Храм Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии. Попробуйте произнести эти слова неторопливо, отчетливо, наблюдая человеческие реакции. Непорочное Зачатие, девственность, материнство, - можно ли найти менее рейтинговые слова в нашей повседневной жизни? Тем более, утверждать материнство Девы!
Слушайте, именно так! Попробуйте, коротко выразить исходное представление о человеческой жизни. Знаете, как ребенок спрашивает: мама, откуда я взялся? И, так, без этого уклончивого юмора про аиста и капусту, без промежуточных событий размещения в животе у мамы, и некоторых анатомических подробностей, не имеющих отношения к существу вопроса. Ребенок, конечно, выслушает это с досадой, но и переспросит,- а где я был до этого, и главное,- почему я?
При всей своей малости, зависимости, производности он уже знает, что сам по себе ни к чему и ни к кому не сводится, и, вот, об этом хочет спросить близких людей. Честная мама могла бы сказать: твой папа хотел девочку, моя беременность протекала трудно, роды состоялись в срок такого-то числа, но я не знаю, почему пришел именно ты, - я рада тебе!
Собственно, когда мы говорим о Непорочном Зачатии, - говорим об этом. Это всегда выражение восхищения и веры в событии конкретного человека, вот, этого человека! Ой, как это бывает трудно сделать, проще поверить в происхождение какого-то мифического предка от приматов или пришельцев, или заявить грядущего сверхчеловека.
В рождении Марии и Ее Сына, многое для многих сказалось "задним числом", - но были те, которые увидели Чудо сначала. Существует традиция памяти этих событий и, что еще важнее, имеется возможность открытия Непорочного зачатия в нашей собственной жизни, независимо от социального происхождения, возраста и груза грехов. Примерно как с достопамятным блудным юношей,- шел-шел куда-то по направлению к свиньям, потом, вдруг, очнулся, вернулся в родительский дом и был принят в радости, словно новорожденный, единственный сын.
Это, что-то простое, светлое, очевидное, как обретенная заново жизнь и человеческая свобода, способная оставить все и последовать Христу.
Итак, "Непорочка!" Сам храм поражает своим откровенным видом на тихой московской улице, причем, не давит, но легок и весел при всей массивной очевидной готике. Так было и до ремонта, когда внутреннее пространство было разделено "экономичными перегородками", населено советскими учреждениями и постсоветскими "офисами", а на первом этаже начали служить мессу, обосновались многочисленные веселые семинаристы бесподобного дона Бернардо Антонини, а точнее Марии, Царицы Апостолов. Здесь же расположился колледж Святого Фомы Аквинского, во дворе,- в строительных вагончиках, столовая, подразделения Каритас, да много чего... Здесь многое было откровенно, по-польски, но на русском языке в том удивительном католическом ветре, который подул со Второго Ватиканского собора и в понтификат Иоанна-Павла II достиг, наконец, России. Здесь дерзкая монахиня плеснула помоями в грубого российского ОМОНовца, и ОМОН убрался вместе с "хозяйствующими субъектами" под давлением мировой общественности.
Храм очистили, отремонтировали. Здесь расположился епископ, были рукоположены первые русскоязычные священники. Отсюда, католический люд со Святыми Дарами пошел по близлежащим улицам Москвы, молодежь поехала в Европу на встречи, коллоквиумы, конференции. Здесь открывался мир дорог, а не границ, - другое доброжелательное и просвещенное человечество.
Не так на "Лубянке". Храм святого Людовика, собственно, территория Франции. Русскоязычный приход Петра и Павла, здесь в гостях. Храм не велик, окружен и заставлен целым комплексом зданий секретных служб России, здесь и внутренняя тюрьма НКВД, и различные приемные КГБ и, даже, современная поликлиника сотрудников ФСБ. В начале 80-ых, над входом в храм откровенно висела большая камера соседствующего учреждения. Приход был небольшой, служили священники из Литвы, знающие стиль работы "органов" не по-наслышке, но по многолетнему опыту. Все эти факторы поневоле разворачивали соответствующим образом взгляд на мир прихожан, - в "оптике лубянки" всегда остается некоторая особая вопросительность по отношению к другому человеку, любому начальству, да и миру со всеми его преобразованиями. Здесь многое помнят, не могут убрать из памяти, не хотят. Этот современный, довольно многочисленный и суховатый приход, остается обособленным, немногословным и упрямым, словно инородное тело храма, остававшегося открытым в Москве во все советские годы. Прожившие долго "на Лубянке" обычно, уже не переходят в другие храмы в "поисках лучшей жизни" вообще не спешат пересекать границы. Стоящие у креста, стоят свободно, потому что нашли свой крест. И этот крест "залубяненная" на всю голову Россия.