Той далекой зимой нашей овчарке было шесть, а мне шестнадцать, и каждый день мы гуляли в парке, которому нет названия.
Я клал в карман кусочки сыра, мелкие дольки колбасы, печенье, чтобы поощрять собаку во время учения. Парк морозной зимой был малолюден, на высоких липах сидели вороны, и однажды я бросил им дольку колбасы. Отойдя, чтоб не мешать, оглянулся - вороны слетали вниз, какая-то самая сильная или самая смелая схватила лакомство первой.
Мы с собакой пошли дальше, и тут я заметил, что одна из ворон преследует меня. Бросил ей еще ломтик, который угодил в глубокий снег, но зоркая птица удивительно точно опустилась в нужном месте.
Она в этот день не отставала, и все мои припасы достались не овчарке, а ей. С этого дня она встречала нас еще у входа в парк, у белого пруда. Я узнавал ее, потому что всякий раз она требовательно облетала меня, чуть не задевая за шапку, садилась впереди на ветку и ждала, изредка каркая. Другие вороны каркали, будто учились произносить букву "р". Моя не училась, а передразнивала кого-то картавого.
Но как она меня узнавала? По бегущей впереди собаке? По меховой шапке? По черному пальто, валенкам, походке? Но в парке не я один гулял с собакой, не я один носил шапку, валенки и черное пальто. А моя - встречала и преследовала только меня. Неужели различала по чертам лица? Или еще по каким-то неизвестным людям признакам?
Но вот кончилась зима. В начале весны моя ворона куда-то исчезла. Вскоре и я исчез...
Прошло много лет, прошла молодость. Я работал на стройках, менял профессии, женился, имел двух детей. Я стал бородатым, седоватым и жил далеко от того далекого города детства и юности.
Но однажды зимой по делам службы я вернулся в него, пробыл несколько дней в суетных и, как мне казалось, важных заботах, а перед отъездом все же выкроил время и отправился к нашему дому.
Дом снесли. На его месте сияла чистыми стеклами высокая гостиница...Возле новой площади, в новом кафе я выпил кофе, и, когда собрался уходить, рядом встал высокий мужчина в дубленке. С трудом, но я узнал его. Так бывает, что долгие годы никогда не вспоминал о человеке, но, встретив, вдруг вспыхивает его имя. Это был Муравей - Володя Муравьев, просто мой одноклассник.
--Здравствуйте, - сказал я, вытирая салфеткой губы.
--Здравствуйте, - бросил он деловито, на всякий случай...
Я не стал признаваться. И побрел к старому парку, которому нет названия.
Возле знакомого белого пруда женщина везла на санках мальчугана. Это была Света, девочка, жившая тогда ниже нас этажом. Какая она стала большая, широкая, сутулая.
Мы поравнялись, посмотрели друг на друга. И все...
Парк не изменился. Все те же высокие липы и березы с заснеженными ветвями, лавочка на снегу, бревенчатые мостики через канавы. Мне было улыбчиво-грустно от встречи с дорогими сердцу местами, где я мечтал стать тем, чем не стал, где наивно верил тому, над чем сейчас улыбаюсь, где безответно любил ту, чей облик стерся в памяти. И все это снесено временем, как наш милый пятиэтажный дом.
Погруженный в прошлое, я свернул на тропинку и через несколько минут почувствовал, что кто-то следит за мной. Обернулся - никого.
Я пошел дальше, и вдруг рядом с моим плечом прошуршала крыльями ворона и села впереди на низкую ветку березы. "Неужели это она? Быть не может, прошло столько лет", - недоумевал я, глядя на осыпающийся с ветки снежок.
При моем приближении она слетела, дала круг над головой и, снова сев впереди, каркнула, передразнивая чью-то картавость.
--Здравствуй, - тихо воскликнул я, и горло сдавило от неожиданной радости, и я полез машинально в карман, но там лишь звякнула мелочь и ключи. "Господи, вот загадка, вот парадокс: мне не шестнадцать, а сорок, на мне не та шапка, не то пальто, у меня другое, бородатое лицо, я один без собаки - как же ты узнала меня, милая, старая ворона? Невероятно! Впрочем, почему старая? Они живут много дольше людей".
Я ощутил неловкость, что ничем не могу угостить ее, отблагодарить за память и верность. Пришла в голову мысль сбегать в булочную, ведь нельзя уйти так просто, она же помнит, что я обязательно должен подкормить ее.
Навстречу шла старушка, в сетке желтел батон.
--Послушайте, дайте мне, пожалуйста, кусок булки или продайте. Мне очень нужно, необходимо, честное слово...Прошу вас, - запросил я, у ничего не понимающей, даже испуганной старушки, перед которой стоял прилично одетый, бородатый дядя, просящий кусочек булки.
Может, я умолял неотразимо гипнотическим голосом, а может, просто попался добрый человек, но только она вытащила батон и протянула мне.
--Спасибо! - воскликнул я, ссыпав мелочь в ее карман.
Несколько кусков моя ворона съела при мне, съела неторопливо, без оглядки, а потом принялась прятать в снег, засыпая ухоронку черным носом. Так делала она и тогда - двадцать с лишним лет назад.
И когда по частям она припрятала весь батон, я попрощался и направился к выходу.
А она провожала меня до белого пруда и дальше, до железной ограды, пока я не вышел на шумную улицу и не смешался с прохожими.