Катарсин Валентин : другие произведения.

Звонок в Липецк

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
   У столяра строительного треста Александра Панченко родился сын. Он о сыне только и мечтал и потому, узнав счастливую новость, обалдел от радости. Выйдя из телефонной будки, похвастался первому встречному:
   - Сын родился!
   Первый встречный опаздывал на работу и ничего не ответил. Второй и третий - тоже. Счастливую новость Панченко узнал в восемь тридцать утра и, конечно же, поехал не на работу, а в родильный дом. На деньги, занятые у соседки, купил торт, две селёдки и сетку яблок. Торт и селёдки почему-то не приняли. Панченко написал жене записку, поторчал под окнами в надежде увидать свою Клаву. Незнакомые женщины в серых халатах родственно махали ему руками. А может быть, не ему, только Клава в окнах не показывалась.
   В этом городе Панченко служил в армии, здесь же познакомился с будущей женой, женился, остался жить. У Клавы родителей не было. И родственников, кроме глухонемой тётки, не имелось. Родители Панченко жили в Липецке.
   На первой почте отдел приёма телеграмм работал с двух часов дня. Панченко спорить не стал, а направился к другой почте, но та, как назло, была закрыта на переучёт. Тут уж и спорить не с кем.
   В весёлом, подпрыгивающем настроении он подался восвояси. На двери его родной местной почты висело объявление: "Закрыто на ремонт". Новый район ещё не телефонизировали, но в доме, в парадной, где проживал наш счастливый молодой отец, имелся телефон в квартире кандидата каких-то наук. Панченко на радостях решился побеспокоить учёного. Открыла его жена, любезно разрешила соединиться с городом Липецком, но, сколько Панченко ни крутил диск, слышались только короткие гудки.
   - Глухой номер, - сказал Панченко.
   Хозяйка тоже минут десять пыталась дозвониться, но в трубке раздавались бесстрастные гудки. Извинившись за хлопоты, Панченко спустился вниз и увидел Донкина. Это был двадцатипятилетний молодой человек баскетбольного роста, худой, губастый, с рыжей, начинающей лысеть головой. Несколько лет назад он учился в приборостроительном институте. Учился хорошо, но всё время что-то изобретал, носился с невероятными идеями, писал странные рефераты и, как говорили, "заучился", угодив в психиатрическую больницу.
   После нескольких месяцев общения с врачами он ума не набрался, однако его выписали, определили третью группу инвалидности, и теперь он работал в мастерских по починке счётных машинок, чинить которые ему разрешалось на дому.
   Каждое утро Донкин совершал пробежку по одному и тому же маршруту, потом мылся по пояс в пруду, а зимой растирался снегом. Панченко встретил Донкина в тот момент, когда, искупавшись, он шёл к дому, глубоко вдыхая носом воздух.
   - Привет, Донкин!
   Его все так звали: дети, дворники, старухи, и даже сам себя он называл в третьем лице.
   - Донкин приветствует вас! - торжественно воскликнул он, театрально протягивая худую крепкую руку.
   - У меня сын родился! - радостно сообщил Панченко.
   - Родился человек! Это превосходно!
   - Сын, - уточнил Панченко.
   - Неважно, уважаемый Александр. Неважно, какого пола - человек! - он монументально поднял к небу ладонь. - Я поздравляю вас и разделяю радость события. Отныне вы, Александр, сделались бессмертным, ибо малая часть вашей телесной оболочки переместилась в иную субстанцию. Поздравляю вас!
   - Спасибо. Рост - пятьдесят четыре. Вес - три семьсот.
   - Начальные параметры ничего не дают моему воображению.
   - Хочу родителей известить. Телеграмму дать надо.
   - Весьма резонно. Молнируйте, Александр, немедленно. Пусть горькие вести ползут улитками, а радостные - мчат со скоростью света в вакууме... Только так должно быть в этом прекрасном мире.
   - Должно-то должно, да затор выходит.
   - Какой затор? Кто или что мешает полёту счастливых мыслей? Вам помочь, уважаемый? Я к вашим услугам. Только позвольте переменить декорацию. Если, конечно, вы не против моего искреннего движения души!
   - Очень даже рад.
   Столяр был несколько косноязычен и стеснялся себя на людях. Донкин же умел красиво и складно говорить со всеми. И вообще Панченко ощущал симпатию к этому странному, высокому и, как ему виделось, весьма разумному человеку.
   Донкин появился через несколько минут в довольно нелепом виде - в длинном, словно сшитом на заказ пыльнике, в кедах и соломенной шляпе.
   - Вперёд и выше! Я всецело к вашим услугам, Александр! Весна - чистой бронзы, а великая радость способна сдвинуть любые горы и препятствия! Там, - он указал пластичным жестом руки на небо, - там все тела подчинены универсальному закону гравитации. Та же сила тяжести объединяет людей земного пространства. Вперёд!
   - Здорово говорите! - изумился Панченко. - Мне, знаете, кажется, вы на любую тему можете складно говорить и на любой вопрос ответить.
   - Безусловно!
   - Неужели на любой?
   - Безусловно. "Не знаю" - это тоже ответ, уважаемый...
  
   Сияло весеннее солнце. Глядя на сверкающие лужи, хотелось чихнуть. Донкин шествовал большими, мягкими шагами, воткнув руки в карманы пыльника. Панченко семенил рядом, постукивая каблуками по сухому асфальту. Они прошли пешком две остановки. Почта была открыта. К окошечку заказных корреспонденций и телеграмм вилась нестройная петля очереди.
   - Ого! Человек тридцать! Минут на сорок пять, - оценил Донкин и, скрестив руки на груди, встал за розовощёким мужчиной в костюме мышиного цвета. Мужчина сосал леденцы и увлечённо читал книгу.
   - Длинно, - заметил Панченко.
   - Уважаемые граждане! - внезапно воскликнул Донкин. - Прошу внимания. У этого человека только что родился сын. Разрешите великодушно дать телеграмму вне очереди счастливому отцу.
   - Ветеран, что ли? - иронически спросил юноша в спортивной куртке, на которой был нарисован орёл, несущий в когтях обнажённую женщину.
   - У меня тоже радость, - встряла старушка с ватой в ноздре. - А стою, раз все стоят. Стоять надо, как иначе, если не стоять.
   Очередь, будто проснувшись, оживилась и несколько даже сомкнулась. Мужчина в костюме мышиного цвета перестал читать и сочувственно сказал:
   - Никто не позволит. Не тот народец.
   - Дебаты и прения окончены. Здесь нет благородных людей. И я умолкаю...
   Донкин заложил одну руку за спину, другую - за борт пыльника и стал, сощурясь, осматривать плакаты на стенах.
   - Поберегись! - прозвучал окрик.
   Рабочий в сером халате катил прямо на очередь тележку с ящиками и пакетами. Очередь разорвалась. Розовощекий замешкался, его локоть задело ящиком и выбило книгу из руки. Донкин поднял, громко прочел:
   - "Наполеон. Тарле". Прошу, уважаемый.
   - Спасибо.
   - Страшный человек! - произнёс Донкин, указав пальцем на обложку.
   - Не совсем точно, - возразил розовощекий, отряхивая рукав пиджака. - Я бы сказал иначе: и страшный, и великий.
   - Заблуждаетесь, уважаемый. Что-нибудь одно: или страшный, или великий. Сократ, Фабр, Гаусс, Рембрандт, Чехов - вот истинное величие, не вселяющее в человечество никакого страха. И наоборот, Нерон, Тамерлан, Наполеон - заурядные личности, плюющие на человеческие ценности и оттого страшные.
   - Это точно, - поддержал Панченко, хотя из перечисленных имён слыхал только о Чехове, и плохо понял, о чём речь. - Я покурить выйду...
   Покуривая, он дошёл до столовой. У буфета задумчиво стоял монтажник Никанор из того же строительного треста.
   - У меня сын родился, - не удержался Панченко.
   - Надо ножки обмыть. Закон. От и до...
   Панченко протянул монтажнику трояк. Сообщил вес и рост младенца, дожевал конфетку и заспешил назад. Очередь не то чтобы стала меньше, а, как ему показалось, выросла и разбухла. Донкин уже шумно спорил с розовощеким о совершенно непостижимых для всех вещах.
   - В масштабах Вселенной никакой энтропии материи быть не может. Ей, так сказать, некуда исчезать, она лишь переходит из одного поля пространства в другое. Энтропия - явление локальное, уважаемый доцент. Количество материи, всей материи - неизменно.
   - Сие - метафизика, - отпарировал розовощекий.
   - Да, да. Вся бесконечная Вселенная метафизична. Движутся и меняют одежды лишь её части.
   - А похудение звёзд?
   - Одна худеет, другая толстеет. Одна галактика исчезает, но возникает другая. Количество же атомов Вселенной - постоянно. Возьмите Солнце. Каждую секунду оно теряет четыре миллиона тонн массы. А наша земля, несомненно, поправилась за миллиарды лет за счёт растительной массы, то есть энергии солнца.
   - Ну, насчёт четырёх миллионов, вы, молодой человек, преувеличиваете. При таких ежесекундных потерях Солнце давно бы себя растеряло.
   - Инерция мышления, уважаемый кандидат. Четыре миллиона тонн - пустяк для такого светила. Всё равно, что от Земли каждую секунду отторгать высотный дом или гору Эверест. Песчинка, сахаринка, капля океана...
   Панченко слушал непонятный спор, но думал о своём, житейском: о покупке коляски, ванны, кроватки. Он взвешивал, взять ли у кого взаймы денег или писать заявление в кассу взаимопомощи треста. Конечно, кое в чём поднатужатся и помогут родители. Но когда они ещё пришлют перевод. Или приедет кто? А Клаву через неделю, наверное, выпишут...
   Донкин и розовощёкий перешли к разбегающимся галактикам, красному смещению, поправке Фридмана, вовсе не замечая ни окружающих, ни времени.
   - Нет, уважаемый, время не физическая величина. Оно - мера бытия материи. Где абсолютно нет ничего - там нет и времени...
   Панченко поглядел на часы. Незаметно улизнул покурить и у столовой опять встретил монтажника Никанора.
   - Зачем тебе телеграмма? - возмутился Никанор, узнав, что Панченко стоит в очереди. - Туда, обратно - дня два, три, а то и больше. Как пить дать. Звони по междугородному. Тотчас будешь толковать с родителем. От и до. Кем буду...
   Панченко вернулся на почту. Донкин рассуждал о возможности антигравитационных полей во Вселенной.
  
   Когда наконец подошёл черёд и Панченко сунул в окошечко бланк с текстом телеграммы, милая, молоденькая приёмщица недовольно вернула его.
   - Вы грамоте обучены?
   - Обучен, - отозвался Панченко, решив, что наделал ошибок.
   - Тогда надо читать объявление. Мы телеграммы временно не принимаем.
   - А где же их принимают?
   - Временно в посылочном отделе. В объявлении всё указано.
   На стекле действительно прилепился листок из ученической тетради, на котором мелким каллиграфическим почерком сообщалось, что временно телеграммы принимаются в посылочном отделе.
   - Вот тебе и на! - пропел Панченко. Но спорить не стал. Не любил и не умел он спорить.
   - Позвольте! - выступил Донкин. - Такого рода информацию необходимо публиковать крупно, наглядно, броско, чтобы всякий узрел её издалека. А то что же, уважаемая, получается. Мы отстояли полтора часа, и на самом финише - такое фиаско!
   - Читать надо, а не о глупостях спорить, - заметил старичок в тюбетейке.
   - Я умолкаю, но это несправедливо...
   Они обогнули почту, вошли через другую дверь в посылочный отдел - снова увидели очередь.
   - Может, оно и к лучшему. Айда на переговорный пункт позвоним по телефону, - предложил Панченко и, чуя, что Донкин огорчился, сказал: - Может, стаканчик для равновесия?
   - Какой стаканчик?
   - Ну, это... винца сухого. Или ещё чего...
   - Пить вино? Добровольно дурманить разум! Исказить объективную реальность мироздания? Мне стыдно за вас, Александр! - возмутился Донкин с таким видом, словно ему предложили ограбить прохожего.
   - Что ж тут такого. Для равновесия чуток - ничего особенного. Сын родился.
   - Алкоголь, единым махом перечёркивая миллионы лет эволюции, возвращает человека к пещерным временам. И ещё ранее. Посмотрите на эту мчащуюся машину - она прекрасна. Но я спрашиваю вас, Александр, что произойдёт, если сейчас у этой прекрасной машины откажут тормоза?
   - Авария случится. Катастрофа.
   - Я умолкаю, предоставляя вам самому провести аналогию...
   "Во чудак! С луны свалился", - подумал Панченко и аналогию проводить не стал.
   На телефонном пункте междугородных переговоров было до удивления пусто и тихо, так пусто и тихо, что Донкин и Панченко засомневались - работает ли пункт. В пустых кабинах горел свет, пахло хлоркой, как в вокзальном туалете. На столе возле окна спала огромная чёрная кошка.
   - Живые имеются здесь? - крикнул Донкин.
   Скрипнула незаметная в стене дверь, и показалась женщина, полная, с жарким, словно с пару, лицом.
   - Вам чего? - поинтересовалась она, застёгивая пуговицы на груди и приглаживая довольно потрёпанные волосы.
   - У этого счастливца, уважаемая, сегодня, несколько часов назад родился сын. Человек родился! В силу данного акта хотелось бы сообщить новость деду и бабке, проживающим в городе Липецке, - продекламировал Донкин.
   - Заполняйте бланк. Через три дня приходите.
   Друзья переглянулись. Панченко хотел без спора уйти.
   - Позвольте, уважаемая фея, почему через три дня, а не сию минуту? У молодого отца родился человек! Будьте великодушны. Мы просим вас.
   - Чего нас просить. Порядок есть порядок, - сказала женщина и скрылась.
   Панченко хотел податься к выходу, но Донкин громким голосом начал речь о научно-техническом прогрессе, взрыве автоматики, о гуманизме.
   - Ты чего разорался? Лишку выпил? Так дома базарь...
   - Какая квазичудовищная фальсификация объективности. Мне стыдно за вас.
   - Иди, иди. На улице выражайся. Лёша, проводи-ка этого фитиля!
   - Что вы, - не удержался Панченко от обиды и заслоняя собой Донкина, - он вообще не пьёт.
   - Оно и видно!
   Из той же двери вышел Лёша, круглый, животастый дядя, тоже красный и потный, как после бани.
   - Я сам ретируюсь, несмотря на несправедливость обвинения. Но мне стыдно за вас! - гордо произнёс Донкин, приподнимая соломенную шляпу над головой.
   Некоторое время они двигались по улице молча, но вскоре Донкин остановился, обратил лицо к синему небу.
   - Ах, Александр, неужели в этой жизни есть такие поводы и печали, что могут затмить интерес к лазури небес, весеннему духу или вот к этому облаку? Посмотрите на него, друг мой, посмотрите внимательно - оно похоже на профиль Баха в пышном парике! О, зыбкая игра природы...
   Панченко тоже остановился, поднял голову к небу. Там плыли простые облака, и сколько он ни силился - не увидел ни Баха, ни парика. Как это обычно случается, прохожие начали останавливаться и смотреть вверх.
   - Во дураки-то, - проворчала старушка, поглядев на облака и ничего не заметив там интересного.
   - Случайно, не спутник наблюдаете? - заинтересованно спросил мужчина с авоськой моркови.
   - Нет, нет, уважаемый. Нечто более важное и вечное, - пояснил Донкин.
   - Вечное, вечное, - опустив глаза в землю, вздохнул Панченко, - а я думаю, надо бы не выступать, а купить этой бабе шоколадку или там цветочки какие.
   - Что я слышу! Вы, несомненно, намекаете на взятку, Александр! Мне стыдно за вас!
   - Шоколадка. Какая же это взятка. Не червонец, а ерунда.
   - Разве дело в размерах и качестве? Вы, рабочий человек, созидающий все материальные ценности мира, хотели унизить человека подачкой. Скверно!
   - Как говорится, колесо смазку любит.
   - Люди обязаны быть неподкупны и благородны. Вы огорчили меня, Александр...
   "Чем огорчил? Точно с луны свалился", - недоумевал Панченко. Он стал размышлять, что делать дальше.
   А дальше вышло так, что возле торговой точки встретился им монтажник Никанор.
   - Фигня! - скривился он, узнав о неудаче. - У родителей личняк?
   - Личный. В квартире стоит. В коридоре возле комода.
   - Фигня! Как пить дать. От и до. Должны вмиг соединить, - сплюнул Никанор и метнул взгляд на Донкина, который, скрестив руки на груди, стоял в стороне и смотрел вдаль. - Слушай сюда. Чеши в наш трест. К начальству. У них, кем буду, шифр имеется. Словцо шепнут - на проводе любой город географической карты. От и до. Толкуй, мол, так и так - сын народился. Надо. Не откажут. Верняк!
   - А что - идея! Главному инженеру Пал Палычу я паркет дома стелил.
   - Дуй, Санёк. Кем буду - верняк. Можешь за советик ценный подкинуть гонорар.
   Незаметно от Донкина Панченко сунул Никанору рублевку, и тот заспешил в столовую.
   - О чём вещал этот подозрительный субъект? - спросил Донкин.
   - Дело говорил. У нашего трестовского начальства вроде шифр имеется. Пароль. Можно куда хочешь вмиг дозвониться с этим паролем.
   - Не обладаю точными сведениями. Но вполне вероятностно, что в этом предложении имеется рациональное зерно.
   - Пал Палыч меня знает. Я ему паркетик перестилал в квартире. И дверь дерматином обивал...
   - Ну что ж - вперёд! Надо не отвергать любой шанс, Александр! Вперёд!
  
   На троллейбусе они доехали до здания строительного треста. Донкин поднимался по широкой парадной лестнице старинного особняка и шествовал по коврам длинного коридора с таким видом, что какой-то лысый в бухгалтерских чёрных нарукавниках даже поздоровался с ним.
   - Приветствую вас, уважаемый! - торжественно произнёс Донкин, подавая лысому правую, а левой касаясь соломенной шляпы. И тут же обратился к Панченко: - Какой благородный человек!
   "Как бы он здесь дров не наломал", - забеспокоился Панченко, когда Донкин решительно и бесстрашно взялся за медную ручку огромной двери с табличкой "П.П. Завьялов".
   - Я приветствую вас! - небрежно бросил он на ходу секретарше и, как в родной дом, вошёл в кабинет главного инженера треста. Девушка, не успев опомниться, только выронила книгу, которую читала, и захлопала ресницами.
   - Товарищ, а вы куда? - крикнула она, наконец придя в себя, глядя, как и Панченко уверенно проходит мимо.
   - Я с ним...
   Главный инженер выслушал монолог Донкина о сочувствии, гуманности, общности всех людей на земле и ничего не понял.
   - Здрасьте, Пал Палыч, - вставил в одну из пауз Панченко. - Я Панченко. У вас паркет стелил.
   - Да, да, помню.
   - Так вот сегодня утром сын у меня родился. Никак не могу дозвониться до родителей. В город Липецк. Не поможете, Пал Палыч?
   - Поздравляю! Но чем же я могу помочь? Для такого рода дел существуют частные телефоны, переговорные пункты.
   - Всё испробовано, Пал Палыч. Три дня, говорят, ждать надо. А мне бы поскорей. Дорога родителям дальняя, сборы, то да сё.... У вас будто бы шифр такой имеется. Пароль.
   - Какой пароль? Ах, вот вы о чём. Это не у меня. У Хабалова. Знаете заместителя начальника треста? Идите к нему. Наверно, поможет, раз сын родился...
   - Я отличаю гармонь от оргАна, - возник Донкин. - В ваших глазах нет знака искреннего сочувствия.
   - А вы кто такой?
   - У меня множество атрибуций: я зритель, покупатель, слушатель, читатель, пешеход, пассажир, но главное - человек! И мною движет естественное желание посильно помочь другому человеку.
   - Не из нашего треста?
   - Увы. Я из иных коллегий!
   "Дурак он, что ли?" - мысленно озадачился Завьялов. Тут зазвонил телефон и, сказав: "Идите, друзья, к Хабалову", главный инженер поднял трубку и сделал строгое лицо.
   - Ты особо-то не выступай, Донкин. А то ещё что подумают о нас, - попросил Панченко.
   - Александр, разве я допустил в своих словах нечто ложное и предосудительное?
   - Особо ничего, конечно. Но всё-таки лучше помалкивай в тряпку.
   Хабалов был очень занят и быстро отослал наших друзей к другому заместителю - Зельману. Тот, не имея понятия ни о каком шифре, переправил их к Черноусову.
   - Не падайте духом, Александр! Выше гордую голову! Где этот Черноусов? Где?
   - Может, привирнуть. Не родился, мол, а помер....Вдруг другой коленкор получится? Горе всё же, а не радость...
   - Лгать? Снизойти до чудовищного искажения правды? Мне стыдно за вас! И я огорчён безмерно!
   - Да пошутил, - успокоил действительно огорчённого Донкина Панченко. - Ты, это, подожди-ка здесь. Я один к Черноусову схожу. Может, одному повезёт.
   - Только не лгите, Александр! Малая ложь неизменно приводит к большой! Не лгите, прошу вас. Или даже - умоляю...
   - Хорошо, хорошо, - сказал Панченко, решив всё же приврать. Черноусов ничем не был занят и, как будто бы скучая, именно и ожидал Панченко. Он внимательно выслушал, опечалил лицо, достал носовой платок и трогательно высморкался. Потом долго набирал номер, но не смог никуда дозвониться. Только ещё раз высморкался.
   - Вы из какого СУ?
   - Из пятого.
   - У Гаврилкина?
   - Так точно.
   - Сколько же было сыну?
   - Три года семь с половиной месяцев, - бойко соврал Панченко
   - Болел, что ли?
   - Машиной грузовой сбило.
   - Такого маленького? Ах ты, господи...
   Черноусов сморкнулся, что-то записал в блокнот и опять долго крутил диск белого телефона, потом красного и, как понял Панченко, попал совсем не туда, куда хотел.
   - Ах ты, господи! Что они там? Прямо больно отпускать вас ни с чем. Но - сами видите - какой казус. Спят все. Или час пик на узле. Сходите в переговорный пункт.
   - Ладно, спасибо за хлопоты. - Надев кепчонку, Панченко вышел. - Айда к самому. Последний шанец, - заявил он Донкину, который внимательно изучал карту генеральной застройки города.
   Делового, толкового человека видно сразу. Начальник треста Доронин на лету ухватил суть, несколько иронически улыбнулся и тотчас поднял трубку, скороговоркой произнёс заветное словцо: не то "волна", не то "сосна". Наши друзья радостно переглянулись - вот оно наконец-то, волшебное словцо, цель близка, на мази дело. Но Доронину долго никто не отвечал. Он вертел в пальцах трёхцветный толстый карандаш, смотрел на люстру, рисовал на бумаге чей-то профиль. Потом нажал под столом какую-то кнопку, снял трубку с другого телефона и произнёс неразборчивое словцо. При этом Панченко и Донкин снова переглянулись и разулыбались.
   - Что они там, черти еловые, - с досадой проворчал Доронин, пририсовывая к профилю бороду. - Садитесь, садитесь, товарищи, - попросил он, видя, что улыбающиеся Панченко и Донкин стоят. Друзья осторожно присели.
   - Вы в каком СУ работаете?
   - В пятом.
   - У Козлова?
   - Нет, у Гаврилкина.
   - А вы, как я понимаю, пришли поддержать товарища, - обратил взгляд Доронин на Донкина и в то же время машинально удлиняя карандашом бороду.
   - Совершенно верно, уважаемый. Вы необычайно проницательны, и я угадываю в вашей душе чуткость и доброту! Вы благородный человек!
   - Ладно. Позвоним-ка прямо к Столову, - смущаясь от похвалы, сказал Доронин. Он поглядел теперь в окно и набрал новый номер. И сразу же попал куда нужно и заговорил с кем-то очень важным, большим, значительным, потому что лицо его совершенно изменилось, трёхцветный карандаш, забыв о бородатом профиле, замер, как настольная антенна.
   - Да, да, Андрей Андреевич. Я вам звонил и не застал. Сам звонил...
   Потом он долго слушал, лишь поддакивая, шевеля губами, и наши друзья, всё ещё улыбаясь, не догадывались, что начальник, стоящий над Дорониным, распекал его за невыполнение квартального плана и просил немедленно явиться для объяснения. Опустив трубку, Доронин некоторое время недоумевающе рассматривал дурацкий профиль, затем резко зачеркнул его красным крестом.
   - Извините, товарищи. Как говорится - вызывают на ковёр. Извините, надо ехать.
   - У вас неприятности. Мы понимаем. Прошу вас не огорчаться и не падать духом. Вы благородный человек, - ободрил Донкин и, поднявшись, пожал начальственную руку. - Само доброе движение вашей души намного ценнее прагматического результата...
   Друзья, покинув трест, молча брели по улице, завернули в сквер, сели на лавочку.
   - Тише едешь - дальше будешь - сказал Панченко. - Самое верное дело - письмишко бросить в ящик. И никаких тебе забот и маеты.
   - Рано сдаваться, Александр! Всё в мире, имеющее вход, обязано иметь и выход! Наши неудачи - случайные стечения обстоятельств! В природе волна сменяет волну! Спад замещается подъёмом, уверяю вас.... Всё же последний начальник весьма благородный человек. Он искренне хотел нам помочь. Это несомненно...
   Близился вечер. В кустах жимолости чирикали воробьи. В песочнице малыш возводил маленькие вавилонские башни, из какого-то окна слышались звуки радиолы.
   Низкорослый ушастый парень в пыльной спецовке и таком же пыльном берете тащил по асфальту большой лист железа, издававший скоблящий визг. Волок он лист с трудом, сильно подавшись всем небольшим телом вперёд, и Донкин, заметив усилие, вскочил:
   - Позвольте, уважаемый, помочь вам?
   - Помогай, коли не боишься измараться.
   Панченко тоже ухватился за железо, втроем дело пошло быстрей.
   - Куда перемещаем листовой прокат? - на ходу спросил Донкин.
   - В слесарку. Вот сюда. Осторожно. Реглан не испачкай...
   В узком проходе подвальной двери лист пришлось ставить в полутемное помещение слесарки, прислонили железо к верстаку.
   - Спасибо вам, товарищ, - улыбнулся маленький слесарь, доставая за ухом сигарету. - Листик что надо. Для гаража один дядя просил достать. Нам что. Надо - сделаем. Хочешь жить - умей вертеться. - Он наступил на лист, прошёлся по нему. - Пивка не желаете?
   - Вообще-то, пить хочется. Хотя бы водички, - сказал Панченко.
   Слесарь сел на корточки, вынул из шкафчика две бутылки пива. Одну, как фокусник, подбросил и ловко поймал, запев "есть на Волге Жигули".
   - Какой вы весёлый человек, уважаемый, - восхитился Донкин. - Весёлые люди, в своём подавляющем большинстве, добры и благородны! Это несомненно!
   - А чего тужить! - воскликнул слесарь и одним движением открыл пробку об угол швеллера. - Настроение бодрое! Идём ко дну! Счастливый идиот - женюсь! Прощай хлястик! Вчера с Зинулей подали заявочку. Прошу.
   - У моего благородного друга, - Донкин указал на пьющего Панченко, - тоже сегодня счастье. Человек у него родился! Человек!
   - Поздравляю. Дочь или пацан?
   - Сын, - ответил Панченко.
   - А чего такой кислый вид?
   - Его временное падение духа объясняется случайными и довольно мелкими невзгодами. Но они, уважаемый, всегда в той или иной степени сопряжены с радостями. Вы, вероятно, сами это заметили. Или ещё заметите.
   - А чего так?
   - Не можем дозвониться в город Липецк. Не представляется возможным сообщить ничего не ведающим родителям, уважаемый металлист, о появлении на свет внука, который в данный момент...
   - Короче, - деловито прервал слесарь. - Куда звонить?
   - В Липецк.
   - Могём хотя бы и в Гонолулу.
   Парень отхлебнул пива, подошёл к столу, где перед осколком зеркала чернел телефон.
   - Мы всё могём. Мы деловые люди. Давай номер, шеф-повар.
   - Вы серьёзно, уважаемый? - удивился Донкин, расширив глаза.
   - Заяц трепаться не уважает. Моя Зинуля на Главпочтамте телефонит...
   Через несколько секунд слесарёк говорил со своей Зинулей, продиктовал ей нужный номер и передал трубку открывшему рот Панченко. Вскоре тот беседовал с липецкими родителями.
   - Рост - пятьдесят четыре... Вес - три семьсот.... Как назвал? Ещё никак. Хотим Виктором назвать... Ага...
   Скрестив руки на груди, высокий Донкин, победно улыбаясь, поглядывал на маленького слесаря, который деловито пил пиво прямо из горлышка.
  
  
  
   1987г.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"