В декабре темнеет рано. Ночь послушно обнимала дорогу снежной крупой, и покорно ложилась под колеса. Большой торопился, хмурился, бормотал о чем-то своем, вполголоса ругался на кого-то, и, знай, прибавлял скорости. Девочка сидела рядом, на переднем сидении, терпеливо молчала, ерзала, и думала: как же ему дать понять, что надо остановиться? Ей надо выйти...
Вот если бы с ней была Сестренка, она бы сразу поняла!
Или Мама. Но Мама осталась дома, а Сестренка ее, Девочку, бросила - спряталась от нее в ящик, и не выходит. А раньше они играли. Даже спали вместе! Правда, Мама ругалась, и отправляла Девочку спать в корзинку. Но ничего. Девочка даже там, в корзинке, слушая сладкое и теплое дыхание сонной Сестренки, чувствовала, что ее любят. Потом наступало утро, Сестренка уходила в школу, а Мама - на работу. Девочка немножко скучала, много бегала по квартире, иногда грызла что-нибудь, чаще - спала и все время ждала, ждала, ждала - когда же придут они, люди! Зато когда люди приходили, начиналось веселье! Если было тепло, Сестренка с Девочкой уходили во двор, и там до вечера бегали, прыгали, и играли. Во дворе росла трава, правда, пыльная. И редкая, но когда Девочка, гоняясь за бабочкой, забегала в самую гущу этой травы, ей казалось, что она в лесу... А когда Девочка уставала, Сестренка брала ее на руки, и волна счастья захлестывала Девочку до самых кончиков ушей. Да, она была счастлива, очень, настолько, насколько ей позволяло это ее маленькое собачье сердечко.
Потом, непонятно почему, случилось страшное. Все сошли с ума. Сначала принесли домой Сестренку, положили, будто большую куклу, начали говорить непонятные слова "авария... прямо из-за угла... прямо на нее... бедный ребенок!". Мама стала кричать, страшно, и долго. Девочка забилась под диван, и оттуда наблюдала, как в квартире появилось много чужих людей, они сидели на диване и на всех стульях, плакали, потом положили Сестренку в деревянный ящик, и непонятно было - как же теперь она играть будет? Сидя под диваном, переполненная страхом, непониманием, и растерянностью, Девочка тонко завыла - будто тоже плакала.
Девочку подняли на руки, поднесли к ящику, и она в последний раз тогда увидела Сестренку.
Потом все ушли, и унесли ящик. Настал вечер. Потом ночь. Было тихо-тихо, и Девочка, наконец-то, вылезла из-под дивана. Вернее, голод ее выгнал. Она сунулась к своей миске, но за весь день ничья рука не плеснула туда супа. Она шмыгнула на кухню, обшарила все углы, но нигде не завалялось ни корочки, ни колбасной шкурки. И в который уже раз за этот страшный день Девочка принялась плакать...
Мама пришла лишь поздним утром. Вошла, захлопнула за собой дверь, тяжело ступая, прошла на кухню. Села прямо на пол, свесила руки между коленями, и уставилась в противоположную стену.
Сидела, смотрела, и ничего не делала. А ведь Сестренка, наверное, уже вылезла из своего ящика, и сейчас вернется из школы. Надо греть обед, да и ей, Девочке, не мешало бы поесть!
- Ску, - вежливо напомнила она о себе.
Бесполезно!
Мама все сидела, и тогда Девочка ткнулась носом ей в ногу, и лизнула свесившуюся руку. Машинально мама взяла Девочку на руки, и та благодарно кинулась облизывать Маме лицо.
Она опять плакала, уткнувшись в колени, и отшвырнув от себя Девочку. Потом встала, ушла в комнату, и там, не раздеваясь, упала на кровать. И опять плакала. Девочка сидела в кухне под столом, и молчала.
Среди ночи стало невмоготу. Голод скрутил ее так, что она не выдержала, и начала опять выть. Сначала тоненько и тихо, потом все громче, сильнее. В стену забарабанили, но Девочка так хотела есть, что выла, и выла, и выла.
Забарабанили уже в дверь. Из спальни вышла Мама, сразу запахло резко и неприятно - так пахло раньше, когда кто-то болел. Мама сгорбившись, и волоча ноги, прошаркала к двери, открыла.
- Соболезную, - раздался неприветливый голос, - что это собачка ваша, извиняюсь, воет? Час ночи уже. Людям завтра на работу. Угомоните ее!
- Собачка? - растерянно переспросила мама, - Воет? Я,... я не заметила. Простите. Я,... да, я что-нибудь сделаю...
- Вы ее хоть кормили? - раздалось неприветливое.
- Не помню... - прошептала Мама.
- Поразведут тут собак, а потом голодом морят! - торжествующе заявила соседка, и захлопнула дверь.
Мама прошла на кухню, сунула руку в хлебницу, вытащила оттуда кусок, и бросила на пол. И опять упала на диван, и там уже что-то бормотала, и всхлипывала.
Так Девочка первый раз в жизни поняла, что черствый хлеб может быть вкуснее мяса.
Потянулись длинные, серые, пустые дни. Девочка ела хлеб, жила в кухне под столом, и иногда выла. Мама молчала, и все реже бывала дома. Однажды она пришла не одна - вместе с Большим.
- Вот видишь, - голос Мамы был тихий, неживой, - вот так я и существую.
- Бедная! - решительно ответил тот. И начал действовать.
- Так нельзя! - вещал он, решительно шагая по квартире, - до чего ты себя довела! Да, у тебя случилось страшное горе, но ведь жизнь продолжается! Завтра же ты переедешь ко мне. Квартиру продадим, когда найдется покупатель с хорошими деньгами. Нет, вначале ремонт сделаем. Тогда за нее больше дадут. Нет, тебе нельзя здесь оставаться, иначе ты с ума сойдешь. Все, все, начинается новая жизнь!
И Мама... Мама засмеялась. Тихо-тихо, почти шепотом, но - засмеялась. Обрадованная Девочка выползла на брюхе из-под стола, и, визжа, и виляя хвостом, поползла к Маме.
- Ой, я про тебя совсем забыла. А с ней-то что делать? - Мама повернулась к Большому.
- Ну, взять ее с собой ты не сможешь. Квартира у меня небольшая, да и не надо, чтобы тебе что-то напоминало о прошлом. Придется избавиться от собачонки.
- Как - избавиться? - приподняла брови Мама.
- Ну, я имел в виду - отдать в хорошие руки. Да ты не волнуйся. Я все устрою! - уверенно сказал Большой, хватая Девочку под мышку, - найду ей хорошего хозяина!
И вот она едет с Большим в машине, и ерзает на сидении, и поскуливает - тихо-тихо, потому что громко скулить нельзя, за это наказывают. Куда они едут? Зачем? Долго ли еще ей терпеть? Девочка ничего не знает. Она лишь понимает, что долго не выдержит, и, когда на очередном ухабе машину хорошо встряхнуло, она не выдержала.
Мокрое пятно широко расплылось по обивке.
- А! Черт! Чертов щенок! - Большой зол. Очень зол. Девочка сидит, прижав уши - теперь ее наверняка будут тыкать носом в мокрое.
- Все, хватит! - все более распаляется меж тем Большой, - навязалось счастье на мою голову! Пошла отсюда! - маленькое визжащее существо вылетает в распахнутую дверь машины, и шлепается прямо в придорожный сугроб. Хлопок двери, звук мотора, и машина исчезает в ночи.
Сначала она, выбравшись из сугроба, пыталась бежать в ночь, в темноту, туда, куда уехала машина. Ее не бросили, нет. Она просто выпала. Сейчас Большой увидит, что ее нет в машине, и вернется. Не может же он, в самом деле, оставить ее здесь совсем одну. Но машина не возвращалась, сколько Девочка ни бежала, и тут ее осенила страшная догадка: ее наказали! Она выла, и вдобавок намочила сидение. Вот ее и оставили тут.
И вот тут-то ей стало по-настоящему страшно.
Она заметалась по вылизанному ветром шоссе, туда-сюда, то призывно лая, то начиная тоскливо выть, заметалась беспорядочно, бестолково, в панике. То ей казалось, что вот-вот кто-то появится, и тогда она громко и звонко лаяла; то она начинала бояться черного ночного леса, стеной стоящего вдоль дороги, и тогда собачка замирала, припав к шоссе, и вслушивалась в ночные звуки. Из-за кромки леса вдруг вылетела бесшумная большая тень, и, махая мягкими, будто ватными, крыльями, помчалась к Девочке. Взвизгнув от ужаса, путаясь в лапках, она рванула к лесу, чтобы спастись от этой летающей смерти. Едва не застряв в сугробе, она чудом домчалась до леса, и бежала, бежала, бежала прочь от дороги, пока хватало ее силенок. Потом пошла шагом. Потом побрела. Потом уже еле двигалась, с трудом переставляя лапки. А потом и вовсе легла в снег, чувствуя, как холод сковывает тельце, сводит лапки, морозит хвост и нос. Она понимала, что надо бы хотя бы зарыться в снег, но сил уже не осталось...
Девочка закрыла глаза.
- Р-р-р, - раздалось над ней, негромко, но настойчиво. Она испуганно прижала уши, и тоже попыталась зарычать. Но когда увидела Его - тихо ахнула.
Это был Пес. Не просто пес, а ПЕС! Большой и красивый! Если бы он оказался рядом с Мамой - наверняка был бы ей по пояс! Широкая, сильная грудь, мощные лапы, с густым подшерстком между пальцами, большая, лобастая голова, массивная челюсть, и грозные клыки. А еще он был белый! Снежно-белый, будто порождение зимнего леса, с густой, искрящейся в лунном свете, длинной шерстью и ясными, как звезды, глазами. Громадный, непоколебимый, и грозный, он возвышался над Девочкой, и она поневоле поджала хвост, и закрыла глаза. "Интересно, меня сейчас съедят, или потом?" - обреченно мелькнула мысль.
- Урр, уфф! - теплое дыхание обдало ее, и горячий шершавый язык лизнул собачонку в замерзший нос. Потом несколько раз лизнул морду. Девочка осмелела, и пару раз вильнула хвостиком, Пес еще раз приветливо заурчал, и подтолкнул Девочку носом в бок. Она встала, и, когда он пошел вперед - пошла следом. Он оглянулся, увидел, что она плетется за ним, и опять довольно рыкнул. Вскоре впереди показалась большая старая ель, вся засыпанная снегом. Лапы ее опускались до самой земли, и образовывали почти настоящий шатер. И вот здесь-то, под кровом из еловых лап и снега, на мягком ковре опавшей хвои, Девочка наконец-то сладко заснула, прижавшись к теплому боку Белого Пса.
И не снилось ей ничего.
Утро было прекрасным - целый букет свежих лесных запахов обрушился на Девочку, когда она проснулась, и вылезла наружу из их логова. Так вкусно и так много она давно уже не нюхала! Громадный белый зверь был здесь же - не спеша и с удовольствием поглощал то, что еще недавно было зайцем, а когда увидел Девочку - подтолкнул носом кусок мяса и ей. Терпеливо дождался, когда она поест, потом встал, и побежал вперед. Девочка уже привычно затрусила следом. Странно, если вчера Пес все время оглядывался, проверяя, не отстала ли она, то сегодня он, казалось, захотел убежать от Девочки. Он бежал все быстрее, и ей приходилось прибавлять шагу, но, все же, она твердо решила - не уйдешь! И поэтому, когда он взлетел в прыжке над поваленным деревом, она тоже смело прыгнула следом! Но, уже прыгнув, увидела небывалое - громадный белый зверь таял, растворялся в воздухе, как теплый пар тает на морозе, и вот уже вместо Пса искрится в зимней стылости туманное облачко льдистых кристаллов, искрится, сияет в рассветных лучах солнца, и ледяными иголочками падет вниз, на покрытую снегом землю. От неожиданности, от растерянности, и еще потому, что лапки малы да коротки, Девочка врезалась в дерево, и покатилась назад, кубарем. Истошный, обиженный визг разнесся над лесом.
- Елки-палки, а ты тут откуда взялось, чудо??? - большая бородатая голова, в вязаной шапке, показалась оттуда, из-за дерева, рука в рукавице сгребла Девочку, поднесла к заиндевевшим усам.
- Ай, славная псина! Одна! Посреди леса! С неба упала, что ли? - говорил густой бас, прямо напротив Девочки двигались пышные усы, от тела, большого и сильного, шло ощутимое тепло, - Поди, замерзла? Ну-ка, иди, погрейся пока! - и он сунул Девочку за пазуху, в благословенность тулупа. Потом зашагал назад, по своим же следам, выкрикивая:
- Петр Степанович! Дружище Штирлиц! А иди-ка ты сюда, погляди, какую я Снегурку-красавицу в снегах нашел!
- Ну! Не скажи. Дворняги, они, брат, ума палата! Хитрые, живучие, на все горазды! Ну, сам посуди: совсем ведь еще кроха, а выжила в таком лесу, на таком морозе! Я ее даже зауважал. За одно это ей теперь полагается пожизненная пенсия! У-у-у, морда симпатичная!
- Точно, - засмеялся "дружище", - ишь, пригрелась у тебя за пазухой, глазищи блестят. Ну, что, - обратился он торчащему из полушубка носу, - тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе красная?
- Тоже мне, Морозко нашелся, - засмеялся первый, - хватит моей собаке зубы заговаривать! Ладно, пошли, что ли. Охоты путной сегодня уже не будет, а до электрички еще топать и топать. Ну, что, найденыш, пойдем домой? - улыбнулся он Девочке.
"Да!" - ответила та звонко и весело, и эхо ее счастливого лая донеслось до самых дальних закутков леса.