Аннотация: Повесть напечатана в журнале "Московский Парнас", Љ 2, 2008/ Казалось бы, что такое особенное может случиться на морском берегу? Жизнь может резко измениться.
Ирина Кедрова
ЛЮБОВЬ НА МОРСКОМ БЕРЕГУ
Солнце шпарило, словно вознамерилось сжечь все живое на земле.
Несколько дней лил дождь, а неукротимый ветер гнал морские волны к берегу. "Три дня, - успокаивали местные жители. Через три дня шторм прекратится. Или через шесть. У нас всегда так: штормит либо три, либо шесть, либо девять дней. Потом погода наладится...".
Перспективка малоприятная для тех, кто вырвался к морю на пару недель. Год тянешь рутинную жизнь, копишь деньги на отдых. Мечтаешь: окунешься в морские тепло-соленые волны, -и прочь вся тягомотина. Наступит яркая жизнь, с радостно-желтым солнцем, с солоноватым привкусом воды, с зеленой травой, и, конечно, с любовным приключением. Он влюбился, каждый вечер с нетерпением ждет встречи и ведет тебя в местный ресторанчик, обуянный сумасшедшей музыкой и нервно-дергающейся пляской. А потом? Про потом можно не думать.
Или нет! Он везет тебя на тихое, безлюдное побережье, где слышны тихие всплески волн и никого не видно. Только вы: ты, он и внезапно родившаяся любовь. Вы лезете в горы, уплываете в морские дали, слушаете пенье птиц, наслаждаетесь восточными сладостями и запиваете терпким вином охватившую вас страсть.
Ах, мечты-мечты! Чем закончится любовное приключение, в голову не приходит. Греет надежда: оно не закончится, оно изменит всю твою жизнь.
...Неделю назад поселилась Рика в уютном деревянном домике. В соседней комнате разместилась подруга. Вырвались на юг женщины, судьбою бабьей обделенные в полной мере. Лера, правда, в свои тридцать три и замужем побывала, и дитя родила. Дитя несколько дней пожило, да предпочло убраться в иной мир. С кровью там что-то не в порядке оказалось. С того трагичного события Лера не смогла не то, что жить с мужем, видеть его не могла. Разбежались, только новый вариант семейной жизни подруге не представился. Так она в отделении гинекологии и пребывает, искренне радуясь счастливым пациенткам, окруженным в ожидании наследников мужниной заботой, и печалуясь неудачницам, вынужденным без надежной опоры класть себя под нож. Лера все еще надеется отыскать судьбу. Только найдешь ли ее в гинекологическом отделении?
Рика корпит в терапевтическом, карточки перебирает, старенькому врачу то и дело указывает, что разговоры с пациентами - устаревший и малоэффективный способ лечения. Длинные очереди возбуждают больных и здоровых к бесконечным ссорам и к яростной борьбе за проникновение в медицинскую святыню - врачебный кабинет. Прорвется неуемная бабуля и начнет про болезни рассказывать: и кости ломит, и голова гудит, и в ушах шумит. Врач ее слушает, кивает, вопросы задает: "И часто вы гуляете, милочка?", "И что вы кушаете, душечка?". Какая разница, что бабуля кушает и часто ли гуляет? Разве лекарствами старость, тянущую в землю, вылечишь? Пора уж и самому терапевту на пенсию - собственные косточки лечить, да работать на участке некому. Удачливые врачи разбежались по коммерческим клиникам, принимают в час одного-двух клиентов, пациентами их и не зовут. У клиентов этих оттопырены карманы от дензнаков. Поскольку богатенькие папы Карлы страшно боятся заболеть, умереть, силы мужской лишиться, дензнаки плавно перетекают во врачебный халат.
Рика тоже решила перебраться в такую клинику, только подхода к ней еще не нашла. Был у нее полудруг из удачливых медиков. Почему полу? Потому что делил себя между нею и женой, оставить которую ему совесть не позволяла. Семь лет миловались в будничной жизни, а в праздничной Рика пребывала одна. Даже к подругам не пойдешь. Их заботы - мужья да дети - не пробуждают в ней радости жизни. А Лера? Тоскливо в праздник одни и те же проблемы мусолить, да и общая работа не дает подругам соскучиться. Праздники для Рики - время накопления энергетики и приведения в должный порядок своего образа. Упражнения, которыми некогда заниматься в обычные дни, корректируют фигуру. Отправилась бы в фитнес, теперь это модно, да денег не скопила. Маски и массаж придают коже свежесть и приятную на глаз бархатистость. Руки тоже следует в порядок привести: руки медсестры должны быть сильными и уверенными, а прикосновения - мягкими и добрыми. Волосы тоже требуют серьезного ухода...
Рассматривает Рика себя в зеркало, наводит ревизию. Молода. Глаза карие. Широко раскрыты в мир и смотрят с надеждой. Грудь высокая - есть, за что мужику подержаться. Бедра - округлые, начинаются с тонкой талии и плавно переходят в стройные ноги. Животик... надо бы увеличить число наклонов, пока живот не выпер, как у старых баб.
Тщательный осмотр убеждает: рано списывать себя с поля битвы за счастье.
Словом, в праздники делала Рика из себя красавицу. А с полудругом решительно рассталась: уехала на море в надежде найти бабью долю. Глядишь, какой-нибудь искатель красивой половинки тоже на юг выберется. Может, неженатым окажется, что значительно облегчит жизнь обоим.
...Пережили подруги трехдневный шторм, отсиделись в домике недалеко от дороги, по которой то и дело слоняются местные "шестерки" и "семерки". Владельцы этих трудяг-доходяг предлагают любителям приморского отдыха увезти их в город. Там - рынок с красными помидорами и ароматными персиками. Там содружество узких и широких улиц. Поднимаются в гору и извиваются узкие улочки, с небольшими деревянными домами, укрывшимися за высокими заборами. В центре города - широкие улицы с кирпичными домами, похожими на корабли, остановившиеся у причала. Там, наконец, главная городская достопримечательность - порт, раскинувшийся в заливе, укрытом с трех сторон высокими горами. Резкие звуки автомобилей, протяжные и басовитые гудки кораблей, скрежет металла, невесть откуда взявшегося, проникают в городской воздух вместе с солоноватым привкусом и создают таинственное очарование жизни у моря.
Когда дождь прекращал поливать землю, подруги на пляж заглядывали: вдруг волны успокоятся. По рыночку местному бродили: браслеты ракушечные прикупить, друзьям и приятелям подарки подешевле найти.
Линия прилавков долго тянется вдоль дороги. Через дорогу - море. Там голубо-серое пространство упирается в небо. Далеко-далеко виднеются корабли, выстроившиеся полукругом, словно охранники побережья от морских чудовищ. Какие чудовища? Здесь и акулы не водятся! Разве что кусачие медузы с синими разводьями портят радость пребывания в море?
Но сейчас ни медуз, ни тепло-прохладной соленой воды, обволакивающей тело. Мчатся издали высокие и сильные волны, такие, что у берега с ног сбивают, в воде захлестывают и переворачивают. В море не войдешь, и близко с ним стоять обидно: вот она - морская стихия, не желающая пускать в себя людей. И потому люди бродят по пристани, с тоской ожидая окончания погодных капризов.
В такие дни торговцы с особой надеждой смотрят на покупателей и настойчиво зазывают их: вдруг купят что-нибудь. Иной работы местным жителям нет, как приезжих обслуживать: торговаться с ними за небольшими прилавками, угощать вином и пивом в маленьких магазинчиках и барах, разносить по пляжу пирожки, рыбешку и сладости, перевозить отдыхающих в город да обратно.
Еще одно занятие захватило Рику безмерно. Отыскала в соседнем санатории массажиста - высокого жилистого мужика лет сорока. То, что надо: разведенный, жену забывший, симпатичный, контактный, и дело свое массажное знает. Рика к нему пришла промассировать спину, чтобы не закостенела в ненавистных солях, портящих жизнь любой женщине, спешащей в возраст. Нет у Рики болей, которыми обычно страдают после сорока. Но зачем ждать?
Ходит женщина на массаж. Надевает широкую полупрозрачную юбку, сквозь которую просматриваются стройные ноги, топик с глубоким вырезом, плавно переходящим в упругую грудь, которая странным образом умудряется из выреза не выскакивать. Во время движения топик, не доходящий до пояса юбки, открывает заманчивую розовую кожу живота. Потому Рика предпочитает, чтобы Иван, так зовут массажиста, встречал ее у входа в медицинский корпус. Идет она ему навстречу по широкому двору, одетая так, будто и не одета вовсе. На голове соломенная шляпа, скрывающая лицо от солнечных лучей, когда те из-за туч выглядывают, а от людей - глаза, в которых светится неизбывная надежда на счастье.
Встретившись, массажист и женщина поднимаются по лестнице: она - впереди, плавно покачивая бедрами, спиной чувствуя горячий мужской взгляд. "Как отдыхается?" - "Ничего", "Как настроение?" - "Нормально".
Слышится Рике в этих вопросах интерес массажиста к ней, но не сильный, так, профессиональный.
В кабинете она обнажается до пояса. Оголилась бы и больше, только для массажа спины этого не требуется. В ней нет стыда. Просто потому что она - молодая женщина, знающая себе цену, доставляющая радость своей красотой мужской половине человечества. К тому же еще в училище усвоила: мужчины и женщины - суть человеки, и ничего стыдного-постыдного в наготе нет. Есть нагота, которую лучше бы не демонстрировать. А есть нагота, которую не грех показать. У нее такая, которой можно гордиться.
Рика садится на стул, опирается руками и грудью на массажный стол, и начинается колдовство сильных рук над ее телом под тихую музыку и веселый стрекот птиц, доносящихся из окна. Пальцы массажиста чуть касаются кожи, отчего та, встрепенувшись, тянется к мужским рукам. Пальцы сильно вдавливаются в спину, пробираясь по косточкам и мышцам. Спешат они от талии к шее, от позвоночника к ребрам, перебирают каждый позвонок и каждое ребрышко. Затем в ход идут ладони и кулаки, и вот уже в спине возникает тепло, кожа горит от щипков, и успокаивается лишь от плавного и легкого поглаживания. Ох, это поглаживание! Оно вводит Рику в состояние жгучего желания мужского тела. Только массаж завершается. Музыка отключается. Низкий голос Ивана сообщает "Вот и все". "Спасибо", - выскакивает слово изнутри Рики. Тоже мне, вежливая дура! Развернись, глянь одурманено на мужика, еще не скрывшегося за ширмой, протяни к нему руку. И он ответит! Обязательно ответит! Но что-то удерживает ее.
Договорившись о следующем сеансе, она медленно спускается по лестнице, пересекает двор, все также покачивая бедрами, в надежде, что массажист смотрит ей вслед, и в этот раз не выдержит, догонит, предложит всего себя. Услышит она, наконец, долгожданные слова.
К пятому сеансу узнала, что в Москве у него живет подружка: два года назад пришла на массаж и влезла в сердце. Теперь летом к нему приезжает, а зимой, когда сезон завершен, он перебирается туда: и подзаработать, и страсть утолить. Впрочем, массажист утолить эту страсть может и без Москвы. В его осторожном рассказе чувствуется: подружка, влезшая в сердце, не окончательно там обосновалась. Может, замужняя? Бабы любят от мужа на пару недель сбежать, нервишки пощекотать, и обратно к семейному очагу вернуться. А может, массажист не спешит влезать в новую петлю? Свобода ему дороже? Предстоит выяснить, насколько дороже, и не захочет ли он со свободой расстаться ради молодой и красивой женщины, приехавшей сюда на поиски удачи. Впрочем, следует обдумать, что с ним потом делать. Не с собою же вести? Но об этом думать станет, коли дело сладится. Ей можно и сюда за судьбой перебраться.
Массажист - не единственный мужик на побережье. Рика на пляжном лежаке не просто лежит-загорает, она наблюдает. Видит отцов семейства, рядом с которыми жены, зыркающие с ненавистью на молоденьких дурочек и акулистых баб, помоложе их возрастом. В расчет сей контингент не берет. Что время терять? Видит и молодых жеребцов, гордящихся миссией спасителей одиноких бабочек от тоски, и их тоже вычеркивает из поля зрения. Для таковых есть дуры, жизни не знающие. Вот компания раскованных мужиков: пиво пьют, воблой закусывают, гогочут, шутки тупые, какие и слушать противно, вокруг себя разбрасывают, да поглядывают, выискивают добровольниц, желающих скрасить их вечерне-ночное время. Эти не подойдут: все, как один, в назначенный срок домой умчатся, судя по разговору - в нефтяной Сургут. Вот двое поддатых приятелей в упор ее разглядывают. Козлы! С пьющими она ни за что не свяжется. Ее в юности пьющий отец достал. Как напьется, - а делал он это с регулярностью в три дня, - так учит Рику, как и с кого "жисть делать". Бывший летчик, списанный по здоровью, так и не нашедший себя на земле. В небо смотрел, туда мыслями мчался, туда, надеялась Рика, ушел десять лет назад. Мать горько плакала, оставшись во вдовстве нестарой еще женщиной. Эх, мама! Ты одинока, поскольку больше никого не встретила. И я одинока, поскольку еще не встретила того, кто готов взять меня на руки, и вместе со мной нести на себе все мои тыки-неутыки.
Иной раз появляются на пляже иномарочные владельцы. Всем своим видом они обнаруживают, что находятся в обойме сегодняшней жизни: бизнес имеется, дом - крепость, и в ней упрятаны деньги, жена и дети. Обязательный атрибут пляжного иномарочника - девица, как правило, высокая и стройная, нередко светловолосая и светлоглазая, в купальнике, из которого выглядывают все женские прелести, в обилии украшений: на груди, в ушах и на пальцах, а еще блестящих из пупка, или с кончика языка, или с крылышка носа. Быть игрушкой такого бизнесмена Рика не хочет, как и не хочет оказаться женой, замурованной в доме.
Пресытившись наблюдениями, она идет в море: медленно, давая возможность тем, кто желает, насладиться ее царственной осанкой. Идти по горячей гальке трудно, однако она успокаивает себя тем, что это еще и полезно, поскольку живительные точки стоп массируются природным способом. Ее подружка в тапочках по гальке ходит и в море купается. Зайдет в воду, попрыгает с криком "Ой, хорошо!", манерно выделяя в слове звук "о", метр по воде проскользнет и обратно на берег спешит, уважая больше солнечные ванны. Рика же уплывает далеко от берега, туда, где прозрачная вода не взбудоражена разгоряченными телами, где ощущаются покой и безмятежность. Ложится на спину и наблюдает за неспешным движением облаков. "И в самом деле, хорошо!", - мысленно соглашается она с подружкой. Иной раз к ней приближаются искатели легкой наживы. Да разве женщина, делающая свою жизнь и не боящаяся моря, может стать легкой наживой? Плыви, мальчик, куда плыл, ничего тебе тут не обломится.
Лера, в отличие от Рики, скоро обеспечила себя южно-морским воздыхателем - диск-жокеем одной из баз, предлагавших различные условия отдыха, от полуголодного существования и постоянного пребывания на пляже до фешенебельных номеров с бассейном и сауной в придачу. То ли не слишком требовательной оказалась подружка, то ли удачливой? Теперь ночью и днем отрабатывала свое многолетнее воздержание. Ее избранник по вечерам развлекал ненасытную к танцу молодежь. "Так! - кричал он в микрофон. - Ручки поднимаем! Двигаемся! Двигаемся энергично! С нами зажигательные "Блестящие"! Слушаем музыку! Живей - живей! Бьем в ладоши! Я вас не слышу! Где вы?".
Парни и девушки визжали в ответ, нервно дрыгались и кружились, меняя пары, разлетаясь с той скоростью, с которой мчит с горы бестормозной автомобиль. В конце дискотеки, - так теперь называются заурядные танцульки, - он устало выговаривал: "Прощай, приморец! Прощай до завтра! Завтра будет еще веселей! Последний танец - для наших чаровниц. Белый танец!", - объявлял он, и лилась по базе спокойная музыка, миссия которой заключалась в успокоении молодежи, бурно проведшей день, дорвавшейся в танцевальной энергетике до экстаза и нуждавшейся теперь в тишине, постепенно укрывавшей побережье до утра.
Молодежь рассыпалась по номерам, а Жора, мешковатый мужик в цветной рубахе навыпуск, вел Леру в свои апартаменты - маленький, деревянный домик, загнанный на пригорье. И стонала там Лера, не давая покоя жильцам соседних домиков. Впрочем, соседи занимались тем же. Они вырвались на свободу от унылой зимней спячки, они отрабатывали право жизни у моря, получив ненадолго возможность праздничной жизни, и не желая от этой возможности отказываться ни на один вечер.
Утром подруга появлялась - измученно-уставшая, но счастливая, полная уверенности в том, что отдых удался, и хотя мешковатый Жорик - не предел мечтаний, жизнь ее теперь извернется и откроет новый смысл. До обеда Лера отсыпалась, после обеда готовилась к очередной встряске, на пляж ходила к вечерочку, в Жориной компании, и почти забыла о Рике. Так что та, полностью себе предоставленная, могла делать, что заблагорассудится. Беда состояла в том, что ей ничего не благорассудилось.
На восьмом массаже Иван клюнул. Завершая свое колдовство, он протянул руки чуть дальше ребер и слегка коснулся груди. Он, глупец, не знал, что значит для женщины касание груди. Для нее это сигнал: я жду, я готов к активным действиям. Может, Рика ошиблась, и он отлично знал, что делал?
Как бы там ни было, но это касание сыграло свою роль. Женщина на мгновение сжалась, по телу пронеслись колючие мурашки. Она быстро прижала его руки к своим ребрам, потом, также быстро освободив их из плена, резко развернулась и поднялась со стула. Не совсем красиво поднялась, не до красоты ей, надо ухватить миг, в котором мужчина оказался открытым перед ее напором. Впившись губами в губы массажиста, обхватив его за шею, она потянула на себя. "Только бы не свалиться, - подумала, и тут же скользнула другая мысль, - дура, что делаешь?". Впрочем, что она делала, казалось в тот миг неважным. Иван, прежде контролировавший свои действия, поскольку находился на работе, внезапно расслабился. Что-то заставило его сдаться женской страсти, перед которой удержаться невозможно. Он и сам давно рвался к этому. Тело его рвалось, когда видел стройную клиентку, похожую на птицу, летевшую через двор в его руки. Сердце останавливалось на мгновение, дыхание задерживалось. Но мозг, способный к спокойному разумению, убеждал: "Тебе это надо? Баба развлечется и свалит. А ты работы лишишься". Сейчас же запах женщины одурманил. Гладкая кожа притянула к себе его тело. Пышные волосы, развиваясь, увлекли его руки в движениях, полных одновременно и страсти, и нежности. Грудь, оказавшаяся на мгновение перед глазами, попала ему в руки, и сосками, а также невообразимой мягкостью вжалась в них. Живот женщины принял на себя его живот. А тот самый орган, которым гордится любой мужик, внезапно вошел в потаенную щель.
И уже невозможно остановиться! Хоть директор санатория явись, хоть заведующий лечебным отделением, хоть кто! Радостно скрипел массажный стол, весело диктовала ритм музыка, получившая право, наконец-то, громко проявиться и заглушить собой птичий гомон. Иван царствовал в союзе с женщиной, и она слилась с ним в едином страстном порыве.
День да ночь - сутки прочь! Теперь в Рикиных сутках появилась цель - дождаться окончания работы массажиста, увести его на пустынный берег, где, обнажившись, увлечь в свои чары, а потом, проводив Леру на ночную тусовку, любить и любить его. Иван по началу сопротивлялся, мучаясь обязанностью хранить верность двухлетней связи, но скоро сдался: что случилось, то случилось. Случившееся приятно будоражило кровь, и потому лучше расслабиться и получать удовольствие. И какое удовольствие!
Они, зайдя за скалу, разделяющую дикий и обустроенный берег, долго-долго идут вдоль моря. Осторожно движутся по огромным камням, боясь сорваться и оказаться в воде. Время от времени их путь пролегает по воде под нависшими каменными громадинами. Наконец скала окончательно скрывает от них поселок, и они остаются одни, сами себе да морю предоставленные. Здесь неизведанное дно, чистая вода, рыбешки доверительно подплывают к берегу. Здесь они укрыты от ветра и людских глаз. Узкая полоска камней и крупно-мелкой гальки отделяет море от скалы, которая поднимается высоко в небо. Где-то там наверху выглядывают деревья и кустарники, венчающие собой верхушку скалы. Рика снимает с себя одежду и решительно кидается в прохладные волны. Какое наслаждение плыть, не имея между водой и собственным телом никакой преграды, становясь частью водной стихии! Освобожденной от купальника груди приятно прикосновение воды, живот и ягодицы ощущают легкое охлаждение и мягкое касание. Руки и ноги свободны, тело, словно в полете. "Господи! - думает неверующая Рика, - Как ты создал такое блаженство?!".
Иван, полюбовавшись земной красавицей, доверившей себя морским волнам, бросается следом. Он быстро нагоняет купальщицу, и между ними разворачивается любовная игра. Сюжет игры знаком всем влюбленным. На земле: она бежит, он ее догоняет. Здесь же она пытается уплыть, а он опять-таки догоняет, проплывает под ней и внезапно перед ней выныривает, будто молодой дельфин. Он, случайно и неслучайно, касается ее груди, рук и ног, увлекает за собой в глубину, и через минуту они выскакивают из воды, чтобы глотнуть воздуха. Если бы Нептун в это время оказался поблизости, то спрятался бы за камнем на дне или в волнах, и с завистью наблюдал бы игры людишек, однако ни одним движением не помешал бы им творить любовь.
Устав, они спешат к берегу, и вода поторапливает их. Доплыв, Рика укладывается на мелкую гальку, омываемую морем. "Какое наслаждение!" - радуется она ласковым волнам, не прекращающим свое любовное таинство. Волны приятно для слуха шуршат, набегают, укрывая в себе женское тело, и убегают, давая возможность солнечным лучам тоже прикоснуться. Ветерок обдувает. А потом на женское тело наваливается тяжесть мужского, в нос ударяет запах страсти, и вот уже морские волны соревнуются с сильным мужчиной в любовной игре. Процесс любви трех сущностей завершается расслаблением двоих, волны же продолжают свой мерный накат. Любовники выбираются на берег и усталые лежат на полотенцах, отделяющих тела от горячей гальки.
- Ты часто сюда приходишь? - интересуется Рика, пытаясь выяснить, часто ли он дарит себя одиноким женщинам.
- Сюда? - переспрашивает, улыбаясь, Иван и долго молчит.
Рика заметила, что ее знакомец предпочитает отвечать вопросом на вопрос, будто выигрывает время для обдумывания ответа. "Надо же, - размышляет она, - осторожен не в меру".
- У тебя еще есть потайное место? - принимает она игру в ответные вопросы.
- А ты как думаешь? - звучит новый вопрос, но, очевидно передумав вести словесную игру, он отвечает. - Мы летом редко на море ходим. Нам работать надо. Как говорят, сапожник без сапог. Это с тобой я развлекаюсь.
"Развлекается! - рассердилась Рика. Не стоило ей такое говорить. Развлекаловкой она отбыла семилетний срок. Ей не развлекать, а любить мужчину хочется, ухаживать за ним, детей рожать. Чтобы мужчина серьезно к ней относился, чтобы шел с ней по жизни, оберегая от невзгод и тягот.
Она поднялась, вбежала в морские волны и бросилась в них, будто со скалы. Оказалась бы на скале - бросилась, и страх не остановил бы. Плыла, резко выбрасывая руки. Била ногами, точно желала выбить из своей судьбы тоску и одиночество. Опомнилась, оглянулась и испугалась: береговая полоса вытянулась, нависшая над берегом скала отдалилась, берег казался далеким. Слева просматривалась пристань и стоящий рядом катерок, справа - пляж. Водная гладь спокойная, лишь местами расходилась небольшими кругами. Сюда доплыла благодаря злости. Злость улетучилась, силы иссякли. Как плыть назад? Следовало отдохнуть.
Рика легла на спину и смотрела в небо. Солнце потихоньку двигалось к закату, мечтая упрятаться за горой, облака, похожие на невиданных зверушек, медленно изменялись в образах, внезапно появившийся ветер всколыхнул волну, которая едва не опрокинула женщину.
- Долго лежать будешь? - услышала Рика спасительный голос. - Скоро вечер, замерзнешь. Плывем назад.
- Не хочу! - капризно воспротивилась Рика разумному предложению.
- Не хочешь?! Держись за плечи, нехочуха.
Иван, подхватив ее руку, уверенно положил к себе на плечо. Надежность, веявшая от массажиста, потянула Рику к берегу. Глупо капризничать, не имея под ногами крепкой земли. Да и ветер усиливался, странным образом подгоняя пловцов. Когда выбрались на берег, оба свалились без сил.
Вечер опустился на землю, подчинив людей своему распорядку. Ужин - у кого в столовой, у кого в ресторане. Шумная дискотека с повизгиванием и посвистом молодежи под настойчивое стремление диск-жокея вывернуть всех наизнанку. Выпивка: у кого бутылка легкого вина, у кого больше и крепче. Беседы и рассказы о жизни, подвигах, удивительных встречах. Словом, что у кого припасено для вечера.
У Рики с Иваном припасены уютная комната, жесткая одноместная кровать, вина немного, чтобы наутро голова не болела, и любовь. Ради нее они встретились. Та ли любовь, о которой пишут романисты и мечтают глупенькие девушки, полагая, что, возникнув внезапно, она пойдет с ними дальше по жизни? Та ли, которую американцы призывают делать, говоря: "Making love"? Можно возмущаться и спорить по поводу определения любви. Однако, надо согласиться: у одних любовь как глоток свежего воздуха в безвоздушном пространстве или кружка холодной воды в жару, у других - работа, необходимая для здоровья и самоуважения. Любовь как процесс или любовь как состояние? Какая любовь была у женщины, приехавшей на море в надежде перевернуть свою жизнь, и у мужчины, связавшегося с этой женщиной? Наверное, она была процессом, но при желании и терпении могла плавно перейти в состояние.
На следующий день Иван взял выходной, договорившись с приятелем, что тот на себя возьмет его клиентов. Санаторных отдавать не жалко. Они бесплатные, понравится, нет ли другой массажист - завтра опять у него окажутся. Другое дело - тот, кто выложил деньги. Для него массажист - это станок, вырабатывающий ген здоровья. Купил станок и желает, чтобы в любую минуту тот оказался в рабочем состоянии. Нет на месте, плохо работает - значит, надо сменить. И не просто сменить, а выразить недовольство и убедить других в неразумности выбора этого станка. Оттого, насколько ты нравишься клиентам, зависит твой заработок. Однако так у Ивана закружилось, что, забыв на время о заработке, он посвятил себя новой подружке.
Ранним утром просыпается обслуга, обязанная создать условия отдыха. В столовых повара колдуют над кашами и яичницами. По коридорам уборщицы проходятся влажной тряпкой. Администраторы просчитывают чистое белье и поливают цветы в горшках. Дворники метут дворы, чтобы не осталось следа вчерашней грязи. Торговцы выставляют товар. Врачи едут из города к месту работы. Все действия местных жителей направлены на то, чтобы человек, прибывший сюда, отдохнул душой и телом, набрался сил, и потом весь год вспоминал, как славно жилось в краткий срок отдыха, и опять бы сюда вернулся, но главное, чтобы оставил он здесь как можно больше денег.
В то время, когда жители торопились на встречу с отдыхающими, Иван вел Рику на вершину горы, защищавшей зону отдыха от ветра. Выйдя из дома, они пересекли проезжую дорогу, подошли к деревянной лестнице и двинулись по ней вверх. Лестница оказалась разбитой и местами прерывалась размытой тропой. Она вела за собой людей и удивлялась: по ее понятиям утром следовало спускаться к морю, эти же двое, увлекаемые неясным желанием, шли от пляжа в обратном направлении. Другие, поднимаясь по ней, задыхались, останавливались на долгую передышку, ругали крутизну лестницы и высоту горы, эти же легко передвигали ногами, мягко ступая кроссовками, и свободно несли в вышину свои стройные тела. Оба в джинсах и рубахах, загорелые и веселые, получали удовольствие и от подъема, и от непрерывного разговора. Разговор велся ни о чем, но именно в таком разговоре, знала многоопытная лестница, люди узнают друг друга.
- И как же ты без семьи живешь? - спрашивала женщина. Вопрос, прямо сказать, неприличный для легкого знакомства. Какое тебе дело, как он живет?
- Почему без семьи? - спокойно отвечал мужчина. - У меня отец с матерью.
- Вы вместе живете? - не унималась в любопытстве женщина.
- У них в соседнем урочище - дом с садом, - утолял любопытство спутницы мужчина, - а я в городе. По выходным к ним выбираюсь. Отец раньше в порту работал, лучшим слесарем был, а мать всегда домом управляла, детей поднимала. Я-то младший, а еще брат с сестрой.
- Они тоже здесь живут?
- Нет, они уехали.
- На лето приезжают? - уточняла женщина.
- Зачем? - отвечал мужчина.
Обычные вопросы и простые ответы, только слышала лестница в произносимых словах тоску путников по семье и домашнему уюту. Два человека могли бы сейчас остановиться на пролете, глянуть друг другу в глаза, обняться и сказать что-нибудь эдакое: "Давай жить вместе!" - "Вместе? Давай!", "Будем любить друг друга всю жизнь?" - "Всю жизнь? Будем!" Но женщина таких предложений не делала, поскольку не дело женщины предлагать, а мужчина не отвечал согласием, поскольку отвечать не на что, а брать инициативу в свои руки он еще не готов.
Наконец, лестница остановилась, она свое дело сделала, дальше колдовала тропка, поведшая путников к уютным зеленым домикам, раскинувшимся на вершине горы. В этих домиках, принадлежавших санаторию, достаток которого сразу бросался в глаза, живали, как правило, семьями. Ухоженные желтовато-серые дорожки уводили в заросли буйных кустов и к небольшим фонтанчикам с тихо льющейся прозрачной водой. Эстрадная площадка, с ярко выкрашенными лавочками и барными стойками, скучала в ожидании вечерних посетителей. Абрикосовые и айвовые деревья, манящие спелыми плодами, спешащими покинуть ветки и укрыть собою землю, с радостью готовы угостить прохожих. Цветники, среди которых первое место занимали красно-розово-белые розарии, разносили сладко-пьянящий аромат. Уютные гамаки и качели в тени деревьев приглашали к удовольствию тихого раскачивания после утомительного пути. Среди всех этих красот особое место занимали сельские, сотворенные дизайнерами, пейзажи, приводившие в умиление. Вот деревянный колодец с поднятым журавлем, на котором висит старое ведро. Рядом телега с сеном и вилами. На хозяйственном дворе печка, а недалеко дикая яблоня с небольшими плодами на клонящихся ветвях. Недалеко от дома стоит высокий шест, на конце которого гнездо аиста. И сам аист как настоящий, только что не шевелится, с гнезда осматривает окрестность. А кошка, примостившаяся на крылечке, оказалась живой. Лижет голубоватую шерстку, намывает к дому гостей.
Рика с Иваном идут дальше, мимо дома, за которым раскинулись заросли. Тропа становится чуть заметной и вдруг теряется. Внезапно они выходят к забытой людьми могиле. Рядом еще одна и еще. Бог ты мой! Они вышли к заброшенному кладбищу и потревожили вечный покой!
Рика не из нервных, однако предпочитает поскорее убраться отсюда. К тому же кладбище вызвало в ней горькие воспоминания о смерти отца и размышления о своей никчемной жизни.
- Что за странное имя - Рика? - спрашивает Иван, пытаясь отвлечь спутницу от печальных мыслей.
- Отец хотел назвать Риной, а регистраторша, когда выписывала свидетельство, ошиблась. Получилась Рика.
Отец дочку любил. Светы и Маши ему не подходили. "Они, - говаривал он с гордостью, - на каждом шагу имеются, а Рик нет. Рика - единственная на всем белом свете!". Он желал, чтобы у его девочки не только имя, но и все остальное было особенным. Потому с малолетства ей покупались самые красивые платьица и туфельки, к школе ее снабдили лучшим портфелем и сшили изящную форму, а в маленькие ушки вставили сережки. Еще ее водили на занятия к настоящей пианистке, под руководством которой девочка познавала азы фортепианной игры. До сих пор в ушах слышится скрипуче-мерный голос пианистки, выпевающей "До-ре-ми...". Пушистые и темноватые, как у отца, Рикины волосы и ее огромные карие глаза приводили родителя в восторг. "Вот, принцесса! Вот королева!", - гордо отмечал он. И в самом деле, лет до десяти Рика чувствовала себя принцессой маленького семейного королевства, которой позволительно и доступно все, что ни пожелай. Когда же отца отлучили от неба, переведя в наземный состав, принцессе пришлось узнать, что такое нехватка в семье денег, пришлось столкнуться с нервозностью матери, оказавшейся неспособной к жизненным невзгодам. Тем не менее, ощущение особого предназначения, своей исключительности так и осталось в Рике, и мешало, по всей видимости, обретению счастья с обыкновенным, ничем невыдающимся человеком. "Ах, мамы, мамы, - не раз повторяла она слова известного поэта, - зачем рождают? Ведь знала мама: меня раздавят!". Никто ее не давил, только жизнью своей она не была довольна.
Они плутали еще минут десять. И когда тропка внезапно вывела на край скалы, оба застыли в изумлении. Впереди, далеко внизу уходило к линии горизонта голубо-сине-зеленое пространство, в отдельных местах доходившее до черноты. Далеко-далеко у горизонта виднелись корабли, словно могучие стражники, одни из которых застыли в ожидании, другие медленно передвигались. Волны плавно догоняли одна другую и мощно ударялись в береговую линию. Водная поверхность в нескольких местах закручивалась, образовывая воронки. Стая дельфинов совершала заплыв по давно намеченному маршруту. Эти крупные морские обитатели выпрыгивали из воды, поднимая над ней свои мощные тела, и снова в нее опускались. В небе, украшенном белыми легкими облаками, кружили чайки, резко снижаясь, время от времени, к воде в поисках рыбного улова. Ощущалась мощь морской стихии, удерживаемая неизъяснимой силой в пределах берегов. Обозреваемая картина привела Рику к мыслям, в общем-то, ей не свойственным. "Велик Создатель! - возникло в голове. - Как продуманно сотворил он чашу морскую и твердь земную! Какой механизм пустил в ход, чтобы удержать стихии в границах! Только глупец полагает, что человек - царь природы, способный по желанию менять направление рек, управлять океаном, покорять снежные вершины. Человек может это делать, пока ему позволено. Когда же зарывается в безмерном стремлении к покорению природы, то ураганы и смерчи, извержения вулканов и сходы снежных лавин укрощают его и напоминают: он - человек - только часть мира, созданного Творцом".
От столь высоких мыслей женщина обратилась к изучению того, что находилось рядом с ней. Заросли кустарника окаймляли скалу, замедляя время ее разрушения. Одинокое дерево, корни которого оголились местами, возвышалось на самом краю, гордо свидетельствуя о том, что жизнь возможна в любых условиях. Временами дерево покачивалось и скрипело, словно жаловалось на одиночество. К дереву привязан мощный канат, терявшийся далеко внизу в скальных изгибах. Канат этот доказывал: человек - существо беспокойное, готовое рисковать жизнью. Тропинка, приведшая путников на край скалы, побежала дальше, приглашая за собой, но неожиданно исчезла, чем предостерегла неопытных скалолазов от опасности дальнейшего продвижения. Скала внезапно обрывалась, увлекая взглядом за собой к самому берегу. У Рики закружилась голова, и все же она продолжала разглядывать берег. Внизу красовался собранный из огромных камней крест. Кто его сделал и для чего? Может, в память о сорвавшихся вниз людях? Может, напоминанием об опасности? Чуть дальше от креста надпись, сделанная, видно, недавно, из камней поменьше: "Я люблю тебя!". Автор надписи не указал имя возлюбленной. Может, она и обиделась? Но зато любая другая женщина, оказавшаяся здесь, читала магические слова и принимала на свой счет. Мудрым и добрым человеком был сей писатель.
Долго стояли, обнявшись, мужчина и женщина у края скалы. Если бы кто-то глянул на них с моря или с берега, то принял бы за странную птицу, остановившуюся в раздумье перед полетом. Да и сами они ощущали себя в единстве перед огромной стихией воды и воздуха. Высота опьяняет, потому, наверное, он, прижав ее к себе, коснулся губами нежной мочки уха и прошептал:
- Я люблю тебя!
И она, услышав долгожданные слова, прижалась в ответном порыве, ощущая значительность происходящего, и тоже шепнула два коротких магических слова:
- И я!
Будто по команде невидимого вершителя судьбы двинулись они назад, по той же тропке к знакомой лестнице и дальше - вниз, в обыденность дневного зноя.
Пять дней бабьего счастья пронеслись как один миг. Рика, несколько успокоив ненасытное тело, обдумывала, надо ли продолжать курортный роман, желает ли она оказаться в положении прежней подружки своего любовника. Решать следовало быстрей, поскольку осталось три дня отдыха и любовного наслаждения.
- Ты будешь меня вспоминать, дорогой? - нежно говорила она, растягиваясь на пляжной подстилке.
- А ты? - вопросом отвечал Иван, лениво бросая камешки в воду.
- Может быть, - задумчиво произносила она и переворачивалась, стараясь всеми линиями тела увлечь массажиста, которого в мыслях звала "мой секс-приятель". К современному званию "бой френд", полагала она, тот еще не подходил.
- Как - может быть? - разыгрывал Иван сердитость.
А дальше все шло как в старом анекдоте, в котором одна подружка рассказывает другой о первой брачной ночи. Когда же та в нетерпении спрашивает: "А дальше?", молодая жена скромно отвечает: "Дальше было раньше". Дальше было раньше, думает Рика, и вспоминает прежнего полудруга, сравнивая его с массажистом, разумеется, в пользу последнего. Тот невысокий, с залысинами, с бегающим взглядом усталой от жизни собаки, с образовавшимся брюшком, не позволявшим застегнуть пиджак, с двухдневной небритостью, считавшейся модной, но создававшей впечатление небрежности в отношениях, прежде всего, к любимой женщине. Да была ли у него любимая женщина? Теперь возникли вопросы, никогда раньше ее не мучавшие. Зачем она с ним связалась? Для чего выкинула из жизни лучшие годы? Почему не видела раньше его глупой упертости и неспособности сделать женщину счастливой? Не появилось ни слова в защиту полудруга, не находилось никакого оправдания ее никчемной жизни.
Этот же - подтянутый мужчина, со спортивной фигурой, с короткой стрижкой, всего себя отдавший их встречам, с явным желанием понравиться ей и влюбить ее в родные края. Сильные руки, надежные плечи, толковая голова и добрая душа. Все это притягивало. Но...
Ах, это "Но"! После тридцати трудно принять на веру достоинства спутника, больше в недостатках копаешься. И хотя явных недостатков у Ивана не просматривалось, приглядевшись и поразмыслив, все-таки их обнаруживаешь. Профессия есть, да место в ней не утверждено, и не столь значительно то, что есть. Холост, но был женат. Почему развелся? То ли жена ушла, то ли он сбежал? Возможно, не способен терпеть женские недостатки. А у какой женщины их нет? Начиная с Евы, мы все обладаем ими в полной мере. Есть свой дом, вернее квартира, да туда не пригласил. И к родителям не повез. По всей видимости, не доверяет, или не решается на серьезные отношения. Главные слова о любви сказаны, однако дальнейших действий нет. Не уверен он в их необходимости. Тоскливо предсказывает себе Рика: опять придется ждать, и ждать, и ждать.
Иван тоже пребывал в размышлениях. Жизнь в курортном городе научила не придавать значения отношениям с приезжими красотками. Да и с местными у него тоже не выходило. Женился рано. Они с женой в одном классе учились, перед армией расписались, чтоб честь по чести жить, когда вернется. Жена ждала, письма нежные писала. Оба мечтали дом свой построить, сад посадить, сынов родить и доченьку. Потом оказалось, что никакого дома и сада жена не желает, ей городская жизнь приглянулась. Сына родила, да все твердили, что на Ивана не похож - темноволосый и темнокожий. Не негр, этого нет, но и не как отец с матерью. Жена на такое недоверие губы поджала, и ни слова не сказала. Зато с обидой обвиняла: семейный ее массажист массаж сбацает, кому хошь, только ей не обламывается. Тут спору нет, на работе спины да ягодицы намнешь, плечи да бедра пооббиваешь, дома руки отваливаются, и хочется тихо у телевизора посидеть. Не был он и святошей. Массаж, коли полновесный, возбуждает клиенток, да и на самого влияет, потому иной раз и позволишь себе то, что природой за мужиком числится. Жена, когда узнала, сына забрала и смылась в неизвестные земли. Лет пять прошло, как объявилась - с новым успешным мужем, с квартирой где-то в Саратове и дачей там же, с машиной, на которой новую семью привезла - отеческие места показать. Упакована хорошо, и сын при них нормальным подростком вымахал. Теперь двадцать лет ему, техникум окончил, в армию ушел.
- Дурак ты, Ваня, - сказала ему бывшая жена при встрече, - сын - твой, у меня тогда никого, кроме тебя, не было. А что темный - так в деда моего.
С сыном редко видится, деньги жена брать отказалась, полагая, что на его гроши можно лишь вшей кормить, а с мужем, благодаря его коммерческо-строительному делу, они и себя обеспечивают, и парня, и двух дочерей
Личная жизнь у Ивана не налаживалась. Года два назад приехала москвичка, активная и упорная в желаниях. Его за собой увязала, с его родителями дружбу завела, в отделении добилась повышения ему тарификационного разряда, будто разряд на бумажке, а не в руках его что-то значит. В Москве пристроила в клинику на зимние сезоны и тренера уломала, чтобы тот его в команду взял. В Москву насовсем зовет, работой обеспечила. У нее и квартира, и дело прибыльное - бухгалтером в фирме работает. Только страшно Ивану жизнь менять. Москва - город бешеный, все на машинах разъезжают, да миллионами ворочают. Последним в городе и супруге своей во всем обязанным Иван быть не желает. Думал: добьется всего, тогда и женится. Только странно у него повернулось. Сумасшедшая девчонка, для него она - девчонка, лет на десять моложе, - навязалась так, что и сам отвязывать не хочет. Удивительное дело: самостоятельности и активности одной он боялся, а те же качества в другой ему нравятся. И та хороша, хоть постарше года на четыре, и эта привлекательна. К той разумом тянулся, к этой больше телом и чувством, впрочем, и разум ненамного отстал. Думает Иван, взвешивает, и почти сдается. Разве природу уломаешь?
Для разнообразия встреч Иван пригласил Рику на баню. Кто-то думает: баня -место для помывки тела. Пришел, в парилке посидел - грязь размягчил, намылился, водой из шайки плесканул, и все. Чист и свеж. Разве что здоровья прибавилось.
Нет! Баня - это уникальный процесс, в котором участвуют близкие люди, близкие, прежде всего, по духу, желающие общения и готовые для этого из леса таскать тяжелые бревна и пилить дрова. Дело это тяжелое, с ручьями пота и с немалой усталостью. Дрова заготовляются из березы и дуба, поскольку береза дает аромат и ровное тепло, а дуб долго удерживает жар. Баню тщательно промывают до полировки досок, с нетерпением ждут, когда печь раскалится докрасна, вода в чане закипит, и появится крепкий жар, а с ним и сухой пар. А еще надо заварить и настоять травяной чай, аромат которого объемен и удивляет множеством запахов. А еще распарить два-три веника, которые собственноручно связаны в прошлогодний июль. Да не с каждого дерева ветки собраны, а выискивается береза или дуб с чистой и ароматной листвой. Разбросанные по углам парилки травяные букетики мяты, душицы и зверобоя усиливают лиственную магию, внося все новые и новые запахи в небольшое пространство, ограниченное деревянным срубом. Прогревшуюся баню обязательно ошпаривают кипятком, для пущей надобности добавляя в воду мяту или эвкалипт, что окончательно устраняет сторонние запахи.
В русской бане, - не в процессе, а в здании, - обязательны три части: парилка, помывочная и предбанник, в котором душа и тело отдыхают в неспешном диалоге с друзьями. Желательна еще речка холодная, в крайнем случае, пруд, доставляющие особое очарование быстрой смены жара и холода. Бассейн - это для богачей, ну а если нет бассейна и речки - ставь бочку с холодной водой. Зимой же в снег выскочить после парилки и поваляться в нем, чистом и свежем - все равно, что заново родиться!
В процессе бани не менее трех этапов. Сначала следует хорошо прогреться, так, чтобы первые струйки потекли по телу. Затем посидеть в предбаннике, чайку попить, ведя неспешный разговор. Во второй заход в парилку, дождавшись струек пота, проводят веничный массаж. Здесь без соратника не обойдешься. Он мягко поглаживают твое тело веником, потом с его помощью гонит над тобой раскаленный воздух, идущий от камней, облитых настоем трав. Слегка касается веником твоего тела, постепенно увеличивая силу касания. И вот уже эти касания превратились в хлесткие удары - не болезненные, а приятные своей силой и точностью. И снова перерыв, в котором ты ощущаешь чувство обновления, и опять парилка. Веники можно менять: березовый хорошо разминает кожу и мышцы, дубовый, более жесткий, разминает глубокие мышцы, особо приятен эвкалиптовый, как десерт во время еды. Эвкалиптовый веник добавляет легкий смолянистый запах. Кожа от него чувствует мягкие и нежные прикосновения, будто прикосновения любимых рук. К концу бани у человека накапливается усталость, странно сочетаемая с чувством облегчения. Тут-то и надо тщательно промыть тело с мылом, проводя жесткой мочалкой по всем его клеткам, чтобы окончательно прочистить поры. И последний аккорд банного действа - опрокинуть на себя ведро холодной воды.
После бани, через полчасика, хорошо принять пару рюмок водки или коньяка с хорошей закуской. И в постель, да с любимой женщиной, чтоб уснуть вдвоем беспробудным сном до утра.
На такую баню пригласил Иван Рику.
После обеда они долго ехали по южному серпантину, сопровождаемые то горной грядой, то устремлявшейся вниз пропастью. Шоссейная дорога шла в горы, и когда селения оказывались значительно ниже, Рика чувствовала себя летящей над землей птицей. Она прикрывала глаза так, чтобы не видеть ни шоссе, ни границы лобового стекла. Тогда возникало ощущение полета, захватившее ее. Не привыкшая к круговерти горной дороги, она побаивалась, но полагала, что ее спутник, раз уж сел за руль, благополучно управится. Все же, когда через полчаса они оказались на равнине, Рика облегченно вздохнула. Потом опять оказались на горном серпантине, кружились недолго, то удаляясь, то приближаясь к морю. Наконец Иван свернул с шоссе, проехал по грунтовой дороге в низину, окаймленную с трех сторон горами, одетыми в зелень лесов. С четвертой стороны вдали угадывалось сине-голубое море. "Жигуль" въехал во двор, укрывшийся за высоким забором. Двор оказался небольшим, но вместительным, и заканчивался двухэтажным деревянным домом с закрытыми ставнями. Рика поняла, что их никто не ждет.
- Друг здесь живет, - объяснил Иван, - в город переехал. Мотается между домом и квартирой. Он любит баню, и она у него самая, что ни на есть, русская.
Они прошли в дом, затащили сумки с продуктами. Иван ушел готовить баню, а Рика, бегло изучив первый этаж, на котором они обосновались, занялась готовкой. Если отвлечься от настоящего, можно представить, что ты - хозяйка дома и готовишь еду, а муж хозяйствует во дворе. Рика не была хорошей хозяйкой. Точнее, она ею вообще не была. Домом заправляла мать, и молодая женщина пребывала на всем готовом. Все же горячую картошку и овощной салат из зеленых огурцов да красных помидоров приготовить могла.
Когда же на небе показались первые звезды, Иван повел Рику в баню. Уже в предбаннике она ощутила горячую струю воздуха. Медленно разделась, не ожидая ничего интересного, и пошла в парилку. Улеглась на высокую лавку. Поначалу ей показалось слишком душно, воздуху не хватало, потом ощутила вместе с горячим воздухом, согревшим ее кожу, холод внутри себя. Тонкие струйки, щекоча, побежали по телу. В парилку вошел Иван и брызнул на камни кружку кваса. Приятный хлебный аромат распространился вокруг, проникая в ноздри и дурманя голову.
Попарившись минут десять, они перешли в предбанник и, усевшись на лавках, стали пить ароматный чай, в котором перекликались запахи разных трав, и разговаривать.
- Как ты его завариваешь?
- Секрет, - улыбнулся Иван. - Всякое дело любви и добрых рук требует.
Они пили чай, и снова парились. Иван мягко стегал ее душистым веником, потом они опять чаевничали, и она рассказывала о своем детстве. Осторожно рассказывала, чтобы не наскучить. И он тоже говорил: сначала о достоинствах бани, потом о потаенных планах. Мечтал устроиться массажистом в ведущую футбольную команду и весь мир объездить.
Потом, конечно, мужчина и женщина предавались любви, поскольку сладостное желание неотступно следовало за ними, и не было никаких причин отказываться от утоления страсти. Поздно вечером завершилась банная церемония. Распаренные, умиротворенные друг другом, уснули мужчина и женщина в мягких подушках. Не было такой силы, которая могла бы внезапно пробудить их от крепкого и счастливого сна.
Ранним утром с моря примчался смерч, крутивший в себе воздух и воду. Высокий и быстрый, он кинулся на вершины гор, и там, то ли от усталости, то ли от злости, бросил себя вниз. Ливневые потоки, перемежаемые глиной и песком, с грохотом мчались с гор, увеличивая скорость и мощь, круша все на своем пути. Летели в потоке дома, сараи и заборы, не удерживались на дорогах автомобили. Живность в растерянности не знала, куда бежать, лететь и прыгать. Люди оказались бессильными перед стихией. Все неслось в море. На побережье ринулись со всех окрестных мест дождевые тучи, принесшие с собой двухмесячный запас осадков. Стихия ударила по урочищам и городу, в несколько часов уничтожив жилые и административные постройки, превратив спокойных и уверенных в себе горожан в затравленных безумцев.
С гор по низинам и по городским улицам неслись стихийно образовавшиеся реки, подгоняемые разбушевавшимся ветром. Вода поднималась местами до трех метров. Жители боялись оставаться в домах, да и на улицах было небезопасно. Людские крики стали общим фоном несчастья. Размытые железнодорожные пути остановили транспортные перевозки, и пассажиры, голодные, холодные, растерянные, заполонив городской вокзал и близлежащие станции, в страхе глядели по сторонам, боясь новых обрушений. Порт оказался полностью парализованным, вода лилась не только сверху, но мчалась из моря, поднимая огромные устрашающие валы, захватывая людей, оборудование, машины, катера и лодки, унося все это в море. В горах в минуты исчезали палаточные городки вместе со своими обитателями, будто те никогда сюда не забирались. На дороге под селевым потоком оказался погребенным автобус с пассажирами.
Стихия выплясывала на побережье смертельную пляску. В этой пляске вперемежку кружилось все: дождь, грязь, ветер, деревья, камни, доски, стены, машины. Все поднялось против людей, и спрятаться, казалось, не было никакой возможности.
- Вставай, - резко вскричал Иван, выхватывая Рику из крепкого сна. - Бежим!
- Куда? - воскликнула Рика, одной рукой ухватив простыню и неловко пытаясь ею прикрыться. - В чем дело?
- Не знаю, - отрывисто отвечал он, - гул странный.
Они выскочили во двор. Он - в темных плавках, она в простыне, оба босоногие. Вид смешной. Она бы и расхохоталась, если бы взгляд ее не застыл на вершине горы, с которой стремительно неслась, все сметая на пути, темная лавина.
- Бежим! - крикнул Иван.
Они выскочили со двора и помчались по проезжей дороге. Земля дрожала, гул усиливался, вслед за ними неслись камни, больно ударяя по ногам. Уже текли горные воды, пока небольшими, но многочисленными ручьями. Сквозь гул и треск слышались людские вскрики, кто-то их догонял. Несколько человек тоже бежали по дороге, спасаясь от несчастья. Камнепад увеличился. От сильного ветра раскачивались деревья. Одно из них - высокое, видом могучее и старое, - закряхтело и с грохотом завалилось на пути беглецов. Мощный ствол разлегся перед ними, упираясь выскочившими из земли корнями в скалу, а верхушкой свисая вниз с дороги.
- Быстрее! - кричал Иван.
Они попытались обогнуть дерево со стороны скалы, и увидели в ней, метрах в трех над дорогой, узкую щель, в которой мог спрятаться человек.
- Быстро, - скомандовал Иван, - давай наверх. Ухватись за тот куст!
Он показал на раскинувшийся рядом с расщелиной можжевельник. Со страху она ухватилась руками за тонкие и гибкие ветви, но те выскальзывали, не давая удержаться.
- Держись! Крепче! Попробуй перекинуть простынь. И за нее подтягивайся, - приказал Иван. - Тебе надо забраться в расщелину.
- А ты?
- Найду другую. Тебя укрою, и сам спрячусь. Пересидим лавину. Бог даст, обойдет!
Рика неумело, но все же забралась к Ивану на плечи, подтягиваясь к кусту. Подумала с иронией: "Эквилибристка хренова!". Иван старался ее удержать, а она, как ей казалось, слишком долго пыталась ухватиться за хвойные ветки и перебросить через них простынь, чтобы затем подтянуться с ее помощью. Не получилось. Тогда она подтянулась за крепкие колючие ветки, ощущая при этом, как сильные руки снизу подталкивали ее. Еще усилие, еще, и вот уже Рика влезла в щель - узкую и длинную. Осторожно встала в рост и медленно, сдирая кожу со спины и на локтях, повернулась, упершись в камни спиной и затылком. Когда, наконец, повернулась, опомнилась и приобрела способность видеть и мыслить, она увидела внизу Ивана, внимательно на нее смотревшего, пытавшегося понять, насколько надежно укрыта женщина. Иван стоял, а по дороге бежали люди. И вдруг вода, грязь, доски, камни пролетели под ней, чудом не добравшись до ее укрытия, и помчались дальше к морю, захватив с собой и бегущих людей, и сваленное на дорогу дерево, и Ивана. Его не было видно в поточной мути, но и там, где он раньше стоял, ничего, кроме мчавшегося вниз потока не было.
- А-а-а! - закричала Рика, - Ива-а-а-ан!
Поток пролетел, оставив после себя каменисто-глинистую грязь, медленно потянувшуюся к морю. Рика стояла онемевшая, боясь шевельнуться, словно от этого могла возникнуть новая буря. Она не соображала, что происходит. За пределами скального укрытия лил дождь. Большие капли попадали на лицо и тело, обдавали холодом. Ничего этого женщина не замечала. Почти безжизненный взгляд ее глаз направлялся к морю и оживал время от времени, когда в мозгу появлялась робкая надежда: сейчас она увидит спешащего к ней Ивана.
Спустя долгое время к скале подошли двое сельчан, которые в иных условиях, несомненно, гоготали бы над представившейся картиной: в трех метрах над дорогой в расщелине стояла голая баба - фигуристая, застывшая, всем на обозрение. Только в той беде, что накрыла селение, не до смеха сельчанам. Надо было вернуть к жизни тех, кто спасся, и отыскать погибших. К счастью, селевой поток коснулся лишь края села, хотя из-за сильного дождя и ураганного ветра не было двора, не пострадавшего от стихии. Стоны женщин, стиснутые зубы мужчин, сорванные крыши домов, затопления, выкорчеванные деревья. Три дома, оказавшиеся на пути потока, были полностью разгромлены. В одном из них жила семья с детьми, в другом - старые хозяева, дети которых давно покинули родные края. В третьем доме никого не было, поскольку владелец его приезжал нечасто, окончательно обосновавшись в городе.
Мужчины пришли с лестницей. Глянули на Рику.
- Вах, - сказал черноволосый и худой, прищелкнув языком - бзылъфыгъэ.
- Да, - поддержал второй - бородатый угрюмец. - Женщина.
Он стал медленно подниматься по лестнице, стараясь не глядеть на женщину, и при этом приговаривал: "Вах, как там оказалась?"
- Батир, - прервал его бородач, снимавший с себя рубаху, - ты это, скорей! Давай ее сюда.
- Погоди, Николай - отвечал Батир, - не спеши. Спешишь - всех смешишь, - он добрался до куста, поднялся выше, встав вровень с Рикой, протянул ей руку. - Вах, ты слышишь, жэнщина? Держись. Не бойся.
Видя, что та не реагирует, потряс ее за плечо.
- Слышь? Не дрожи, - успокаивал он. - Все прошло.
Он подтянул Рику к себе, ухватил одной рукой и осторожно, приговаривая присловье "вах", спустился на несколько ступенек.
- Держи, - сказал Николаю.
Тот подхватил хрупкую, почти окаменевшую, незнакомку и опустил ее на землю.
- Вот так, - подытожил Николай, надевая на женщину свою рубаху. Затем снова подхватил ее на руки и понес к селу. - Куда ее, Батир?
- К нам, думаю, - Батир сошел с лестницы, нагнулся, чтобы стряхнуть землю со штанов и, догоняя друга, уверенно добавил. - Зуля поможет.
- Примет ли? - засомневался бородач.
- Примет, - утвердил черноволосый, - гость, что Бога посланник.
Зуля, жена Батира, приложила все усилия, чтобы привести в чувство незнакомку. Она с детства знала: с гостем в дом приходит счастье. А счастье ей - ой, как надо. Сколько лет живет с Батиром, да Бог детей не шлет. За что наказывает? Женщина она - добрая, послушная, с мужем, как иные соседки не ругается. Батир - человек обстоятельный, совестливый, убежден: лучше умереть, но с честью адыга. Немолод и говорят, что некрасив. Да это как взглянуть. Дед ее часто говаривал: "Дахэр зыгьэдахэр и щэнщ". На всю жизнь запомнила: красивый красен характером. А характер у мужа надежный.
Зуля осторожно промыла и обмазала смолисто-терпким маслом раны женщины. Пытаясь ее расшевелить, неумолчно приговаривала: "А мы, дорогая, раны маслом протрем. Я сама его делаю. Можжевельник, он знаешь какой? Он не только тело, дорогая, он душу лечит, смерть гонит и вечную жизнь дает. Тебе нужна вечная жизнь? Что молчишь? Ты молодая - тебе, дорогая, жить надо. Откуда ты? Я тебя раньше не видела".
Рика молчала. Ее тело болело, раны на спине и ногах саднили и кровоточили, руки ныли, из груди рвался сухой кашель, голова раскалывалась. И вся эта боль казалась ничтожной по сравнению с тем, что она потеряла. Утрата Ивана ее уничтожила, жизнь потеряла всякий смысл. Ни жить, ни дышать, ни говорить не хотелось.
Впрочем, хозяйка и не требовала ответа. Надев на Рику длинную полотняную рубаху, она уложила болезную в дальней комнате на жесткий топчан, напоила горячим травяным чаем, от которого по телу Рики разлилось тепло, окончательно сморившее несчастную в долгом сонном забытьи. Положив на деревянный стул для лечебного аромата можжевеловые ветви, Зуля вышла из комнаты.
Дом Батира и Зули почти не пострадал, но несчастье других они восприняли как свое. Батир помогал соседям восстанавливать порушенные постройки, а Зуля готовила односельчанам поминальный обед. Горе здесь делили на всех и похоронить погибших хотели достойно. Пятерых унес поток, и их родственники занимались печальными поисками. Они - убежденные верующие - знали, что хоронить надо в день кончины, пока, как говорят старики, язык не затвердел. В том мире встречают умершего два ангела - опрашиватель Мункир и истязатель Нукир. Оба ждут ответа на вопрос, праведно ли ты жизнь прожил. Как ответить, коли язык твердый? Опрашиватель строг и выносит приговор в зависимости от ответа, истязатель же неукоснительно приведет приговор в исполнение.
Два тела обнаружили под обломками: хозяева дом не покинули, с ним и погибли. Недалеко от селения обнаружили еще одно тело - неизвестного мужчины, который, по всей видимости, боролся за жизнь, да оказался слабее стихии. Все это русские, и хотя они - люди другой веры и другого народа, о них печалились. В селе жили давнишней мудростью: лучше близкий сосед, чем дальний родственник.
Николай несколько раз заглядывал к Батиру, надеясь, что спасенная незнакомка очнулась. Та же мучилась в горячке, кашле и тяжелом сне. Странно: его жизнь в последние дни подчинилась этой женщине. Руки хранили ощущение легкости ее тела, в ноздрях скрывался запах ее волос. Перед глазами стояла она - тонкое и изящное изваяние в скале. Разве он голых баб не видел? Разве не хватало ему женщин? Умных или доверчивых, образованных или домашних, красивых или преданных, городских или деревенских?
Он уважал женщин, как нужную половину человечества, и ценил, как прекрасное творение природы, но связывать с ними жизнь не торопился. То ли потому, что не мог выбором одной обидеть других, то ли потому, что не встретилась эта одна на его многотрудном пути. В прежние годы работал судомехаником, в море жил больше, чем на земле. Полгода назад, уволившись из плавсостава, перебрался сюда, поскольку здесь, как ему казалось, простору и свободы больше, чем в городе. Только морская душа тосковала и никак не могла найти себе применение. "Черное море мое, Черное море мое", - постоянно выпевал он слова известной песни, осознавая, что нет ему счастья без моря.
Сель, обрушившийся с гор и унесший жизнь односельчан, напугал Николая. Не тем, что он мог погибнуть, а тем, что жизнь, оказывается, не вечна, а он еще любви настоящей не испытал, семью не создал, ребенка не вырастил. Именно с такими мыслями шел он в то утро к скале, в которой оказалась темно-русая женщина, почему-то пахнущая можжевельником. Как забралась туда, неясно. Ясно, что благодаря этому спаслась. Те же, кто пытался сбежать от потока, погибли. Стечение трагичного события с необходимостью позаботиться о незнакомке сделало свое дело. Николай забрал ее в свое сердце, а мозг отказывался думать о том, свободна ли женщина и нужен ли он ей.
Женщина спала. Она не видела горестных проводов погибших в край молчаливых, не слышала, как голосили бабы, не сидела в скорбном молчании за длинным столом, выставленном на улице, не размышляла с сельчанами о том, что жизнь оборвалась внезапно и погибшим придется вернуться в этот мир, чтобы закончить незавершенное. Николай, разумеется, не верил сказкам про ахрет: в загробную жизнь пусть дураки верят. Не верил он и про возврат назад, и про Мункира с Нукиром, однако не мешал людям горевать так, как они хотели. Женщины плакали в доме, поминали соседей и горевали. Стон раздавался на улице, где в скорбном молчании сидели на длинных скамьях мужчины. "Псы зхъу аджьаль йымапI", - произнес старый Хаджмурат, уважаемый в селе человек, и все согласились: кому дана жизнь, тому не миновать и смерти.
Одного среди пятерых, унесенных потоком, так и не нашли. Очевидно, смыло в море. Вместо него обнаружили незнакомца. Кто-то сказал, что однажды видел его среди гостей хозяина разрушенного дома. Вызвали из города хозяина, и тот опознал своего приятеля. Из соседнего урочища приехали родители незнакомца. Хоронили его вместе с остальными. Мать тихо плакала, печалуясь, что где-то живет внук, да где - не знают. "И все-то у тебя, Ваня, не по-людски, - выговаривала она погибшему сыну, - и жены у тебя нет, и детей". Отец стоял у могилы, низко опустив голову. Односельчане молча подходили к нему и пожимали руки в знак сочувствия и солидарности. "Эх, Иван", - только и сказал отец, резко махнув рукой.
Поразмыслив, Николай и Батир, решили, что незнакомка связана с Иваном, и, по всей видимости, он укрыл ее в расщелине.
- ЛIыгъэр фты пшIэтырщ, - задумчиво произнес Батир и перевел другу, - Нужно мужество, чтобы вершить добро. Иван был мужественным, и жэнщину любил.
Слова Батира укололи Николая в самое сердце. Нет, не справиться ему с ее памятью об этом человеке. Зря размечтался.
Только на третий день очнулась Рика. Открыла глаза, увидела дощатый потолок, темноватую комнату с небольшим окном, услышала, как за окном заливаются птицы. Села на кровать в раздумье. По первой надобности нужно ей выйти, да кроме рубахи ничего на ней нет. Встала и медленно двинулась по дому. Простая мебель, на окнах светлые занавески от ветра развиваются, напольные коврики оберегают босые ноги от холода. Что за дом? Вспоминаются бег по дороге, холод камня, глаза Ивана, страшный поток и грохот, женщина с ведром в руках, еще кто-то - бородатый и хмурый.
- Проснулась, дорогая? - спросила ее вошедшая в дом черноволосая невысокая женщина. - Хорошо! Как говорят у нас - упсэу! Куэдрэ упсэу! Понимаешь? Я говорю: живи долго!
Хозяйка закружилась по дому, достала из шкафа длинную черную юбку с кофтой и протянула Рике.
- Вот, надень. Твое-то теперь не найдешь, - потом подумала и твердо сказала, - раз выжила, значит - жить будешь.
- Зачем? - только и спросила Рика и направилась из дома.
Зуля с одеждой выскочила следом.
- Ты это, - запричитала она, неловко натягивая на гостью кофту, - ты, дорогая, не дури. Тебе жизнь подарена. Твой-то погиб, а тебя спас. Ты теперь за двоих жить должна. Память его беречь.
Она говорила и говорила, будто слова способны излечить душу. Натянула на Рику юбку, поправила на ней одежду. Та почти сразу перестала ее слушать. Глядела на синее небо и яркое солнце, на высокие горы, спокойно окаймлявшие небеса, словно великие стражники, дарующие покой и спасение. Птицы стрекотали, и сквозь их стрекот слышалось, но не воспринималось: Батир, упсэу, Иван, кладбище, помянуть, Николай.
- Добрый день, Зуля! - услышала вдруг низкий мужской голос. - А я думаю, дай зайду, жиличку вашу проведаю.
Во двор входил тот самый мужчина, которого два дня назад увидела под скалой.
- Ой, Николай, - обрадовалась Зуля, - я рубашку твою постирала, сейчас принесу. Вы тут поговорите пока. Как звать-то тебя, дорогая? - задала Зуля вполне логичный вопрос.
- Рика.
- Вот я и говорю, Рика, - снова затараторила Зуля. - Николай тебя на кладбище проводит. Проститься, дорогая, по-людски надо. Батир вернется, посидим, помянем. Николай, что ты стоишь и молчишь?
- Да-да, я и говорю, - подхватил ее слова Николай, - пойдем, Рика. Здесь недалеко.
Он взял женщину за руку и повел: со двора, по улице мимо домов, по дороге к горе и по горной тропинке все выше и выше. Чем выше они поднимались, тем просторнее открывался вид, и свободней становилось на душе. Море вдали сверкало веселой рябью. Где-то далеко-далеко оно уходило в небо, и небом возвращалось, поднимаясь в горы.
В молчании шли по тропе мужчина и женщина. Она думала о смерти, много лет назад забравшей у нее отца, а теперь еще одного человека. Он думал о жизни, трудной и верченой, время от времени делающей подарки, один из последних - желанный и недосягаемый.
Сельское кладбище делилось на русское и адыгское. Не важно, кто хоронил: все сельчане приходили на обе половины. Важно, кого хоронили. Вера определяла, где обретет человек страну тишины и покоя. На адыгском кладбище массивные камни завершали могилы: камнем запирали людской мир от ушедших в утробу земли, чтобы покойнику назад не вернуться. Мужчины и женщины навещали могилы умерших, однако женщины приходили ранним утром, пока мужчины спали и вряд ли бы здесь появились. Мужчины же вольны посещать адыгские могилы в любое время.
На краю русского кладбища возвышались свежие земляные холмики с крестами. К одному из холмиков подвел Николай Рику. Она долго стояла, потом в задумчивости села на землю и стала аккуратно разглаживать рукой могильную землю. Рика прощалась с Иваном. Жизнь подарила ей бабье счастье, и по вредности почти сразу отобрала его. Мир живет, он уже забыл о недавней трагедии. И ей надо жить. Как? Не знала, только понимала: к прежнему не вернешься.
В ее печальных размышлениях все же брезжила надежда, будто она попала в темный и длинный туннель, дороги назад нет, и, чтобы выбраться из туннеля, надо его пройти. Страшно, и сил не осталось. А вдали виден свет. К нему надо идти. Здесь погибнешь, там будешь жить. Неизвестно, как, но вовсе необязательно, что плохо.
Мысли Николая - мрачные и безнадежные. Он - жив, другие погибли. Что есть в его жизни? Кому нужен? Друзей-товарищей растерял, отца не знал, мать давно похоронил. Даже и не хоронил: в походе был, когда она умерла. С родственниками не знался. Куда ни кинь - слаб по всем шпангоутам. От этой мысли почувствовал дрожь в ногах, отошел от могил и тоже сел - прямо на землю.
Сидел, смотрел в землю и ничего не видел. Земля молчала. В море он каждую волну знает, по ряби может определить, чего оно ждет. Этот огромный неугомонный друг не раз проверял его силу и сноровку, призывал к действию, требовал решений. Он мог разозлить, но и успокоить, сделать счастливым, но и одиноким, мягко разлиться вдоль тела, но и в гневе бросить с волны на волну. Николай оставил друга, и ничего не получил взамен.
В небе летала сойка, нарезая свои волны, часто-часто взмахивая крыльями, а потом замирая, очевидно, наслаждаясь воздушными струями. Полет птицы быстр, хотя и без легкости. Внезапно сойка резко пошла к земле, сделала круг над кладбищем и опустилась на невысокий камень, стоящий за кладбищенскими границами. Сидела прямо, изредка подрагивая черным хвостом. Голубое пятно на крыле с черными переливами навело Николая на размышления о своей чересполосной жизни. Голубой цвет - это цвет его души и спокойного моря в ясный солнечный день, а черные пятна - это неурядицы, которые подносила судьба в виде испытаний на прочность. Сойка быстро посматривала по сторонам, непрерывно вертя головой, украшенной черным хохолком, словно модным беретом. Потом, Николаю так показалось, уставилась на него, и он мог поклясться, что она его изучает. Это казалось удивительным, поскольку сойки - птицы чрезвычайно осторожные, увидев человека, тотчас скрываются. Внимательно осмотрев Николая, сойка повернула голову к Рике. Из ее гортани вырвались резкие крики "рэк, рэк", затем долгое и печальное "кий-а-а". Казалось, сойка звала женщину к себе, а может, жаловалась ей, или жалела. Кто их - птиц - разберет?
Николай поднялся, и сойка взлетела в небо, так же внезапно исчезнув, как появилась. Он подошел к Рике.
- Пойдем? - то ли спросил, то ли позвал с собой.
- Пойдем, - утвердительно ответила та, и они отправились вниз с горы.
На следующий день Николай, взявший на себя заботу о Батировой жиличке, отвез ее на базу отдыха. Изумление и испуг отразились на лицах администраторов базы, убежденных, что Рика погибла, поскольку домик, в котором они жили с подругой, унесло в море. Страшно смотреть на образовавшуюся вдоль дороги мертвую косу с перевороченной землей, камнями и досками. В конце косы образовалось болотце, которое слилось бы в морские воды, да валявшиеся в беспорядке бетонные панели стоявшего прежде дома загородили путь.
Лера спаслась: в то трагичное утро она сладко спала в объятиях диск-жокея, а потом безутешно оплакивала подругу. Родственникам Рикиным по телефону сообщила о несчастье, чтобы они ее мать подготовили к печальному известию.
Трагично закончился отпуск, и Лера возвращалась домой с тяжелым сердцем. Ехала и не знала, то ли радоваться оттого, что живой осталась, то ли плакать, лишившись вещей и документов, навсегда потеряв подругу. С Жорой, разумеется, роман окончился. Зачем ей Жора?
Рика о вещах и документах не думала. Ее потеря была значительно большей, и, наверняка, невосполнимой. Однако более всего она беспокоилась о матери. Хоть и счастье той узнать, что дочь жива, только выдержит ли счастливое известие ее больное сердце, уже окунувшееся в безвозвратную печаль? Поразмыслив: звонить - не звонить, решилась позвонить тетке, энергичной женщине, способной любую беду развести. Подумав, и Лере позвонила. Вдвоем, надеялась она, подруга с теткой за матерью присмотрят.
Неотступно помогал Рике Николай. С горькой шуткой: "без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек", мчался в город, убеждал, требовал выдать справку о том, что женщина, оказавшись в природном катаклизме, не погибла. Потом добывал ей билет на поезд, долго высматривал на вокзале пассажиров, отыскивая среди них тех, кто способен ослабить человеческую боль, помолчать, если надо, выслушать-поговорить. Нашел немолодую женщину, и купил билеты в двухместное купе.
Он бы и сам с Рикой поехал, только не позвала, не углядела в нем мужчину. До последней минуты ждал, надеялся на призыв ее карих глаз. Она же казалась безучастной. Шок от трагедии прошел, вместе с тем, кризис еще не миновал и неизвестно, чем мог завершиться. В волосах пролегла тоненькая прядка седины, у глаз поселились чуть заметные сеточки. Строгий черный костюм, выбранный ею на рынке, на другие цвета и не глядела, подчеркивал стройность фигуры и, вместе с тем, придавал облику серьезность. Любому, при взгляде на нее, было ясно: женщина прошла пору бездумной молодости и вошла в возраст зрелого мирознания. Что ждет ее впереди?
Тук-тук-тук - стучат колеса, везут Рику домой. Путь не только долог, он тяжел, будто путь с того света.