Каса Моор-Бар. Подарок данайцев

Мело, мело по всей земле, во все пределы,
Свеча горела на столе, свеча горела,
На озаренный потолок ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья,
И падали два башмачка со стуком, на пол,
И воск, слезами, с ночника на платье капал...

И поломалася судьба у человека!

Я Пастернака не верну в библиотеку!

Подарок данайцев

Сергей Иванович Костриков читать не любил.

Нет, сам процесс ему нравился. Книги пахли вкусно: дальней дорогой, билетами на автобус, громкими фразами: "Поезд отправляется с ...надцатого пути!", и свободой. Журналы пахли жареными семечками, новостями, и голосом диктора из телевизора. Газеты - те пахли сплетнями; вкладыши из упаковок с лекарствами - аптекой; инструкции к бытовой технике - краской и пылью. Но везде были буквы; они наползали, шурша, на сознание, въедались в мозг, устраивались там поудобнее, заводили разговоры, как правило - умные, или очень умные; шутили, смеялись, сплетничали, окружая Сергея шорохом слов и шепотом смыслов, и от всей этой кутерьмы он начинал сам себе казаться и умным, и значительным, из породы тех, кто иронично приподнимает одну бровь, и хладнокровно бъет без промаха. Ах, да, еще и сражает наповал.

Поэтому читал он много. Но читать - не любил, что вообще-то было неудивительно: ведь стоило ответить "да", как сразу же раздавалось встречное: "А что именно сейчас читаете?". Ну, и поди попробуй ответь. Не объяснять же каждому, что зачитываешься инструкцией по применению парацетамола!

Вот и получалось, что читать он таки не любил. Но глаз от букв не отрывал, и Клавдия Петровна Кострикова, его законная ... нет, не супруга - матушка (супруги Сергей Иванович не завел. Как-то не получилось), звала Сергея "пройдисвит", что на местном южном диалекте означало "крайне нехороший человек". "Нехорошесть" Сереги состояла в том, что он дожил до седин (намечающихся), но ума не нажил, супругу не завел, внуков Клавдии Петровне не предъявил, денег зарабатывает "чуть" - лишь себе на пену для бритья, да еще и "ледащий".

Последнее, убийственно-точное, значило, что Сергей Иванович крайне мало времени уделяет стройным рядам картошки, морковки, и изумрудной помидорной рассады. Потому что глаза "ледащего" постоянно "утыкнуты" в первый, подвернувшийся по руку, печатный текст.

И это было неисправимо.

Клавдия Петровна периодически пыталась изменить сложившееся "статус кво", оглашая воздух риторическим: "Сережа! Ты опять?", и отбирая у сына очередную печатную продукцию. Тот не спорил, покорно кивал головой, но вскорости типографская зараза появлялась вновь, внося раздор в семью и вводя Клавдию в состояние уныния.

Исходя из всего вышесказанного, понятно, что к книгам в семье Костриковых относились двояко. Клавдия Петровна их не любила, и старалась отвадить от дома; Сергей Иванович душевно млел, и не мог не поддаться чарам прелестниц. Ситуация довльно стандартная, нет?

А теперь шутки в сторону. Все ниженаписанное - чистейшая правда, господа!

Он встретился с ней случайно. В электричке. Надо же! Кто бы знал, что можно встретить свою судьбу в электричке. В тот день Костриков-младший возвращался с работы, ехал из райцентра к себе, в небольшой поселок из пары сотен домов. Привычно постукивали колеса на стыках, привычно ныли руки - поди-ка, целый день потаскай ящики с готовой продукцией! Глаза привычно просили чтива - хоть какого. Хоть схемы движения пригородных поездов. Но читать было нечего, и скучающий взгляд Сергея поневоле остановился на девушке, сидевшей наискосок.

Солнышко! Это было первое, что пришло ему на ум. Солнышко, что греет своими лучами-волосами, похожими на теплый, светлый мед, белые гладиолусы, распустившиеся на ее футболке. Потом как-то само заметилось, что у Солнышка, кроме лучей, есть еще и прочие части тела - весьма аппетитные. А потом Сергей дернулся вперед, едва не упав, потому что электричка остановилась на очередной станции. Солнышко вскочило, ухватилось за сумку, и поспешно выбежало наружу. И вовремя: двери закрылись, электричка повезла Сергея дальше, к Клавдии Петровне и ее драгоценным грядкам...

А на скамье осталась книжка.

Солнышко ли ее забыло? Или то Судьба решила побаловать Сергея сюрпризом? Неведомо; да и неважно. Они нашли друг друга...

Он читал ее запоем, глотая слова, и упиваясь смыслом. Не было привычного безликого шепота в голове - вместо этого с ним говорили герои. Стучались к нему издалёка. Кричали. Если было больно, плакали, смеялись, если было смешно. Ужин он проглотил незаметно, мылся после работы наспех, намеки Клавдии о необходимости прополоть морковь - не понял.

Матушка, скрепя сердце, отступилась. Она уже достаточно выучила своего сыночка - назавтра будет вменяемый!

Ан нет. Утром Сергей вышел к завтраку невыспавшийся, зевая (ясно же - читал всю ночь!), и спросил Клавдию, вроде как шутя:

- Мать, а что, у нас умертвии водятся?

- Тю на тебя, - сердито буркнула Клавдия, снимая с плиты чайник. Заварила чаю, и пошлепала к себе в комнату.

- А прикинь, ма, у тебя вдруг - и ноги мохнатые... - задумчиво сказал Сергей, глядя на матушкины потрескавшиеся пятки, мелькавшие над шлепанцами.

- Чего? - подала голос та, - чего ты там начитался, охламон? Это у кого мохнатые-то? - и настроилась было долго спорить, бия себя кулаком в бывший бюст. Но сын спорить не стал, лишь хихикнул непонятно, и ушел на электричку.

Книга поехала вместе с ним - пристроилась в сумке рядом с пирожками и бутылкой кефира.

Весь этот день Сергей пребывал в блаженно-истомном состоянии. Что тревоги и заботы мира сего? Что они по сравнению с бедами Средиземья? Взятый на обед кефир томительно перегрелся и окончательно закис. Пирожки были проглочены в три сухих укуса. Моложавый Леха, носивший титул "начсмены", был походя обозван назгулом, и отправлен к Саурону, где ему самое место.

Ничего не понявший Леха пренебрежительно скривился, но, на всякий случай, принялся выпытывать у Танечки-кадровички: не принимался ли на работу в ихнее ББППЖТ тов. Саурон? Сауронов? Может, Саурмян? Кажется, в отделе капстроительства была вакансия...

В то же день, на закате, над полем, щедро политым не потом и кровью - водою водопроводною, над драгоценными сотками, летали верткие и тонкохвостые стрижи. Птицы сновали туда-сюда, как иглы в руках вышивальщицы, мало обращая внимания на побоище, что эпически разворачивалось внизу. А там, промеж баклажанно-помидорных грядок, некая тучная особа, которую противник сгоряча иначе как "гоблинша" не именовал, решила испробовать на прочность свою разношенную обувку, местным народцем именуемую "шлепок".

И в качестве испытательного стенда выступала спина злосчастного Сергея Кострикова!

Поначалу он пытался отшучиваться. Уворачивался и убегал. Потом понял, что, видимо, сегодня звезды не на его стороне, и смирился - послушно подставил спину под карающий "шлепок", выслушал все красивые слова в свой адрес, повинился. Понял, что ему не верят, и принял это.

- Ма, та шо такое? Я ж помидоры вроде полил. Или забыл? Ну, завтра полью. А, ма?

"Гоблинша" тяжело задышала.

- Ты их полил, Сережа, - сказала она непривычно-медово. - Бросил на грядку шлангу, и забыл. Залил огород так, что корни поразмывало! А сорняки не выдрал. Вона, гляди, стоят, стервецы, мордами в пол кланяются, тебе "спасибу" кажут. Завтра, с утра, так попрут - прощай, помидоры.

- Ма, да выдергаю я их. С работы приеду, и уничтожу!

- Дорога ложка к обеду, Сереженька, - обидчиво завела матушка в одном шлепке, - ты думаешь, я про овощи переживаю? Я про тебя, дурень, переживаю. Ведь живешь одним днем. Лишь о книжках своих думаешь. Помри я завтра - кому ты нужен?

Сергей Иваныч мялся, искал правильные и умные слова, наконец, придумал:

- Ма! Да что ты, прям, завелась. У тебя этих помидоров в бутыльках полон погреб! Куда еще? Утром встану пораньше и все поделаю. Ну, правда. А молоко у нас есть? Молока охота. С вареничками, с сыром.

И пока вздохнувшая и смирившаяся, "одношлепковая" Клавдия творила варенички, Сергей жадно бегал глазами по строчкам, лихорадочно перелистывая страницы. О том, что их, страниц, осталось всего несколько штук, он старался не думать. Да и книга не позволяла расслабиться - звала, и вела сюжетом, и заплетала мозги событиями, и пленяла сердце героями, к которым Сергей как-то нечаянно, и непривычно, но привязался. Теперь он никогда уже не чувствовал себя одиноко - все ему мерещилось, будто мохноногие топчутся где-то тут, за забором, а остроухие засели в кукурузе, и зрят оттуда за ним раскосыми эльфячьими глазами. Сейчас вот выберутся из кукурузы, проползут по грядке с баклажанами, вздрагивая острыми ушками, и рассядутся, в конце концов, у старой яблони в кружок. И заведут свое, извечное: "О, Элберет Гинтониэль..."

А хоббиты закурят трубочку.

А... а этому козлу точно надо дать в морду! Ишь, колечко ему подавай! Правильно мелкий деру дал. И поздно теперь на кулак сопли мотать, да причитать: "Фродо, Фродо, я хороший, дай колечко!" Знаем мы таких хороших!

Сергей Иванович довольно потянулся, принюхался к запаху вареничков, и зашуршал страничками дальше. Вот-вот в книжке будет конец, и его жизнь вернется в привычное русло!

Но чем больше читал, тем все более растерянным и обиженным становилось его лицо. Глаза жадно бегали по строчкам, а губы - губы дрожали.

И, вот оно...

Книжка захлопнулась. Лежит меж двух жестких ладоней, тихо и смирно, будто и не было ничего. Не было ничего?

Сергей Иванович затуманенным взглядом обвел двор, с зарослями вишняка в дальнем углу, с грядками, с колонкой и змеюкой поливного шланга. Звенели стрижи, весело кричало разыгравшиеся неподалеку детишки, теплый летний вечер грел душу надеждой на завтрашний день. В глазах Кострикова стояли слезы горькой обиды.

- И... это все? - прошептал он, острожно беря книжку двумя пальцами за корешок, как жабку за лапку, и приподнимая, - и вот так вот они и разбежались? Глупо! А Кольцо? А мохнолапый? Подохнет, как пить дать, не дойдет! Ну что за баран этот... - он перевернул книгу, взглянул на обложку, - этот Толкиен!

Потом взгляд его скользнул ниже, где значилось: "Книга первая"

Сергей Иванович задумался, но думал недолго, потому что Клавдия Петровна позвала его есть варенички.

Следующий день выдался мрачным. Мрачный Костриков мрачно проснулся, кисло сказал матушке "привет", завтракать не стал, и мрачно умотал на электричку. На работе сослался на срочно выдуманную хворь, и взял отгул. Вышел за ворота склада, где работал грузчиком. И... хоронясь, и оглядываясь, прижимаясь к заборам и страшась встретить знакомых, краснея и бледнея - неумолимо крался по направлению к местному рынку, где можно было купить все, в том числе и практически любую книгу.

В начале книжного ряда он облился холодным потом, и почувствовал себя пацаном, пытающимся в первый раз купить в аптеке презервативы. Ну как, как признаться, что ему, дядьке "под сорок", срочно нужно добыть продолжение этой самой, по общим понятиям, "белибердени"?

Но все оказалось просто и прозаично. "Белибердень" нашлась быстро, продавцу было все равно, что там Сергей Иванович покупает - книжку про хоббитов или пособие по разведению кроликов, и уже скоро он держал в руках вожделенное продолжение. Целых две книги продолжения! Ноги сами понесли его прочь от рынка, к вокзалу, где он нашел свободную лавочку, и уселся ждать электричку домой. Руки раскрыли обложку, глаза забегали по строчкам...

Хоббиты и компания обступили его со всех сторон...

ревели трубы, летели стрелы, волновались под ветром ристанийские степи...,

спешили мимо привокзальной скамеечки люди, не обращая внимания на мужчину с книжкой - ну читает себе, и читает...,

долгим эхом перекликались энты; плевалась ядом Шелоба, дрожала земля от поступи элефантов...

стучали на стыках проходящие поезда, опускались сумерки, звенели комары, пропыхтел мимо станции последний, ночной рабочий поезд...

но пылал Ородруин, и злое око глядело прямо в душу Кострикова, и не было от него спасения! И умирал Смеагорл, и летели орлы, и разбегались враги, и расцветал Хоббитшир; и уплывали куда-то печальные эльфы, и Кострикову думалось - плывут они в Бразилию, потому что это - далеко...

А на рассвете к нему пришла Галадриэль.

- Сережа, - сказала она, улыбаясь и поправляя светлые волосы, - привет. А я тебя сразу узнала. Ты чего это тут всю ночь просидел?

Костиков поморгал, приходя в себя, пригляделся к эльфийке. Синяя форменная юбка, голубая рубашка, фуражка красная. Туго свернутый желтый флажок под мышкой.

- Не узнаешь меня, что ли? - грустно спросила Галадриэль голосом Ленки Колпиной из параллельного класса. Сердце Сергея Ивановича малость притормозило - и опять застучало, живенько так, бодро!

- Ленка... - он улыбался, и сам не замечал этого, - слушай, привет! А ты же вроде уезжала. Далеко. Сразу, после школы. Говорили, замуж вышла.

- Вышла, и зашла, - она неопределенно махнула рукой, и Сергей Иванович как-то сразу заметил, что обручального кольца на пальце нет. - Ну, а ты как? Чего тут, на лавке, всю ночь просидел? Я же нынче на дежурстве, давно за тобой наблюдаю.

- Да я... ну, на электричку опоздал, - развел руками Костриков, изображая большое огорчение.

- А ночным чего не поехал? - Ленкины бровки изумленно полезли вверх, глаза распахнулись, как в кино. - Ночной же идет в два часа!

Сергей замялся, прикрывая драгоценную книжку большими ладонями, потом кое-как признался:

- Ну, зачитался я...тут...вот...

- Да? А что читаешь? - Леночка протянула руку, и сердце Сергея сжалось. Вот, сейчас она прочтет название... презрительно дернется уголок рта... снисходительная гримаска скривит ленкины красивые губки, и она высокомерно скажет убийственное: "А, сказочки..."

("Лена! Нет, не надо, пожалуйста, лучше молчи!")

- Толкиен?!

- Кхм... - только и смнг выдавить Сергей, страстно желая провалиться подальше вместе с эльфами.

- Классная книга, - убежденно заявила Ленка, - супер просто. Я раз пять перечитывала. А ты что же, в первый раз ее читал?

Сергей Иванович только и смог, что счастливо кивнуть головой.

- Тогда ясно! - засмеялась Лена, - я ее, помню, сначала тоже просто проглотила. Как наваждение какое-то! Неудивительно, что ты не только электричку, но и ночной пропустил. А Сильмариллион читал?

- Нет!

- Он хуже. И лучше. Не знаю даже. Но ты почитай.

- Обязательно! А ты тут работаешь?

- Да. Сегодня, вот, в ночь дежурила. Смотрю - Сережка! Сидит, скукожился, страницами шуршит. Вот те раз, думаю! Вот так встреча!

- А я тебя сразу и не узнал. Вернее, узнал. Но не тебя.

- Как это?

- Ну, мне эльфы мерещились, - Сергей улыбнулся. - Начитался до ушатых чертей.

И они опять засмеялись, теперь уже вместе. Странно и невероятно, но сплетались тонкие колокольчики ленкиного смеха с сережкиным хохотком, и получилось впролне себе неплохая мелодия...

Потом они пили чай, у Ленки дома, в крохотной ленкиной однушке, и ленкина матушка, сухонькая и махонькая, смотрела на них то ли умильно, то ли испуганно.

- Ты извини, - говорила Лена, - тесно у нас, одни стены. Даже садика нет.

- Скажешь тоже! - возражал Сергей, - Садик! Что в нем хорошего? Поливай его, заразу!

- Не скажи... - мечтала вслух Лена, - это ведь так красиво, когда все цветет... как в сказке, Сережа! Цветы, цветы, цветы... везде цветы! Такое и поливать не устанешь!

- Как в Хоббитшире, - тихо сказал Сергей.

- У Сэма, - подхватила Лена, поняв с полуслова. - Везде цветы, а на самой большой клумбе - белые гладиолусы...

Сергей только и смог - сглотнуть, да головой кивнуть...

Прошли сутки, и мир накрыло воскресенье. Оно выдалось ясным, и росистым. Город, конечно, еще спал, но в поселках и деревушках уже кипела жизнь. Кто помоложе - досматривал последний, сладкий, воскресный сон; кто постарше - по холодку направился в места не столь отдаленные: рынок, магазин, и церковь.

В какое из этих мест отлучилась тем воскресным утром Клавдия Петровна - сказать трудно. История об этом умалчивает. Достоверно известно же, что возвращалась она уже по первой жаре, разомлевшая, и умиротворенная.

" Сейчас квасу, - думалось Клавдии, - и полежать. Нет, еще от щитовидки надо выпить. Или от давления. Или не пить? От желудка, пожалуй, выпью"

"Гоблинша" довольно вздохнула, похлопала себя по карману, где покоилась свежеприобретененная пачка таблеток от давления, и вошла во двор. И...

Застыла на месте. Окаменела. Солью покрылась как знаменитый столп. Горестно воздела руки, пытаясь издать глас, но вдруг осипла и охрипла. В итоге - лишь простонала тягуче и загнанно:

- Мммммм.....???

И выдохнула следом:

- Ах ты, пройдисвит!!!

Ох вы, гой еси, точеные помидоры, вальяжные баклажаны! Картошка рядками, да укропные поляны! Уж не стоять вам под солнцем, не колыхаться, низко к земле не склонятся! Пришел супостат, черту не брат; грядки рушит, никого не слушат; мамка кричит, надрываицца, а он лишь дурью маицца...

- Сережа!!!

Раненым бакланом взлетел над огородом вопль, и упал замертво. Шмякнулся оземь, аж у соседа барометр показал "буря". Враз онемевшая, шла по огороду Клавдия Петровна, не узнавая его. Где ряды помидор? Где милые сердцу "синенькие"? Где перец, свекла, картошечка? Лишь черная земля, свежевзрыхленная, бесстыдно выставляла солнцу свое нутро, а все, что раньше радовало глаз Клавдии Петровны, аккуратным зеленым холмом было сложено в углу участка.

А этот "ледащий", этот "пройдисвит", этот простофиля Сережка упоенно ковырялся в земле, высаживая какую-то непонятную рассаду, щедрыми горстями разбрасывая семена, и закапывая в землю луковицы.

- Сережа, что это??? - простонала Клавдия Петровна.

- Новая жизнь, мама! - воодушевленно ответил Костриков.

- Но как же... - она даже не могла закончить.

- А так! - сиял новоявленный сеятель, - к черту помидоры! Здесь будут расти цветы! Много! Тут - цинния, там (он вытащил из кармана пакетик, и прочел название), клематисы, у калитки - розы, а там - дельфиниум. И фасоль!

- Слава Всевышнему! - облегченно выдохнула Клавдия,

- Декоративная! - уточнил сияющий Костриков.

Это стало последней каплей. Петровна поджала губы, непримиримо буркнула: "Вольному - воля!", и проследовала в дом. В воздухе появился явственный запах грозы, переходящей в шквал с ливнем. Но Кострикову пока что было не до этого. Он стоял посреди своего Хоббитшира, счастливо улыбаясь, и мечтательно прикидывал, щуря один глаз:

- А вот здесь у нас с Леной будут расти гладиолусы. Белые гладиолусы...

Оставить комментарий © Copyright Каса Моор-Бар (lu_ostrovsky@mail.ru) Размещен: 04/01/2013, изменен: 04/01/2013. 20k. Статистика. Рассказ: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:

Каса Моор-Бар : другие произведения.

Подарок данайцев