Кавокин Алексей Витальевич : другие произведения.

ЧЕЛОВЕК НАУКИ

Человек науки не боится буки

И. Рузин

ГЛАВА 1

Машенька вошла в необъятный холл отеля Ренессанс, весь уставленный фуршетными столиками, возле которых важно возвышались официанты в белых смокингах. Между столиками прохаживались пока немногочисленные участники конференции по Физике полупроводников, пришедшие, как и Машенька, пунктуально к началу Wellcome party.

Машенька огляделась по сторонам в поисках знакомых. Мимо продефилировала группа нитридчиков: величественный Матье Леру рассказывал эмансипированно-элегантной Флоранс с сигаретой в зубах ... а самолет задержали в Бостоне на 8 часов, и естественно, no smocking. Представляешь себе мое состояние к концу седьмого часа, когда ко мне начала проявлять интерес дама лет 75, увешанная золотыми браслетами и часами с боем...

Немец Хайляйтер, двигавшийся на левом траверсе Флоранс, посмотрел а Машеньку удивленным взглядом, в котором читалось Почему я еще не знаком с этим ученым?. Впрочем, Хайляйтер сразу обратился в ничто, заметив на предмете своего любопытства взгляд самого фон-Клитцинга.

Машенька была в этот вечер необыкновенно хороша. Свитер с горлом в сочетании с короткой черной юбкой, которую она обычно стеснялась надевать, и золотой кораблик на тонкой цепочке - все это ей очень шло, но главное было в том, что Машенька чувствовала себя беззаботной, хорошо отдохнувшей и готовой к празднику.

Непроницаемый лакей в смокинге слегка наклонился к Маше, предлагая шампанское. Маша взяла бокал, сказав Thank you, не слишком сухо, но все же вполне формально, так, как всегда разговаривают с официантами. Вдруг с того же подноса сгреб сразу три бокала, кто бы вы думали? Конечно Майк! Это он появился за двадцать минут до открытия в фойе Ренессанса, облаченный в свой любимый светло-серый костюм, клетчатую рубашку и большой мятый галстук. Майк уже успел закинуть себе в пасть шесть или семь канапе с икрой и паштетами и теперь собирался залить их шампанским.

- Здравствуй, Машка! - сказал Майк, одной рукой удерживая три бокала, а другой прижимая к себе Машеньку. - Как поживаешь?

- Спасибо. Ой, Майк! - воскликнула Маша.

- А как мне следует понимать это Ой, Майк! - спросил Майк. - Например, если ты хотела сказать: Ой, Майк, не уединиться ли нам где-нибудь в укромном месте и не обсудить ли распространение цилиндрической волны в квантовом проводе, то я бы ответил: С удовольствием, только давай сначала все сожрем и как следует выпьем, а то ведь потом не дадут.

- Смотри, Майк, Жорес Иваныч! - сказала Маша. И действительно, сквозь раздвигающиеся двери к ним приближался Жорес Иванович.

Майк одним движением подтянул штаны, пригладил волосы и поправил галстук. При этом лицо его приняло подобострастное выражение, а три бокала выстроились в треугольник: самый полный поближе к Жорес Иванычу, средний поближе к Майку, а последний, налитый наполовину, поближе к Маше.

Жорес Иваныч приблизился и, на ходу протягивая руку, сказал звучным голосом:

- Здравствуйте, Маша!

- Здравствуйте, Жорес Иваныч! - хором отозвались Маша и Майк, Маша пожала протянутую ей руку, и в следующее мгновение Жорес Иваныч скрылся за дверью с вывеской Только для членов Президиума.

- М-да, - сказал Майк, который несколько секунд пребывал в оцепенении, как будто анализируя, какие выгоды можно извлечь из происшедшего. - Разрешите поцеловать вашу ручку, - обратился он к Маше мурлыкающим голосом, наконец.

- Пожалуйста, Майк.

Майк поцеловал Машу в ручку и в щечку, причем так сильно прижал ее к себе, что у Маши даже расплескалось шампанское.

- Ой, Майк, ты хочешь на меня обратить всю свою любовь к Жорес Иванычу? - спросила Машенька.

- Только не здесь, - сказал Майк, - Машка, а ты в каком отеле живешь?

- Я в общежитии, - призналась Машенька.

- Какой позор! - воскликнул Майк. - Слушай, перебирайся к нам с Портным. Мы тебя не обидим. - и Майк похабно подмигнул.

- Ну, Майк, мы изучим этот вопрос, - сказала Маша, оглядываясь, куда бы ей убежать. Взгляд ее наткнулся на Винченцо Савону, что-то темпераментно объяснявшего Швендиманну, который был, кажется, заранее со всем согласен.

- Ciao Vincenzo! - закричала Маша. - Пусти, Майк!

И она устремилась к Винченцо. Тот сразу бросил Швендиманна на произвол судьбы.

- Ciao, Mascia, come stai?

- Molto bene, e tu?

- Ma, insomma... Bene. Aspetta, devo assolutamente dire una cosa a Merle, altrimenti...

И слишком занятый Винченцо устремился к Мерлю д'Oбинье, который возвышался над толпой и поглядывал на все сборище весьма иронически. Машенька опять почувствовала себя беззащитной, но Майк уже отвлекся к столу, уставленному тарелочками с бутербродами.

Между тем, толпа сгущалась. Уже прошли к центральному столику организаторы: степенный Элиша Коэн и неистовый бородатый Бар Жозеф. Клетчатый пиджак Бимберга и лысый череп Леденцова маячили неподалеку. Французы-нитридчики окружили молодцеватого Накамуру, и тот отпускал какие-то плоские остроты на отвратительном английском.

- Ай вишью евен мор, мистэр Накамур'а, - услышала Маша обрывок ответной остроты Бернара Жиля, акцент которого не уступал по силе Накамуриному. Через секунду Бернар вынырнул из толпы рядом с Машей.

- Здравствуйте, товарищ! - сказал Бернар и поцеловал Машу дважды в правую щеку и один раз в левую.

- Salut, Bernard! - радостно отозвалась Маша, - Сa va?

- Ca va! Tu sais pourquoi Nakamura n'est pas encore marie?

- Non. - удивленно сказала Маша.

- Parce que il est impuissant, - сказал Бернар шепотом и прижал палец к губам.

Машенька поставила бокал и взяла бутербродик с икрой. В уголке стола притулился невзрачный Школьник, похожий на продавца в табачном киоске.

- A, Morris, hallo, how are you? - накинулся на него Бернар, - I have been told that in your plenary you are going to make all of us feel as a good piece of shit...

Машенька с аппетитом доела бутербродик с икрой и принялась за следующий. В этот вечер ей хотелось развлекаться, пить шампанское и есть вкусные икорные буреброды с ломтиками лимона. Оркестр заиграл тумбалалайку и, конечно же, Бимберг первым пустился танцевать, выхватив из толпы Флоранс, в брюках и сером шарфе. Бар Жозеф с рычанием схватил Аллу Ивченко и азартно закружил ее, под одобряющие возгласы толпы. Машенька встретилась глазами со скучающим лохматым Вуазеном. Вуазен улыбнулся и пригласил Машу танцевать. Машенька радостно согласилась, и они пошли танцевать, стараясь избежать столкновений с увесистой Аллой и фешенебельным Бимбергом.

На столах появились тарелочки для фруктов и короткие изогнутые ножи с гравированными ручками. Вуазен предложил Маше грушу. Маша взяла яблоко. У них завязался как раз такой разговор, какой Маша любила. Вуазен рассказывал ей, как он лазал по скалам в Оверне прошлым летом, и что если пользоваться хорошими туристскими картами, в этом районе можно найти такие ущелья, гейзеры и водопады, каких больше нигде нет. Машенька говорила, что ей очень хотелось бы туда съездить, но неизвестно куда девать Мангуста, а Вуазен говорил, что он уже большой и его всюду можно брать с собой.

В этот момент под бурные аплодисменты Элиша Коэн произнес короткую речь.

- Дорогие друзья! Я хочу поблагодарить вас за то, что вы не испугались и приехали в Иерусалим. Я надеюсь, что в этом древнем городе мы с вами услышим много интересных докладов, но даже больше мне хотелось бы, чтобы все вы составили личное непредвзятое впечатление об Израиле и чтобы вам здесь понравилось. Мы провели большую работу, сортируя присланные тезисы. В конечном счете, мы приняли только четверть поданных работ, и наверняка во многих случаях мы ошиблись, оставив выдающиеся работы за бортом этой конференции. Я прошу вас не судить нас строго. В конце концов, это другие пострадали, а мы с вами все здесь! Объявляю Двадцать четвертую международную конференцию по физике полупроводников открытой!

(овация) Позвольте предоставить слово нашему дорогому гостю Жоресу Ивановичу Алферову.

К микрофону подошел Жорес Иваныч:

- Да, ну я в современной физике полупроводников понимаю примерно как тот пьяный, который, проснувшись в канаве, спрашивает у прохожего: Слушай, друг, где я? Ему говорят: на углу Гороховой и проспекта Большевиков. А он: Да нет, детали меня не интересуют, город какой? В общем, вы слышали наверно про Ландау? Так вот, я расскажу вам одну историю. Однажды сидят у меня на даче Ландау, Иоффе, ну и Борька Царенков. Все выпили, надо в магазин идти. Иоффе говорит: Жорес, Ландау не посылай, он теоретик, он нас еще отравит. Пошли лучше своего Борьку. Ну, я и послал Борьку. А он вместо того, чтобы в магазин идти, поймал на улице какую-то бабу, да у нее и заночевал. В общем, некрасивая вышла история. - Жорес Иваныч задумался.

- Но Борьке все равно Ленинскую премию мы дали. Вот какие люди были Абрам и Лева! Желаю вам успешной конференции.

Все зааплодировали Жорес Иванычу, а он в обществе Ландвера, Есаки и Леденцова снова скрылся за дверью с надписью Только для членов Президиума.

Машенька во время этой речи вдруг потеряла Вуазена, зато на его месте возник Майк в пиджаке залитом кетчупом.

- Машка, посмотри, что со мной евреи сделали! - пожаловался Майк.

- Господи, как же им так удалось?

- А видишь, они по хозяйственности кетчуп положили в запаянных полиэтиленовых пакетиках, представляешь?

- Ага, это наверно как шампунь в гостиннице. Так всегда измучаешься, пока такой пакетик зубами в душе раздерешь...

- Вот-вот, только вся разница в том, что в душе ты находишься, осмелюсь предположить, обнаженная, а здесь еще и представительский костюм страдает, не говоря уже о моральном ущербе.

- Бедный Майк! Хочешь, я тебе постираю?

- Машенька, какая ты добрая...

- Ой, Майк, отстань!

- А пошли к нам с Портным в номер - стирать пиджак.

- Нет, Майк, у меня другие планы на сегодняшний вечер.

Майк заговорщически подмигнул и сказал:

- Ну, коли так, не смею задерживать. А с кем, если не секрет?

- С Жорес Иванычем! - сказала Маша, и пока Майк вновь обретал дар речи, она уже умчалась в другой конец зала.

Там как-раз сервировали мороженое. Боже, как Машеньке хотелось фисташкового мороженного! Она схватила маленькую вазочку с зеленоватым шариком и погрузила в него изящную ложечку с круглым черенком. Оркестр играл дикие и азартные еврейские песни. Маша вышла на балкон. После кондиционированного воздуха Ренессанса она попала в духоту южной ночи. На небе сияли звезды: яркие и крупные как черешня.

Маша вспомнила:

Судьба благословит того, кто пьет вино,

Кто в чаше норовит всегда увидеть дно.

Неси сюда кувшин, прелестное созданье,

Покуда лунный лик нам виден сквозь окно.

ГЛАВА 2.

Постерная сессия началась после очень неплохого обеда, сервированного в нижнем и верхнем ресторанных залах Ренессанса, которые назывались Галилея и Гефсиманский Сад, соответственно. Машенька еще с утра развесила свой постер, аккуратно наклееный на цветные картоночки. Возле Conclusions она с негодованием обнаружила неизвестно откуда взявшегося нарисованного кота с полосатым хвостом, пышными усами и томным взглядом из-под длинных ресниц. Пока она вешала постер, к ней подлетел Бомберг (сразу после своего invited talk), пожал ей руку по-английски и засыпал малопонятной скороговоркой, из которой Маша поняла только much cheer. Потом Бомберга утащил Бенуа Дево, на котором висели двое усыновленных детей: русский и негр. Дево был похож на баварского немца с пивной кружки. Потом Маша помогла Бассани повесить его постер. (Hai salvato la mia vita! - благодарил ее Бассани, который не вешал постеров лет тридцать.) Потом Маша заглянула в большой зал (Иерихон), где заканчивался пленарный доклад Школьника, с удивлением увидела свою фамилию в списке лиц, которых Школьник благодарил за особенно ценное сотрудничество, и наконец, вместе со всей толпой она двинулась в обеденный зал.

Машеньке очень хотелось попасть за один столик с симпатичными знакомыми итальянцами или французами вроде Вуазена. Но, как назло, те уже сгруппировались, и единственное свободное место нашлось между Накамурой и Якоямой.

- How do you do? - спросил Якояма, и после того, как Машенька ответила Very well, уткнулся в своего вареного лосося с рисом, причем лосося он не трогал, зато тщательно выедал все рисинки. Зато Накамура оказался разговорчивее:

- What is a subject of your PhD thesis? - произнес он хорошо выученную фразу из того самого разговорника, из которого менее образованный Якояма смог извлечь только свое How do you do?.

Машенька задумалась.

- Actually, I have already finished my PhD, - запинаясь сказала она. - The subject was Interference effects in Bragg arranged structures.

- Oh, oh, very interesting! - сказал Накамура, - Do you study three-five or two-six materials?

- Three five and two six! - гордо ответила Маша.

- Oh, oh, and me too, ha, ha, ha! - вдруг захохотал Накамура. - You call me Sho. - вдруг заявил он Маше.

- Yes, professor Nakamura, - неуверенно сказала Машенька.

- I call you, - продолжал Накамура свою мысль. Тут он стал искоса разглядывать табличку на Машином пиджаке.

- Masha! - бастро подсказала Маша.

- Oh, oh, very nice. You call me Sho, I call you Masha, ha, ha, ha!

Неожиданно оживший Якояма вдруг разразился поразительно длинной фразой:

- Who is a director of your PhD thesis?

- Professor Seisyan, - сказала бедная Маша, и стала придумывать ответный вежливый вопрос.

- What is the weather in Japon? - наконец спросила она.

Якояма ответил:

- Yes, oh yes!

Более сведущий в языках Накамура ответил:

- Very, very hot, ha, ha, ha! - и сам спросил, - What is the weather in your country?

- Oh, I don't know, - сказала несчастная Маша.

К счастью (по крайней мере, на этот раз это было к счастью), к столу подсел Майк с полупустой бутылкой шардонэ.

- Dear friends! - сказал Майк, - Let's drink!

С этими словами он налил Накамуре и Якояме бокалы до краев, плеснул чуть-чуть Маше, прикрывшей свой бокал ладошкой, а остатки вылил себе, почему-то переболтав.

- How do you do? - спросил Майка Якояма.

- Very well! - ответил Майк - Let's drink!

- What is the subject of your PhD thesis? - спросил Накамура.

Машенька не стала дожидаться десерта и вышла из-за стола.

- Who is the director of your PhD thesis? - слышалось позади.

У стойки бара пили кофе Бернар Жиль и Вуазен. Маша села рядом прислушалась к их разговору:

- ... ces deux mecs ont envoye' leur PRL, sans avoir parle' avec moi, - рассказывал Бернар, - j'ai dit, les mecs, ca va pas! Si vous voulez m'emmerder je peux rien fair. Paff, l'article est refuse'. J'ai fait la photocopie et attache' a mon dossier pour le post de directeur de recherche. Paff, je suis tombe' sur Benoit a la Guillaume... J'ai dit, Benoit, c'est pas a moi ce merde, j'ai l'ajoute' pour fair un bon resume'.

- Trop carieriste! - сказал Вуазен.

Бернар переменил тему разговора.

- Tu connais Masha? Elle va peut etre passer sur le post de Maitre de Conf. a Clermont.

- Oui, je connais bien Masha. Ca va?

- Ca va! - сказала Машенька.

И у нее опять начался такой замечательный разговор, как вчера. Нет, она давно не была в Париже. Да, конечно, это было бы здорово пожить недельку в мансарде на rue Moufftard. А куда он поедет в отпуск? Огненная Земля это одно из самых незасиженных мест в Южной Америке. Правда летом там холодно. Он берет пуховой спальник. Он не любит таскать за собой чемоданы с крючьями и ледобурами и всегда обходится без железа. Нет, это не очень опасно, ведь он едет для своего удовольствия и никто не заставляет его делать то, что слишком опасно. А Маше бы тоже так хотелось. Но ведь Мангуст. И не дай Бог придется с ним сидеть на даче. Ну, у вас в Оверне тоже есть прекрасные места, надо немного освоиться.

Бар опустел. Бернар Жиль подхватил за локоть Накамуру, и тот из угла отвечал ему:

- Ез, профессор Гил!

Вежливый Школьник подошел к Маше и, извинившись, сказал, что у него есть несколько вопросов к ее постеру. Машенька густо покраснела и соскочила с табуретки.

У постеров уже образовалась толпа народа. В основном, успехом пользовались яркие цветные постеры, представлявшие успехи технологии. Их хозяева, бойкие американские китайцы, толстые лысеющие немецкие студенты и аскетические японцы в черных костюмах с галстуками, важно поглядывали на фотографии, свидетельствующие об успехах их технологии, и отвечали на немногочисленные вопросы, типа Which percursors did you use? Возле отвратительного на вид постера Лянде-Геллера стояли Портной и Алейнер, причем Алейнер кричал на весь зал:

- Юлик, да лучше бы ты выставил на всеобщее обозрение кучу дерьма!

А Портной резонно возражал:

- Нет, это было бы не лучше, потому что от дерьма шла бы такая вонь, что никто не подошел бы не только к постеру Юлика, но и к моему постеру и даже к гениальному творению Алейнера.

- Юлик - жидкий стулик! - процитировал Алейнер.

- Подожди, Игорь, ты не понял, - упрашивал его Юлик, - не кипятись, что ты кипятишься?

Машенька со Школьником подошли к скромному, но аккуратному Машенькиному постеру. Школьник задал несколько простых вопросов, на которые было трудно ответить. (Как распределено поле в поляритонных модах? Почему вы думаете, что они локализованы в периодической структуре? Почему они вообще локализованы? В чем тогда разница между одиночной ямой и периодической структурой?)

Машенька отвечала, как могла. Она очень волновалась и ей казалось, что сейчас она скажет какую-нибудь глупость, Школьник поднимет ее насмех, все услышат, а Алейнер хлопнет ее по плечу и скажет Уж лучше бы ты выставила кучу дерьма! А Портной скажет: Интересно, какая куча имела бы больший успех: Юлика или Маши? Наверно куча Юлика была бы больше и собрала бы более обширную аудиторию.

К счастью, Школьник соглашался со всем, что Маша говороила. Он внимательно слушал и задавал уточняющие вопросы, на которые было все труднее и труднее отвечать. Наконец, когда Машенька окончательно запуталась и сказала нечто, прямо противоположное тому, что говорила вначале, Школьник сказал ей:

- Спасибо большое, у вас прекрасная работа! - тепло улыбнулся и отошел к постеру Юлика, в который стал задумчиво вглядываться. Машенька стояла вся красная и думала, какое впечатление она произвела на Школьника. Тут подбежал Бернар и кинул взгляд на постер:

- C'est ton PRL? - спросил он.

- Oui, a peu pres, - ответила несчастная Маша.

- Mais c'est geniale! - воскликнул Бернар. - Je t'en felicite!

- Merci, - удивленно поблагодарила Машенька.

- Et ca c'est qui? - показал Бернар на кота.

- C'est rien, c'est un chat.

- C'est vraiment geniale! On mangera ensemble ce soir?

- Oui, volontier! - сказала Маша.

- Bien, ecout, je tu laisse, a bientot!

- Salut, Bernard, a bientot! - радостно сказала Маша. Настроение ее стало улучшаться. Бернар убежал. Маша вдруг с ужасом увидела, что к ее постеру приближается Алейнер: руки в карманах, толстый, всклокоченный, очки по-диагонали и табличка: Prof. I. Aleiner, Stony-Brook, US.

- О! - вскричал Алейнер, - а это что? Экситон?

- Ну, вот тут экситон, - сказала Маша.

- Да ты что, экситонов же нет! - сказал Алейнер.

- Как это нет? - удивилась Маша.

- Так, их закрыли еще в прошлом году.

- А кто их закрыл?

- Их Юлик закрыл, - вмешался Портной, - Представляешь, сколько один Юлик может закрыть экситонов? Или вернее покрыть?

- Покрыть - ни одного! - сказал Алейнер.

- Что вы все издеваетесь над Юликом? - спросила Маша, и благодарный Юлик помахал ей рукой от соседнего постера.

- Правильно, нечего все спихивать на Юлика! - сказал Портной Алейнеру. - Это ты у себя в Стони-Бруке истребил все экситоны, а у нас в Европе они еще живут, размножаются и приносят неплохой доход. Правда, Маша?

- Ну, кому как, - сказала Маша. Тут кто-то отечески полуобнял ее за талию. Маша чуть не вырвалась, но вовремя увидела, что это Рубен Павлович.

- Привет честной компании! - сказал он благодушно.

- Здравствуйте, Рубен Палыч! - сказали все.

Разговор пошел по обычному Рубен-Палычевому сценарию. Австралийский крокодил. Рудик Казаринов с его картинами. Капассо с его каскадным лазером. (Знаешь что, мы такую штуку сделали на Позитроне еще в шестьдесят восьмом году. И запатентовали. А потом я поехал с этим лазером к министру электронной промышленности. Яхонтов такой тогда там распоряжался. Так он, знаешь, любил, чтобы у каждой новой вещи был какой-то свой неповторимый дизайн. Ну мы и сделали этому лазеру штатив с такой овальной платформой на трех ножках из сплава титана с алюминием. Ну вот, сижу я с этим трехногим лазером в приемной у Яхонтова, а в портфеле у меня лежит бланк заявки на Ленинскую премию, в который осталось только число вписать и подпись министра поставить. Вдруг какой-то шум, входит Яхонтов, не здороваясь, прием отменен. Что такое? Ну, спрашиваю у одного референта, в чем дело? Да, говорит, танки в Чехословакию ввели...

Портной и Алейнер тем временем сбежали, и конец этой истории Маша дослушала в одиночку. Рубен Палыч наконец остановился и заговорил совсем другим тоном:

- Значит, Маша. Образцы я получил. Гелий достали и уже провели два сеанса. И вот видишь ли, какая штука, ничего не видно. То-есть даже экситона в сверхрешетке не видно. В общем, нужен расчет.

- Конечно, Рубен Палыч, - покорно сказала Маша. В этот момент от постера Юлика раздались какие-то крики, и Рубен Павлович отвлекся.

- А, Юлик, как жизнь молодая? - начал было он, но тут заметил причину всеобщего оживления. Из-под постера Юлика торчали чьи-то ноги в черных лакированных ботинках. Обойдя постер, Рубен Павлович увидел совершенно пьяного Александра Львовича Эфроса, который лежал на полу, скрестив руки, и смотрел в потолок.

- Рубен! - вдруг заорал Эфрос. - Где твоя молодая жена?

- Помилуй, Саша, - оправдывался Рубен Павлович, - я не стал ее брать в такой вертеп, рано ей еще...

Машенька вернулась к своему постеру. Его рассматривал какой-то финн в полосатой фуфайке. Машенька спросила, не хочет ли он, чтобы она ему что-нибудь объяснила. Финн радостно согласился. Машенька минут сорок подробно объясняла ему про экситонные поляритоны и motional narrowing. Финн внимательно слушал и все время кивал головой. Когда Машенька закончила, в конец устав и охрипнув, финн сказал ей:

- It is very interesting. May I have your business card?

У Машеньки не было business card, но она вырвала листик бумаги из конференционного блокнота, написала свой адрес, телефон и e-mail и дала финну.

- This is my card. I am not a physicist. I work in industry. - сказал он, и протянул Машеньке свою карточку с эмблемой фирмы Phyllips.

- А что ты думаешь, - объяснял ей потом Портной, - фирма послала его за казенный счет на эту конференцию узнать, куда ветер дует. Он конечно ничего не понимает, но должен будет по возвращении представить отчет, в котором и тебя, наверняка, помянет.

- Потрясающе! - сказала Маша и скрестила ноги, свисавшие с высокой табуретки у стойки бара. Она чувствовала приятную усталость. Постерная сессия закончилась и можно было считать, что она прошла успешно. Маше дали пять визитных карточек с просьбой прислать статьи. Она перебирала их: Cristoph Mathieu, PhD student, Wancouver, Dozent Koliadko, Harkiv, Dr. Yu.B. Lyanda-Geller, Urbana, M-lle Lacanal, Algerie, Mr. Mati Matisaari, Phyllips Research Lab.

- День прошел незря! - подумала Машенька. А ведь еще предстоит ужин с Бернаром и, может быть, Вуазеном.

Звени, цимбала! Пой! Меж небом и людьми

Я твой до своего последнего динара.

Когда же надо мной распустится чинара,

Возьми мой дом, певец, жену мою возьми!

ГЛАВА 3

Маша встречалась с Бернаром в полвосьмого у стойки Reception. Маша пришла на пять минут раньше времени, а Бернар опоздал. В ожидании, Маша разглядывала доску объявлений.

Optical science center of the University of Arizona is looking for an outstanding PhD student to conduct both experimental and theoretical research of advanced semiconductor systems. A scolarship up to 650 USD a month may be granted. CV and five letters of recommendation must be sent to H. Gibbs, OSC, UA, Tucson 38045, AZ

Машеньке заранее стало жаль несчастного студента, который польстится на эту позицию.

King Fahd University of Petrolium and Materials announces a tenure-track position at the assistant professor level. Three monthes of payed vacances, free lodging, substantial starting funds, allowance for furniture and high benefits are provided. Candidates are invited to send their curriculum vitae to His Magesty King Fahd, Saudic Araby.

- Это надо Майку посоветовать, - подумала Маша.

Ultrafast optical spectroscopy group at EPFL is looking for young postdocs specialized in the excitonic physics. References: Benoit Deveaud, EPFL, Ecublens, 34095 Swiss

Машенька долго вчитывалась в это объявление, чувствуя, что оно все больше и больше ей нравится. Ей вспомнились лебеди в Женевском озере, живая форель в магазине, поездки на Юнг-Фрау и в Церр-Мат. Тут к ней подошел Евгений Львович.

- Здравствуйте Евгений Львович!

- Здравствуйте, Маша! У меня к вам дело.

- Я вас слушаю, Евгений Львович, - Маша почувствовала гордость и в то же время большую ответственность.

- Помните мы с вами считали собственные энергии поляритонов в структуре с квантовыми ямами?

- Конечно помню.

- Так вот, моя идея заключается в том, чтобы проделать эту же работу, учитывая разницу диэлектрических проницаемостей ямы и барьера.

- Ммм... Да, ну что же, очень интересно. А что эта разница очень важна? - спросила Маша.

- Не важно! Может быть и нет. Скорее всего нет. Но мы с вами должны это исследовать. Понимаете, экспериментатор мог бы отмахнуться от этой разницы и наплевать на нее. Но мы же с вами теоретики!

- Да, конечно, Евгений Львович, я с вами совершенно согласна! - сказала Маша, чувствуя себя чрезвычайно польщенной и в то же время сгорая от страха.

- Вот тут у меня кое-какие записи, - сказал Евгений Львович, вытаскивая из портфеля кипу листов, исписанных формулами. - Как-нибудь на досуге, качая Никиту, посмотрите и попробуйте разобраться.

- Спасибо, только Никиту уже не надо качать, он большой.

- Ну, не важно. Это я фигурально выражаюсь. Посмотрите, а если что-то неясно написано, мой e-mail у вас есть.

Тут появился Бернар Жиль.

- Hi, Eugen! - воскликнул он.

- Hallo, hallo, Bernard! - ответил Евгений Львович, и оба уставились друг на друга, не зная что еще можно сказать.

- Will you go eating with us? - спросил Бернар.

Евгений Львович наморщил лоб, посмотрел на часы и вдруг сказал с видом человека, решившегося на отчаянный поступок:

- Yes, I can eat with you tonight!

Маша удивленно посмотрела на Бернара.

- Fine! - сказал Бернар. - On y va? Let's go?

- A Voisin? - спросила Маша.

- He does not come. He is very busy. Il est tombe' amoureus d'une fille israillenne. No, I am joking. He is discussing with Benoit a la Guillaume, and it is for a long time.

Они вышли из Ренессанса и посмотрели вокруг. В фешенебельном квартале между зданием Кнессета и Дворцом Нации находились самые дорогие рестораны с ливрейными лакеями у входа. Евгений Львович предложил купить где-нибудь хлеба, колбасы и бутылку вина. Бернар предложил найти ресторанчик в арабском квартале. Евгений Львович сказал, что это опасно, можно нарваться на скандал, а зачем наступать на грабли. Они двинулись нерешительно по какой-то узкой улице, спускавшейся вниз. В проеме между домами мелькнул значок Макдональдса.

- Не решусь предлагать французу поужинать в Макдональдсе, - сказал Маше на ухо Евгений Львович. - А то мы с вами могли бы взять три Биг-Мака на двоих и чудесно перекусить.

- Да, я тоже раньше любила Макдональдс, - сказала Маша, - особенно жареную картошку.

Бернар остановился у какого-то заведения в полуподвале и предложил заглянуть внутрь. Маша и Евгений Львович не возражали.

- Мадам, найдется ли у вас столик на троих? - осведомился Бернар у хозяйки.

- Ну конечно, заходите! - радостно отозвалась та.

Ресторанчик был почти пуст. На стенах висели рваные репродукции с картин Сальвадора Дали, а над стойкой бара виднелся портрет Менахема Бегена.

Евгений Львович обнаружил в меню комплексный обед за 18 шеккелей и заказал его с видом гулять так гулять! Маша выбрала вегитарианский суп с баклажаном. Бернар долго распрашивал хозяйку о содержании разных блюд и наконец выбрал себе в качестве антрэ салат с крабами, а на второе почки по хевронски.

- Возьмем аперитив? - предложил Бернар.

- Ну что ж, - отозвался Евгений Львович, - выпьем по пятьдесят грамм водки.

- А мне минеральной воды! - сказала Маша.

- Что-то я вас, Маша, не узнаю, - удивился Евгений Львович.

- Годы берут свое, Евгений Львович.

- Да, Маша очень выросла в последние годы, - стал рассказывать Евгений Львович Бернару. - Я имею в виду, она выросла, как ученый.

- Еще бы, первый PRL в двадцать три года! - подтвердил Бернар.

- В двадцать пять! - запротестовала Маша.

- Ну, это мне как раз ничего не говорит. - возразил Евгений Львович. - По-моему, хорошая статья в Физика и Техника Полупроводников стоит десяти физ-рев леттерс.

Бернард сделал Маше выразительную рожу.

- Я познакомился с Машей, когда она пришла слушать мои лекции, - рассказывал Евгений Львович, - она училась в университете, но приходила слушать мои лекции в Политехнический институт. Но дело было не в этом, как я уже потом понял, не правда ли Маша?

- Не в этом, - сказала Маша и густо покраснела.

- На самом деле Маша собиралась выйти замуж за одного из моих учеников! - торжествующе сказал Евгений Львович.

- Я тогда еще не собиралась... - возразила Маша.

- Не рассказывайте! Собирались, собирались! - Евгений Львович уже выпил водки. Бернар с интересом слушал. - И вот однажды, я как сейчас помню, в столовой Физико-технического института Маша и Алексей мне во всем признались!

- Боже мой! - простонала Маша.

- Да! - победно продолжал Евгений Львович. - Но я сразу же принял меры. Во-первых, я сказал Маше то же самое, что Аронов в свое время сказал моей жене в аналогичной ситуации. Я ей сказал, чтобы она готовилась к худшему. Потому что она выходит замуж за алкоголика. Алкоголика, который не пьет, а работает. И что она в сущности приносит себя в жертву. Она должна быть готова к тому, что муж ее будет работать по ночам, не будет много зарабатывать, ничего не будет делать полезного в доме и тому подобное. А потом я пригласил Машу и Алексея к нам домой, и Алла, моя жена, поделилась с Машей тем, что может быть и я не знаю: каково быть женой физика.

- Ну, - сказал Бернар, - моя жена тоже понимала, что я никогда не буду зарабатывать столько сколько она. Но я был на десять лет моложе ее, и она в конце концов решилась.

- Но Маша молодец! - не унимался Евгений Львович. - Моя жена не смогла продолжать работать по специальности, когда родился Костя. В конце концов она устроилась в детский сад. А Маша выросла в крупного физика, защитила диссертацию и теперь мы с ней работаем на равных.

- Ну что вы издеваетесь, Евгений Львович! - взмолилась Маша. Она давно уже не поднимала глаз от своей терелки с супом, в то время как Бернар и Евгений Львович подливали друг другу вина и с апетитом уничтожали израильские кушанья.

- Я вовсе не издеваюсь! - настаивал Евгений Львович. - Конечно, на начальном этапе важна была поддержка мужа, и роль Рубен Палыча тоже не следует забывать. Но теперь вы уже выросли. Теперь, я думаю, вам следует уже отделяться от мужа (в научном смысле, я имею в виду). Два медведя в одной берлоге, знаете ли, долго жить не могут.

- Я отделяюсь, - сказала Маша. Она очень злилась на Евгения Львовича за все эти разглагольствования и решила теперь перекинуть мяч на его поле. - Вот все-таки для меня всегда было загадкой, Евгений Львович, как же вас еще терпит ваша жена? Вы же настоящий тиран!

- Конечно, я тиран! - гордо подтвердил Евгений Львович. - Но ведь она знала на что шла. Света Аронова ей все объяснила.

- Ну, понятно, сначала, - настаивала Маша, - пока влюбленность не проходит, все кажется в розовом свете. А как же потом?

- А что потом? - не понял Евгений Львович. - Конечно, бывает всякое, вы не думайте, семейной жизни без проблем не существует. Нам и жить долго негде было, и денег не было, и через суд мы прошли, и когда Костя родился...

- А правда, что Костя разорвал единственный экземпляр вашей докторской диссертации? - спросила Маша.

- Нет, он не разорвал, он разбросал все листы и часть из них помялась, а некоторые были надорваны. Нам пришлось с Аллой всю ночь ее собирать, перепечатывать кое-какие места... В общем, возни много было! А что вы хотите, это же жизнь!

- Но видимо ей так хотелось, чтобы вы стали доктором, и она принесла себя в жертву ради вашей научной карьеры.

- Вот именно! Вот именно! Но с другой стороны, я ведь тоже что-то ей даю и Косте. Они, правда, ворчат, что я не езжу с ними в отпуск... Вот я вам скажу, мои отношения с женой строятся на двух принципах: во-первых, я должен быть в ней всегда уверен на сто процентов. Это необходимо мне для работы. Я должен иметь прикрытый тыл! - Маша и Бернар оба подумали об одном и том же и засмеялись. Евгений Львович на обращал на это внимания. - Да, и второй принцип, Алла никогда не должна быть во мне уверена на сто процентов!

- Как же так? Это же несправедливо? - удивилась Маша.

- Это я как раз прекрасно могу понять, - сказал Бернар, - Франсуаз знает, что раз в две недели я встречаюсь с одной моей знакомой, обедаю с ней, снимаю комнату в отеле, и... - Бернар сделал энергичный жест. - Но я ей обещал, что это будет не чаще, чем раз в две недели. Иначе это становится дорого, и наконец, надо бывать когда-то в семье.

Маша представила себе Франсуаз, рост метр девяносто, пятьдесят два года, большие черные усы... Ей трудно было представить себе семейное счастье Бернара.

Подали десерт. Маша получила фруктовый салат. Ей вспомнилось, как как-то раз в гостях у Неве она съела восемь или девять мисочек фруктового салата. Теперь она не чувствовала в себе страстей такого размаха, по крайней мере, в области гастрономии. Хотя, может быть, круассаны...

Когда они вышли из ресторана, Бернар подозвал такси и спросил у Маши и Евгения Львовича, куда их отвезти. Евгений Львович заявил, что он живет недалеко и пойдет пешком. Маша призналась, что живет в общежитии на другом конце города. Такси полетело по кривым улицам Иерусалима. В машине работал кондиционер, панель приборов светилась красным светом.

- Bon nuit, Masha! - сказал Бернар, когда они подъехали к мрачному зданию общежития.

- Bon nuit, Bernard, merci, a demain! - ответила Маша и выпрыгнула в жаркий ночной воздух.

Перед сном Маше снова вспомнилось объявление: Требуется постдок в EPFL, справки у Бенуа Дево. Бенуа задавал агрессивные вопросы Школьнику после его доклада, но после миролюбивого ответа Школьника он сразу успокоился и сел в свое кресло, улыбаясь в пшеничные баварские усы... Маша заснула.

Любезные друзья, тусклеет свет дневной.

Встречая эту ночь, вы выпьете со мной.

Кто знает, что несет нам новый день: победу,

Любовь, кувшин вина иль камень гробовой?

ГЛАВА 4

Некоторые люди быстро принимают решения и легко меняют свои планы. Машенька не относилась к их числу. Если у нее в голове рождался какой-нибудь неожиданный план, она обычно давала ему как следует отлежаться, и только потом потихоньку начинала претворять в жизнь. Поэтому, наткнувшись следующим утром на одиноко стоявшего в вестибюле Ренессанса Бенуа Дево, Маша не подошла к нему и не стала заводить разговор про постдоковскую позицию, а лишь сказала издали Bonjour и сделала вид, что очень спешит. Бенуа улыбнулся в усы и подмигнул Маше как старой знакомой.

Машенька в самом деле спешила на сессию по микрорезонаторам, которая проходила в салоне Яффа. Она заняла место в предпоследнем ряду и стала смотреть, как Винченцо Савона в одном из своих зеленых пиджаков готовится атаковать длинного и нескладного Виттакера, заканчивавшего приглашенный доклад. Винченцо ерзал на стуле, кусал себя за палец, делал выразительные глаза и как только Виттакер кончил, вытянул вверх свою руку с такой энергией, что председательствовавший Вайсбуш даже вздрогнул. Тем не менее первым слово получил не Винченцо, а Штефан Кох, который начал методично и неумолимо выводить Виттакера на чистую воду. Виттакера никак нельзя было назвать блестящим полемистом, и Кох легко загнал его в угол. В конце концов Виттакер был вынужден публично отречься от своих работ годичной давности, хотя, с видом Галилея, продолжал настаивать, что motional narrowing существует.

- These are face-saving arguments! - с отвращением сказал наглый Кох и сел на место. Винченцо, таким образом, получил в свое распоряжение уже растерзанный на части труп Виттакера. Никто уже не слушал многословные комментарии Винченцо, долженствовавшие одновременно поддержать честь Виттакера и продемонстрировать, что он все-таки неправ. Публика перешептывалась, на все лады склоняя последнее замечание Штефана Коха.

- Я думаю, Виттакер должен вызвать его на дуэль! - громким шепотом сказал Маше Портной, перегнувшись через спинки двух кресел.

- Дуэлей не бывает, - сказала Маша.

- Как не бывает? - удивился Портной.- Вот Саша Эфрос недавно в пьяном виде вызвал на дуэль директора своего института.

- И что директор?

- Ничего. Прибавил Саше зарплату.

Тем временем начались contributed talks. Машенька их слушала с тоской, а мысли ее были где-то в Швейцарии. Портной тоже не слушал, а перешептывался со своими соседками-кореянками. После второго доклада кореянки убежали, а Портной подсел к Маше.

- А чего ты мужа с собой не взяла? - спросил он ее.

- Он сам не захотел, и потом дорого. А почему ты Весту не взял?

- Я очень хотел ее взять! - возмутился Портной. - Я даже заставил ее получить визу и забронировал двойной номер в отеле. Но видишь, Весточка побоялась попросить у своего японского шефа лишнюю неделю отпуска!

- Я ее очень хорошо понимаю, - сказала Маша, - видишь ли, женщины относятся к работе не так как мужчины.

- Именно это я и сказал Весте! - согласился Портной. - Если для нормального человека работа это работа, ну, в смысле, способ удовлетворить собственное любопытство за казенный счет, прокатиться на конференцию и так далее, то для нее это способ самоутвердиться, что гораздо важнее денег. Вообще, деньги в нашей семье всегда я зарабатывал, и у Весточки о них понятие очень отвлеченное. Но вот японского шефа она почему-то боится больше, чем родного мужа.

- Ну кто же боится мужа? - удивилась Маша.

- Вот это-то и плохо! - воскликнул Портной, так что все на него оглянулись, и продолжал шепотом, - я не говорю, что надо меня бояться, но надо правильно расставлять приоритеты. Сначала муж, а потом уже все остальное. А то получается, что как только она поступила на работу, куда, кстати, я же ее и устроил, она сразу стала считать свою работу важнее моей! Теперь я должен забирать Марика из сада. В пятницу я не могу сходить с начальником выпить пива, потому что у Весты работа. В отпуск мы едем только тогда, когда у нее отпуск, а у нее его почти нет. В общем, спрашивается, зачем мне все это нужно?

В это время Винченцо Савона задавал очередной вопрос. Вопрос был длинный и путаный. Докладчик-японец ничего не понял и смотрел на председателя, а председатель, который тоже не много понял, пытался пересказать для японца вопрос своими словами. Винченцо не собирался с этим мириться и через каждое слово поправлял председателя. В конце концов Вайсбуш предложил перенести дискуссию в кулуары и объявил перерыв.

- Миша, ты знаком с Бенуа Дево? - переменила Машенька тему беседы.

- Ммм, так слегка. Я знаю, что у него русский ребенок.

- Да, у него пять детей и один из них русский.

- Ну, всякое бывает. Вот у меня ребенок американец, - заметил Портной.

- Да. Так вот этот Дево повесил объявление, что у него есть постдоковская позиция.

- Ну и что, ты хочешь ее оттяпать?

Машеньке не понравилось слово оттяпать. Она ответила,

- Ну, я не знаю, может быть.

- Ты с ним уже говорила?

- Нет. А как это делается?

- Очень просто! Лучше всего иди к нему не одна, а со своим начальником, если только он его знает. Кто у тебя начальник?

- Сейсян.

- Нет, возьми лучше, вот, Сашу Эфроса. Тут нужно сочетание некоторой развязности, хорошего знания английского и международной известности. А Саша поведет Бенуа в бар, накачает его виски и скажет ему невзначай, мол, Бенуа, у тебя товар, у меня купец. Или наоборот. Передаю на твое попечение самую прекрасную представительницу школы Ландау и Пикуса.

- М-да, ну хорошо, я обдумаю твое предложение, - сказала Маша, которой этот вариант совсем не понравился.

- Подожди, а мужа ты куда денешь?

- Что-нибудь придумаю, - неопределенно сказала Маша. Она взяла стаканчик апельсинового сока и печенье, в то время, как Портной налил себе американских размеров кружку кофе и подливал в него молока. Рядом возник Савона и попросил себе cafe-decofeinato. Буфетчицы засуетились. Маша отделилась от Портного, подошла к Винченцо и сказала ему:

- Ciao, Vincenzo!

- Ciao, ciao Masha, - отозвался Винченцо, - hai sentito il ultimo talk?

- Si, - не очень уверенно сказала Маша.

- Non ho capito perche loro credono che il scattering inter-branche e' efficace soltanto in caso di polaritone con energia superiore omega zero?

- Neanch'io non ho capito! - честно призналась Маша и попыталась перевести разговор на менее научные нивы. Когда у Винченцо кончается контракт? О, это больной вопрос, в конце года. А потом? Ну, с Лозанной на этот раз покончено, он будет искать место где-нибудь... В Италии? Да, возможно и даже вероятно. Но в Италии это не очень просто... Да и платят в четыре раза меньше! Ну, швейцарскую зарплату нельзя воспринимать как правило, это исключение из правил. А слышал ли он, что у Дево есть постдоковская позиция? Да, но это экспериментальная лаборатория, это не для него, и потом по традиции, защитившись в EPFL, надо искать постдок в другом месте...

Машенька хотела было задать Винченцо вопрос о том, имеет ли смысл ей подавать на эту позицию, но она так и не решилась. От разговоров на эту тему у Маши уже начали гореть уши, как будто она делала что-то неприличное. Ей захотелось поговорить с кем-нибудь, не имеющим отношения к сомнительному карьерному предприятию, которым уже казалась ей попытка посвататься к Бенуа. На Машино счастье рядом оказался Майк, пребывавшей в самом благостном расположении духа. Майк был уже в другом костюме, столь же светло-сером и бесформенном, как предыдущий. Кроме того, он надел круглые дымчатые очки в светлой оправе, которые придавали его и без того упитанной физиономии необыкновенную ширь.

- Здравствуй Майк! - сказала Маша.

- Здравствуй Машенька! - обрадовался Майк и попробовал ее расцеловать.

- А что, Майк, семейство в Англии оставил?

- Нет, оно у меня в Англию не торопится, ему пока на даче с баней больше нравится.

- Еще бы! - сказала Маша. - Я бы тоже хотела с баней.

- Так за чем же дело стало? - воскликнул Майк и почему-то воровато оглянулся. - Машка, а ты пойдешь на экскурсию в башню Давида?

- Ну, наверно пойду, Майк, а почему это тебя так интересует?

- Так видишь, давай, когда все в башню, мы с тобой в баню!

- Где же ты тут баню найдешь?

- Да в Ренессансе! У них тут помимо крытых кортов и пятидесятиметрового бассейна имеется сауна и турецкие бани.

- Ну нет, Майк, уж лучше в другой раз.

Майк, который соблазнял Машу неискренне, а лишь следуя своим представлениям о необходимой галантности, горестно вздохнул, но быстро утешился.

- Машка, а ты читала в программе, что после башни нас будут кормить на халяву национальным еврейским обедом?

- Читала!

- А разве национальный еврейский обед могут давать на халяву?

- Не знаю, давай спросим у Юлика! - предложила Маша, поскольку к ним как раз подошел улыбающийся Юлик. При ходьбе он слегка наклонялся вперед и делал очень маленькие шаги, что придавало ему отдаленное сходство с одной из водоплавающих птиц.

- Еврейский обед? - спросил Юлик. - В этом нет ничего удивительного. Вы знаете, кто за него платит?

- Филлипс какой-нибудь? - предположил Майк.

- Тошиба. А директор ресторана - брат Бар Жозефа.

- Откуда ты все знаешь, Юлик? - удивилась Маша.

- У меня есть свои каналы, - загадочно произнес Юлик. - Кстати, поздравляю тебя! - сказал он Маше.

- С чем?

- С постдоком в Лозанне!

Машенька от удивления ничего не могла ответить. Юлик почувствовал, что на этот раз немного перехватил. Поэтому он начал объяснять:

- Алейнер говорил, что ты получила постдок у Дево?

- Нет, я даже не подала ни на какой постдок, - призналась Маша.

- М-да? Странно, странно, - недоверчиво протянул Юлик. - Так Дево тебе еще ничего не обещал?

- Нет, я с ним не разговаривала.

- Поговори! - многозначительно посоветовал Юлик и вдруг подскочил, заметив стоящего в углу Рузина. - Один момент!

Семенящей походкой Юлик подбежал к Рузину и начал ему что-то торопливо рассказывать.

- Юлик, пошел на... - на весь зал сказал Рузин. Юлика это нисколько не смутило, и он продолжал свои объяснения.

Машенька стояла растерянная. Мимо прошел попыхивая трубкой Сурис, похожий на старого пирата. Он подмигнул Маше, которая пробормотала Здравствуйте, Роберт Арнольдович. Майк вдруг характерным жестом подтянул штаны и начал:

- Роберт Арнольдович, а вот нельзя ли вас попросить выделить пять минут для обсуждения некоторого проэкта, который имеет своей целью с одной стороны добычу денег, а с другой не чужд и фундаментальной, так сказать, науке...

Маша вышла на балкон. Перед ней громоздились крыши Западного Иерусалима: сначала унылые крыши министерских зданий, потом мансарды особняков, потом дырявая черепица Старого Города. И совсем уж вдали в желтом мареве угадывались минареты Восточного Иерусалима. Гудки тысяч автомобилей, шум рынка и лязганье какой-то стройки создавали колоритный звуковой фон южного города. Маша вздрогнула: рядом с ней на балконе стоял Бенуа Дево. Он облокотился на перила и, щурясь от солнца, пытался разглядеть то ли Церковь Гроба Господня, то ли что-то еще в этом роде.

Машенька быстро вышла с балкона, не оглядываясь дошла до эскалатора и спустилась сразу на два этажа вниз, неожиданно попав в секцию Квантового эффекта Холла.

Будь вечно средь людей, лозы священный дар.

Когда ночная тьма сойдет на минареты,

С тобою все равны до самого рассвета:

Эмир и муэдзин, сапожник и гончар.

ГЛАВА 5

В башню Давида вела узкая мощеная брусчаткой улица, зажатая между двумя глухими каменными стенами, покрытыми белой штукатуркой. Пришлось идти гуськом. Маша попала между Ландвером, который снял пиджак и шел тяжело, вытирая потную шею носовым платком, и Сашей Эфросом, от которого немилосердно несло виски. Только что, в автобусе с кондиционером Маша едва не замерзла, но теперь ей было жарко, душно, хотелось пить, и в голове бродили странные образы, навеянные вчерашней обзорной лекцией по истории Иерусалима. Она представляла себе, как одна за другой, осторожно переставляя копыта, по этой улице спускались лошади тамплиеров от главной казармы Ордена на Храмовой горе к воротам Маккавеев, где собирал свое немногочисленное войско последний незадачливый иерусалимский король Гуидо, чтобы выйти в бой на Саладина. Машенька представила себе Саладина в белой одежде и с кривой арабской саблей, у шатра, над целым морем веблюдов, ослов, лошадей, между которыми расхаживают кривоногие арабы и рослые эфиопы. Пахнет потом и верблюжьей мочой. Саладин говорит что-то негромко одному из своих визирей, и вся эта масса вдруг начинает шевелиться, погонщики кричат, магриббинская конница лавиной спускается с песчаных холмов, несколько человек падает, ревет верблюд, раненый стрелой... А с противоположной стороны долины уже приближается отряд Гуидо: множество знамен, лошади и всадники закованы в железо, здоровенный приор госпитальеров в мантии поверх лат, рыжие норманны в кожаных шлемах, арбалетчики с колчанами за спиной...

Наконец все собрались на площадке перед башней, загорелый гид начал свою повесть, а Машенька прислонилась к стене. Поврежденная щиколотка ее болела и во рту было сухо, как в пустыне. Маша с удивлением смотрела на Флоранс, украшенную неизменным шарфом, на этот раз небрежно свисавшим с плеча. Флоранс дымила очередной сигаретой. Из кармана у нее торчала нераспечатанная бутылочка эвиан. Но Флоранс не предложила Маше попить и даже не взглянула в ее сторону. Она пристально смотрела на Суриса.

- Некоторым девицам, - подумала Маша, - нравятся мужчины много старше их. А мне нет.

Конференция начала всасываться в огромную, многократно перестроенную башню Давида. Майк тащился в хвосте с унылым видом. До еврейского ужина было еще далеко. Майк только что поругался с Алейнером, который проявил бестактный интерес к Майковской научной деятельности, а потом с солдатской прямотой сказал ему, что он о ней думает. Ничего, ничего, - бурчал Майк, - а вот захочешь ты рассчитать фотоник бэнд гэп в нитриде галлия, и небось ничего у тебя не выйдет!

У Машеньки тоже состоялся в автобусе научный разговор с соавтором, Джереми Бомбергом. Джереми с места в карьер спросил ее, в чем разница между экситонным motional narrowing и экситон-поляритонным motional narrowing. Маша вспомнила картинку из своего постера, на который были изображены огурец и помидор. Она попробовала нарисовать в блокнотике такую же картинку и объяснить Джереми в двух словах, в чем разница. Это ей почти удалось, хотя два слова оказались, видимо, не совсем те, что надо, потому что Джереми озадаченно сморщился, но сразу же просиял, сказал, что он все понял и изложил Маша своими словами, в чем разница между огурцом и помидором. Тут уже Маша ничего не поняла, но сочла за благо согласиться. Разговор перешел на жену Джереми.

- Oh, she is pretty nice to have puzzeling me every day!

Джереми женился в Испании, в горах и без свидетелей. Потом они с Мелиндой конечно устроили party для друзей в Америке. Ну, у Мелинды своя работа и она не очень интересуется его делами. Зато вместе они катаются на велосипедах по Корнуоллу. Это Машеньке понравилось. Мелинда до сумасшествия любит чистые коврики и хорошо подстриженный газон, поэтому она заставляет Джереми стричь газон, а он этого терпеть не может и один раз специально вытащил предохранитель из газонокосилки, чтобы она не работала.

- You imagine, Melinda have tried to fix the machine herself!

Но в конце концов она позвала его на помощь, и он вставил на место предохранитель, еще раз доказав жене, что она сделала правильный выбор, выйдя замуж за экспериментатора!

- Это нечестно! - подумала Маша.

В этот самый момент автобус остановился в паркинге и началась пытка с восхождением на башню Давида.

Вот наконец верхняя площадка. Все начали фотографироваться. Бернар Жиль попросил Машу снять его с Накамурой, потом он сфотографировал Машу с Накамурой, а Накамура сфотографировал Машу с Бернаром Жилем. Майк попытался было сфотографироваться с какой-то Светой из Нижнего Тагила, приехавшей без доклада, но был отвергнут с неожиданной яростью. Обиженный, он подошел к Машеньке искать утешения.

- Машка, меня девица прогнала вредная из Нижнего Тагила! - пожаловался Майк.

- А зачем ты к ней приставал?

- Ничего себе приставал! Я только приблизился к девушке со словами не сфотографироваться ли нам на фоне Гефсиманского сада, а она вдруг чуть не заехала мне по морде фотоаппаратом да так завижжала, что даже Бимберг обернулся и одобрительно мне подмигнул.

- Может, она боялась, что ты ее скомпрометируешь.

- Ага! Запятнаю ее научную репутацию!

- Майк, ну почему ты пристаешь ко всем девицам? - спросила Машенька.

- Я не пристаю, а оказываю им внимание, - возразил Майк, - чтобы они поняли, к кому в случае нужды следует обратиться.

- А что Наталья про это думает?

- Видишь ли, у нас с Натальей такое соглашение, что, если не вдаваться в детали, мне можно, а ей ни-ни.

- Ой, Майк, выходит ты вроде Евгений Львовича или Бернара Жиля!

- Да все мужики в сущности одинаковы, - сказал Майк с видом знатока. - Только одни ханжи и извращенцы, а другие, вот как я, люди честные с открытой душой.

- А как же женщины? - спросила Маша.

- Я думаю, точно так же, - произнес Майк и покосился на девицу из Нижнего Тагила, которая стояла у парапета и обеими руками прижимала к голове панаму с надписью Аэрофлот, - только среди вас процент ханжей гораздо выше.

- Нет, Майк, мне кажется, ты слишком упрощаешь, - сказала задумчиво Маша, - просто у женщин инстинкты действуют не так прямолинейно, для них важнее духовная сторона.

- Ага, вот и я говорю! - подхватил Майк, - сначала все запутают до невозможности, а потом ни себе ни людям!

- Майк, хочешь выпить национального израильского пива Бен Гурион? - спросил подошедший Портной.

- А оно без пастиса? - боязливо осведомился Майк.

- Какого пастиса? Говорят тебе, пиво. Пиво оно везде пиво.

- Ну я же не знаю, какие здесь нравы, - оправдывался Майк, - страна южная, народ темпераментный. Вот предложил девушке сфотографироваться, так она фотоаппаратом по морде.

- Правильно, нечего к ней приставать. Жену небось дома оставил?

- Ну, так ты тоже.

- Но я-то ни к кому не пристаю!

- Ду ну! - недоверчиво хмыкнул Майк.

- И потом, уж если бы я хотел к кому-то пристать, то уж явно не к этой даме в панаме, - сказал Портной, галантно намекая на Машу. Машенька покраснела.

- Но дело не в этом, - продолжал Портной, - а в том, что у меня есть жена, и я вовсе не собираюсь ей изменять с кем бы то ни было.

- Значит, согласно теории Майка, ты ханжа и извращенец! - сказала Маша.

- Ну, уж во всяком случае я не извращенец! - обиделся Портной. - И не ханжа. Я не могу сказать, что до свадьбы я был большим развратником, но, скажем так, я особенно себе не отказывал...

Майк радостно ухмыльнулся.

- Но после свадьбы - совсем другое дело, - продолжал Портной. - А иначе, зачем же жениться?

В этот момент вся толпа зашевелилась и начала спускаться по такой же узкой лестнице, по которой двадцать минут назад поднималась, но с другой стороны башни. Маша, Майк и Портной шли в хвосте. Когда они спустились всего на несколько ступенек, снизу раздался какой-то радостный гул.

- Что это могло их так развеселить? - спросила Маша. - Что у нас в программе, музей археологии?

- Какой музей? - воскликнул Майк. - Там жрать дают наверно!

Лестница повернула за угол и стало видно, что маленькая мощеная булыжником площадь, на которую все спускались, уставлена длинными столами, на которых уже стояли тарелки и бутылки.

- Майк, ты провидец! - сказал Портной.

Когда ты варишь рис, бери побольше чан,

Аллах тогда гостей пришлет тебе в награду.

Благословен навек тот двор, за чьей оградой

Найдет себе ночлег верблюжий караван.

ГЛАВА 6

Кто бы это ни был: Бар Жозеф, его брат - директор ресторана или кто-то еще, - он постарался на славу. Круглые столы, покрытые бумажными скатертями, были защищены от солнца огромными цветными зонтиками, а овальный стол для президиума находился в тени старой смоковницы. Повсюду были расставлены уютные плетеные кресла. На небольшом помосте пять музыкантов в черных сюртуках и шляпах выводили на скрипках еврейские мелодии. Машеньке сразу представилось нечто вроде Гамбринуса, и настроение у нее улучшилось.

Участники стали рассаживаться. Юлик о чем-то загадочно пошептался с Бар Жозефом и уверенно сел под смоковницей. Маша отделилась от Майка с Портным в толпе и теперь выискивала себе место. Сначала она пошла к итальянцам, но единственные два свободных места за их столиком прямо перед Машенькиным носом занял Чинголани с женой. Чинголани обсуждал проблему понижения порогового тока голубого лазера с Павези и одновременно на коленях исправлял свою последнюю статью в Applied Physics Letters. Естественно, он не обратил на бедную Машу не малейшего внимания. Его жена Росс улыбнулась Маше с сочувствием. Машенька помахала ей в ответ и огляделась. Через один столик сидели Вуазен, Матье Леру, Флоранс и Сурис. Между Сурисом и Вуазеном пустовали два места. Машенька подошла к этому столику и остановилась в нерешительности. Сурис, который набивал трубку, чувствуя на себе восхищенный взгляд Флоранс, дружески подмигнул Маше и сказал:

- Садитесь, садитесь!

Флоранс бросила на Машеньку ревнивый взгляд, а Вуазен встал и пододвинул ей стул. Машенька села.

- Ca va? - спросил Вуазен.

- Oui, il fait un peu chaud, - пожаловалась Маша.

- Tu ne support pas la chaleur?

- No...

А Сурис тем временем продолжал историю, начатую перед тем, как Маша подошла:

- И вот когда мы стали раскручивать эту сверхрешетку, мне вдруг приходит письмо от кого бы вы думали? От командующего Тихоокеанским флотом адмирала Гаманюка. Этот самый Гаманюк чего-то прослышал, а может ему разведка донесла, одним словом, решил он нас вызвать со всеми инфракрасными детекторами, которые КБ400 как раз научилось печь, не куда-нибудь, а в бухту Золотой Рог, слыхали небось про такую? Вот-вот. Ну, Рудик поехать не смог, у него и здоровье тогда было не в лучшем виде, а я говорю: Чего ж, поеду и даже с большим удовольствием. - и Сурис выпустил серию дымовых колец.

На свободный стул между Машей и Сурисом уселся Бенуа Дево. Машенька испуганно сказала Bonjour! А Сурис вальяжно приветствовал Бенуа, откинулся на спинку кресла и продолжал:

- Да, так вот посмотрел я Золотой Рог, половил лососей, нажрался икры, но дело не в этом. А дело в том, что на второй же день посадили меня в адмиральский катер и отвезли на тот самый Красный Октябрь за которым, как вы знаете, погоня. Это как раз была первая из субмарин этой серии, называлась она, впрочем, Новосибирск, ну да дело это не меняет. Огромное такое сооружение, двухкорпусное, из-за чего шумов от него было в три с лишним раза больше, чем от американского Наутилуса. Ракетные шахты, реактор, - все как полагается.

Флоранс, заслушавшись, вместо своей coca-cola отхлебнула швеппса Матье Леру. Официанты принесли несколько тарелок с холодными закусками. Маша узнала долму, нечто похожее на сувлаки, баклажанную икру и фаршированную рыбу (щуку ?). Остальное было ей совершенно незнакомо. Изголодавшиеся ученые набросились на еду.

Бенуа галантно наполнил Машин бокал минеральной водой, а себе, Вуазену и Сурису налил белого галилейского. Матье, бывший алкоголик, отказался от вина и продолжал потягивать швеппс, а Флоранс дымила очередной сигаретой, прихлебывая кока-колу. Беседа приняла среднеевропейский характер. Вуазен рассказал, что когда он был в Петербурге, его поселили в Асторию и он чувствовал себя очень неуютно в номере за 1000 франков. Бенуа сказал, что он, напротив, жил очень недорого в старомодной гостиннице Октябрьская, и в гостиной у него висела огромная картина Шишкина в золоченой раме. Сурис сказал, что он вообще москвич и в Петербурге мерзнет. Флоранс спросила, неужели там холоднее, чем в Москве, на что Сурис ответил, что дело не в температуре, а в дворах-колодцах и всяких каменных закоулках, пропахших кошачьими писями. Вот в Москве - другое дело, там простор, дистанции огромного размера... Матье вспомнил свое путешествие в Варшаву, после которого он окончательно бросил пить, но решил о нем не рассказывать. Бенуа спросил у Маши, чем она занимается в Риме.

- Я симулирую ХЕМТ в режиме баллистического транспорта! - гордо сказала Машенька.

- Это тема вашей диссертации? - поинтересовался Бенуа.

- Нет, я уже постдок. У меня контракт с Падова ричерка на половину постдоковской ставки, девятьсот тысяч лир, потому что полдня я работаю, а полдня сижу с Никитой.

- Девятьсот тысяч лир это семьсот швейцарских франков, - перевел Бануа, - но это же очень мало! Мои аспиранты получают в пять раз больше.

- Ну все-таки это только половина постдоковской стипендии, - скромно заметила Маша.

- Мои постдоки получают... Позвольте, позвольте... В восемь раз больше!

- А твои профессора сколько заколачивают? - спросил Сурис.

- Ну, профессор профессору рознь. В среднем, я думаю, швейцарский профессор получает около десяти тысяч франков в месяц.

- В пятнадцать раз больше, чем я! - подсчитала Маша.

- Ну, а если он еще заведует лабораторией или кафедрой, то вполне может получать и пятнадцать тысяч! - победно заявил Бенуа.

- Вот видите, Маша, вам есть куда стремиться, - сказал Сурис.

- Ну, я никогда не стану профессором, - сказала Маша.

- Знаете, Рудик Казаринов лет тридцать назад уверял всех, что совершенно точно никогда не станет старшим научным сотрудником, - сказал Сурис. - Все ему говорили, ну Рудик, у тебя все впереди, ты молодой, талантливый... А он бубнил свое: не стану да не стану. И оказался прав! Теперь у него, правда, свое озеро в Калифорнии, но старшого так ему и не дали. Жорес подъезжал к нему, мол, давай тебя в почетные члены института выберем, но Рудик ему такое ответил, что вам, Маша, слышать еще рано.

- Да что вы, Роберт Арнольдович, я уже мать семейства, мне двадцать пять лет, - возмущалась Маша, но Сурис только дымил трубкой.

Подали какое-то мясо, на удивление похожее на свинину.

- Изя, это свинина? - через два стола спросил Сурис у Бар Жозефа. Бар Жозеф вскочил со своего места за председательским столиком и подбежал к Сурису.

- Ну что ты, Роберт! - закричал он громким шепотом, - Разве ты не видишь, это оленина! Это наши хевронские олени в вине и уксусе.

- Если это олень, Изя, - сказал Сурис, - значит его мама согрешила с хряком!

- Послушай, завтра мы поедем с тобой в заказник, и я покажу тебе стадо, из которого взяли твоего оленя, - оправдывался Бар Жозеф.

Машенька отправилась искать туалет. За соседними столами уже царила непринужденная обстановка. Майк сидел под пальмой с бокалом вина и обмахивался галстуком. Евгений Львович с необыкновенным возбуждением доказывал Мерлю д'Обинье:

- Зюганов - это дельный человек! Он не из этой банды негодяев! Это не Шохин и не Чубайс, извините за выражение!

Бернар Жиль рассказывал Накамуре забавные эпизоды из гинекологической практики своей жены. Винченцо Савона втолковывал совсем растаявшему от жары Швендиманну что-то про верхнюю ветвь поляритона. В туалет стояла очередь. Машенька пристроилась вслед за Юликом. Юлик галантно пропустил ее вперед, при этом заговорщически подмигнул и спросил:

- Ну как?

- Что как? - удивилась Маша.

- Как что как? Дево!

- Я с ним не разговаривала про постдоковскую позицию.

- Значит так, - сказал Юлик шепотом, - я только что узнал из надежного источника, - тут он еще понизил голос, - от Бар Жозефа: твои шансы три к одному!

- Юлик, а что это мы ели: свинину или оленину? - спросила Машенька.

- Маша, ты что? - обрушился на нее Юлик. - Конечно же, оленину! - и он опять перешел на шепот. - По крайней мере, за нашим столом была точно оленина.

- Да... - начала было Маша, но Юлик прервал ее еще более конфиденциальным тоном:

- Я больше тебе скажу, Маша, у директора фирмы Тошиба тоже была оленина!

Тут подошла Машенькина очередь. Туалет оказался турецкого типа, то есть без унитаза.

- Юлик, там туалет без унитаза! - сообщила Маша, выходя.

- Маша, скажу тебе, как еврей, - ответил Юлик, - это варварская страна!

Машенька пошла обратно к своему столику. Ученые тем временем развеселились еще больше, тем более, что после красного назаретского появились многочисленные ликеры и водки. Машин стул оказался занят, на нем обосновался Саша Эфрос, который держал Суриса за пуговицу и говорил ему:

- Роберт, это серьезно!

На что Сурис отвечал:

- Нет, Саша, нет! Я сказал нет!

Машенька подошла к Вуазену.

- Fatigue? - спросил Вуазен.

- Oui, un peu, - отозвалась Маша, - il fait trop shaud!

- Je part ce soir, - сказал Вуазен.

- Ou??

- A la mer Mort. Je commence les vacances. Et toi?

- No, moi je reste ici jusq'au dimanche. J'ai des amies a Jerusalem.

- C'ete bien, la conference?

- Oui, c'ete magnifique! J'ai jamais ete a la conference grand comme ca et c'est vraiment impressionant: tous ces grand physicients... - и Маша покосилась на Суриса с Эфросом.

Вуазен сказал, что да, была пара интересных работ, вот постер Алейнера ему очень понравился, но в нашей экситонной науке ничего нового не видно, полнейший застой, переливают из пустого в порожнее.

- Да, может быть, - согласилась Маша, - но ведь конференция это не только доклады. Это же удивительное зрелище, такой спектакль!

Машенька говорила очень эмоционально, щеки у нее покраснели и она стала еще симпатичнее. Вуазен почувствовал неловкость от того, что ему уже 48 лет и он уже побывал на шестидесяти или восьмидесяти международных конференциях.

- Mes amies, je vais chercher ma famille! - сказал Бенуа и стал прощаться со всеми. Саша Эфрос обнял его за шею и долго смотрел на него печальными глазами. Потом Саша махнул рукой и тяжело опустился в кресло.

- Au revoire, bon soire'! - сказала Маша и Бенуа поцеловал ее в щеку. Флоранс тоже подставила ему щеку, не вынимая сигареты изо рта. Бенуа помахал всем, улыбнулся в усы, так, как будто он знает что-то хорошее, но никому не скажет, и удалился в сторону авеню Независимости.

Официанты разносили кофе. За Бимбергом приехало такси. Он открыл заднюю дверцу и туда нырнула Света из Нижнего Тагила, по-прежнему в голубой панаме Аэрофлот. Сам Бимберг с достоинством сел на переднее сиденье, поправил лацкан своего клетчатого пиджака от Версаччи и, махнув Ландверу, захлопнул дверцу. Такси плавно отъехало. Бернард покачиваясь провожал Накамуру. Евгений Львович, наткнувшись на Портного, объяснял ему:

- Миша, вы должны понять элементарную вещь: жены за границей дичают! Это же факт, посмотрите на кого угодно! А некоторые вообще сходят с ума. Вы были знакомы со Шмит Ринком? По-этому я никогда не брал с собой Аллу больше, чем на две недели. А как же? Иначе я не смогу работать...

Портной с досадой отмахивался.

Майк, несколько потерявший форму, но отнюдь не побежденный, появился на пороге турецкого туалета и с наслаждением потянулся.

- А пьянка-то ничего получилась, правда Машка?

- Ой, Майк, ну зачем же так напиваться?

- Как это так? И что означает это Ой, Майк!

Майка вдруг грубо отпихнул в сторону Саша Эфрос. Глаза у него были красные, а под ними лежали глубокие черные складки.

- Маша, ваше дело швах! - сказал он вдруг.

- Какое дело, Александр Львович? - не поняла Маша.

- Бенуа вас не берет!

Маша не знала, что сказать. Наконец она вымолвила:

- Большое спасибо, Александр Львович, за вашу заботу.

- А, чего там! - тоскливо вздохнул Эфрос. - Хотите хряпнуть по стаканчику, мои юные друзья?

- Еще бы! - отозвался Майк.

- Нет, спасибо! - ответила Маша.

Она начала пробираться к автобусу и, конечно, ей попался Рубен Павлович.

- Ну-ка постой Машенька, я тебя сфотографирую. Так, отлично! Чего такая грустная? Не нравится на Святой земле? А со мной видишь ли какая штука приключилась. Я приехал как-то так, в надежде и полу-уверенности, что registration fee мне простили. Но Бар Жозеф заявил, что ни о чем таком не помнит. Да-а. А так как поселился я в Ренессансе, это тоже место не дешевое, как ты понимаешь, то я влетел в изрядный расход. До того изрядный, что не знаю даже, как из него выпутаться.

- Ой, Рубен Павлович, я вам очень сочувствую. Может быть я могу вам чем-нибудь помочь?

- Да нет, ну что ты, Машенька. А впрочем, если б ты дала мне заимообразно ну, скажем, долларов пятьсот, это могло бы решить некоторые проблемы.

- У меня столько нет. Вот, хотите сто шеккелей? - предложила Маша, очень опечаленая тем, что не может помочь Рубен Павловичу.

- Ну, давай! - сказал Рубен Павлович и деловито сунул деньги в карман. - Роберт, Роберт! - вдруг закричал он Сурису и сразу забыл о Маше, - Роберт, подожди, у меня к тебе есть дельце!

Машенька забралась в автобус и с наслаждением вдохнула прохладного кондиционированного воздуха. Из окна была видна пустеющая площадь. Ландвер широкими шагами шел к автобусу, перекинув пиджак через плечо. Бар Жозеф что-то обсуждал с директором ресторана. За столиком для членов президиума виднелись только Майк и Саша Эфрос, где-то нашедшие бутылку виски.

Печаль твоя, как сон, навеянный вином,

Тоска, как черепок разбитого сосуда.

Гони их прочь! Смотри: спокойно спят верблюды

И листья шелестят смоковниц под окном.

ГЛАВА 7

Конференция закончилась. В холле Ренессанса были грудой навалены чемоданы. Каждые полчаса автобус увозил очередную порцию ученых в аэропорт Бен Гурион. Бернар Жиль потягивал пиво в баре, нервно поглядывая на часы. К нему подошел Матье Леру и что-то сказал на ухо. Бернар присел, открыл рот и поднял обе руки над головой. Это должно было изображать крайнее удивление. В следующую минуту к стойке бара подошла Маша и попросила стакан воды. Машеньку мучила изжога, она плохо спала, была усталой и несчастной.

- Salut Masha, ca va? - воскликнул Бернар.

- Ca va... - тоскливо отозвалась Машенька.

- Tu sais, - Бернард понизил голос, - que Florence Villar a ce marie hier avec Souris?

- No! C'est unе blague? - удивилась Маша.

- C'est vrais! Mathieu m'a dit a tout a l'heur!

Машенька вспомнила легендарную историю про Абрикосова и жену Нозьера и почувствовала даже некоторую гордость. Значит, время великих бронтозавров еще не прошло. Значит, и рядом с нами творится история!

Бернару не сиделось на месте. Он хотел сообщить великую новость всем остальным. Залпом допив свое пиво, он понесся к Школьнику, маячившему в конце коридора.

- Moris, Moris, do you feel well after yesterday's zapoi? You don't know what means zapoi... Ask Kaliteevski!

Зеленоватый Майк отделился от стены и кое-как дотащился до кресла. На заигрыванья Барнара он ответил взглядом, в котором была такая тоска и такое отвращение, что Бернар почел за благо сразу перейти к изложению своей новости.

- You know surely Robert Souris? ...

К Машеньке подбежал Юлик с выпучеными глазами.

- Ты слышала?

- Да, Сурис женился на Флоранс Виллар.

- Кто она такая?

- Ну, я не знаю точно. Аспирантка из Thompson...

- Бар Жозеф был свидетелем!

- Как же их поженили, Сурис же необрезанный? - ляпнула Маша.

- А ты откуда знаешь?? - воскликнул Юлик.

- Ой, я хотела сказать, я так подумала, ведь Сурис, наверно, не еврей или, по крайней мере, не религиозный...

- Это не важно! - авторитетно сказал Юлик. - Это совершенно не важно, а важно другое. - Тут он обнаружил, что Маша пьет воду феррарелли.

- Что это? - воскликнул Юлик.

- Вода.

- Сколько ты за нее заплатила?

- Пять шеккелей.

- Сумасшедшая! Какая у тебя стипендия?

- Да ну тебя, Юлик, причем тут стипендия? Неужели я не могу выпить стакан воды в баре, если захочу?

- Не знаю, не знаю, - сказал Юлик, - у богатых свои причуды.

- Юлик, Юлик, жидкий стулик! - донесся вопль с конца коридора.

- Игорь! - закричал Юлик. - Ты знаешь, что случилось с твоим шефом.

- Знаю! - сказал Алейнер. - Я был свидетелем вместе с Изей. А что, хорошая девочка, курит только много. Я сказал Сурису: Если вам понадобится помощь, Роберт Арнольдович, можете рассчитывать на меня.

- А что Сурис?

- Ну, Сурис, естественно стал надо мной издеваться, но это уже не важно.

- Рубен Палыч! - воскликнули оба. - Вы слышали великую новость ? !

- Да, друзья мои. Признаюсь, Роберт меня озадачил, - сказал подошедший Рубен Павлович. - До вчерашнего все иронизировали надо мной, мол седина в бороду, бес в ребро, но теперь уж Роберт затмил меня на сто процентов.

- Зачем жениться-то было? - подал голос Майк. - Неужели так нельзя было...

- Майк, ты устарел! - сказал Юлик.

- Знаешь, Юлик, скорее уж я перепил, - признался Майк.

Подъехал еще один автобус. Матье Леру и Бернар пересекли холл со своими чемоданами. У стойки портье к ним присоединились Школьник и Виттакер. Вся компания неторопливо заняла места в автобусе, который закрыл двери и стал отъезжать от остановки. Тут в холл вбежал Бомберг с огромным рюкзаком и в туристских ботинках и, очертя голову, кинулся к автобусу. Автобус притормозил, и Бомберг впрыгнул в заднюю дверь. В этот момент в холле появился Бенуа Дево с женой и пятью детьми. Он помахал шоферу, оглянулся на Машу, сидевшую у стойки бара, подмигнул ей и направился к автобусу. Дети у Бенуа были серьезные и тихие, только негритенок что-то шипел в ухо русскому.

- Здравствуйте, коллеги! - звучно приветствовал всю компанию Евгений Львович в костюме тройка, с прилизанными волосами, и под руку с Аллой.

- Что-то сегодня вы не в духе? - обратился он к Майку.

- Работы много! - пожаловался Майк.

- Ну что же, раз мы здесь все собрались, - продолжал Евгений Львович, - у нас, я думаю, есть повод и основание выпить.

- Опять! - простонал Майк.

- I would like to take one small beer! - обратился Евгений Львович к бармену.

- Two beer! - подхватил Рубен Павлович. - Миша, Игорь, Юлик, Маша?

- Я нет, - сказала Маша, - у меня уже есть что выпить.

- Four beers! - скомандовал Рубен Палыч, вытаскивая из кармана чем-то знакомую Маше сто-шеккелевую бумажку.

- Итак, все готовы? - спросил Евгений Львович. - Давайте выпьем, потому что мы с вами хорошо, по-серьезному поработали... - Майк застонал.

- Миша представил интерсную работу и наладил полезные контакты на банкете. - продолжал Евгений Львович. - Игорь Алейнер выступил в новом качестве американского профессора и мировой звезды, Маша представила два очень содержательных постера, Юлик сделал тоже неплохой постер...

- Кучу дерьма он сделал, - пробурчал Алейнер.

- Ну-ну, не будьте суровы. Профессора должны быть толерантны! Ну, а про нас с Рубен Палычем уж и говорить нечего, мы старые волки. Так что давайте поздравим себя с хорошей работой, успешно прошедшей конференцией, и - не расслабляться, чтобы к следующему разу марка физтеховской науки не потускнела и не затерлась!

- Аминь! - сказал Алейнер и все выпили.

- Позвольте и мне сказать пару слов... - начал Рубен Палыч, но тут Алейнер заорал на весь отель:

- Роберт Арнольдыч!

В самом деле, по коридору походкой морского волка шел Сурис в тенниске и клетчатом пиджаке.

- Привет! - сказал Сурис.

- А где жена? - спросил Алейнер.

- Спит.

Майк хмыкнул в сторону, а все остальные принялись пожимать руку Сурису.

- Роберт, я так понимаю, что ты не едешь. - сказал Рубен Палыч.

- Нет, я задержусь на недельку. Вот только может переберусь в твой номер. Это ты, говорят, занимал президентский люкс в Ренессансе?

- Да, знаешь, так неудобно вышло, я не посмотрел, взял по привычке приличный номер, а потом еле расплатился.

- Ну, не огорчайся, не огорчайся. Я тоже влетел в кое-какие расходы. А чего это вы здесь пиво пьете?

- Ты хочешь предложить что-то более достойное? - Спросил Рубен Палыч.

- Безусловно! Против шампанского никто не возражает? - и Сурис заказал: - Seven glasses of Veuve Cliquot, please!

Бармен поставил на поднос красивые хрустальные бокалы. Хлопнула пробка, и золотистая струйка шампаского потекла в первый бокал. Машенька смотрела на нее, и к ней возвращалось хорошее самочувствие. В конце концов, Евгений Львович был прав - конференция удалась. Это была просто замечательная конференция.

У подъезда остановилось черное BMW с затемненными стеклами. Швейцар открыл дверцу, и из машины вылез Жорес Иваныч. Майк сделал попытку принять протокольный вид, но поскольку это не удалось, он отодвинулся подальше в угол, вытащил из кармана каую-то мятую статью и притворился, что читает ее. Жорес Иваныч подошел к стойке.

- Ну, Роберт, поздравляю! - сказал он. - Ты знаешь, я, как директор института, обладаю правом первой ночи.

- Поздно, Жорес! - сказал Сурис, и все засмеялись. Официант без напоминания налил еще один бокал.

- Жену-то хоть покажешь? - спросил Жорес Иваныч.

- Проснется, покажу. Так ты ведь уже улетишь, небось.

- Улечу. Хочу завтра в Думе выступить, рассказать им анекдот, который вчера от Бимберга услышал. Приезжает немецкий барон в свой замок после Крестового похода. Ну все туда-сюда, слуги бегают, говорят ему чего-то, он никого не слушает, идет в спальню к жене. Жена на кровати. Он на нее набрасывается, как Роберт на аспирантку, делает свое дело, а потом выходит в большой зал к камину. Тут ему объясняют, что жена-то умерла два дня назад. Ужас! Смертный грех! Ну, барон, делать нечего, отправляется в Рим просить отпущения грехов. Папа входит в его положение, отпускает грехи и издает буллу к немецким женщинам, в которой обязывает их под страхом отлучения шевелиться во время полового акта. Твое здоровье, Роберт!

- Горько! - заорал Алейнер. Все чокнулись.

- Ну, мне пора. Объявляю конференцию закрытой. - сказал Жорес Иваныч и удалился к BMW, из которого уже подавал ему отчаянные знаки Леденцов.

Едва отъехал автомобиль Жорес Иваныча, подали автобус, который должен был отвести Машу и других пассажиров рейса Тель-Авив - Рим в аэропорт Бен Гурион.

- До свидания Евгений Львович, до свидания Рубен Палыч, до свидания Игорь, до свидания Юлик, до свидания, ой, Майк! - сказала Маша.

Все ее расцеловали, особенно Майк и Рубен Палыч. Последнее, что увидела Машенька, выходя из Ренессанса - это как к стойке подошел трезвый, безукоризненно выбритый Саша Эфрос и привычным движением сел на табурет.

Безжалостной жарой иссушены сады.

Колодец истощен невиданною жаждой.

Кто знает, милый друг, мы встретимся однажды

Иль сгинем, ты и я, в пустыне без воды...

40