Так, словно бы детей, уменьшительно ласково называли медсёстры тихих послушных больных: Колюня, Борюша, Толяша....
- По улицам ходила большая крокодила! - пропел Анатолий Иванович Пыркин.
- Ну-ну, а дальше? - спросила медсестра Вероника, дежурившая у входа в надзорную палату.
- Дальше не знаю.
- Толяша, золотце самоварное, помыл бы полик.
- Курить дадите?
- И курить, и мандаринку получишь...
За доброе, ласковое слово редкий больной не сделает что угодно, даже даром. И медсёстры это знали хорошо.
Анатолий Иванович Пыркин, пятидесятитрёхлетний мужичок небольшого роста, лобастый, с кисточкой седых усов под носом, направился в умывалку за ведром и шваброй.
В психбольницу, что расположена в живописном парке под Гатчиной, Пыркин попал месяц назад. Как говорили здесь: "Стал слышать голоса". На самом деле слышал он один голос, женский, похожий на голос покойной жены, далёкий и одновременно близкий, будто она шептала в ухо, но не снаружи, а изнутри: "Иди помоги, иди... видишь он ждёт помощи... иди, иди...".
Месяц назад, когда впервые зазвучал этот мягкий и властный шёпот, которого нельзя было не слушаться, ехавший в метро Пыркин приблизился к светловолосой девушке и взял с её колен портфель. Ему показалось, что портфель очень тяжелый, девушке трудно его держать и "голос" указывает помочь ей. Девушка, конечно, возмутилась и весь вагон тоже почему-то возмутился. Тогда Анатолий Иванович вышел на какой-то станции, увидел помятого, лохматого мужчину без шапки, надел ему на голову свою кроличью ушанку. Потом, достав бумажник, где лежало двенадцать рублей и два лотерейных билета, отдал незнакомцу. Странно, но тот молча принял подарки и быстро скрылся в толпе.
Дома Пыркин обо всём рассказал сыну Виктору, который и вызвал "скорую помощь".
В больнице "голос" продолжал преследовать Анатолия Ивановича, призывая кому-то помочь. Кому? Как помочь? Пыркин шёл к койке, где казалось: сползло одеяло, к другой - где вроде бы просили попить, к третьей - там чудилось: стонали. Он поправлял одеяло, приносил воды, гладил больного по голове, но за это на него кричали, ругались, а ласковые сёстры делали уколы, от которых было больно сидеть...
Когда "голос" молчал, Толяша чувствовал себя совершенно нормальным - играл в домино, в шашки, смотрел телевизор, мыл полы, зарабатывая несколько сигарет.
Еды ему хватало, если хотелось, просил добавки. С куревом обстояло худо.
Помыв пол и протерев пыль на рамах окон, получив за это пять сигарет и зелёную мандаринку, Толяша отправился в столовую, где между кормежками больные мастерили коробки, читали, похаживали просто так.
За месяц пребывания в больнице, Толяша знал почти всех из первого отделения, привык к их причудам и смотрел на них, как смотрят лечащие врачи: не раздражённо, а сочувственно...
Он устроился в углу на скамейке, посасывая мандариновые дольки, поглядывая вокруг.
Толстопивцев из третьей палаты что-то чертил согнутым, как пистолет, пальцем на стене, держа перед собой "Сборник задач по высшей математики".
Больной Кощеев сидел, низко-низко опустив бритую бугристую голову и непрерывно надавливал пальцем на темечко, наверно, полагая, что это кнопка звонка.
Молоденький Коновалов с забинтованной шеей, стоя у закрытого окошка раздачи, совершал ладонью фигуры высшего пилотажа, подражая гудению самолёта.
Горячо спорил с кем-то невидимым "философ" Нафиков. С горящими глазами он энергично расхаживал как-то левым плечом вперёд, то надменно скрестив руки на груди, то порывисто жестикулируя. Заметив Толяшу, неожиданно подскочил к нему, возбуждённо заговорил:
- Утверждение, что мы одни во Вселенной - абсурд, коллега, абсурд. Во-первых, великая природа ничего не производит в одном экземпляре. Во-вторых, Вселенная беспредельна, и кто мне даст поруку, что где-то там, в невообразимой беспредельности, нет существ-гибридов бегемота с мандарином.... Ах да, вы не в силах представить, коллега, беспредельность.
- Не в силах, - сознался Толяша.
- Представьте число с миллиардом нулей.
Пыркин сделал вид, что представляет, наморщил лоб, сочувственно глядя в глаза "философа".
- Так вот, коллега, это число ничтожно в сравнение с беспредельностью.
- Вполне может быть, - согласился Толяша.
Нафиков безнадёжно махнул рукой, удалился, продолжая ходьбу и рассуждения...
Казаха Кайрата Пыркин окликнул сам, предложил сигаретку. Кайрат поблагодарил и отказался. Он, пожалуй, единственный, кто не брал того, что у него имелось. Почему-то проникнувшись уважением к Анатолию Ивановичу, казах частенько угощал его сам. Славный человек. Спокойный, добрый. Иногда играет на гитаре, тихо, грустно, вполголоса напевая по-своему. Кайрата вот-вот собирались выписывать. "Наверно, с ним, а не по почте надо отправить письмишко сыну", - подумал Толяша.
Он уже трижды писал Виктору, чтоб приехал и хотя бы курева привёз, но ни ответа, ни привета. Когда интересовались - почему никто не навещает Толяшу, он сочинял, что сын его служит в торговом флоте и не может найти время.
- Мой Витюша работает самым главным после капитана, - привирал Толяша.
- Куда ж он плавает? - недоверчиво интересовался кто-нибудь.
- Куда-куда. Куда надо. Сейчас вот в Индию направлен...
Если ему не верили, молча обижался. Уходил в палату, снимал пижамный костюм, аккуратно вешал его на спинку койки, а сам ложился поверх одеяла.
Пижамный костюм он очень берёг, старался не запачкать, не помять - такого он ещё никогда в жизни не нашивал.
Сестра-хозяйка Тамара, когда Пыркина разрешили переодеть, долго выбирала ему в каптёрке нужный размер. Наконец вытащила из загашника ещё не стиранный, совсем новенький комплект: курточку тёмно-синего цвета с розовым воротничком, с двумя карманами, тоже отделанными розовым, и брюки. От бумажной материи приятно пахло смутным еловым запахом.
- А вы замужем? - серьёзно и деловито поинтересовался Пыркин.
- Иди гуляй, - сестра-хозяйка пришлёпнула его по тому месту, куда делали больные уколы.
В конце коридора висело на стене овальное зеркало, и Толяша первое время частенько ходил туда любоваться своим новеньким аккуратным видом.
Был четверг - день свиданий. Толяша, помыв полы в столовой, поторчал у окна с закрашенными нижними стёклами, в щелку поглядел на белую дорогу, заснеженный забор, дальнее круглое строение, похожее на водонапорную башню. Потом вернулся в свою палату. Коновалов с забинтованной шеей, сидя по-турецки на койке, что-то сосредоточенно писал половинкой карандаша в школьной тетрадке.
- Письмо? - спросил просто так Толяша.
Коновалов оторвался от тетрадки, поглядев на потолок, таинственно сообщил:
- Дневник.
- По назначению врача или сам?
- Сам. Я здесь всю правду пишу.
- А если найдут?
- Кто?
Теперь Толяша, наморщив лоб, уставился в потолок, потеребил кисточку усиков.
- Жена, скажем.
- Ну и что?
- А то. Если прочтёт, к примеру, что у тебя шуры-муры с её подругой?
Коновалов будто рассердился на такой пример и даже отвернулся, прикрыл страничку ладонью.
- Ну и пусть прочтёт.
- Нельзя, - убеждённо пояснил Толяша. - Всю правду писать нехорошо...
- Пыркин, на свиданку! - раздался крик.
Толяша не поверил, решил - ослышался. Лишь когда позвали повторно, вскочил с койки, потрусил по длинному коридору.
В узком закутке для свидания, где уже сидели две старушки с сумками, стоял сын Виктор.
- Витюша, - прошептал Анатолий Иванович...
Обнялись, поцеловались. От сына пахло свежим морозным воздухом зимы, чуть-чуть перегаром. Присели к столу, отец расспрашивал неважное, пустяковое: как живёшь? холодно ли на улице? на электричке ехал или на автобусе? Витя жил хорошо, на улице морозец, доехал на электричке...
В чистенькой нарядной пижамке отец показался сыну ниже ростом, какой-то щупленький.
- Ты, батя, в этом наряде как пацан.
- Приодели. Спервости в таком сереньком ходил, - он кивнул на больного в сером халате. Больной, под скорбным взглядом старушки-матери, пил молоко с овсяным печеньем.
- Голоса-то не кликают?
- Редко. Мамкин голос.... А ты, сынок, на работку устроился?
- Оформился. Грузчиком в лесном порту, - соврал сын. Он нигде не работал третий месяц.
- Вот и хорошо. Без дела разве жизнь.
- Как здесь, батя, харча хватает?
- Хватает. Мало, так добавки добавят. С куревом хужей.
- Я привёз малость. Держи, - Виктор достал пачку "Беломора", кулёк с карамелью, пачку вафель. Отец, коротко оглянувшись на дежурную сестру, делавшую вид, что ничего не замечает, сунул всё под рубаху. Шепнул:
- У нас вообще-то положено передачку сдавать. Потом её в своё время выдают.
- Ништяк. Не велика передачка, - сказал сын.
Передачка и вправду была слишком невелика. Они помолчали. Отец решил, что Витюша ещё не получил ни аванса, ни получки, наверное, наскрёб из последних. Он даже засомневался - не открыться ли, что в шкафу, в выходном пиджачке, припрятано пятьдесят рублей. Анатолий Иванович получал небольшую пенсию по третьей группе инвалидности и ещё прирабатывал сторожем в магазине.
Сын соображал - не сознаться ли, что нашёл эти деньги. Найдены они были три дня назад, когда, поднявшись поздно утром с тяжелой головой, Виктор принялся шарить в шкафу по карманам, надеясь отыскать хотя бы двугривенный на пиво. И вдруг вытащил из отцовского выходного пиджака пять червонцев. Совесть давно его мучила, что ни разу не навестил больного отца и, найдя деньги, решил купить продуктов и ехать. Но едва выбрался из дома, встретил знакомого. Завернули в магазин...
Деньги прокутил с дружками и подружками в два дня, и когда на третий Виктор всё же сел на электричку - в кармане бренчало два рубля с мелочью.
В привокзальном ларьке он купил триста граммов карамели, пачку папирос и вафли. Осталось на кружку пива и обратную дорогу...
- Ты, батя, оставил бы мне доверенность на пенсию, почаще бы приезжал.
- Не выйдет, сынок. Ввиду болезни не действительна, говорят, доверенность. Да скоро, может, выпишут.
- Не торопись. Пусть лекари подлечат как надо.
Они ещё чуть потолковали: о тетке Шуре, о дяде Коле, об ожидаемом капитальном ремонте дома.
Толяша, воротясь со свидания, первым делом всласть покурил в туалете. Потом, заложив руки за спину, ходил по коридору. Заметил "философа" Нафикова.
- Ко мне сынок приехал! - радостно сообщил.
Самсон Нафиков не расслышал, погружённый в высокие материи.
- Ко мне сынок приехал! - повторил Толяша, семеня сзади.
- Не запрограммирована ли всякая цивилизация на самоуничтожение - вот в чём вопрос! - воскликнул Самсон и обратил внимание на Толяшу. - Сынок, говорите? Это отлично, коллега, отлично! Курить привёз?
- Как же. Самых дорогих заграничных сигарет. Я только их раздал. Сам-то сколько стрелял. Вот, берите пожалуйста, - Толяша протянул "Беломор". Спросил: - Вы Кайрата не видели?
- При чём тут какой-то Кайрат! - Самсон Нафиков двумя ногтями изящно выудил папироску, громко продул, исчез в туалете.
- Дай чего-нибудь, дай, - прилип маленький ушастый Базикин. Весь вид у него был такой, что если б имелся хвостик, он бы им помахивал.
Толяша вручил ему папироску.
Больные ходили взад-вперёд в ожидании обеда. Кощеев щупал темечко, Коновалов занимался высшим пилотажем, Толстопивцев чертил на стене непостижимые формулы.
- А ко мне сынок приезжал! - приблизился к нему Толяша.
- Угости.
- Берите пожалуйста, - достал горсть карамелек, приврал, что были шоколадные конфеты, яблоки, мандарины, да всё раздал.
Толяша пошёл искать Кайрата. Поделиться, пока ещё не поздно, ему хотелось с казахом более всего. Но того нигде не было. Анатолий Иванович заглянул в умывалку. Больные, прослышавшие, что Толяшу навестил сынок, налетели, и через минуту ничего не осталось. Даже липкий кулёк из-под карамели выхватили...
Кайрата, который, оказывается, разгребал снег во дворе, Толяша увидел, когда позвали первую смену на обед. Угощать больше было нечем. За обедом он делал вид, будто есть неохота, нарочно не доел вкусную сечку с подливой, отдал кому-то котлету и компот. За ужином подарил соседу порцию булки и два пряника. После - задумчиво ходил по коридору, смотрел телевизор. Хотелось курить, но просить стыдновато в день, когда имел свидание.
И Толяша лишь перед отбоем заглянул в ванную, где уже все вымылись, кто имел обыкновение мыться перед сном. Он прильнул к холодной щели в стекле. Тёмное небо серебрилось от редкого мелкого снегопада. Над забором лучился фонарь, в его радужном венце крутился снежный рой. С небом сливался дальний чёрный лес, было тихо и казалось: там кукует кукушка. "Ку-ку, ку-ку, - звучало в голове, хотя Толяша понимал - кукушек зимой не бывает...
Пряча в рукав сигарету, вошёл новичок, вчера лишь положенный в отделение. Худой, с жёлтым лицом, в сером халате он присел на край ванной.
- По улице ходила большая крокодила, - пропел Толяша.
- А дальше? - осторожно поинтересовался новичок, пуская дым вниз между худых коленей.
- Дальше не знаю.... Оставь покурить, - Анатолий Иванович никогда не решался просить целую.
Новенький жадно сделал две затяжки, протянул чинарь. Сказал:
- Холодно здесь.
- Почему холодно. Тепло. Привыкните, ничего страшного, - ободрил Толяша.
"Помоги ему... помоги, не жди, когда попросят, помоги первый", - вдруг услышал он "голос". И стал снимать курточку пижамы, потом стянул брюки, оставшись в белом исподнем...
Тот взял, повертел в руках, приложив к поясу брюки, примерил и вышел.
Толяша сел в уголок на корточки, довольный, что верно исполнил волю "голоса", щурясь, коротко потягивая дымок, пока истлевшая малость сигареты не стала обжигать губы и рыжие от никотина кончики пальцев.