Катарсин Валентин : другие произведения.

Белые ночи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
   В метро залетел воробей. Он метался под сводами, садился на люстры, а внизу текла от эскалаторов к перронам людская масса, с воем тормозили и набирали скорость поезда. В их ожидании плотно сбитая утренним пиковым часом толпа смотрела на бедного воробья.
   Запрокинув голову, Костров тоже наблюдал за метущейся птахой, удивляясь, как её занесло в каменное подземелье. На табло мелькали зелёные секунды, народ прибывал и прибывал, но вот с гулом и ветром набежал состав, разъехались двери, тела вдавили Кострова в душный вагон.
   Двое молодых людей в спортивных шапочках, с утра пораньше навеселе, довольно громко врубили портативный магнитофон. Аркадий Райкин распевно повторял: "У - греческом зале...".
   Вагон улыбался.
   Уткнув лицо в сложенную полоской газету, Костров не читал газету и не улыбался. Его последнее время одолевало какое-то сонное, мрачное настроение. Ни на работе, ни дома причин омрачаться не было. Это белые ночи. Он давно подметил, что в белые ночи будто заболевал, даже придумал название болезни - белоночница. Странная болезнь: плохой сон, вялость, какая-то непонятная тревога...
   С утра его вызвал директор. Костров в ожидании, когда тот кончит телефонный разговор, сидел, словно спал.
   - Слушай, Андрей Алексеевич, чего у тебя такой сонный вид? Не выспался?
   - Не знаю. План мы выполнили, - зачем-то сказал Костров.
   - А в Австралии прыгают кенгуру. Что с тобой?
   - Не знаю.
   - Дома всё в порядке?
   - В порядке.
   - Ладно. Вызвал я тебя вот зачем. Суслов собирается на пенсию. Сам собирается, мы не гоним. Так вот, хотим тебя рекомендовать на его место.
   - Надо подумать.
   - Подумай. Но не долго думай...
   Костров шёл по ковровой дорожке заводского управления и думал не о повышении, а о воробье под сводами метро. "Выбрался он или всё мечется? Ничего, выберется. Как влетел, так и вылетит...".
   За широкими окнами блестела синяя Нева. В солнечном воздухе плавал тополиный пух.
   - Андрей Алексеевич, видал вчера игру? - остановил его главный технолог.
   - Нет.
   - Ах, как наши надрали. Много потерял. Классная игрушка...Тебя, говорят, двигают на место Суслова?
   - Не знаю.
   Его ещё поймал начальник конструкторского отдела. Тоже полюбопытствовал о предстоящем повышении. Костров и ему сказал "не знаю".
  
   Перед обедом, когда Костров и его заместитель Чусов вникали в новые чертежи, в кабинет без стука вошла женщина лет сорока, в светлом плаще, в лице что-то татарское.
   - Мне нужен начальник цеха. Товарищ Костров.
   - Слушаю, - сказал Костров.
   - Я, видите ли, по поводу, - она поглядела на Чусова: можно ли при нём. Решила можно, - по поводу вашего работника Глушкова. Юрия Глушкова.
   - А в чём дело?
   - Я мать девочки, которую этот тип... как бы выразиться послабее - охмуряет.
   - Садитесь, пожалуйста, - предложил Костров.
   - Ничего. Я не надолго. Не знаю, каким образом он запачкал мозги девочке, но она потеряла голову, пропускает занятия, страдает.
   - Простите, но причём здесь я.
   - Как причём. Женатый человек, имеет ребёнка и портит жизнь восемнадцатилетней девчонке. Вы понимаете?
   - Стараюсь понять. И всё же не совсем возьму в толк - что мы можем сделать для вас.
   - Порицать. Возбудить против него общественное мнение. Это же проходимец и мерзавец.
   - Он у нас отличный специалист. Передовик производства, - вставил Чусов.
   - Для вас передовик. А для меня аморальный тип и мерзавец... Я прошу вас. Учтите, пока прошу. Я мать, и этого так не оставлю...
   Она достала из сумочки платочек, приложила его к глазам, и будто прослезилась. Чусов подал ей стакан воды. Костров пообещал разобраться, записал её домашний и рабочий телефон. Когда расстроенная мать вышла, в кабинете остался запах духов.
   - Грозная дамочка, - сказал Чусов.
   - Её можно понять.
   В открытую форточку влетело воробьиное чириканье, и Костров опять вспомнил о воробье в метро. Наверно, выбрался на волю. Конечно, выбрался...
   Прозвенел трамвай. Где-то внизу включили вентилятор. Тополиный пух забелил ржавую жесть карниза.
   Костров попытался вспомнить Глушкова. Смутно увидел: лет тридцати, высок ростом, аккуратен в одежде и в работе, на собраниях не молчит.
   - Слушай, что из себя представляет этот Глушков? - спросил Костров Чусова.
   Тот помедлил, потёр пальцем хитрый нос.
   - Как вам сказать...Я в прошлом году в новый дом переехал.
   - При чём здесь новый дом, - перебил Костров.
   - Так вот, одни первым делом врубают в дверь глазок для подглядывания, другие - скворечник поставили. Глушков из первых.
   - У меня тоже нет скворечника. Поговори с ним. Только без свидетелей. Поделикатней...
  
   Как выяснилось из разговора, Глушков потерял интерес к девушке, выходит из завода другой проходной, избегает её. А она караулит, ждёт, звонит домой и, по его выражению, "прилипла, как смола".
   - Да я её видел как-то у завода, - сказал Чусов. - Очень недурна...
   Костров в тот день задержался в отделе комплектации. Выйдя на улицу, направился к киоску купить газету и увидел за телефонной будкой тонкую девичью фигурку. Почему-то определил - она. Подошёл.
   - Вы ждёте Юрия?
   - Да.
   - Он сегодня...ушёл пораньше, - приврал Костров.
   - А вы откуда меня знаете?
   - Пройдёмте остановочку...
   Они двигались молча по набережной вдоль тополиного ряда. Разговор не выходил, да и о чём говорить. Давать советы типа "учитесь властвовать собой" - Кострову было не свойственно. Она сама начала:
   - Он избегает меня?
   - Не знаю.
   - А я знаю. Через другую проходную исчезает.
   - Может, бог с ним.
   - Может. Только надо честно, по-хорошему надо расстаться.
   Костров глянул на её профиль: голова повязана яркой вишнёвой косынкой, наплыв волос на виске как чёрное крыло. Смутная ревность охватила его - такая красивая любит невзрачного, рыжего Глушкова...
   Костров, если не считать школьной влюблённости в одноклассницу, любви не знал. Со своей женой Тамарой познакомился заочно - он служил тогда на флоте. Там многие писали заочницам. Увидят в газетке или журнале снимок - и за перо. Не она, так подруга ответит.
   Костров ради шутки тоже настрочил одной ленинградской ткачихе. Она шутя ответила, что морячок попал не по адресу: у неё ребёнок. Костров не успокоился. Почему он тогда не успокоился? Обменялись фотокарточками. Вышло серьёзно - поженились. К её сыну прибавился ещё один костровский, потом - другой. Костров работал на заводе, заочно кончил институт, стал мастером, затем начальником цеха.
   Он рано начал седеть - в тридцать два. А теперь - в тридцать семь - совсем побелел. Это выглядело необычно, особенно летом: смуглое моложавое лицо и снежная шапка густых волос.
   - Вас как звать? - спросил он.
   - Равеля. По-русски Рая.
   - В жизни, Рая, всякое бывает. Не горюйте. У вас впереди длинная жизнь, - взял всё же Костров эдакий умудрённый, нравоучительный тон.
   - А зачем жить?
   Тут он не ответил. Только посмотрел на чёрное подбитое крыло и длинные ресницы. И опять заревновал...
   На синей Неве сверкали масляные блики солнца. Буксирик, дымя и плюхая, тащил баржу-земснаряд. Чайки кричали у испачканных мазутом камней.
   - Вы в каком институте?
   - В Первом медицинском. А вы что окончили?
   - Политехнический. Заочно, - Костров подумал, - у меня всё заочно: жена, старший сын, учёба...
   В воздухе, как летний снегопад, кружился и медленно падал тополиный пух.
  
   Дома ужинали. Кроме жены и тестя Семёна Лукича, за кухонным столом ещё сидела подруга Тамары, полная и задорная Шура. Она работала парикмахером, и могла всё достать.
   Костров помыл руки, сел. Толковали о паркете. Шура обещала прислать знакомого мастера, который сделает хорошо и недорого.
   - А что лучше дуб или бук? - спросила Тамара, подавая мужу тарелку с пюре и двумя котлетами из домовой кухни.
   - Ясно, дуб. Сто лет простоит, а может и двести.
   - Двести дом не простоит, - вставил Костров.
   - Лаком крой и горя не знай, - продолжала Шура. - У меня видала?
   - У тебя и пола не видать за коврами и паласами...Андрей, ты чего такой кислый? На работе что?
   - Нет. Всё нормально.
   - Андрей, держи нос бодрей! - воскликнула Шура. - Жениха мне нашёл?
   - Нет.
   - У тебя ж муж, Шурка, - засмеялась Тамара.
   - А, какой это муж. Храп в брюках - и всё.
   - А я скажу - лучше всего избяной байдачный пол, - словно проснувшись, начал тесть. - Помыл его да ещё поскоблил, босиком ступать хочется.
   - Не те времена, чтоб скоблить, - возразила Шура. - Сейчас и в деревнях паркетом кроют. И пианино заводят.
   - Времена, конечно, играют роль, - тесть хлебной корочкой счистил с тарелки соус. - Раньше было хуже, а лучше. Жили победней, а побогаче...
   - Ну, папа, пошёл заковырками шпарить.
   - Никакой заковырки. У нас в деревне, помню, изба сгорела у Федьки Щапова. Так без подсказа, кто денег несёт, кто картошку или одёжку. А нынче? Всякий сам по себейному. Сберкнижку не тронет. Погорелец бумагу составляет в сельский совет - подмогите, мол... Нет, в людях людского было больше...
   - Вот вы снимите с книжки и мне дайте. Не откажусь, - засмеялась Шура.
   - Он и так блаженный. С пенсии всех угощает, чужим детям конфет накупит, как дурачок себя ведёт.
   - Вовсе это не худо, дочка.
   - Во-во. Прохиндею на втором этаже червонец дал, до сих пор отдаёт.
   - Вернёт. Значит, не имеет. Я хоть рупь, хоть сто - верну в точное время.
   - По себе, папа, других не меряй.
   - Иной меры нет. Конечно, чужую душу разгадать сразу невозможно. Тогда относись ко всякому как к хорошему человеку. В разный срок он сам себя проявит: кто дрянь, кто - ничего, а кто и чудный человек...
   - Андрей, да что это с тобой? - жена положила ему руку на плечо.
   - Думаю.
   - И чего надумал? Хужей народ стал? - поинтересовался тесть.
   - Наверно, всё же лучше. Только требуем больше от человека. Нетерпимей стали к недоброму.
   - Ещё понять надо - что такое доброта, - сказала жена.
   - Это просто, - Костров вздохнул.
   - Бросьте-ка мудрить, мудрецы. Живи и всё. Верно Мишаня, - обратилась Шура к входящему на кухню двухгодовалому третьему сыну Кострова. Малыш держал в руке лист с нарисованным зелёным человечком. Костров взял рисунок.
   - Вот этот зелёный человечек - добрый. Пойдём, Мишаня, пририсуем ему ещё зелёного друга. Или подругу...
   Они рисовали в толстой тетрадке. Когда-то (странно, но тогда тоже стояли белые ночи) на Кострова нашло желание вести дневник. Была куплена вот эта толстая тетрадь, и поздно вечером он уселся точить карандаш, размышляя: о чём, собственно, писать в дневнике. О сокровенном? О чём ни с кем не поделиться? Но почему сокровенное чаще всего стыдное, так что боязно - не дай бог прочтёт посторонний...
   Костров тогда бросил тетрадь в тумбу, и теперь в ней рисовал Мишаня цветы, самолёты и смешных добрых человечков...
   Вечер прошёл, как проходило много вечеров. Досмотрев телевизор, лёг поздно, когда все уснули. Он лежал на диване напротив Семёна Лукича. Тесть коротко посапывал, а Костров смотрел в сумерки белой ночи, слушал кашель старшего сына, шум пробежавшей машины, стук каблуков...
   Вспоминался воробей в метро, женщина в кабинете, разговор с девушкой - татарочкой. Её вопрос: "зачем жить".
   Зачем - он и сам не знал. Жить, чтобы жить - вот и всё. Кто задаётся подобным вопросом. Живут как дышат: пока не болят лёгкие, о дыхании не думают. Он знал только, что живёт не так.
   Костров бесшумно направился на кухню, достал с полки сигареты и, прочитав на пачке "Курение вредит вашему здоровью", чиркнул спичкой. Прикурив, смотрел на гаснущее крылышко огня, и, пока не обжёг пальцы, успел подумать, что вот прошли миллионы лет, а такой же огонь - живой, горячий, освещавший пещеры древних, - горит и нынче на кухнях, и сейчас обжёг ему пальцы...
   Светлая улица совсем затихла, домА спали с открытыми глазами, но, присмотревшись, Костров различил в одном окне тоже бессонно стоящую фигуру мужчины. Тот тоже курил. И, наверное, испытывал странное влияние белой ночи...
   Сон взял почти под утро и он проспал время идти за бочковым молоком для Мишани. Всё же взял бидон, пошёл на всякий случай.
   В лифте пахло папиросным дымом. На стене свежо нацарапано "Юрий - дурак". Костров вспомнил Юрия Глушкова, девочку с чёрным крылом. "Расстаться надо по-человечески" - верно. А как? Сказать правду? Так ли уж это человечно...
   Молоко кончилось перед носом. Последние три литра взяла стоявшая перед ним женщина в белом пыльнике. Очередь разошлась: кто молча, кто ворча разное.
   - Может, нацедите чуть-чуть. Мне для ребёнка, - сделал жалкую попытку Костров.
   Животастая молочница в белой куртке не обернулась, выговорив:
   - Бочка не резиновая.
   - Я понимаю...
   Позвякивая пустым бидоном, Костров возвращался назад ни с чем. Часы показывали без десяти восемь.
   Завернув за угол, он увидел ждущую его женщину в белом пыльнике.
   - Вам очень надо молока? - спросила.
   - Не мне - ребёнку.
   - Давайте половинку отолью. Нам всё равно много. Открывайте.
   Она сняла крышку и он снял крышку. Бидон склонился к бидону, они коснулись краями.
   Костров протянул мелочь, поблагодарил. На плече у женщины лежала белая тополиная пушинка.
   - Вы в этом доме живете? - зачем-то спросил Костров.
   - Да. На третьем этаже. А вы?
   - А я в том девятиэтажном.
   И разошлись...
   На кухне жарились макароны с печёнкой. По радио звучала музыка физзарядки.
   Он пил кофе, взвешивал: давать согласие на новую должность или нет. Конечно давать. Какой дурак по собственной воле откажется от повышения.
   - Чего так мало? - заглянув в бидон, недовольно спросила Тамара.
   - Не хватило больше...
   Тополиная пушинка влетела в форточку, легла на подставку для сковороды. "В-ы-ше но-гу, выше, дышите глубже" - энергично, бодро указывал голос ведущего зарядку.
   Костров стал собираться на работу.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"