Два сухих выстрела, гулом разнеслись среди деревьев. Решение вызрело, стоило взвесить все за и против. Винтовка, покоящаяся у опоры навеса прильнула к спине на ходу. Содержимое котла зашипело в остывающих головешках костра. Пробираясь зарослями на шум участившихся выстрелов, я достал из сумки перекинутой через плечо гранату. Ввинтив на бегу запал, разжал тугие усики.
В ста шагах спереди, показалась луговина, посередине маячили трое людей. Ружья беспрестанно огрызались случайным огнем. Противник незадачливых лесовиков, очевидно, затаился по левую руку от меня, в свежем буреломе.
И тут я заметил, широкой дугой стрелков обходило нечто, едва уловимое даже с моей выигрышной позиции. Хотя расклад в мою пользу, охота на охотника, да и дичь отстреливается остервенело.
Уверенность уступила настороженности, стоило мне разглядеть врага. Со звериной грацией меж деревьев передвигалась могучая фигура. Принятая мной за костюм Кили обвислая зелень, похоже, имела нерукотворную природу, пропорции тела отличались от человеческих и внушительно превосходили их. Полная беззвучность его шагов, благо стрельба затихла, вызывала лютый холодок в груди.
Проводив взглядом улетающую гранату, я залег выцеливая зеленое нечто. Взрыв опрокинул тварь, но сила взяла свое, оно с трудом поднялось. Пуля вошла точно в грудь, существо дернулось и рвануло прочь. Запас живучести твари иссяк шагов через двадцать, тело рухнуло став похожим на мшистый бугор.
Оценив размеры врага, подобравшись поближе, я обмер, фантазия подспудно вырисовывала печальные последствия столкновения с подобным монстром в ближнем бою. Ну не жалуюсь на физические данные, хватало всегда, только на фоне этой туши мне, пожалуй, и остается что, нервно курить в углу.
Повезло с гранатой, долетела до цели, пусть лес не густ. Попасть в маячащую среди деревьев фигуру, так чтоб на повал, самый меткий и то через раз сподобится.
Сзади хрустнуло. Гул крови в ушах, ноги сами собой понесли вперед. Кочка, земля перед глазами, в дело вступили руки. Ствол дерева мелькнул над головой, запястье подломилось. До боли резкий разворот на четвереньках, правая рука метнулась за пазуху. Револьвер вылетел из кобуры.
- Ах, ты ж...
Два выстрела навскидку. Зеленая тварь, перемахнувшая поваленный ствол взревела, то ли от боли, то ли от ощущения поражения в двух шагах от победы. Третий прицельный, прямехоньки в похожую на замшелый пень голову. Следующие три вгрызлись в грудь, но эффект уже чисто терапевтический, тело обвалилось вместе с гнилым остовом дерева.
Очередной шажок к ранним сединам. Запястье левой заныло, меня начала бить крупная дрожь.
Существо под номером два оказалось компактнее, однако ж, коготки на лапах в палец длиной. Череп сочится бурой кровью, словно ржавой водой.
За перезарядкой пистолета меня и застали безрассудные стрелки, счет отстрелянных впустую патронов шел у них на десятки.
- Ну, красавец... - в голосе мужика открытая радость пополам с уважением.
Второй, молодой, годов восемнадцать от силы, беззатейно измывался над поверженным. Пнув тяжелым ботинком, пошевелив прикладом тело, он взялся испробовать шкуру твари ножом на разрез.
- Агафона с Никиткой в ночь утащила, а засветло, начальственного нашего, Тихомира прибрала. - С горечью припомнил мужик в камуфляже.
- Да бойцы, внимания вам не занимать, - изнемажденно скривился я, - глянь туда.
- Е-п-т, - раздельно проговорил старшой, уставившись на лесное нечто под номером первым, - сходу двух приголубил!
- Третий ваш, где?
Мужик замялся, напряженная мозговая деятельность читалась на лице. Решал, сказать правду, соврать или многозначительно промолчать, намекая, что я на мушке у затаившегося товарища. Но, опомнившись, перестал хмуриться, сообразив, дышит только благодаря мне.
- Гильзы собирает. - Отмахнулся он, цепко осматривая меня.
- Вторую тож отыми, - бросил мужик через плечо, - за трофей не осерчаешь?
- Да хоть на шашлык режьте. Кстати, харчей не подкинете?
Старшой ободрился, прикидывая, видно, как лучше со мной по счету сойтись.
- Отчего ж, токмо вернее обождать, покуда места эти минуем.
- Хозяин барин, правда, я на север иду.
- Тебе один шиш через наши земли крюк выйдет, тут болота к северу, безлюдье, опаснее оных мест.
- Слушай, у тебя нож и так обпачкан, выреж пули. - Младшой, почти оттяпав вторую башку, суетливо переключился исполнять мою просьбу.
- Ночью уж будем на хуторе, - вознамерился порадовать меня Стоян, - оттуда до села пара верст.
- А чего вы тут забыли, мужики? - спросил я критично.
Старшой глянул опасливо, природная осторожность, впитываемая детьми этого мира с молоком матери, дает знать.
- Семьи с дальних выселок, так и не сыскали.
- Тварей этих гоняли, что ли?
- Этих, не этих, - мужик сплюнул под ноги, - кто разберет.
Третий лесовик, молодой еще, с куцей бородой, недоверчиво приблизился.
- Эт вот, Николка, - указал Стоян на прибывшего, - меня ж с Сашкой малым ты уж уразумел, а тебя как кличут?
- Каленым.
Глава 1.
К ночи, за нами увязалась пара волков, показавшихся в свете, выплывшей меж дымной облачной хмарью луны. Дорога наша, вероятно пересекла их охотничьи угодья, и теперь звери выслеживали людей, пахнувших кровью, поганой, но все же кровью.
Согласившись с попутчиками, обойти хутор стороной, чтоб волков не приваживать, мы повернули в сторону села.
Две версты по размытой грунтовке давались с трудом, мужики бранились, я подтрунивал над ними, они снова переходили на забористый мат, ледок недоверия треснул.
- Как вы здесь обжились, хрен поймешь!
- Доброго мало, что правда, то правда, да токмо жить вольней. - Уверенно отозвался Стоян, это вольней, для него было, кажется, выше любых невзгод.
- И много у вас людей гибнет, вот так? - прервавшись на минуту, продолжил я.
Старшой лесовик старательно отмалчивался и тут в разговор вступил Николка:
- Лет пять как, не меньше троих за год в могилу уносит...
- Лет пять, - пренебрежительно повторил Стоян, - семь лет уж, а до того тишь да гладь, я еще мал был, один человек в лесу сгинет, так горе, тут же три нынче, двое по зиме, все и пожить-то толком не успели, Тихомир разве что.
Долгое молчание выдавало тяжесть на душе моих спутников, один лишь младшой остался равнодушен, он постоянно разглядывал меня с осторожным любопытством. Видно в голове парня осели иные ценности.
- Чем живете, пшеницу сеете?
- И пшеницу, и лен, а кто и пчел разводит, мельница стоит, лесопилка, есь нам чем торг привлечь.
Вдали показались слабые огоньки, попутчики прибавили шагу. Метров за двести раздался отрывистый лай впереди, минуту спустя все село наполнилось нестройным собачьим гамом.
За воротами встречали пятеро с ружьями, в камуфляже. Младшой с Николкой принялись демонстрировать трофеи охающим и ахающим очевидцам, а Стоян повел меня к старосте.
- Мужик он, что надо, - по пути заверил провожатый, - по уму судит, по совести, за то и избран.
Староста, как ни странно ожидал нас. За широким столом сидел пожилой, но не растерявший крепости человек, окладистая борода, темно-русые волосы с проседью и темные глаза, упорно глядящие из под густых бровей. На лавке, возле печи, примостился худой, с обветренным лицом, парень, верно родственник или сын.
Обстановка сугубо спартанская, пара ружей на стене, иконы в углу, живой свет масляной лампы. Мы помялись у входа, мужик сухо начал:
- Здрав будь Стоян, что за гостя привел?
Мой спутник подошел к лавке и сел, говорить он стал чуть погодя.
- Здорово, Всеволод Радимыч, нынче худо дело обернулось, Тихомир, Агафон, да Никитка головы сложили, царство им небесное, и нам бы там лежать если б не сей стрелок, - переведя взгляд на меня, он закончил, - Каленым назвался, верное имя.
- Как мыслишь Стоян, управишься с десятком, иль другова кого искать? - круто сменил тему мужик.
- Управлюсь, Всеволод Радимыч, токмо от десятка семеро нас осталось.
Староста пригладил бороду, обдумывая что-то. Его сподручный вступил в разговор:
- Дядька Стоян, по утру воспитанник твой непутевый объявился, примешь к себе, али побрезгуешь?
Вопрос застал моего спутника врасплох, он долго молчал, собираясь с мыслями.
- Не рады ему люди, - заговорил парень с нажимом, - кроме тебя вступиться некому.
- Приму, - насупившись, проговорил новоиспеченный десятник, - мал был, по недомыслию на лихое дело подался.
- Добро, - прогудел староста, - так и порешим.
- А что же с гостем, разреши, пусть у нас ночует. - Испросил одобрения родственник старосты.
- Пущай, - согласился Всеволод Радимыч, - в баню его сведи, чай добрым паром давно не дышал, да на дорогу ему собери, а уж Анюта о столе похлопочет.
Банька оказалась горяча до крайности, задерживаться в ней я поостерегся, чтоб совсем не разомлеть. Меня как никак ждала постель, а это почти экзотика для привыкшего спать в сырой одеже на лесной подстилке. В общем, выползя на свежий холодок, я чувствовал себя осчастливленным.
Сигарета исторгла горьковатый дурман, ударив в голову почище всякого хмеля, приятная дрожь разнеслась по телу. Я так и застыл в штанах и футболке, поглощая озноб от стылого ветра.
Во двор заявились четверо мужиков, волоча парня с разбитым в кровь лицом. Один поспешил в дом, оставшиеся, принялись методично измываться над битым. Хлесткие затрещины посыпались одна за другой, сдабриваемые крепкой матерщиной.
Наконец, оказавшийся на размытой земле парень, путаясь в мешковатой куртке, выхватил, блеснувшую в свете фонаря, стальную полосу ножа.
На крыльце показались двое, родственник старосты и залетный мужик, разъясняющий на ходу суть дела:
- ...Ладно б обматерил, Алексей Всеволодович, так он на Ефрема с кулаками, тут и мы осерчали, щенок ведь, да вор, выпороть его сбираемся... - докладчик осекся, инцидент на глазах перерастал из показательной порки, в разряд смертельно опасной стычки.
- Ты эту дурь брось, - прогремел детина с наливающейся синевой вокруг переносицы, - мы ж тя, прям тут порешим!
- Не подходи тварь! - хриплым голосом отозвался избитый.
Сын старосты озадаченно уставился на молодого парня, припертого к стенке тремя жлобами, но, видно, проступки его были у всех на слуху и заступиться, значило уронить планку людского доверия.
- Серега тащи топор. - Обратился Ефрем к товарищу, наматывая на левую руку, скинутую с плеча, плащ-палатку.
Запахло близкой кровью и смертью, сердце бьет грудь словно молотом, я закрыл глаза, выпуская дымную струю, разбитое лицо мальчишки проступило в сознание.
Пересекая двор, я затянул портупею кобуры, висящей под левым плечом, и направился в сторону парня.
- Он мой! - взревел Ефрем и ударил меня в грудь.
Напряженное спокойствие терзало меня, а в таком состояние владеть собой сложно, тело только и ждет, когда же разум ослабит узду контроля, что бы начать действовать.
Медленно вынув нож, я взглянул в глаза противника, жалость к нему обожгла холодную осторожность. Он смотрел на меня иначе, чем на обидчиков, острое желание жить, страх мучительной гибели, от руки постороннего, и безумный интерес смешались во взгляде, болезненно уколов уходящего во мне человека.
Ложный выпад парень принял за чистую монету и попытался отвести удар, потеряв свою вооруженную руку. Моим оружием была левая, свободная, впившаяся в руку противника мертвой хваткой. Я отбросил свой нож и ударил правой, а после завернул приглушенного мальчишку разворотом корпуса на землю. Колено с лету обрушилось на запястье вооруженной руки, нож выпал, парень был обезврежен.
Подхватив свой и чужой ножи, я медленно подошел к Ефрему, безуспешно успокаивая себя:
- Ты, вроде, меня ударил. - Кулак влетел в солнечное сплетение, мужик хэкнул отшатнувшись.
Во дворе показался охочий до разборок Серега, с топором наперевес, следом вбежал Стоян с Николкой.
- Может, со мной рискнете? - злобно отчеканил я.
- Брось Каленый, - зашел меж нами Алексей, интереса в подобном бое, он не имел никакого, - пойдем, потолкуем за чаркой.
Мужики безмолвствовали, ошалело глядя на меня, теперь уж и с них сошел боевой пыл.
- Дядь Стоян, отведи мальца в поруб, завтра Всеволод Радимыч рассудит, как поступить. - Попросил десятника сын старосты.
Стоян кинулся к парню, и на пару с Николкой, они потащили его за ворота.
- Чего встали! - прикрикнул Алексей, бранно разъяснив дорогу осоленевшим мужикам.
Во дворе стояли два дома, большой принадлежал старосте, а тот, что поменьше занял его сын, там та мы и устроились трапезничать. Жену свою Алексей Всеволодович отослал почивать, так что за столом присутствовали лишь мы двое. Навернув сытных щец со сметаной и хлебом, я оприходовал деревянную чарку слабенькой медовухи.
- Чем парень так провинился? - по прошествии времени мне стало жаль своей дурной удали, с одной стороны спас мальчишку, а с другой, считай собственными руками в яму бросил.
- Год назад сбежал он, - начал хозяин, - сирота, Стоян его к себе взял по малолетству, хороший был пацан.
В начале прошлой осени гостил у нас отряд, шли на север, к Дубравому, все такие ж как ты, звери. Наслушался он историй о хорошей жизни, этим бы все и кончилось, да была средь них девка, тоже пришлая, видать понравилась ему, что скажешь, сельский пацан, ей до него дела никакого, так и ушли они чрез пять дней.
Прошла неделя, парень ночью спер ружье у дядьки, кой чего из съестного, деньгами разжился, ну и ушел.
- А вернулся зачем?
- Да кому он, где нужен, - уверенно пояснил Алексей, - хотя и вернул все что вынес, даже автоматом разжился, но у нас таких не любят, Стоян и так не богато жил, да тут еще воспитанник удружил, раз своего бросил, так и в другой предаст.
- Что ж ему такого рассказали, что он дом оставил?
- Кто вас знает, - собравшись высказаться, неожиданно осекся собеседник, - не в обиду будет сказано, странные люди, все по иному, безбожные, себялюбивые, жестокие, да и пусты будто, слов много, а смысла нет, молодые-то здешние истин не ищут, за внешним идут, вот и приходят к такому концу.
- Слушаю тебя и волосы дыбом, все люди такие, и пришлые и здешние. - Нашелся я.
- Какого люда не повидал, но пришлых сразу чувствую, есть в них сильное отличие.
На сей оптимистичной ноте, мы закончили ужин и я, раздевшись, только лишь коснулся постели, как тут же ушел в глубокое, мирное забытье.
Грезилось нечто маняще-сладостное, полное тишины и покоя, время текло медленно, давая вдоволь насытиться сном.
Разбудил меня приглушенный разговор, дверь моей коморки осталась приоткрыта и из дома доносились слова хозяина и хозяйки:
- Поостерегись, Лешенька, хоть людских пересуд, коль отцово слово тебе не указ.
- Довольно стереглись, - твердо ответил сын старосты, - ночью промолчал, так чуть до смертоубийства не довели.
- Кто знает, что он за человек, статься может Кирюшка посидит да одумается. - В голосе хозяйки звучало искреннее участие.
- Теперь уж ему все чужие, безвозвратно.
Я поднялся, шумно переставил сапоги, давая знать о пробуждении. За дверью показался хозяин, с удивлением глядящий на пистолетную рукоять, торчащую у меня на боку.
- Как спалось?
- Мирно. - Чистосердечно признался я.
- Что делать будешь, в дорогу собираешься иль погостишь? - осведомился Алексей.
- Думаю, двигать надо, мне еще суток пять ходу. - Ответил я, зашнуровывая обувь.
- Задержись до вечера, на выселках машины стоят, нынче уедут, может статься, по пути вам.
- Это дело, - протянул я довольно, - а с парнем что порешили?
Хозяин сохранил в ответ на вопрос мрачное безмолвие. Плохо, значит, мальца ждут самые безрадостные перспективы.
- Идем, пообедать самое время.
Почав щами, я планомерно перешел на запеченные в горшке грибы и закончил оладьями с крепким чаем.
- Давно не ел по человечески. - Сделала вывод хозяйка, наблюдая за моей скоростью поглощения пищи.
- Да, - кивнул я согласно, - четыре недели один тащусь.
- Откуда, иль секрет? - вступил в разговор Алексей Всеволодович.
- Из Златореченска.
- Ты, стало быть, тамошний?
- Нет, из-за восточного рубежа иду.
- И долго?
- Пятый месяц.
- А за рубежом что творил, воевал?
- Я не воин, скорее охотник.
- На кого ходишь, чай на людей? - подозрительно осведомился хозяин, взгляд блеснул серьезностью стали.