Она вдруг поняла, куда и зачем ее везут, но "катапультироваться" было уже
поздно.
Один остров, большой, лесистый, назывался среди местной молодежи островом
Любви.
Другой в отдалении от берегов - не докричишься - был известен под
названием "Хошь-не-хошь, а дашь". Что происходило на нем среди кустарников, от
поселка с берегов водохранилища и от электростанции нельзя было увидеть. К нему
и причалила моторка.
Долго не медлили. Девушка вцепилась в березку обеими руками, плакала,
хныкала, вопила: "Не хочу! Не надо!" ( Ну, какое тут не надо! ). Один сразу
отказался быть первым, другие два быть первыми не боялись, наоборот, заспорили:
-Я ее привел, уговорил:
-Но лодку-то я раздобыл.
Один предложил положить ее, голую, на спину, а на живот колоду карт и
разыграть очередность.
Она знала их, каждого. С Федей она танцевала на дискотеке, у него была
манера возить ладонью по ее спине и пытаться пальцами сквозь кофточку
расстегнуть бюстгальтер, и прижимать крепко, вплотную, так, чтобы дать ей
почувствовать твердость того, что она лишь на картинках видела, да так еще
ничего и не поняла ни в устройстве, ни в функции. Разговоров старших и
"опытных" девочек на эту тему она избегала, считая их недостойными.
С Петей она менялась видеокассетами, и он старался ей навязать "
интересные " кассеты, что девушке, мол, "полагается знать ".
-Переверни ее! - скомандовал Петя.
Она не знала, что это значит, но в ту же минуту узнала. И закричала.
Мелькнула в сознании казнь из какой - то исторической книжки польского автора.
Когда пригибали два дерева, привязывали ноги казнимого к разным вершинкам, а
потом отпускали пригнутые деревья, и они разрывали человека по промежности.
Наверно, такая же боль, какую она сейчас почувствовала. Но она плакала не от
боли. " Зачем я не далась Коле? Ведь он хотел, упрашивал, а я, дура,
противилась. Зачем он меня пожалел тогда и был не настойчивым". Вспомнились
стихи Константина Симонова о фашистах, наизусть прочитанные на уроке литературы
учителем, инвалидом Отечественной войны, одним из двух мужчин в школе:
...И досталось этим псам, В стонах, в ненависти, в крови, То, что свято
берег ты сам, Всею силой мужской любви... Сработав, они не обращали на нее
внимания, курили, разговаривали.
- Сама виновата. Не маленькая. На моторке, видишь ли, захотелось ей
покататься...
- Мы и маленьких катаем сюда, не жалея бензина, - гоготнул Федя.
- Да ты оденься!
Только теперь она заметила, что не одета до сих пор, не зная, все ли с
ней сделали или еще что-то предстоит. Шагнула к разбросанным вещам, сняла с
куста зацепившийся бюстгальтер и мокрыми плавками, поднятыми с песка,
попыталась вытереть кровь внизу живота. Песок царапал.
- "Мы сексуальная мафия. Поняла? Нам твои шмотки и деньги не нужны, мы
даже колечко золотое с твоего пальца не снимем. Нам нужен был твой сейф внизу
живота. Мы его взяли".
Федя снова гоготнул. "- Петь, а давай мы ее вознаградим..." " - Ты что,
опупел". "-Да ты меня не понял. Знаешь, у меня в детстве была копилка - свинка,
ей в щелку мелочь вкладывали. Доставай! Если есть. Всунем ей в "сейф", я
слышал, что валютным проституткам, доллары скрутят в трубку и туда всовывают.
"-Ты слышишь, Виолетта, у нас долларов нет, мы мелочь туда насуем, а уж
долларов кто-нибудь другой когда-нибудь, если повезет, навкручивает..." "- Ты
слышишь или обалдела?". "- От твоего обалдеешь" - засмеялся Петя, - кивнув на
выпячивание его плавок. "Не ты бабам должен платить, а они тебе долларами".
Виолетта молчала.
***