Семён Семёнович Гранатов, макая концом паяльника то в канифоль, то в свинец, припаивал проводок - испортился выключатель уборной.
Тёща Виктория Леонидовна, намотанной на швабру тряпкой, протирала пыль на полу. Она целыми днями убирала пыль. Утром уберёт, вечером опять пыльно. Один день пропусти уборку - на другой рисуй пальцем на всяком предмете, как на запотевшем стекле.
Камни, бетон, серые коробки зданий, мягкий от жары асфальт, а главное пыль, тонкая, будто цемент. Гранатов ненавидел район, в котором они недавно получили двухкомнатную квартиру. Район строился и строится до сих пор на иловом намывном грунте. По - научному на сапропели. Его качали по трубам со дна Финского залива. Летом, при малейшем ветре, в воздухе носились пыльные тучи, проникавшие в квартиры и во всякую щель. Весной и осенью грязь непролазная. Барахло, а не район.
Ещё Семён Семёнович терпеть не мог, когда находил в спичечном коробке обгорелые спички.
Не в восторге он был и от занятий жены Терезы на курсах макраме, где она училась зачем-то верёвочной вязке. Вообще он в ней разочаровался.
Поменять пыльный район и жену - дело, конечно, сложное. С обгорелыми спичками проще. Сам он не курил, трёхлетняя дочка отпадает, значит, или тёща, или Тереза. Больше некому.
Гранатов принялся следить. Сидит на кухне с газетой, читает, а глаза следят за женщинами. Сейчас вот паяльник в руке, а сам посматривает на жену и тёщу.
Тереза в последнее время начала как-то стремительно полнеть, догоняя неохватную тёщу. Он даже посоветовал ей бегать по утрам. Сам Гранатов не бегал, но, идя на работу, две-три остановки давал пёхом.
Работал он всю жизнь на макаронной фабрике, и лишь три года назад, сразу после женитьбы, перешёл в научно-исследовательский институт тяжёлого машиностроения. В конструкторское бюро, где проектировали тяжёлые узлы и детали к тяжёлым машинам. Правда, Семён Семёнович, слава богу, ничего не проектировал, а чинил себе карандаши. И тут необходимо пояснить, что это такое.
Три года назад он отточил свой первый карандаш, который сразу заметили. Да и как не заметить - заточка ювелирнейшая, уникальная. Ровнейший, словно полированный, конус сантиметров пять длиной, невероятно ровно переходит в острейший, иглоподобный грифель. Не карандаш, а шедевр. Едва Гранатов создал свой шедевр, как он пошёл по рукам сотрудников, вызывая восхищение, и каждый стал просить Семён Семёновича сделать и ему эдакое маленькое чудо.
Гранатов старался во всю. К обеду о его таланте знал весь конструкторский отдел и другие отделы. Начальник вызвал его в кабинет.
- Сколько же у вас уходит времени на такое изделие? - Спросил он, вертя в пальцах карандаш.
- Десять минут, - с достоинством ответил Гранатов.
Любой конструктор и чертёжник знает, что в течение рабочего дня на заточку карандашей различной твёрдости и мягкости уходит в общей сложности уйма времени. И разве так зачинишь, как Семён Семёнович.
Участь его была решена. Произведя несложный расчёт, начальник отдела посадил нашего конструктора на заточку. Дали ему ещё небольшую нагрузку - собирать членские взносы.
Каждое утро Гранатов устраивался за своим столом, надевал очки, чёрные нарукавники - и за дело. Все стоят у кульманов, чертят, проектируют тяжёлые узлы, а он сидит, как гравер в универмаге, как холодный сапожник в будке, скребёт скальпелем, скрипит, точит, полирует, сдувает пыльцу. В час - шесть штук. Зато уж выдаёт не карандаш, а произведение искусства, не стыдно на выставку или министру подарить...
Семён Семёнович исправил выключатель, спрятал паяльник на антресоли, пошёл на кухню греть макароны и, зажигая газ, опять наткнулся на обгорелую спичку в новом почти коробке.
- Тереза, Виктория Леонидовна, что же это на самом деле! Кто суёт в коробок обгорелые спички? - Возмутился Гранатов.
- Я такой привычки не имею, - отозвалась тёща, вертя шваброй восьмёрки.
- Я тоже, - крикнула жена из уборной.
- Лермонтов их туда суёт, - крикнул Гранатов.
- Гоголь, - буркнула тёща.
Семён Семёнович тут умолк. Вспомнилось, как в пору ухаживания за Терезой познакомил её с лучшим другом, мнением которого дорожил. "На Гоголя больно похожа", - усмехнулся друг. "Как на Гоголя?", - изумился тогда Гранатов. Тереза казалась ему несравненной красоты.
"И верно Гоголь, - согласился теперь Семён Семёнович, перемешивая макароны. - Растолстевший Гоголь, в юбке только и с папироской во рту. И душа тряпичная. Одно барахло на уме...".
С тарелкой в руке он сел смотреть мультфильм. Заметил стоящий на телевизоре электроутюг, и пошёл выговаривать - почему стоит не на месте.
Гранатов любил поучать. И именно домашних. На работе его считали великим молчуном, в иной день слова не вымолвит кроме "здрасьте" и "до свиданья". Зато дома выговаривался всыть, поучал по всякому поводу, и просто так, будто разговаривая сам с собой.
- Вот вы, Виктория Леонидовна, с утра до вечера пыль убираете. Ладно. Убирайте. Но..., - Гранатов обожал это "но", произнося его с поднятым вверх указательным пальцем, готовя, как дирижёр, всех слушать себя, хотя его никто не слушал. - Но, - повторил он, - все вещи в доме непременно должны иметь своё место. Порядок - это не только чистота, но и организованность вещей в пространстве. Пусть всякая вещь находится в самом нелепом месте. Но. Она всегда должна стоять на этом нелепом месте...
- Завёл бодягу, - произнесла тёща, пятясь на него задом.
- Бодяга тут ни при чём. А вот утюг надобно ставить на место, - продолжал Гранатов, отступая. - Вещи должны стоять таким образом, чтобы при случае находить их механически, машинально...
Тёща спряталась в ванной.
Засёк он Терезу в четверг вечером, когда всей семьёй смотрели по телевизору фильм об академике Курчатове. Жена прикурила, и бездумно сунула обгорелую спичку в коробок. Гранатов аж вскочил с кресла, схватил коробок и стал в позу.
- Так, отлично. Значит, мы обгорелые спички обратно в коробок не суём?
- Не суём, - невозмутимо ответила жена.
- А это что?
- Не знаю.
- Ты же только что. Сейчас. Воткнула эту спичку сюда. Вот она, вот!
- Ничего я не втыкала.
- Виктория Леонидовна, что же это такое.
- Я ничего не видела. Фильм дельный смотрю, а не спички твои дурацкие.
- Лапушка, - обратился он к дочке.
- Я ничего не видела.
- Ну, даёте! - Возмутился Гранатов и заходил взад-вперёд по комнате.
На экране Игорь Васильевич Курчатов был озабочен созданием атомной бомбы, а Семён Семёнович Гранатов ходил и негодовал. Он был прав и не мог доказать. Неслыханная дерзость. На глазах воткнуть спичку и тут же отпереться. Он метался по комнате, и в голову ему закралось резонное подозрение: раз Тереза так дерзко лгёт в малом, то ничего не стоит ей облапошить его и по - крупному. Да на курсы ли верёвочного вязания ходит она? Какие такие петли она там крутит?
Подозрение росло. Он удалился в другую комнату думать думу. Сел на диван...
В пятницу, когда она направлялась в Дом культуры на курсы макраме, Гранатов незаметно вышел за ней, держась на расстоянии. Она села в первый вагон трамвая, он - во второй. Она вышла, он за ней. Идёт вовсе не в сторону Дворца культуры. Шмыгнула в какую-то парадную. Гранатов - туда же. Прислушался, поднял голову. Рука жены скользила вверх по перилам. На третьем этаже исчезла. Звонок в дверь направо.
Семён Семёнович взлетел на третий этаж, перевёл дыхание. "Вот она какие петли крутит", - удивился он и почувствовал удовлетворение, что разоблачил и жена в его руках. Позвонил резко, уверенно, готовясь дать бой.
- Вам кого? - Спросил лысый мужчина в панаме и галифе.
- Мне Терезу Гранатову.
- Такие здесь не проживают. Вы ошиблись.
- Не проживают, но входят. Позвольте...
Гранатов довольно бесцеремонно двинул тело вперёд, оглядел гардероб в прихожей, ища плащ жены.
- Что вам надо, гражданин? Я ведь могу...
- Жену мою мне надо. Где она?
Из комнаты вышла блондинка в китайском халате, на голове треуголка, сложенная из газеты. "Известия" - прочитал кверх ногами надпись Гранатов.
- Что происходит, Петя. Кто этот товарищ?
- Жена этого товарища только что шмыгнула в вашу квартиру, - сказал Семён Семёнович.
- И где же она? - Спокойно удивилась блондинка.
- Сейчас посмотрим, - Гранатов зачем-то встал на цыпочки и посмотрел на шкаф.
- Смотрите, смотрите. Пусть смотрит, Петя.
- Конечно, смотрите сколько влезет, нам-то что...
Гранатов распахнул дверь в комнату, вошёл, заглянул под кровать, за штору окна, под стол.
- Что ж она провалилась сквозь землю. По трубе спустилась вниз. Я ведь видел - зашла к вам.
- Ищите, раз зашла, - улыбнулась блондинка, а мужчина в панаме закурил трубку.
Семён Семёнович отворил платяной шкаф, и вместо платьев и костюмов увидел белую дверь, обычную филёночную, как в больницах. Он поглядел на стоящих посредине комнаты хозяев, ступил прямо в шкаф и взялся за металлическую ручку белой двери...
Дверь открылась, и Гранатов вдруг очутился в чистом поле, поросшем колокольчиками и ромашками. В голубом небе сверкало солнце, пахло медовыми запахами цветов, и повсюду кружились бабочки разных окрасок, только необычайно крупные, как носовые платки. Он таких сроду не видывал. Они порхали близко, он ощущал щекотное движение воздуха у щёк, старался поймать рукой, но ничего не получалось.
Гранатов смотрел на кружение бабочек, на маревную, залитую солнцем, даль с петляющей дорогой, но не асфальтовой, не бетонной, а той земляной, по которой хочется босиком. И стало ему хорошо, легко, будто сбросил тяжёлый груз, который долго нёс, или вернулся в детство. В ту беспечную пору он каждое лето ловил бабочек, жуков, разных букашек, собирая коллекции. Он выклеивал в застеклённых плоских коробках картины из засушенных растений и насекомых, зарисовывал каждый пойманный экземпляр в альбом. Чудное, какое-то безвременное время! Маленький Гранатов был влюблён в одноклассницу Дору, и мечтал стать не лётчиком, не моряком, как его сверстники, а энтомологом. Великий естествоиспытатель Фабр был его кумиром...
Гранатов медленно, вольно шёл по разнотравью чистого поля и внезапно увидел жену. Загорелая, в сарафане, она собирала в литровую банку землянику, и над нею кружились огромные бабочки.
- Тереза! - Позвал он.
Она не обернулась, продолжая склоняться к земляничнику.
- Тереза! - Повторил Гранатов.
Невероятно крупная белая бабочка, размером с наволочку, летела прямо на него, так что он с испугом пригнулся, закрыл глаза. А когда открыл - увидел тёщу. Одетая в жёлтую кофту поверх не то белой юбки, не то ночной рубашки, она тёрла тряпкой линолеум.
Семён Семёнович поднялся, сел на диване, уставившись на тёщу.
- К тебе сосед приходил, - сказала та, выпрямляясь.
- Зачем?
- Паяльник просил. Я говорю: не знаю, где у его паяльник. Проспится - приходи.
- На антресоли паяльник.
- Почём я знаю, - тёща заводила тряпкой под диваном, Гранатов поднял ноги.
- А Тереза где?
- На кухне.
Жена на кухне крутила на мясорубке говяжий фарш.
- Ты вот, Сёма, конструктором работаешь, а наточить винт мясорубки не можешь.
- При чём здесь конструктор? - Гранатов скрывал, что третий год сидит на заточке карандашей.
- Тупой винт, вот при чём. Не режет, а давит.
Он зевнул, почесал затылок и пошёл с кухни. Сел смотреть документальный телефильм о сталеварах. А сам думал: то про горелые спички, то про странное поле с бабочками, пытаясь понять - что снилось, а что было явью.