Поднимаешься на этот алтарь как на эшафот, сооружённый из напрасных ожиданий и невыполненных обещаний. Входишь как тебе хочется - то ли гордо вышагивая по перекошенным от старости
ступеням, то ли полуползком, еле-еле переставляя руки и ноги. Взойдёшь на алтарь и станешь так, чтобы с высоты его было видно абсолютно все звёзды на равнодушных и далёких небесах. Сколько
их? А хочешь ли ты считать? У тебя есть миссия поважнее. Вырвать, вырвать громко стучащую мышцу, поднять её над головой, занести руку... и бросить на каменный пол, наблюдая за тем, как от
соприкосновения с серой поверхностью то, что когда-то было в груди, разлетается во все стороны брызгами стекла и надежды.
Разбей своё сердце сам - этой ли парадигмы ты придерживаешься - дабы никто не сделал этого до тебя. Знаешь, почему им так нравится намеренно разбивать твою веру? Когда достигнут последний
рубеж, когда сказано последнее слово, сердце падает на пол с тихим звуком, но этот звук - самый желанный звук на свете. Он похож на пение сотен ангелов с голодными глазами, он вдохновляет и заставляет биться в эйфории. Это сильнее любых чувств, сильнее влечения, сильнее ощущения превосходства и обладания. Это и есть обладание в его первозданном виде - заставить, подвергнуть осмеянию то, что ты делаешь, подчинить, растоптав и измучив сомнениями. Ты ползёшь на коленях за тем, кто отнял, разбив, и понимаешь, что ещё одно движение - и ужас навечно поселится в черепной коробке, скует разум и поглотит мысли.
И кровь... кровь, хлещущая из зияющей пустой дыры, в которой может поместиться только Вселенная - не меньше, но и не больше. Шакалы да падальщики слетаются на её запах. А может, в жилах не кровь, а яд? Сомнение затмевает разум, лёгкой поволокой застилает глаза, и ты берёшь ритуальный нож. Недолго раздумывая, ты вскидываешь вверх левую руку - которой до этого и бросил на пол своё сердце - и проводишь острым лезвием вдоль. Из раны хлещет жидкость, да вот только ты не можешь понять, какого она цвета - то ли ядовито-зелёная в оттенок редкого и дорогого яда, которым травят политических оппонентов; то ли она ярко-красная - как солнце, которое в конце своего цикла умирает на западе, отдавая всё, что у него было для того, чтобы назавтра воскреснуть и снова умереть; то ли она прозрачная - не кровь, холодная вода струится по венам, разнося смертельный мороз по организму. И ты понимаешь, что кровь твоя уже давно не горяча - она замёрзла, застыла, и никаким огнём её не растопить. Так чувствует себя умирающий - впадает в оцепенение, вспоминает всё безвозвратно ушедшее и понимает, что тленно бытие, что нет ничего, что действительно стоило бы внимания. Мир теряет своё очарование, свою свежесть, и всё, что чувствует человек - это сожаление об этой тленности. Нет больше огня, нет больше возможностей, нет ничего - только пустота и неизвестность.
И ты понимаешь, что всего светлого, что было раньше, больше нет. Даже если ты выживешь, отчаянно цепляясь за затухающее сознание и выкарабкиваясь из плена мрака и тьмы - жилы твои наполнятся водой, чистой ли, мутной ли, водой, которая стынет с каждой секундой бега жестокосердечного времени. Любой, кто только посмеет к тебе приблизиться, рискует порезаться о глыбы льда. Никто их не растопит ни разведённым огнём, ни теплотой, слишком низка температура.
Чего тебе хочется, израненное сердце? Склеить его при всём желании уже не получится, придётся как-то жить дальше. Равнодушие - не самое худшее из чувств. Гораздо хуже надежда, самое прекрасное, но и подлое из прав человека - право надеяться на лучший исход. Только надежда заставляет глупцов пытаться отстрочить неотвратимое... и храбрецов совершать благородные поступки, да такие, что потомки столетия вперёд помнить будут. И чтить.
Наша слава - в наших действиях, не в громких словах, а в том, что мы делаем для того, чтобы завоевать бессмертие. Иной цели в жизни нет - всеми силами мы стремимся к тому, чтобы листок с нашим именем, влекомый в дальние дали ветрами злонасмешников, не оторвался от ветки могучего древа жизни.
Ну а ты? Что ты?
Не спеши.
Если бы ты мог отмотать время назад - стал бы ты добровольно отправляться на эшафот? Стал бы так страстно и отчаянно желать своей смерти от своей же руки? Кто поверит тебе - если ты не поверишь себе сам? Ломать и крушить - не созидать и строить. И сердце твоё заново не вырастет. Иди - как бы сложно тебе не было. Иди для того, чтобы вернуть то, что, как тебе кажется, ты потерял. Присмотрись, прислушайся к своим чувствам - пока что в жилах твоих кровь, а, стало быть, надежда на лучший исход ещё жива. Только Смерть нельзя забрать назад из цепких лап судьбы, для всего остального есть Воля.