Младший стрелок вневедомственной охраны Анатолий Мокеевич Бяков с продавщицей овощного магазина Галиной Силантьевной Кликоркиной шел в театр на оперу Петра Ильича Чайковского "Пиковая дама".
Бяков познакомился с Галиной Силантьевной неделю назад, когда брал в магазине пакет репчатого лука. Познакомился совершенно случайно. Нюхая пакет, он неопределенно заметил, что лук вроде с душком, на что появившаяся из-под картофельного желоба полная блондинка в перчатках с голыми пальцами бойко отреагировала: "Кому с душком, а кому можем и без душка!"
Бяков сменил пакет, перебросился несколькими свойственными ему остротами, и завязалось знакомство, которое быстро переросло в нечто большее, так что, идя в оперный театр, она уже называла Бякова Толиком, а он ее - Галкой.
Бяков был крепким, крупным мужчиной, подавшимся в город из деревни ввиду развода с женой, и вот уже второй месяц служил в охране. Работа его устраивала: десять дней подряд он стоял на караульном посту, а остальные двадцать - имел свободное время.
Оба они шли в оперу впервые в жизни. И тут тоже делу помог случай: у друга Бякова заболела свинкой дочка и наш стрелок великодушно взялся использовать дармовые билеты, имея план провести с Галиной Силантьевной вечер культурно.
На трамвайной остановке толпился народ. Два трамвая пришлось пропустить, чтобы не толкаться, не помять ненадёванный еще костюм. Однако время поджимало, и Бяков, нервно выбросил папиросу к урне, хотел уже втиснуть подругу и себя в третий трамвай, как вдруг увидел под ногами перстень. Он тотчас уронил в это место коробок спичек и, как бы поднимая его, ловко схватил перстень и сунул вместе с коробком в карман. В вагоне трамвая, сильно прижатый к Галине, он щупал металл и грани какого-то камешка. Хотелось, конечно, ознакомиться с находкой подробно, но Бяков стеснялся людей, да и давка не давала возможности шевельнуть рукой.
В гардеробе театра тоже ничего не вышло. Если бы они успели пораньше, можно было улизнуть в туалет и там хотя бы бегло изучить найденную вещицу. Но звенели уже звонки, и едва добрались до галерки, как стал гаснуть свет. Глядя на угасающие люстры, Бяков вертел головой. Сзади зашикали, кто-то ткнул его острым пальцем в спину, и он замер. Потом долго играла музыка, наконец, занавес тяжело пополз кверху, и в зале слегка посветлело.
Бяков сразу же сунул руку в карман, повертел там теплый перстень. "А что, если золотой! Может, и камень не простой, а какой-нибудь драгоценный!" - подумал он. Ему вспомнились знакомые и друзья, которые, судя по рассказам, находили что-нибудь ценное: зажигалки, авторучки, часы и даже бумажники с деньгами. Бяков сроду ничего подобного не находил. Правда, когда он был еще пацаном, подсмотрел, как его родной дед Ермил, ища трубку и выворачивая карманы, обронил на крыльце скомканный рубль, который тут же завалился в щель. Маленький Бяков, дождавшись, когда Ермил ушел в избу, залез под крыльцо, извлек хрустящую бумажку и сперва хотел вернуть ее деду, но потом передумал и купил в местном ларьке двести граммов лимонной карамели. Дед Ермил весь вечер искал пропавший рубль, заглядывал в пустые кастрюли, в валенки, пытал домашних, а на другой день продавщица ларька выдала маленького Бякова. Дед тогда крепко выпорол его дровяной веревкой, да так крепко, что и теперь, сидя в оперном театре и вспоминая этот случай, Бяков поморщился. "Зверь и есть зверь. За рубль такую порку учинил. Зверь точно. Тетка Фаина как-то попросила его котят утопить, так он их в мешок поклал и хватил этим мешком о стояк забора...".
Бяков поглядел вниз на притихший партер и припомнил еще, как дед Ермил, озлясь на мальчишек, воровавших в его саду табак-самосад, пальнул по одному малому крупной солью. "Конечно, если перстень золотой, - думал Бяков, - и стоит немалых денег, то непременно надо толкнуть его и купить кожаное пальто или мопед. В деревне в отпуск на мопеде - хоть куда. Можно рыбалить. Или за клюквой на Гнилое болото. Милое дело...".
Пальцы продолжали вращать и ощупывать перстень, на сцене что-то пели, и все первое действие Бяков думал - что за штуку нашел на трамвайной остановке.
В антракте, оставив Галю возле галереи знаменитых оперных актеров, он нырнул в туалет, заперся и, вытащив перстень, рассмотрел его: сверкал синий граненый камень, поблескивал жёлтый металл. Слегка близорукий Бяков, сколько ни силился, но при слабом свете пыльной лампочки не мог обнаружить пробы. "Лупу надо", - с досадой понял он.
Во втором действии оперы Бяков заметил тётку с биноклем, и тут ему пришла идея - тоже взять напрокат это оптическое средство и рассмотреть, есть или нет пробы...В следующем антракте, оставив Галину в буфете, он приобрел бинокль и, опять затворившись в туалетной кабине, долго вертел перстень перед стеклами. Перстень становился то совершенно невидимым, то невероятно маленьким. "Золото может и без пробы существовать", - нетвердо заключил он и, чтобы рассеять сомнения, подошел в фойе к низенькому седому старичку, изучающему макет сцены.
--Вы не подскажете, бывает золотая вещь без пробы?
--Какая вещь? - не понял старичок.
--Ну, к примеру, часы или дамский портсигар.
--Не знаю, не знаю. Не спец в этом деле...
"В чем же ты спец, лайка карликовая!" - пробормотал про себя Бяков и, сдав бинокль, вернулся в буфет. Галины там не оказалось. Выпив бутылку рижского пива, он решился спросить о перстне у буфетчицы, резонно полагая, что уж она-то знаток в этом плане.
--Простите, не подскажете, имеет ли вот эта штука ценность? - полюбопытствовал он, озираясь по сторонам.
Буфетчица отложила сигарету на край блюдца с мелочью, повертела перстень, примерила на безымянный палец. Потом поскоблила его острием вилки и посмотрела на Бякова, как ему показалось, презрительно.
--Трешку могу дать.
--Что вы...Я не в этом смысле. Для интереса...
Он завернул перстень в носовой платок и сильно расстроился. Долго не мог отыскать лестницу на свой сектор галерки, а пробираясь вдоль бархатного барьера задом к сидящим, наступил морскому офицеру на ботинок.
--Хам, - произнес офицер.
Бяков, не найдя что ответить, порозовел.
--Что ты, Толик, всё исчезаешь? Даже неудобно. Могут подумать, что я одна пришла в театр, - с обидой в голосе шепнула Галина Силантьевна.
--Встретил коллегу, - отговорился Бяков, посматривая, далеко ли сидит морской офицер. Гаснущий свет несколько успокоил его, он стал сосредоточенно глядеть на сцену.
Еще собираясь в оперу, он запланировал, что после спектакля есть все основания зарулить к Гале на чашку чая. Сам он жил в общежитии в одной комнате с вахтерами, стрелками и охранниками, и пригласить женщину было нельзя не только в такой поздний час, но и среди белого дня. Теперь, сосредоточенно глядя на задник декорации, перед которым что-то пели, он соображал, как обставить все покультурней. Если Галина будет ломаться, можно подарить ей перстень. Черт с ним, раз не имеет ценности.
"Три карты, три карты!" - донеслось откуда-то, и Бяков вспомнил, как однажды, едучи на скором поезде к двоюродному брату в город Бобруйск, проиграл каким-то шаромыгам тридцать два рубля. "Мошенники! Как я, лось, сразу не раскусил, что они играли напару против меня, дурака. Перемигиваются, пальцами щёлкают, неведомые имена произносят. "Василий Васильевич отбыл на пятую автобазу...", "Филипп Филипыч подсел на семерик строгача...". Лось, не мог с ходу понять, что это знаки условные. Ясное дело, "семерик" - значит, семёрка у жулика в кулаке...".
Остаток спектакля Бяков разрешал вопрос - как бы почаёвничать у Гали.
--Ну, как тебе опера? - поинтересовалась она, когда они вышли на улицу.
--Поют многовато, - солидно ответил Бяков.
--А мне понравилось. Не пойму только, за что он старуху прикончил.
--За дело, значит, - опять солидно объяснил он и, чтобы разом закрыть этот разговор, добавил: - Классика, вот и всё...
Обратно они тоже ехали трамваем. Галина Силантьевна рассказывала, как накануне к ним в бакалейный отдел залетела ворона, которую долго не могли изловить ни служащие, ни покупатели. Бяков вяло слушал, прикидывая - самому намекнуть или она догадается пригласить. "Раз в торговой точке работает, у нее наверняка что-нибудь и покрепче чая имеется", - думал он. Долго они шли по узкому, тёмному переулку, пока не остановились в мрачном тупике.
--Ну вот, я пришла, - сказала Галина Силантьевна, стуча сумочкой о колено.
--Темно у вас...Откуда такая дыра?
--Это сейчас темно. А вообще днём полно народа. И всё рядом: и магазин, и баня, и базар недалеко.
"Не то мелет. Надо самому начинать". Он вытащил носовой платок, развернул.
--Это тебе.
--Ты что, с ума сошел! Зачем такие дорогие подарки? Золотое?
--Не знаю. Вроде бы золотое. Носи, - приказал Бяков и, взяв Галину за руку, задрав зачем-то рукав, задвинул перстень на палец. - У тебя кто дома?
--Мама, сын и дочка. А чего ты хотел?
--Чайком бы побаловаться.
--Поздно, Толик. Мама ругать будет.
--Девчонка, что ли. Своя комната, говорила, есть.
--Тетка в ней гостит. Из Лихославля приехала.
--Значит, нельзя?
--В другой раз. Наши чаи еще впереди...И с заваркой и без заварки...
Эта фраза насторожила Бякова, и он быстро смотался. Будущие чаи не выходили из головы всю дорогу. "Нам такие чаепития ни к чему. От своей заварки еле удрал", - думал Бяков, поднимаясь по лестнице общежития.