. Он так и не стал цветущей розой. Всего лишь зеленый колючий стебель...
  Она вдохнула воздуха, как перед громким криком, буйным протестом, звуком, который не знает в полете преград, звуком свободы и легкости... Но лишь закрыла глаза, спрятав синий взор под покровом ресниц. И сочтя себя недостойной звука свободного и буйного, продолжила взволнованно и тихо.
  - Я бросила его, предала... Нет, нет. Не будь как я, Анна... Все обвинили его, но это не он виновен. Я чувствовала - это не он. Нужно было искать его, нужно было найти его. А я сбежала, поверила лжи, я боялась...
  Дождем проливаются ее слезы, и волна за волной льются слова.
  - Ты должна... Анна, будь смелой! Ты должна быть смелой. Преодолей свой страх... Я чувствую, мне уже не вернуться. Но ты вернешься. Ты сможешь...
  Ее волны отрывают меня от берега, поднимают в своей силе к небесам, а затем повергают на дно, под тяжесть воды, под тяжесть еще непонятого смысла.
  - Найди его, Анна. Я не смогла, но ты найди его... Скажи ему. Я не смогла, но ты скажи ему...
  - Что сказать, мама?
  - Скажи, как сильно я его любила.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"