В этот вечерний час, дневные птицы закончили своё пение, а ночные ещё просыпались, в большой зале царского дворца восседали Сын Солнца и его верховные жрецы. За спиной царя почтительно стояли царский писец и верховный главнокомандующий.
- О, повелитель, - говорил свою речь жрец храма Сета, - этот народ не чтит и глумится над нашими богами. Когда-то пришельцами они пришли в нашу землю, требуют равных прав с нашим народом, но как они могут стать равными, если не признают нашего Бога?
Жрец умолк. Сын Солнца перевёл взор на служителя Птаха.
- Они не хотят служить ни рабами, ни воинами для прославления наших богов, ибо у них есть свой бог, - произнёс тот.
Слово взял главнокомандующий:
- Они пришли как друзья хабиров, что захватили нашу страну и хозяйничали здесь. Достославный Яхмос изгнал хабиров и оставил их, как они поклялись в верности и дружбе. Такой друг, владыка, хуже врага. Он опасен, ибо всегда готов принять сторону врага, при этом с каждым годом он плодится и умножается. Их было несколько десятков, теперь их десятки тысяч.
Затем сказал служитель Амона:
- Они обещали снизить рождаемость мальчиков, как это делают их соплеменники в Финикии, но эти обещания остались пустыми словами.
Верховный жрец бога Ра ничего не сказал. Рамсес взглянул на заходящее солнце, обвёл взглядом своих собеседников. На его чистом, светлом и мужественном лице ни следа печали или гнева. Глаза отражали свет солнца, спокойствие и преданность Амону-Ра.
- Мы изгоняем их, - ровным стальным голосом произнёс Сын Солнца.
Эти три слова, единственные три слова, произнесённые повелителем за всё время совещания, два раза отдались эхом и унеслись в проём арки в вечереющее небо под которым непокоривое племя в этот час предавалось веселью и радости.
Писарь сделал знак и в стене напротив трона владыки раскрылись золотые врата. Вскоре в них показались старейшины гесемских родов. Ступив несколько шагов до запретной линии, они пали ниц.
Повелитель молчал. В его молчании они не находили ни торжества, ни гнева, ни угрозы, ни благоволения, только священную волю египетского Бога, неведомую и презираемую ими, но внушающую ужас и страх. С каждым мигом их решимость улетучивалась.
Раздался голос царского писца:
- Знаете ли вы, что, после всех бедствий, посланных Небом, наш народ пребывает в трауре и покаянии?
- Да, - отвечали они не писцу, но Сыну Солнца.
- Почему же в стойбище ваших родов радость и веселие? - продолжал писец.
- Так пожелал наш Бог.
- Этим вы подтверждаете, что ваш Бог чужд нашему?
- Да, повелитель.
- Этого достаточно. Воля нашего повелителя и воля нашего Бога такова:
Вы изгоняетесь за пределы нашего царства на семь дней пути. На закате завтрашнего дня закончится наш траур и если к этому времени в Гесеме останется кто-то исповедующий вашего бога, то будет исторгнут огнём и мечом. Идите!
***
Рамери приказал отряду остановиться. Лошадям требовался отдых. Вот уж много часов они неслись по следам изгнанных скотоводов. Утром этого дня он был вызван во дворец повелителя. Площадь перед дворцом заполнили толпы, и все с одной жалобой. У каждого, лестью, хитростью или наглым воровством пастухи выпросили или взяли серебряные и золотые украшения. Уходя, они обобрали доверчивых египтян. Задача стояла рискованная и опасная - догнать и принудить изгнанников вернуть взятое. Рамери, как никто другой годился для этой цели. Ни раз он с кучкой воинов бросался на многочисленного врага. Рамсес давно знал его преданность и отвагу.
Наконец, на берегу они настигли пастухов. Те уходили по обнажившемуся морскому дну на другую сторону моря. Проводники объяснили Рамери, как во время отлива при восточном ветре обнажается риф, соединяющий два берега. Они предостерегли, что в любой момент ветер или отлив могут прекратиться, и тогда волны поглотят, как воров, так и преследователей. Ни мало не раздумывая, Рамери приказал продолжать преследование. Однако в этот раз удача, сопутствующая ему все эти долгие годы, отвернулась. Ветер стих и море стало затоплять риф. Часть пастухов впереди не успела достигнуть берега и уже барахталась в воде и тонула.
- Что делать, патрон? - закричали люди Рамери.
- Режем постромки, - закричал Рамери, перекрикивая шум волн, - освобождаем лошадей и плывём назад.
Какой египтянин, выросший на берегу Нила не умеет плавать, тем более, если он воин Сына Солнца?
Колесницы пришлось бросить. С чувством большой вины и досады предстал Рамери перед повелителем. Повелитель сделал жест, и они остались одни. Тогда Рамсес подошёл к Рамери и обнял его.
- Да, ну их к хурритам, - негромко произнёс он, - главное, что ты жив, мой боевой друг.