В автобусе дальнего следования "Ленинград - Ивангород" ехало шесть человек. Справа, впереди всех сидел огромный рыхлый мужчина в кожаном реглане, с непроницаемой квадратной спиной и толстым загривком. Он сразу же задремал, едва отъехали от автовокзала.
В левой половине салона расположились три женщины: две пожилые, видимо, хорошо знавшие друг друга, так как толковали о каком-то агрономе совхозном, третья - молодая, стройная, с крашеными льняными волосами.
Ещё впереди меня сидел парень лет восемнадцати в таллинке, в клетчатой рубашке, и на руке у него было выколото сердечко, пронзенное стрелой, и подпись "Зина".
Ясное субботнее утро с голубым солнечным небом, комфортабельный свободный автобус, предстоящие через несколько часов встречи - от всего этого я, да и остальные пассажиры пребывали в добром, хорошем настроении.
Миновали город. И вот уже автобус, набирая скорость, понёсся по утреннему влажному шоссе, мимо избяных поселков, мимо зеленых полей и далей. Откинувшись в удобном, высоком кресле, я смотрел в окно, прикидывая, что если поедем столь же резво и дальше, то в Кингисепп прибудем часа через два.
--А что, здесь курят или нет? - спросил, обернувшись ко мне, парень в таллинке.
--Полагаю, что нет, - ответил я.
Все же парень, пригнувшись, тайком закурил, пуская дым в узкую щель приоткрытого окна. Но встречный ветер задувал дым обратно, и крашеная женщина обернулась.
--Молодой человек, перестаньте курить, - громко произнесла она.
Пожилые тетки тоже обернулись.
--А я и не курю, - соврал парень, пряча сигарету в опущенный кулак.
--Как это не куришь? Вон дым идет.
--Это, мать, тебе кажется.
Не столько ложь, сколько слово "мать" возмутило блондинку.
--Наглец, курит и еще врет бесстыдно...
--Нынче у молодых никакой совести, - сочувственно махнула рукой одна из пожилых теток.
--Чего им стыдитьтся. Делают, что хотят, - поддержала другая.
--Выбрось-ка, друг, сигарету в окно. И если еще закуришь - сдам на первом же пункте ГАИ, - пригрозил водитель. Ему в зеркальце все хорошо было видно.
--Слушай, брось, а то будут серьезные неприятности, - мягко посоветовал я.
--Между прочим, нигде не указано, что в автобусе курить воспрещается, - сказал парень, но сигарету выкинул.
--И дураку ясно - в автобусе курить нельзя, - пояснила одна из пожилых.
--Все больно грамотные нынче, - не удержалась другая.
--Тут грамота, бабушка, ни при чем. На сиденьях пепельницы тогда для чего? Чтобы курили люди, - не унимался парень.
--Не умрешь, если час-другой не покуришь. Женщины едут, - сказала крашеная, теперь уже не оборачиваясь.
--Женщины - не дети. Дома, небось, мужики у всех курят. А тут дыма, как хлорофоса, боитесь...
Женщины согласованно загалдели. Молчал только кожаный реглан. То ли он так крепко спал, что ничего не слышал, то ли вообще его ничего не касалось. Положив руку на большую рыжую сумку, стоящую рядом в кресле, он мерно покачивался, и покачивалась сумка, похожая на широкую непроницаемую спину хозяина.
Однако именно тогда, когда галдёж в автобусе стих и все успокоились, кожаный реглан пробудился. Он нехотя поскреб толстый загривок, с минуту вяло глядел в окно, пытаясь понять, где едет, а, поняв, зевнул, неторопливо открыл сумку и вытащил огромный арбуз.
--Во дядька прихватил бахчу, - восхитился парень в таллинке.
Дядька же, постелив на коленях газету, похлопал арбуз, вынул перочинный нож и разрезал арбуз пополам. Одну половину он опустил в сумку, от другой отрезал тяжёлый красный ломоть и принялся есть.
Ел он смачно, шумно прихлебывая, причавкивая на весь автобус, лихо выплевывая семечки в окно. Всякий знает, что арбуз трудно есть бесшумно, даже если стараешься. Но кожаный реглан не только не старался, а наоборот, словно демонстрировал, какие звуки можно извлечь из арбуза. Впрочем, навряд ли он делал это умышленно, он просто не замечал, что рядом люди.
Чавканье попутчика раздражало. Пожилые тетки бросали в его сторону негодующие взгляды, крашеная нарочито уткнулась в журнал, парень с наколкой нервно ёрзал на сиденье; я, стараясь отвлечься, глядел в окно, но, конечно, ничего не видел. Кожаный реглан продолжал хлебать арбуз, поплевывая за окно.
Покончив с половиной, он сложил газету, почитал, потом медленно, неуклюже поднялся, подошел к водителю и что - то зашептал ему на ухо. Шофер коротко махнул рукой - мол, сядь на место и потерпи. Но тот терпеть не собирался. Он снова что-то зашептал. Автобус остановился. Кожаный реглан вышел и не торопясь направился в кусты. Ждали его несколько минут, и все почему-то молчали, только парень в таллинке заметил:
--Во прихватило дядьку...
Дядька же, вернувшись, шумно сопя, сел на место и высморкался. Точнее, не высморкался, а как-то хрюкнул несколько раз в носовой платок. Потом, подумав, достал из сумки другую половину арбуза и вновь принялся чавкать, поплевывая на зеленые поля и дали...
У меня, да, наверно, и у всех остальных, появилось теперь желание взять за шиворот этого огромного дядю и вышвырнуть вон. Но, собственно, по какому праву? Арбузы есть в автобусах не запрещено, поплевывать семечками в окно тоже не возбраняется, а с животом у всякого может случиться.
И потому все продолжали молчать. Только водитель прибавил газу так, что автобус потряхивало. Потом он включил музыку. Звучала нежная мелодия норвежского танца Грига. Но кожаный реглан заглушал Грига. Он плевал и на музыку, и на все на свете...
В Ополье он поднялся, взял похудевшую сумку и сказал водителю:
--Мне здесь выходить надо. Останови-ка, товарищ...
Я много раз ездил по этой дороге и знал, что обычно долго надо уговаривать "товарища", чтобы он остановился в неположенном месте. Но тут автобус сразу затормозил. И когда кожаный реглан, тяжело сопя, вылез, все облегченно вздохнули.
--Фу ты, слава богу, - улыбнулась пожилая тетка.
--Чокнутый, что ли, - отложив журнал, произнесла крашеная.
--Может, бабоньки, покурить разрешите? - весело обратился ко всем парень.
--Потерпи. До Кингисеппа недалеко, - ответил водитель.
--Да пусть покурит, раз уж невтерпеж! - воскликнула пожилая тетка.
--Уж раз невмоготу - пусть подымит малость, - согласилась вторая.
Крашеная молчала. Водитель тоже молчал, хотя ему в зеркальце было хорошо видно, как парень пересел на самое заднее сиденье автобуса, закурил и прильнул к полуоткрытому окну.