До свиданья, мама...
                С тихим клёкотом
журавли - над зеленью берёз.
Четвёртый день
               промасленные локти
над шпалами качает паровоз.

Дорожные, заученные знаки,
я еду в край,
             где можно подтвердить,
что я мастак не только на бумаге
махать кувалдой 
                и дрова рубить.

Что топором владею и лопатой,
что знаю крепко,
                что такое пот...
Охваченный невиданным закатом,
влетает поезд
              в солнечный пролёт.
На древнем небе
               загустела темень,
луна скуластая
               созрела за стеклом,
и облако,
          как врубелевский демон,
расправило лиловое крыло.

Я утром выйду,
               сяду в мшистом кресле,
из рюкзака достану варенец,
и в честь меня
               восторженную песню
талантливо отщёлкает скворец.

И ястреб проплывёт,
                   крылом разрезав
седую накипь
             облачных громад,
и прогрохочут листовым железом
всю зиму промолчавшие грома.

Не ведая
         про уголовный кодекс,
средь белого,
             средь тихого утра
меня обыщут 
            на большой дороге
бездомные, бродячие ветра.

Ищите!
     Распахну пиджак без страха -
весёлый в жизни выпал мне удел,
ведь кроме сердца да простой рубахи
я никогда богатства не имел.

Вернусь я, мама, -
                    что со мной стрясётся,
вернусь я, мама,
                  заревой порой
чуть погрубевший,
                  чуть пропахший солнцем,
лесной смолой
                и усьманской махрой.

Всё реже вспоминающий,
                       всё реже
ту, от которой
               так сходил с ума...
А в остальном
              останусь парнем прежним,
влюблённым в ветры,
                    грозы
                          и грома,
в людей,
        в цветы,
                в строку стихотворенья,
в кричащие тревожно поезда,
счастливый тем,
               что чуть ли не с рожденья
я только сердца слушался всегда.