Бабки сидели прочно. Мало кто знал - где они живут и как их звать, но бабки были осведомлены о всех жильцах большого дома на Петроградской. С весны до осенних заморозков, каждое утро они выходили, словно на обязательное дежурство, занимали насиженную лавочку у ворот, делились новостями вчерашнего вечера, толковали о странных сновидениях, но главное их дело - осматривать и подвергать обговору всякого проходящего мимо.
Кто знает, быть может, это действительно интересное занятие: тёплым летним днём, расположившись на уютной лавочке, просто наблюдать людей, будто в театре жизни.
Вот цокает по асфальту каблучками казачка, стройная блондинка в длинном, почти до земли, платье. Смущённая пристальным осмотром, она чуть спотыкается, краснеет.
- Из восьмой квартиры. Секретарьшей служит, - замечает одна бабка.
- Нынче обратно к длинному подолу вернулись, - говорит другая.
- Вроде, замужем была.
- Нет, не была.
- Была, была. Разведённая она...
Спор их утихает, потому что приближается пожилая дама с пятнистым догом. И бабки переключаются на тему вредности содержания собак в городских условиях. Они вытаскивают на свет необычайные истории, пересказы, газетные публикации, пока на сцене двора не появляется новый персонаж - дядька в плаще "болонья", в кепке выпачканной мелом. Персонаж этот продвигается, неуверенно покачиваясь, крутя пальцем перед носом, словно разрешая внутреннюю задачу.
- Никак набрался? - оценивает одна.
- Петька с двенадцатой. У его и жена Маруська закладывает не хуже, - сообщает другая...
И вот лавочка занята сложным вопросом искоренения пьянства, который прекращается не разрешившись, так как показывается высокий, седоватый мужчина в клетчатой рубашке с плащом на руке, а рядом с ним девочка лет десяти.
- Николай Николаевич с тридцать шестой. Гулять, поди, с дочкой отправились, - почтительно объявляет одна.
- Жена-то вроде в командировке у него. Всё по разъездам больше, - вставляет другая.
- Эти-то культурные. Он как бы алхитектор. А она по кинному делу, - заключает третья...
Николай Николаевич и дочка Даша шли к автобусной остановке, чтобы ехать в Летний сад.
- Как дела, старуха?
- В школе? Ничего, старик.
- Чем потрясла педагогов?
- Ничем. "Лебедя" по пению схватила. Слуха нет.
- Слуха нет только у глухонемых.
- А я зато свистеть умею. - Даша сложила губы трубочкой и свистнула.
- Ну, разошлась. Успокойся. Это неприлично...
Николаю Николаевичу приходилось оставаться с дочкой, когда жена Марина Петровна, работающая на киностудии помощником режиссера, уезжала в командировки. А уезжала она частенько.
Стоял тёплый, тихий сентябрьский денёк. В саду у них имелось излюбленное место в углу, где было почему-то всегда мало людей и здесь можно ходить по газонам, шурша опавшей листвой.
- Папа, дай денег, пойду мороженое куплю. А ты посиди, покури, подумай. Ты ведь любишь подумать...
Николай Николаевич дал рубль, сел под старым клёном, закурил. Полыхали деревья. Листья - багровые, жёлтые, цвета слоновой кости - падали на дорожки, на газоны, на лавочки. Казалось, что мудрость осени, как всякая мудрость, сопряжена с молчаливым созерцанием и всепознавшей бездеятельностью. Но нет, в своём безостановочном движении осенняя природа занята не шумными, но важными делами, направленными на подготовку к зимней жизни. И одно из этих дел - упрятать своё продолжение до нового тепла, уронить отжившую листву, укрыть ею семена и корни.
А Николай Николаевич спрашивал себя: зачем деревья, зная, что впереди зима, холод, морозы - раздеваются?
В небе, выцветшем за жаркое лето, зависло лёгкое, волокнистое облачко, от Фонтанки доносились клики лодочных уключин, лаяла собака. Он достал газету, развернул. Глаза его скользили по текстам последней страницы, ни на чём не задерживаясь. Потом остановились на заметке о скоростной съёмке.
В заметке сообщалось, что учёные создали камеру, способную запечатлеть на плёнке процессы, длящиеся миллиардную долю секунды.
Склонный зримо видеть всякую абстракцию, Николай Николаевич попробовал представить этот невероятно короткий отрезок времени. Но представить не смог. "Миллиардная часть секунды, - произнёс он, оторвав взгляд от газеты и обратив его вдаль, где за жарким полыханием деревьев сияло солнце. - Вечность и миллиардная часть секунды... Невообразимо ни то, ни другое...".
Он вспомнил чью-то мысль: не есть ли время существования солнца всего лишь краткая вспышка в сравнение с вечностью. Но если миллиарды лет - вспышка спички, то какая ничтожная величина - обозримая история человечества. Мгновение. И за это мгновение сменялись эры, гибли народы, гремели войны... И тут Николай Николаевич представил единичную человеческую жизнь с её детством, молодостью, старостью. И всё это - мельчайший отрезок времени, миллиардная часть миллиардной части.
От времени он перешёл к пространству, в котором наша беспредельная Галактика тоже, оказывается, миллиардная часть Вселенной. Он знал об этом ещё в школе, но почему-то никогда не задумывался, не представлял осязаемо, зримо, личностно. "Бесконечно большое и малое", - впервые открыл он. У ног его прыгал воробей, ища съедобную соринку, и Николай Николаевич усмехнулся над своими вселенскими размышлениями. От воды неслись детские крики, смех, лаяла собака. Воробей вспорхнул, заметив приближающуюся Дашу.
- Долго я? - Спросила она, облизывая мороженое и отдавая сдачу.
- Миллиардную долю секунды.
- Отчего это, пока я ходила, ты какой-то кислый стал?
- Не знаю.
- А я знаю. Ты неудачник?
- Кто тебе сказал?
- Мама тёте Вере говорила.
- Ерунда. Я счастливый человек.
- Кто же тогда неудачник?
- Кто покупает лотерейные билеты и не выигрывает.
- А ты?
- Я их просто не покупаю.
- Понятно. - Светлая прядка волос спустилась на щёку, и Даша, выпятив нижнюю губу, дунула. - Давай соберем маме букет листьев. И подарим.
- Давай...
"Конечно, сделано маловато, вернее - воплощено в материале, - думал он, склоняясь над листьями. - Но всё же павильон в Выборге, Дом быта в Томске, несколько коллективных работ. Может, и достаточно для миллиардной доли секунды. Да и не стыдно ни за один проект...". Ему вспомнилась церковь, в форме креста, финского архитектора Аалто и подумалось: зачем современная форма для отжившей свой век религии? А если она ещё будет долго-долго жить? Или превратится в нечто другое?
Об этом он размышлял в троллейбусе, когда они возвращались. Он думал, рассеянно глядя в окно, и вдруг в обгоняющем такси увидел жену. Марина Петровна о чём-то оживлённо и весело разговаривала с мужчиной в белом свитере и берете. "Смотри, мама!", - чуть не вырвалось у него, но что-то сдержало, сработал какой-то тормоз, и впоследствии он был благодарен этому тормозу. Ток странной догадки ударил в голову: "Марина никуда не уезжала, она обманывает. Под видом командировки встречается с этим в белом свитере...".
Николай Николаевич только боялся, чтобы дочка не увидела, но она прозевала, такси умчалось вперёд.
Он стал успокаивать себя трезвым предположением, что Марина просто только что вернулась из Москвы и едет домой на такси. А почему бы и нет. Откуда взялось это дурацкое подозрение? Сейчас они приедут, и она встретит их.
Но дома никто не встретил. "Значит, задержалась на студии, приедет вечером", - решил он. Он ждал, прислушиваясь к шагам на парадной лестнице, посматривал в окно. И с каждым часом подозрение росло.
В девять раздался телефонный звонок. "Она", - ободряюще мелькнуло. Но это звонил сослуживец по институту. Спрашивал - во сколько завтра совещание, жаловался, что его ест поедом шеф.
- За что он тебя? - Без интереса спросил Николай Николаевич.
- Помнишь - выступил?
- Помню.
- С тех пор зуб заимел. Злопамятный гном.
- Надо уходить.
- Нет, Коля, я без борьбы уходить не привык.
- Уйдёшь с борьбой...
Даша уже уснула в своей комнате, кончились телепередачи, дом умолк, всю петроградскую сторону охватила допетровская тишина, а Николай Николаевич не спал. Он восстанавливал в памяти недавнее и далёкое, и теперь обрывки разговоров, телефонные звонки, командировки - всё случайное, незначительное выстраивалось в единую логическую линию. Однажды он хотел проводить Марину на вокзал, но она не позволила, отговорившись: "терпеть не могу, когда меня провожают...". Теперь стало ясно - почему "не может терпеть". Но зачем ложь? К чему такая игра? Не честнее ли признаться во всем, и если это серьёзно - неужели он бы не понял? Однако, реально вообразив подобную ситуацию, он увидел, что сказать правду и продолжать жить - ещё страшнее, чем лгать.
У него кончились сигареты. Порылся в карманах плаща, висевшего в прихожей, увидел газету на тумбочке. "Миллиардная часть секунды, - вспомнилось ему. - О, как плотно эта часть насыщена у людей большими и малыми горестями, драмами, комедиями. Как плотно она насыщена - эта ничтожно краткая часть, сокращенно называемая жизнью...".
В воскресенье утром, когда они завтракали на кухне, раздался звонок. Даша кинулась открывать дверь.
- Ура! Мама приехала!
Николай Николаевич услышал, как жена поцеловала дочку, как снимала шуршащий плащ.
- Приветик, - бодро сказала она, появляясь на кухне и, наклонившись, обдавая запахом тонких духов, прикоснулась губами к виску Николая Николаевича. - Как вы тут без меня?
- Прекрасно! - воскликнула Даша. - Ходили гулять в Летний сад. Тебе нарвали букет. Она выскочила и вернулась, неся двумя руками хрустальную вазу с багровыми листьями клёна.
- Ой, какая прелесть. Спасибо, мой зайчик.
- Мама, а мы в цирк идём. Поедешь с нами? Билет там купим для тебя.
- Не знаю. Устала. Всю ночь почти не спала. Полка попалась у самого выхода. Ходят, стреляют дверями. Кошмарики...
Николай Николаевич уставился в неопределенную точку на столе, удивляясь безупречной игре жены и думая - какая в ней пропадает актриса.
- Есть хочешь? - спросил он.
- Кофейку бы покрепче... Ой, зайчик, я же тебе из Москвы привезла конфет! - Марина Петровна достала из сумки коробку. Даша, ликуя, убежала с коробкой к себе. Николай Николаевич налил в кофейник воды, поставил на газ.
- Как съёмки?
- Неудачно. Ждали дождя. А его, как всегда, не было. Один эпизод всего отсняли.
- Разве у вас нельзя сделать искусственный ливень?
- Если бы другой режиссёр. Этому подавай всё натуральное...
Багровый букет пылал на холодильнике. По радио шла весёлая передача "С добрым утром".
- Как в столице?
- Душно и жарко.
- Прямо с вокзала?
- Естественно. А ты чего такой вялый?
- Спал плохо...
Он говорил спокойно, так что сам удивлялся своему спокойствию. Только боялся поднять глаза. Казалось, если их взгляды встретятся - она всё поймёт. И он смотрел на багровый букет, стоящий на холодильнике. "Наверно, ошибся. Это была не она. Конечно, не она", - внушал он себе.
В цирк направились втроём. Стоял тёплый, солнечный денёк. Бабки, толкуя о вчерашнем скандале в сто двадцатой квартире, заметив Николая Николаевича, Дашу и Марину Петровну, умолкли и терпели пока они не прошли.
- Ишь ладно идут, ровно лебеди. В гости или театр, - сказала одна.
- Может, так гулять надумали, - заключила другая почтительно.