Аннотация: 2-е место в жюрейском списке "Вера, надежда, любовь" - 2016 (лето).
Вадька поежился и потрогал большим пальцем ноги воду. Худенькие лопатки сжались, загорелая до седой порошки спина вздрогнула.
- Пш-ш-ш-ш... - сымитировал он звук испарения. Кожа, перегретая от долгого прожаривания на раскаленном песке, мучительными мурашками принимала прохладу. Осторожно ступая, Вадька прокрался почти до уровня плавок, но не мог заставить себя сделать еще хотя бы шаг. Так и стоял - на цыпочках, раскачиваемый легкими пологими волнами, посланиями давно прошедшего по фарватеру ослепительно белого и недосягаемо прекрасного трехпалубника.
Сзади взорвался нечленораздельный рев, и спину мальчишки окатила туча брызг. Вадька взвыл, взмахнул руками, и отчаянно вонзился в ослепительно сверкающую поверхность. Вынырнув через пару секунд, после нескольких энергичных гребков под водой, оглянулся:
- Какая с-с-с...! - он осекся. На отмели, просвечивающей сквозь воду мелкими ребрышками песка, бесстыдно тискал пышную блондинку с облезлыми плечами и радостно гоготал мохнатый кавказец.
Вадька ядовито зыркнул на нарушителя спокойствия, длинно сплюнул и заорал: "Мужики!! Воду согрел! В крысы?". Ближний участок песчаного берега, до этого больше напоминавший Мамаево побоище - настолько густо он был усеян недвижными загорелыми телами, взорвался движением. С десяток пацанов тринадцати-четырнадцати лет рванули к воде, словно за ними гналась стая бешеных собак. Из-под шустрых ног во все стороны летел песок, вслед озорникам неслись возмущенные возгласы и откровенные матюги.
Первым в воду влетел Черкес - крепкий, широкоплечий, с хорошо развитой мускулатурой, горластый и хулиганистый. Следом за ним с шумом ввалились кучей еще человек семь сорванцов. Легкой рыбкой, без малейшего всплеска, исчез в воде Лисенок, единственный в компании хорошо умеющий плавать - он уже лет шесть занимался прыжками в воду. На мокрой полосе песка как всегда остался Слива Коровин - рыжий, неповоротливый с виду мальчуган, за внешней простотой своей, однако, ловко скрывающий безразмерную хитрость и отменную реакцию. Слива медленно потер кулаками глаза, прищурился, оглядывая при этом из-под белесых ресниц акваторию. Здесь все знали друг друга едва ли не с пеленок, поэтому и не питали особой надежды на то, что от Славика удастся долго бегать.
Раздвигая коленями обрывки рогоза, Слива вальяжно протащился несколько шагов, и вдруг коротким рывком занырнул. Вадька тихо опустился под воду и толчком проплыл меж слоновых ног блондинки. Затем, круто развернувшись на мелководье вправо, ухитрившись при этом не взволновать поверхность воды, бодрым кальмаром погреб в сторону глубины. Он гордился своим умением шустрить под водой - куда лучше своих сверстников.
Плавать в свои тринадцать Вадик толком не умел, зато в "мире безмолвия" чувствовал себя настоящим дельфином. Умение это пришло к нему еще в детстве, когда десятилетним пацаном он, по случаю тяжелого заболевания, проходил лечение в одном из крымских санаториев. Маленьким доходягам категорически запрещалось купаться - их уделом было бродить голышом вдоль берега, по колено в воде, принимать солнечно-воздушные ванны, и ловить раков-отшельников. Но ребят было - двадцать пять, а надзирающих - только двое. И Вадька тут же изобрел способ: как только "воспиталки" обращали свой взгляд на окружающие природные красоты, кто-либо из пацанов, по уговору, быстро нырял, остальные же старательно прикрывали это безобразие своими тощенькими телами. Главная трудность была в том, что ныряльщику следовало совершить нарушение режима в мгновенье ока, при этом практически бесшумно, да еще ухитриться не просто присесть на мелководье по уши, а проплыть - в этом был дух соревновательности - под водой какое-то расстояние. Вадька и здесь оказался измыслом. Он так ловко изгибал тело после крутого нырка, что, прошуршав на глубине всего полуметра по песку впалым животом, ухитрялся вскочить на ноги в двух-трех метрах от места погружения.
Мальчик вынырнул на глубине превышавшей его рост, и бодро суча руками и ногами осмотрелся. Слива с фырчаньем вылетел из воды совсем в другой стороне, метрах в двенадцати от преследуемого. Очумело оглянувшись, узрел цель, но вместо того, чтобы снова нырнуть, заорал: "Атас!", указывая рукой куда-то за спину Вадьке.
- Ага! Нашел дурака! Так и поверил! - пацан наметил путь отхода, но тарахтенье двигателя все же заставило его обернуться. Прямо на Вадика перла здоровенная грязно-зеленая лодка "гулянка". Семисильный дизелек негромко чафкал, красный с мазутом понизу форштевень плескал бурунчиками. Плавсредство было битком набито пьяными дядьками и тетьками, из последних сил, на выдохе, ноющими: "Ой-ей, ой-ей, в глазах туман, кружится голова-а-а...". За разверстым капотом чадящего моторного отсека, на борту, сидел еще один чумазый дядька. Этот не падал в воду только потому, что держался за длинную кривоватую жердь румпеля.
Отплыть по собачьи Вадька уже не успевал.
- Фигня! - он лег на спину и, дождавшись пока лодка поравняется с ним, с силой уперся в борт обеими ногами, толчка должно было быть достаточно для ухода из опасной зоны. Однако номер не прошел: ноги скользнули по шелковому меху водорослей, густо облепившему покатый борт ниже ватерлинии и пацан ушел под воду, громко булькнув от неожиданности. Вдоль его тела понеслось длинное брюхо лодки. В конце темного силуэта ясно увиделся, сверкая бронзой в лучащемся сквозь желто-зеленый слой воды солнце, гребной винт, окруженный серебристыми струями. Вадька вытаращил глаза в попытке заорать, но изо рта вырвался только клуб пузырей.
***
- Петрович, куда ты! Рули к мастерской!! - дикий крик расколол монотонный шум двора небольшого судоремонтного заводика на берегу реки. Доносившееся из ангара надоедливое тарахтение компрессора, резкое шкворчание электросварки, шипение сжатого воздуха не смогли заглушить ужаса, звучащего в голосе стропальщика. Петрович, пожилой водитель автопогрузчика, как всегда после обеда, был под хмельком. Туповато оглядываясь, пытаясь определить источник тревоги, он даже не думал немедленно последовать совету. Связка труб, переносимая портальным краном, врезалась в ограждение кабины погрузчика: торопливый крановщик не успел поднять груз повыше, одновременно разворачивая кран, и тут, как на грех, из-за свежеошпаклеванного корпуса буксира вывернулся погрузчик Петровича. Грохот и звон разорвавшейся связки заполонил двор, мгновенно остановив все работы. К месту аварии спешили люди. Из кабины крана, подвывая, спускалась толстая крановщица в замурзаном комбинезоне.
Толпа окружила лежащий на боку, полузасыпанный трубами, погрузчик. В общем-то, кабина машины, оснащенная могучими дугами рамы и толстой сеткой, обеспечивала неплохую защиту механизатору. Но сегодня, по несчастью, одна из труб в пачке была срезана на торце под острым углом. Словно копье, труба пробила сетку из проволоки-восьмерки и вошла в грудь Петровича.
Рабочие стояли молча. Несчастный в кабине поверженного погрузчика хрипло дышал, рубаха в темно-зеленую клетку бордово-черно набухала кровью.
- Че таращитесь! "Скорую" вызывай! - подбежал мастер.
- Какую тебе - "Скорую"?! Не видишь, отходит уже... - сварной медленно потащил с головы маску. Петрович с бульканьем выдохнул, дернулся и застыл. Из угла рта медленно вытекла струйка крови. Стало очень тихо.
Черная бабушка поправила на плече иззубренную косу и пошкандыбала по своим делам. Обтрепанный подол легко мел мелкую рябь реки, и скорости хромающей походки мог бы позавидовать отчаянный автогонщик. Внезапно, резко остановившись, старуха повернулась в сторону видневшегося вдали пляжа. Мрачно выпялились из полумрака капюшона пустые глазницы черепа.
Спиралями завивались вокруг новенького гребного винта пузырьки выхлопа.
***
- Ох, Вадичка... - симпатичная брюнетка средних лет прижала руку под левой грудью, попыталась было отойти к грязной лавке павильончика автобусной остановки, но покачнувшись, стала оседать прямо на заплеванный, замусоренный окурками асфальт. Из упавшей сумки наполовину вывалилась куриная тушка, завернутая в подмокшую газету, и пучок зеленого лука.
- Женщине плохо, - громко констатировала какая-то толстуха. Две девушки, по виду - студентки, прихватили падавшую под ослабшие руки и пытались усадить на лавку. Высокий парень в цветной майке, апатично жевал папиросу, пустыми глазами глядя на происходящее. Под беспощадным солнцем по плавящемуся асфальту, чадя выхлопом, проносились редкие автомобили. На них равнодушно взирали потные, разморенные гаишники, опершиеся локтями о горячий капот своего "козлика".
- Врача, женщина умирает! - девушки, видимо оказавшиеся медичками, быстрее всех врубились в происходящее. Гаишный сержант вяло открыл один глаз, сунул в рот свисток и махнул жезлом кстати появившемуся на дороге зеленому УАЗу с надписью "Скорая медицинская помощь" на борту. Тяжело перевалившись через бордюр, машина по тротуару подъехала к остановке.
- На инсульт не похоже. Такая молодая... Жарища, конечно... - юный белобрысый фельдшер открывал штатный чемоданчик.
- Куда смотришь, балда! Дыхание - поверхностное! - заорала на него худая очкастая докторша, вылезая из кабины УАЗа.
Не долетая полукилометра до пляжа, старуха в черном неуверенно остановилась, поводя челюстью из стороны в сторону, как собака потерявшая след. Некоторое время вестница печали словно бы принюхивалась. Потом - вздрогнула, развернулась и, вздев косу на манер знамени, рванула по направлению к таящему в жарком мареве городу.
***
- Куды ж ты, дятел безмозглый, под лодку полез?! - трезвеющий на глазах рулевой тыкал мазутным пальцем в лоб заплаканному Вадику. - Ты че, не врубаешься?! Тебя же винт в фарш смолотить мог! - Пьяные бабы охали на лавках, а мужики уже деловито выгружали на мокрый песок ящик с выпивкой и корзинки с закусью. Туда, где посуше, заботливо отнесли потрепанный баян, положив его о бок с временно выпавшим из жизни баянистом. Вокруг лодки гуртилась присмиревшая ребятня и двое-трое взрослых, из тех, кому недвижно жариться на солнце уже осточертело. Слива Коровин испуганным глазом косил на Вадьку, а сам, лениво жестикулировал, толкуя ситуацию Черкесу. Лисенок цинично хихикнул в сторонке.
Вадя поглаживал покрытый багровыми полосами левый бок - борт моторки был обит ржавым стальным уголком - и тихонько всхлипывал. Он еще не осознал происшедшего и плакал просто от обиды - уж очень неуклюже все случилось.
- Хорошо, я в сторону глянул! Глядь, мальчонка под борт нырнул! Ну, я его за руку... - разорялся рулевой. Один из мужиков уже протягивал ему стакан, доверху налитый чем-то мутно-фиолетовым.
- Охамели! Хронь кривая... Прям по башкам на моторках ездют! - сочная блондинка не очень энергично возмущалась, пытаясь вывернуться из наглых рук мохерового ухажера.
Вадька выпрыгнул из лодки, сразу припав на колено. Где еще он умудрился так приложиться ногой? Несмотря на жару, стало зябко: потихоньку доходило, что только что, чуть было, не погиб.
- Утопленник, следующая крыса - ты! - лениво шлепнул мальчика по плечу Слива. Вадик стряхнул руку и с наслаждением бросился на горячий песок, зарывая в него руки и ноги. Каждая клеточка тела впитывала живительный солнечный свет, быстро вытесняющий из души темный ужас происшедшего.
***
Фельдшер устало присел в тени, на порожке распахнутой двери "неотложки". Соломенные, выгоревшие прядки волос рассыпались и прилипли к мокрому лбу. Рубаха под распахнутым халатом расстегнута до пупа, открывая тщедушную потную грудь.
- Ну надо же... Ничего сделать не смогли... - на его глаза навернулись слезы, - Тань, ты же видела, я старался... И ведь такая молодая, - он прерывисто вздохнул, дрожащими руками пытаясь достать сигарету из пачки.
На асфальте, лицом в небо лежала женщина. Одежда ее была в беспорядке. Смерть уже заострила черты лица. Тихо шушукалась вокруг небольшая толпа. Сержант-гаишник что-то пытался объяснить отчаянно хрипящей рации. На лавочке, обнявшись, рыдали студентки. Парень в цветной майке жадно пялился на труп. Глаза его нехорошо блестели, на скулах гуляли розовые пятна, в углу рта слюнявилась давно погасшая папироска. В сторонке, в тени деревьев, крепко сжимая косу, застыла старуха в черном. Случайному зеваке могло бы показаться, что бабушка только что выкосила газон, если бы, конечно, он сумел ее увидеть.
- Прекрати истерику! Ничего бы ты не смог сделать!
- Знаешь, в моей практике такое уже случалось, - очкастая докторша отобрала у фельдшера пачку, прикурила ему и себе по сигарете, - Бывало, что ни делаешь, все - без толку... Такое впечатление, что пациент сам не хочет жить...
Если бы у черепа были губы, можно было бы сказать, что черная бабушка тонко усмехнулась.