Нет, поначалу я, похоже, спал. А еще раньше - дорогу переходил. И тут, главное, какой-то, извиняюсь, придурок, как выскочит на своей тачке из-за угла! Я его только и успел, что пакетом с буханкой хлеба по капоту садануть, да обложить конкретно, а потом летел, помню, вверх тормашками, а потом уже, типа, спал, потому что ничего не помню. А проснулся оттого, что слово знакомое услышал:
- Следующий!
Рявкнули так, что аж мурашки по коже. Вопль этот живо заставил меня глазки растопырить, и вскочить. Еще бы! Попробуй не вскочи. Оно, это слово, наше, родненькое, в очередях выстраданное, и мертвого подымет. Вытаращился, значит, стою, не соображаю ничего - кто я, где я, и чего от меня требуется.
- Следующий! Проходим, не задерживаем очередь! - орет на меня тетка в белом халате.
- Ну, я следующий... - бормочу ей растерянным голосом.
- Фамилия, имя, отчество?
- Андреев Сергей Палыч, 1963 года рождения, среднее, женат, беспартийный, не был, не состоял,...- заученно начинаю перечислять я.
- Дата смерти?
- Чего? Да ты что мелешь, красавица? Какой еще смерти?
- Маня, да пиши сегодняшним! - раздалось с соседнего столика, - не видишь - еще один "беспамятный!"
- 15 сентября 2009 года, - записала тетка, схватила меня за руку, шлепнула печать на ладони. И тут же, вновь:
- СЛЕДУЮЩИЙ!!!!!!!
- Погодите,... я же еще,... я не... - забормотал я, пытаясь протиснуться к столику. Ведь надо же разобраться! Что это за чушь они мне тут впаривают! Но меня уже ловко оттерла от стола ушлая бабенка с раскосыми глазками. Склонилась, стерва, над столиком, и чего-то доверительно шептала тетке в белом, а когда я попытался, вставить слово в это интимное шептание, бабенка зло завопила:
- Я стояла! Я за тем мужчиной!
И пнула меня в бок - мол, "иди себе, милок, подальше!"
- Ну и ладно! - злорадно буркнул я, повернулся, и обиженно зашагал прочь. Ну и пусть! Сами потом пожалеют. Это ж надо - живого человечка в жмурики записать. Ну, ничего, и на них управа найдется!
Думаю так, сам себе, и шагаю дальше. И окружающее разглядываю. И начинаю удивляться. Что за фокусы такие? Где мои джинсы любимые? Нацепили на меня хламиду белую, непойми-какую, а вместо кроссовок - сандалии с веревочками. А кроссовки, между прочим, почти новые были! С кого их теперь спрашивать? Вокруг земля - не земля, вода - не вода, а чисто облака - беленькие, тупо-кудрявенькие, и хлюпают под ногами, прямо как лужи весной. Ну и засада! Я, что, реально на том свете? Или все-таки еще "на этом"? Или где-то в "предбаннике" тусуюсь? А, кстати, что это мне на руку тетка белохалатная шлепнула? Склонился я над ладонью, пытаюсь прочитать смазанные синие буквы. "Высшая канцелярия. Вх N 1..." (и дальше, после единицы, много ноликов, сколько, не помню).
И вот тут-то стало мне, люди добрые, не по себе. Некомфортно мне стало. Свернул я в сторонку, засел в ближайший туман, и задумался. Это что ж теперь со мной будет? Судить станут по деяниям моим? Размышляю я потихоньку, а в голову мысли всякие гаденькие лезут, о них, о деяниях моих всяческих. И, если честно, не все они заповедям соответствовали, ох, не все.... "Не убий" - ну, слава богу, с этим все в порядке. "Не укради" - хм. Помниться, в пятом классе спер я у соседа по парте жутко дефицитный тогда фломастер, да еще летом, вместе с пацанами, тырил в соседском саду черешню. Пустяк, вроде, но ведь тырил! "Не прелюбодействуй" - ой-ёй. Было, сам ведь знаешь, что было. "Не возжелай жены ближнего" - ну, это уж, ребята, чересчур! Я что, не мужик? Попробуй их не возжелай, если они, эти "жены ближних", в таких юбчонках вышагивают - мама дорогая! Особенно весной! "Ох, помню, лет этак десять назад..."
И от всех этих мыслей-воспоминаний страх у меня, вроде как, совсем пропал, и даже разыгрались желания всякие плотские. Вылез я из тумана, как месяц из детской считалки, тогу свою белую растопырил вокруг бедер, чтобы желания не так были заметны, и отправился выяснять - какого шницеля я тут делаю, и зачем меня сюда запиндюлили?
Однако, народу вокруг было много. Сновали мимо меня какие-то ангелоподобные образины, в белых разлетающихся одеждах, цепляясь этими хламидами за окружающий бомонд. Суетились мелкие чернявые живчики, сильно напоминавшие вербовщиков прогорающей строительной фирмы. Простой народишко роился вокруг столов, искал себя в каких-то списках, вычеркивался, или, наоборот - предъявлял справки, и вписывался. В общем, шла обычная канцелярская суета. Мне даже показалось, что сейчас начнут выдавать талоны на прием. Но вместо этого появились "шишки". Несколько важного вида мужиков прошли сквозь толпу, не напрягаясь, потому что плечистые шестерки уже размяли в разные стороны жмуриков, расчищая дорогу. Чвякая сандалиями, взобрались по облакам повыше, уселись, слепили себе из облачной мороси представительский стол, разложили на нем списки. И началось....
- Сидоров!
- Сидоров, номер 67217564329006 - я!
- М-м-м... (читают бумажки. Бедолага Сидоров в это время всеми силами старается показать, что он хороший! очень!!!)
- Ад!
Пуф - и нет Сидорова, одни сандалии остались, да и те понесли на вход, следующему...
- Петров!
- Петров, номер 6007432185643090 - я!
- М-м-м...старушку через улицу перевел,... начальника послал,... прелюбодействовал? да? сколько? сколько-сколько??? ого! отзывы потребителей? восторженные? - Рай!
Опять сандалии на вход...
- Якамото!
- Якамото, номер 871211306543230 - я!
- М-м-м,... трудолюбивый,...фирму любил, как родную мать,... имел ее регулярно,... отзывы фирмы? отрицательные? - Ад!
- Питерс!
- Питерс, номер 5558123098123765 - я!
- Ад!
- Как, сразу? Почему?
- Питерс, двойной срок пребывания!
И все ближе и ближе очередь ко мне. Не стал я ждать - сам вперед вышел, поджилки трясутся, но голос, главное, на-а-аглый такой сделал.
- Я, конечно, извиняюсь, но где мои кроссовки???
Тишина повисла, потом один из тех, за столом, оторвал взгляд от бумаг, вперился в меня, и, тихо так:
- Чё?
- Кроссовки мои, - повторяю, спокойненько пока что, (не, ну а что, хамить, что ль, сразу?), - сорок третий размер, фирма "Адибас", всего несколько раз надеваные, между прочим. И прочая одежка. Мне что, домой в этой простыне возвращаться? Да любая ж собака в лицо ржать начнет: "И ты, брутто!"
"Шишки" за столом переглянулись. Заулыбались.
- Гляди-ка, домой собрался.
- Забавный!
- Ничего смешного не вижу, - буркнул третий, - надоело уже с этими якобы "живыми" разбираться. Почему он свет в конце тоннеля не видел? Что, спецэффекты на входе опять отключили? Все экономим? - и, мне уже, погромче:
- Мертвый Вы, между прочим! И хватит базар разводить. Фамилия, номер!
- Какой-такой "мертвый"? Где ты видел таких "мертвых"? - я подпрыгнул, присел, сделал "колесо", и даже попытался встать на голову. - Да я живее всех живых! Это что - типа, шутим, да? Ладно, мужики, согласен, я и сам поржать не против. Вы мне только одежу верните, и я пойду. А то там уже футбол по телеку идет. Успеть бы хоть счет узнать!
Возникло некоторое замешательство, плавно перешедшее в "совещательство". Сквозь бормотание доносилось: "Ад!",..."Но ведь по деяниям...",... "Достал!", ... "Мы при исполнении...". Потом один из троицы, сидевшей за столом, пожилой такой с виду, в белом галстуке при белой рубашке и в белом костюме, враскорячку слез с облака, подошел ко мне, оттянул веки, заглянул в глаза.
- Живой, говоришь?
- Живой, папаша, - кивнул я. Хамить старичку не хотелось.
- Покажи язык, - попросил он.
Я с удовольствием продемонстрировал свой здоровый, розовый язык. Потом с готовностью осведомился:
- Может, еще чего показать? - и потянул вверх хламиду.
- Не надо - отчеканил "шишка". Вытащил откуда-то стетоскоп, приложил ко мне, сказал "дышите!", потом долго слушал, как я туда-сюда воздух гоняю. Наслушался, вздохнул, спрятал стетоскоп, скривился, потер глаза, и во всеуслышание объявил:
- Мертвый. Ни грамма жизни. Увы.
- А номер, номер какой у него? - спрашивают от стола с бумагами.
- Номер... - дедок, пользуясь тем, что я от такой "новости" буквально офонарел, взял мою ладонь, повернул, глянул на синий оттиск, где единица, и куча ноликов, и вдруг - как затрясет меня за руку!
- Акция! Акция! У нас акция - каждому децилионному посетителю предоставляется возможность самому выбрать место своего пребывания! Куда желаете - в Рай? Или, может, вам нравиться погорячее? Можно и в Ад. Выбирайте!
- Зашибись, однако, какой выбор, - бормочу я, - у вас что, с фантазией напряг? Акция же! Хочу идеальный мир! Что там у вас "под прилавком" - огласите весь список, пожалуйста!
Старичок в белом, похожий на престарелого голливудского актера, задумчиво покивал головой, пробормотал: "Да, тут надо подумать...", крикнул тем, двоим, на облаке: "Продолжайте пока тут сами!", и повел меня куда-то в туман. Распахнул туманную дверь, вошли мы, и - оп-ля!
Туман пропал, как и не было. Уютный кабинет бизнесмена средней руки, но со вкусом. Дедок стащил с себя галстук, бросил куда-то в угол, улыбнулся мне:
- Ненавижу эти удавки! Да ты не тушуйся. Садись, сюда вот, на диван, устраивайся поудобнее. Чаю хочешь?
- Кофе бы, - буркнул я.
- Извини, не водится. Здоровье не позволяет. А чайку? Зелененького, а?
- Не. Спасибо. Так что там с местами пребывания?
- Торопыга, - усмехнулся старик. Потом взял пульт, включил большой настенный телевизор. Ну, просто огромный настенный телевизор. Пожалуй, это была самая шикарная вещь во всем кабинете!
- Крутая штука, - похвалил я.
- Не отвлекайся, - улыбнулся старик, - что ж, приступим, пожалуй. Так я понял, и Рай, и Ад отпадают?
Я задумался.
- Не, ну поглядеть можно....
Ну, и поглядел. Зря только время тратил. Честно вам скажу, не врут нам попы. В аду жарят; правда, кто половчее, да похитрее, сбежал, и теперь по углам порокам предается. В раю вовсю поют хором; и порокам не предаются, потому как нечем.
- Не вдохновляет? - косится на меня старичок, - вижу, вижу. Ладно, оставим классику в покое. А как тебе это? Эксклюзив! Ручная работа!
Забегали по экрану мужики в юбках, зашагали строем, потрясая копьями; полуголые культуристы (как потом оказалось, гимнасты!) красиво метали диск, боролись, бегали на арене.
- Олимпиада, что ли? - фыркнул я.
- Обижаешь, - нахмурился старик, - идеальное общество Платона! Рабов нет, всем управляют философы, жены общие, и вообще - все тут общее...
Я слушал и мрачнел. Щаз, отдам я им свою Таньку.
- А вот еще! - изображение наплывало на какой-то остров, крупнее, еще крупнее, вот уже видны люди - все работают. Кто в поле, кто в городке - горшки там лепит, торгует мал-мал, мастерит чего-то. А старик вещает:
- Идеальный остров! Все работают, и, главное, совсем нет денег!
Я даже охнул. Нет денег? Нафига я тогда сумел накрысятничать неплохую заначку? Но наткнулся на острый стариковский взгляд, промолчал, дальше гляжу.
- Вот еще - не город, мечта! Никаих проблем с выбором и смыслом жизни. Как родился - сразу тебе род деятельности определяют. И ты уже с пеленок знаешь, что быть тебе золотарем.
- Чего? А если я не хочу?
- Ну, мало ли. Тебя никто не спрашивает. А правят тут ученые.
- Что? Эти головастики очкастые?
Старик хмурится, но дальше кнопки жмет. И вот уже шагают по экрану дружные колонны одинаковоздоровых, одинаковокрасивых, одинаковосчастливых людей, и мелькают над ними знамена с портретами бородатых вождей, и плывет по экрану бегущая строка: "От каждого по способностям! Каждому по потребностям!"
И этот, с детства знакомый кошмар, добил меня. Каюсь, выхватил я у старика пульт, и выключил телек его хитрый. А потом и говорю:
- Отец...
Хрипло говорю, потому как, жуть меня уже разбирает - неужто не найдется мне местечка по душе?
- Отец, - говорю, - мне же там жить. Что же ты со мной делаешь, а?
Нахмурился он, руки на груди сложил, и говорит уже не так ласково:
- Я-то что. Я тебе рад бы помочь. Но ты сам - чего ты хочешь? Куда? Рай тебе - "пресно", Ад - "кисло". Идеальные миры не катят. Чего ты сам хочешь-то? Может, назад, домой?
- Домой, говоришь,...- и я надолго задумался. Минут на пять. Потом сказал:
- А что там, дома-то? Футбол по телеку, пиво по пятницам в гараже, жена. Работа. Работа, жена. Пиво. Футбол. Премию, лишнюю копейку, дадут - радость. Жена плешь проела - ремонт надо делать. Жизнь. А мне хочется - счастья! Чтобы день был длинный - длинный! Чтобы утром проснуться, и знать, что от рассвета до заката умещается - целая вечность! Понимаешь, старик? Чтобы пить жизнь большими глотками, чувствовать мир остро, до боли, чтобы все - как в первый раз, и чтобы любили - меня! Не мою зарплату, не мои хохмы, не мое умение чинить машину, а - просто так! Просто меня, просто любили! Понимаешь, отец? Понимаешь меня? Вот он, мой идеальный мир. Ты понял? Ты сделаешь? Ты же обещал!
Маленький человечек бьется в вечности, бьется, кричит, просит-требует чего-то, желанного, кричит беззвучно, пытается разорвать путы тумана, и нет уже вокруг него ни кабинета, ни старичка благообразного, лишь ОН глядит на него, ни сурово, ни ласково. Равнодушно глядит.
Сережка открыл глаза, и зажмурился. Солнце светило прямо в лицо сквозь неплотно сдвинутые шторы. Он повернулся к стене, и вдруг вспомнил:
"Каникулы!"
И горячая радость заставила его подскочить в кровати. Каникулы! И впереди большой, длинный, просто громадный день! Надо успеть посмотреть щенка, которого вчера нашел за гаражами Сашка, а потом они с пацанами собирались играть в футбол - Пашке подарили новый мяч, а завтра, в субботу, они с отцом пойдут в магазин покупать велосипед, потому что он, Андреев Сергей, на отлично закончил первый класс!
Мальчишка быстро натянул шорты, и выскочил на крыльцо. Утренняя свежесть охватила худенькое тельце, пупырышками взбодрила кожу, цементное крыльцо шершаво защекотало босые ноги. Он зажмурился и вдохнул день, глубоко, полной грудью.
- Сергунька! - раздалось с огорода, - куда собрался? - молодая женщина подняла голову от грядок.
- К Сашке, ма! У него щенок!
- Поди, хоть молока прежде выпей. Там, на кухне!
- Потом!
Он сбежал с крыльца и помчался к воротам, но вдруг будто споткнулся. Быстро вернулся к матери, обхватил ее руками, тревожно заглянул в глаза:
- Ма! Ты меня любишь?
- Конечно, - удивленно ответила женщина.
- А за что?
- Да просто так! - засмеялась она, и мальчишка засиял. Потом развернулся, и побежал - к щенку и лету, к велосипеду, шишкам и ссадинам, спелой черешне, нырянию в речке, к радостям, обидам, первому предательству и первой любви...
"И воздасться же тебе по вере твоей..." - прошелестел где-то сухой старческий голос, но новый Сережка его уже не слышал....