Каждый изгиб дороги заставлял Ольгу внутренне сжиматься. Слишком уж плавно двигался автомобиль. Когда водитель давил на газ, девушке начинало казаться, что асфальт покрыт тонким слоем масла. И вот, если впереди возникнет крутой поворот, колёса соскользнут и машина улетит в кювет, отчаянно кувыркаясь, разбивая черепа всех, кто внутри, осыпая тела осколками стёкол.
Ольга сидела в переднем пассажирском кресле. Большую часть пути она провела с повязкой на глазах. Потом водитель сказал Ольге, что она может развязать свёрнутую вчетверо тёмно-зелёную бандану. Девушка медленно ощупала пальцами узел на затылке, в попытках развязать его ногти впивались в складки ткани и отзывались неприятными, почти болезненными ощущениями. Ольга напряглась, почувствовав, как внутри оживает злость. Эмоция подарила крохотный прилив сил, позволивший избавиться от повязки.
Девушка вновь могла видеть, но любопытства не проявила. Мельком бросив взгляд на кожаный салон и лицо водителя, Ольга погрузилась в полудрёму. Вёз её тот же мужик, что приносил ей еду во время заключения в санатории.
Ольга сама для себя назвала то место именно санаторием. Это был белый трёхэтажный дом с колоннами, расположенный на берегу Чёрного моря. Там Ольге отводился номер, в нём две комнаты и ванная. Была и мебель: стол из массива дуба, кожаный диван, дубовая кровать, шкафы. У Ольги выдалось достаточно времени, чтобы удостоверится, что это не фанера, обклеенная шпоном.
В номере не было ни телевизора, ни Интернета. Рядом с окном стоял книжный шкаф, дверцы которого украшала резьба, изображавшая множество летящих ласточек. Между крыльями птиц, везде, где мастер полностью изъял резцом дерево, были вставлены стёкла синего цвета, повторявшие форму вырезов. Какие в этом шкафу хранятся книги, Ольга узнала не сразу. Свой первый день в санатории она провела с мешком на голове.
Несколько мучительных часов Ольга сидела, примотанная скотчем к стулу. В сознании - отрывистые воспоминания о вчерашнем дне. Хотя вчерашнем ли? В мыслях не нашлось ни единой зацепки, способной указать на причину, по которой с девушкой происходило то, что происходило.
Ольга громко всхлипывала, надеясь, что неизвестные, которые, может быть, за ней следят, не смогут бесконечно долго оставаться бесстрастными. Больше всего девушка боялась оказаться запертой в каком-нибудь заброшенном доме наедине с веб-камерой, которая день за днём будет следить за тем, как Ольга умрёт от жажды или голода. Из её глаз лились настоящие, непритворные слёзы. Она произносила множество слов, прося пощады, но слышала в ответ лишь собственное дыхание, пойманное плотным мешком. Двигать стул было страшно. Неизвестно, что вокруг. Вдруг там битое стекло или обрезки колючей проволоки для пущей забавы извращенцев?
Ольга просила отпустить её, она - никто. Всего-то готовится пойти в одиннадцатый класс. Родители - работают на государственной ферме. С них нечего взять. Слыша в ответ тишину, девушка срывалась в рыдания. Что если цель здесь проста - завладеть её нежными, юными органами? Прямо сейчас неизвестные могут готовить старые стальные скальпели, медленно сводить и разводить причудливые щипцы, которыми выхватят из трепещущего тела ценные сгустки плоти.
Когда защёлкали замки, Ольга смолкла. Девушка едва дышала, ловя каждый шорох. Кто-то близко подошёл к ней. Мешок на голове наполнял звуки бархатом, шаги неизвестного казались поступью лап огромного кота. Губы Ольги задрожали.
Неизвестный прошёлся по комнате, с глухим стуком поставил что-то на стол.
- Если будете резать, убейте... Сначала... - Ольга хотела выговорить эту фразу бесстрастно, но духу ей хватило только на три слова, остальные застряли в горле и их пришлось оттуда выталкивать, несмотря на страх.
Послышался досадливый вздох и вскоре неизвестный снял с её головы мешок. Ольга долго щурилась - всю комнату заполнил оранжевый свет закатного солнца. Незнакомцем оказался мужчина, которому Ольга на вид дала бы лет сорок. Нос картошкой, короткая нежёсткая русая борода, отвислые, будто слегка влажные усы, растерянные голубые глаза. Ольга всматривалась в них чуть дольше, чем в остальные черты лица, опасаясь увидеть там мерзкий блеск, огоньки предвкушения плотского пира. Но нет, в комнате стоял обыкновенный мужик, которого так и хотелось записать в деревенские жители. Области эдак из Владимирской.
Мужик после слов Ольги пребывал в некоторой растерянности. Но дело своё он знал.
- Если я освобожу тебя, ты не начнёшь бедокурить? - Спросил он, чётко выговаривая слова на удивление ясным голосом, будто бы принадлежавшим другому человеку.
Ольга перевела дыхание и слегка кивнула. Мужик достал из кармана складной нож и вспорол скотч одним аккуратным движением.
- Сейчас потерпи, я постараюсь отодрать очень осторожно, - сказал он.
Ольга кивнула ещё раз. Мужик отклеивал скотч от её рук настолько медленно насколько мог, но девушка всё равно чувствовала жжение. Клей не хотел так просто отпускать волоски на её руках. Когда Ольга освободилась, мужик скатал скотч в бесформенный шар и швырнул его поближе к двери. Он был одет в простые синие джинсы и голубую майку. Его одежда чем-то походила на униформу уборщика из западных фильмов. Не хватало лишь кепки.
Но этот мужик был кем угодно, только не уборщиком. Бойцом спецназа - быть может. Он не пытался продемонстрировать свою агрессию или силу, тем не менее, что-то в его облике моментально проявляло себя, заявляя: 'Эй, осторожнее, этот мужик не так прост, как может показаться'.
Он постелил на дубовый стол скатерть, переставил с подноса три тарелки.
- Ужин, - сказал мужик, повернувшись к Ольге спиной.
Та всё ещё щурилась, потирая ладонями локти. Она не знала, как реагировать. Но комната, окружившая её, не располагала к страху. Ольга молча ждала.
Мужик пригласил её к столу, сам взял один из стульев и уселся посреди комнаты. Он больше не выглядел растерянным. Ольга увидела картофельное пюре, куриное филе, капустный салат и небольшой шоколадный кекс на белом блюдце. В недоверии она ткнула пюре вилкой. Ей ужасно хотелось есть. Сознание же твердило что-то о ядах и других химических веществах, которые могли содержаться в кушанье. О, вещества, способные мгновенно превратить её в разнузданнейшую из всех шлюх, вещества, лишающие тело подвижности, при этом усиливающие физические ощущения в бесчисленное количество раз... Говорило наделённое фантазией сознание, пока Ольга нетерпеливо отправляла пюре в рот. Как давно она не ела? Не обращая внимания на нож, девушка откусывала от куриного филе, целиком наколов его на вилку.
- Чаю? - Спросил мужик, сидевший до этого молча.
Замешкавшись на секунду, Ольга одобрительно кивнула.
Мужик вышел, заперев за собой все замки. С минуту девушка продолжала есть свой ужин, затем вилка выпала из её руки. Ольга вскочила со стула, подбежала к окну. За стёклами - море, закат, колонны как у здравниц, построенных в пятидесятые. Она попробовала открыть окно. Получилось. Выглянула - третий этаж, а потолки здесь ой какие высокие.
Ольга осматривала занавеску, когда дверь вновь открылась. Мужик вошёл, принеся с собой фарфоровый заварной чайник и одну единственную чашку.
- Закрой окно, - сказал он спокойно.
Ольга побледнела. Сейчас её должны избить. Сердце забилось быстрее, мозг решал, прыгать вниз или нет.
- Закрой окно, - тембр голоса мужика изменился, в нём появились мягкие, упрашивающие нотки. Ольга как-то машинально, исподволь, притворила окно, закрыла задвижку.
- Послушай меня, - продолжил мужик, - я не причиню тебе вреда. Более того, ты здесь для своей же безопасности.
Ольга жалобно посмотрела ему в глаза.
- Меня зовут Фрол, извини, что сразу не представился.
- Отпустите меня! Зачем вы привязали меня к стулу? - Спросила Ольга, отходя от окна.
- Опасения, - сказал мужик, ставя чайник на стол.
Ольга не понимала. Чего здесь бояться? Худенькой семнадцатилетней девчонки?
- Но теперь всё уже улажено?
Фрол опустил глаза.
- Нет, ничего ещё не улажено. Боюсь, тебе придётся смириться с тем, что будет дальше.
- То есть? Что будет дальше? - Голос Ольги задрожал.
- Какое-то время тебе придётся пожить здесь.
На столе стоял недоеденный ужин. В чайнике остывал чай. Ольга молчала, выбирая вопрос. Она боялась вывести этого здоровенного мужика из себя.
- Зачем я здесь? - Спросила она.
- Тут до тебя не доберутся.
- Кто? Кому я нужна-то?
Фрол приподнял брови, будто бы собираясь сказать что-то воодушевляющее, но, не меняя тона голоса, лишь произнёс:
- Пока оставим эту тему. Будешь доедать ужин?
Ольга вернулась за стол. Чувство голода притупилось, но девушка не знала, когда ей в следующий раз принесут поесть. Она прикончила остывающее пюре, куриное филе, капусту, затем поставила перед собой кекс. Фрол налил в чашку чай.
Ольга мрачно смотрела в окно, держа чашку. Солнце превратилось в кровавый диск, бросавший на сиреневые обои красные лучи, будто бы в отчаянии, будто бы в последний раз стараясь окрасить мир в яркие цвета. В голове девушки роились вопросы, остававшиеся немыми.
Когда солнце скрылось за кромкой моря, а в чайнике закончился чай, Ольга сделала ещё одно открытие: в её номере не было ни люстры, ни светильников. Пока девушка в недоумении шарила взглядом по стенам, пытаясь найти хоть одну розетку, Фрол достал из шкафа несколько белых свечей и четыре подсвечника.
- Почему? - полушёпотом вымолвила Ольга.
- Сети опасны, - ответил Фрол глубоким низким голосом.
Он медленно поставил свечи, зажёг их одну за другой. Ольга смотрела, как на фитилях растут огоньки. За окном наступила южная ночь. Из темноты доносились сверчки. Луна сегодня не появится. Ольга почувствовала, как внутри просыпается страх. Слишком странным был этот мужик, который молча простоял около двери, пока она расправлялась с ужином. А сейчас он зажёг свечи спичкой, которую погасил одним резким движением и убрал в крохотный металлический коробок, затем поставив его на стол рядом с подсвечником. Что значат его слова 'сети опасны'? Уже ночь, а она всё ещё здесь, чёрт знает в скольких километрах от дома.
- Ты, наверное, очень устала, перенервничала? - поинтересовался Фрол.
Ольга сидела на стуле и не двигалась, борясь с желанием подтянуть к себе ноги и обхватить их руками.
- Я вернусь утром. Кровать в другой комнате.
Ольга ничего ему не ответила, она продолжала сидеть на стуле, будто бы оцепенев.
- Оставайся внутри. Что бы ни случилось, не покидай номера, - сказал Фрол на прощание и действительно вышел, не забыв про замки на двери.
Свечи медленно уменьшались. Какие-то необычные. Не парафиновые и не восковые. Долго горят. Ольга смотрела на них, размышляя, что будет, если она подожжёт занавески. Прибежит ли Фрол по тревоге или объявится лишь с утра, чтобы найти её обугленный труп? Оставшись одна, девушка подобрала к себе ноги и положила лоб на колени. К горлу снова подкатывали слёзы. Теперь отец точно накажет. Будет до посинения орать, пытаясь выбить из неё ответ на вопрос: 'Где ты была всю ночь?!'. А старшая сестра будет ещё пару месяцев отпускать в её адрес колкости, касающиеся подростковой беременности. Ну и пусть! Пусть хоть изрубят лозинами, пусть на цепи сволокут к хирургу на осмотр или в церковь под венец, но только бы оказаться дома. А не здесь, в этом проклятом номере с этим Фролом, который как непреодолимая сила будто бы даже сейчас присутствовал за её спиной. Молча следил, чтобы пленница не выскочила в окно.
Голова Ольги заполнилась тупой непроходящей болью, нервные всхлипы сотрясали её грудь. Но она продолжала будоражить чувства обиды и досады, надеясь, что её отчаяние каким-то образом изменит реальность и вернёт всё на свои места. Была тут и другая причина. Кроме страха внутри Ольги просыпалось пряное любопытство. Впервые в жизни она оказалась так далеко от дома совершенно одна. На прощание Фрол сказал: 'для твоей же безопасности'. Такие слова не принадлежали миру Ольги, они обычно прятались на страницах книг или лились из монодинамика старого китайского телевизора. Слова звучали как отголосок какой-то другой жизни. В той другой жизни по утрам не орали голодные свиньи, тебе не приходилось топать по ледяным деревянным полам к умывальнику с холодной водой. До школы не нужно добираться заснеженной степной дорогой, борясь с ветром, который хлестал по лицу тысячей пощёчин. Та другая жизнь принадлежала наполненным смыслами и тайнами людям, наверняка более живым и настоящим, чем вся Ольгина реальность. И тут перед девушкой промелькнула искра заманчивого, но чуждого ей бытия. На эту искру откликнулось всё её подавленное любопытство, где-то проявилась даже неведомая прежде жажда приключений. Ольга всхлипывала и рыдала, трясясь в тихой истерике, искупая эти чувства. Какого чёрта они вообще должны возникать в такой ситуации?
К середине ночи свечи погасли. В темноте Ольга встала со стула. Усталая и несчастная, девушка побрела в другую комнату. Что-то внутри неё твердило: ты должна бояться, должна оцепенеть от страха! Но усталость и отрешённость ломали крылья этому позыву. Сознание Ольги было полно мрачной озлобленностью, своими шагами в темноте посреди места вынужденной неволи девушка будто бы заявляла миру: 'Давай же! Покажи мне, почему сети так опасны! Ну, что сейчас будет? Меня поглотят стены? Меня кто-то схватит за ногу?'. Ольга перестаралась. Образ холодной руки, выныривающей из тьмы и хватающей её за костлявую лодыжку, оказался куда убедительней различных абстракций. У девушки перехватило дыхание. Стало вдруг холодно, тело пробил озноб.
Добежав до кровати, Ольга заскочила под одеяло, покрывало не сдёрнув. Постель была ещё холодной, но от накрахмаленных простыней веяло приятной свежестью. Несколько минут Ольга не двигалась, прислушивалась к звукам. Так душно и монотонно стрекочут сверчки, что кажется, будто им самим эти звуки надоели. Кроме них других звуков нет.
Немного согревшись, Ольга стянула с себя выцветшую футболку и шорты, бывшие когда-то джинсами. Оставшись в одном нижнем белье, она без разбору швырнула одежду в темноту. Затем спряталась под одеяло с головой. Хотелось в туалет, но от мысли, что придётся вылезать из тепла и двигаться в темноте, желание, казалось, само собой ослабевало. Так, мучаясь от нерешительности, Ольга провалилась в сон. Зайти в уборную ей всё же пришлось, но уже тогда, когда сквозь матовое стекло окна пробивался утренний свет.
В ванной Ольга наклонилась к раковине, чтобы умыться. Затем она взглянула на себя в зеркало. Смотрела с минуту, скрыто наслаждаясь расслабленной дрёмой и покоем предрассветного часа. Почему-то обстоятельства, ограничившие для неё свободу выбора, подарили ей чувство отрешённого, комфортного безразличия. Ольга придирчиво оглядела кончики каштановых волос. Нет, ещё не секутся. Волосы доставали ей до плеч, а спереди падали на лоб чёлкой.
У зеркала девушка приметила импортную зубную пасту. На полке в стаканчике стояла запечатанная зубная щётка. Ольга открыла матовое окно. В комнату сразу же хлынул густой влажный воздух, от которого в первую секунду слегка сдавило горло. Вокруг санатория росли старые каштаны. Между ними шла узкая асфальтовая дорожка. Смотря вдоль неё можно было увидеть море. Цветом оно почти не отличалось от предрассветного неба, затянутого лёгкой дымкой.
Ольга закрыла окно и вернулась в постель. Заснула лёжа на спине, положив руки вдоль туловища поверх одеяла.
Фрол открыл замки ровно в десять. Увидев, что дверь в спальню распахнута, он постучал по деревянному косяку. Ольга среагировала мгновенно, натянув одеяло до самого носа.
- Вот одежда, нижнее бельё... - Сказал Фрол, раскладывая шуршащие упаковки на краю кровати.
Ольга следила за процессом молча. Ещё мгновения назад она спала, пребывая в счастливом неведении, и надеялась проснуться у себя дома июньским днём. Девушка успела прожить одну неделю своих последних школьных каникул, после чего очнулась взаперти.
- Отойду на полчаса, - сказал Фрол, - потом принесу завтрак. Ты пока переоденься.
- Прямо сюда? - Спросила Ольга в тайной надежде, что ей разрешат выйти из номера и позавтракать, например, в столовой. А там, глядишь, найдутся другие люди. Ситуация прояснится. И тут уже рукой подать до свободы. Или можно будет хотя бы понять, чего от неё, собственно, хотят.
- Да, - сказал Фрол, который уже собирался уходить, - прямо в номер.
Полчаса ушли на душ, расчёсывание и распаковку новой одежды.
Сначала Ольга обнаружила три одинаковых комплекта простого белого нижнего белья. Размер подобран идеально. Выяснив это, Ольга слегка закусила губу. Неужели Фрол успел как-то смерить её на глаз? Или пока она была без сознания, он прикасался к ней? Девушка вздохнула с досадой и решила на время эту мысль отогнать. Из одежды ей был предложен синий спортивный костюм, а так же две белые футболки и шорты цвета хаки, ещё джинсы. Ольга выбрала шорты и футболку.
Удостоверившись, что Ольга приняла душ и переоделась в новое, Фрол, вернувшийся в номер с завтраком, собрал её прежнюю одежду и упаковал в чёрный целлофановый пакет с герметичной пластиковой молнией. Ольга не придала потере особого значения. Мало ли какие здесь правила. Своей старой одеждой она не очень-то дорожила, считая её, впрочем, справедливо, обносками.
За окном стояла пасмурная, но жаркая погода. На завтрак предлагался салат из огурцов и помидоров, рис с говядиной и подливкой. Компот. На первый взгляд, типичный школьный паёк. В восьмом классе в Ольгиной школе ввели обеды. Платить за них предлагалось родителям. Один месяц учеников кормили бесплатно, надеясь таким образом подсадить на каждодневный процесс. Не вышло. Ольга навсегда запомнила слипшийся сладковатый рис и куски мяса, больше похожие на шинкованные покрышки. Но завтрак, который принёс Фрол, был изумительным. Ольга не думала, что простой отварной рис бывает столь рассыпчатым и богатым оттенками вкуса. А может быть, она просто успела проголодаться.
Когда девушка доела, Фрол убрал посуду и молча положил на стол газету.
- Первая страница, - сказал он.
Ольга откинулась на спинку стула и развернула газету, сложенную пополам. Она знала её с детства - районную газету, в которой, кроме прочего, печатают сельские некрологи. На последней полосе никуда не девшиеся после развала графики надоев и приплодов скотины, а в августе обязательные гонки урожаев между всеми фермерскими хозяйствами с фотографиями комбайнёров на поле. Где-то внутри запрятана программа кабельного телевидения. Её, правда, могло и не быть, если вдруг надо написать о заслугах главы округа.
Но не в этот раз. На первой полосе огромными чёрными буквами написано 'Чрезвычайное происшествие в станице Старомышастовская'. Ольга напряглась, справа под заголовком поместили фотографию её дома. Девушка попыталась сосредоточиться и прочесть всё от начала до конца. У неё вспотели ладони, взгляд то и дело скакал между строк - хотелось осмыслить всё написанное мгновенно, минуя процесс чтения.
На первой странице был рассказ о том, как некий пожилой человек приехал к своему приятелю на мопеде, чтобы порыбачить в плавнях, которые начинались там, где заканчивался огород приятеля. Прихватил, понятное дело, водку. Обычное себе начало, но Ольга прекрасно знала, что неназванный приятель - это дед Михай, который разводил кроликов и давал местной детворе с ними поиграть. Летом раз в несколько дней к нему являлся дед Василь из соседней станицы. Рано утром они натягивали старую простыню между двумя ивами, чтобы восходящее солнце не напекло лысые головы, садились на раскладные стульчики и тихо рыбачили, держа в руках тростниковые удочки. Чекушка стояла на земле между ними. К полудню она пустела.
Дед Василь приехал в пять утра, заглушил мотор, прислонил мопед к забору. Заорал: 'Михай!'. И в тот же момент почувствовал неладное. Слишком тихо было вокруг. Не кричали петухи, не мычали коровы, не было слышно даже воробьёв в кустах сирени, росшей у обочины.
Тогда дед Василь решил не дожидаться ответа, а просто открыл калитку, которая никогда на самом деле не запиралась. Во дворе у ворот лежал мёртвый Тузик. Ольга знала этого пса, лаявшего на всех прохожих, даже если они шли по асфальтовой дороге в десятке метров от забора. На первой полосе была сделана небольшая врезка: последующая экспертиза выявила, что у пса отсутствовали глазные яблоки, пищевод, язык, а так же из его тела неизвестные выкачали всю кровь.
Дед Василь ворвался в дом и обнаружил, что дом пуст. Кровать не заправлена, будто бы дед Михай отлучился из неё на несколько минут, его шлёпанцы у порога, штаны висят на стуле. Дед Василь кинулся к соседям настолько быстро, насколько позволяли его старые ноги. Дозваться не смог, а у них дверь на засове. Проковылял дальше по улице, к дому тракториста, у того дверь нараспашку - в проёме москитная сетка, долго звал, никакого ответа, а ведь в пять Митька всегда уже на ногах, до работы нужно покормить скотину, свиней, гусей... Из хлева ни звука. Тишина стоит мертвейшая.
Дед Василь не на шутку испугался. Даже не стал к Митьке в дом соваться, добрался до мопеда, кое-как завёл с толкача и укатил к полицейским. Нашёл их у асфальтовой дороги, те сначала всё пытались внушить ему, чтобы он валил подальше со своими тупыми россказнями. Потом, убедившись, что дед-то трезв, задумались.
Наряд в Старомышастовскую выслали только в полдень. И обнаружили, что в станице - никого. Все исчезли. И стар и млад. На окраине праздновали скромную свадьбу, стол, выставленный во двор, так и остался стоять нетронутым. Угощеньем побрезговали даже птицы, которые, казалось, облетали станицу стороной.
В четыре часа дня в Старомышастовскую прибыли фотограф и корреспондент газеты. Вторую полосу занимали фотографии. Безголовые цыплята, выложенные ровными рядами, мёртвые свиньи без ушей, лежащие в хлеву. Подпись: 'Замки были нетронуты, их вскрыли полицейские'. Коров нашли около пологого кургана в пятистах метрах от крайнего станичного дома. У животных отсутствовали глаза, веки и зубы.
Ольга посильнее сжала губы, чувствуя тошноту.
Далее корреспондент сообщал, что на коровьих тушах не было обнаружено ни одного опарыша, а это в июньскую-то влажную жару. Мухи к ним не подлетали. Продолжение было в схожем ключе: кролики, гуси, козы, индюки, все мертвы, обескровлены, из тел изъяты различные органы. Полицию обнадёживало отсутствие человеческих трупов, хотя объяснить, как люди исчезли из запертых изнутри домов, не мог никто. Начали прочёсывать район, это не принесло результатов.
Третья полоса - рассказы очевидцев. У первого материала стоит фото - перепуганный дед Василь стреляет прозрачными глазами в камеру. Специально побрился по такому поводу. Дальше Баба Лиза из соседнего села, не пожелавшая сообщать свою фамилию и отчество, на треть полосы описывала собственные переживания в ночь на пятнадцатое. В полдесятого легли спать, сразу после последних известий, но в два она и её муж были разбужены странным звуком, похожим не то на свист, не то на треск. 'Рэпит жутко так, ажно в голове всё рэпит от воного! Знаете, воно так рэпить, что хоть ухи затыкай, хоть не затыкай', - говорила она. Выбежали во двор, а уже тишь стоит. И сверчки смолкли. Да как страх нападёт-то. Такой, что забежали внутрь дома и зажгли свет, заперли двери на все замки, заперли ставни на засовы, сидели до петухов в духоте, молились, чтобы миновал их ужас.
Турист рыболов из Москвы рассказывал, как в два ночи прокатился по плавням какой-то странный стрекочущий свист, после чего клёв как отрубило, а совы полетели все прочь.
На скотоводческой ферме пришлось поутру делать ремонт, сообщает Борис Тимофеевич, завхоз. Перепуганный скот стал ломиться из загонов. Особо крупные быки сломали ворота и выбрались на свободу.
Ольга пролистала страницы. Вся газета - о Старомышастовской. Свидетели, очевидцы, фотографии, отчёты полиции. Но ничего о жителях. Они исчезли. С немым вопросом она посмотрела на Фрола.
Тот ответил:
- У полиции это дело мы переняли на следующий же день, взяли со свидетелей подписку о неразглашении под страхом обвинения в государственной измене, приступили к работе. В прессу ничего больше не просочилось, слава латентности современных журналюг, этот номер - из пробного тиража, в массовый пошёл совсем другой выпуск, - стал произносить Фрол так, будто бы докладывал на совете министров о проделанной за год работе.
- Н-нет, - перебила его Ольга, которой было наплевать на формальности.
- Мы нашли одного человека, - мрачно сказал Фрол уже совсем другим тоном, - на дне протока, под слоем ила. Весь в радиационных ожогах. Виталий Ржаненко, двадцать один год. Внутренние органы - сплошное месиво, внешних повреждений, кроме ожогов никаких.
Ольга скривилась. Витька Зуб - так звали его в станице из-за кривого зуба, выросшего прямо из десны поверх резца. В остальном обычный пацан, дрался, кидался в чужие заборы грязью из вонючих скотных луж. Пока никто не видел, лупил бычков на пастбище длинной палкой. Воровал кукурузу с поля, стараясь оставаться незамеченным, искренне веря, что до этого хотя бы кому-то есть дело. Одно лето тырил бошки с тайной конопляной плантации, потом её спалили тогдашние ещё милиционеры. Сходил в армию, вернулся, стал выгребать дерьмо из-под свиней на ферме, надеясь, что судьба, в конце концов, выведет его к должности бригадира доярок или начальника комбайнёров. Комбайны, правда, никак не вязались со свиньями, поэтому то была голубая мечта. Вот и все факты, известные жителям станицы. Вывод - обычный парень. Конечно, бабки, собиравшиеся потрепать языками на длинной лавке, знали больше. Например, как гусь ущипнул Витьку за письку в два с половиной года, после чего Витька в течение восьми месяцев отказывался говорить. Но то всё частности.
Ольга могла бы подкинуть ещё пару абзацев в резюме Зуба. Но сделала бы это лишь в случае крайней необходимости, раскрывая правду о нём, она обнажала часть своего прошлого.
Ольге было пятнадцать, её мир заполнял май. Где-то под конец мая из армии вернулся двадцатилетний Витька Зуб. Устроили ему встречу. Собрались его знакомые, друзья и товарищи со всего квартала и двух соседних. Сидели на берегу поросшего камышами канала. Кто-то притащил складной мангал и четыре ошкуренные тушки нутрий.
Ванька и Васька достали из чёрного пакета с надписью '30 кг' шесть двухлитровых баклажек пива 'Дон Южное'. Специально гоняли за ним в ларёк на мопеде и везли, намотав пакет на руль. Пиво взболталось.
Ольга сидела там же вместе со своими подругами, говорили о чём-то незначительном, забывая сказанное сразу же. Витька пытался разжечь мангал и нажимал на экран нового мобильника, купленного в каком-то городе, мимо которого проезжал дембельский поезд. Телефон мог играть музыку, причём достаточно громко, но у него быстро сел аккумулятор. Витьке пришлось убрать его в карман льняных шорт на завязках. Растерянный и лишённый внимания он смотрел, как шипит нутриевое мясо, с которого капал жир и горел, касаясь углей.
Разлили пиво по пластиковым стаканам. До армии Витька с друганами глушили бы его так, прямо из горла, но по возвращению стало как-то противно смешивать слюни в общей баклажке.
Витька попытался вернуть к себе внимание армейскими байками, но выходило у него всё как-то криво и скучно. Видали они в станице все эти подъёмы в пять утра не раз, и будто бы кому-то из собравшихся не приходилось чистить картошку или в феврале выгребать из под курей смерзшееся дерьмецо. Не лопатой понятное дело. Сначала, друг, соскреби его тяпкой. Поди расскажи им, как ужасен наряд вне очереди.
Но постепенно пиво и нутрия с углей расслабили слушателей и настроили их мозги на нужный лад. Когда солнце касалось земли, пацаны в голос ржали над тупыми духами, которые даже не смогли подтянуться ни разу и, пробегая по плацу, морщились как цыплята на морозе. Смешно всем было слушать и про качку посреди ночи, а потом Витька, внезапно скосив глаза, потухшим голосом произнёс:
- Однажды мы, ребят, переборщили.
Громко заржали, ожидая, что сейчас расскажут, как изъяли цивильные сигареты или заставили стирать хэбэшку. Витька прикрыл глаза ладонью, долго молчал. Ольга слушала отстранённо, ей тоже влили пива, ведь не тринадцатилетка уже.
- Один иголок наелся, - выпалил, наконец, Витька натужным постаревшим голосом. Эти слова точно таким же тоном он бы повторял до конца жизни в те моменты, когда очередная попойка вдруг начинала требовать катарсиса.
Страшно. Темно. Ольга огляделась. Рядом на коврике полулежала одна только Наташка, остальные девки по-тихому разошлись. Кинула взгляд на пацанов. Покрасневшие, те сидели на корточках, Витька зажал в пальцах пустой шампур. Ванька курил Winston, в его глазах отражался огонёк сигареты, который мерцал от прикосновений ветерка. Вокруг - темень, светит луна, квакают шкряки.
- Я пойду, - сказала Ольга, - поздно как, не заметила.
- Да погодь! - осипшим голосом отозвался Васька, - ты как по темени-то? Давай проводим?
- Нет, я прямо сейчас, - Ольга тут же встала и, подняв руку в прощальном жесте, зашагала прочь, ни разу не оглянувшись.
Пацаны проводили её взглядами, пиво не дало им встать. После первой партии сгоняли на мопеде за добавкой.
Ольга шла по берегу канала. Идти ей было не далеко. Пахло ночными плавнями. Это запах высушенной травы с примесью сероводорода. Шкряки надрывались так, что, казалось, они буквально лопаются сидя между корнями камышей и на песчаных отмелях. Внезапно из зарослей вспорхнула утка, Ольга приостановилась и посмотрела, как птица пролетела мимо диска луны. Тем временем за девушкой с любопытством наблюдали совы, в основном сычики. Расселись на проводах. Чёрт их знает, чего они забыли у канала. Совиная вотчина - бахча и поле, где мыши и жирные гусеницы, лениво переползающие со стеблей травы на тыквенную лозу, с тыквенной лозы на арбузную, с арбузной на дынную и дальше по бесконечному кругу. Но каждую ночь совы почему-то садились на провода и смотрели кто на канал, кто на станицу.
Вдалеке залаяла собака, за неё другая, третья. С противоположного конца станицы отозвались ещё две. Звучали они глухо и от того уютно. Вдалеке замаячил освещённый лунным светом автомобильный мост через канал. Перейти по нему, и, считай, вот он дом. Ольга пошла огородами, всё равно их граница была условностью - никаких заборов. Хозяева являлись к этим клочкам земли раз в неделю, чтоб ужаснуться урону, нанесённому колорадским жуком и засухой. Развлечение для тех, кому не хватало участков у дома.
Ольга шла мимо грядок, мысленно растворяясь в тёплом ночном воздухе. Её май подходил к концу и от того горел всё ярче. Такая ночь, как эта, непременно должна что-то означать, за ней должна скрываться какая-то великая тайна. Дурманящая, мрачная, возвышенная, яростная и одновременно умиротворяющая. Тайна с тончайшим привкусом зла. Она слишком сложна, от того и прячется в лунных полутонах. Если на эту тайну обрушится полуденный свет, то она осыплется на землю пеплом. Выхолощенная, сведённая к осознаваемому выводу, она умрёт и превратится в глупый пустой символ, который сможет накарябать на листе бумаги любой полудурок. Думая о ней, Ольга чувствовала, как по телу прокатываются странные, ускоряющие ток крови волны. И каждый вдох был сладок.
Все ощущения жёстко оборвала чужая рука, обхватившая Ольгу за талию. Одновременно огромная грубая ладонь хлопнула девушке по губам и зажала ей рот.
Ольга испустила носом испуганный выдох, неизвестный поволок её к деревьям и кустам, росшим на берегу канала. Она отчаянно заскребла ногами, один шлёпанец соскочил и остался валяться в рассыпчатой пыльной земле. Неизвестный не проронил ни слова, пока не затащил девушку в густую тень.
- Смотрю, ты за два года тут, тут ты за два года... - проговорил Витька Зуб прямо в Ольгино ухо. Девушка попыталась укусить его за пальцы, но он лишь сильнее надавил ей на рот, она даже не смогла двинуть челюстью. От пальцев Зуба пахло жиром нутрий и сигаретами, - вся за два года... Была плоска доска, а тут, - его рука настойчиво полезла под топик, - если бы Ольга могла кричать, она бы закричала, но её попытки высвободится были тщетны. Удары локтями и пятками, похоже, лишь веселили Зуба.
- Ух, сисюнчики у тебя класс, - Зуб добрался до эластичного лифчика и залез под него. Ольга крепко зажмурилась. Она была готова умереть на месте. За каналом виднелись крыши домов, кто-то ужинает, может быть пьёт чай, и даже не представляет, что твориться под густыми ивами. А завтра кто-нибудь пройдёт совсем рядом с этим местом, и ничего не будет знать.
- Да чо ты жмёшься то? А? Я чо те противный?! - Зуб зажал Ольгин сосок между двух пальцев и слегка сдавил. По щеке девушки пробежала слеза, - В пятнадцать целка? У нас на югах? Уй, да с такими-то сиськами, кого ты дуришь?
И тут Витька почувствовал у себя на пальце Ольгины слёзы. Он замер, затем быстро и нервно выдернул руку из-под топика, оттолкнул девушку от себя, как маленький мальчик, вдруг заметивший, что его любимая плюшевая игрушка заплесневела.
Ольга без сил упала на сыроватую землю. Она поджала колени, словно искала защиты. Всхлипнула и громко зарыдала.
- Ты это чо? Ну ты это! Я же это, ну мы выпили, - вдруг затараторил Витька, всё не выходя из образа маленького мальчика, у которого внезапно выпятило из шеи адамово яблоко.
- Урод, - глухо ответила ему Ольга.
Зуб потерялся. Ему хотелось опуститься к Ольге и потрясти её за плечи, уговаривая держать рот на замке. С другой стороны, можно её хорошенько избить, чтоб сука знала, что будет, если проболтается. Была и третья мысль, вселявшая в Витьку истинный ужас: а не тюкнуть ли её камнем по голове, а потом кинуть в воду и с концами. Тогда можно и не церемониться, прямо тут трахнуть, всё равно потом камнем по башке...
- УУу У! - Промычал Витька, чья голова разрывалась от ужаса и вожделения - пальцы левой руки помнят тело Ольги, - П-прости! Прости! - И тут Зуб не выдержал, развернулся и кинулся бежать, как всё тот же мальчик, вдруг попавший булыжником в окно дома милиционера, не понимающий хотел ли он на самом деле кидать этот чёртов камень. А если не хотел, то как так вышло, что милиционер в одних трусах уже выскакивает на улицу и орёт, что сейчас прострелит ему всю его рожу?
Через некоторое время Ольга стихла. Поднялась с земли, утёрла слёзы, оглядела себя. Выпачкан землёй топик, выпачканы шорты. Идти домой в таком виде - самоубийство. А не идти - жутко, каждая новая минута ужесточит наказание от родителей. Ольга подошла к деревянному помосту, с которого днём мальчишки ныряли вниз головой в канал, а ранним утром старички рыбачили, пытаясь выловить окуней. Постояла немного, посмотрела на станицу на том берегу. Ужас, гадливость и обида ещё крепко сидели внутри, но их ослабляла мысль: 'Пронесло! Уцелела!'.
Ольга, как ни старалась, не могла точно вспомнить, что именно она сделала потом. Вроде бы сразу же развернулась и пошла к дому, но почему-то ей одновременно казалось, что на самом деле она разделась догола, присела, проверила рукой, как водичка. Тёплая. Так и просит искупаться. И, не раздумывая, Ольга нырнула в пресные плавневые воды. Со злостью гребла она руками, чувствуя, как жжёт мышцы. Доплыла до середины канала, где осталась одна, наедине с луной, звёздами и кваканьем шкряков. Страха утонуть не было. Ольга ощутила, как время проходит сквозь неё. Сверху вода тёплая, а пониже холодная. Слой за слоем всё холоднее. И это было Ольге приятно. Она ныряла, плыла против течения, плыла по течению, лежала на воде, снова ныряла, плыла под водой. А потом выбралась на помост и долго не двигалась, будто бы купаясь в лунном свете. Ольге казалось, что какая-то часть её навсегда сохранила ощущение момента, не принадлежавшего ни к прошлому, ни к будущему. Потом девушка часто думала, что было бы очень обидно, если бы всё оказалось не взаправду, и ощущение момента настоящего - лишь плод ложной памяти.
Потом она вернулась домой, тут уже без подмен. Отец стоял у ворот и глядел на улицу. Он был преисполнен тёмного, возогнанного бешенства. Полночи орали, драли за волосы. Били по лицу. В основном не сильно, но одна пощёчина лишила Ольгу на несколько секунд равновесия, девушка оступилась и ударилась бедром о деревянную ручку дивана, сжала зубы. Челюсть прострелила боль, очаг чуть пониже правого уха, батяня её, видимо, всё-таки маленько выбил. Боль вышибла из глаз слёзы. А Ольга так хотела не подавать виду, что ей больно. Она принимала наказание, считая его заслуженным, нечего тут было умолять и просить прощения, сама жрала пиво, сама и потаскуха. Если бы удары могли стереть память о Витькиных пальцах, прикасающихся к её груди, девушка согласилась бы принять хоть тысячу розг, хоть две. Столько, сколько нужно.
Потом родители выдохлись, а Ольга легла на постель, и пролежала ничком, до самого утра не смыкая глаз. На следующий день был первый понедельник летних каникул. С ней никто не разговаривал, мать только стукнула тарелкой овсянки ей перед носом и даже не сказала: 'Жри!'. Было бы легче, если б сказала, пусть хоть до крайности грубо. Старшая сестра всё поглядывала в её сторону, пряча в глазах лукавый смех, но тоже не проронила ни слова, то ли в шутку, то ли всерьёз поддерживая устроенную родителями блокаду.
Ольга ходила за матерью весь день как замёрзшая собачка, не решаясь подойти слишком близко, но находясь, тем не менее, в ближайшей доступности. Девушка надеялась, что мать попросит её о помощи и это пустит первую трещину по ледяной глыбе, застывшей между ними. Не вышло. На огороде мать, резко обернувшись, крикнула, взмахивая тяпкой:
- Пошла прочь! Чо таскаешься за мной?! - И крикнула с ненавистью, вогнавшей Ольгу в озноб. На мгновение ей показалось, что перед ней - не её мать, а вырезанная из сухого дуба старуха-идол. Потом мать отвернулась и продолжила окучивать картошку, от тяпки по ветру шла серая пыль.
Ольга молча отвернулась, поплелась прочь. Где-то ходила весь день, не видя, что перед ней. Мир стал выброшенной на помойку декорацией, ощущалась неотвратимость наступления чего-то ужасного и девушка не хотела думать о ближайшем будущем, пребывая в трясине медленного ужаса.
Вечером ей дали картошку и хлеб. Ровно две минуты отец, не отрываясь, смотрел, как Ольга измельчает вилкой картофелины, чтобы те быстрее остыли. Затем он стукнул по столу рукой, так что все замерли. Мать, несущая пустую кастрюлю, обернулась, готовя для отца осуждающий взгляд, но быстро спохватилась, и этот взгляд достался Ольге.
- Жри на улице, шалава, - протянул отец голосом, застрявшим где-то между его сжатых зубов, - тошнит на тебя смотрёть.
- Но я...
- Ах ты сука! - Внезапно отец вскочил, готовясь сломать Ольге пару рёбер. Девушка, не помня себя, выскочила из дома, потеряв по пути картофелину.
В ту ночь она ужинала у кирпичного колодца, деля трапезу с медленно ползущими по траве улиткам, запивая белый хлеб своими слезами.
Ольга оставила пустую тарелку у крыльца. В дом входить не решилась. Обошла его кругом, свет уже погасили, спят значит. Ноги вывели её за калитку и понесли по станице. Долго она гуляла наедине с собой и луной. Видела разные дворы, разные дома, во многих горит свет, во многих окна пластиковые. Так Ольга подобралась к каналу. Села на берегу. Её тут же попытались облепить комары. Убила пару. Но их было слишком много. Решила идти дальше, не останавливаясь. Дошла до деревянного моста и перешла по нему. Было ей как-то спокойно и даже приятно. Здесь до неё не дотянутся. Сейчас хорошо, а что будет дальше - посмотрим. Так, будто бы ступая по невесомой вате, девушка дошла до полей, до асфальтового шоссе, видела водонапорные башни, силосные башни, дальние фермы, длинные и плоские, с огоньками, горящими даже ночью.
А потом стало светать, но страха не появилось, всё тем же размеренным шагом добралась Ольга до дома, взяла из гаража старый ватник и подстилку, залезла на чердак и там заснула, сделав себе гнёздышко. Утром она потянулась, спустилась по деревянной лестнице вниз. Во дворе - пусто. Мать, видимо, на огороде, а старшая сестра неизвестно где и неизвестно с кем. Говорите потом о двойных стандартах...
Ольга сварила себе овсяную кашу, этим и позавтракала. К матери решила не подходить. Раз не хочет она с ней разговаривать, чего и лезть. Снова отправилась бродить по окрестностям. Ей нравились плоские поля, разделённые лесополосами. Нравилось, как мальчишки ныряют в канал, одуревшие от рухнувших на их головы каникул. Козу привязали возле кургана. Ходит целый день под алычой, щиплет траву. Ольга подошла к ней, коза тут же начала обходить девушку справа, опутывая верёвкой её ноги - боится чужака, но как будто бы хочет поймать, связав.
К ужину Ольга снова вернулась домой. Подошла к столу, взяла тарелку и отправилась к кирпичному колодцу. Отец ничего не сказал, будто бы подавившись словами. Он не ожидал, что дочь поведёт себя так.
И лишь на следующий день отец окликнул её, когда та вновь подняла тарелку, собираясь уходить.
- Сядь!
Ольга спокойно села.
- Трахалась? - бесцеремонно брякнул отец, пытаясь за угловатой грубостью спрятать стыдливую боязнь. Мать и сестра замерли, напряжённо ожидая ответа, слегка привстав со стульев. Виду они старались не подавать, хотя сделать это им вовсе не удалось. Слишком явной была морщинка, вдруг пробежавшая между бровей старшей сестры. На белках глаз матери с каждой секундой появлялись новые кровяные сосуды, кончик её носа едва заметно вздрагивал.
- Нет, - вдруг ответила Ольга лёгким голосом, как бы сказав это невзначай.
Ответ сбил отца с толку. Он готовился орать, а тут ему выдали информацию таким тоном, которому просто нечего было возразить.
- Ну смотри у меня, - сказал он, помедлив. Нахмурился, словно пытаясь собрать всю свою мрачную решимость, но злость выходила из него как воздух из дырявого воздушного шарика.
Потом отец долго размышлял, не свозить ли дочь к хирургу, проверить девственница она или врёт. Смотрел на бутылку коньяка, которую он предложил бы доктору, взявшемуся за столь деликатный вопрос. Ставил коньяк на стол, ходил мимо него, убирал обратно в шкаф. Искоса поглядывал на Ольгу за семейным столом, в доме, на улице, так, чтобы она ничего не приметила. Всё не решался. Потом эмоции, управлявшие этим позывом, поистёрлись, вместо них появилась лень...
- Ты его знала? Виталия? - Спросил Фрол, заметив, что Ольга ненадолго ушла в себя.
- Конечно, мы же почти соседи...
- Ты побледнела. Как самочувствие?
Ольга перевела глаза на Фрола и долго молчала, надеясь, что тот сможет хотя бы частично уловить те чувства, которые она испытывала. Но выражение лица мужика не изменилось, он ждал ответа.
- Мне страшно, - Ольга отвела взгляд и наклонила голову. Её глаза остекленели, - Это похоже на обман. Куда они все исчезли? Газету... Газету можно изготовить и своими силами. Пиши потом что угодно, - говорила Ольга. Машинально, сама не веря своим словам.
- Месяц спустя мы нашли ещё одного человека. Тебя.
Ольга не сразу поняла, что ей хочет сказать Фрол. Тот продолжал говорить, пытаясь смотреть девушке в глаза, но та, казалось, его не слушала: - Тебя нашли дежурные оперативники при обходе. Лежала на дороге лицом вниз. Без сознания. Семьсот двадцать часов тебя не было здесь.
- Что? - Вдруг спросила Ольга.
- Спустя месяц после инцидента оперативники нашли тебя на дороге лежащую лицом вниз. В станице Старомышастовская. Около твоего дома.
- Сейчас июль? - Мозг Ольги пытался опровергнуть это заявление, но откапывал в памяти подтверждения слов Фрола. Листья каштанов - уже зрелые, мясисто-зелёные, на деревьях появились колючие плоды. Июль, без сомнений.
- Да.
Ольга подняла указательный палец, будто бы хотела прочесть по слогам висящий в воздухе невидимый текст и медленно произнесла:
- Где я была эти семьсот двадцать часов?
Фрол глубоко вздохнул:
- Мы не знаем.
В этот момент Ольга испытала приступ отчаяния. Оно нахлынуло изо всех уголков сознания и намертво сковало мысли. Всё, что девушка знала об окружающей действительности, все её планы, воспоминания, чаяния и мечты провалились в пропасть. Исчезли вместе с жителями Старомышастовской. Пропали неизвестно где.
У Ольги возник внезапный позыв закатить истерику, попытаться перевернуть стол, с криками накинутся на Фрола, осыпать его обвинениями. Метнув взгляд на мужика, сидевшего рядом, девушка осадила свою злость. Он тут не при чём, не сделал ей ничего плохого, всё время учтив и, похоже, сам не во всём до конца разобрался. Может быть, даже растерян.
- Прости, я не лучший психолог и не могу сказать, что тебе теперь делать. Потеря близких - это нелегко. Прости, - проговорил Фрол.
Потом Ольга плакала. Долго и горько. Фрол сидел рядом и молчал. Он знал, что любое неловкое слово может причинить боль.
- Я никогда, никогда их больше не увижу? - спросила Ольга.
- Не буду врать, скорее всего, нет. Единицы возвращаются. Считанные единицы.
- Но откуда? Ведь если знать, откуда, то... То можно хотя бы... Хотя бы попытаться найти пропавших.
- Я не знаю. Чёрт возьми, - Фрол стукнул кулаком по ладони, - именно поэтому те, кто вернулся, так важны!
Ольга вытерла ладонью слёзы.
- Часто это происходит? В смысле, пропадают люди?
Фрол отвернулся и посмотрел в окно, будто бы решая, стоит ли отвечать на этот вопрос.
- Пропадают. Не так массово, как на этот раз.
- Поэтому существует ваш отдел? - Ольга слегка прищурилась. - Это государственная структура?
- Пропадают люди, без следа. Появляются, - тут Фрол замешкался, подбирая слова, - объекты. Знаешь, люди исчезают каждый день. Но, представь себе, что опустела не целая станица, а, скажем, квартира. Запертая. Находится на седьмом этаже. Окна целы и тоже закрыты. Выезжаем. Внутри тишь, пусто, людей нет. Вещи лежат, будто бы ждут хозяев. Вряд ли ты можешь понять как мне всегда в эти моменты жутко. Держу руку на пистолете, а всё равно чувствую, что ничем эта железка здесь не поможет. Но идёшь и всё равно переступаешь через порог, проходишь в тёмные комнаты, осматриваешь их, а сам тихо умираешь от страха. Но не отступаешь. Нас долго отбирают. Это действительно особая работа. Не так страшно просто обнаружить в квартире пустоту, как приоткрыть дверь, - Фрол глубоко вздохнул, - и увидеть, как посреди комнаты завис объект. В Старомышастовской мы обнаружили три таких. Сразу же отправляем в спецхран. В контейнерах. Не нужно никому их видеть. Даже ветераны боевых операций, которым приходилось, бывало, резать глотки, срываются, если им взять и показать. Эти, - и снова Фрол взял паузу, - объекты. На них нельзя долго смотреть, твой взгляд, он будто бы проваливается куда-то. Ты кожей ощущаешь, что то, что ты видишь - всего лишь попытки твоего мозга как-то представить для тебя сущность объекта. Но нам его познать не дано.
- Зачем вы рассказываете мне это? - Ольга побелела от страха, положила ладони на колени, но даже так было видно, как её руки дрожат.
Фрол спохватился:
- Ты спросила, я не хотел ничего скрывать. Всё же ты здесь не пленница. Если бы было можно, тебя бы отпустили хоть сейчас.
Ольга с ужасом взглянула в окно, за которым был мир, где каждый день бесследно пропадают люди и появляются объекты. Девушка крепко сжала зубы и процедила:
- Нет уж, теперь придётся выложить всё до конца.
За два прошедших года она научилась быть твёрдой. Чтобы неотступно и смело шаг за шагом создавать для себя новую реальность, в которой нет места никаким Витькам с лишними зубами и уродливыми грязными лапами.
Фрол немного расслабился и сказал:
- Исчезновения и всё, что с этим связано не единственная наша забота. Бывают полевые выезды. Но там зачастую либо ложные вызовы, либо полная чертовщина. Пытаемся как-то классифицировать, искать объяснения. Отдел наш особый, как ты понимаешь, секретный.
Ольга нахмурилась, что-то не сходилось в рассказе Фрола.
- Получается, что все эти явления - чистая случайность и предсказать или предугадать их нельзя?
Фрол прищурился и кивнул в ответ.
- И это - не результат деятельности каких-то других спецслужб или бандитов, к примеру. Но раз так, то почему я здесь?
- Ты находишься в карантине, - ответил Фрол, внезапно будто бы лишившись эмоций.
Подтверждались худшие опасения Ольги, её самообладание пошатнулось.
- Почему карантин?
- Не думаю, что тебе стоит знать, почему мы ввели такое правило. Просто постарайся успокоиться и набраться терпения. У нас очень мало информации, но кое-что нам известно. Ты не первая из тех, кто вернулся. Тебе очень сильно повезло. Твоя кожа при тебе, как и твои кости, твои глаза, твой рассудок. И это чрезвычайно важно. Постарайся понять нас. Все здешние правила - результат применения полученной нами информации.
Он не оставлял выбора. Приказывал закончить этот разговор. Больше никаких вопросов. Ольга опустила глаза. Неужели все эти растерянность и смущение, которые демонстрировал Фрол - тоже изощрённая игра?
- Потом убьёте?
- Хотели бы убить, уже бы давно придушили. Думай головой, - сказал Фрол так, будто разговаривал с собственным приятелем. С таким же медведем-спецназовцем, - Вроде с виду не глупая, но бывают у тебя реплики. Бывают, - протянул мужик, собирая тарелки. Ольга опешила. Фрол продемонстрировал ещё один из своих образов. Профессионал, без тени растерянности и сомнений. Он быстро собрал посуду со стола, уже собираясь уходить, у двери остановился и сказал:
- Обед в полвторого, - затем закрыл дверь, держа поднос с пустыми тарелками в одной руке.
Ольга осталась одна. На столе лежала районная газета. Не хотелось на неё даже смотреть. Фрол покинул комнату слишком внезапно. Наверное, у него есть какие-то другие дела в этом здании. Девушка встала со стула, выглянула в окно. В небе по-прежнему висели тяжёлые облака, но с них не так и не сорвалось ни единой дождевой капли. Ольга обняла себя руками за плечи и едва заметно ссутулилась. Её подташнивало. Пугало слово карантин. Что может с ней случится? Почему нужно обязательно пребывать в этом номере? Что-то ждёт своего часа внутри неё? Девушка испытала сильный приступ тошноты.
Ноги как ватные. Отойдя от окна, Ольга рухнула на кожаный диван, стоявший у стены напротив книжного шкафа. По виду, этот диван был совсем ещё новым. Кожа насыщенно изумрудно-зелёного цвета, дубовые ножки, покрытые лаком цвета янтаря. Но в то мгновение Ольге было наплевать, какого цвета диван и насколько качественно он сделан. Ужас и опустошение поселились внутри неё, лишая сил и воли к любым действиям.
Так прошло несколько часов, Ольга не чувствовала, чтобы время вообще куда либо двигалось. Она будто бы застыла в одном единственном моменте, который больше не изменялся.
В номер вернулся Фрол. Он увидел, как Ольга сидит на диване, обхватив руками живот, и смотрит в пол. Не подходя ни на шаг ближе, мужик окликнул её:
- Эй, ты жива? - а сам плавным движением отодвинул правую ногу, чтобы встать в более широкую стойку, будто бы ожидая нападения.
Ольга едва заметно изменила позу и медленно повернула голову в сторону мужика, затем так же неспешно кивнула один раз.
Фрол расслабился:
- Обед, - сказал он, - полвторого.
- Я не голодна, - тихо ответила Ольга.
- Подумай минут десять.
Ольга отвернулась и снова уставилась в пол. Тогда Фрол поставил поднос на стол и подошёл к ней поближе.
- Понимаю, тебе жутко и мерзко, - сказал он, - к тому же, тут скучно до чёртиков. Но ты давай, держись. Знаешь, тут есть книги, - Фрол подошёл к шкафу с вырезанными на дверцах летящими ласточками, и открыл его, - не взглянешь? Или ты совсем не чтец? В наши времена с девчонками школьницами такое не редкость.
Последняя фраза будто бы разомкнула зацикленную цепь Ольгиных рассуждений. Девушка встрепенулась и на мгновение даже нахмурилась, готовясь возразить реплике, ставящей её на один уровень с Витькой Зубом и объектами его интересов.
Фрол обернулся как раз вовремя, чтобы уловить изменения в Ольгином настроении. Про себя он ухмыльнулся и поставил невидимую галочку в списке дел, которые ему нужно сделать сегодня, затем сказал:
- Если тебя всё же заинтересует чтение, посмотри, может, найдёшь для себя книгу по вкусу. А я отойду. Обед оставлю, решай сама.
После того, как Фрол ушёл, Ольга сидела на диване ещё несколько минут. Она больше не ощущала себя раздавленной ужасом. Пообедала. Вытерла губы салфеткой, решила помыть руки. И только затем подошла к книжному шкафу. На дверцах вырезаны ласточки. Ольга не смогла побороть желание дотронуться до них и провести пальцами по их деревянным контурам. Мастер, который изготовил этот шкаф, работал неспешно. У ласточек видны глаза, перья, клювы. Но нигде не ощущается переизбытка деталей, в конечном итоге все птицы стилизованы, чтобы подчеркнуть их движение в полёте.
Ольга открыла обе дверцы. За ними - восемь полок, уставленных книгами. Быстро пробежав глазами по корешкам, девушка потянулась за томиком Тургенева. В любом случае на выбор - только русские классики. Стоят номерные тома из собраний сочинений, подобранные, на вид, безо всякого смысла. Так, от Пушкина остался третий том, а Достоевский был представлен тремя книгами из собрания сочинений и романом 'Идиот' в более позднем издании.
Около четырёх часов после полудня пошёл ливень, Ольга сидела на диване и читала, шум дождя отвлёк её, она положила раскрытую книгу страницами вниз и подошла к окну. В это мгновение с моря нахлынул порыв ветра и по стеклу с силой забарабанили крупные капли. Ольга вздрогнула. Море казалось чёрным, по дорожке, идущей между каштанами, бежали ручьи, деревья были окутаны серой водяной пылью. Ольга вернулась на диван, села на то же место, ощущая собственное тепло, слегка поёжилась, взяла книгу. Ей хотелось поскорее вернуться в мир рассказа. Он был гораздо логичнее и уютнее её настоящего.
Позже пришёл Фрол и сказал, что пора ужинать. Ольга реагировала вяло, в её движениях читалась апатия, но это было лучше, чем тотальный ступор.
Ночью Ольга не могла заснуть. Её было страшно. Казалось, что прямо сейчас раздастся жуткий звук, и за ней вернуться. А с утра Фрол обнаружит в гостиной объект, про который он рассказывал, пожмёт плечами, сдаст находку в хранилище и на этом всё. Больше про Ольгу никто никогда не вспомнит. Страшно. Не помогало даже одеяло, под которое девушка спряталась сразу же.
Следующий день был похож на предыдущий. Только Ольга поспала несколько часов на диване, пока было ещё светло. Ночью читала при свечах до изнеможения, после чего добралась до постели, стараясь сохранить настроение книги и не пускать в сознание мысли об ужасах реальности. Провалилась в сон.
После этого становилось всё легче и легче справляться со страхом. Дни потекли как выпущенная из шлюза вода.
Ольга прочитала несколько книг из шкафа, сожгла множество свечей, получила комплект более тёплой одежды и грустно встретила первый день осени.
О том, что сегодня первое сентября, ей сообщил Фрол. В номере не было даже календаря. Стояла обычная для этого места тишина. Такая, будто бы во всём санатории не было больше ни единого человека. Как-то Ольга пыталась стучать по стенам, по батарее, но быстро забросила это занятие. Ей никто никогда не отвечал.
Фрол оставался отстранённым. Два раза Ольга пыталась начать с ним разговор личного характера, узнать, например, сколько тому лет и какое у него любимое время года. Но мужик лишь цинично намекал ей, что это, грубо говоря, вовсе не её дело. С каждым днём, потребность Ольги в общении росла, и она принялась за завтраками обедами и ужинами рассказывать Фролу о том, что прочла вечером и что собиралась читать дальше. Ещё как она сдала бы ЕГЭ и поехала бы поступать в столицу. Тот кивал, но это было единственным проявлением его интереса. После он выходил из номера, не задерживаясь ни на минуту. Ольга каждый раз тихо просила его остаться подольше.
Однажды она вскочила со стула и подбежала к двери, Фрол грозно взглянул ей в глаза и выкрикнул:
- Не смей!
Во взгляде мелькнула злость, от которой Ольга остолбенела и в таком положении, замерев, слушала, как щёлкают замки. Она не могла двинуться потом добрых пять минут. Её будто бы ударили в лицо кулаком, а потом сломали хребет невидимой шпалой.
В середине сентября полдни стали особенно белыми, наполненными усталостью. Солнце застывало в небе и всё очерчивалось жёсткими контурами. Остывающее море лизало прибрежную гальку, песок между камнями тем временем тоже становился мертвенно-белым, будто бы мир попадал в зону пропавшего времени и никто не мог из неё выбраться. К счастью, белые полдни длились всего пару часов в сутки и большую часть этого времени Ольга читала. Она больше не донимала Фрола попытками завязать разговор, а того такое положение дел устраивало.
Преодолён был сентябрь, и год отправился навстречу зиме, рассекая просторы октябрьского разложения. Живое умирало, гнили зелёные стебли травы, падали в землю убитые холодом цветы, становясь кормом для червей. В один из таких дней, Фрол пришёл в необычное время - в три часа дня. Он принёс спортивную сумку, в которой было много разнообразной одежды.
- Выбирай одежду, завтра едем, - сказал он и вышел.
Ольга отложила книгу. Она не сразу поверила в то, что её заточение подошло к концу. Расстегнула сумку. Внутри было несколько пар обуви. Кроссовки, женские полуботинки, лакированные туфельки, кеды, осенние сапожки. И ещё одежда. Юбки, три пары джинсов, брюки, колготки, носки, свитера, рубашки...
Ольга перетащила тяжеленную сумку поближе к ванной, где находилось единственное зеркало и начала подбирать одежду, прикладывая к себе. Внутри неё возникла идея о чрезвычайной важности данного процесса. Подумать только, впервые за три месяца выйти наружу! Нужно подготовиться. Вдруг Ольга скривилась. 'Ну и дура', подумала она про себя, а потом с раздражением затолкала клетчатые юбки и полосатые рубашки обратно в сумку, затем достала оттуда синие джинсы и чёрный свитер. Ну и что, что обтягивающий? Зато совсем не броский.
В этой одежде на следующий день ранним утром она покинула свой номер. Переступила порог - черту, за которую её нога не ступала долгие дни, а мир даже не дрогнул. Прошла по коридору, на белых стенах которого висели круглые светильники. Слева все окна плотно занавешены чёрными шторами. Справа одинаковые стальные двери, такие же, как у Ольгиного номера. На полу зеленовато-серый ковролин. Фрол всё время шёл рядом. На глаза им не попалось ни единого человека. На вид санаторий был пуст. Тишина лежала на лестницах и в огромном холле, который тоже освещался круглыми светильниками.
Оказавшись на улице, Ольга инстинктивно втянула голову в плечи, слишком бездонным казалось это безоблачное предрассветное небо, вокруг было слишком много пространства. У парадного входа стоял чёрный автомобиль. На таком впору везти иностранных министров. Фрол открыл для неё дверь, Ольга села внутрь.
- Думала, меня хотя бы выйдут провожать...
Фрол ничего не ответил.
И машина тронулась. Ольга собралась рассматривать пейзажи, но Фрол протянул ей тёмно-зелёную бандану и приказал повязать её на глаза. У Ольги ничего не выходило, уголки ткани выскальзывали из пальцев. Тогда Фрол остановил автомобиль и затянул узлы. Мощно, по-мужски.
Поездка выдалась долгой, Ольга пыталась спать, но её всё время слегка укачивало, она ощущала себя лежащей на поверхности огромной лужи, которая постоянно куда-то двигалась, содрогаясь от мелких волн. Внутри салона автомобиля было тихо, слышалось только, как работает мотор. Он урчал глухо, будто бы демонстрируя своё полное подчинение воле водителя.
В пути были и остановки. Тогда Фрол разрешал Ольге снимать повязку. С удивлением девушка обнаруживала, что автомобиль стоит посреди поля или на просёлочной лесной дороге. Но задавать вопросы было некогда. Фрол разрешал разминать ноги, но ненадолго. Ольга осторожно ступала по траве, ощущая, что с каждой остановкой воздух становится всё холоднее. Под вечер она увидела на земле снег. К счастью, у Фрола в багажнике была тёплая куртка для Ольги.
Путь закончился тогда, когда солнце коснулось горизонта. Дорога прервалась металлическими воротами, сваренными из толстых стальных листов. Как по команде, створки откатились в стороны, стоило автомобилю проехать мимо них, они вновь закрылись. За воротами была асфальтовая площадка, со всех сторон окружённая лесом. Фрол заглушил двигатель, и, не выключая фар, внимательно смотрел на деревья. Не увидев того, что он опасался увидеть, мужик открыл бардачок и достал оттуда две деревянные маски. Без тени смущения он сказал:
- Нам нужно надеть их на затылок.
Ольга, всё ещё пребывая в лёгком ступоре после столь длительной поездки, в недоумении посмотрела на Фрола.
- Просрали время. Не успели засветло. Но с маской они посчитают, что ты их всё время видишь, не выпускаешь из поля зрения. Тогда не будут накидываться со спины, - ответил Фрол с лёгким раздражением, ни кому не адресованным.
Ольга взглянула на маску, та была резная и разноцветная. Особо заметно выделены глаза - две огромные окружности, покрытые светящейся краской, в центре каждой по красной точке, изображающей зрачок. Искусно вырезаны рты с клыками, на маске Фрола виднелся зелёный язык.
- Кого мы так опасаемся? - Спросила Ольга.
- Духов этого места. Мерзость та ещё. Но они не пустят сюда то, что опустошило твою станицу...