Если небо летит клоками
на гряду овощных культур,
значит, тяпает вместе с нами
неприкаянный бог Амур.
Без парадных своих регалий
неприглядный влачит удел:
горе луковое варганит
увернувшемуся от стрел.
То-то радость из этих греков,
этих римлянок-субвенер
изготавливать человеков
на французский хотя б манер.
Или, боже спаси, на русский:
дай такому цыбулю в рот -
посчитает ее закуской,
перекрестится и пойдет.
Что бы ни было - мало горя,
засучи рукава, Амур.
Трудовые свои мозоли
не показывай никому:
засмеют и в поля низвергнут.
И в объятиях Костромы
будешь вечно гоним Деметрой,
как гонимы Деметрой мы.
Ей бы только скорбеть о Коре
за твои, между тем, дела -
плодородие нам такое
отломила твоя стрела.
Горемычный ты мой, болезный,
поднатужься еще чуток:
вот цыбуля уже пролезла,
переходим полоть чеснок...
ну и тд
***
В подсолнечной давильне Запорожья
луна задаром, дыня за пятак,
и атрибуты ночи: тюль, сквозняк,
мой запах на твоей горячей коже -
все то же,
что в лимонном Сингапуре.
Торговец улыбнется и обдурит,
и бросит нас с арбузом на сносях,
двустопый, тусклобронзовый, как Пушкин...
Я нахожу щекой твою подушку.
До утреннего кофе полчаса,
едва прикрыты плечи и глаза,
и можно незаметно пульс подслушать.
***
...но ты еще не знаешь - в розовом
и голубом тонуло время,
и Сан-Суси качался в воздухе,
а город не имел значенья.
И мне поверилось заранее
в отсутствие земли. Но вскоре,
как ящер, выползла Германия
из неприветливого моря.
Она несла, скупая, косная,
поклажу сумрачных реликвий.
Что оставалось - лечь под соснами
и поживиться земляникой.
Картавил кельнер и выманивал
меня к столу горбушкой тминной -
так я пресытилась Германией,
а ты опять про витамины.