Ты  в  ту  пору
язык  ветровой  понимала
и  была  безрассудней,
а  попросту   скажем -   смелей,
разве  я  виноват,
что,   минуя  десятки  вокзалов,
без  тебя  догонял
косяки  молодых  журавлей.

Нет,  не  я  прихожу  к  тебе  в  дом,
наследив  на  паркете,
и  сижу  за  столом,
и  котлету  жую  не  спеша,
и  читаю  газету,
в  статье  опечатку  заметив,
не  заметив,  как  ты  хороша.

Как  идет  тебе  фартук
бесхитростно  сшитый,
как  цветам  на  высокой  груди  горячо,
как  бездонны  глаза
и  как  много  в  них  неба  разлито,
как  пролилась  коса
на  крутое  плечо.

Нет,  не  я  белой  ночью,
богатой  на  запах
белокурых,  дурманящих  табаков,
отвернувшись  к  стене,
засыпаю  с  протяжным  храпом,
натянув  одеяло
до  острых  висков.

Ты  стоишь  у  окна,
ветер  гладит  рукой  подоконник,
над  холодной  Невою
разводят  мосты...
Слышишь,  как  журавли
на  большом  перегоне
крик  картавый   роняют
с  ночной  высоты.