Аннотация: Заметки о книжечке Сергея Макарова "Четырёхкрылки".
Может ли быть красивой навозная лужа, поросячье пойло, дорожная грязь, помойное ведро?
Может. Именно таковые вещи воспевал, обидно забытый, самобытный российский поэт и живописец Павел Радимов, писавший гомеровским гекзаметром почти поэтические руководства: как строить хлев, как испечь каравай, покормить свинью, похоронить по-христиански человека. Он видел красоту везде, даже в общепринятом некрасивом.
Важен не объект, а глаза на него взирающие, важно - кто смотрит на помойку, собачий вензель на снегу, на изумрудную плесень.
Я вспомнил о Павле Радимове, прочитав книжечку истинно русского поэта, моего современника и давнего друга Сергея Макарова.
Книжица поместится на ладони ребёнка, весит не более чем молодой лопушок мать-и-мачехи, но дело не в формате и весе. Иные кирпичи плодовитых стихоплётов можно держать за нитку, как надувные шарики, а отпусти нитки - полетят в сырое небо, пока не лопнут.
Интересный художник скрытен, как в любви, так и в творчестве. И двойственен: подчас зауряден, порой браваден, косноязычен. Другой - таинственен, сосредоточен. Работа художника, как роды - дело зашторенное, но догадываюсь, что пишет Макаров не быстро, взвешенно, перестановочно, не вдруг.
Мало кто из русских литераторов знает, что такое, скажем, "зарев" или "зАпань". Он знает. Этот старатель, находящий не слитки, но песчинки, без исконного русского слова не написал ещё не единой строфы. Не постыжусь при жизни поэта сказать, что он мощный, въедливый мастер словесной мозаики, в жертву которой в младые лета приносил мысль, глубину осмысления бытия. Но в разбираемой нами книжечке, что "томов премногих тяжелей" поэт достиг гармонии. Вслушайтесь: "вкусно свис", "замашистый кнут", "навальчиво скрывает первоснег", "прОсветлень", "душная кривизна сабли", "перевесновали".
Словцами, в их звукописи и графическом начертании, Макаров любит и умеет вкусно поиграть: "ослик - Осло", "сусло - суслик", "токую - тюкую", "дудочка - Дудинка", "воркуя - Воркуты", "кабаньи - Кубани". Вот уж истинный словесник-кудесник.
Но и без образа, как самоцветного, им порой самим сотворённого слова, поэт не может...Образы всюду. Вот наугад - точно, зримо: "цветы, как вышивка весны", "копна-колокола", "корзиной дым таскал", "солнца огневая полынья", "клинопись журавлиная"...
Недобрый поэт, как вообще любой весомый художник - это как чукча-вегетарианец. Макаров очень тактичен, почти анонимен в выдаче своей доброты, опосредованной клёном, собакой, муравьём, другим человеком. Четыре строчки, и как немного надо для христианского братства - дать, допустим, в пригородном поезде не совсем приятному соседу по купе прочитанную газету.
И тогда:
Вот и сгинуло почти
неприятие друг друга!
Жизнь. В ней немного надо для доброты. Не вагон одноразовых шприцев, но движение души к ближнему.
Очень характерно, как Сергей Макаров прикасается к темам политики. Мне думается, что он понимает: политика художника - палитра.
Он никогда и нигде не говорил о своих взглядах в лоб, декларативно, всегда маскируя позицию образом, иносказанием: "здесь воры украли хозяина" (о пустующей русской деревне), "отдалась балалайке аристократка в тюремной фуфайке", "сто слепых уверяют зрячего в том, что, дескать, он тоже слеп", "не дайте Русь обвести вокруг обманного пальца!"...
Сергея Макарова нельзя читать бегло - не поймёшь, как говорится, кайфа. Его стихи несъедобны в душном метро или в потном автобусе, его омутные, не броские метафоры и краесогласия требуют внимательного прочтения и тихой настольной лампы.
В обозреваемой книжечке почти нет города, но всюду российские веси. Урбанизм Макарову не свойственен и, вероятно, не интересен, ибо все мы изначально от земли, а не асфальта. Деревня упрямей города, но Природа ещё упрямей. Красота её - от звёзд небесных до звёздочки кленового листа, вечна, если, конечно, деградирующая цивилизация со счётчиком Гейгера в кармане не загадит окончательно свой круглый дом...
"Поэзия - это не одно и то же об одном и том же", - как обмолвился однажды автор этой сумбурной заметки: о добре и зле, любви и ненависти, счастье и горе. О нашем внутреннем и внешнем. Старое делает новым художник.
Сергей Макаров частенько употребляет слово "тайна". И сколько не определяй сущность поэзии - она таинственна. "Красная калина", "запоздалые цветы" - это информация. Но переставь - "калина красная", "цветы запоздалые" - чудо, поэзия, необъяснимая магия. "Я вас любил" - ни единой метафоры. "Миленький ты мой, возьми меня с собой...". Триединый повтор одних и тех же слов, где изменяется лишь "жена", "сестра", "чужая". Но опять чудо, тайна, магия...
А вот макаровское чудо:
Ты белокрылья, ветер, не лупи! -
В турецкий край из крымского предела
Без удержу на вешний зов любви
Над морем Чёрным бабочка летела.
В чём секрет волшебства этих строк? Не знаю: не умею объяснить. В мире грохочут кровавые свары племён, витийствуют лжевожди, а над Чёрным морем без удержу летит бабочка, чтоб продолжить себя...
У бабочки не два, как полагают многие, а четыре крыла. В сборнике 96 четверостиший. Так летите четырёхкрылки. Дай вам Бог, над морем невзгод бестолковой страны, добраться до любящих русский метафорический язык читателей...
Я изучу санскрит
По груде книг нетленной,
И всё ж он будет скрыт -
Багровый смысл Вселенной!
Поэт приходит к космическому осмыслению мира. До конца не разгадать не только смысла Вселенной и Промысла Божьего, но и загадок земной красоты, музыки, стихотворного лада...
![Обложка книги []](/img/k/katarsin/9-42/oblozhka_knigi.jpg)
![Дарственная надпись []](/img/k/katarsin/9-42/darstwennaja_nadpisx.jpg)