Риш Катерина : другие произведения.

Десять тысяч лет до нашей эры

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    На берегу океана Майя находит глиняный осколок и переносится на десять тысяч лет назад, в первобытную эпоху. Это жестокий мир, где в ходу человеческие жертвоприношения. Во время одного из ритуалов незнакомый мужчина нарекает Майю своей избранницей. В древнем языке нет слов для выражения любви. Означает ли это, что мужчины Нуатла не способны любить вовсе? Майе предстоит разобраться с традициями и историей этих земель и понять, почему именно она оказалась на этих далёких берегах.
  Глава 1. Находка
  
  На пляжной парковке мой "Швинн" был единственным. Такой доисторический велосипед, как мой, можно было и не пристегивать - все равно никто не позарился бы, - но я все равно провозилась с креплениями "крокодила". После подтянула лямки спортивного рюкзака, покрепче затянула шнурки на кроссовках...
  Перед смертью не надышишься, верно?
  Кивнув велосипеду на прощанье, я пошла вперед по асфальтированной дорожке к пустынному городскому пляжу.
  Зимний океан встречал меня хмуро. Я отвечала ему тем же.
  Когда-то почти все свободное время мы с друзьями проводили на этом необжитом пляже Сан-Мигеля. Никто из нас троих не был уроженцем Азорских островов, ни даже португальцем с материка.
  Мы думали о будущем целого мира и нашем собственном, но куда чаще Питер и Хлоя пытались узнать тайны прошлого. О да, о седой древности они могли говорить часами.
  Первой я познакомилась с Хлоей. Она была шотландкой, и плела длинные рыжие косы, а иногда на скорую руку, когда с океана дул шквалистый ветер, закрепляла локоны на затылке тем, что под руку попадалось. Рост Хлои казался мне идеальным, не выше и не ниже, в самый раз. Для чего в самый раз, так и не знаю. Для душевных мук хватало и того, что рядом с ней, со своими метром и восьмидесяти пятью сантиметрами, я казалась долговязой шваброй.
  А после я зачем-то поспорила с Питером, что кидаю мяч в баскетбольное кольцо лучше него - несусветное оскорбление для чистокровного американца от русской выскочки.
  Соревнование продолжалось до глубокой ночи. Руки онемели, ноги подкашивались, во рту пересохло, а живот прилип к спине, но Питер, как и я, не сдавался. Мы оба были азартными. А вот чем кончился спор, так и не помню. На следующее утро я проснулась в спальном мешке вместе с мячом в одной руке и недоеденным бутербродом в другой. Питер говорил, что мы заключили временное перемирие и обещали друг другу продолжить на следующий день, как проснемся. Но, позавтракав и обзвонив родителей, мы решили отправиться к океану. Впервые в жизни втроем. Так и началась эта традиция, что привела меня сюда. ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
  Только теперь уже одну.
  Этот путь я могла бы пройти с закрытыми глазами.
  Берег был узким и заваленным гранитными булыжниками. Дорожка осталась позади, впереди только еще больше камней, влажных из-за ударов волн. Я знала каждую трещинку и выемку. Не раз мы проходили здесь ночами, когда и света-то не было никакого.
  До аварии я скакала по булыжникам, что горный козел. Теперь аккуратно спустилась на серовато-желтый песок с вкраплениями сухих бурых водорослей. Травмированное колено все равно отозвалось болью.
  Точно не помню, когда Хлоя и Питер вдруг выяснили, что жить не могут без древнейшей истории. Помню, как мы исследовали прибрежные скалы, в надежде найти стертые временем, ветром, солнцем и водой древние наскальные рисунки, которые проворонили другие исследователи. Для меня это была игра, для них - нет. Я все больше увлекалась велогоночным спортом. Мой "Швинн" не знал спокойствия, ни один марафон на островах не проходил без моего участия. А переводить манускрипты, написанные мертвым языком? Ходить по десятому разу в одни и те же музеи и изучать пыльные кости и чучела? Это уж вы как-нибудь без меня.
  Но почему-то именно меня, под таким же низким небом, как сейчас, когда выпитое вино кружило голову, Питер назвал своей девушкой.
  Оглядываясь назад, я понимаю, что это было ошибкой, и с моей, и с его стороны. Мы были разными. Нас роднил только азарт и упрямство, как с тем баскетбольным матчем. Нам бы оставаться друзьями и не было бы никого лучше нас в этом мире, но мы ошиблись, приняли дружбу за другие искренние чувства.
  Отношения быстро превратились в тягомотину, как если бы мы оба, сцепив зубы, из последних сил, покоряли одну из вершин Альпийской гряды. День за днем. Ничтожное время спуска и только упрямый, тяжелый подъем вверх, когда мышцы горят огнем.
  Так себе отношения, в общем.
  Я опустилась на низкий и плоский, как лепешка, камень. Аккуратно сняла с плеч рюкзак - внутри звякнула купленная перед поездкой на пляж бутылка вина. Стояла редкая для тропического острова погода - солнце пряталось за низкими серыми тучами, которые гнал холодный ветер. Депрессивней пейзажа нарочно не придумаешь.
  Вино я попросила открыть в магазине, так что мне только и оставалось что выпить последний бокал в память о моих друзьях. Сегодня вечером я покидаю Азорские острова и, надеюсь, навсегда.
  Я налила вино в хрустальный бокал. Из всего сервиза он единственный уцелел после моей очередной вспышки ярости. Вещи были уже собраны, не везти же его с собой на материк.
  Тем вечером я заехала за ними на пляж и мы втрое направились в кафе. Я уплетала ужин за обе щеки - еще бы, я выложилась по полной на дневной тренировке.
  Питер и Хлоя... не ели вообще.
  Они обложились учебниками, словарями, тетрадями, они говорили, перебивали друг друга, спорили так живо, словно и не говорили о какой-то неподтвержденной легенде. Ага, даже не о каком-то реальном городе, я могла бы это понять, монументальность Рима поражала и меня. Но нет, они выбрали Атлантиду. То есть никаких тебе возможностей узнать правду, только домыслы, приправленные тысячелетней фантазией других сумасшедших историков. Какой смысл вообще обсуждать такие древнейшие события, если ты никогда не узнаешь правды?
  Я смотрела на них какое-то время поверх своей пустой тарелки, но никто не замечал моего настойчивого взгляда. Питер говорил, а Хлоя кивала и подчеркивала маркером какие-то важные предложения.
  Тут я не удержалась и зевнула. После еды и хорошей тренировки, меня потянуло в сон. Ну, какая уж тут история.
  А они как раз замолчали. Мой зевок не остался незамеченным. Я пошутила о том, что всем кофе за этим столиком за мой счет, но шутка не возымела эффекта. Из вежливости они отложили книгу в сторону. Повисло молчание. Впервые за долго время они не знали, о чем говорить еще, кроме своей истории, а я не могла придумать темы, не связанной с велоспортом.
  Я попрощалась и ушла. Они остались.
  Я почти доехала до дома, но, черт меня дернул, и я повернула назад к кафе, хотя и начал накрапывать дождь. Я хотела, наконец, раскрыться им, объяснить, что эта их трактовка фактов и так, и эдак, это их объяснение необъяснимого, ну это как-то не для меня. Ведь они сами не фанаты велоспорта, но я не заговариваю им зубы техническими характеристиками новых марок велосипедов, к которым я приглядывалась ради смены "Швинна".
  Смеркалось, зарядил холодный дождь. Их могло не быть в том кафе и за тем столиком. И лучше бы их там не было, потому что то, что я увидела, когда резко затормозила на парковке, разозлило меня еще сильнее.
  Питер и Хлоя целовались.
  Я простояла достаточно долго под дождем, пока они отлипли друг от друга и вообще уделили внимание окружающему миру.
  Питер рывком поднялся на ноги, но я не слезала с велосипеда, я ждала. И как только он заметил меня, ударила по педалям. Я гнала прочь от них так, словно меня настигали участники финишного участка Тур де Франс и счет шел на миллисекунды.
  Но на освещенных только автомобильными фарами трассах и под дождем гонок не устраивают, а когда руки дрожат, а глаза застилают слезы, лучше вызвать такси, чем ехать на велосипеде.
  Я вылетела с трассы в кювет. Рама "Швинна" погнулась и треснула в нескольких местах, шины вместо идеальных кругов превратились в скособоченные восьмерки. Я приложилась о дерево, сломала ногу и получила с десяток мелких травм, перечисление которых заняло обе стороны листа А4 в истории болезни. Слава богу, что на мне был шлем.
  С тех пор я ни разу не была на этом пляже. Питер и Хлоя, может быть, были, но втроем мы сюда больше никогда не приходили.
  Я выпила залпом белое вино, молодое, как Питер и Хлоя, какими они навсегда и останутся. Наполнила до краев бокал во второй раз.
  Я точно знаю, что Питер и Хлоя пару раз навещали меня в больнице, но я запретила родителям впускать их, когда пришла в сознание. А потом они оставили свои попытки достучаться до меня.
  Восстанавливалась я долго. Реабилитация затягивалась по причине моей обиды и апатии. Постепенно мне разрешили подниматься с постели, сняли спицы, а я наконец-то смирилась с мыслью, что нам с Питером лучше было оставаться друзьями.
  Я стала названивать Питеру и Хлое, хотелось посмеяться вместе с ними над тем, какие у них были лица в кафе, когда они заметили меня.
  Но их номера не отвечали.
  Я спросила родителей, где мои друзья, и в ответ мама с папой переглянулись.
  - Говорите, - потребовала я. - Говорите!
  - Понимаешь, Майя... - начал отец, но замолчал. Ему понадобилось какое-то время, чтобы собраться с мыслями.
  А потом он рассказал мне, что Питер сделал Хлое предложение, а поскольку родители Хлои на тот момент работали в Америке, Питер решил отправиться вместе с Хлоей за океан, чтобы официально попросить руку их дочери.
  Их пребывание в Америке объяснило бы отключенные домашние и сотовые телефоны. Я не понимала, зачем родители просили меня не волноваться, ладно, они знали, что у нас с Питером были отношения, может быть, из-за этого?
  Но я видела по их лицам, совсем не поэтому.
  Я вспомнила замеченные краем глаза новости. Ничего такого. Просто еще один самолет, совершая трансатлантический перелет, рухнул в океан.
  Меня словно опять приложили головой о дерево. Только шлема на этот раз не дали. Просто не было такого шлема.
  Еще в больнице я поняла, что пора бежать с этого острова, но все упиралось в мои не долеченные травмы. Мне казалось, что исцеление пойдет быстрее там, на другой земле, но тренер был неумолим. Я никому не нужна во Франции со своими травмами, говорил он, мне лучше сразу вступить в ряды спортсменов полной сил и здоровой, а иначе меня посадят на скамейку запасных и забудут обо мне, пока я буду зализывать раны.
  Два дня назад он счел меня готовой и велел готовиться к переезду. Я сказала, что давно готова.
  Сегодня я нашла в себе силы прийти, попрощаться с этим скалистым неприглядным берегом, значившим для меня так много. Просто не было шансов откладывать и дальше. Мой самолет улетал сегодня вечером.
  У моих лучших друзей не было могил и не было похорон, и мне достался только пляж, океан и вино в память о них. Той зимой мне исполнилось двадцать пять, и я давно привыкла к одиночеству, хотя и не смирилась с ним.
  Я осушила второй бокал, оглянулась, но берег был пуст, и швырнула его в скалу. Осколки брызнули во все стороны. Это не подняло шума и не привлекло ничьего внимания, хотя я и опасалась. Втроем было бы не так страшно.
  Мы ведь заботимся об экологии, некстати вспомнились слова Хлои. Каждый раз, когда мы покидали пляж, она следила за тем, чтобы вокруг не оставалось мусора.
  Черт. Я не заботилась об экологии и не была членом "Гринписа", но Хлоя не позволила бы мне оставить в песке осколки. ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
  Отыскать осколки оказалось делом непростым. Я сложила их горкой на камне, но чтобы собрать остальные, пришлось разуться и шагнуть в воду.
   Набегающие серые волны обожгли холодом, океан пытался стянуть стекляшки раньше, чем их у него отберут. Снова захотелось плюнуть на все, но я знала, что Хлоя первая скинула бы мартенсы и отыскала бы остатки бокала в пенистом прибое. Увлеченная поисками, я не заметила растущей волны, и та окатила меня холодным душем.
  И тогда пятку чем-то кольнуло.
  Я замерла, но боли не почувствовала, поэтому нагнулась, чтобы лучше рассмотреть дно. Бурлящие волны то и дело скрывали находку на долгие секунды, в которые я смутно сознавала, что дрожу от холода и порывистого ветра. В разноцветной гальке угадывались очертания некоего предмета, размером с мою ладонь, может, чуть меньше. Насыщенно кирпичного цвета, он резко выделялся на фоне темных и беловатых камешков. Обидно, если моей находкой окажется стекляшка или кусок пластика, ведь не все столь же категоричны в вопросах чистоты океана, как Хлоя.
  Я протянула руку, и пальцы скользнули по взъерошенному пузырьками гребню волны. Сейчас я коснусь его, сейчас заберу...
  Резкий крик чайки заставил меня подпрыгнуть на месте.
  Я подняла глаза и уставилась на чайку с черными, как у снеговика, глазами.
  - Тебе чего?
  Чайка в негодовании потопталась на камне и проорала что-то в ответ.
  - Я не понимаю, - сказала я, а птица гневно забила крыльями, мол, что с тобой разговаривать, такой непонятливой, и поднялась в небо. Туда ей и дорога. У меня здесь дела поважнее.
  Волны как раз схлынули, последние струи воды скатывались яркой лавиной разноцветных камешков.
  Темно-медовый, как застывший янтарь, осколок терпеливо дожидался своего часа.
  И он настал.
  Я вытащила из мокрого песка глиняный осколок удивительного цвета с полустертыми углублениями, не то штрихами, не то линиями. Не разобрать были ли они буквами или какими-то известными мне символами. Может быть, осколок был древним, а может быть, всего лишь сувенирным новоделом, разбитым нерадивыми туристами. Он был увесистым и достаточно толстым. Представлялась большая амфора, в которой древние люди хранили масло или вино.
  Питер захотел бы такой в свою коллекцию, подумала я, он никогда не возвращался с пляжа с пустыми руками.
  Возможно, лучше оставить осколок здесь, в его стихии, раз я не смогу передать его Питеру. Может, кому-нибудь посчастливиться снова найти его, и этот кто-то будет гораздо лучше осведомлен в археологии и истории, чем я, и так же будет ценить древность, как и мои друзья.
  Я развернулась спиной к берегу, готовая замахнуться и отправить осколок подальше, но что-то остановило меня.
  Океан, поняла я. Океан изменился.
  Он больше не был депрессивно-серым, густым и вязким, каким всегда был мягкой, даже по меркам Азорских островов, зимой. Вода окрасилась в безмятежную лазурь, что в середине января даже для мягкого островного климата было дико. Таким океан был в знойном июле, когда казалось, что даже волнам лень шевелиться.
  Ветер тоже переменился. В мокрой одежде я больше не дрожала от холода. Теперь прилипшая к телу рубашка даже... дарила свежесть? Совсем как обернуться влажной простыней в сиесту.
  Но было кое-что еще, чего быть попросту не могло. Невозможно. Иррационально.
  Я еще раз поглядела на глиняный осколок в своей ладони. Вот он, я только что вытащила его из воды на пляже, после того, как осушила два бокала вина. Может быть, я пьяна? Как иначе объяснить то, что я вижу?
  Может быть, это круизный лайнер или обман зрения? Хороший такой обман зрения, ничего не скажешь - вдоль всей голубой кромки атлантического океана белела суша, которой еще пять минут назад там не было! Да какие минуты, ее там веками не было!
  Несанкционированное всплытие целого материка? Подводное извержение, породившее новые острова? Свершилось-таки глобальное потепление, вот почему стало так необъяснимо тепло?
  Я ошарашено поглядела по сторонам, призывая хоть кого-то в свидетели моего недоумения. Но пляж был пуст.
  Более того, он больше не был тем городским пляжем, на который я приехала час назад. Это был скорее тропический лес, чем пляж. Шумели высокие лиственные деревья. Пальм, набережной, даже нагромождения камней не было и в помине. Травы оплетали могучие стволы деревьев, карабкались вверх по коре, образуя плотные заросли, за которыми ничего видно не было.
  Секундочку, а велосипед-то мой где?
  
  
  Глава 2. Попытка побега
  Ладно, пожалуй, признаюсь.
  Психолог, у которого я наблюдалась после гибели Питера и Хлои, уверился, что я намереваюсь присоединиться к своим друзьям на том свете. Переубеждать его я не собиралась - любое пререкание только удвоивало обязательные для посещения сеансы. И все из-за того, что я сказала, что хотела бы быть рядом с ними на том самолете.
  Для психолога эти слова означали, что я хотела бы умереть. Я же просто хотела обернуть время вспять. Если бы я не убежала так поспешно, не встретилась бы с деревом, если бы смогла выслушать и его, и ее, то очень может быть, что я была бы рядом с ними в качестве подружки невесты.
  Но я не смогла объяснить этого суровому мужчине в очках. После очередной попытки просто согласилась с версией о суицидальных мыслях. Довольный психолог тут же выписал рецепт и отправил меня восвояси. Пузырек с "радостином", очевидно, должен был убедить меня, что даже без Хлои и Питера этот несправедливый мир все еще прекрасен.
  Я приняла две или три и только из интереса, а после забросила пузырек подальше. И до и после я знала, что мир прекрасен, знала, что буду жить дальше и что во время следующей гонки мои тормоза не заклинит "случайным образом", чтобы я неожиданно для всех скатилась с обрыва и вознеслась к воротам Рая. ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
  Но сегодня утром, в опустевшей квартире, посреди которой стояли в ряд уже собранные чемоданы, злосчастный пузырек случайно попался мне на глаза на кухне. Я сразу вспомнила, как закинула его в шкафчик под самым потолком, где лежали другие, не менее полезные вещи, которые накупила пока лежала в больнице. Мама называла это шоппинг-терапией, как несостоявшийся коммивояжер она так умело нахваливала ножи для фигурной резки яблок, что становилось непонятным, как я выжила-то без этих ножей до сих пор. Заказанные из Китая посылки шли так долго, что я успевала напрочь забыть о них, а распаковав, сильно удивлялась тому, кто и зачем отправил мне нож для фигурной резки яблок? Или вот тысячу пакетиков для заваривания чая и еще одну тысячу бесплатно в подарок?
  Пузырек валялся там же, между чайными пакетиками, меламиновыми губками и не распакованным яблочным ножом. И перед тем как отправиться на пляж - для меня сосредоточие всех счастливых воспоминаний за последние лет десять, - я проглотила одну таблетку.
  Лучше бы чаю заварила.
  Похоже, вино нельзя было мешать с седативными. А может, они и вовсе просроченные? Черт. Черт. Черт!
  Кажется, я здорово влипла.
  Я опустилась прямо на песок и уронила голову на руки. Не знаю, сколько я так просидела. Наверное, в глубине души надеялась, что ненароком засну и потом обнаружу себя снова в больнице, за неприятнейшей процедурой промывания желудка.
  Сон не шел. Я слушала шелест тропического леса и безмятежный шорох набегающего океана, а потом неожиданно, седьмым, неведомым чувством ощутила чье-то присутствие.
  Я не услышала бы их - слишком далеко и ветер не в мою сторону. Если бы я заснула, то они и вовсе прошли бы мимо.
  Но нет.
  Они вышли из лесу - темные фигуры с непропорционально длинными руками. От кистей их руки резко сужались и волочились по песку, пока они один за другим выходили из зарослей на берег. Я успела насчитать пятерых. Следом за ними появились обычные люди.
  Конечно, нелегко было судить об их обычности. Я глядела против солнца и видела лишь размытые темные очертания, в чем я точно была уверена - это то, что их руки были такими же, как у меня. Их руки, по крайней мере, не волочились по песку, как у тех, первых, но кто знает, что еще ускользнуло от моего внимания?
  Обычных людей было больше длинноруких, они шли и шли гуськом, дружным шагом - сначала все делали правый шаг, потом левый. Правый, потом левый.
  Меня разрывало от противоположностей - бежать к ним навстречу или закопаться в песке по самую макушку. Но я только вскочила на ноги и глядела на них с разинутым ртом. На ровном плато пляжа со своими неполными двумя метрами роста я была так же заметна, как чучело посреди огорода.
  Меня заметил даже не один, а сразу двое из тех, что шли последними. Они закричали, замахали руками, а потом внезапно рухнули на колени в песок. Слаженный ритм шагов сбился. Те, что шли первым отреагировали не сразу, прежде они прошли какое-то расстояние и только потом остановились.
  А я разглядела веревку, что связывала этих людей между собой. Когда строй нарушился, она натянулась черной полосой над горизонтом.
  Ушедшие вперед длиннорукие тоже остановились. Их длинные руки взметнулись над их головами, и я разглядела острые сужающиеся наконечники. Это совсем не форма рук, это копья, которые они держали острием вниз.
  Шорох листвы и расстояние не позволяли различить слов. До меня доносились только громкие выкрики, больше похожие на гневные междометия.
  Я понимала, что, возможно, сейчас там решалась моя судьба. Меня заметили пленники. И сейчас было самое подходящее время, чтобы рассказать страже о человеке на берегу.
  Но конвоиры что-то рявкнули, достаточно громко, чтобы ветерок донес до меня их крик, и остальные пленники, кому позволяла веревка, помогли упавшим подняться. Стражники с копьями пустились в обход, проверяя строй, затем вновь опустили копья остриями вниз и отряд продолжил путь.
  Ни один из них не оглянулся.
  Не рассказали? Рассказали, но не поверили?
  Конвой удалялся. Горизонт пересекала та самая странная полоса суши, и они направлялись прямо к ней. Охранники спугнули копьями стайку птиц, размером с откормленных перед Рождеством индюшек, и те с возмущенными криками поднялись в воздух.
  Да это же чайки! Такие откормленные и раздобревшие, что удивительно, как они вообще поднялись в воздух.
  Мне еще не доводилось видеть таких крупных птиц. Они клином летели в мою сторону, и буря в моей душе понемногу успокаивалась. Белые птицы на чистом голубом небе. Идеалистическая картина.
  Мимо меня птицы с размахом крыльев в половину моего роста не пролетели. Закружились над моей головой, как хищники над жертвой. Но это же чайки, разве нет?
  С оглушающим визгом они устремились к земле.
  Они приземлялись на песок, на разбросанные по пляжу булыжники, и это не было случайностью. Они окружали меня. Они били крыльями, не сводя с меня взгляда, и орали как резанные, медленно приближаясь. Птиц становилось все больше.
  Одна дерзкая птица положила конец моей любви к орнитологии. Она наскочила на меня и, взлетев у самого моего носа, полоснула когтями по плечу. Если бы я не пригнулась, то и по лицу получила бы. Но ты ведь чертова чайка, а не ястреб! Я попятилась к океану.
  Птицы сужали круг. Меня что, действительно хотят сожрать чайки?
  Я подхватила с песка палку и выставила перед собой, обхватив двумя руками. Не дамся. Буду отбиваться, как бейсболист на базе.
  Их было больше дюжины и, наконец, их терпение лопнуло. То одна, то вторая резко наскакивали на меня, другие пикировали вкривь и вкось, нацелив на меня когтистые лапы. Я вертелась на месте, избегая когтей то с одной, то с другой стороны. Они рвали мою одежду, а я лупила этих зажравшихся куриц, благо, их размеры позволяли не особенно-то прицеливаться. Сложнее было с тем, что они одновременно нападали на меня с разных сторон, и если я сбивала одну на подлете спереди, то когти той, что нападала со спины, избежать уже не удавалось.
  Они изводили меня. Проверяли. Пугали. Делали несколько обманных прыжков, а потом отлетали в сторону, позволяя напасть тем, кто оставался вне поля моего зрения.
  Я сломала шеи троим, и они лежали в песке у моих ног. Двум из дюжины перебила крылья, но, в основном, потери несла я и только я. Моя рубашку исполосовали, как москитную сетку, и ткань уже впитала кровь, сочившуюся из царапин. Джинсы защищали лучше.
  Я крутилась на месте, как метатель ядра, выставив перед собой облепленную перьями дубину. Вращаясь, я двигалась на них, стремясь расширить круг, который они все равно неумолимо сужали.
  И тогда я споткнулась. Об эти чертовы мертвые туши.
  Упала я неудачно и к тому же ударила саму же себя по травмированному после аварии колену. Деревяшка срикошетила и отлетела куда-то в сторону, сбив при этом пару чаек, но, черт... Я-то осталась лежать, распластавшись на песке, на миг ослепшая и оглохшая от боли.
  Птицы победили и знали это. Клянусь, они пришли в неистовство, почувствовав запах моей крови. Какие-то неправильные чайки, совсем неправильные.
  Но когда я готова была отбиваться от них голыми руками, лишь бы мне не выклевали глаза, птицы всей толпой взмыли в небо. Я едва успела закрыть лицо руками, когда они с раздосадованным криком поднялись в воздух. Некоторых из них напоследок скользнули по мне когтями, словно обещая, что еще вернутся.
  Опасаясь, что это какой-то новый хитрый манёвр, я поднялась не сразу, но секунды шли, а ничего не происходило. Я открыла глаза.
  Чайки белыми пятнами, словно комья снега, облепили прибрежные деревья.
  Я медленно поднялась на ноги. Вскинула руки и огласила округу победоносным нечленораздельным криком. Я ведь считала, что победила.
  Пока не услышала хохот позади себя.
  Я сразу заткнулась. Чертовы птицы сразу смекнули, что да как, и поспешили убраться, пока целы. А я?
  Я облизнула пересохшие губы и обернулась.
  Сначала я приняла их за животных. За огромных обезьян. В моих галлюцинациях прослеживалась явная тяга к гигантизму, и после толстых чаек появление двухметровых человекообразных обезьян было логичным. Ну, насколько это вообще может быть логичным.
  Но они не были обезьянами. Они были людьми. И именно им я была обязана своим спасением от чаек.
  Их тела были черными, а лица почти полностью скрывала темная борода и пышные брови, которые сливались единым комком всклокоченной шерсти, так что сверкали только белки глаз. Волосы на голове стихийно тянулись в разные стороны света. Из одежды на них были одни только набедренные повязки. А в руках они держали копья.
  Это были те самые стражники.
  Чайки подняли столько шуму, что выдали меня с потрохами.
  Если от чаек я собиралась отбиваться палкой и это давало хоть какой-то шанс, то отбиваться от троих двухметровых мужчин с копьями - идейка, в принципе, так себе. Я не стала прыгать за утерянной дубиной. Я развернулась и помчалась вдоль берега, по линии прибоя. Бежать по влажному песку чуть легче, чем по сухому.
  Крики запоздали, значит, они не ожидали побега от такой трусихи, как я. Спасибо за чаек, конечно, и жаль, что я не смогла и не успела их отблагодарить, но, знаете, я не привыкла вести переговоры с теми у кого копья, а мужское достоинство скрыто одними лишь набедренными повязками. Вот уж сейчас так просто я точно не сдамся.
  Бежать по песку босиком, да еще после удара по многострадальному колену, все равно тяжело. Но я бежала. Я старалась не глядеть себе под ноги, но взгляд, как на зло, выхватывал то камни, то ракушки, то водоросли и, боже мой, медуз! Я перепрыгнула через голубоватую лужицу слизи. Медузы, кстати, вполне привычного размера, слава тебе господи. Если бы медузы, как и чайки, оказались втрое больше привычных размеров, мое сердце не выдержало бы.
  Я бежала, а медузы на песке стали попадаться все чаще. Теперь это уже нельзя было назвать бегом, это были прыжки через препятствия. Скорость ужасающе замедлилась, но я не могла преодолеть себя и наступить на их дохлые склизкие щупальца.
  Яд медуз может вызывать галлюцинации и быть смертельным, а галлюцинаций мне и так хватает. Часть из них сейчас за мной гонится по пятам. Я слышала их крики, хотя в ушах гудело от бега и ветра и отбойным молотком билось сердце.
  Что-то хрустнуло в травмированном колене после очередного прыжка над медузиным лежбищем. Мать вашу, когда же это кончится и почему их так много?
  Берег стремительно портился - песок сменился острыми дроблеными камнями, среди которых снова виднелись дохлые медузы. У них здесь кладбище, что ли?!
  Колено жгло огнем. Я перестала прыгать, просто не могла больше. Я хромала, но бежала по сплошь покрытому слизью берегу на свой страх и риск. Ни песка, ни гальки видно не было. Весь берег теперь был усыпан трупами медуз, разной степени дохлости. Слизь чавкала и засасывала ноги, как грязь после дождя, а от ударов волн дрожала, как плохо застывшее желе цвета грязной тряпки.
  Но даже такая смена пейзажа подбадривала. Если я все еще бегу, значит, я свободна и все еще существую отдельно от трех воинственных галлюцинаций в набедренных повязках.
  Впереди темнела наполовину уходившая в океан скала. Я направилась к ней, когда сзади послышались громкие крики. Меня догоняли.
  Дорога вдруг оказалась между нагромождениями камней и резко сузилась. Я сцепила зубы. Легкие горели, в боку нещадно кололо, и только старейший в мире инстинкт выживания гнал меня вперед.
  Мне не стоило бежать по прямой, нужно было свернуть в лес, соображала я, но не факт, конечно, что я бы не застряла в ровной стене зелени, как муха в паутине, но в лесу шансов скрыться было больше, чем здесь на прямой дорожке между камней, ведущей строго вверх.
  Мои преследовали снова завопили. Истошно и пронзительно. В этом крике можно было найти предупреждение, если бы я потрудилась задуматься над этим, но я бежала наверх и было уже слишком поздно, когда гора под моими ногами вздрогнула.
  Я схватилась за острые камни на обочине. Разглядела вдруг, что все они одинаковой, почти правильной формы.
  А гора все дрожала, урчала и беспокойно ворочалась. Я держалась за наросты цвета темного базальта, которые были твердыми, как камни, но камнями-то они как раз и не были.
  Из океана, далеко внизу, - как же высоко я взобралась, мамочки! - поднялась гигантская продолговатая пасть, до этого утопленная в воде. Рептилия повернула голову и уставилась на меня янтарным желтым глазом.
  Взглянем правде в глаза: и от чаек я ушла, и от стражи я ушла...
  А теперь мне конец.
  
  Глава 3. Не будите спящих драконов
  Страха не было.
  Когда на тебя смотрит левый глаз динозавра, или крокодила, или дракона, поди их разбери, бояться уже поздно. Страх мог бы остановить меня задолго до того, как я вскарабкалась на спину рептилии, и он честно пытался. На секунду, я помню, меня охватило сомнение, стоит ли лезть выше, но потом не своим голосом заорали мои преследователи и я, конечно, бодро полезла дальше. Аборигены всего лишь хотели предупредить меня. Теперь-то, когда я обнимала руками и ногами чешуйчатый нарост на спине динозавра, теперь-то я отлично это понимала.
  Как же высоко, черт возьми! Зачем только я влетела на высоту третьего этажа? Зрение вдруг стало острым, внимание сконцентрированным. Вокруг были острые шипы, чешуйки, даже волокна водорослей, застрявшие между ними. От чешуи нещадно воняло тухлыми яйцами, а я утыкалась в нее носом.
  Подо мной продолжалось движение. Я увидела, как вдруг надулся огромный желтый мешок... Живот! Это его живот, подумать только! Динозавр глубоко вздохнул, и хребет, на котором я стояла, заходил ходуном. По телу словно прокатилась волна, он застыл, все еще глядя на меня желтым глазом. А потом выдохнул.
  Зловонный поток отшвырнул меня с хребта. Я кубарем полетела вниз, раздирая об острую чешую те части тела, что у меня еще уцелели после схватки с чайками. Я летела, кувыркалась, а потом увидела перед собой чужие пальцы, побелевшие от напряжения.
  Конечно, это были мои руки и мои пальцы. Я успела схватиться за какой-то выступ, а их на теле дракона оказалось великое множество. Этот крокодил, как скалолазный маршрут повышенной сложности, похоже, весь состоял из каких-то выступов и наростов. Там-то я и повисла.
  Желтые бока снова раздулись, я стала карабкаться вверх, извиваться, чтобы найти опору для ног. Но дракон погрузил морду обратно в океан и там выдохнул, поднимая столбы брызг. И еще потоптался на месте, очевидно, устраиваясь поудобнее. Когда нужно вставать, а не хочется, я двигаюсь точно так же: вяло и едва-едва.
  Я покачалась, как елочная игрушка, но разбиться, не разбилась.
  Пора слезать, если я не собираюсь провести на задней ноге дракона остаток жизни, которая, впрочем, в таких-то условиях выдастся очень насыщенной по меркам современного человека.
  Меня трясло, как исследователя Арктики в крайней стадии обморожения. Но я стала спускаться рывками, то надолго затихая, если мне казалось, что тварь шевелится, то вдруг скатываясь вниз слишком быстро, как с горки, отчего меня прошибало потом. Как все-таки высоко, проклятье, для того, чтобы спуститься и не расшибиться, да еще не разбудить спящего крокодила!
  Я чуть не сорвалась, когда левая нога, на которую на тот момент приходился весь мой вес, вдруг соскользнула с опоры. Я поводила носком из стороны в сторону, но ничего не нашла, и тогда перенесла центр тяжести на правую ногу. Поглядев вниз, убедилась - наростов больше нет, я балансирую на последнем. Дальше на ноге крокодила шла только гладкая светлая чешуя. А до земли еще полтора-два этажа.
  Нужно отпустить руки и прыгнуть вниз.
  "Отпустить руки!" - завопила какая-то часть меня.
  И приземлиться возле задней лапы, на которой один только коготь с меня размером, и надеяться, что зверь как раз в этот момент не топнет ножкой.
  "Но отпустить руки, черт возьми!" - не унималась моя истеричная составляющая. Да, надо разжать пальцы и прыгнуть.
  "Но я не паркурщик и не скалолаз, я велосипедист!"
  Была велосипедистом, подумала я. В каком-то другом мире, где не было спящих на пляже динозавров, где меня не пытались сожрать чайки и где не приходилось бегать от тех, кто собирался взять меня в рабство.
  "Где я вообще оказалась?! Хочу домой!" - мое второе Я плакало, а я...
  А я все висела. Предплечья горели огнем. Я породнилась с запахом, чешуей, может, со временем даже стану одним из крохотулек-спутников, что трутся рядом с чудовищами. Ну, зубы буду ему чистить, стану ему нужной, и тогда он меня не сожрет и не затопчет. Что скажешь, Гена?
  Гена ничего не сказал. Гена, на мое счастье, снова заснул.
  - У-уху! - донеслось вдруг с земли.
  Я как-то сразу поняла, что это они - мои преследователи. У них было достаточно времени, чтобы меня догнать. По ощущениям в роли крокодиловой наездницы я провела целую вечность.
  Я поглядела вниз. Вот они, конечно, стоят все трое, родимые мои, Тарзаны с копьями, среди этой жестокой и чудовищной фауны прям любо-дорого взглянуть на кого-то себе подобного. Даже если это заросшие бородатые мужики в бикини.
  Кажется, это она, моя истеричная сущность. Не верю, чтобы я в здравом уме так думала.
  Один из Тарзанов, исполосованный белыми шрамами, отчего его загорелая кожа походила на тигриную шкуру, снова сложил руки рупором и ухнул.
  Не знаю, что он имел в виду. Может, подбодрить меня хотел? Может, прощался так, мол, рады были познакомиться, но мы пойдем, не хотим смотреть, как он разделается с тобой, у-ух-одим, у-ух-одим!
  А может, он просто всегда мечтал изобразить сову рядом с гигантским крокодилом. Кто знает, о чем вообще мечтают австралопитеки?
  А я все висела. Уже даже не из последних сил, сил не было никаких, я просто твердо знала - тело рухнет, а руки останутся тут висеть даже после моей смерти. Я вцепилась в крокодила намертво. Что угодно, только не прыгать.
  Я боюсь высоты.
  А два других Тарзана стали совещаться с Тигром и почему-то шепотом, как будто готовили для крокодила вечеринку-сюрприз. Тигр сильно затряс головой, отметая самодеятельность. Двое других постояли еще немного со скорбными лицами, ни дать, ни взять праздник отменился из-за внезапных поминок, и затем стали пятиться.
  Тигр остался. ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
  Я глянула на него, на свою последнюю надежду, что отчасти было не совсем правдой. Своей последней надежной была я сама.
  Все, что мне нужно было сделать, это разжать пальцы и прыгнуть. Прыгнуть! А потом бежать со всех ног. В Тигриные объятия, да.
  Из огня да в полымя.
  Первым решилась не я и не Тигр. Первым нашу молчаливую игру в гляделки прервал крокодил. Он дернулся.
  Это было похоже на землетрясение в семь баллов. Еще миг назад я держалась за нарост на его чешуе, а потом он взял и исчез. Как обычно. Мои скрюченные пальцы теперь сжимали воздух. Ну, я и полетела вниз.
  Не с высоты третьего этажа, но и не первого. Сердце взметнулось вверх, желудок следом за ним, вообще, во внутренностях произошли смятение и переполох, так что и не знаю, как они после нашли положенные от рождения места.
  Дохлые медузы сработали как батут - и с тех пор я обожаю медуз! Я фанат этих склизких морских гадов. Если бы не они, мое путешествие окончилось бы, так и не успев начаться.
  На медузах я еще раз подпрыгнула... и примерно на ту же высоту, с какой упала, как будто мало мне было полетов. Признаюсь, я прыгала там вверх и вниз какое-то время, не до конца соображая, что происходит и как остановить это безумие, и только затем уж, наконец, распласталась на земле, стараясь мимикрировать под останки медуз. Едва живая. Очумевшая от страха.
  Так что когда крокодил задвигался, мне было совершенно все равно. Мир перед моими глазами по-прежнему дико скакал и двоился.
  Тигр снова завопил. И опять не мне. Даже обидно, когда между тобой и рептилией, выбирают раз за разом не тебя.
  На зов Тигра вернулись его товарищи, они выставили копья и окружили нас. Крокодилье недоумение при виде этих заточенных коряг явственно сверкнуло в янтарном глазе - "Меня? Вот этим?".
  Оскорбленный Гена ринулся в атаку. Но сначала этой махине нужно было развернуться.
  Над моей головой пронесся хвост, промелькнули песочного цвета чешуйки из подхвостья, каждая размером с две моих ладони. Ненадолго мир погрузился во тьму, а земля вздрогнула от его шагов. Лапы с чавкающим звуком грохотали вокруг, пока крокодил совершал разворот на месте. Меня только чудом не раздавило. Ведь я лежала там же, где упала.
  И когда хвост исчез вне поля моего зрения, со мной случилось то же, что и с князем Болконским под небом Аустерлица. Я познала истину.
  Я больше не была той, кем была в знакомом мне веке, спортсменкой или студенткой. Эти слова были пустым звуком здесь, а мои прежние достижения не имели никакого значения. Под этими ярко-синими просторами, немым свидетелем вымирания и зарождения новых видов на протяжении миллионов лет, я была ничтожно слабой, но, тем не менее, ценной, ведь именно я из миллиарда населявших Землю, очутилась здесь. Куда же ты занесло меня, Небо, и ради чего?
  Я четко поняла, что всё происходящее это не сон и не галлюцинации. Что рычание доносится не из динамиков айпада, на котором смотрят очередную "Годзиллу". Что земля трясется не из-за квадрациклов, которые постоянно рассекают по пляжу, в опасной близости от загорающих.
  Происходящее реально каждой секундой и каждым мгновением.
  Но, пожалуйста, прекрасное далекое Небо, молила я синеву над головой, тебе ведь по силам сделать это сном. Пусть я буду расплачиваться сгоревшей кожей, потому что уснула ненароком и без панамки. Пусть отныне никого распития алкогольных напитков в одиночестве, обещаю. И мешать алкоголь с антидепрессантами тоже не буду. Вообще буду правильной и хорошей девочкой, идет? Только верни мир на круги своя, верни мне родителей, а им - меня, а то как они будут без меня? Они решат, что я так и не смирилась с гибелью Хлои и Питера, что утопилась с горя, когда найдут мой велосипед на пляже, и будут винить себя, Небо, только себя, что отправились в путешествие, потому что поздно было сдавать купленные заранее билеты. За что им это, Небо? Ведь после больницы они окружили меня заботой, какой я не знала со школы. Ведь это я виновата в гибели Питера и Хлои, только я, Небо, так за что же ты мстишь моим родителям?...
  Неспешные кучевые облака не собирались отвечать. Они плыли своей дорогой, мол, прости, дорогая, наше дело маленькое - дождь да тень, обмывать да иссушать, а небесный промысел это не к нам, это к неведомому и тайному, что не дает ответов, как бы громко не выкрикивали вопросы. Но ты знай, у всего есть цель и всему найдется объяснение, когда придет время, а ты жди, надейся и живи.
  Живи.
  Рывком и совершенно грубо меня подняли на ноги.
  Ничто не изменилось. Если кто мои стенания и услышал, то не посчитал нужным вернуться к прежним настройкам моей жизни. Я ретроград. Для меня такой жизненный кульбит возмутителен! Это выматывает, сбивает с толку, и совершенно нет сил снова бежать по медузиному болоту только в обратную сторону, откуда черт меня дернул примчаться на этот злополучный берег спящих динозавров.
  Тот, кто держал меня за руку, не понимал моих слов, а все это я произносила вслух. Он тащил меня прочь, невзирая на мое сопротивление. А я сопротивлялась. Говорила, оставьте меня здесь, хватит, не хочу даже знать, что там у вас впереди, ведь если такое начало, то стоит ли ждать что-то хорошее дальше? Ну что там может быть? Только еще больше кровожадной фауны? Рабство и немытое тело? Да поговорите же кто-нибудь со мной!
  Я спотыкалась, я зверски устала, но меня тащили прочь, не разбирая дороги, пока за моей спиной грохотало и ревело, как трактор на посевной, доисторическое чудовище, которого, как и меня, здесь быть не должно.
  Но оно было.
  Крокодил жил, спал и ел мне подобных и не только их под этим пронзительно-синим небом, которое, знай себе, гнало стада курчавых облаков и был этот облачный выпас всегда важнее, чем то, что веками происходило под ним на земле обетованной.
  Но кто-то бежал впереди меня, тащил меня за собой и не считал нужным реагировать на мои слова. А скорей всего, просто не понимал их.
  Бородатые, заросшие, суровые и, считай, без одежды. У них тяжелые мохнатые брови над глубоко посаженными темными глазами и нависающие надбровные дуги на выпирающей вперед лобной доле. Колтуны на сожженных солнцем волосах и словно вылитые из меди тела.
  Их портреты я неоднократно видела в исторических книгах Питера. Это же, черт возьми, неандертальцы!
  О, Небо, ты серьёзно?
  
  Глава 4. Погребение рыбьего пузыря
  Из деревянной клетки, заткнутой зелеными листьями, лохматая девушка вытряхнула раскаленные угли в собранный с таким трудом на песчаной отмели хворост. Иссушенный солнцем и солью плавник занялся сразу.
  Делая вид, что все еще занимается костром, перекладывая горящие тростинки с одного места на другое, хотя в этом никакой нужды не было, закутанная в шкуру девушка покосилась в мою сторону. Янтарные блики костра сверкнули в глубоко посаженных глазах, скрытых вуалью всклокоченных волос, а губы сжались. Она думала. Она оценивала и старалась понять то, что понять ей в принципе было не по силам - что это за одежда на мне, почему мои волосы иного цвета, чем у всех пленниц и их надсмотрщиков, и почему, вероятно, моя кожа цвета бледной поганки, а не расплавленной меди. Хотя про медь она вряд ли знала. Да и про поганки тоже. Короче, ей было о чем подумать и мыслительный процесс тяжелой печатью исказил ее лицо.
  Мне проще было сказать, чего они знать не должны, чем то, какими могут быть их настоящие знания.
  Моя инаковость не спасла меня от безрадостной женской участи, которой я тщетно пыталась избежать. Мои лодыжки и запястья стягивали плетенные из зеленых лиан веревки. Растительные волокна одуряюще пахли скошенным лугом. На этом романтика момента заканчивалась.
  Других пленниц на ночном привале охотники освободили, но не меня. Их можно понять. Заморского бледнокожего демона, или уж кем я там им представлялась, лучше держать в узде, вдруг еще чего учудит. Хотя на привале они могли бы и меня развязать. При всем моем желании - бежать было некуда. И не только из-за гипотетических прибрежных крокодилов.
  Нам удалось оторваться от крокодила. И не потому, что мы быстро бегали, один крокодилий шаг равнялся дюжине наших шагов. Просто крокодил оказался... крокодилихой.
  Она гналась за нами, как мне казалось, целую вечность и на моей памяти не было еще ничего ужаснее того грохота и дрожи земли под ногами. Береговые камни ожили и прыгали на уровне моих глаз. Одним только разъяренным извивающимся хвостом мама-крокодил подняла песочную бурю.
  А мы все так же бежали по прямой, мимо стены леса, и я давно уже попрощалась с жизнью. Всему есть предел, и я свой исчерпала.
  Мы нагнали пленниц и охранников, оставленных на страже. Впрочем, о наших приключениях им стало известно гораздо раньше нашего прибытия - по соответствующим звукам. И они успели подготовиться.
  Пленницы и стражники встречали нас стеной огня.
  Тигр перелетел через нее. Я, видимо, тоже, иначе как бы я оказалась с той стороны разделенного надвое пляжа, но сам героический прыжок стерся из моей памяти. Должно быть, от сильных ожогов меня спасла только крепкая джинсовая ткань. В обычной жизни я не давала фору в прыжках с шестом или без него.
  Рептилия загодя остановилась. Повела острой мордой из стороны в сторону, словно оценивая стоят ли несчастные двуногие дополнительных усилий. Она могла избежать огня, погрузившись в океан. Но вместо этого она, крехтя и громыхая, как грузовик на ухабах, развернулась и потопала обратно.
  Даже в дрожащем от пламени костра воздухе хорошо просматривались фиолетовые яйца, наполовину закопанные в песочных барханах пляжа. К ним-то чешуйчатая наседка и направилась по останкам медуз. Может, у медуз тоже был брачный период, после которого они дружно выбрасывались на берег, как знакомые мне лососи, а может быть, совсем недавно прошел шторм и это девятый вал был повинен в их массовом захоронении. Я вряд ли узнаю правду.
  Когда стало ясно, что крокодилья угроза миновала, я снова взглянула на своих спасителей.
  Один из них, про себя я нарекла его Одуванчиком из-за внушительного тюрбана из волос на голове, выступил вперед и что-то пролаял, точнее и не скажешь. Разумеется, я не поняла Одуванчика, но он, кажется, и не меня спрашивал. Все пятеро стражников не сводили с меня глаз, но сдержанно переговаривались между собой, словно опасались, что какое-то слово ненароком окажется мне знакомым и выдаст их план с головой. Девушки сбились в кучу и испуганно молчали. Тихо потрескивала, догорая, стена огня.
  После того, как они закончили тактическое обсуждение, третий справа, уже хорошо известный мне абориген, любитель сов со шрамированной белыми полосами темной кожей, за что я и прозвала его Тигром, откашлялся, совсем как делали это мои современники, и обратился ко мне несколько иначе, насколько мне показалось.
  Говорил Тигр неуверенно, как говорят на иностранном языке. Очевидно, предполагалось, что я могу знать хотя бы это наречие.
  Под их немигающими взглядами, в окружении таких же едва одетых, как они сами, лохматых, грязных девушек, которых они охраняли, я расхохоталась в голос. Нервы.
  Раньше я впадала в панику, завидев паучка. Стоит ли удивляться, что хищные чайки, ожившие вымершие рептилии, спящие среди дохлых медуз, и встреча с доисторическими прадедушками окончательно подорвали мою хрупкую психику?
  И вот так, пока меня связывали и брали в плен, я хохотала до слез и несла какую-то околесицу и потому не предприняла ни единой попытки к бегству.
  Они вязали узлы, а я хохотала. Теперь, в сгущавшейся вечерней мгле, я понимала, что нельзя было позволять пережитому стрессу брать вверх над разумом. Нужно было перебрать все знакомые мне языки, а я немало знала их. Сказывалось обучение в школе для иностранцев. Мой арабский был беглым, французский и испанский поверхностными, русский родным, а английский почти как второй родной.
  Умом я понимала, что они скорей всего не знали ни один из этих языков и что переговоры все равно зашли бы в тупик. Но, может быть, если бы я снова припустила от них изо всех оставшихся сил прочь, после всего, что произошло с крокодилом, им не захотелось бы опять меня преследовать и они плюнули бы на такую как я, оставив на съедение лесным обитателям этих земель.
  Но тогда я была далека от побега. Я рыдала сквозь смех и смеялась сквозь слезы и щупала их шкуры, угрожая им неведомым Гринписом. Я говорила им: всё, пошутили и хватит, доставайте джинсы и кроссовки, снимайте эти блохастые шкуры, пожранные молью, ну и помойтесь, чего уж там. От крокодила несло меньше, чем от них.
  Я, впрочем, тоже пахла не цветущим лугом. Руки, живот и ноги - все, чем я касалась склизкой чешуи, - теперь покрывала высохшая смердящая пленка. Так что по части запахов я не только сошла за свою, но и переплюнула, пожалуй, их всех разом. Может быть, поэтому они и посадили меня на привале в стороне от остальных. Своё-то не пахнет.
  Когда меня связали и поставили во главе пленниц, мы двинулись на запад, прочь от берега Спящих Драконов, в сторону заходящего солнца, и я испытала несказанное облегчение, что хотя бы стороны света здесь остались неизменными.
  Мы. Да, теперь я была частью этого общества, как ни крути.
  По мере того, как мы двигались вперед, я поняла, почему оказалась во главе - шагать связанной наравне с остальными было невероятно сложно. Если бы я оказалась в центре, то падала бы через шаг, как это произошло на пляже тысячу лет тому назад.
  Я бы задерживала их. Они предвидели это.
  В знакомом мне океане не существовало такой песчаной отмели, словно водорез, прорезавшей водную гладь широкой автомагистралью до горизонта. И она шла не параллельно берегу, наоборот, стрелой уходила вглубь, словно разделяя воду на два огромных бассейна.
  Мы направились вглубь океана.
  Именно эту полосу суши я и увидела в самый первый миг. И именно сюда направлялись охотники, когда я только приметила их, выходящих из зарослей, и если бы чайки не выдали меня, они прекрасно пересекли бы берег со своим гаремом на привязи и прошли бы мимо. Я не знала и вряд ли узнаю, был ли это тот прежний, знакомый мне Атлантический океан, на берег которого я так опрометчиво приехала на велосипеде с бутылкой французского вина?
  Непроходимые леса остались позади нас, среди макушек которых не разглядеть ни одного телеграфного столба с проводами. Предположительно, это и есть берег испанского острова, на котором мне не посчастливилось найти глиняный осколок. Но если течение времени нарушилось и обернулось вспять, то и пространство не обязано оставаться в прежнем виде. Я могла оказаться где угодно.
  Я плохо помнила дорогу от берега до этого места, назначенного привалом на ночлег. Мысли путались от шока, страха и стресса. Болели разодранные от падения на камни колени и локти, ныло после бега травмированное колено. Одно хорошо - щебенка, как и пляж, остались позади, и весь путь по насыпи под ногами был мягкий белый песок. Но сейчас, к вечеру, ступни все равно с непривычки сильно болели.
  На горизонте не было видно земли, но вряд ли мои спутники движутся наугад и не знают, что их ждет в конце пути и вообще когда этот путь кончится. У них были с собой раскаленные угли, вероятно, прихваченные с прошлого привала, и у них, должно быть, имеется запас пищи. Ее я, правда, еще не видела. Если пищи мало, то либо мы близки к цели, либо они рассчитывают пополнить запасы провизии по дороге, что тоже не исключено, и тогда неизвестно, насколько долгим окажется это путешествие. Может быть, это кочевое племя и они просто идут, куда глаза глядят, а может быть, нет.
  Ни у бородатых праотцов, ни у всклокоченных праматерей обуви не было. Их натруженные ступни сильно напоминали ноги хоббитов, но их нельзя было назвать коротышками. Поначалу я не обратила внимания на их рост, но теперь, когда они суетились вокруг меня, занятые ежевечерними ритуалами, а мне, связанной по рукам и ногам, только и оставалось, что наблюдать, я заметила, что никто из них, даже женщины, не уступали мне в росте. А ведь в новейшей истории мой рост считался выше среднего. Гораздо выше среднего.
  Когда тьма буквально обрушилась с небес на землю, минуя вечерние сумерки, Одуванчик объявил привал. Меня усадили в сторону от всех остальных, одна из девушек достала травяную клеть и принялась разводить костер, поглядывая на меня краем глаза.
  Уравнение с кучей неизвестных ей разгадать было не по силам. Костер занялся, дольше пялиться на меня она не могла, не было отговорок, поэтому она отошла к остальным пленницам, которые, из заплечных котомок, эдаких витых из лозы рюкзаков, доставали пожухлые цветы и чахлые букетики и раскладывали на плоских прибрежных камнях, выбеленных солнцем и солью. Девушек развязали, как только мы устроились на привал. Я насчитала десять девушек.
  Мужчин видно не было, но где прятаться на этом прямом и гладком тракте, уму не приложу. Если девушек развязали и оставили одних, значит... доверяют? Или просто знают и те, и другие, что бежать некуда? Ведь если они связывают женщин днем, значит, они не следуют за ними по доброй воле?
  Все женщины были молоды и примерно одного возраста, но сколько именно им лет, я судить не бралась. Ни одна из них не была морщинистой старухой, это точно. Впрочем, они сами, скорей всего, не знали своего точного возраста. Хотя, может, первобытные люди вели какой-то счет прожитым годам.
  Ох, Питер, ведь я оказалась в той эпохе, на изучение которой ты потратил так много времени! Как бы я хотела поменяться с тобой местами, да-да, именно так, я не оговорилась. Черт возьми, ведь я никогда не мечтала стать историком.
  Поначалу я, конечно, слушала твои рассказы о невероятных открытиях, которые переворачивали представление ученых с ног на голову, но, Питер, ты интересовал меня гораздо больше, чем эти пыльные сенсации. Окажись ты здесь, ты определил бы время и период мимоходом, по одному только виду застежек на меховых шкурах или способу заточки деревянных копий. Но ты мертв, а я ни черта не смыслю в археологии. Это жестоко, Небо, вынуждать других претворять в жизнь чужую мечту, но ты ведь и не отличаешься благодушием, верно?
  Ладно. Вдох-выдох.
  Девушки с начесами на головах а ля "Стиль Диско" закончили раскладывать букеты и сбились в стайку, не сводя с меня настороженных глаз. Я бы помахала им, не будь у меня связаны руки. Пришлось ограничиться улыбкой.
  Эффект произвело такой, как будто я достала пушку и застрелила одну из них. Чудесное общество.
  Мужчины не появлялись. Небо над нашими головами было чернее черного. Руки и ноги без движения стали затекать. Живот урчал с каждой минутой все громче, и скрыть этот звук было не по силам.
  Самая темнокожая и с шапкой из всклокоченных волос выше, чем у других, оглянулась на меня после того, как мой живот издал очередной голодный вопль. Про себя я прозвала ее Тиной Тёрнер, надо же как-то различать их.
  Накормите меня, вопило мое тело, хотя лично я голода вообще не ощущала. Не знала, что так бывает, но вот. В самом начале привала, после пешего похода, мне очень хотелось пить. Но воды мне никто не предложил. Теперь же, когда солнце скрылось, а ветер с моря дышал свежестью, жажда немного стихла. Обманчивое чувство, я знаю, но холод бодрил и пугал больше голода и жажды. Они ведь тоже люди, эти девушки с начесами, когда-нибудь им тоже понадобятся пища и вода, значит, и мне достанется.
  Но что для них является приемлемой пищей, с нарастающей тревогой соображала я, и вода какого качества кажется им нормальной?
  Стоило подумать о воде и все - во рту стремительно пересохло, а язык, высушенной воблой, прилип к нёбу. Посмела думать о вобле? Новый залп возмущенного желудка.
  Тина Тёрнер снова оглянулась на меня. Ну, эти звуки невозможно не понять, женщина! После провала с улыбкой, честно говоря, я боялась проводить новые эксперименты. Если я начну энергично работать челюстью, изображая, что пережевываю гипотетический ужин, они поймут меня? Или решат, что я угрожаю им и обещаю сожрать?
  Мысль о каннибализме поразила меня в самое сердце, и я тут же затолкала ее поглубже в сознание, черт подери, нет, нет, нет! Должно быть другое объяснение тому, что у них нет с собой запасов пищи, и тому, что только я оставалась связанной.
  Какая ирония, Небо, зашвырнуть меня в доисторическую эпоху, чтобы я стала для кого-то ужином! С другой стороны, если громоздкая фауна щелкает зубами и размерами превышает новостройки, то охота на себе подобных низкоросликов вполне разумное и простое в исполнении решение. О, проклятье, могла я сегодня за завтраком представить, что к вечеру буду искать объяснение и оправдание каннибализму? Что с людьми делает голод!
  Надеюсь, он не делает того же с неандертальцами.
  Когда девушки вдруг дружно вскочили на ноги, я чуть не заорала что-то вроде, не смейте, пустите на шаурму кого-то другого, - и при упоминании шаурмы мой пересохший рот вопреки всему снова наполнился слюной, - но в круг света от слабого низкого костра вышли мужчины.
  Девушки тут же схлынули во тьму и вечерний холод. Они просто сидели у огня, пока не было мужчин, дошло до меня.
  Один из мужчин, - для меня лишь черный силуэт на фоне пламени, - присел у костра и стал ругаться. Иначе и не скажешь. Я не понимала ни слова, но точно узнавала эту интонацию. Неизменную, хорошо знакомую интонацию ворчливого уставшего человека, когда ему все не так и все не то. Да это же Одуванчик! Мне, наконец, удалось узнать его по воздушной прическе.
  Одуванчик ворошил горящий плавник, выпуская искры в темное небо, и продолжал ворчать, что-то вроде - плохо разожгли, или слишком сильно разожгли, читалось в его низком хриплом ворчании, дров-то мало, чем прикажете топить далеко за полночь, когда этот плавник прогорит, а другого вы, ленивые неандерталки, не натаскали?
  Из-за костра глубокие морщины и глазные впадины стали еще глубже, резче, он нахмурился и устало глядел на пламя. Тяжелый выдался денек, читалось в его глазах, каждый раз так, то крокодилы, то какие-то бледные беглянки, нет, чтобы спокойно дойти, хоть бы раз до...
  Я шумно выдохнула. Одуванчик смотрел на меня, поверх оранжевых языков пламени. Я смотрела на него и, клянусь, читала его эмоции, как раскрытую книгу.
  Четверо других мужчин, пока мы переглядывались с Одуванчиком, тоже опустились на землю вокруг костра. Откуда-то появилась завернутая в листья рыба.
  Одна.
  Одуванчик отвернулся от меня, сосредоточившись на рыбе. Рыбища была небольшая, но внушительная. Чешуя отливала рубинами, пока Тигр - я разглядела белые полосы шрамов на его голой спине, - чистил ее остро заточенным камнем. Примитивное орудие труда, как написали бы авторы школьных учебников по истории.
  Вас бы сюда, думала я, даже не зная к кому обращаюсь, то ли к авторам учебников, то ли к историкам, на основе работ которых эти учебники составляли. Знала только одно - кто угодно, лишь бы вместо меня. Даже какой-нибудь ихтиолог - фанат рыбешек древности - сейчас пищал бы тут от восторга, а не умирал от голода и не гипнотизировал бы эту рыбину в руках неандертальца. Может быть, он собрал бы очищенную чешую, череп или плавники для передачи музею, может быть, он бы даже знал название или род этой рыбы. Я и без того чувствовала себя неважно, но когда представляла, сколько энциклопедических знаний было мне неведомо, становилось совсем паршиво.
  Я спортсменка. Я могу проехаться на велосипеде без рук. Знаю преимущества большинства велосипедных марок и их недостатки, а еще почему у того или иного велосипеда определенное количество скоростей. Это и есть мои уникальные знания и способности. И они мне совершенно не пригодятся, если только я не собираюсь изобретать велосипед юрского периода.
  Мужчины не разговаривали. Тигр бережно счищал твердую чешую с рыбьих боков. Я глотала слюни. Девушки сбились в кучу. Какой бы период это ни был, женщины на кухню не допускались. Кое в чем мне повезло, а?
  Когда с рыбой было покончено, Тигр передал тушку Одуванчику. Тот громогласно всосал сырые рыбьи глаза и улыбнулся. Настроение у него улучшилось. Затем двумя пальцами выдрал из зубастой рыбьей пасти язык и стал сосредоточенно пережевывать.
  Голод? Кажется, здесь кто-то говорил о голоде? Точно не я.
  Одуванчик вернул безглазую и безязыкастую рыбину Тигру. Тот снова взялся за нож, полоснул рыбье пузо и достал потроха.
  Тина Тёрнер - а она, похоже, старшая или главная среди женщин, - подошла к мужчинам, села рядом, низко склонив голову и вытянув перед собой руки. Тигр положил ей на одну ладонь рыбью печень и икру, на другую желчный пузырь. Тина Тёрнер съела прямо там, не разгибаясь, и икру, и печень, а с желчным пузырем вернулась к другим.
  Это что, их порция?! А мне по статусу достанутся хвост и плавники и то если повезет?
  Девушки низкими тихими голосами затянули песню. Я прищурилась, силясь разглядеть их действия. Одна рыла руками песок, Тина Тёрнер по-прежнему держала рыбий пузырь на вытянутой руке, остальные сидели с закрытыми глазами, слегка покачиваясь, бормотали песню про согласные буквы алфавита.
  - Э-м-м-м.... - затянула первая.
  - Пэ-э-э, - бормотала вторая.
  - Э-с-с-с, - шипела третья.
  По общим впечатлениям, это походило на торжественные похороны рыбьего пузыря. В детстве, в том возрасте, когда мы вдруг заинтересовались природой смерти, мы часто играли похожим образом. Хоронили мертвых букашек или убитых нами же муравьев и обязательно, по всей строгости ритуала, кто-то пел заунывные бессловесные песни, а кто-то плакал, иногда даже по-настоящему, целиком вживаясь в роль плакальщиц.
  Тина Тёрнер с пчелиным ульем на голове прокусила пузырь зубами и песня резко оборвалась. В вырытую ямку Тёрнер в оглушительной тишине опустила пузырь и сгребла песок одной ладонью сверху.
  - Эс Пэ, - подытожила третья.
  Тёрнер уселась рядом с девушками. За время ритуала мужчины не коснулись рыбины, за ее разделку Тигр принялся только сейчас. Он разрезал рыбу надвое, положив на камень. Отсек голову и снова передал Одуванчику. Отнес сам одну половину филе Тёрнер, а вместе со второй вернулся к костру и мужчинам.
  Замечательно поделили, ничего не скажешь!
  Женщины с превеликой осторожностью разделили филе между собой и стали есть. Мужчины дождались, пока Одуванчик обсосет рыбий череп, и только потом разделили свою порцию филе на одинаковые доли.
  Все у них было продумано, черт возьми. А пленники пусть грызут веревки.
  Хм.
  Травяные нити разопрели от соприкосновения с кожей и источали ароматы лета... и это напоминало о свободе. Я сделала вид, что чешу голову, а сама попробовала лиану на зуб. Во рту разлился горьковатый и кислый, как виноградный ус, привкус.
  И мужчины, и женщины самозабвенно поедали доставшиеся им кусочки рыбы, и им не было до меня совершенно никакого дела.
  Веревка была сплетена из множества отдельных травинок, чтобы не привлекать внимания, приходилось для начала немного размягчить ее слюной, тогда она прямо распадалась на волокна под моими зубами. Они пружинили и было не так-то просто перекусить, особенно не поднимая шума.
  Но я справилась.
  Мои предки явно произошли от хомяков.
  
  Глава 5. И еще одна попытка
  Во всем, что произошло дальше, виновата я и только я.
  Никогда не забуду - и как взлетали искры разметавшихся костров, и как скрежетали клыки, ломая кости. Мне часто это снится.
  И каждый раз, когда я снова хочу сказануть что-то необдуманное сгоряча, то для начала перевожу дыхание и вспоминаю эту тихую летнюю ночь, которая стала моим личным кошмаром.
  После того, как я без труда перегрызла свои ненадежные оковы, я не вскочила тут же и не умчалась в сгустившуюся тьму. Я дождалась, не меняя позы и не вызывая подозрений, пока обитатели лагеря устроятся прямо на земле, подложив под головы скатанные валиком шкуры. После того, как с ужином было покончено, женщинам разрешили подойти к костру. Теперь-то я понимаю, что никому и ни в коем случае под покровом ночи нельзя было оставаться вне круга пламени. Этот мир жесток, непредсказуем и голоден.
  Вся наша жизнь это не игра, вся наша жизнь это постоянное утоление того или иного голода - своего или чужого. Мы жертвуем собой ради других или другими ради себя.
  Конечно, звезды "Восьмидесятых" выставили часовых. Они дикари, а не дураки. Первыми в дозор встали Тигр и еще один с огромным родимым пятном на животе, по форме напоминавшим апеннинский сапог. Мистер Италия стоял на страже в той стороне песчаной отмели, куда мы двигались, а Тигр - глядел обратно, откуда мы пришли.
  Мерно вздыхал океан, и если бы не волнение из-за предстоящего побега, я бы, наверное, себе места не находила от холода. Я сидела с боку, в круге тусклого света, но тем, кто спал плечом к плечу, хоть на голой земле, всяко было теплее, чем мне в одиночестве.
  Луны на небе не было. Нужно было выждать, пока все крепко заснут, и я глядела на россыпи звезд, которых было великое множество. Свет города никогда не позволял разглядеть столько созвездий и комет сразу. Я представила, какое впечатление, должно быть, этот звездный купол производил на моих спутников, которые с почестями хоронили рыбьи пузыри.
  Сказывалась зверская усталость. Ныли непривыкшие к ходьбе босиком ступни. Не давали забыть о себе и царапины от птичьих когтей на спине и руках. Хотелось, наконец, снять и желательно выбросить исполосованную рубаху и перепачканные джинсы и отлежаться в горячей ванне. В итоге, зачаровано наблюдая за звездами, я чуть не уснула. Может быть, и уснула, потому что как ко мне приблизился Тигр, я не заметила.
  Абориген стоял, протягивая руку, и на его раскрытой ладони лежал кусок рыбы. Он или не съел свою порцию, или съел только половину, а остальное предлагал мне. Он с ужина держал этот розоватый кусок рыбы в кулаке, сообразила я, ждал, как и я, подходящего момента, чтобы поделиться со мной едой, пока остальные не видят.
  Самое ужасное, что при виде скомканного, потерявшего, как говорится, товарный вид, рыбного кусочка, размером со спичечный коробок, который дикарь держал стиснутым в кулаке, в животе заурчало. Тигр улыбнулся краешком губ - едва заметно из-за курчавой бороды, никогда не знавшей барбершопов, - и настойчиво сунул мне под нос ладонь, бери, мол, чего ждешь.
  А я сидела не шелохнувшись. Черт, черт, черт! Я ведь перегрызла растительные наручники. Стоит протянуть руки за куском рыбы, и все тайное сразу станет явным. Будет ли он так же добр ко мне, когда поймет, что мыслями я уже была за тридевять земель?
  Но я была зверски голодна. И хотела свободы.
  Тигр отшатнулся назад, когда я рывком поднялась на ноги и воинственно двинулась на него. Когда я заговорила на непонятном ему языке зловещим шепотом, чтобы не разбудить остальных, лицо его вытянулось:
  - Сейчас я развернусь и уйду, а ты останешься стоять здесь и ты не издашь ни звука, понял меня? Ты будешь нем, как рыба. Или я выпотрошу тебя, как ту рыбу.
  Я стряхнула остатки растительных волокон со своих лодыжек, которые благополучно развязала после того, как освободила руки.
  Тигр стоял, как громом пораженный. Я выхватила рыбу из его рук, буквально проглотила, едва прожевав, и попятилась назад, в сторону берега, куда и закинула меня неожиданная телепортация. Теперь план побега сформировался окончательно - я просто вернусь на тот самый пляж, войду в воду и достану глиняный черепок, который до сих пор оставался при мне, в кармане джинс. Едва заметив приближение людей, я рефлекторно спрятала его. А вдруг он работает и в обратную сторону, верно? Не проверишь, не узнаешь.
  Я пятилась, не сводя с Тигра сурового, как мне хотелось верить, взгляда. Сведенные брови и взгляд исподлобья были моим единственным оружием. Пока я смотрела на него, я знала - он не закричит. Потом развернулась и побежала. Я успела отдохнуть и частично привыкла к камням, и даже колено пока меня не беспокоило. Я летела, будто окрыленная.
  И совсем забыла, что у Тигра было копье.
  Оно-то и просвистело мимо, тяжело рассекая воздух. Я достаточно насмотрелась фильмов, в которых несмышленая жертва бежит от преследователя по прямой и искренне верит, что ее не догонят.
  Копье вонзилось в самый центр песчаной насыпи, но я, поднимая лавину камней и песка, уже свернула с дороги. Дорога достаточно приподнималась над океаном, и даже в прилив, как сейчас, волны не заливали и не размывали насыпь. Быстро перебирая ногами, боком, я летела вниз, стараясь не дышать. Сизым туманом висела пыль. В нос ударил йодистый запах водорослей, ноги погрязли в вязком месиве нанесенного ила. Я достигла океана.
  Сделала несколько шагов по этому болоту, высоко поднимая ноги, и вдруг с головой ушла под воду.
  Глаза и носоглотку обожгло солью, но в черной воде я ровным счетом ничего не видела. Конечно, наглоталась воды, но откашляться не было никакой возможности - вода была везде. Меня охватила паника.
  А паника, как известно, худшее, что может случиться на воде.
  Я призвала на помощь все свое самообладание, заработала руками и ногами, чтобы плыть наверх, как мне казалось, хотя понятия сторон света для меня сейчас в принципе не существовало. Но на поверхности я оказалась даже быстрее, чем ожидала. Откашлялась, отфыркиваясь, убрала с глаз мокрые волосы и огляделась.
  Я знала, что слабый костер из плавника должен всегда оставаться позади меня. В полнейшей темноте и при отсутствии других источников света лагерь казался отличным ориентиром. Я сразу нашла его.
  Но это был не тот костер!
  Пламя больше не было тусклой точкой. Пока я занималась ночным дайвингом, огонь охватил весь берег. Глянцевая поверхность океана множила оранжевые блики пламени, и казалось, океан тоже горит.
  Я металась на одном месте, соображая, в какую сторону плыть. Естественно, я не видела берега, а чтобы во мгле прорисовались макушки леса, нужно было дожидаться рассвета. Но с первыми лучами света и меня саму будет видно. К тому же дожидаться на одном месте это в принципе не осуществимо - течением к рассвету меня отнесет черти куда. Даже сейчас, работая ногами только для того, чтобы продержаться на поверхности, я чувствовала, что двигаюсь. Но не было совершенно никаких ориентиров, по которым можно было определить, в какую сторону.
  Если меня отнесет достаточно далеко, я не найду свой пляж. Коснуться черепка на том самом месте или хотя бы на том самом пляже, казалось мне жизненно важным решением.
  А океан горел, горела дорога, на которой, в общем-то, нечему было гореть. Как они там, подумалось мне, и что случилось в лагере? Неужели это Тигр поднял тревогу?
  Не важно, все это совершенно не важно. Они шли своей дорогой, а я буду придерживаться старого плана, что держу костер и лагерь, соответственно, за своей спиной. Я видела белую стену насыпи по левую руку от себя, и это означало, что я на правильном пути.
  Я поплыла вперед.
  Букеты, поняла я, сухие букеты, которые девушки раскладывали по периметру лагеря. Сами по себе они бы не горели так сильно и долго, но может быть, они окунали их в какую-нибудь смолу или нефть и давали потом высохнуть. Я плыла все быстрее, обретая уверенность, чувствуя силу. Я выросла на острове как-никак.
  Я позволила себе обернуться, когда почувствовала легкую усталость. Свет огня теперь озарял горизонт. Я не слышала криков или погони, только то, как накатывали волны на песчаную отмель. Мне показалось, что пора.
  Я повернула к дороге, на которую мне предстояло забраться. Снова водоросли и болото, и снова килограммы песка, на этот раз не под ногами, а под руками. Я измазалась грязью, надышалась пылью, но я заползла наверх и только потом оглянулась.
  Ничего.
  Может быть, они уже казнили Тигра за побег пленницы. Может быть, они решили, жги букеты, гуляем, белый демон убрался восвояси, теперь-то хоть дойдем без приключений.
  Чувствуя себя мелким зверьком, перебегающим автомобильную трассу, я перебежала через дорогу. Сердце колотилось так, как будто меня и правда ждала встреча с чьим-нибудь бампером.
  Обратный путь к океану был точно таким же, только еще больше водорослей и больше грязи, а еще я была готова к превратностям дна и сразу поплыла, смывая с себя налипшие водоросли и грязь. В кромешной темноте слух мой обострился до предела, я вся превратилась в слух и только поэтому услышала... это.
  Повторяющиеся всплески.
  Волны бились о дорожную насыпь, и это был совершенно другой звук. Я застыла в метрах ста от берега и, покрываясь мурашками, слушала, как что-то двигалось тяжело и медленно - между всплесками волн мне удавалось сосчитать до двух, а то и трех. Другие звуки походили на дождь: спешное, неумелое барахтанье, а не плавание. Их было очень много.
  Хотя поверхность притихшего в ночи океана искажала и звуки, и расстояние, я была уверена, что успела вовремя остановиться. Иначе уже была бы в компании подводных чудовищ. О чем я только думала? Это другой мир, здесь нельзя пускаться в расслабленное ночное плавание, если не хочешь стать для кого-то ужином. К этому еще предстояло привыкнуть, научиться оглядываться, красться и прислушиваться.
  Крокодилиха, вдруг озарило меня. Это она! И ее голодные дети!
  И сразу же следом - лагерь! Лагерь в опасности! Когда они узнают, какие гости к ним пожаловали, будет уже поздно. Но я ничем не могу помочь им, я сделаю только хуже самой себе, если не вернусь на берег и не попытаюсь снова воспользоваться осколком. Хотя с чего такая уверенность, что он действует и в обратную сторону? Не пытаюсь ли я просто убедить себя в чем-то от крайней степени отчаяния?
  А никем не замеченные крокодилы вот-вот нападут на спящих людей и некому их предупредить. Слишком быстро чудовище отказалось от нас этим утром, слишком поспешно отступило от огня, даже не попытавшись атаковать, словно решило, что у нее еще будет время отомстить. И оно настало.
  А ведь Тигр поделился со мной рыбой, ведь пожалел меня, а как поступлю я?
  Я развернулась и, поднимая слишком много шума, устремилась к насыпи. Взлетела на гору, благо опыта уже поднабралась, и побежала вперед так быстро, насколько позволяли тяжелые, набравшие воды джинсы.
  Зарево костра потухло. Я не верила своим глазам. Похоже, букеты долго не продержались, но зачем вообще они жгли их? Огонь мог бы помочь сейчас против хищников, как помог тогда на берегу, но теперь-то жечь на пустой дороге было нечего. Утром они наломали дров в прибрежном лесу. А сейчас только тусклый костер из плавника и копья, вот и вся их защита этой темной безлунной ночью.
  - Э-э-э-эй! Э-э-э-э-й! - крикнула я на бегу в сложенные рупором руки. Бесполезно было кричать о крокодилах, никто не понял бы ни слова.
  Я бежала и кричала, поглядывая искоса на плещущийся черный, как смола, океан. Хоть какой-нибудь лучик света скользнул бы по волнам, позволил бы разглядеть шипастые спины. Она ведь огромная, она ведь чудовищно огромная! Я побежала еще быстрее.
  И на всей скорости налетела на Тигра. Абориген отшатнулся, и я угодила в объятия Одуванчика.
  - Аргх! - зарычала я на него, показывая на воду. - Аргх!
  Они столпились вокруг меня, хмурые и озадаченные. Я насчитала всех пятерых, кто же остался с девушками? Почему они покинули лагерь?
  И тогда тишину разорвал истошный женский вопль.
  Одуванчик, перехватив копье, хрипло пролаял короткие приказы. Они выстроились по обе стороны дороги, а я так и осталась стоять в центре, и, пригибаясь к земле, резво побежали вперед. Недолго думая, я увязалась за Тигром, последним слева.
  Он выглядел испуганным, когда мельком обернулся и попытался что-то сказать, но его губы, как у рыбы, только беззвучно открывались и закрывались.
  - Прости, что сбежала, - прошептала я, - надеюсь, тебе не сильно влетело за это. И спасибо за рыбу.
  Тигр раскрыл было рот, чтобы ответить, но впереди снова завопили и мужчины прибавили ходу.
  А потом те, что бежали справа, разом замахнулись копьями. Раздался такой треск, будто кто-то наступил на яичную скорлупу, он раздавался снова и снова, перемежаясь с тихим мышиным писком. Тигр и мистер Италия, что бежал впереди него, тоже бросились к правому берегу. И тогда я увидела полчища крокодилов, которые взбирались вверх по песочной насыпи, срывались вниз и снова карабкались друг по дружке, как тараканы, хотя сами были размером с небольшого аллигатора.
  Значит, я не ошиблась. А их мать где-то там, впереди, откуда уже не доносились крики.
  Тигр бил пяткой по морде тех, кто только собирался взобраться на дорогу, с хрустом протыкал копьем тех, кто умудрялся проскользнуть мимо. Остальные поступали точно так же, но поток крокодилов не ослабевал, их было много, слишком много. Они проскальзывали между ног, они выбирались из-под убитых и ползли дальше, влекомые одним и только одним инстинктом - голодом.
  Мистер Италия заорал не своим голосом, завертевшись на месте. Тигр безостановочно поднимал и опускал копье, хрустела чешуя, но никак не мог добраться до орущего Мистера Италия. Крокодилы почуяли кровь и устремились к нему. Он захлебывался собственным криком. Живьем они разрывали его на куски.
  Тигр выдернул меня из оцепенения, схватил за руку и потащил влево, к самому обрыву. Одуванчик и еще двое ждали только нас. Крокодилья река больше не стремилась вперед, посреди дороги словно образовался водоворот и в его центре был Мистер Италия.
  Одуванчик заорал и швырнул копье. Наконечник пробил грудную клетку мужчины и его безумный крик, наконец, стих. Он упал на колени, а крокодилы с боков стали карабкаться друг другу на спины, лишь бы урвать кусочек жертвы, лишь бы добраться до тела.
  Одуванчик толкнул Тигра в плечо, что-то сказал тому, но так и не дождался ответа. За это время Тигр все еще не произнес ни слова.
  Неужели это... из-за того, что я приказала ему молчать?
  - Г... го... говори, - прошептала я, заикаясь. - Го...говори!
  Он изменился в лице, указал рукой в небо и проорал на своем, что-то вроде: "смотрите! Смотрите все!"
  Огромные белые птицы, знакомые мне хищные чайки, не остались в стороне во время крокодильева пиршества. Однако их не интересовал погибший человек. Бились крылья, снова хрустели панцири и скреблись когти - чайки пытались подцепить новорожденных рептилий и унести в небо.
  - Бежим! - очевидно, выкрикнул Одуванчик, читая мои мысли, и мы, прижимаясь к левому обрыву, устремились вперед, пригибаясь и закрывая головы руками.
  
  Глава 6. Явление
  Лагерь был пуст. Чернели разводы сажи на камнях, где когда-то были разложены и горели букеты. Одуванчик коснулся темных полос на песке и поднес палец ко рту. Это была кровь, даже мне было понятно, но он, похоже, знал разницу на вкус между крокодильей и человечьей.
  Одуванчик помрачнел. Это было ответом, значит, кровь не принадлежала крокодилу.
  Пепел костра в центре разметало по лагерю, а песок вокруг был истоптан десятками лап, разных размеров, а еще...
  Я буквально припала к песку. Две параллельные полосы, очень похожие на полозья или следы от деревянных колес, растворялись во тьме. Гигантские лапища матери драконов отпечатались поверх полозьев, значит, девушки успели сбежать и, возможно, выжили.
  Они жгли костры после моего побега. Конечно, я решила, что им нужен свет, чтобы обнаружить беглянку, но что если они просто подавали знак кому-либо еще, кто искал их во тьме? Ведь у их похода была и своя цель, еще до того, как они встретились со мной, верно?
  Средство передвижения, каким бы оно ни было, означало, что речь идет о более развитой цивилизации. Не верю, что карета принадлежала таким, как Тигр или Одуванчик. У аборигенов была назначена встреча и товаром... вдох-выдох!... товаром были женщины. Они отдали их, ушли, встретили меня и уж совсем последними здесь появились крокодилы.
  За моей спиной Тигр, после того, как к нему вернулся голос, не умолкал ни на секунду и о чем-то вдохновенно спорил с Одуванчиком. Главарь отвечал коротко, односложно и скорей всего отрицательно. Но Тигр не сдавался. По тому, с каким испугом на меня косились два других выживших аборигена, я поняла, что речь, скорей всего, идет обо мне.
  Тигр показывал рукой туда, куда умчалась загадочная колесница, а Одуванчик качал головой и оглядывался назад, ожидая, вероятно, что крокодилы вот-вот насытятся Мистером Италия и примутся за нас. Тигр упрямо показывал по маршруту доисторического экспресса, в промежутках между этим зачем-то хватаясь за собственное горло.
  Не трудно было догадаться, что он предлагал Одуванчику сдать меня неизвестным на колесах, которые забрали их женщин. То ли потому что я и сама женщина, то ли потому что я явно не принадлежала к аборигенам, а тот народ, изобретший колесо и научившийся впрягать животных, явно разберется, что со мной, такой сложной и неоднозначной, дальше делать.
  Мне снова предстояло стать чьей-то пленницей, но это мало тревожило меня. Еще час назад, лишь завидев отпечатки колес, я бы и сама побежала за ним сломя голову. Теперь же я вглядывалась во тьму и понимала, что пробудившаяся матерь драконов где-то там и это внушало мне гораздо большие опасения, чем перспектива рабства. Рептилия либо догнала колымагу и отожралась девушками досыта, либо разозлилась из-за неудачи и теперь следит за нами, поджидая удачного мига, чтобы напасть. Неопределенность действовала на мои и без того взведенные до предела нервы.
  Я вглядывалась во мрак и делала это так старательно, что вскоре мне начало казаться, что я и правда различаю очертания шипов, движение хвоста и даже блеск влажных клыков в приоткрытой пасти, застывшей в ожидании жертвы. Такое бывает, если долго вглядываться во тьму. А живое воображение и радо было стараться.
  Одуванчик, тем временем, махнул рукой, мол, делай с ней, что хочешь, и Тигр довольно улыбнулся. Вождь прошелся по песку и встал прямо передо мной. Хотя он и понимал, что я совсем не знаю их языка, ему будто казалось, что как-то не по-людски будет не объяснить мне моей участи. Я прониклась к нему уважением.
  - Понимаешь, - как бы начал он, глубоко вздохнув...
  Но в тот же миг тьма за его спиной ожила.
  Разумеется, он обернулся. Любой на его месте обернулся бы. Я видела, как он инстинктивно сжал правую руку, но оружие осталось в теле Мистера Италия.
  Будь Одуванчик вооружен, то именно сейчас, когда перед ним зияла распахнутая пасть, он мог бы нанести самый результативный удар, который прославил бы его среди племен, как великого охотника всех времен. Крокодилиха была наиболее уязвима сейчас. Он мог вогнать копье, целиком, во всю длину рукояти прямо в верхнюю мягкую и рыхлую часть нёба.
  Но он стоял перед ней безоружным.
  Челюсть крокодила с леденящим лязгом клыков захлопнулась. Наверное, он даже не успел ничего почувствовать. Я надеюсь, что это была легкая смерть.
  Тигр и еще двое заорали. Они оттащили меня, хотя я, как завороженная, оставалась на месте, в непосредственной близости от щелкнувшей челюсти, в облаке уже знакомого гнилостного дыхания. Они потащили меня обратно, но остановились, только и успев, что отбежать на пару шагов - нам навстречу уже семенили чешуйчатые голодные отродья.
  Тигр отфутболил в океан первого, который добрался до него, а второго проткнул копьем и швырнул следом. Два других аборигена направили копья во тьму, в которой скрылась и затихла матерь драконов. Как будто мы могли противостоять ее размерам и скорости...
  У нас не было никаких шансов. Мы стояли между молотом и наковальней, и это был только вопрос времени, когда мама и ее потомство снова воссоединятся.
  Я, как могла, помогала Тигру отбиваться. Так мы и стояли, не готовые сдаваться без боя, когда в небе, затмевая звездную крупу, совершенно беззвучно раскрылся огненный цветок фейерверка.
  Вспышка света разбавила ночь до сумерек, и я воочию увидела перед собой десятки шипастых спин, которые извивались, ворочались и ползли. Я поглядела через плечо в тот краткий миг, когда пламенный цветок в небе стал опадать и гаснуть, но мне хватило и гаснущих искр, чтобы понять - крокодилиха не утолила голод. Она держала окровавленную пасть раскрытой, готовая...
  Тигр неожиданно сбил меня с ног. Тьма в стократ усилилась, и я будто ослепла. Я натыкалась руками на шипы и чешую, и чувствовала, как дрожит подо мной земля. Людей рядом не было. Земля тряслась, и до меня стало доходить, что, как только погас свет, матерь драконов атаковала, а Тигр попросту отшвырнул меня с ее пути...
  В небесах снова полыхнуло. Заверещали объятые пламенем рептилии, и пахнуло горелой плотью. Они стали прыгать в воду и удушливый запах гари только усилился. Безумным звездопадом с неба сыпались раскаленные белые искры, которые жалили будто рассерженные осы. Только мокрая одежда и влажные волосы спасли меня от худших ожогов на свете.
  Я слышала решительные, воинственные крики, но вертелась на месте в огненном ливне, не в силах определить, куда бежать и где искать людей.
  Они сами нашли меня.
  Гореть на песке было нечему, но, тем не менее, от нарастающего жара и дыма слезились глаза. А вот мужчина в чем-то красном и без рукавов словно бы не замечал ревущего пламени. Он шагнул ко мне и потянул за собой, уводя из пекла. Полы его длинного халата развевались следом, и я сама путалась в них, потому что старалась идти ближе к нему, но одежда, ровно как и пламя, не доставляли ему никакого дискомфорта.
  Я зачарованно глядела на его рыжеватые в отблесках огня волосы, разметавшиеся по спине, и только и могла что думать о том, почему они еще не вспыхнули, как факел.
  Песок под моими ногами больше не горел, и тогда мужчина остановился. Обернулся. У него было неправдоподобно узкое, вытянутое лицо с острым подбородком. Прямые и, действительно, рыжие волосы визуально еще более удлиняли его лицо. Похвастаться богатой шевелюрой, в отличие от ранее встреченных мною неандертальцев, мужчина в красном не мог - локоны его были тонкими, жидкими и облепляли голову, будто мокрые. Хотя таковыми не были.
  Кстати, он тоже заинтересовался моими волосами. Он провел рукой по моим спутанным, влажным волосам и лицо его еще немного вытянулось от удивления, словно бы светлая копна на моей голове была для него невероятной неожиданностью. А впрочем, иди, знай, как они относятся к блондинкам в этом мире, верно?
  В поясе его красный халат сильно и несколько раз был перетянут кожаным ремнем. Складывалось впечатление, что рукава были именно оторваны, а не отрезаны. Из ткани по шву торчали нитки.
  Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Губы у него были тонкими, как и он сам. Улыбка преобразила его суровое некрасивое лицо. Морщинки в уголках глаз прибавили мягкости. Я улыбнулась в ответ, на этот раз уверенная, что моя дружелюбность не отпугнет собеседника так же, как девушек в лагере.
  Он не отпрыгнул и не переменился в лице. Он заговорил со мной тихим голосом исповедующего священника, а цепкий взглядом холодных голубых глаз внимательно следил за любой моей реакцией.
  Аборигены, наверняка, уже рассказали ему о том, что я не понимала их речи. И он проверял меня, ожидая, что сейчас я ненароком выдам себя и обнаружу познания их языка.
  Как бы не так.
  Я опасалась делать каких-либо движений в ответ, например, я могла бы покачать головой или пожать плечами, но я не знала, что он говорил мне, и любое движение могло быть принято за ответ. Я просто смотрела с отсутствующим видом на него, на две нитки бус из разноцветных мелких, как горох, камней на шее, на грубоватую, словно мешковина, ткань халата.
  Он остался доволен моей реакцией.
  Но затем поглядел поверх моей головы и удивленно вскинул брови. Я проследила за его взглядом и нашла на сереющем рассветном небе белую точку. Она стремительно приближалась.
  Пламя еще не потухло, оранжевые искры отражались в волнах океана по обе стороны от дороги. Я оглянулась назад, белеющее полотно дороги вело прямо до горизонта. Очень далеко виднелись люди и та самая колесница. Я надеялась, что смогу подойти ближе и разглядеть все собственными глазами. Само собой, ни Тигра, ни других моих безымянных защитников я не могла бы различить с такого расстояния, но мне хотелось верить, что они тоже спаслись и они там, с остальными.
  Я не понимала, чего мы ждем. Мужчина в подпоясанном халате-безрукавке, сузив глаза, наблюдал за полетом крупной белой птицы. Я же была сыта по горло здешней фауной и, когда уже можно было разглядеть невероятно крупную птицу, с огромным клювом и когтистыми лапами, я дернулась.
  Мужчина разгадал мое желание. Он схватил меня за руку, явно забавляясь моим страхом, а второй рукой указал в небо на птицу и проговорил медленно, четко разделяя слоги ради меня:
  - Jainkoаn ondoran, - звучало оно примерно так.
  Он снова поглядел на меня, повторил слова, как делают это учителя иностранных языков, и указал на птицу.
  Потом ткнул пальцем мне в грудь и сказал:
  - V"ai e mastea. V"ai. Oi, - он показал на себя, потом снова на меня: - V"ai.
  Это были "ты" и "я". Может быть, конечно, "мужчина" и "женщина", поэтому, положив себе руку на грудь, я уточнила:
  - Oi?
  Мой учитель просветлел.
  - Bai, - кивнул он, что, вероятно, означало "да".
  - Oi matea? - переспросила я.
  - Ez, ez, - покачал он головой, что означало, видимо, "нет". - V"ai e ma-s-tea, - повторил он четче.
  - Mastea, - выдохнула я, стараясь говорить в точности, как он.
  - Bai! - просиял он.
  Ну, начало положено! Не все так сложно. Теперь я знаю, как на "ихнем" будет "женщина", "да" и "нет".
  А гигантский орел облетал над нашими головами пожарище. Но всадника на спине белой птицы я заметила только, когда он приземлился недалеко от нас, и мужчина спрыгнул наземь.
  Так я встретила первого из потомков Бога на этой земле. Позже, я с удивлением узнаю, что "мастеа" означает вовсе не "женщина".
  
  Глава 7. Выживший
  Выжил только Тигр.
  Я до сих пор считаю, что остальные погибли по моей вине. Не встреть они меня, им не пришлось бы будить оголодавшую на кладке яиц крокодилиху. Не пришлось бы носиться за мной и к ночи они, возможно, преодолели бы гораздо большее расстояние. Без меня они провели бы ночь в безопасности и, встретившись с вооруженным конвоем, все пятеро вернулись бы в свои неандертальские пещеры.
  Но выжил только Тигр. Мне не позволили даже подойти к нему. Рыжеволосый мужчина, разгадав мой порыв, удержал меня рядом с собой, указав через плечо на закутанного в черный плащ всадника. Мне следовало подчиниться. Он единственный, кто пожелал обучить меня языку и вообще подумал о такой возможности. Более развития цивилизация, в этом все дело.
  Тигр принадлежал к низшему классу. Он сдержанно кивнул мне, как бы говоря, что я приняла правильное решение, не кинувшись к нему. Я кивнула в ответ.
  Поодаль от Тигра, обступив чье-то мертвое тело, рыдали девушки. Двое мужчин занимались колесом перекошенной повозки, когда подошли мы с рыжиком и черным всадником. При виде всадника мужчины бросили повозку и вытянулись по стойке "смирно", что уже говорило о многом. Рыдания, наоборот, не стихли, при виде него только усилились. Тигр стиснул зубы, глаза его недобро оглядели всадника, но он ничего не сказал.
  Белая птица очень походила на орла, но мне, разумеется, еще не доводилось видеть таких огромных экземпляров. Птица с деловым видом прохаживалась поодаль меж мертвых детенышей крокодила, и, если отрешиться от того, что в ней было около двух метров в холке, то с виду обычная курица бродит по двору в поисках червяков. Когтистой лапой она придерживала тушки и умело разделывала их клювом, похожим на крюк. Вдали дороги, тонувшей в предрассветном тумане и сизом дыму догоравших костров, пировали те самые хищные чайки. Они старались держаться подальше от орла и не претендовали на его добычу.
  Всадник был с ног до головы укутан в плотную черную ткань, виднелись разве что плетеные кожаные сандалии на ногах, и если он не успевал отдернуть свой плащ, то и драгоценные камни на шее. Он вошел в лагерь стремительным шагом хозяина, не удостоив никого из аборигенов даже взгляда, и потребовал у вытянувшихся по струнке солдат отчета. Он почему-то не стал требовать такового у мужчины в красном халате без рукавов, который терпеливо сцепив руки, стоял рядом со мной.
  Солдаты, запинаясь и перебивая друг друга, очевидно, поведали ему о ночном происшествии. Мол, прибыли ночью, так и так, забрали вот этих, а потом как началось, как завертелось... ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
  Я однозначно воспринимала этих двух мужчин в качестве солдат, хотя, конечно, могла и ошибаться. Но их выправка и вооружение, как мне казалось, однозначно говорили в пользу именно такого вывода. У них, к моему удивлению, на поясе были ножны, а в них могли быть или просто длинные кинжалы или же короткие мечи. Я десятки раз видела рыцарские облачения, но музейных экскурсий, конечно, было недостаточно, чтобы стать экспертом в вооружении. На них, само собой, не было рыцарских лат, только плетеная кожаная броня, перехваченная ремнем на талии. Что-то вроде шорт, не доходивших до колен с соответствующей кожаной защитой важных для мужчины мест. На ногах сандалии с обмотанными вокруг ног ремешками, чем-то напоминали римскую обувь, какую я видела в фильмах. Они не выглядели эффектно, их облачение было простым и непомпезным, вероятно, они принадлежали к низшим званиям, годным разве что для того, чтобы сопроводить толпу неандертальских женщин до точки назначения.
  И даже с таким простым заданием они не справились. Не сложно было понять по тому, как хмурился и ярился всадник, что задание было провалено. Простейшая деревянная повозка лежала на боку с отвалившимся колесом. Других верховых животных, кроме орла, видно не было. Укрыться в случае нападения крокодилов на голой дороге было негде, значит, животное или унеслось в паническом бегстве, или его сожрали, так или иначе, солдаты его не уберегли.
  Они понуро выслушивали нотации всадника, а когда он выговорился, то по его же приказу вернулись к колесу и повозке. А всадник широкими шагами направился к нам. Плащ бился за его спиной.
  Его взгляд поразил меня до глубины души, хотя мне казалось, что уже ничто не способно удивить меня в этом непредсказуемом мире.
  Он изучал меня с примесью отвращения и собственным превосходством во взгляде, словно это было ниже его достоинства вообще замечать таких, как я. Его губы скривились при виде моей разорванной, перепачканной рубашки, а джинсы привели в негодование. Похоже, штаны в этом мире, как и в нашем средневековье, считались неотъемлемой мужской прерогативой.
  Глядя на меня, он обратился к моему учителю. Он говорил на том же языке, то же звучания слов, только немного беглый и не такой старательный говор. Мне даже подумалось, что он намерено немного коверкал произношение, чтобы я не смогла понять его речи.
  Я внимательно следила за тем, как отвечал и вел себя с ним мой учитель. В нем не было того повиновения, как у солдат, но он тоже склонил голову и не поднимал глаз, разговаривая с всадником. Он отвечал тихо и коротко, но голос все же не звучал испуганно и он не оправдывался, не частил, не сбивался. Он спокойно и размеренно рассказал всаднику обо мне, и я уловила только одно-единственное слово: "mastea". Он словно произнес его ради меня, чтобы продемонстрировать, какой эффект произведет это на всадника.
  Тот разъярился. Будь у него кнут или что-то подобное, он, пожалуй, захлестал бы рыжеволосого до смерти. Он сжал кулаки, явно сдерживаясь, и процедил сквозь зубы:
  - Craasta.
  И одной рукой сорвал с меня остатки рубашки. Я вздрогнула от неожиданности. Ткань полетела в песок. Глупо было ожидать защиты от рыжеволосого, который даже в глаза-то ему не смотрел. Я глянулась на Тигра, тот пылал праведным гневом, но что с того? Солдаты только делали вид, что заняты ремонтом, но вмешаться никак не могли.
  Я вскинула глаза и посмотрела на всадника. Невероятно красивое лицо, надо отдать ему должное. Правильные и крупные черты лица, ровный нос, очерченные губы скрыты светлой ухоженной бородой, несравнимой с всклокоченными мочалками Одуванчика или Тигра. Подстриженные пшеничные усы.
  Зевс, да и только, но толку-то с красоты с таким характером?
   И только тогда до меня дошло, что хоть и смотрю прямо ему в глаза, но я все равно запрокидываю голову, а это означало... Что в нем точно больше двух метров росту. Бесформенный плащ, конечно, скрывал его тело, но, напяль он себя мешок, и тот не скрыл бы широкие плечи, грудь колесом.
  Точно Зевс.
  Зевс метал молнии, пока только взглядом. Я понимала, что он не привык, чтобы женщины смотрели на него гордо вскинув голову. Такое неповиновение не пройдет даром, читалось в его глазах, но, черт возьми, он оставил меня без одежды, такое не прощается. Джинсы тоже разорвешь, псих ненормальный?
  Он снова заговорил с рыжеволосым, хотя и продолжал глядеть на меня. Тот кивнул, осенил всадника какими-то движениями тонких, как спички, рук, и мужчина в плаще направился к обожравшемуся орлу.
  Когда он ушел, рыжеволосый пару раз глубоко вздохнул и выдохнул, словно бы с облегчением и пробормотал что-то, что можно было расценить, как: "А теперь займемся делом".
  Он направился к рыдающим девушкам и те сразу пропустили его к телу одной из них. Я с облегчением заметила Тину Тёрнер среди выживших.
  Он велел им отойти на приличное расстояние, подозвал Тигра и сказал ему несколько слов на знакомом Тигру языке. Тигр кивнул и отошел в сторону.
  Полы его красного халата вдруг затрепетали, хотя ветра не было. Он вскинул обнаженные руки, словно делал разминку перед зарядкой, потом поводил пальцами в воздухе над мертвой девушкой.
  И ее тело вспыхнуло.
  Вот откуда взялся огонь прошлой ночью. Это он вызвал его. А у Тигра он, видимо, просил разрешение, чтобы сжечь тело.
  Девушки запели странную песню, отчасти похожую на ту, про согласные буквы алфавита во время похорон рыбьего пузыря. Я почувствовала на себе взгляд - это Тигр смотрел на меня поверх пламени. Я не могла однозначно объяснить этот взгляд, но в нем не было осуждения или ненависти, слава богу. Мне с лихвой хватало собственного чувства вины. Его кожа была в саже и крови, руки расцарапаны, значит, к тем белым полосам старых шрамов прибавятся новые. Солдаты ненадолго притихли, отдавая дань ритуалу, а потом снова вернулись к работе.
  Тело догорело быстро. Ветер с рассветом усилился и скоро разметал пепел и остатки костей по белому песку дороги.
  Ни с кем не прощаясь, Тигр развернулся и побрел к берегу, мимо развороченных клювом орла крокодилов. Хищные птицы не обращали на него внимания, у них хватало пищи. Он выполнил задание и уходил один.
  Я глядела ему в след. Он не обернулся.
  К полудню издали послышался стук копыт. Еще один солдат, очевидно, посланный всадником, привел нам нового вола. У него были широкие, сужающиеся рога, и он гневно скреп копытом песок, пока его впрягали в починенную повозку.
  Я поднялась на нее вместе с девушками, рыжеволосый маг занял свое место во главе, один солдат правил волом, два других шли позади.
  Пейзаж был до однообразия уныл. Только синева океана, куда ни глянь. Я держалась, но потом сползла вниз, обхватила колени руками и заснула.
  
  Глава 8. Рыбный день
  Проснулась я от того, что повозка остановилась. Тело ныло от неудобной позы. Боже, я мечтала о том, чтобы проснувшись, узнать, что все произошедшее было сном и только. Зря надеялась.
  И Тина Тёрнер, и красный маг, и даже фыркающий вол, впряженный в повозку, никуда не делись. Дикарки уже спустились на землю, в кузове оставалась я одна. Покрутив шеей и плечами и зевнув, я тоже стала слезать, но маг остановил меня.
  - Ez, - сказал он.
  То есть "нет", идти с ними мне нельзя. Я кивнула, а солдаты, тем временем, окружив девушек, повели их вперед.
  Солнце, скатившись ниже, ластилось к океану, значит, я проспала, по меньшей мере, около шести часов, а может, и больше, ведь вола нам привели, когда солнце было в зените. Значит, скоро ночь, а у меня сна ни в одном глазу. Ну, блин.
  Местность кругом изменилась. Единственная полоса межатлантической трассы привела нас к скалистому острову. На черных узких пиках почти не было растительности, хотя кое-где на возвышенных плато виднелись похожие на поля скудные зеленые пятна. Как только солдаты с девушками немного отдалились, маг велел кучеру править следом. Впряженный бычара захрапел от натуги, хотя повозка опустела и стала значительно легче, чем была еще час назад, солдат посек его и прикрикнул и повозка дернулась с места. Я полетела вперед, не успев ни за что схватиться, и затормозила, только схватившись за спину мага, сидевшего на козлах.
  Он с улыбкой сказал что-то вроде: "Осторожнее", а потом указал рукой вдаль и несколько раз повторил одно и тоже слово. Я не поняла. Маг коснулся пальцами своих глаз и рукой обвел местность.
  Я поняла, что он говорит мне:
  - Смотри. Смотри!
  Я послушно стала глядеть по сторонам, пока солнце не исчезло с небосвода и было видно хоть что-то, но скалы казались пустыми и безжизненными. Песок под колесами почернел, то и дело попадались крупные камни, мир стремительно терял синие и белые краски, обретая монохромность. Только черные вулканические горы, и некоторые из них словно оплавились от драконьего дыхания, да так и застыли.
  Дорога петляла, и девушек, ушедших вперед, мы слышали, но не видели. Они каждый раз обгоняли нас на целый поворот, хотя и шли пешком. Мы поднимались по серпантину все выше, и вол с каждым шагом выражал свое недовольство все громче, повозка скрипела все сильнее и натужнее. Дорога сужалась, а пропасть становилась все круче. От нее перехватывало дыхание. Казалось, сильный ветер способен и вовсе подхватить повозку вместе с быком, словно пушинку, и унести в океан.
  С высоты я могла теперь разглядеть прямую, словно стрелу, дорогу посреди золотистого из-за заходящего солнца океана. Темно-зеленые леса на горизонте походили на заснувшие облака.
  Внизу многие скалы были затоплены, и даже невысокие волны то тут, то там разбивались о них сотней брызг, а эхо множило и разносило это незатихающей ни на миг пушечной канонадой. Представляю, как жутко здесь во время шторма.
  Тропа вильнула в последний раз, и вот показались девушки и их конвой, застывшие перед огромным входом в черную пещеру.
  Вот и драконье логово, подумалось мне.
  Но из пещеры нам навстречу высыпали люди. Самые рослые из них едва достигали дикаркам до плеч, но в то же время их руки, шея и ноги были шире, крепче. Они с радостью приветствовали девушек.
  Еще издали я уловила аппетитные запахи, и голод снова дал о себе знать. Господи, хотя бы здесь меня накормят?
  Вол, казалось, собрал все силы и потрусил быстрее. Возможно, эти земли и были его домом. Ведь откуда-то же нам его привели и достаточно быстро.
  Когда мы подъехали и остановились, то дикарок было не узнать. На шеях каждой из них было по меньшей мере с десяток ожерелий из ракушек, и низкорослое племя продолжало в танце выносить из пещеры все новые произведения искусства. Тина Тёрнер нагнулась, чтобы ей на шею повесили очередную связку бус. Никто из девушек не улыбался, не танцевал и не разделял всеобщей радости. Они стояли покорно и молча.
  Мне тоже попытались надеть бусы. Но маг пресек эту попытку, и молодой парень с пышными усами словно бы ойкнул, кивнул и подскочил со своим даром к Тине. Не сказать что бы мне не хотелось таких же украшений... Но магу видней. Я обещала себе, что буду во всем его слушаться. Мое непослушание уже принесло бед, хватит.
  С танцами и песнями горные люди приветствовали и мага. Гордый хозяин подошел к волу и чмокнул его макушку между рог, молодец, мол, справился. Бык не разделил нежности и с мычанием замахал головой, чем насмешил почти всех усатых коротышек.
  Вперед вышел дородный, крепкий, с пузом навыкате под пышной черной бородой и зычно поздоровался с магом. Рядом с ним красный маг выглядел на редкость тщедушно со своим узким бледным лицом и тонкими руками. Одна только рука румяного горного Вождя была равно в обхвате талии мага, но он все равно был ниже ростом, хотя и выше остальных соплеменников.
  Вождь громыхнул приветствие, и танцы с плясками потекли обратно в пещеру, освещенную косыми лучами закатного солнца.
  * * *
  На ужин была рыба. Не то чтобы я не любила рыбу, я до того оголодала, что, помнится, и сырую проглотила с удовольствием, но на ужин была только рыба. Какая угодно рыба. В каком хочешь способе приготовления, но только рыба.
  Жареные на рыбьем жире куски филе и приготовленные целиком мелкие рыбешки, размером с мизинец. Несколько вариантов ухи - только из голов для Вождя, только из хвостов и спинок для приближенных, из потрохов для детей за отдельным столом. Просто отварные куски, размером с акулу. Сырые розоватые, обвитые водорослями - почти что суши, только без риса и соевого соуса. Штабеля высушенных до каменной твердости плоских, словно раздавленных слоном, рыб. Всевозможные рыбные копчения, но от них несло так, словно бы это были куски горелого пластика. Чернейшая-чернейшая, даже не знаю, как они довели ее до такого состояния, словно эта рыба побывала в эпицентре извержения вулкана до того, как попала на стол. Горы рыбьих глаз в глубокой миске, предназначенных только для Вождя. Молоки, икра, даже рыбьи щечки и рыбьи мозги и тоже во всех ипостасях - копченые, вареные и жареные.
  Запах стоял такой, что не передать. Ели руками. Отмыться потом не представлялось возможным, мы провели там два дня, и после, клянусь, я не могла смотреть на рыбу еще очень и очень долго.
  Лишь однажды в последний праздничный вечер, накануне отбытия утром, к столу вынесли плоские, сухие и тверды лепешки из какого-то зерна грубого помола. Каждому предназначалось по одной и только Вождю две. Они были совершенно безвкусными, но с каким удовольствием я сгрызла ее всю, не оставив ни крошки!
  Оно и понятно, их соленый каменный остров не обладал иными богатствами, кроме как рыбьими. В сезон они охотились на птиц, которые вили гнезда на скалах. В обычные дни ели скромнее - моллюски, кальмары, мидии, креветки и всевозможные водоросли, даже соскобленные с прибрежных скал в пору голода. Мисками на столах служили раковины самых разнообразных размеров. Кубки были каменными - в центре черного базальта подходящей формы выдалбливалась середина. Пили они что-то невероятное, настоянное и перебродившее, тоже изготовленное из каких-то даров океана и водорослей. Меня едва не вывернуло от одного лишь запаха. Благо была чистая вода из тонкого горного ручья, и в тот первый вечер, сидя за столом - всего лишь прямоугольным куском породы, украшенным витиеватыми узорами, - я сполна утолила и жажду, и голод.
  Девушки, конечно, тоже ели, но они так и не улыбались, хотя большая часть тостов была сказана именно в их честь, что меня очень удивило. Их посадили во главе камня, напротив Вождя, и подносили им блюда сразу после того, как их опробует Вождь. Но им это не доставляло ни радости, ни удовольствия. Я не знала, что нас ждет впереди. Но по их лицам было видно, что ничего хорошего.
  * * *
  К концу пира в главной пещере стало не продохнуть - по мере того, как пьянел и добрел Вождь, к столу приближались все новые и новые лица. Вождь хмурил кустистые черные брови, но хмель делал свое дело. Вождь милостиво разрешал им подойти к столу. Эти люди словно выходили из стен, они были тут все время, поняла я, с самого начала пира, но лишь молчаливыми свидетелями. Они были бледны и худы, перемазаны грязью и с жадностью набрасывались на остатки маринованных яиц, вонявших так, словно они протухли еще неделю назад. Остальные из горного народца делали вид, словно вовсе не замечали их, из чего я сделала вид, что эти люди были или слугами, или рабами, да и к столу их подпустили точно собак, которым разрешено догрызть косточки.
  А после начались танцы. Появились полые кости с отверстиями - прародительницы флейт. Перетянутые кожей деревянные рамы, по которым лупили кулаками, - барабаны. Для моего слуха это не было музыкой, но люди пускались в пляс и четко разделяли одну песню от другой. Какофония звуков сводила меня с ума - пещерное эхо множило громогласные, неритмичные раскаты барабанов, а флейта то и дело срывалась на тонкий пронзительный писк, похожий на игру трехлетнего ребенка со свистком. Но они танцевали, да.
  Они водили хоровод, в центре которого жались друг к другу Тина Тёрнер и другие, увешанные ракушечными ожерельями. Они на полторы-две головы возвышались над толпой, и это походило на вечеринку в честь Хэллоуина, где выбранной темой для костюмов стал древний мир.
  Я поняла, что даже в таком шуме и грохоте, все равно клюю носом. Но идти было некуда. Красный маг терпеливо выслушивал вконец опьяневшего Вождя, изредка бросая на меня выразительные взгляды, мол, ты бы слышала, какую ерунду он мне втирает. Наконец, он смог оставить горного Вождя, сразу подошел ко мне и, взяв за руку, повел вдоль каменной стены, избегая столкновения с хороводом, по степени вращения уже близким к скорости света. Боже, если хоть один из них споткнется... Но бешенное вращение впало в исступление, барабаны стучали, не переставая, флейта дудела, как будто ее убивали, а черные вытянутые тени бесновались на стенах и потолке пещеры. Широкие, как блины, лица горняков раскраснелись. Они горланили песни, каждый на свой манер, но никого это не волновало. Костяные ожерелья вторили их танцу, как трещотки.
  Некоторые пролетали мимо нас, начинали что-то говорить, но их уносило прочь на полуслове. Даже стены пещеры дрожали от топота сотни босых ног.
  Маг указал мне на трещину в стене, которая казалась довольно-таки низким проходом куда-то вглубь. Пришлось сильно нагнуться, чтобы не удариться головой. Видимость внутри была близкой к нулевой. Но маг уверено пошел вперед и повел меня за собой.
  Только в этом горном туннеле я поняла, как сильно у меня кружится голова от нехватки кислорода, и каким спертым был воздух в пиршественном зале, где по углам горели несколько костров. Стало холодно, я задрожала. На мне были только джинсы и кое-как завязанная поверх бюстгальтера разорванная рубаха.
  Я шла за ним, согнувшись в три погибели, и слышала, как стучат мои зубы. А потом маг остановился перед освещенным изнутри проходом, еще более низким, чем первый. Казалось, в него и вовсе надо заползать, а не заходить. Согнувшись пополам, маг пролез туда первым. Мне оставалось только повторить.
  Мы оказались в небольшой, раза в четыре меньше, чем зал для пиров, пещере, но стены ее были очень высокими и своды терялись в темноте.
  - У-уху! - не сдержавшись, ухнула я.
  Эхо повторило мое уханье раз пять, если не больше, пока не стихло.
  Но главное сокровище находилось в центре пещеры - горячий источник. Я с наслаждением вздохнула горячий влажный воздух и с еще большим вожделением поглядела на первобытную ванну. А потом покосилась на мага, ну а дальше-то как, купаться тоже вместе будем? Или зачем он привел меня сюда?
  Он занимался тлеющим костром у одной из стен, но вместо того, чтобы приказать ему вспыхнуть ярче, он словно бы "прикрутил" пламя до едва видимых угольков. Романтический полумрак, ну зашибись.
  Он сел прямо на пол, скрестив ноги по-турецки, и взглядом велел мне сесть напротив. Я села.
  Он указал на костер и назвал его на своем языке. Я повторила, не с первой попытки, но повторила. Затем он повторил то же самое с камнем, веткой и водой в купели. Я повторяла, надеясь, что уроком словесности все и ограничится.
  - Эйдер Олар, - сказал он, указав на себя и предоставив мне самой разбираться, где фамилия, а где имя.
  Надо же, не прошло и три года, как мы все-таки познакомились!
  Мою русскую заковыристую фамилию не каждый португалец мог произнести, что уж говорить, наверное, об первобытном человеке, поэтому я просто сказала:
  - Майя.
  - Айя?
  - Майя.
  - Айя, - упрямо отозвался Эйдер Олар.
  Ладно, буду Айей.
  Следующие полчаса я потратила на выяснение того, как именно мне следует к нему обращаться: только Эйдер, только Олар или надо всегда произносить полное имя. Я брала в пример свою "Айю" и спрашивала: "Айя - Эйдер? Айя - Олар?".
  Его узкое лицо исказила мука, а во взгляде явно читалось: "Господи, зачем я с ней только связался, я же никогда не объясню ей все нюансы жестами и парой известных ей слов".
  Наконец, в нетерпении тряхнув рыжими волосами, он сказал, оперируя теми несколькими словами, что были мне известны:
  - Нет Олар. Эйдер - я. Айя - ты.
  - Баи, - отозвалась я.
  Эйдер весь аж засветился, услышав, как я говорю на его языке. "Не все еще потеряно", - мелькнуло в его взгляде и он принялся за новую порцию слов.
  Я выучила с десяток новых слов, когда окончательно выдохлась. Их язык не был похож ни один известных мне, ни одно слово нельзя было запомнить ассоциативно или по знакомому звучанию. К тому же была, очевидно, глубокая ночь, я устала, а еще эта горячая ванна рядом, которая так и манила меня.
  Эйдер заметил, с какой тоской я поглядываю на горячий источник, и сказал:
  - Нет. Огонь, - указал он на тлеющие угли.
  Я повторила.
  Он сказал:
  - Глаза огонь, - то есть "смотри на огонь", а потом произнес: - Асар-а!
  Угли вспыхнули, загорелись. Вечер фокусов, дамы и господа, на арене доисторический маг Эйдер Олар. Я похлопала ему. Он оставался серьезным. Даже когда сказал:
  - Ты огонь.
  Он хочет, чтобы я повторила фокус?
  - Асара, - безжизненным тоном повторила я.
  - Нет! Асар-а! - повторил Эйдер, ставя ударение на последнее "а".
  Как скажешь, настырный фокусник.
  - Асар-а, - повторила я.
  Он что, ждет, что пламя и меня начнет слушаться? Как бы ему рассказать, что в моем мире магии не существует?
  - Ты огонь, - снова повторил он.
  Я покачала головой.
  - Ты огонь! - повторил он требовательнее.
  - Асар-а! - крикнула я в ответ.
  Ничего не произошло.
  - Огонь! - крикнул Эйдер.
  - Да чтоб тебя! Гори, гори ясно, чтобы не погасло!
  Я не успела договорить, как огонь, проклятый огонь, который едва теплился на каменном полу, словно от взрыва, взвился вверх. Эйдер отшатнулся, я так вообще отлетела в сторону. В пещере стало светло как днем. Температура поднялась градусов эдак на десять, что в сумме с горячим источником, превратило пещеру в настоящую русскую баню. Пар клубился туманом.
  - Баи, Айя, - тихо произнес Эйдер.
  Он улыбался.
  
  Глава 9. Сила слова
  Зато я не улыбалась. Ни тогда, в тот вечер, когда Эйдер Олар, словно в награду, позволил мне, наконец, погрузиться в горячую ванную, ни после, когда мне принесли новую красивую одежду. Ни тогда, когда мы, пропировав еще сутки, покинули гостеприимных хозяев и отправились дальше.
  Выглядел Эйдер озадаченным, он не понимал моих смятения и шока. А я, при всем моем желании и даже обучись я в скорые сроки его языку, не смогла бы объяснить ему всего.
  Ведь я никому не рассказывала об этом.
  Тот случай я вообще постаралась напрочь стереть из своей памяти, как поступают с самыми ужасными и страшными воспоминаниями, и память, если сильно постараться, идет на уступки и уничтожает такие потрясение, будто их и не было. И ты живешь дальше, сначала только существуешь, но потом входишь во вкус, снова садишься на велосипед, начинаешь тренироваться, хочешь не хочешь, а все равно возвращаешься к жизни, нормальной общепринятой жизни. Строишь планы, как будешь покорять французские трассы, присматриваешь новый велосипед в счет будущих побед.
  А когда все уже вроде бы наладилось, падаешь в ученицы к огненному магу. И стихия не отказывает тебе, наоборот, повинуется и обещает служить, так предано, как никому не служила.
  И тогда память делает кульбит. И все тайное снова становится явным.
  В те последние сутки, что мы провели в пещерах горных людей, я не только сторонилась Эйдера. Я почти не разговаривала. Я держала язык за зубами, напуганная собственными способностями. И особенно тем, что мой дар и раньше давал о себе знать.
  Я сразу вспомнила Тигра и его молчание после того, как я приказала ему держать язык за зубами, и как он заговорил, когда после я сама же отменила собственный приказ. Но это было мелочью. Это было действительной мелочью, хотя даже одно только это сотрясало до глубины души.
  О, как я желала, чтобы эти мои способности проявились только здесь, на этих дальних берегах, но я знала, что это не так.
  Сколько раз в своей жизни я добивалась чего-то, стоило мне сказать нужное слово? Частенько. Я легко уговаривала профессоров простить мне несданный реферат. А однажды на трассе я сказала другому велосипедисту, что он доедет до финиша и с лопнувшей резиной, ничего, мол, страшного, осталось чуть-чуть, не сдавайся. И он доехал.
  Но мне и в голову не пришлось бы, объяснять это магией.
  А еще... А еще. Конечно, было кое-что еще, уничтоженное памятью, как нестерпимо постыдное. Но события того дня вспыхнули перед моими глазами так же отчетливо, как трещины в полу пещеры.
  Я снова вспомнила, что, покинув кафе, в котором оставались Питер и Хлоя, я проклинала друзей на чем свет стоит. Я желала им и того, и другого, и третьего, а в придачу еще чего-нибудь эдакого, если вдруг им покажется мало.
  Я была зла. Я крутила педали и из меня сыпались проклятия одно за другим, и вероятно, просто не было иного способа заткнуть меня - велосипед, вильнув, угодил в канаву. Но к этому мигу я и без того уже слишком далеко зашла в своих проклятиях.
  Конечно, я никому не говорила об этом. Да и кто бы поверил мне? Эйдер Олар поверил бы, окажись он там, но я встретилась с ним гораздо-гораздо позже.
  Вот почему я не прыгала от счастья перед столбом огня, а взирала на него с нескрываемым ужасом. Теперь-то уж я знала, что это не удачливость и не красивые глаза позволяли мне добиваться многого раньше. Теперь я знала, на что способна, если произнесу правильные слова. И если настроение у меня будет соответствующим.
  Эйдер тоже разозлил меня.
  Только однажды в разговоре с психологом я обмолвилась, что виновата в гибели друзей, но он пустился в объяснения того, что так бывает, так случается, и что никто не виноват. Но я-то знала.
  А теперь убедилась.
  - Айя.
  Эйдер унял пламя. Мне казалось, что я не вижу пещеры и его самого из-за внезапного полумрака, но затем он коснулся моих щек, вытирая слезы. Он притянул меня к себе и обнял. Я разрыдалась на его плече, освобождая всю ту боль, которую держала внутри за семью печатями и которую не смогли унять никакие достижения современной фармакологии. Маг водил рукой по моим волосам и что-то тихо шептал на своем, и это было в стократ лучше любого терапевтического сеанса, любых утешений, которые я выслушала от родителей и других знакомых в университете. Мне никто не помог в том мире.
  Для этого, вероятно, и нужно было угодить в этот.
  Потом он ушел. Я медленно стянула разорванную всадником рубаху, сняла джинсы и белье, и скользнула в невероятно горячую воду. Я выдохнула от наслаждения и нырнула глубже, окунаясь с головой в горячее блаженство.
  Слезы высохли.
  В сознании наступила поразительная тишина. Мой собственный, обвиняющий, карающий саму себя голос, наконец, стих. Не знаю, как долго я нежилась в источнике. Я перестала чувствовать вообще что-либо, кроме нескончаемого удовольствия. Вся боль и телесная, и душевная смывалась вместе с грязью. Я не задавалась вопросом, как долго мне тут лежать и что делать дальше, где искать новую одежду, не надевать же старую и грязную, пропахшую крокодилом и черти чем еще. Я просто закрыла глаза, а когда открыла их, то передо мной уже стояли две низкорослых женщины из горного племени, они низко кланялись мне и не встречались со мной взглядом.
  Они из слуг или из рабов, поняла я. Тех, кого пригласили к столу позже других.
  Одна расстелила на земле мою новую одежду, молча демонстрируя то, как красиво юбка по подолу расшита мелкими раковинами. Это действительно была юбка. Для низкорослых пещерных женщин она была бы где-то до колен, а мне, конечно, выше. Эдакое кожаное платье с мини юбкой. Неплохо.
  Вторая занялась моими волосами. Она вымыла их и расчесала костяным гребнем, а после стала плести что-то замысловатое, поминутно вплетая в локоны опять же раковины. Господи, если так и дальше пойдет, то я же при ходьбе греметь буду, как детская погремушка!
  Они помогли мне вылезти, протянули мягкую шкуру, которая, очевидно, заменяла полотенце, потом помогли одеться. Знакомых мне застежек или пуговиц на одежде не было, завязки располагались на спине. Платье в целом было похоже на фартук и одевалось примерно так же - спина оставалась голой, не считая завязок, а юбка была с запАхом. Кожа была тонкая и очень мягкая, ракушки не звенели при ходьбе, чего я так опасалась, их очень крепко закрепили.
  Позже, спохватившись, я бросилась к джинсам и достала из кармана глиняный черепок. Жестами я объяснила женщинам что мне нужно и это, само собой, заняло прилично времени, но когда одна из них сбегала наверх и вернулась, я поняла, что потраченное на объяснения время того стоило.
  Я спрятала черепок в небольшой кожаный мешочек и надела его на шею. Скорректировала перевязь так, чтобы его не было видно под одеждой. И в целом, осталась довольна своим новым видом.
  После они отвели меня через другой проход в стене, в общую женскую спальню, где похрапывали, завернувшись в шкуры на полу, десятки женщин. Мне указали на мою лежанку, я благополучно завернулась в коротковатые шкуры, подтянув ноги к животу, и тут же заснула.
  
  Глава 10. Лагерь погонщиков слонов
  Через сутки мы снова отправились в путь. Но на этот раз дикарки во главе с Тиной Тёрнер, увешанные ракушечными ожерельями, шли позади повозки. В повозку же вместе со мной усадили глубоко беременных горных женщин, чьи выпирающие животы не прикрывала меховая одежда, а у некоторых и налитая, тугая грудь оставалась обнаженной.
  Я тоже хотела сойти, но Эйдер Олар усадил меня обратно. Так мы и тронулись.
  Повозка снова покатилась в гору по черному песку и дробленым камням, скрипя от натуги и подрагивая. Груди передо мной колыхались, их кожа была обмазана высохшей и потрескавшейся красной глиной.
  Я не присутствовала на вчерашнем пиру, только слышала из спальной пещеры, что праздник приобрел новые обороты. Этих беременных женщин я видела еще вчера, в той же спальне, там-то они и обмазывали выпирающие животы друг друга жидкой глиной. Из одежды на них были только ожерелья из раковин, и после, когда приготовления были окончены, они присоединились к пирующим. Я тоже пошла, но маг велел мне оставаться в спальне, и я не сильно сопротивлялась. Я все еще сторонилась его и тогда, и сейчас, словно это он был виноват в моих способностях.
  Я зарылась в меха, к запаху которых успела привыкнуть, и снова заснула, но сильные частые стоны вскоре разбудили меня. И доносились они из пиршественного зала. Я воздала хвалу Эйдеру Олару и тому, что на этот раз праздник продолжается без меня. Но крики продолжались, сменялись голоса, но понятное действие не кончалось довольно-таки долго. Пока в спальню не завели одну из беременных.
  По ее лбу катился пот, она стискивала зубы, не давая прорваться наружу крику. Ее уложили в углу, засуетились вокруг. Появились другие беременные женщины, и все еще влажная глина на их телах хранила отпечатки рук и пальцев, а ожерелий на них только прибавилось. Так это... они там?... "зажигали"?
  Лежащая навзничь заорала не своим голосом, и ей сунули в зубы полоску твердой кожи. Крик превратился в мычание. Столпившихся женщин растолкала сморщенная старуха, зычным голосом, раздавая приказы, и беременную мученицу подхватили под руки и потащили прочь из спальни. Она исторгнула новую порцию криков, но никто не обращал на это внимания.
  Я лежала ни жива, ни мертва. Еще час назад я упивалась своим сказочным необыкновенным даром, хотя и страдала из-за того, каким образом, мне довелось окончательно убедиться в нем. Но теперь жизнь снова поставила меня на место, забыла я что ли, в каком мире оказалась? Забыла об истинном предназначении женщины от первых дней сотворения мира?
  Я не могла больше лежать, я подскочила и отправилась на поиски Эйдера Олара, в надежде выбить из него всю правду, куда мы и зачем направляемся. Почему горные туземцы так воспевают дикарок и словно бы поклоняются им? А самое главное, какая в этом всем моя роль? Если еще днем я допускала мысль, что мне предстоит стать волшебницей, обуздать свой дар и вообще повторить путь Гарри Поттера в древнем мире, то теперь, при столкновении с жестокой реальностью, с неприкрытыми мучениями и очевидной дремучестью по части физиологии, все эти "розовые" мечты казались несусветной глупостью. Эти края не были миром антибиотиков, антисептиков и анестезии, но в тот момент я готова была променять или даже отказаться от магии в пользу хоть одного из этих компонентов.
  Эйдера Олара я искала с замиранием сердца, боялась, что найду и на его руках следы свежей глины. Но следов не было. Он сидел на земле у входа в пещеру, под темным небом, на котором только зарождалась молодая луна. Перед ним тлел костер и он, судя по виду, молился.
  Молитва эта продолжалась долго, пламя в ответ на мысли мага то вздрагивало и стелилось к земле, то, приподнимаясь, освещало его тонкие черты лица и позолотой вспыхивало на рыжих волосах ниже худых плеч.
  Я замерзла, пока ждала. И даже успокоилась. Ни в его, ни в моих силах не было хоть что-то изменить из предначертанного. А кроме того, мне нужно было выучить его язык, чтобы озвучить хотя бы один из того множества вопросов, что бередили ум.
  Открыв глаза, он не удивился мне. Кивнул и позволил сесть напротив, а после снова принялся за мое обучение. На этот раз оно не касалось стихии, только язык. Новая порция слов и оборотов. Невероятно сложных, алогичных, на первый взгляд. Я вникала, повторяла, забивала голову глаголами и существительными, чтобы вытеснить из нее те животные, первобытные стоны и крики, которые последовали за ними.
  Я женщина. В этом все дело. Мне уже повезло, что я родилась в той эпохе, когда многие права женщин были отвоеваны до меня другими, и мне оставалось только наслаждаться привилегиями. Здесь, среди океана и скал, как я догадывалась, прав у женщин было немного. А общее предназначение - короткое и ясное. И оно ужасало.
  Конечно, тем вечером я не задала важных вопросов и не получила ни одного ответа, проливающего свет на дальнейшее наше путешествие. Даже если Эйдер и начал бы рассказывать мне о традициях этого мира, я бы не поняла ни слова. Но я была прилежной ученицей. И когда мой учитель устало вскинул руки, словно умоляя остановиться, я только нахмурилась. Я не чувствовала усталости.
  На следующее утро той самой беременной женщины в повозке не было. Но четверо других, так и не смывших глины со своих тел, бодро залезли в повозку и, помахав соплеменникам, отправились вместе с нами сначала в гору, а затем по зеленой равнине.
  На первом же привале я упросила Эйдера прояснить мне времена глаголов и взялась за конструкцию вопросных предложений. Вопросы свои они строили непривычным мне образом, и я хотела знать, как делать это правильно. Ведь мне нужны были ответы и как можно скорее.
  Кое-что я уже начала понимать. Беременность была Даром Матери-Солнца. Солнце огненный маг, разумеется, солнцем-то и не звал. Светило обозначалось таким трудно выговариваемым словом, что я и повторить-то его не смогла. Просто запомнила, что оно означает солнце.
  Итак, солнце было матерью и благословляло женщин. Как-то этот Дар был связан с огнем, но как точно я не поняла. Дикарки, следовавшие за повозкой, тоже были Даром для Матери, но они не выглядели беременными, и сомневаюсь, чтобы первобытные люди могли определить беременность раньше, чем она станет очень уж очевидной. Моя роль в этом была еще более непонятна.
  Эйдер продолжал настаивать на том, что я - "мастеа", и впервые я стала догадываться, что очень даже ошибалась, переводя это слово, как "женщина". Эйдер однозначно ответил отказом, когда я указала на беременных женщин, значит, они не могли считаться "мастеа", как и неандерталки. Неизвестной "мастеа" из всех была только я. И это пугало. Это звание так же не было связано с огнем и моими способностями, потому что дар повелевать стихией обозначался тем, что я поначалу приняла за фамилию Эйдера - Олар. Он мог быть Эйдер Огненный, хотя сам огонь звался иначе. Это слово я выучила еще в пещере возле горячего источника.
  Голова моя пухла, мягко говоря. Неспособная записать хоть что-то, мне все приходилось запоминать на слух и повторять десятки раз одно и то же слово, чтобы четко запомнить чередование звуков. Пару раз на привалах я расчищала землю и, вооружившись палкой, к удивлению мага принималась записывать его слова в русской транскрипции, чтобы запомнить их хоть как-то.
  Мои записи привели Эйдера в неистовство. Он стер их ногой и до самой ночи отказывался снова браться за обучение. И только пообещав, что больше не буду творить подобного, он с хмурым видом согласился продолжить.
  Так я осталась даже без таких конспектов.
  По плоским равнинам, мы двигались на запад, строго по направлению к солнцу, изредка держась правее его красного диска. Трава местами на обочине была выше повозки, а протоптанная колея то и дело терялась в зарослях. Упрямый вол и раньше не горел желанием тащить тяжелый груз, теперь же, при виде сочных лугов, и вовсе то и дело останавливался, с самозабвенным хрустом уминая все, до чего мог дотянуться.
  Смеркалось. По озадаченным лицам солдат из конвоя было понятно, что становится лагерем посреди этих равнин, им не хотелось. Я видела в небе и на земле птиц, каких-то гигантских, как и всё кругом, травоядных, сбившихся в стада, но ветер доносил чье-то рычание, а значит, страх их был оправдан. Эйдер приказал двигаться дальше. Вол, повинуясь приказу, с неохотой оторвался от сочного пастбища.
  Я глядела на босых и притихших дикарок, которые смирено шли позади нас, и думала о том, что Тигр и его соратники почему-то связали их, пока вели к океану, словно там они еще могли сбежать, а здесь - уже нет. Они и не собирались бежать. Они шли, увешанные дарами, едва ли не согнувшись под тяжестью ожерелий и браслетов, и килограммы ракушек словно бы заменяли им кандалы. Я покосилась на прикорнувших будущих мам, снова подумала о том, что только я одна среди них не могу похвастаться никакими украшениями. Даже у Эйдера на шее были три вязанки бус. У меня же - только пришитые к юбке крошечные ракушки. Я с тоской разгладила кожаное платье, как вдруг ощутила на себе тяжелый взгляд Тины Тёрнер.
  Она глядела исподлобья, сведя черные брови, и при этом что-то шептала на своем. Их язык даже близко не был схож с языком мага. Но ведь она должна бы понимать, что мне неведома их участь, что я не выбирала своей и если бы могла, то тоже шла бы рядом с ними, а не ехала верхом. В ее взгляде улавливалась жгучая ненависть, но она, впрочем, на все и с самого начала глядела именно так.
  Я отвернулась от нее, едва находя в себе силы следить за дорогой. Ежесекундно мне хотелось обернуться и проверить, перестала она пялиться или нет?
  Я так увлеклась этой демонстрацией деланного равнодушия, что и не заметила, как стемнело, а затем, как из темноты вдруг откуда-то сбоку раздался трубный оглушающий звук.
  Солдаты закричали. Из тьмы на дорогу, подминая под себя заросли травы, выступил мощный, как бульдозер, слон с массивными пожелтевшими бивнями, украшенными плетенными из цветов венками. На головокружительной высоте, позади колышущихся, будто два веера, ушами-локаторами, на слоновьей спине высился треугольный павильон, тоже увитый цветами и освещенный факелами.
  У меня отвисла челюсть.
  Из травы на обочине, в опасной близости к столпам - слоновьим лапам, вынырнули темнокожие люди, в их руках тоже были факелы.
  Они опустились ниц в пыль и траву, сложив руки над головой, перед нашей повозкой, только их предводитель громко приветствовал Эйдера Олара, оставаясь на ногах. Маг спрыгнул наземь и возложил правую руку на голову тощего туземца. На его груди были ожерелья из когтей или зубов хищников, а в руке он держал, очевидно, что-то вроде посоха.
  Вдруг слон затрубил изо всех сил. Я едва успела зажать уши. В ответ с окутанной тьмой травяной равнины донеслось высокое хрипловатое рычание.
  Вождь озабоченно покачал головой и ударил посохом о землю, возвращаемся, мол, кого надо встретили, а с ночными прогулками пока повременим. Не могу с ним не согласится. Эйдер вернулся в повозку, остальные туземцы тоже поднялись. Земля вздрогнула, слон потоптался на месте, разворачиваясь, и медленно, величаво двинулся вправо от дороги, по которой мы ехали. Павильон на его спине шатался, словно на волнах. Боже, как там, должно быть, укачивает!
  Еще несколько раз на равнинах раздавалось задиристое рычание, но так, для проформы. Сегодня хищник явно не был голоден и не собирался нападать. По звукам, похоже, кто-то из кошачьих.
  Слон, добравшись первым, остановился, согнул сначала передние лапы, потом задние и тяжело лег наземь... рядом с другими слонами! Это словно была остановка для передвижных домов только не на колесах, а на слонах. На спинах всех слонов крепились павильоны, каждый украшенный по-своему - черепами животных, цветами, даже черепами... неандертальцев. Нельзя было не узнать эти характерные черепа. Я обернулась и тут же наткнулась на острый, как бритва, взгляд Тины Тёрнер. "Понимаешь? - читалось в ее взгляде исподлобья. - Теперь-то ты понимаешь?!"
  Понимала я по-прежнему мало.
  Я ведь даже не знала, был ли этот лагерь слоновьих кочевников конечной нашей точкой или нет.
  Нас встречали, как и в пещерах так, словно мы привезли долгожданные и радостные вести. Снова звучала барабаны и, в сравнении с пещерной музыкой, в музыке равнин даже мой слух улавливал некий простенький ритм.
  Подношения дикаркам тоже повторились. Окаменевшие, они стояли, сжав губы и глядя поверх голов суетящихся вокруг них людей. Они не обращали ни малейшего внимания на дары - на этот раз цветочные венки на головы, плетенные из трав жилетки, пояса из костей. Они позволяли это все надеть на себя, но стояли как отрешенные манекены.
  Тем временем, беременным женщинам помогли спуститься с повозки, а мне Эйдер велел оставаться на месте. К беременным тоже потянулась река подношений, но не такая бурная, а подарки подвергались тщательному изучению. Будущие матери пробовали на зуб обработанные до блеска костяные гребни, подбрасывали на ладонях, взвешивая, сверкающие камешки, которые им подносили мужчины. И затем, выбирали того, чей подарок им пришелся по нраву больше или же, вероятно, имел большую стоимость. С этим мужчиной они поднимались по приставленным к слоновьим спинам, словно корабельные трапы, сходням в освещенные павильоны. О дальнейшем было понятно по доносившимся из павильонов сдавленным стонам.
  Эйдер Олар, объяснив Вождю и получив разрешение, отвел меня в дальний с краю слоновьего лежбища древесный шатер, стены которого были сплетены из веток и листьев. На земле лежали меха возле пары черных от накипи камней. Свет в лагере обеспечивали факелы и три высоких костра. Эйдер запретил мне разжигать огонь, косноязычно объяснив:
  - Глаза огонь нет!
  То есть, следи, чтобы никто не видел, как я приказываю огню, понятно. Сам он присоединился к пиру у костров. Одна из беременных вернулась в повозку, она тяжело дышала и кривилась. Остальных все еще не было видно. Молодой мужчина подскочил к ней, поднося в руках очередной дар, мне было не разглядеть, что именно. Женщина из горного клана долго изучала подарок, но потом, морщась, спустилась к юноше. Вместе они снова двинулись к слонам. Я долго глядела им в спины.
  Мне принесли еду, и я забилась внутрь шалаша, стараясь больше не смотреть по сторонам. Я все равно не пойму этих обычаев, твердила я самой себе, я все равно не приму и не пойму этих традиций и никогда в них не поверю.
  Я принялась за еду. По рукам тек мясной сок - на равнине ели убитых на охоте животных. Мясо было жесткое и полусырое, хотя и горячее, конечно, несоленое и без специй, но после двухдневной рыбьей диеты и того, что сегодня мы ничего не ели, я с аппетитом съела все предложенные мне куски. Вместе с мясом на другом широком листе, формой похожем на лопух, мне принесли безвкусные белые коренья, с виду один в один имбирь, связку кисловатых листьев, вкусом они напомнили мне те травяные веревки, которые я старательно грызла, кажется, целую вечность тому назад в лагере Тигра и Одуванчика, и склизкий кусок расчлененной улитки. Его я не съела. Хотя принесли бы мне только его, может быть, и проглотила бы, не задумываясь. Голод не тетка.
  Скрутившись на меховой подстилке, я и сама не заметила, как заснула после еды, а проснулась я резко и с бившимся в ужасе сердце. Костры лагеря горели, но слабо. Ветер шелестел в траве, кругом стояла тишина. И тут кто-то коснулся моего плеча во второй раз.
  - Айгонь, - прошептал кто-то. - Айгонь.
  Меня рывком выдернули из сна. Мне понадобилось пару секунд, чтобы унять дрожь и вообще сообразить, на каком языке со мной говорят. Это была женщина и говорила она на языке, которому меня обучал Эйдер Олар. Это явно был не ее родной язык, произношение у нее было ужасное, да и знакомо ей, похоже, было одно только слово, которое она и повторяла, - огонь.
  Я всмотрелась в скрытые тенями черты лица сидящей передо мной женщины.
  Это была Тина Тёрнер. И она плакала. Размазывала по грязным темным щекам слезы и повторяла один и тот же: "Айгонь". Я подумала, что ей нужен свет или пламя, вспомнила, что на земляном полу были камня для очага, но она перехватила мою руку, зажала мне рот своими руками и, похоже, окончательно слетев с катушек, затараторила на своем, глотая слезы.
  Я отпрянула, но она напирала на меня, вжимая в древесную наклонную стену тесного шалаша. Кажется, она сбивчиво пересказывала мне то, как она вообще дошла до такой жизни и здесь очутилась. Она ругалась, злилась, ухмылялась и плакала, и при этом, что есть силы, зажимала мне рот рукой, словно вдавливая верхнюю челюсть в глотку.
  Ну, и как борются с истерикой у первобытных дам? Если я отвешу ей пощечину, то, что сделает она в ответ и останусь ли я в живых после этого?
  Лицо болело невыносимо. Я обхватила обеими руками ее руку, пытаясь оторвать ее от себя, но Тина Тёрнер вдруг и сама отпустила меня. Затрещали костяные и ракушечные украшения - она замахнулась. Я увернулась в последний момент, рухнув на пол. Она вцепилась мне в волосы. И тогда уж я заорала не своим голосом.
  Нанизанные на ее руки браслеты, запутались в моих волосах. Она выдирала из моей прически ракушки, вплетенные туда горными парикмахершами, я лупила ногой воздух, попадая в нее в лучшем случае один раз из трех.
  Потом древесная стена палатки опрокинулась. Вместо Тины, я угодила ногой по ней. Шатер вздрогнул, пошатнулся и обрушилась на Тину, а та в свою очередь придавила меня. Я выдохнула и не смогла больше вдохнуть.
  Кругом мелькали ноги, кто-то орал, а перед моими глазами стремительно темнело. Стену оттащили. Оттащили и Тину, а знакомая белая худая рука Эйдера Олара поставила меня на ноги. Я, наконец, глубоко вздохнула и зашлась в кашле, снова согнувшись в три погибели.
  - Эра мастеа джанкойан одоран! - взревел Эйдер Олар.
  Погонщики слонов рухнули передо мной на колени. Ненавистная и непонятная мне "мастеа" пронеслась по рядам. Эйдер говорил мне с самого начала, что "я мастеа". Но до этого мига я не помнила, чтобы он говорил о моей причастности к... джанкойан одоран. Именно так Эйден назвал того орлиного всадника.
  Господи, какое я имею к нему отношение? Меня что, везут к нему?
  Трое уже скрутили Тину Тёрнер, она рычала и кусалась, как дикий зверь. Порванные ожерелья из ракушек хрустели под ее ногами, пока ее связывали. Другие девушки неандерталки, взявшись за руки, со слезами на глазах следили за этой сценой. К ним тоже спешили охранники с копьями.
  Погонщики слонов, поднявшись после коленопреклонения, принялись нести к моим ногам подарки. Они оставляли их на земле и, не разгибая спины, пятились назад, иногда даже сталкиваясь друг с другом. Но мне было не до смеха. Они заглаживали свою вину из-за того, что не уследили за Тиной и допустили нападение на меня в их лагере.
  Эйдер позволил двум женщинам подойти ко мне и заняться испорченной прической. Другие принесли мне новую одежду взамен изорванной старой. Я хотела было отказаться, единственное, чего я хотела, это забиться в какой-нибудь угол и умереть там, но взгляд Эйдера был неумолим - я должна выбрать новую одежду. Сейчас же.
  Я ткнула наугад. Прямо там, в окружении всего племени, с меня сняли изорванное кожаное платье-фартук и облачили на этот раз в тунику из меха, какие они и сами носили. Закрепили на талии кожаный пояс, расшитый орнаментом из костей.
  Тина орала и захлебывалась собственным криком. Она несла наказание где-то на границе лагеря от рук тех троих. Таковы были обычаи.
  Вместо петухов на рассвете затрубили слоны.
  * * *
  Поспать больше не удалось. Впрочем, сна и не было ни в одном глазу. Крики Тёрнер стихли не сразу. Даже когда с наказанием было покончено, она какое-то время тихо подвывала.
  Из-за меня еще никого и никогда не избивали. Это было новое, странное чувство вины и раскаяния. Обида и злость на Тину прошли достаточно быстро, еще, когда весь лагерь опустился передо мной на колени, вымаливая прощения. Кажется, если бы я знала язык, я могла бы потребовать не только наказания, но и чьей-нибудь смерти. Это читалось во взгляде Эйдера Олара, ему казалось, что одного только избиения было мало. Для чего? Я не знала. Для меня и это было чересчур.
  Все раннее туманное утро нас собирали в дорогу. В первую очередь снаряжали слонов - убирали вычурные украшения павильонов, выносили оттуда меховые постилки, на которых женщины гор оплачивали лаской за полученные дары.
  Сами беременные выглядели утомленными. Они мало говорили и еще меньше двигались. Они сидели в повозке, уставившись в одну точку. Возможно, сказывалась бессонная ночь. Возможно, что-то еще.
  Они покинули лагерь раньше нас. Им было с нами не по пути. Их целью были щедрые мужчины из погонщиков слонов. Повозка медленно катилась по равнине, затянутой низким туманом. Вол впервые бежал на удивление бодро. Он только к утру расправился с горой сочных скошенных трав, наваленных перед ним в огороженных древесными стволами стойлах. Вол покидал равнины сытым, бодрым и оптимистичным. Пожалуй, единственный из всех нас.
  Эйдер Олар пылал гневом. Он бросал на меня быстрые, хмурые взгляды и продолжал отрывисто и резко отдавать приказы. Вероятней всего было то, что ему не пришлось по нраву, что я не потребовала ужесточения кары. Он злился на меня и тот доброжелательный мир, который меня породил. Его-то мироустройство было совсем иным. Требовать этого вместо меня он, похоже, не мог, хотя очень хотел.
  Вчерашние дары, поднесенные мне погонщиками слонов, остались лежать там же. Я не проявляла к ним никакого интереса, наоборот, старалась всячески держаться от них подальше. Это вызывало недоумение у дарителей, они пытались вкрадчиво обсудить это с огненным магом, что не так, мол, может быть, надо больше, но Эйдер Олар приказал снести их на спину одного слона и на том дело кончилось. Как мне казалось.
  Когда слоны были готовы, накормлены и напоены, и готовы к отбытию, в лагере вдруг возник переполох - толпа засуетилась. Вождь принял решение добавить еще даров. Стали преподносить еще меха и шкуры, полосатые и пятнистые, знакомые мне по пещерам костяные флейты. Я стояла возле трапа и мечтала быстрее скрыться от посторонних глаз.
  Эйдер недовольно оглядывал дары, хотя некоторые из них были прекрасны, например расшитые широкие кожаные пояса. Они были не в пример красивее вчерашних или того, что надели на меня. Вождь племени беспокойно переводил взгляд с меня на Эйдера и обратно.
  Когда поток даров иссяк, Эйдер тяжело вздохнул и приказал мне подниматься. Он сухо попрощался с Вождем и последовал за мной, но окрик остановил нас на половине пути.
  Вождь словно бы решился на что-то. Он суетливо отдал новый приказ, и со спины одного из слонов, очевидно, там располагался павильон Вождя, к нашему слону притащили внушительный и тяжелый меховой сверток.
  Эйдер Олар просветлел. Спустился обратно, великодушно принял подарок и наконец-то освятил племя и Вождя теми же знаками, что и орлиного всадника. Тяжелый сверток подняли в наш павильон. Им оказался слоновий бивень.
  Эйдер поднялся на спину слона с видом победителя, окинул меня гордым взглядом, мол, видишь, сподобились на что-то ценное, а то все несли какой-то ширпотреб. Он все еще чуть-чуть злился на меня, это чувствовалось, но бивень значительно улучшил ему настроение.
  Мне, впрочем, было не до подарков и переменчивого настроения огненного мага. Павильон на спине слона казался мне ненадежной и хлипкой конструкцией. Все его части - пол и низкие борта - были собраны из плетеных жестких циновок, которые были связаны между собой и потому вообще держали форму. Вроде бы. Помещение на деле было узким, хотя снизу казалось более просторным. Большую часть импровизированной комнаты занимали дары, так что свободного места оставалось ровно для того, чтобы, сидя, вытянуть ноги. Дары перевязали лианами, чтобы они не разлетелись по всей равнине. Кожаным ремнем меня тоже обвязали за талию, а сам ремень закрепили за бортик.
  От любого движения, даже обычного чиха, павильон так отчаянно скрипел, как будто вот-вот развалится. А что будет, когда слон встанет и пойдет?
  Я нервничала так, словно меня запускали в космос без скафандра.
  Пол дрогнул. Я схватилась одной рукой за кожаный пояс, второй - вцепилась в мага. Уперлась босыми ногами в передний борт. Услышала тихий смех Эйдера Олара. Ему-то не впервой!
  Сбоку затрубили слоны. Наш тоже вздохнул, - и, клянусь, я услышала, как он со свистом набирает полные легкие воздуха, - а потом ответил сородичам.
  Боже. От этого рева я заорала в ответ, потянулась было к ушам, но слон пришел в движение, и пришлось снова хвататься хоть за что-нибудь. Эйдер громко рассмеялся.
  Пол скрипел, будто разваливался, стонали лианы, которыми перевязали подарки. Застонала и я, когда пол круто наклонился вниз.
  - Мамочка, мамочка, м-а-а-амочка-а-а!
  Голову резко откинуло назад. Слон, видимо, поднялся на задние ноги и теперь выравнивал передние. Содержимое желудка подступило к горлу. Совершенно некстати вспомнился склизкий кусочек улитки, пусть даже и не съеденный. Рядом хохотал Эйдер Олар.
  Слон встрепенулся, похлопал веерообразными ушами по павильону, от чего меня окатило новой волной ужаса, и вызвало новый приступ смеха у мага, и только потом, повинуясь погонщику, который сидел еще выше, на выступе крыши, двинулся вперед. Поначалу медленно.
  Мы будто угодили в шторм. Влево-вправо, влево-вправо - весь мир наклонялся то в одну, то в другую сторону. Я запихивала подальше в сознание воспоминания о поедании сырых рыбьих глаз и мозгов Одуванчиком, но они почему-то настырно лезли в голову и ни о чем другом думать было совершенно невозможно. Благо, что желудок был пуст. Хотя еще час назад я думала возмутиться из-за отсутствия завтрака.
  Было не до красот вокруг, было не до разговоров, хотя маг пытался провести очередную общеобразовательную лекцию, но наткнувшись на мой ошарашенный взгляд, снова хохотнул, завернулся в меха и тут же заснул. При такой-то качке! При таком-то шуме и грохоте!
  Я нашла в себе силы оглянуться по сторонам, когда солнце уже висело высоко в небе. Равнины давно пробудились от ночной спячки. Вопили птицы, огрызались издали на слонов хищники.
  Но океана, сколько я не вглядывалась в горизонт, больше видно не было.
  Слон увозил меня все дальше, вглубь неведомого мне первобытного континента. Я разжала пальцы и отпустила кожаный ремень. Коснулась мешочка на шее, в котором сохранила глиняный черепок.
  Я хотела коснуться его на пляже Спящих Драконов в надежде, что он перенесет меня обратно домой.
  А теперь, как мне найти этот пляж? И где окажусь я, когда путешествие наше будет, наконец, окончено?
  А слон не останавливался. Ко всему привыкаешь, и мне тоже пришлось привыкнуть. Даже удалось впихнуть в себя немного вчерашнего мяса. Прожевать его холодным была та еще задача, мне казалось, начни я грызть один из надаренных мне кожаных ремней, и то вкуснее и легче будет. Но к вечеру голод стал нестерпимым.
  Солнце, как у него и заведено, опять садилось, но небо этим вечером было невероятно огненного цвета. Оно простиралось во все стороны, насколько хватало глаз, мощное, огромное и неспособное скрыться за высотками и небоскребами. Небо подавляло безграничной властью над этой первозданной землей, где изумрудно-шелковые равнины не знали конца и края.
  Лесов по-прежнему не было видно. Можно было решить, что весь день погонщики гоняли слонов по широкому кругу - к вечеру ничего ровным счетом не изменилось в окружающем пейзаже. Я видела черные силуэты неведомых мне животных, и понимала, что всего лишь обман зрения делает их такими крошечными и знакомыми мне. Покрытые множествами рогов головы были вовсе не носороги, а длинные мощные шеи не принадлежали жирафам, ведь следом за шеей из травы вздымались и длинные хвосты.
  Короче говоря, сафари по древнему миру нравилось мне определено больше, чем то, что довелось пережить до этого.
  Погонщики решили не останавливаться на ночь. Слоны продолжили ход и во тьме, по цепочке друг за другом. Может быть, они даже держались за хвосты друг друга, кто знает. Мне видно не было, но представлялось это именно так.
  Когда ночь стала беспроглядной, погонщик зажег факелы на крыше павильона. Стало чуть светлее. Мне удалось разглядеть выспавшегося огненного мага. Он опирался спиной о бортик и явно ждал разрешения приступить к лингвистике. Он его получил.
  Во время этого урока явно проявилась спешка моего учителя. Раньше он позволял мне повторять неизвестное мне слово, сколько угодно раз. Теперь он торопливо переходил к следующему, каждый раз начиная нервничать, когда я упрямо повторяла уже пройденный, по его мнению, материал.
  Возможно, это говорило о том, что конечная точка нашего маршрута близко. А может быть, ему просто надоело учить такую тупенькую ученицу, какой была я, если честно. Звезд с небес я не хватала, хотя в обычной жизни, считалось, владела почти четырьмя языками. Но раньше никто не заставлял меня учить иностранный язык на слух. Эйдер не использовал письмо. Запретив мне вести конспекты, он и сам не прибег к этому, хотя мог бы догадаться, что мне очень не хватает учебников. Я могла бы перечитывать их на досуге. ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
  Хотя с досугом в древнем мире, похоже, напряжёнка.
  Либо с письменностью у этого языка дела обстояли еще хуже, чем с самим произношением. Мне вспоминались египетские иероглифы. Или языки еще более древних майя, которые и расшифровать-то никто так и не смог, разве что частично.
  Уникальный метод обучению древнему языку непосредственным погружением в этот язык. Ура. Если вернусь, сразу запатентую и открою курсы.
  Эти мысли сбивали меня с толку, но Эйдер Олар был настроен категорично. И я решила, что пора идти ва-банк.
  - Джанкойн одоран, - вдруг сказала я, не сводя с него взгляда.
  Он вскинул одну бровь, мол, уверена, что хочешь поговорить об этом?
  - Джанкойн одоран, - настойчиво повторила я.
  Маг закатил глаза. Рано, мол, не по плечу тебе высшая математика, когда и с арифметикой не в ладах.
  Я смотрела на него в упор. Эйдер процедил по слогам:
  - Джан-ко-йан.
  Ах ты, черт. Дело снова в неправильном произношении. Ничего он от меня не таит, как мне показалось поначалу.
  Я повторила правильно, чтобы умаслить учителя, а потом снова задала волнующие меня вопрос:
  - Che a mastea?
  Эйдер покачал головой. Все-таки скрывает, гад.
  - Che a mastea?
  Эйдер облизнул губы, шумно выдохнул и повалил меня на спину. Вот так прямо, да. Я оказалась под ним. Его рыжие волосы спадали мне на лицо.
  - Che a mastea? - повторил он.
  Потом нагнулся и стал меня целовать. Так же напористо и требовательно, как еще минуту назад добивался от меня правильного произношения. Мне потребовалась секунда. Чтобы вообще понять, что происходит и закончили ли мы на сегодня? Или это часть урока?
  А рука Эйдера Олара уже задирала на мне меховую тунику.
  - Che a mastea? - услышала я, когда он на мгновение оторвался от меня. - Thera a mastea. Mastea a jankoian odoran.
  Последнее он говорил, снова сидя напротив меня. Он поднялся, оправил свой сбившийся красных халат и откинул волосы на спину. Смотрел он на меня при этом самым невозмутительнейшим образом. Как будто... Ну как будто да. Это был всего лишь урок. Крохотный урок того, что мне предстоит впереди.
  Я села, подтянув ноги к груди. Его взгляда я избегала. Он тоже молчал какое-то время. Потом заговорил. К сожалению, я улавливала одно слово из четырех, но с учетом только что произошедшего и того пиршества плоти в эти дни в пещерах и в лагере погонщиков слонов, общий смысл мне вдруг стал понятен.
  Меня везут, чтобы я стала женой орлиного всадника.
  До самого утра Эйдер Олар, как и я, не проронили ни слова.
  А на рассвете меня разбудили радостные крики погонщиков. Я поглядела на мага, под его глазами залегли темные круги. Он указал рукой вдаль.
  За ночь местность вокруг, наконец, изменилась, стала холмистей, лесистей. На смену травам пришли деревья с необхватными стволами. Я увидела еще одну широкую вытоптанную тропу, чуть поодаль от той, по которой шли слоны. И она тоже была заполнена людьми и волами с тележками. Люди везли дары и беременных женщин. Надвигался большой праздник Дара Матери.
  На горизонте темнела высокая гора.
  - Candal'Orayo, - тихо сказал Эйдер Олар.
  Кто бы ни ждал меня дальше, он ждет меня там.
  
  Глава 11. Золотой город
  Примерно через час обе дороги, и та, по которой шагали слоны и не только наши, и та, по которой спешил обычный люд, слились в одну. Проехав еще немного, мы встали и с тех пор практически не двигались.
  Доисторическая пробка тянулась в обе стороны. Везде кричали люди, а повозки бесстрашно шныряли между слоновьих лап, рассчитывая выиграть лишние пару метров. Пыталась протиснуться вперед телега с деревянными прутьями, за которыми рычали и скалились саблезубые тигры. Зверолову повезло, поначалу люди перед ним почтительно расступались. Он даже обогнал нас. Но недалеко, тигры ему несильно помогли прошмыгнуть вперед.
  Собственно, самого понятия "вперед" больше не существовало. Встали мы намертво.
  Поначалу я с опаской выглядывала за бортики павильона. Но шло время, солнце припекало, а скука одолевала все сильнее. Голова слона, а особенно его локаторы вместо ушей, очень мешали обзору. Я все сильнее высовывалась из-за павильона, чтобы рассмотреть то, что ждало нас впереди и куда все стремились. Любопытство взяло вверх над страхом, к тому же кожаный ремень на талии был своего рода гарантией и страховкой, что если я и вывалюсь ненароком, то до земли не долечу. Плетенные бортики не внушали доверия. Они хрустели и прогибались под моей тяжестью, но вроде не складывались пополам, а значит, все-таки держали мой вес.
  И вот я высовывалась наполовину из своего павильона, - это я-то, которая и сидеть-то в нем всего сутки назад боялась, и с деловым прищуром изучала, словно вражеские укрепления, горизонт.
  Впереди нас совершенно точно ждал город.
  По этому поводу у меня даже назрела шутка, мол, стоит только выстроить город и к нему сразу же нельзя будет проехать из-за пробок, но Эйдер Олар не понял бы, да и не смогла бы я объяснить ему этого. Городские стены и ведущие к ним пробки странным образом успокаивали, словно бы я наконец-то нашла знакомые точки соприкосновения с этими древними людьми, как будто поняла, что какие странные обычаи они бы не практиковали, они все равно очень похожи на нас, их потомков из двадцать первого века. Хотя бы тем, что разделяющие нас тысячелетия так и не научили ни тех, ни других прокладывать адекватные трафику дороги.
  Даже издали массивные городские стены внушали суеверный трепет. Невозможно было поверить, что они созданы теми самыми людьми, которые все еще спали в пещерах, гибли от голода и чьей единственной защитой против хищников были заостренные палки. Одного взгляда на эти сверкающие стены, словно целиком вылитые из золота, хватало, чтобы поверить в существование Бога. Или чего-то высшего, недоступного, всемогущего, потому что такой величественный город ну никак не невозможно создать без участия Бога.
  Конечно, это было не так, уж я-то знала, что всему виной рабство, миллионные смерти, каторжный труд, еще минуту назад я это знала, пока не вспомнила о том, что рядом со мной едет человек, способный приказать огню охватить песчаную полосу, где и гореть-то нечему. Да и я сама... кое-что умела. Даже в моем времени у меня сохранялись некие способности, которые здесь, возможно, я смогу укрепить и узнать лучше. Но что если... и в постройке этих стен не обошлось без магии? Какой археолог современности мог бы признать такую возможность? Никто не счел бы такую работу научной.
  Но что если... Если этот мир был древнее, а его магия сильнее и доступней, и тем, кто жил в этих городах, не требовалось убивать строителей сотнями, чтобы возвести стены и дома? Что если это действительно так?
  Разве мне нужно давать ответ сейчас? И что это изменит, признаю я существование магии или буду держаться рациональных суждений? Ничего. Этот мир существовал и без меня, и после меня, если мне суждено погибнуть здесь, он продолжит свой медленный путь к полному исчезновению магии.
  Шарлатаны. Фокусники. Сказочные персонажи. А прямые памятники величия человеческого духа, вот они, все еще среди вас, занесенные песками или укрытые лианами. Как молчаливые свидетели угасания наших возможностей.
  По сверкающим стенам впереди скользнули широкие тени. Люди издали возглас удивления, кто мог, кому позволяло свободное место, те рухнули на колени, поднимая руки к небу. Кого зажимали повозки или животные, те лишь зашептали молитвы.
  Белоснежные гигантские орлы сделали круг над стенами и стали снижаться. Их всадников отсюда, конечно, было не разглядеть.
  Но по рядам пронеслось восхищенное:
  - Джанкойан одоран... Джанкойан одоран! ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
  Разве могли эти величественные всадники жить где-то в другом месте? В какой-нибудь пещере, как горные низкорослые люди? Или в плетенных из ветвей шалашах, как погонщики-кочевники? Разве в движениях того единственного всадника, что я видела, не угадывалось нечто царственное?
  Кем могли они быть для этого мира? Если не самими Богами, то кем-то приближенными к ним. Это уж точно. И все эти люди вокруг, что сбились на единственной дороге к золотым стенам, приехали сюда, чтобы воздать им хвалу и преподнести жертвы. Осыпать подарками, вымаливая благость. Позже они покинут эти стены, вернутся на равнины, в пещеры, в шатры, чтобы жить на земле с мыслью, что Боги сменили гнев на милость. Что это они посылают им дары природы и животных в их капканы. И будут ли они так уж неправы в своих суждениях?
  Мое мировоззрение, как и многих других, кто жил в совершенно иной цивилизации, не считалось с волей Богов. Но я бы посмотрела на граждан планеты Земля, окажись они здесь, вместо этих недалеких дикарей, которые падали ниц при виде белых птиц и всадников на их спинах. Кто из них устоял бы на ногах в таком случае?
  Эйдер Олар тоже следил за птицами. Люди на дороге то и дело шептали с придыханием что-то, что можно было принять за имена или звания, но по виду Эйдера казалось, что он составляет в уме какой-то список. Тот есть, этот есть, ага, вот еще один. Огненный маг уж точно знал их всех не только поименно, но, возможно, даже в лицо.
  Когда последняя птица исчезла за стенами, дорога мало-помалу стала оживать. Заскрипели телеги. Замычали под ударами хлыстов волы. Заорал и наш погонщик куда-то вниз, очевидно, предупреждая кого-то там, что сейчас слон пойдет и если кого и раздавит, то пеняйте на себя.
  Притихшая толпа словно скинула оковы гипноза. Ожила. Зашумела полная праведного возмущения, что кое-кто нагло прёт без очереди. Люди такие люди. Даже если из одежды на них одни только бедренные повязки.
  Мне уже были известны вопросительные конструкции, я нахмурилась, но и все же задала Эйдеру Олару вопрос:
  - Сколько всего джанкойан одоран?
  Впервые мы снова вернулись к этой теме с прошлого вечера, когда Эйдеру пришлось наглядно объяснить значение слова "мастеа".
  Маг задумался, критично оглядев меня, как делал всегда, когда ему приходилось обращаться к понятиям, которые могли быть мне неизвестны. Затем растопырил все десять пальцев и помахал ими.
  Я кивнула. Счет я знала. Значит, десять. Может быть, десять родов, а может быть, только десять человек, способных носить звание "джанкойан одоран". Истинное значение этого словосочетания мне до сих было неизвестно. Ошибочно я связала его с понятием "орлиных всадников", но только потому, что оба состояли из двух слов.
  Эйдер стал поочередно загибать пальцы правой руки:
  - Бат. Бае. Ийру. Лау. Бос.
  Счет до пяти. Хорошо. Я повторила и даже запомнила, хотя счет от шести до десяти, который он произвел после, прошел уже мимо меня.
  - Айя - та изен. Эйдер - изен.
  Имя. Это слово я знала. Я кивнула.
  - Батгаррен изен Эйдер, - произнес маг, коснувшись груди.
  Одно имя или... первое имя? Я покачала головой. Маг попробовал заново, сначала счет, потом имена, я тоже повторила. Затем он указал в сторону золотых стен, снова упомянул счет и "джанкойан одоран" и выдал сложнейшую для меня фразу:
  - Батгаррен джанкойан одоран, бат изен Аталас, - Эйдер загнул большой палец.
  Затем:
  - Баегаррен джанкойан одоран, бат изен Анкхарат, - Эйдер загнул указательный палец.
  И контрольный:
  - Ийругаррен джанкойан одоран, бат изен Асгейрр, - средний палец.
  И вдруг, неожиданно для самой себя, я поняла его слова. Видимо, сказались дни, проведенные за отчаянной попыткой вникнуть и понять, видимо, я перешагнула тот Рубикон, после которого иностранный язык перестает восприниматься, как абракадабра. А может быть, подействовала близость золотых стен и то, что я поняла, глядя на них.
  Так или иначе, я проявила поистине божественную проницательность.
  Первый из потомков Бога и первый этого имени Аталас.
  Второй из потомков Бога и первый этого имени Анкхарат.
  Третий из потомков Бога и первый этого имени Асгейрр.
  Всего их было десять, этих потомков Бога на древней земле, которые теперь слетались со всего края за эти золотые стены, чтобы в назначенный час выбрать себе жену.
  Я сглотнула и выдавила из себя косноязычное:
  - Кто... я жена? - вместо "Чьей женой я стану?"
  Эйдер полез за горстью ракушек в карман. Он часто прибегал к ним, чтобы объяснить что-то сложное.
  Он расставил десять камешков в одну линию. А горсть раковин насыпал напротив.
  - Десять потоков Бога, - сказал он, указывая на ряд камней. - Жен много, - указал он на россыпь раковин. - Один потомок - одна жена.
  Он выдвинул первый камень. Камень подрагивал от шага слона и вибрации павильона, отчего создавалось полное впечатление, будто бы этот камень, олицетворяющий божественного потомка, въедливым покупателем прохаживается сквозь строй женщин. Вжившись в роль, Эйдер даже презрительно кривился, оглядывая каждую раковину то так, то эдак.
  Затем потомок выбрал одну из них. Эйдер отодвинул и камень, и раковину вместе в сторону. Следующий потомок стал выбирать жену. И так все десять.
  Камни кончились. Ракушки остались.
  Меня могут и не выбрать, поняла я. Я могу остаться здесь, среди этих невостребованных раковин.
  - Что... жены? - спросила я, заикаясь, подразумевая, что их ждет дальше.
  Эйдер молча собирал камни и раковины обратно в карман красного халата.
  - Эйдер! Что жены?!
  - Жены огонь, - тихо ответил Эйдер Олар, не поднимая глаз.
  
  Глава 12. Вершить предначертанное
  Погонщик прикрикнул и слон, остановившись, стал опускаться на живот, поочередно подгибая то передние, то задние лапы. Я отстраненно наблюдала, как пол павильона встал на дыбы передо мной, как огненный маг придержал меня рукой, чтобы я не покатилась вперед и не вывалилась ненароком. Сама я не держалась. Я только глядела вперед на золотые стены, которые то взмывали передо мной, то скрывались за слоновьей головой.
  Слова Эйдера Олара оглушили меня. Я была, как человек, который проспал свою остановку и вышел ночью в неизвестном районе, не имея при этом за душой ни гроша. Страх перемежался с растерянностью и нездоровым весельем.
  Поначалу мысль, что меня могут выдать замуж насильно за неизвестного мужчину, конечно, веселила. Кажется, я опять смеялась, как тогда, когда меня связывали Одуванчик и Тигр, только теперь Эйдер Олар помогал мне спуститься со спины слона. На мне не было оков, я стояла посреди широкого каменного бульвара, подумать только, даже не на морском берегу. А золотые стены все еще оставались впереди, на пригорке, сверкавшие до одури в лучах заходящего солнца.
  Хмурый Эйдер руководил выгрузкой моего приданого. Мимо меня спешили беременные женщины, худые женщины, темнокожие женщины. Их глаза горели, распущенные волосы украшали раковины и цветы, а тела... тела их были обнажены. Я не сразу заметила это. Их тела были густо смазаны той же самой красной глиной, как и тела пещерных девушек. Они как марафонцы в комбинезонах одинакового цвета оббегали меня и устремлялись вперед, босиком по мощеной улице к перекинутому через реку мосту.
  Очевидно, слонов не пускали на мост. А может быть, та земля за мостом уже считалась священной и по ней нельзя было передвигаться иначе, чем босиком. Если я выживу, то узнаю нюансы.
  Но чтобы рискнуть, мне нужно раздеться, обмазаться холодной красной жижей и побежать следом за ними, надеясь, что моя красота покорит сердце одного из потомков Бога и он сжалится надо мной.
  Надо сказать, я не была высокого мнения о своей внешности. Начать хотя бы с того, что в школе я была на полголовы, а то и на целую голову, выше противоположного пола. Стрелы амура явно до меня не долетали. Это была устоявшаяся шутка в школе, как и другая: "Эй, Майя! Как там на верхотуре, не дует?!"
  Только Питер внезапно, за какое-то одно лето, вдруг обогнал меня в росте и превратился в долговязого любителя баскетбола. Он вырос, а я решила, что это знак свыше. А что, все логично.
  После в моей жизни, разумеется, были и другие мужчины. Но ни с кем из них не сложилось, хотя уж тогда-то рост точно был не причем. После крушения злополучного самолета, за почти полтора прошедших после трагедии года, я так и не нашла общего языка с представителями сильного пола Азорских островов. И уверилась, что внешность моя средняя и ничем не привлекательная. Никто и не пытался переубедить меня в том, что я красавица. Может быть, окажись, я уверена в себе донельзя, сейчас я бы, гордо расправив плечи, устремилась бы вперед, распихивая локтями других кандидаток. Ворвалась бы первой на смотрины и покорила бы сердце сразу нескольких всадников, заставив их биться насмерть за право обладания меня.
  "Crastaa", - сказал закутанный в черный плащ всадник, глядя на меня. Его глаза пылали гневом, когда он говорил это. Там и не пахло восхищением или вожделением.
  Вот и ответ, почему я, осоловело, гляжу на гору подарков и понимаю всю их тщетность. Один из потомков Бога уже видел меня. Будь я главной героиней какого-нибудь фильма, покоренный моей красотой, он бы унес меня в седле своего орла прямо оттуда, с песчаного пути посреди океана. И мы бы уже жили долго и счастливо, а приглашение на ритуал по выбору новой жены он бы благоразумно проигнорировал, не вылезая со мной из постели. Чем плох такой вариант, Мироздание?
  Зачем Эйдер Олар возился со мной? Зачем обучал языку и магии? Может быть, каждая женщина, предназначенная в жены, умеет обращаться с огнем? Может быть, это и не редкость в этом мире?
  Выживу. И узнаю.
  Ревели голодные и уставшие слоны. Мимо все так же проносились красные женщины, а на холме, словно корона, блестели стены божественного города.
  Я опустилась на колени.
  - Прекрасное далёко, - прошептала я, сложив руки у подбородка, - не будь ко мне жестоко. Не будь ко мне жестоко, прекрасное далёко.
  Эйдер Олар уловил в этом шепоте молитву и был поражен, раньше ведь я не молилась. Его так же, как и меня, интересовали чужие ритуалы и обычаи, вот почему он взялся за мое обучение.
  Слова песни всплывали в памяти отрывочно, как, возможно, их и не пели никогда, но я и голосом-то не обладала, чтобы вытянуть ее. Ни голоса, ни красоты. Да что ж такое. Мне оставалось только молиться. Что я и делала.
  - Я клянусь, что стану чище и добрее, и в беде не брошу друга никогда. Слышу голос, и спешу на зов скорее по дороге, на которой нет следа. Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко. Пожалуйста...
  Он коснулся моего плеча после того, как я помолчала какое-то время. Очевидно, удостоверился, что моя молитва окончена. Я поднялась с колен.
  Рядом с ним стояла женщина, тоже облаченная в красный, как у него, халат. Может быть, тоже одна из магов.
  - Айя, это Зурия Олар, - представил мне ее Эйдер Олар.
  Он подтолкнул меня в спину. Очевидно, это подразумевало, что я должна идти с ней.
  Женщина совершенно бесстрастно оглядела меня, как товар на рынке, кивнула и велела идти за ней. Огненный маг остался позади. Как и Тигр, он больше не оборачивался, глядя мне в след.
  Я снова была предоставлена сама себе.
  А как все хорошо начиналось... Прекрасное далёко, снова взмолилась я, прекрасное далёко, я начинаю путь, видишь? Помоги же мне, помоги!
  
  * * *
  
  Каменный мост был перекинут через быстро бегущую реку.
  Я шла по нему следом за Зурией, и думала о том, что между их с Эйдером красными халатами и телами, обмазанными в красной глине, была какая-то связь. Даже вопиющий факт, что неудачливых претенденток сжигали, хорошо укладывался в теорию общего поклонения огню. Волосы Зурии тоже были рыжеватыми, но не такого насыщенного цвета, как у Эйдера Олара. Они, конечно, не были братом и сестрой. Олар - вероятно, было званием или уважительным обращением к кому-то, кто служил огню.
  С другой стороны наличие беременных говорило о поклонении материнству, эдакой мифической Матери в лице ее смертных адепток.
  Зурия обогнула толпу женщин, идущих по центру моста, и свернула к парапету.
  За какие-то сутки я словно опять совершила скачок по времени и из первобытного строя угодила в древний Рим. Белый мраморный мост, украшенный фигурами мужчин и женщин, вырезанных из камня и установленных на равных промежутках на парапетах, поражал воображение. В руках статуи так или иначе держали факелы, пока еще незажженные.
  Зурия Олар свернула вправо, на набережную. Здесь было еще больше женщин, сюда-то они и стремились. Они танцевали вокруг зажженных на мраморных плитах костров. Зуб даю, этим кострам не требовалось топливо.
  Били в знакомые мне костяные барабаны, доносились визги костяных флейт. Женщины танцевали и пели, сменяя друг друга у костров. Мужчин я не видела.
  Стремительно темнело, и хотя поблизости было множество костров, мне не удавалось на быстром ходу разглядеть по левую руку от меня город, терявшийся в тенях. Сначала я испытала невероятное разочарование из-за этого, но потом взяла себя в руки и сказала себе: "Если я переживу эту ночь, если я останусь в живых на следующее утро, то ничто не удержит меня от экскурсий по этому городу. А сейчас вперед, за этой торопливой худощавой женщиной в красном халате!"
  Зурия Олар петляла между костров, разожженных на набережной. Я теряла ее во мраке.
  А потом, словно бы по мановению чьей-то руки, вспыхнули сотни городских факелов. Опустившаяся было на город тьма, взорвалась светом, заметались тени танцующих. Казалось, танцует весь город. Били барабаны, грубо и гулко, а другие часто и звонко.
  Зурия свернула с набережной налево и стала подниматься, по широкому, запаянному в камень, проспекту. Тени факелов метались от ветра, выхватывали сужающиеся кверху уровни зданий, что делало их похожими на пирамиды. Из-за игры света и тени вырезанные на парапетах лица или маски словно оживали, подмигивали, отворачивались. Дома были огромными, непривычными, дверные проемы были стилизованы под разинутые пасти каких-то зверей. И в то же время издали доносились лошадиное ржание, стук копыт. Иногда люди взрывались криками, а потом снова стихали.
  Ипподром? Здесь?
  А почему нет? Если у них на берегу спят ящеры, размером с трехэтажный дом, то им нельзя строить стадионы, как это делали древние римляне? Но это ведь точно не Рим?
  Я бежала за Зурией, и это мало способствовало осмотру окрестностей. Но очертаниями здания, как ни странно, больше напоминали... храмы майя.
  Мы миновали ипподром, потому что испещренные фигурами животных стены остались позади, а впереди нас снова ждал мост. Тоже каменный, но на этот раз... я даже остановилась.
  Мост был облицован нефритом. Свет преломлялся в нефритовых плитах, а те сверкали зелеными искрами, и в темноте ночи, при первом впечатлении, казалось, что мост вылит целиком из зеленного стекла.
  Река под мостом была спокойней и уже, чем первая. Возможно, это была одна и та же река, а ее исток находился где-нибудь выше в горах. По ощущениям, мы поднимались выше от той первой набережной.
  За мостом Зурия остановилась в ожидании меня. Я опомнилась и побежала вперед.
  Она свернула к каменной арке, над ней возвышалась огромная махина дома, рассмотреть который, к сожалению, не удалось. Арка вывела нас в каменный туннель, без окон, эхо отсчитывало шаги Зурии и мои спешащие следом. Вдоль стены с правой стороны по полу вился огненный ручеек. Он-то и освещал проход.
  Откуда-то впереди снова донеслись барабаны и женский смех. Зурия свернула влево и вывела меня во внутренний двор, озаренный высоким костром в центре под открытым небом.
  Весь двор был заполнен женщинами. С первого взгляда поражало то, насколько они все похожи друг на друга, как будто все они были сестрами. Некоторые еще были одеты, на других уже не было одежды и служительницы огня в красных халатах обмазывали их тела той самой глиной. Ни на одной из них не было ожерелий или браслетов. Никаких украшений. Только их распущенные длинные волосы и голое тело.
  Все они были блондинками, как я. И такими же высокими.
  Я сглотнула. Быстро перепроверила в воспоминаниях, и действительно оказалось, что за все это время ни одна из встреченных мною женщин не обладала светлыми волосами, ни в пещерах, ни среди аборигенов, ни на стоянке погонщиков слонов. А при встрече со мной на песчаной отмели Эйдер Олар первым делом коснулся моих волос и только затем улыбнулся. Он уже тогда понял.
  Мне должно дьявольски повезти, чтобы среди тридцати блондинок фотомодельной внешности хотя бы один из десяти мужчин выбрал именно меня.
  Черт.
  Кем бы ни были эти потомки Богов, да будут они прокляты!
  Зурия Олар подвела меня к огню и принялась снимать с меня одежду.
  * * *
  Крепкое тело танцовщицы словно выплавили из меди. Налитые обнаженные груди колыхались в медленном ритуальном танце. Я не могла отвести глаз. Не представляю, что чувствуют глядя на нее мужчины.
  "Мать трижды благословила ее", - с горем пополам объяснила мне Зурия, пока смешивала глину с водой и красным порошком. Ее не сильно удивило, что я не знала их языка. Она пожала плечами и неопределенно махнула рукой, мол, таких иностранок тут много.
  Это наводило на определенные мысли. Например, что девушек со светлыми волосами собирали едва ли не по всему миру ради этого мероприятия. А когда они здесь все закончились, то и пришлось объявлять межвременный поиск. Ведь если неудачливых претенденток сжигают, то не запасешься же на них блондинок.
  Зурия аккуратно сняла с меня меховую тунику и пояс, я вцепилась в мешочек на шее, но она настояла. Перед смертью не надышишься, верно? Я сняла мешочек с шеи и положила на гору мехов. Следом отправился и мой бюстгальтер. Зурия, конечно, повертела его в руках, даже подозвала еще одну служительницу огня, но фурора поролоновый лифчик не вызвал. Жаль. Он полетел к остальной куче одежды. ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
  Нижнее белье мне тоже велели снять.
  А затем Зурия приступила к подготовке к ритуалу. Прежде всего, она обтерла мое тело смоченным в ароматной воде кусочком меха. Я тут же продрогла. Костер давал жар только одному боку, тем которым я и стояла к нему ближе. Спина нещадно мерзла.
  Смыть дорожную пыль было правильным решением, не спорю. Мой запах мог отпугнуть кого угодно и не только будущего мужа. И это еще повезло, что я успела принять ванну в горячем источнике, а если бы нет? Другие поглядывали на эту процедуру с интересом, значит, их самих так не обмывали прелюдно. Возможно, у них было время в запасе и они прибыли в город несколькими днями раньше. И может быть, у них здесь были свои горячие источники.
  Зурия сокрушалась над моими царапинами и ссадинами, полученными во время схватки с крокодилами. Она бережно обтирала их водой, сначала на плечах, потом грудь, живот и по бедрам до ступней. Если вас никогда не обмывали в присутствии тридцати других обнаженных танцующих женщин, то глупо даже пытаться объяснить ту гамму чувств, которые успеваешь прочувствовать от начала процедуры до ее окончания.
  Скажу только, что когда Зурия, наконец, приступила к покраске, от моего стыда не осталось и следа.
  А еще я глазела по сторонам. Меня немного успокоила тонкая набедренная повязка на девушках. Да, они все-таки не были полностью голыми. Просто повязка эта была из такой же красной, как и краска, кожи и сливалась с телом. Лицо обмазывали тоже. Вот что было странным. Эта маска из глины, можно сказать, всех уравнивала между собой. Оставаться прежней красавицей с истрескавшейся на физиономии глиной задача не из простых. Волосы тоже смазывали чем-то, они создавали впечатление влажных, и делали это, видимо, для того, чтобы они не лезли в краску и не портили покрытия на спине и плечах, а то все старания служительниц огня шли прахом. Тряхнешь кудрями разок в танце и все. Опять тебя закрашивай.
  Пронаблюдав достаточно долго, пока Зурия приводила меня в божеский вид, я стала различать, что тип глины на женских телах. Какая-то из них почти не сохла, как у этой грудастой, что полностью завладела центральным костром. Ее краска оставалась словно бы чуть влажной, она поблескивала, придавая ее формам сходство с ожившей медной статуей. У других глина вела себя как глина, их тела аккуратно смачивали полосками влажного меха, но глина все равно подсыхала от движения, ветра и жара костра. И если ты не была красавицей до этого, то уж пятна треснувшей глины на лице тебя лишали любой привлекательности.
  Я опустилась на колени к Зурии, перехватила ее взгляд, она в это время все еще возилась с глиной, и указала на пляшущую у костра матерь плодородия.
  - Мать трижды благословила ее, - тогда-то и ответила мне Зурия.
  Я не сразу разобралась с числительными, потом с тем, что она имела в виду, ей понадобилось изобразить жестами "мать" совсем так же, как это делал Эйдер Олар. А благословление это тот жест, которым Эйдер благославлял и погонщиков после того, как они выдали ему слоновий бивень, и пещерных людей после двухдневного праздника.
  Тройное благословление Матери означало... что у нее уже есть трое детей.
  Женщина! Что ж тебе дома-то не сидится! Вот почему она танцевала с таким знанием дела, она танцевала и знала, что ей здесь нет равных. А еще все дело в краске.
  Я снова завладела вниманием Зурии, ткнула пальцем в краску и сморщилась. Указала на трижды благословленную и снова на краску. Зурия, похоже, попыталась убедить меня, что и эта краска не плоха, но я оттолкнула ее руку, когда она попыталась начать меня красить.
  "Хочу такую же краску! - говорило мое насупленное лицо. - Здесь и сейчас!"
  Зурия тяжело вздохнула, как мать, уставшая от капризов ребенка. Я отобрала у нее плошку, склонилась над влажной глиной и провела пальцами, изображая киношные заклинания волшебников.
  Брови Зурии поползли вверх. Она смотрела какое-то время, как я колдую над глиной, потом вернула себе плошку назад, распахнула полу халата и из потайного кармана, подшитого с изнаночной стороны, достала небольшой глиняный пузырек. Она разбила его о бортик ступки, как разбивают куриное яйцо, и вылила в кашицу густое масло.
  Я улыбнулась ей. В ее взгляде читалось: "Будешь должна".
  Зурия перемешала краску и велела мне закрыть глаза. Я повиновалась.
  Она начала покрывать меня ею с головы до ног.
  Ветер донес до нас топот копыт. Девушки всполошились, я не видела их, но слышала их сдавленные вскрики, понятные во все времена.
  Очевидно, гонки на ипподроме кончились. Начиналось самое интересное.
  
  Глава 13. Ритуал
  Где-то через четверть часа рядом, за стенами дома, которые окружали внутренний двор, забили барабаны.
  Докрашивала меня Зурия в спешке. Девушки суетились, в последний раз увлажняли или подправляли глину, взбивали волосы.
  Зурия распустила и мою прическу. Умело и быстро вынула все раковины, вплетенные мне в пещерах, втерла в волосы остатки масла, из-за чего они сделались влажными на вид. Последней она повязала поверх моих бедер красную повязку и, критически оглядев, велела становиться в строй к остальным.
  Из-за толстого слоя влажной глины нагота ощущалась не так остро, как если бы меня выпустили в толпу в одной лишь набедренной повязке. Поначалу я прикрывала грудь локонами волос, но заметив, насколько бесстыже остальные выпячивали грудь, отбрасывая волосы на спину, я решила следовать местным традициям. Расправила плечи. Втянула живот. И отбросила волосы.
  Давай, прекрасное далёко, я иду.
  Барабанщики застучали быстрее.
  Служительницы огня запели низкими голосами и колонна тронулась. Мы снова прошли по коридору без окон, освещенного струящимся вдоль стены ручейком огня, и вышли во двор. Над нашими головами улыбался тонкий серп зарождающейся луны.
  Положение луны может говорить о моем местоположении на планете, промелькнуло у меня, и похоже, я близко к экватору, ну и что с того, черт подери, если сейчас мне предстоит выйти замуж или сгореть во славу других молодоженов?
  На улице стояли барабанщики. Это тоже были женщины. Вероятно, до встречи с мужем девушкам запрещено смотреть на других мужчин.
  Ненадолго все стихло и воцарилась тишина. Девушки встали по трое, насколько хватало ширины дороги. Пока я разобралась, кто куда, то заняла свое место в последних рядах. Надеюсь, места не будут влиять на смотрины.
  Барабанщицы выстроились с одной стороны, служительницы с другой. Зурия шла где-то во главе.
  Снова взлетели деревянные палочки, зародилась новая песня, и строй двинулся вперед по улице. Поверх макушек тех, кто шел впереди меня и по бокам, мне мало что удавалось разглядеть. Только вдали, над крышами зданий, словно звездочка на верхушке новогодней ёлки, горела гигантская жаровня. Пламя металось на ветру, стелилось и пригибалось, выхватывая из тьмы летающих вокруг него тех самых белых орлов-гигантов. По идее, их там должно быть порядка десяти штук, если я правильно поняла Эйдера Олара и его рассказы о божественных потомках.
  Но если орлы здесь, значит, их всадники уже насмотрелись на гонки и готовы к сватовству. Остались только мы.
  Рванный, асинхронный барабанный ритм сводил с ума. От ароматических масел, добавленных в глину и которыми были смазаны мои волосы, кружилась голова. Каждая из девушек выбрала свой неповторимый запах, я шла практически последняя и дышала одним только приторным шлейфом.
  Орлы перекрикивали даже барабаны. И я не сразу поняла, что птицы летали там не просто так, не красоты ради. Для них было сотворено собственное пиршество - охота.
  Они налетали на что-то во тьме, спорили друг с другом и дрались из-за подхваченных в воздухе жертв. Все это явно было организовано, чтобы этой ночью не только наездник показал себя, но и его птица проявила себя лучше других.
  А нас не заставят делать что-то подобное?...
  Я шла нагая по улицам древнего города под песни настоящих магов, а над головами кричали птицы, верхом на одной из которой, возможно, летает мой будущий муж.
  Если мне повезет, и я вообще дойду живой до места встречи. Если не задохнусь по дороге.
  Казалось, упади случайная искра с установленных на домах факелов, и наш конвой вспыхнет, как пучок соломы, до того некоторые были обмазаны маслом с головы до ног. На мраморе позади нас оставались множество отпечатков босых ног, черных в свете факелов.
  Мы вынырнули, наконец, из тисков улицы. Похожие на пирамиды дома остались позади. Подул ветер, и я с наслаждением вдохнула свежего воздуха. Шаги впереди идущих ускорились. От ветра глина сохла быстрее, поняла я, девушки торопились. Нельзя было потерять товарный вид.
  Все побежали. Я тоже.
  Марафон нудисток устремился по широкой, нескончаемой лестнице, которая тянулась вверх и вверх. Ступеням не было конца. Барабанщицы не отставали и, не замедляя ритма, бежали вровень. Пение задыхалось, но взмывало снова и снова, раз за разом покоряя все более высокие ноты. Красные халаты волшебниц развевались.
  Кто-то не выдерживал. Моя соседка споткнулась и едва не потянула меня за собой. Ее пальцы скользнули по моему телу, но только размазали глину. Она сбила с ног ту, что бежала позади нее. Только третья увернула в сторону и побежала дальше, занимая освободившееся место.
  Я заметила это мельком, оборачиваться было опасно. Впереди постоянно возникало какое-то препятствие. Нужно быть начеку, если хочешь добежать до вершины.
  Наши ряды поредели. За лестничными балясинами внизу темнела лента реки. Снова река. Она опоясывала город, извиваясь змеей меж улиц.
  Эта лестница была еще одним мостом? Куда она вела и почему была такой бесконечной?
  Меньше недели назад моя жизнь состояла из тренировок пять раз в неделю. Пусть я во многом отстаю от местных: в лепке из глины, в танцах у костра, в красоте, - но уж в выносливости и скорости я дам им прикурить.
  Никто не объявлял мне правил, никто не предупреждал меня, можно ли так делать или нет, но я, вдохнула поглубже, и пошла на обгон той, что бежала впереди меня. Надоело тянуться в хвосте! Что-что, а бегать я умею! Пожалуй, это единственное полезное умение, которое я вынесла из двадцать первого века. Не самое лучшее, а поди ж ты, пригодилось!
  Я обогнала первую соседку, затем вторую и взяла курс на Зурию. Служительницы огня радостно загалдели, видя мои маневры. Они подбадривали меня. Значит, я все ничего не нарушила, слава Богу, и меня не скинут с лестницы в реку в качестве наказания за самоуправство.
  Зурия дышала тяжело. Ее лоб покрывала испарина. Ее глаза округлились, когда она заметила, что я бегу теперь рядом с ней, но ей не хватало дыхания, чтобы сказать хоть слово. Она показала глазами, беги, мол, дальше, вперед, если можешь, не держись меня.
  Я побежала.
  Мои силы тоже кончались, по правде сказать. Вся моя еда сегодня это холодное куски зажаренной подошвы, которую я с трудом прожевала, сидя на спине слона. Но обида гнала меня вперед. Эти, птичьи командиры, поди, не карабкались на гору пешком, их туда орлы доставили в наилучшем виде! Даже вспотеть не успели.
  Трижды благословленная бежала во главе. Ну конечно. Где же еще ей бежать. Внушительный бюст так же внушительно бился при беге, но, кажется, это не доставляло никаких неудобств его обладательнице.
  Она услышала крики служительниц огня. Те как будто болели за меня. По крайней мере, мне хотелось в это верить. Заметив, что я хочу потеснить ее, благословленная припустила так, что пятки засверкали.
  Кстати, сверкали они взаправду. Только пятки оставались не закрашенными, ее красное тело слилось с тенями.
  Только тогда я вдруг поняла, что огонь факелов больше не освещает дорогу. Это за счет лунного сияния белые мраморные ступени источают бледное свечение. Другого света не было.
  И я поняла еще, за миг до того, как стало слишком поздно, что тьма это неспроста.
  Лестница совершенно внезапно кончилась. Я резко затормозила. Это была круглая площадка из белого мрамора, но ее края подозрительно тонули во тьме. Я слышала торопливые шаги - это остальные участницы. Только они и ступили в этот круг. Ни барабанщицы, ни соратницы Зурии не показывались.
  Я нашла взглядом трижды благословленную, в надежде, что раз уж она, как минимум, дважды прошла этот путь, то должна знать, что тут и как.
  Я ошиблась.
  Сильный поток воды сбил ее первой. Затем других, кто оказался рядом. Вода хлестала из тьмы, как выпущенный на волю водопад. И она не знала преград. У этой круглой площадки не было бортов.
  Трижды благословленную и нескольких других вода понесла следом за собой. И обрушилась вместе с ними с головокружительной высоты куда-то вниз. Они не успели даже крикнуть.
  Вода исчезла так же внезапно, как и появилась. Несколько секунд, и вот только мокрый мрамор и лужи напоминали об убийственной стихии.
  Воцарилась тишина. Выжившие девушки даже дохнуть лишний раз боялись. Я вслушивалась так же напряженно, как и они.
  Но даже пусть я и различила приближающийся гул, не знаю, что бы я смогла предпринять, окажись я в том месте, куда угодил огненный шар. Он обрушился с неба ярким метеором и разлетелся каплями обжигающей лавы. Именно капли посекли стоящих ближе к нему девушек. У кого-то вспыхнули волосы. Кто-то покатился по оставшимся после воды лужам. Я пригнулась. Но Мироздание было ко мне благосклонным. Со времени испытания водой я не сдвинулась с места, а огонь ударил почти туда же. Может, так было задумано. Ведь не желали же они убить всех нас... Так мне казалось, по крайней мере.
  Площадку затянуло дымом. Пахло гарью. Я услышала новый гул.
  Не знаю, что руководило мной в тот момент больше - месть, злость, страх или обида? Да и какая, по сути, разница. Я сделала так, как посчитала нужным. Позволить уничтожать девушек ради развлечения, я не могла. Ведь я знала, что могу помешать этому.
  Огненный шар, размером примерно с перезрелый арбуз, появился действительно из ни откуда. Просто материализовался на секунду в воздухе над центром площадки, готовый сорваться и рухнуть в непредсказуемое на этот раз место.
  Девушки закричали.
  Я тоже:
  - На месте ЗАМРИ! - проорала я огненному шару.
  Я даже вытянула руку, как заштатный экстрасенс. Не знаю, зачем я это сделала. Главное, что это помогло.
  Шар подрагивал, но оставался на месте. Он походил на солнце в миниатюре, вокруг него разливался жар и ослепляющий свет.
  Девушки отшатнулись от меня так же оперативно, как еще минуту назад прятались от огня. А я направила вытянутую руку вправо и вверх, доверившись внутреннему чутью, раз больше нечему было, и прокричала:
  - Хотите поиграть, джанкойан одоран? Так я готова!
  
  * * *
   ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
  Это слова стали последними для меня.
  Заговори я с ними на нуатле, их родном языке, все закончилось бы только хуже - для человека без роду, без племени, как я, неуважительное обращение к сыновьям Бога заканчивалось смертью.
  Но в гневе я всегда переходила на русский. Даже много лет спустя. И это не раз спасало мне жизнь, потому что была я, мягко говоря, человеком несдержанным, а традиции и ритуалы, подчас необоснованно жестокие, частенько выводили меня из себя.
  В ту ночь Ритуала Матери я в очередной раз поплатилась за свою несдержанность. В очередной и далеко не в последний раз. Мне все еще предстояло научиться держать язык за зубами. И сдерживать свой гнев.
  А еще в ночь Ритуала Матери я впервые испытала на себе наказание молчанием.
  Оглядываясь назад, я понимаю, что не стоило играть со зрителями в огненный волейбол. Нападение такой неумёхи, как я, в принципе, легко было отразить. По сути, это был бессмысленный, хоть и эффектный жест.
  Прими я иное решение, отошли я метеор в пропасть, с которой обрушились потоки воды вместе с погибшими девушками, голос остался бы при мне.
  А я показала бы всю свою силу позже, гораздо позже после испытаний на арене.
  Однако в тот миг, той ночью, после утомительного бега, я только и думала о том, чтобы отомстить тем десяти мужчинам, ради которых девушки расплачивались жизнью. Высокородные потомки, скорей всего, находились где-то здесь, скрытых такой же магической, как и огонь, тьмой, которая не понравилась мне с самого начала.
  И если водная стихия вышвырнула девушек с мраморного диска по правую руку от меня, значит, трибуны будут точно напротив.
  От напряжения по спине катились капли пота. Исходящий от метеора жар превратил мою кожу в истрескавшуюся пустыню, несмотря на использованное масло. Не самое привлекательное, должно быть, зрелище. Не стать мне ничьей женой сегодня. Особенно после того, что я задумала сделать.
  Так чего тянуть?
  Пылающий арбуз целиком завладел моим вниманием. По ощущениям, кто-то невидимый выкручивал мне руку в спарринге по армрестлингу - это огненная стихия сопротивлялась моим желаниям. Раскаленный воздух обжигал носоглотку. Не разжимая стиснутой от напряжения челюсти, я процедила приказ:
  - Фас!
  И, словно ракеткой, ударила воздух ладонью.
  Огненный шар полетел во тьму.
  Лучше бы я обматерила их до десятого колена. Они все равно не знали русского, но чудодейственное применение мата помогло бы мне хоть как-то сбросить скопившееся напряжение, и, может быть, огненный шар не полетел бы в трибуну, а я сохранила бы голос и спасла бы невинные жизни.
  Нет, я никого не убила из зрителей. Мне не хватило бы сил противостоять всем высокопоставленным жрецам и жрицам огня, которые, прячась в тенях, следили за Испытаниями огнем и водой.
  Этими Испытаниями Боги выражали свое благоволение женщинам, действительно достойным стать женами потомков Богов. А то как выбрать действительно достойную среди трех десятков? На первый взгляд все хороши. Правильно! Ударим по ним водой и огнем и те, которые выживут, сразу понятно, что они-то и выбраны Богами в жены своим потомкам.
  Так что, отправляя огненный шар обратно, я, ни много ни мало, вмешалась в божественное волеизъявление.
  Тот факт, что огненные жрецы вообще допустили, чтобы я обрела власть над стихией, легко объясняется - в этом мире путь к сердцу мужчины лежал через убийство. Одними борщами было не обойтись. Глядя на меня, зрители не испугались. Многие решили, что так я решила расправиться с конкурентками. Убийства не возбранялись и, конечно, даже приветствовались.
  До меня никто не пытался атаковать избранных Высокородных, ради которых и затевался весь этот праздник. Вот почему огненная комета была перехвачена слишком поздно и едва не настигла зрителей.
  Огонь разлетелся фейерверком. Искусственная тьма тут же рассеялась.
  Я увидела множество людей - в красных или белых халатах, даже полуобнаженных. Среди них были женщины, это я тоже заметила. Люди с криками повскакали с каменных трибун. Над ними, на каменной стене, в широкой жаровне горело пламя, ни дать ни взять, олимпийский огонь. Та самая, которая виднелась мне неимоверно высокой и далекой. Значит, мы достигли ее, пока побежали по лестнице и, значит, лестница не случайно показалась мне неимоверно длинной.
  На парапетах каменных стен по обе стороны от жаровни смиренно сидели десять белых орлов.
  Жрецы спешно тушили разлетевшиеся искры. На все про все ушло порядка десяти секунд. Пострадавших, кажется, не было. Но никто не садился обратно на свои места.
  Все они смотрели на меня.
  Седой мужчина в белом, подпоясанный синей лентой и с замысловатыми ожерельями на груди, медленно стал сходить по ступеням вниз. Он остановился внизу трибуны, не сводя с меня глаз, и переплел унизанные перстнями пальцы рук.
  Ни дать, ни взять, директор школы собирается отчитать первоклашку за разбитое на перемене окно.
  Директор кашлянул. Сочувственно развел руками и обратился ко мне, невообразимо растягивая гласные. Его акцент лишал меня всякой возможности понять сказанное.
  Когда он замолчал, я попыталась объяснить, что не понимаю его, но изо рта вырвался один только хрип. Я схватилась за горло.
  Мне сохранили жизнь, но отобрали голос.
  Директор продолжал говорить, витиевато строя свои фразы, отчего я вычленяла только простейшие слова, но никак не улавливала общего смысла.
  Из-за его акцента и особенностей произношения я различила только повторяемое слово "Кто".
  Не трудно было догадаться, над чем он так сокрушался.
  "Кто привел ее сюда?"
  А потом сверху трибун донесся твердый резкий голос. Все зрители обернулись к нему. Мужчина поднялся и стал спускаться вниз.
  Тот самый всадник, встреченный на дороге посреди океана.
  На нем больше не было черного плаща, скрывавшего его с ног до головы. Он был полуобнажен, на нем тоже была только золотая набедренная повязка, но в то же время не меньше дюжины сверкающих ожерелий на груди, широкие браслеты на кистях рук и даже на предплечьях. Золотистые волосы были собраны в хвост на затылке.
  Другие джанкойан одоран оставались на своих местах, похожие на него и друг на друга, словно дети от одной матери. В отблесках факелов и жаровни их драгоценности переливались всеми цветами радуги. Я стояла слишком далеко от них, чтобы разглядеть лучше их лица, но что-то мне подсказывало, что ни один из них не проявляет ко мне излишний интерес.
  При виде всадника седовласый директор произнес:
  - Ийругаррен джанкойан одоран, бат изен Асгейрр.
  Так, третий потомок, но первый этого имени, Асгейрр, спешно перевела я в уме.
  Асгейрр спустился вниз и раскатистым басом провозгласил то, от чего сердце у меня рухнуло в пятки:
  - Эйдер Олар!...
  Красные халаты на трибунах зашевелились, но только один из служителей огня поднялся на ноги и стал спускаться вниз, и его несложно было узнать по отличительному признаку.
  У одежды Эйдера Олара не было рукавов.
  Даже у Зурии халат был с рукавами, запоздало поняла я, она старательно закатывала их до локтя, чтобы не запачкать в краске. У всех служителей, в белых или красных одеждах, рукава были на месте.
  Только Эйдер Олар был лишен их.
  Эйдер не поднимал глаз. Даже, когда поравнялся с третьим божественным потомком Асгейрром. Седой директор задал ему короткий вопрос, Эйдер тихо ответил:
  - Да.
  Одним движением седой сорвал с шеи Эйдера Олара три нитки бус. Раковины посыпались на пол. Эйдер не дрогнул. Только костяшки его стиснутых пальцев побелели. Он держал руки сжатыми, перед собой, словно...
  Неуловимо быстро Эйдер поднял глаза. Встретился со мной взглядом. И улыбнулся, указывая взглядом на свою правую ладонь.
  Он на миг раскрыл ее, показывая мне то, что он бережно хранил в своих руках.
  Мой глиняный осколок. Я оставила его в кожаном мешочке вместе со своими вещами. Эйдер забрал его. И теперь его глаза светились неподдельным счастьем, словно у человека осуществились все мечты скопом.
  Почему?
  Он спешно опустил глаза. Не время и не место для такого счастливого вида. Он напустил на себя покорный вид, ссутулил плечи и выслушал еще несколько поучительных фраз от седого директора, замотанного в белую простыню.
  Эйдер Олар подошел к другим красным жрецам.
  Это все? На этом его наказание закончено? Можно выдыхать?
  Директор ударил в ладони.
  Девушки, про которых я забыла напрочь, мои оставшиеся в живых конкурентки, подхватили меня за руки и закружили в хороводе.
  Да вы с ума сошли, танцевать?! Сейчас? И в таком виде?
  Они и сами выглядели не лучше, но продолжали вести хоровод. Праздник продолжался. Я извернулась, силясь разглядеть Эйдера Олара, но не нашла его среди других красных жрецов. Те, что носили белые одежды, сбились в другую группу. Это они насылали воду, поняла я, строгое разделение обязанностей.
  Выстроились барабанщицы, которые вели нас по улицам, влились во взятый хороводом ритм. Заскрипели костяные дудочки. Огласили ночь оглушительным криком белые орлы.
  По ступеням с самого верха стали спускаться девять оставшихся джанкойан одоран.
  
  Глава 14. Ах, наша свадьба, пела и плясала...
  Хоровод разбился на мелкие группы. Меня оставили одну и в самом центре. Но я не танцевала. Чертова глина высохла, и каждое движение отзывалось болью.
  Остальные танцевали, превозмогая эту боль. Скорей всего, у этого преодоления боли тоже имелся свой ритуальный смысл, но мне было не до того.
  Я все еще не могла говорить.
  Музыка, ну или по крайней мере то, что они принимали здесь за музыку, становилась все громче. Страх проникал под кожу, добирался ледяными тисками до сердца. Когда хоровод вышвырнул меня в центр арены, оставив одну, мой ужас настиг такого пика, что, казалось, меня сейчас вырвет от страха.
  Я согнулась пополам, но вместо этого заорала изо всех, какие у меня только оставались, во всю мощь разработанных спортом легких.
  Ни звука.
  Я не издала ни звука.
  Мои ноги подкосились. Это как, насовсем? Или, как у Русалочки, все пройдет, если в ближайшие три дня меня поцелует влюбленный принц?
  А если насовсем?...
  А что такое "насовсем" этим вечером? Только дождаться, когда выбор будет сделан. А затем костер, на котором я даже не смогу орать.
  Кто-то коснулся моего плеча.
  Я подняла глаза. Надо мной стояла Зурия и она протягивала мне глиняную чашу. Я осушила ее залпом.
  Жидкость по вкусу напоминала холодный суп-пюре со шпинатом. Первая еда за эти дни с более-менее привычным вкусом. Я вернула ей пустую чашу и попыталась объяснить жестами, что хочу еще.
  Жестами. От осознания того, что теперь я могу изъясняться так до конца жизни, едва не навернулись на глазах слезы. Но я взяла себя в руки. Частично.
  Зурия забрала пустую тару и покачала головой. Больше, мол, не положено. И ушла, оставив меня одну, в центре беснующихся в хороводе девушек. Им тоже подносили еду, такие же чаши, выпивая свою порцию, они снова принимались за танцы.
  Я по-прежнему сидела на полу. Сил подняться не было. Апатия достигла невероятных размеров.
  Через мельтешение танцующих я рывками, как смена кадров в старом кино, видела джанкойан одоран. Им подносили еду в блестящих широких чашах, в боках которых сверкали драгоценные камни. Они пили и глядели на девушек.
  Я в наглую рассматривала их, ведь сидела ниже уровня их глаз. А в каждом из них... Ну, в них было от двух метров и выше. Баскетбольная команда, как на подбор.
  Они отличались друг от друга. Кто-то, особенно более щуплый паренек, сразу видно, моложе остальных, глядел на девушек с азартным вожделением. Он слегка двигался в такт с музыкой, и если бы не приличия ритуала, он точно устремился бы на танцпол первым.
  Всадник, третий потомок Асгейрр, который выдал с потрохами Эйдера Олара стоял в окружении двух других потомков. Они были немногим старше тех, что сбились вокруг щуплого любвеобильного паренька. Отчего-то сразу становилось понятным, что это не первое их сватовство.
  Вдруг я перехватила взгляд одного из них.
  Он стоял справа от Асгейрра, высокий, ему пришлось чуть нагнуться, чтобы разглядеть меня на полу за лесом танцующих. Он пригубил чашу с прищуром, не сводя с меня глаз.
  А я? Ну а что делают девушки, когда на них смотрит парень?
  Тут же отвернулась, конечно. Подождала пару секунд и тут же из-за плеча, как бы исподтишка, сама стала наблюдать за ним.
  Он молча выслушивал то, что ему говорил Асгейрр. Похоже, от черного всадника не ускользнул тот факт, что меня заметили, и теперь он в красках объяснял, кто я такая и при каких обстоятельствах он меня повстречал.
  Черт. Черт. Черт.
  Ну, кого я обманываю? Неужели я рассчитываю пережить эту ночь? Я мало того, что сижу на полу, сгорбившись, вся перемазанная высохшей грязью, так я еще и немая с этой минуты.
  Я с кряхтением поднялась. Пол под ногами качнулся. Это что-то новенькое.
  В глазах двоилось, и танцовщиц теперь было в два раза больше. Опа, а супчик-то был не со шпинатом.
  Я сделала пару шагов, но меня качало так, что я остановилась вцепившись во что-то, что вдруг стало мне опорой. Это была чья-то рука. Твердая, как камень. Я подняла глаза. Уставилась на ожерелья на обнаженной мужской груди.
  Глаза пришлось поднять еще чуть выше. Там была светлая, чуть рыжеватая борода. Где же у тебя глаза?
  Глаза оказались еще выше. Со мной такого еще не случалось - мне пришлось запрокинуть голову. Вот это рост!
  Глаза у мужчины были интересные - настолько светло-карие, что казались почти желтого, янтарного цвета. Правильный ровный нос, светлые нахмуренные брови и темно-русые волосы, обхваченные ремешком на затылке. Но я не видела его целиком, сколько ни смотрела. Мой взгляд тут же терял фокус, стоило ему остановиться на чем-то. Если я видела глаза, то не видела остального лица. Если переводила взгляд на брови, то теперь больше ничего не существовало, кроме них. Даже немного жаль. Там явно было на что посмотреть, но супчик со шпинатом делал свое дело.
  Я не понимала, это мы танцуем или меня просто шатает? Попыталась танцевать, но сделалось только хуже. Факелы разгорелись с невообразимой яркостью, я невероятно четко видела его лицо, каждую волосинку в бороде и усах над верхней губой. Каждую складку возле уголков глаз, когда он улыбался.
  А он улыбался.
  Понятия не имею, почему. А мне очень хотелось знать, чем я рассмешила его, потому что его хотелось смешить, хотелось с ним говорить, ну и всякое тоже хотелось.
  Кажется, он говорил что-то, я не слышала. Кажется, я даже что-то отвечала и в этот миг у меня был голос, хотя его совершенно точно не было, но он звучал в моей голове и этого было достаточно.
  Встретить мечту своей жизни и не быть способной сказать ему об этом? Спасибо, Мироздание, ты умеешь удивлять.
  Потом он протянул мне свою тяжелую, украшенную камнями чашу. Я поняла, что испытываю невероятную жажду и с жадностью отпила... простую воду.
  В голове тут же прояснилось. Удивительно как скоро. Как будто эта вода сняла какое-то заклинание.
  Мужчина спросил меня о чем-то. Он поддерживал меня за талию, я чувствовала его руку и то, что сама прижимаюсь к нему едва ли не всем телом. Когда я сделала шаг в сторону, он рассмеялся.
  Похоже, он спрашивал, в порядке ли я, и теперь понял, что раз я больше не прижимаюсь к нему, то, видимо, мне лучше.
  Господи. Меня что, выбрали? Меня действительно выбрали?
  Мы стояли у трибун. Арена пустовала, но недолго. На смену танцующим девушкам пришли служители огня.
  Девушки стояли поодаль, рядом с другими джанкойан одоран. А те, кого не выбрали, стояли живые-здоровые с другой стороны арены. Они не выглядели опечаленными или испуганными и уж по их лицам точно нельзя было сказать, что они вот так, со спокойствием пассажиров, ожидающих автобус, коротают минуты до костра, котором их и сожгут.
  Может быть, я неправильно поняла Эйдера Олара? Может быть, есть вероятность, что я ошиблась?
  Но тогда почему жрецы берутся за руки, зачем они вообще здесь?
  Небо светлело, целая ночь прошла почти незаметно для меня. Я снова покосилась на мужчину рядом с собой. Как током, меня ударило осознание, что я стою рядом с ним в одной только набедренной повязке.
  Аккуратно, стараясь двигаться куда как более незаметно, я прикрылась распущенными волосами. И тогда же, опустив взгляд, чтобы убедиться, что волосы прикрыли грудь, я поняла, что и он сам стоит рядом со мной в такой же набедренной повязке, только куда более богатой на вид, чем моя.
  О боже. Дай мне сил.
  Мы танцевали? Это было или я придумала? Что они, проклятье, добавили в это зеленое варево, что мне память отшибло?
  А мы все еще стояли. В тишине. Как и жрецы в центре арены ждали чего-то еще.
  И тогда с лестницы донесся топот. Кого бы мы ни ждали, они здесь.
  Я вскрикнула. Хотела бы вскрикнуть, но, наверное, просто осталась с разинутым буквой "О" ртом. По коже побежали мурашки. Я задрожала от холода.
  Мой спутник оглянулся на меня.
  Я схватилась за его руку, чтобы просто держаться за что-то. Чтобы не побежать туда. Чтобы не заорать, хотя как раз этого-то бояться и не стоило.
  Наступил миг моего бессилия. Моей немой ярости. Я до боли сжала его руку. От осознания происходящего по щекам потекли слезы. Я ничем не могла помочь тем, кто выходил на арену, оставляя позади лестницу. Сдержись я вначале, не прояви себя, то мои способности пригодились бы теперь.
  Я могла исправить значительно большее, чем просто нагнать страху на зрителей или поспособствовать тому, чтобы выделиться среди претенденток.
  Я могла повернуть вспять традиции.
  На арену конвой солдат выводил дикарок. Тина Тёрнер была среди них.
  Они шли молча. Не исключено, что к ним тоже применили заклинание немоты и, возможно, их тоже одурманили чем-то.
  Потому что не могут люди идти на костер добровольно.
  Всклокоченные неандерталки разительно отличались от людей, бесстрастно наблюдавших за их казнью. Они были гораздо ниже ростом, крепче и коренастей, кожа темнее. Волосы почти черными, а их грязные и кое-как сшитые накидки из шкур вызвали смешок в рядах зрителей. Они были связаны, но шли, точно марионетки, одна нога, вторая нога, без резких движений, не глядя по сторонам. Их большие головы были опущены, втянуты в плечи, отчего шеи как будто не было вовсе.
  Я жадно ловила взгляд Тины. Я словно бы наяву услышала ее торопливый злой говор: "Айгонь! Айгонь!", повторяла она той ночью, когда единственный раз ужас предстоящего взял вверх над ее разумом. Тогда я не находила объяснений ее злости. Теперь я понимала.
  Это была ее единственно возможная попытка отомстить недосягаемым джанкойан одоран, которые, должно быть, веками требовали неандертальских женщин для своих ритуалов. Почему они не сопротивлялись? Почему мужчины вели их на верную смерть и передавали представителям высшей расы?
  Возможно, наказание за непослушание было еще более жестоким. Возможно, проще было заплатить такую цену, чем позволить людям небес на крылатых орлах уничтожать целые племена.
  Питер и Хлоя не раз и не два выдвигали различные версии, рассуждая, как же именно произошло, что однажды люди из расы кроманьонцев стерли своих собратьев неандертальцев с лица земли. Те немногие исторические факты, что были им известны, указывали на жестокость кроманьонцев по отношению к низкоролослым собратьям.
  Теперь я могла бы рассказать друзьям, насколько жестокими были эти отношения.
  Дикарки остановились в центре. Конвой солдат, ощетинившись копьями, свел их вместе.
  Жрецы вскинули руки и запели.
  Огонь взвился тут же. Без прелюдий. Голодным хищником набросился на молчаливых девушек, обступая их стеной.
  Мои ладони зудели, но я не умела приказывать без голоса. Я несла наказание молчанием за собственную же несдержанность. Я молча оплакивала почти два десятка дикарок, собранных ради праздника великих сыновей Бога со всего, возможно, мира. Я вспоминала, как впервые увидела их, связанными, и как мне казалось, что ничего хуже рабства быть не может. Вспоминала, как они хоронили рыбий пузырь и насколько сильно отличались от гортанные песни от тех, что сейчас взмывали над костром в каменном городе с золотыми стенами.
  Черный дым заволок арену, заволок светлеющее небо. Завопили орлы. Ужасающий запах горящей плоти раздирал глотку и щипал глаза.
  Внезапно мой нареченный муж резким движением развернул меня к себе лицом. В его руке был нож. На каменном острие плясали искры.
  Я не успела понять, что происходит. Меня схватили со спины, выгнув левую руку, а правую насильно вытянули вперед. Мужчина замахнулся ножом.
  Острая боль прошила меня насквозь. Мою правую руку, по ощущениям, тоже охватил огонь.
  Слезы застлали глаза. Немые крики застряли в горле. А черный нож взлетел во второй раз.
  Но на этот раз мужчина полоснул самого себя чуть ниже локтя, в районе кисти.
  На его бронзовой коже проступила багровая кровь. Он шагнул ко мне, а два человека, которые держали меня, вывернули мою истекающую кровью кисть.
  Мы соединили руки.
  Мы смешали нашу кровь.
  Отныне я стала его женой, что бы это ни значило в этом мире. Женой того, чьего имени я даже не знаю. А сожженные в честь Матери души благословили наш брак.
  
  ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ -
  https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
   ТОЛЬКО НА ЛИТЭРА. ЗАКОНЧЕННАЯ КНИГА
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"