Карпов Геннадий Геньевич : другие произведения.

Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Геннадий Карпов
  
  
   ЖИЗНЬ И НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ МЕНЕДЖЕРА
   ВОЛОДИ БОЙНОВИЧА, или
   АМЕРИКА 2043
  
   Роман - предчувствие
  
  
   Моей дорогой Люде, без помощи которой
   данное произведение не могло бы быть создано -
   посвящается
  
   Джонни! Оу, е!
   Ла-ла-ла-лааааа, ла-ла-лааа...
   (Слова из популярной американской песни)
  
   От автора
   Дорогой читатель! Если ты после прочтения данного литературного труда перестанешь называть свою великую страну "Рашкой", если вложишь свой лишний рубль в экономику своего государства, а не в доллар ФРС, если вечером выключишь зомбоящик, и прочитаешь книги Фоменко, Горяйнова, Шильника, Графа, Перкинса, Старикова, Веллера и других честных историков и писателей, если вместо рэпа и Мадонны включишь в своём автомобиле Башлачёва, Дольского и Градского, если вместо бутылки водки купишь себе хулахуп, если откажешься от очередного кредита, а вместо куска свинины съешь яблоко - я буду считать, что трудился не напрасно.
  
   Мы с Пашей решили приплыть в Америку на подводной лодке аккурат к столетию курдской битвы. Историю в школе я учил плохо, а вот радио "Голос свободной Америки" слушаю всю сознательную жизнь. И там недавно сказали, что в июле 1943-го года американские войска выиграли курдскую битву, что послужило началом конца гитлеровской России. Как-то так, подробностей я не запомнил. Просто сказали, что в Америке праздник, будут поздравлять ветеранов, а в кинотеатрах - бесплатно крутить кино про войну и разносить халявный поп-корн и колу. А вечером в Вашингтоне будет салют из ста орудий. Я позавидовал в очередной раз американцам, и во мне ещё сильнее окрепло желание к ним сбежать: сколько войн, столько и побед! Вот это народ! Вот это солдаты! Сперва одолели орды до зубов вооружённых индейцев, напавших когда-то давно на южные штаты и закабалившие негров. Потом поочерёдно разбили мексиканцев (Освободили от них техасцев.), гуннов (Освободили от них римлян.), французов (Освободили от них канадцев.) и нашего Наполеонова, залившего кровью всю Европу. Когда я впервые прослушал аудиокнигу о том, как русские во главе с генералом Наполеоновым вырезали целые города и насильно присоединяли к российской империи независимые европейские ханства и королевство польское, мне стало стыдно, что я - русский. Вскоре по "Голосу" прослушал цикл передач про Сталина о том, как он атомными бомбами забросал Японию, Непал и Таиланд, и поклялся сбежать из России, чего бы мне этого ни стоило. (Диктор, лауреат Сахаровской премии Козырев-джуниор, когда читал про то, как японские дети прыгали в реку, чтобы спастись от радиации, но вода в реке кипела, и дети варились заживо, и тёк суп из человеческого жира - на этом месте он попросил прощения, высморкался, выпил воды, и только тогда смог продолжить, а я выключил тюнер. Работать в тот день я не мог. Перед глазами стояли мёртвые японские дети и укоризненно спрашивали меня: "Разве ваш никому не нужный Сахалин того стоил?")
   Конечно, встать на лыжи я мечтал не только из-за Наполеонова или Ивана Грозного. Надоело мне тут всё до чертей! Квартплата растёт каждый год, солярка стоит уже столько, что на машине езжу только на работу и обратно. Всё остальное - на автобусе или трамвае. С тех пор, как запретили доллар, товары на полках в основном или свои, или китайские, или индийские. Если товар американский, то стоит гораздо дороже нашего. Не скажу, что невозможно носки купить, или наши телефоны хуже японских (У меня два телефона, оба нашего производства.), или еды не хватает, но раньше, говорят, товаров на прилавках было куда как больше. (Кстати, доллары в Евразии отменили как раз в тот год, когда я родился, поэтому я вырос уже при закрытых границах, скудных прилавках и фактической диктатуре Старикова и его камарильи.) Зато включаешь телевизор - а там стариковцы, рогозинцы да фёдоровцы тебе рассказывают, как хорошо живётся у нас, и как плохо - в Америке. Мол, там все гомики, наркоманы, бандиты, и вообще - идиоты все поголовно. А в родном отечестве - тишь да благодать. За дураков нас, видать, держат! Как будто люди не понимают, что если бы в Америке все были такие, как нам рисуют, то эта страна не была бы ведущим государством мира уже тысячу лет! Весь цивилизованный мир покупает товары с надписью "Made in USA". Даже в нашем с Пашей магазине лодки есть с такими логотипами. Правда, в основном народ покупает наши: сахалинские десятиместные чисто семейные прогулочные, питерские шестиместки со стеклянной кабиной, нижегородские на подводных крыльях (Говорят, могут разгоняться до ста узлов, но я сомневаюсь.), а недавно пошли ревельские, на серебряных батареях, которые полгода могут не всплывать на поверхность, а погружаться - аж на триста метров. Они на двух пассажиров рассчитаны. Ну, мол, берёшь с собой кралю - и на дно! Ну, так-то неплохо задумано! Американские - на солярке и очень дорогие, зато большие, комфортабельные, все в хроме, с нарисованными зубами на морде. Не то, что наши замухрышки. (Есть ещё посудины из Астрахани, Енисейска и Питера. А ещё - немецкие, малазийские, аргентинские и иранские. Короче, на разные вкусы и кошельки. Я об этом могу долго рассказывать.)
   А какие в Америке тачки! А какие там тёлки! Поглядишь на наш автопарк, прогуляешься вечером по Океанскому проспекту - серость! Если едет какая тачка клёвая - значит, сделана в Детройте. Если идёт красавица - то без знания английского к ней и не подходи: ни слова не поймёт из твоего шипения. Потому я английский и учу всю жизнь, и говорю на нём так же хорошо, как на рашке. Меня ещё Джонни языку учил. Иностранок в городе много, но как с ними знакомиться - я, честно говоря, не имею понятия. И вообще, с женщинами у меня - полная беда. Они любят богатых и подтянутых, а я толстый и бедный. Потому купаюсь на диком пляже в одиночестве, а живу с мамой. Есть несколько подруг в сети, с которыми стебаюсь вечерами, и корчу из себя чуть ли ни Буша Восьмого. Однако, реально общаться со слабым полом я не умею, но не признаюсь об этом никому, хоть жгите меня. Видимо, это от аритмии моей. Пока общаюсь виртуально с какой-нибудь ткачихой или связисткой - всё нормально. Ставлю перед собой на стол тарелку халвы или кальмара копчёного, пива литр - и пишу всё с юмором, умно, даже пошловато. А как доходит до реального общения - ну, прям, ступор находит! Раз столбом простоял на свидании, другой... Выслушал всё, что думает современная девушка о глухонемом идиоте, за которого кто-то в чате умные вещи пишет, а сам он - полное полено, и решил, что с меня хватит.
   Зато у меня машина американская. Небольшая, всего три с небольшим метра от носа до хвоста, зато напичкана всем, чем можно. В том числе - радиоприёмником, по которому я слушаю "Голос свободной Америки", пока по пробкам до своего магазина добираюсь. И, добравшись, понимаю, что живу я в полной жопе, и выхода не наблюдаю. Штаты и наша рашка - это как слон и моська в той американской басне. Возьмём хотя бы мою тачку. Садишься в неё и говоришь:
   -Привет, моя родная американочка!
   Это я такое кодовое приветствие забил в бортовой комп. После этого она сканирует мою сетчатку глаза, и говорит мне женским голосом с приятным таким нерусским акцентом:
   -Привет, родной! Тебя приветствует автомобиль фирмы "Шоу Дзё моторз". Сдай газ на анализ, чтобы я могла убедиться, что ты - это действительно ты!
   В этот момент надо слегонца пердануть в седушку - и всё, дизелёк завёлся, рулевое разблокировано, можем ехать. Вот это прогресс! По пердежу человека распознают! Даже таблетки специальные в комплекте шли, чтоб пукать. Правда, уже кончились, а новых не достать. Не то, что наши Вазы-Газы-Мазы. До сих пор ключ надо в скважину тыкать, а батарей на триста километров не хватает. Правда, минус у моей машины есть. Пару раз после праздников случались неприятности: как хлюпнешь моей родной в анализатор - мало того, что сам в говне, так потом анализатор надо прочищать, иначе не заводится. Зато в комплекте есть специальные палочки для прочистки. Но это мелочи.
   У Паши тоже тачка с надписью "Made in USA" на багажнике, (Длинной от носа до хвоста - два девяносто.) с массажёрами всех частей тела, и всеволновым радио внутри. И ему тоже надоело слушать по "Голосу", как свободно и богато живут люди в штатах, а потом выходить во двор, и видеть спящую в песочнице пьяную соседку и кучу мусора у подъезда. Только Пашке, по большому счёту, без разницы - куда ехать. Ему лишь бы ехать, да из окошка тарашиться, да фотать всё подряд на свой новенький "Зенит". Он мне как-то выдал, что не помрёт, пока не повидает двенадцать стран. Он в мать, такой же путешественник. Они с матерью были уже на двух космодромах - Байконуре и Восточном (Глядели, как ракеты взлетают.), летали на Новую землю (Медведей белых смотрели в дикой природе.), плавали по Волге и Енисею на теплоходах. А я хочу конкретно в Америку!
   Мы с Пашкой - бывшие одноклассники и однокурсники, нам по двадцать четыре года. Живём в одном доме, а наши матери вместе работают в представительстве одной хитрой международной компании, помогающей студентам трудоустроиться за рубежом. Наших студентов могут отравить, к примеру, в Китай, но находятся чудаки, которые едут к нам из Турции и даже Испании. А отцов у нас нет. У меня вообще никогда не было, а пашин служил военным моряком, и погиб, когда Паша только пошёл в школу. Меня воспитывала одна мать, да поначалу - христианско-пионерская пришкольная организация. Ну, и Джонни конечно. Матери было постоянно некогда:её волновали судьбы студентов, приехавших из Индии в Якутск разрабатывать алмазные месторождения. Пионерские и христианские дела меня интересовали мало, поэтому воспитывал меня, в основном, Джонни. И вот что обидно: как мы с Пашкой ни уговаривали своих мамок устроить нас после школы по блату куда-нибудь в тёплое местечко на Гавайях - ни в какую! Как сговорились! Идите, мол, сначала в армию, а потом поступайте в институты, а потом поработайте года три, а уж потом поглядим! Ведь у нас в рашке теперь какой порядок? Кто в армии три года не служил - высшее образование не получит, оружие себе не купит и в Партию Великого Отечества не вступит. В колледже учиться пять лет, в институте - семь. Кто без вышки - ограничение выезда за рубеж, а карьерный рост заканчивается на должности директора небольшого магазинчика. А кто только восемь классов из двенадцати положенных осилил - вообще запрет на выезд из своего региона и ограничение зарплаты. Исключение только для крестьян: тем раз в два года можно на месяц ехать хоть на Луну. Мол, эти, куда б ни уехали - к своему огороду всё одно вернуться сорняки дёргать. А мы, городские да неслужилые - вроде как люди второго сорта, гниль и червоточина. Нам за колючку - ни-ни! Не дай бог - увидим, как нормальные люди живут! Кругом полиция, кордоны. Раз в году всеобщая принудительная проверка на пристрастие к наркотикам и алкоголю. В политической жизни участвуй, ГТО сдавай, на иностранные сайты просто так не зайди! Пачку сигарет по цене уже к двадцати литрам бензина подтянули! Шагу ни ступи, пива на лавке не попей, к новому военному порту близко не подойди! На рейде постоянно два эсминца стоят, а с военного аэродрома под городом постоянно взлетают здоровенные самолёты. Я раз в лифте слово из трёх букв написал классе в шестом - мать потом этот лифт три месяца мыла по вечерам. Оказывается, в лифтах видеокамеры понатыканы! Так ей и надо, дуре старой! А ещё партийная! Такие связи - а сын через пень-колоду закончил колледж за шесть лет вместо положенных пяти, и работает менеджером по продаже лодок на берегу Тихого океана! Пальцем о палец не ударила ради меня! То некогда ей, то страшно за себя - вдруг уволят из представительства! То за меня трясётся - вдруг уеду в Америку, и стану наркоманом! Как будто я идиот полный! (Единственный раз в жизни похлопотала за сына - это когда меня по состоянию здоровья не захотели брать обучаться на права. Коли, мол, нормативы в школе не сдавал - какие тебе права? Мать куда-то ездила, потом с кем-то разговаривала по чату - и меня приняли в группу. И на зло всем я сдал на категорию Б с первого захода.).
   Я не наркоманить там собираюсь, а на пляже работать спасателем! Сидишь под зонтиком. Кругом море, пальмы. Не то наша бухта Золотой Рог, где тины на берегу по колено, рыбой тухлой несёт, бомбардировщики туда-сюда летают, и бабки старые на камнях лежат, жопы трёхэтажные греют! Не-е, я видел настоящие пляжи! Американские! Не даром в моей тачке экран двенадцать дюймов и тюнер клёвый! Там такие тёлки в голубой воде плещутся! А мужики-спасатели их на руках в свою кабинку заносят время от времени, и, чтоб за буйки далеко не заплывали, трахают так, что солома с крыши сыплется. (Я такое во время движения уже не смотрю, боюсь в аварию попасть. Такие передачи я включаю, когда ночую в своей роднульке. Запаркуюсь где-нибудь в чужом районе в щёлочке между большими машинами, благо колёса все четыре поворотные, ездить могу боком. Возьму пива, колбасы. Погляжу кино про Америку и голых баб, поплачу в одиночестве, потом насру, нассу под чужыми дверями в подъезде каком-нибудь - вроде легче на душе. А утром - на работу. Целое приключение получается!)
   Нет, ребята, что ни говорите, а в Америку я хотел так, что у меня к пятнадцати годам не комната уже была, а кусок вожделенной территории: флаг ихний купил, пару футболок с номерами каких-то знаменитых хоккеистов, плакаты с видами Белого Дома и Пентагона, красотки сисястые с "Кольтами" над кроватью - вообщем, весь набор. А на Джонни я всегда надевал ковбойскую шляпу, а на спине написал: "Боже! Храни Америку!" Мать зайдёт, бывало, в комнату ко мне, головой покачает и скажет очередную херню. Мол:
   - Ты русский, а в комнате всё американское, что хоть не заходи! Пошёл бы в армию, отслужил бы три года хоть коком на вертолётоносце, закончил бы потом институт, вступил в партию, женился. Не кончится добром твоё это увлечение! Твоя мать знает, что говорит!
   Короче, в сотый раз пропоёт свою дурацкую песню, спросит про аритмию (У меня с детства сердце троит временами.), чмокнет в лобик как маленького - и свалит трудоустраивать очередного яйцеголового из какого-нибудь Кодинска куда-нибудь в Бомбей, или наоборот. (При этом, как праздник какой - сама пьёт только виски, а не водку! И бельё импортное. Я лазил у неё в шкафу, и видел трусы кружевные полупрозрачные с иероглифами.) А ты тут сиди на койке, пялься до одури на статую свободы, и мечтай о далёкой прекрасной стране! Потом достанешь свой диплом менеджера по продажам среднего звена, и поймёшь, что максимум, куда ты уедешь из своего вонючего Владивостока - это на Кавказ, на Байкал или в Юрмалу. И хочется повеситься от тоски и бессилия одолеть этот людоедский режим! Его кто только ни пытался одолеть последние лет сто - бесполезно! Вроде - качается уже! Вроде - уже рухнул! Вроде - коммуняк свалили, и на доллар перешли, и - нет бы сделать из рашки продолжение штатов! Хотя бы до Урала! Куда там! Как ни уговаривали, как ни просили дать полную свободу людям - бесполезно! Сами в Москве жить не будем, и другим не дадим! Границы с посольствами позакрыли, ракетами и кораблями ощетинились, доллар запретили, торгуем только с Азией. Мало того! Находятся ещё государства, которые добровольно вступают к нам в союз, идиоты! Ещё и Индия с Китаем в ту же дуду дудят! Короче, опять идём своим путём. Не, не по пути мне с вами. И то, что у меня свой, особый путь - я понял как-то сразу. И сразу стал учить английский язык. Так что к семи годам, когда пришлось переться в эту дебильную школу, на инглише я говорил так же свободно, как на рашке. (Это, конечно, заслуга Джонни в том, что когда весь класс мямлил: "Америка из грэйт кэпиталист кантри", я читал Байрона в подлиннике. Ох, и шалун оказался его Дон Жуан!)
   Джонни - это мой робот. Он был со мной пятнадцать лет, с самого рождения. Мои первые воспоминания связаны не с мамой, а именно с Джонни. Он играл со мной в прятки, читал мне книги, и учил английскому языку. Выглядел он презабавно: негритёнок роста сантиметров шестидесяти - семидесяти с четырьмя колёсиками вместо ног, квадратной головой, и немигающими глазами. На его спине были различные кнопочки и штепселя, а из груди выезжал небольшой экран для настроек. Джонни был для меня всем: интернетом, радио, врачом, папой и товарищем. Когда я немного подрос, мама объяснила мне, что это - подарок одного студента из Африки, которого она устроила коком на круизный лайнер. И ещё, мама строго-настрого наказала, чтобы я никому не рассказывал про него: вещь эта очень дорогая, и если кто-то узнает, что она у нас есть, то к нам непременно залезут грабители, и отберут у меня моего Джонни. Поэтому про робота знали только мама и я. Когда у меня впервые заболело сердце, он первым поставил мне диагноз, померил температуру и пульс, даже не притронувшись ко мне своими мягкими резиновыми руками. Когда мы с ним оставались одни, он мне читал сказки про гномов, вампиров, троллей, суперменов и ковбоев. (Больше всего мне нравилась сказка про американского президента Линкольна, в которой тот, когда был ещё молодой, с помощью волшебной флейты освободил американскую землю от индейцев и крыс, за что и был избран президентом. Стишок оттуда: "Америка, Америка, великая страна! Кому она не нравится - пожуй-ка, брат, говна!" я прочитал однажды на каком-то дурацком празднике в школьной церкви. Меня побили старшеклассники, и выгнали на улицу. Больше я в церковь никогда не ходил, и креститься отказался.)
   Позже он стал читать мне более серьёзные книги, и, подключившись к телевизору, сопровождал их картинками и даже фильмами на английском языке. Просмотрев с Джонни один фильм раза три, я уже мог перевести всё, что там говорили. А говорили там правду: про то, что Америка одна бьётся за мир во всём мире с терроризмом, коммунизмом, сатанизмом и много с чем ещё. Что Россия - это тюрьма народов, которая поработила свободных людей от Балтики до Тихого океана, и угрожает всему миру тремя тысячами ядерных боеголовок. Что земли, на которых живут русские, никогда им не принадлежали. Что у нас тюрем больше, чем во всех остальных странах вместе взятых, и всех, недовольных режимом, отправляют в Сибирь на рудники, а многих - расстреливают. Что у нас адвокатов, защищающих невиновных граждан, меньше, чем в одном Нью-Йорке. Что петля Нестерова - это удавка, которой русские во главе с генералом Нестеровым душили свободных поэтов и писателей в Венгрии, Чехословакии и Афганистане. Что по уровню коррупции и употреблению алкоголя мы занимаем первые места в мире, а по потреблению творога, сахара и мяса находимся в середине второй сотни. Что границы со свободным миром мы закрыли, чтобы люди не могли сравнивать их уровень жизни с нашими ошмётками. Что всё, что мы умеем - это воровать, пьянствовать, запускать ракеты, и снабжать армии террористов гранатомётами и автоматами Калашникова. Ну, и так далее, как по нотам. По телевизору показывали карты девятнадцатого века, и даже древнее, где свободные государства были обозначены белым цветом, Россия и Индия - чёрным, а Китай и Корея - серым. И с каждым веком мир становился всё чернее. Короче говоря, мой робот открыл мне глаза на эту страну. И я понял, что мне крупно не повезло родиться русским. Джонни как-то сказал, что сделали его в секретной лаборатории специально, чтобы учить детей всего мира уму и говорить правду, которую по телевизору у нас уже давно не показывают. Таких Джонни, оказывается, много в свободных странах, а вот в закрытых, типа России, их запрещают сволочи из КГБ. Теперь, выходя на улицу, я смотрел на свой Владивосток совсем другими глазами. Я замечал то, чего раньше не видел: грязь, неустроенность, кривые улочки, враньё политиков и воровство начальников, мутную горячую воду в кране, дороговизну. Даже снег зимой убрать толком не могут! Да, и с дождями при современном развитии техники давно бы уже могли научиться бороться! А то, как зарядит на неделю из гнилого угла - сидишь дома, пялишься в телевизор, смотришь какую-нибудь ерунду, грызёшь сухой тульский пряник, и плачешь.
   Лет в десять мне уж больно нравился анекдот, который мне рассказал Джонни: слёт глав десяти крупнейших держав: приезжает Буш Пятый, Лукиано Андретти, Акира Мишима, Хельмут Фишер... а Старикова нет. И тут громко объявляют: русский президент не приедет. Он в туалете жидко обосрался!
   На этом месте я прям падал от хохота! Ну, надо ж так смешно придумать!
   А ещё от Джонни очень вкусно пахло. Причём запахи от него шли разные. Когда мы были одни, от него пахло мокрыми яблоками или горьким шоколадом. А когда дома была мама, то от него начинало пахнуть какими-то цветами. И запахи эти были малозаметны, еле уловимы, но хотелось дышать ими ещё и ещё. Я навсегда запомнил эти запахи моего электронного друга. А ещё он впервые мне показал американские передачи по телевизору. Как он это сделал - не знаю, но я обалдел, когда вдруг вместо скучных местных новостей (Рыбаки поймали сто тысяч тонн селёдки, космонавты в невесомости сделали тонну чистого кремния, в КБ имени Туполева приступили к испытаниям... Кому нужна эта показуха?) во весь метровый экран нашего "Горизонта" вдруг появилось улыбающееся лицо симпатичного седовласого мужчины, который сказал:
   -Ну, здравствуй, Володя Бойнович! Так вот ты какой, оказывается, у нас! Я - президент Соединённых Штатов Джордж Буш Седьмой! Присоединяйся к нашей вечеринке!
   Вечеринка была на славу! Столько шампанского! Столько жратвы разной! Такие тёлки! Такие парни на суперкарах! А музыка! Такой музыки я сроду не слышал! У нас укакаются - так не сыграют! Там перед ударником было барабанов - штук двадцать, и полное ощущение, что рук у него было - тоже двадцать, и в каждой - по палочке. Косматые гитаристы выдавали бешеные ритмы, а певец не пел - ревел, как бомбардировщик над моим пляжем. Единственное, что мне не понравилось - это слова песни. Ерунда какая-то, если честно: "Люби меня, люби меня! Ведь я давно тебя люблю, везде и навсегда! Тугеза. Форева." И потом гитарист взасос поцеловался с певцом. Зато между песнями там крутили рекламу! Ведь у нас по телевизору какая реклама! Ну, скажут чёнить типа: продаются такие-то холодильники или чайники, там-то, по такой-то цене. И всё! А у них на рекламу каких-то бутербродов было потрачено двадцать миллионов долларов! (Там в конце, прям, было написано, что потрачено - столько-то, режиссёр - такой-то, в ролях - тот и тот, и даже композитор был!) Целое кино сняли в три серии: как его делают вместо той ерунды, что делали до него, как его едят и запивают ледяной колой, и что он полезного потом делает внутри организма. Просто отпад! Ведь, если рассудить логично, - раз у них рекламируют подобную вкуснятину, значит, народ ею уже так обожрался, что без рекламы не берёт! Я потом часто просил Джонни, пока мамы нет, показывать мне разные запрещённые фильмы и передачи. После такого идёшь в пятый класс, и смотришь на рашку, как на плохие декорации к плохому спектаклю. И в мыслях только одно: хочу в Америку - хоть плач! Ведь там, как я понял, правила такие: сажаешь в открытую тачку девок, берёшь пива ящик - и попёр по хайвэю куда глаза глядят. Ни тебе полиции, ни шлагбаумов! Ну, просто сказка, а не жизнь! За копейки никто не батрачит, цены ниже плинтуса. Купил каких-то там акций - и сиди до пенсии на диване, плюй в потолок, а тебе денежки просто так капают. Я как-то раз после такого клипа тоже взял банку пива американского с зарплаты, выпил, и решил прокатиться на своей роднульке. Да по нашим дорогам разве газу дашь! Доехал до первого светофора, постоял в пробке, захотел в туалет, голова закружилась с непривычки, затошнило. Короче, включил автопилот, и поехал домой. И проплакал потом весь вечер от обиды. Единственно, что я решил не смотреть - это фильмы про геев. Их зачем-то регулярно показывали после семи вечера, и я долго не мог понять, что это за геи такие, зачем мужики целуются, а потом спят вместе. Поэтому стал просто переключать на что-нибудь другое. В основном на мультики и разные фильмы ужасов и катастроф.
   В садик я не ходил по причине заболевания сердца. Врачи долго колдовали надо мной, и удивлялись: почему вполне здоровое сердце ни с того ни с сего вдруг путает систолу с диастолой? Прописали мне какие-то лекарства. То ли от них, то ли от постоянного сидения дома, но я стал толстеть. В начальной школе это было не очень заметно, но я быстро менялся в большую сторону, и к девятому классу уже весил девяносто килограмм при росте сто семьдесят пять. Одноклассники надо мной немного подтрунивали, но особо ко мне никто не лез. Учился я плохо (Как сказала моей маме директриса: " Ваш сын не воспринимает действительность, он близок к аутизму". Мама плакала, мы ходили по каким-то врачам, но результат был почти нулевой.), приятелей у меня не было. Самым близким был Паша Григорьев, да и то лишь потому, что жили мы с ним в одном доме, и в школу и обратно ходили вместе. Так что, кроме своего живота, я выделялся среди школьников только знанием английского языка, да умением хорошо плавать. Нормы ГТО я, конечно, не сдавал. В колледже два года просидел на первом курсе, потом немного втянулся, и закончил со средним баллом 3,5. Но к тому времени со мной уже не было Джонни.
   Когда мне исполнилось пятнадцать лет, он умер. За неделю до этого он сильно напугал маму, заговорив с ней на незнакомом языке. Слов я не расслышал. Помню громкий мужской бас на кухне, мамины вскрики, упавшая ложка... Джонни к тому времени перестал пахнуть, и вообще, вёл себя как-то вяло, хотя батарея показывала полный заряд. Потом он ещё несколько раз разговаривал о чём-то с мамой своим изменившимся голосом, а мама своим тоже изменившимся голосом, прикрыв двери, кричала на него на кухне так, словно это был не робот, а вор, пойманный за руку. На меня Джонни вовсе перестал реагировать, а вскоре замер, уставившись в стену своими чёрными зрачками с многократным зумом. Я умолял маму отнести его в ремонт, или пригласить её знакомого программиста с секретного завода. Но мама сказала, что этот робот рассчитан только на пятнадцать лет работы, и его время истекло. На вопрос: нельзя ли купить другого такого же? - она ответила, что даже не представляет, где их делают или продают. Вечером она завернула тело в мешок из-под картошки, увезла его на своей машине к бухте, и там бросила в воду. А потом всю ночь на кухне пила виски и плакала. Несколько раз заходила ко мне в спальню, гладила по голове, и шептала заплетающимся языком:
   -Боже мой! Бедный мой Вовчик! Что я, дура, натворила! Не будет мне прощения, листик мой! (Она иногда называла меня листиком. Меня это жутко бесило!)
   А я, помню, тоже весь в слезах, говорил ей:
   -Ну, поехали, достанем Джонни! Может, его ещё можно починить!
   -Нет, Володя, починить уже ничего нельзя!
   Оставшись без робота, я долго болел. У меня были галлюцинации, меня тошнило и рвало, я неделю или больше не мог ни есть, ни спать, а только иногда пил воду и похудел килограмм на десять. Мать тоже несколько дней не ходила на работу, её трясло, и она постоянно плакала, и пила успокоительные капли. К счастью, всё постепенно прошло. Я даже стал после этого лучше учиться. Так что, от Джонни теперь у меня осталась лишь пара фотографий на телефоне, любовь к Америке, и лишний вес, с которым у меня бороться нет ни воли, ни желания. Еды, в конце концов, хватает. Нормы сдавать от меня уже никто не требует. В армии служить не надо, хотя сердце уже давно не шалит. Вот, только женщины меня не любят, а я их боюсь, как и десять лет назад.
   Сам план побега у меня вяло зрел года два. Ровно столько, сколько мне потребовалось на то, чтобы освоиться на первом после колледжа рабочем месте. Колледж этот драный я окончил кое-как. Никаких физик или химий я, конечно, не сдавал, поскольку точные науки - это не моё. Правда, к концу учёбы разобрался в экономике, банковском деле, бухгалтерии. Но что самое удивительное - я стал чемпионом колледжа по плаванию! В детстве мать водила меня в бассейн, и плавать я стал на удивление неплохо. Даже теперь нет-нет, а в солнечный летний день приезжаю на берег океана, и плаваю часа по два. Жировые ткани в моём теле преобладают над мышечными, поэтому плаваю я с мая по октябрь, и в основном так: отплываю от берега метров на тридцать, переворачиваюсь на спину, и разбрасываю руки в стороны. И небольшая волна покачивает меня, как в гамаке. Смотришь на небо, иногда отплёвываешься от особо нахальной волны, плеснувшей пригоршню горьковатой воды в лицо, и думаешь о чём-то большом, о чём каждый должен подумать в своей жизни, но обычно не думает по причине ежедневной суматохи. Время подумать о большом появляется только тогда, когда сидишь в лесу у костра (Я об этом читал.), и когда лежишь на воде. И мысли эти у меня выходят всегда какие-то грустные: о смерти, о смысле жизни, о том, ради чего пришёл на этот свет, а в результате чьих-то козней вынужден не трахать красоток на Таити (Или Гаити? А-а! На Гавайях!), не ездить по пампасам на багги с пулемётом, а продавать лодки, получая небольшой оклад плюс полтора процента от каждой проданной посудины. В том месяце я продал разным организациям три... Нет - четыре двухместные подводные лодчёнки и катер. В итоге получилось почти сто тысяч на руки. Положа руку на сердце, о таких деньгах я пару лет назад и мечтать не мог. Рынок этим летом ожил как никогда, а наш грамотный маркетинг закрепил успех. Зато впереди зима, значит, продажи упадут. Субмарины ещё будут иногда брать, а вот яхты до весны можно закрывать брезентом. Если бы я ещё работал один, а то друг Паша продал за месяц одного "американца", и две нижегородских "Ласточки" на подводных крыльях. Но зимой Паша часто простывает, и сидит на больничном. Конкурента не будет. Хотя, без Паши на работе скучно. Он весёлый, начитанный, остроумный. Клиентов, а особенно - клиенток обхаживает - любо дорого поглядеть. Призёр городских соревнований по дзюдо в весе килограмм шестидесяти пяти от силы, и турист третьего разряда. Без него не с кем будет обсудить новости из "Голоса". Директор - член партии, с ним такие вещи не обсудишь. Пара техников вообще вне политики. Их хлебом не корми - дай двигатель протестировать, да бортовой комп перепрошить. Не сказать, чтоб слушать "Голос" было запрещено, но - не поощрялось. Этим тупым фёдоровцам только скажи что-нибудь хорошее про Америку - сразу попадёшь на заметку. Вроде, и не посадят, и с работы не выгонят, а смотреть будут косо. А вот с Пашкой обсудить американские новости - это запросто! Без фанатизма, но по существу вопроса. Его мясом не корми - дай сделать умное лицо, и порассуждать о том, что творится на другом конце вселенной!
   Зато почти сто тысяч за месяц! Круглая сумма хорошо ложилась на мозг, и грела душу. Сто тысяч! Это мой рекорд. Я как начал работать - стал копить на автомобиль. Потом мать добавила недостающую сумму. Положа руку на сердце, она добавила очень приличную сумму к моей очень недостающей до необходимого ценника. Правда, она хотела, чтоб я взял российское авто, но я купил то, что было к душе. Хоть маленький, но кусочек Америки. И вот, теперь у меня есть свой автомобиль, и плюс сто тысяч лежат дома в шкафу с носками (Заначка!). Так что, если всё пойдёт хорошо, то через пару лет можно будет подумать о собственной квартире. Чтоб не видеть вечно озабоченное лицо матери, чтоб спокойно водить к себе женщин. (Ведь они не ходят ко мне только потому, что я живу с матерью! Вся причина только в этом! Любая причина моих неудач - не во мне, а в ком-то. Больше всех неудачи приносят те, кто ближе. А ближе всего - мать. Я уверен: не будь рядом матери - я вёл бы себя с женщинами совсем иначе! Так мне Джонни всегда объяснял. Пашкина мать к сыну в душу не лезет, потому-то у того уже давно есть девчонка, тоже туристка. Я эту горькую тему думаю обычно под пиво, сидя ночью в машине.) Да и женщины в округе все какие-то не такие, как мне хотелось бы. Не та порода. Дворняжки! До голливудских голенастых блондинок - как макаке до человека! Что ни говори, а славянин - это переходное звено от обезьяны к англосаксу, прав был незабвенный Джонни.
   Вот тебе и подумал о вечном. Глянул на офицерские часы - плаваю уже больше часа. Захотелось писать. В трусах на миг погорячело - и погасло. Замёрз. Пора на берег. Скоро вечер. После прохладной воды на холодном ветру телу становится совсем неуютно, я весь покрываюсь пупырками. (Зато зимой я никогда не простываю!) Быстрее снять мокрые трусы, вытереться полотенцем - огромным двухметровым махровым долларом, надеть шерстяной тренировочный костюм пятьдесят четвёртого размера с небольшой надписью на груди "I love America" - и за руль. (Костюм Ивановский, а надпись вышила мама мне на день рождения на своей подольской машинке.) А дома мама приготовила горбушу с рисом и овощами в духовке. Она её часто готовит. Говорит - недорого и полезно. Как она задолбала, эта горбуша!
   Тут с гравийки на пляж съехал небольшой электроджипик хабаровского производства (Хабаровские совместные с Китаем машины мы тут называем "Хабар".) и остановился неподалёку от моей "роднульки". Из "Хабара" вышла девушка примерно моего возраста. Не скажу, что это была Мисс Мира-2043, но дама вполне так ничего, с парой лишних килограмм на талии, и большим желанием от них избавиться - в глазах. Она глянула на мой торчащий живот, оценила двойной подбородок, громко, даже с вызовом сказала:
   -Добрый день! Ну, как нынче вода?
   Сняла длинный джемпер, и осталась в закрытом купальнике. Дыхание у меня остановилось. Я стоял возле машины, опершись на капот, и пялился на неё, не зная, как бы поинтереснее ответить на вопрос. Она глянула на меня как на пустое место, и вдруг гаркнула:
   -Сидеть!
   Да, живое общение с особами противоположного пола сильной стороной моей натуры не являлось! В мозгу промелькнула лихорадочная мысль: сейчас она меня поимеет!
   В голове зашумело, морда пошла пятнами, пульс подпрыгнул до пулемётного. И тут же другая мысль: не поимеет! Не получится! У меня не получится! У меня получается только перед экраном, а в жизни - никогда. А если у неё оружие? Что же делать? Может сесть, как приказано? С террористами сначала надо вступать в переговоры! Или заплакать и сказать, что у матери я один, а Россию тоже не люблю?
   Пока эти мысли бились в моей голове, "Хабар" пискнул, и присел на песок, убавив клиренс сантиметров на десять. Дама уже шла к воде уверенной походкой и, зайдя по колено, нырнула. Даже странно, что она грудью не зацепилась за дно, а сразу поплыла брассом, метров через сто перешла на кроль, потом нырнула, и долго не показывалась на поверхности. Потом лежала на воде также как и я, иногда подгребая руками, глядя на чаек, летевших куда-то в сторону эсминцев. Потом ещё раз нырнула, неторопясь подплыла к берегу, и подошла к своей машине.
   -О, ты ещё не уехал! - обратилась она то ли ко мне, то ли к машине. - Я думала - уехал давно!
   Только тут до меня дошло, что все сорок пять минут, что она плавала, я так и простоял с полотенцем в руках. Что на меня нашло? Очередной приступ столбняка? Не видел, как женщины плавают? Видел! Но чтобы вот такие женщины! И чтоб вот так плавали! И так командовали, что даже у машины ноги подогнулись, не говоря про меня!
   -Нормы ГТО хочу сдать на первый разряд. Бег сдала, стрельбу, отжимание, велосипед. Даже пулемёт собрала с завязанными глазами за минуту! А вот плавание велели подтянуть. Тогда в институт физкультуры без экзаменов могут взять. Ну, раз партия велела - значит подтяну!
   Она говорила это, слегка запыхавшись, снова глядя не на меня, а на своего "Хабара".
   -А я тут часто плаваю. После работы, - наконец раскрыл я склеившийся рот, - Я тут работаю недалеко. В магазине "Наутилус". Мы там лодки продаём подводные. И катера разные. И Яхты. И Запчасти.
   -Продавец? - на этот раз она всё-таки посмотрела на меня. - Как-нибудь зайду. Поступлю в институт - катер понадобится. Небось, ты и в армии-то не был?
   -Нет. У меня это. Аритмия. Небольшая. Была.
   -Жаль! А я служила на космодроме. В роте охраны! - она зашла за машину, переоделась в сухое, и снова гаркнула: - Голос!
   "Хабар" пискнул, приподнялся на лапах, и под капотом что-то электрически загудело.
   Она села за руль, и уехала. Я хотел поехать следом, но сразу не смог завести машину. Чёртово американское ноу-хау! Ведро с дерьмом с собой возить, что ли? И таблетки пердёжные кончились. Надо переговорить с техниками на работе: пусть прошьют бортовой комп! Оставлю только голос и сканирование глаза.
   Грунтовка вскоре сменилась трёхполосной автострадой, и мимо меня понеслись безликие жестянки с людьми. Я включил автопилот, и стал думать про пловчиху и её чудо-автомобиль. Надо же! Вот это женщина! Сколько силы воли! Мне бы столько - я бы тогда - о-го-го! А тачка-то какая наворочанная, даром что "Хабар"! Я слышал, что в последнее время интеллект у машин развивают, но как-то не ожидал увидеть это на своём пляже. Потом я стал мечтать о том, как я бы её спас, (Чёрт, забыл спросить её имя!) если бы она нырнула - а тут приплыла бы огромная акула, и стала бы за ней гоняться по всей бухте. Я бы тут же бросился в воду со скалы, и вспорол акуле пузо ножом. Или на Тамару напали бы бандиты (Я окрестил её для себя Тамарой. Имя у неё должно было быть мощным. Оля или Таня как-то не подходили, а вот Тамара - в самый раз. Я бы даже назвал её - Тататамара, если бы такое имя было в ходу.), а я бы - тут как тут из-за дерева выскакиваю, как тот парень в крутом американском кино: бац одному, бац другому! А третий навалил бы в штаны и сам удрал. А Тататамара бы ко мне подошла и, обняв за шею, тихо произнесла бы чёнить типа: "Уау! Да у тебя железные яйца, парень! Друзья зовут меня Тома Неугомонная. Не угостишь коктейлем свою крошку?" Или на Тататамару напали бы дикие собаки. Но про собак как-то не получалось думать. То ли как враги они были мелковаты для подвига, то ли в кино такого не видел, но про собак, гигантского орла, кальмара-насильника и анаконду как-то не мечталось. Картинка в мозгу вставала на стоп-кадр, анаконда оставалась в траве, орёл зависал под облаками, и начиналось просто думаться про тамарины сиськи. Да и вообще, мечтаться вскоре почти перестало, потому что захотелось есть.
   Я включил "Голос". Шла передача о парне из Техаса, который весил триста килограмм, и к дому которого местные власти решили провести монорельсовую дорогу, чтобы тот не чувствовал себя изгоем. Брали интервью у девушки, которая жила с ним раньше, потом они расстались, но монорельс позволит им снова встретиться, потому что она тоже весит под триста кил, и ходит с трудом. Новый монорельс от койки до койки назвали "Дорога двух душ", в открытии обещает принять участие сам губернатор штата Билл Клинтон Третий. "Вот это страна!" - вздохнул я, погладил свой живот, заехал в придорожный магазин-заправку, залил соляру в роднульку, купил себе два пирожка с мясом и рисом, и бутылку "Байкала". Посидел в машине, представил, что ем гамбургер с колой, погладил по коленке воображаемую красотку в бикини, всплакнул, включил музон погромче, и поехал домой.
   На другой день я сидел на работе, и рылся в инете в поисках сертификатов на новые винты для американских лодок. Винты нам привезли без всяких бумаг, и вообще без каких-либо опознавательных знаков. Шеф вскрыл один ящик, поглядел внутрь, пощупал кромки винта, сморщился и воскликнул:
   -Это что за нафиг такое! Запчасти для мясорубки? Где документация? Откуда это вообще к нам приплыло? Где накладные? Бойнович, нарой хоть что-нибудь про них! Сдаётся мне, их вообще не центровали. Они же за три дня оси разобьют! Отнесите их на склад пока. В продажу не пускать до особого разрешения. Если придёт кто за винтами - вон, благовещенские предлагайте!
   Поэтому я уже второй час лазил в сети, и пытался найти хоть какую-то информацию о странных винтах. Подошёл Паша.
   -Наверно это американские винты, раз для американских лодок предназначаются! А на штатовские сайты доступа нет. Интересно бы узнать: это наши доступ к ним закрыли, или они нас сами к себе не пускают?
   -Конечно, наши! - не колеблясь ни секунды, парировал я наезд на Америку.
   -Вот бы глянуть одним глазком хоть один американский сайт! - вздохнул Паша. - Или съездить бы туда самому.
   -Я об этом, если честно, думаю постоянно, - грустно сказал я, - Толку только никакого. Хоть думай, хоть не думай - нас туда не пустят.
   -А давай туда на лодке уплывём! - вдруг вполне серьёзно сказал товарищ.
   -Да, нереал это! - махнул я рукой, а самого как кипятком внутри ошпарило: ведь я смотрел на наши лодки с этой стороны уже давно. - На них миль пятьсот бы пройти! И то, если без штормов. Да и дорогие они. Да и кто разрешит нам уплыть? Да и пограничники поймают. Сам же знаешь - с этим строго. Помнишь, пару лет назад какую-то шаланду из пулемёта расстреляли около Находки?
   -А мы её угоним, и под водой пойдём! - с каким-то мальчишеским упрямством, понизив голос, сказал Паша. - У меня геологи на той неделе обещали две "Нерпы" взять ревельские. Одну под экипаж, а вторую под склад продуктов и разного барахла хотят переоборудовать. Они на шельфе какие-то поисковые работы проводят у Сахалина. Под водой мимо погранцов проскочим, а там на аккумуляторах да на солнечных батареях до Гонолулу доберёмся! Да хоть парус из простыни сделаем!
   Сначала мне это показалось полным бредом и безумием. Но Паша прям загорелся идеей обойти погранцов, и дойти под водой до самых Гавайских островов.
   -Ты представь! - с жаром жестикулировал он, когда мы зашли в ангар, и встали около "Нерпы". - Двое русских обходят все ловушки и преграды, преодолевают пять тысяч километров, и выходят прям на гавайском пляже под изумлённые взоры репортёров и местных красоток! Ты же сам мне рассказывал, аж кипятком писал, как круто на Гавайях! Спасатели, сосатели, пальмы, коктейль холодный нахаляву. Так и будешь всю жизнь мечтать? А под старость скажешь: а ведь был у меня шанс! А я зассал!
   Если честно, то я зассал так, что в животе заурчало, и беседу пришлось на этом срочно прервать. Но, день за днём обдумывая затею друга, я приходил к выводу, что не такая уж она фантастическая. Во-первых, лодка была очень хорошая. Это была "Нерпа-2", специально подготовленная для длительного пребывания под водой. У неё были мощнее аккумуляторы и солнечная батарея, навигатор, связь, и куча другой электроники. Иллюминаторов не было вообще, за счёт чего добавили жёсткости корпусу. Короче, лодка, даром что российская, была то, что надо. Внутреннего пространства было, конечно, очень мало. Командный отсек - пять квадратных метров с кучей кнопок, тумблеров, джойстиков, экранов и экранчиков, он же кухня, а из него - две двери в крохотные одноместные каютки с узкими койками, небольшими столиками, сундуками для багажа, и стальным унитазом и мойкой из нержавейки за герметичной перегородкой. В каждом помещении вдоль стен стояли какие-то баллоны, тянулись трубы и кабель-каналы. Стены были прорезиненные, а на передней был смонтирован экран - копия иллюминатора. На него выводилась картинка с внешних видеокамер и тепловизоров. Повсюду были приклеены инструкции с рисунками. В люк я еле протискивался, на койке - еле помещался. Лодка была сделана под двух паш и тонну груза, который находился в кузове - отдельном помещении, в которое попадать надо было снаружи лодки через отдельный люк.
   Во-вторых, Паша сказал, что у него знакомый служит на эсминце, который как раз сейчас стоит на рейде. И этот знакомый ему шепнул ненароком, что на борту идёт ремонт, и локаторы, а также всё, что там ещё на нём есть для обнаружения подводных лодок - тоже в ремонте, потому что заржавели, и заработают нескоро.
   В-третьих, мы договорились так: плывём до Гавайев, выходим на пляже, светимся в репортаже местных новостей, даём интервью - и валим обратно. Становимся популярными, и нам по возвращении хоть и надерут уши (А бородатые с Сахалина ещё и побьют за бланшированную сайру, абрикосовый джем и лазерные теодолиты.), но зато разрешат выезд в Америку. Ведь, раз мы могли там остаться, но не остались - значит, нам можно доверять. И мы будем вроде как свои в доску парни ездить туда-сюда по всему миру по международным делам, или просто когда захотим.
   Несколько дней подряд мы оставались с другом после работы в ангаре под предлогом того, что надо было готовить лодки к продаже, изучали документацию и приборы. Две "Нерпы" стояли в нашем ангаре - проходили предпродажную подготовку. В мои рабочие обязанности входила подготовка всей документации для продажи, гарантийка и последующее техобслуживание, в Пашины - проверка всех узлов на работоспособность и корпуса - на герметичность. Техники Коля Магретов и Ваня по фамилии Ли - китаец маленького роста, представитель совместного завода в Шанхае, производящего бортовую электронику - занимались компьютерами и двигателями. Покупатели, геологи с Сахалина, подвозили разные припасы, и складывали их около лодок, чтобы, не теряя времени, погрузиться и отплыть, как только их контора оплатит счета. Мы с Пашей внимательно смотрели, что они привозят, и прикидывали - хватит нам жратвы до Америки, или брать с собой спиннинги и сети. Мы посчитали, и получилось, что до Гавайев нам идти дней двадцать-тридцать. А еды геологи подвезли (Нам! Ха-ха-ха! Лопухи!) месяца на четыре, даже учитывая мой хороший аппетит. Там стояли ещё какие-то ящики с приборами, но они нас не интересовали. Нас интересовала свинина пряная, галеты солдатские, каша рисовая с говядиной, джем, сайра бланшированная в масле. Паша заметил, что нет воды в бутылках. В лодках, правда, стояли опреснители, но вода из них была невкусная. Я, конечно, ни минуты не верил в то, что мы куда-то поплывём, но игра в разбойники так захватила, что я уже всерьёз изучал инструкции эхолота, и даже посидел на блестящем унитазе, разбираясь в кнопках "смыв", "вода пресная", "вода забортная". Поиграл с джойстиками, включил и настроил навигатор. Руки немного дрожали, но я успокаивал себя тем, что всё это - не более, чем шутка. Ну, как - насрать в чужом подъезде.
   Паша сказал, что управление он берёт на себя, потому что на Байкале он уже погружался на "Нерпе", и видел, как ей управляют. Да и командовать этой посудиной сможет даже обезьяна после трёх дней дрессировки. Я не стал особо вникать в детали, хотя основные рычаги и тумблеры на всякий случай запомнил. Всё было действительно достаточно просто: джойстик "вперёд-назад", джойстик "вверх-вниз", включение камер, ещё какие-то кнопочки с отдельными экранами и без, и большая красная кнопка аварийного всплытия.
   Мама пару дней присматривалась ко мне внимательно, потом поинтересовалась - всё ли у меня нормально на работе? Я сказал, что на работе аврал, потому и прихожу поздно, и за телевизором не сижу, и даже есть стал меньше. (А еда действительно не лезла в глотку от волнения.) Да и Паша посмеялся надо мной, когда я лёг на койку в кубрике, и было непонятно: большая часть меня лежит или висит? Моя мама позвонила Пашиной, и успокоилась, узнав, что её сын тоже весь в заботах. Повзрослели дети, работают!
   И вот, двадцать шестого июня 2043 года я как всегда приехал на работу к восьми часам, и не успел сесть за стол и включить комп, как Паша помаячил мне из ангара. Я пошёл к нему, по дороге поздоровавшись с шефом, который вёл в свой кабинет двух бородатых мужиков, которые и покупали у нас лодки.
   -Завтра лодки - тю-тю! - сказал Паша, - Контракт подписан и оплачен. Если плыть, то сегодня или никогда!
   У меня подкосились ноги, а на глаза навернулись слёзы от ужаса.
   -Наверно я не смогу! - вяло пробормотал я. - У меня аритмия. Вообще, последнее время чёт какт не то. Не, я пас!
   -Ну ё-твоё! - Паша аж покраснел, пытаясь подобрать цензурные слова. - Ты чё творишь, блинство-бананство! Такой шанс! Так готовились! А ты со своей аритмией! Да нету у тебя никакой аритмии! Так и скажи: зассал! Скажи громко, чтоб все услышали: я, Володя Бойнович, ссыкло! Ну, говори! Я-то уже точно решил всё для себя. Если ты в отказ пошёл - плыву без тебя!
   -Паша, извини, но я - пас! - только и смог выдавить из себя я, и на трясущихся ногах посеменил в туалет.
   Нет, такие подвиги хороши в кино. Я тысячу раз их видел в голливудских фильмах. Какой-нибудь киногерой на моём месте не просто бы угнал эту несчастную лодку! Он бы ещё взорвал порт, обезглавил главного злодея по имени Иван и поимел между делами красотку Сью. А потом в белом доме президент США принародно наградил бы его орденом и чемоданом долларов. Но это - кино. А тут - реальный угон лодки стоимостью сто с лишним миллионов, да ещё с оборудованием, которое ждут на Сахалине! Мне, в принципе, чужие проблемы всегда были до фитиля, но такое сотворить - увольте! Нету такой силы и таких слов, которые заставили бы меня совершить самоубийство здесь и сейчас!
   Я сел за стол, включил комп, и собрался было открыть документацию, как за дверями раздался приглушённый стеклопакетом, но хорошо знакомый командный голос:
   -Сидеть!
   Дверь открылась, и вошла Тататамара. Она сразу увидела меня (Меня вообще сложно не увидеть.) и широким шагом направилась к моему столу. Одета она была в костюм цвета хаки, на голове - кепка, на ногах - берцы, на правое плечо был наброшен пустой с виду рюкзачок.
   -Привет, пловец! Как оно помаленьку ничего?- она даже не попыталась улыбнуться и сразу перешла к конкретике. - Короче, мне надо лодку! Показывай, что у тебя есть! Мне что-нибудь такое, чтобы можно было до Вьетнама добраться. Денег у меня с собой нет, пока просто прицениваюсь. Отец обещал прислать. Он во Вьетнаме служит. Хочу к нему сгонять перед институтом. Прокатимся с товарищем.
   Я достал каталог и положил перед ней. Она села, и посмотрела на меня вопросительно. Я снова был в полном ступоре. Мало того, что деваха, о которой я думал почти безостановочно, вдруг снова оказалась передо мной. Мало того, что она была совершенно спокойна, а у меня аж шею заклинило. Мало того, что у неё, оказывается, есть товарищ, а у меня нет. (В смысле подруги у меня нет, а у неё есть. То есть...в смысле... тьфу ты! Короче, она давно и регулярно трахается, а я - нет, если называть вещи своими именами!) Так она ещё и поедет на катере за границу к папе, а я вечно буду сидеть в этой пыльной конторе! Потому что у меня нет ни катера, ни папы, ни загранпаспорта, ни чего-то ещё, что есть у неё в характере.
   Я открыл каталог, и стал показывать ей, что есть у нас в наличии, что можно купить под заказ, что со скидкой, чем отличаются те шаланды от этих, потом открыл страницу, на которой на весь разворот была нарисована "Нерпа", и вдруг спокойно (Откуда взялось?) сказал ей как бы между делами:
   -А я вот на такой скоро тоже поплыву. На Гавайи и обратно. С корешком метнёмся туда-сюда, пляжик импортный потопчем.
   Тататамара на секунду задумалась, всмотрелась в фото, и удивлённо произнесла:
   -Это же подлодка! Она, поди, миллионов пятьдесят стоит!
   -Не угадала чуток. Эта - девяносто, а та, на которой мы пойдём - сто тринадцать. Вторая модель, усовершенствованная. На метр длиннее этой.
   -Ничего себе! - Тататамара поглядела ещё раз в каталог, зачем-то повернула его набок и как бы погрузила книжку с моей подлодкой в пучину, засунув под стол: - Буль-буль-буль-буль-буль! Да, это интересно. Ну, молодцы, что я могу сказать! Удачно вам обернуться! Потопчите там кого-нибудь импортного!
   Она с бульканьем достала каталог из-под стола, перевернула пару страниц назад, и, показав на фото нижегородской "Ракеты", попросила:
   -Ну, мой папа сто миллионов мне пришлёт вряд ли, так что расскажи мне про вот эту красотку!
   Про мою поездку она забыла за одну секунду. А вот Паша, сидящий за столом напротив, не забыл. Когда Тататамара ушла, взяв нашу визитку и пообещав когда-нибудь вернуться с мешком денег и купить у нас трёхпалубный круизный лайнер, он насмешливо, и даже как-то с омерзением в голосе, тихо спросил:
   -Куда ты метнёшься?
   -В Гонолулу! - так же тихо ответил я, и понял, что обратного пути нет. - Что с собой брать кроме минералки?
   Ночью мы угнали подлодку и поплыли в Гонолулу.
   Собственно, угнали - громко сказано. Обе "Нерпы-2" уже были спущены на воду, заправлены, заряжены, загружены, и готовы для марш-броска на Сахалин. Вечером мы с Пашей съездили домой, взяли кто что (Носки, плавки, фотоаппараты, документы, минералку, зарядное для телефонов и др.), к одиннадцати вернулись в офис, взяли ключи от ангара, заградительной цепи и лодки, забрались в "Нерпу" с бортовым номером 38276, которую бородатые дядьки старательно утрамбовали консервами, и поплыли. Всё было буднично и тихо, как на обычных ходовых испытаниях, которые наша фирма проводит чуть ни каждый божий день. Было пасмурно, накрапывал тёплый дождик.
   -В такую ночь обычно самураи канают вдоль границы у реки! - пропел Паша, сидя в кресле командира, и манипулируя джойстиком. - На Байкале мы с мамой плавали на "Тюлене". Фактически та же "Нерпа", только ныряет всего на двадцать метров, зато двадцатиместная. Я ещё тогда подумал, что сам бы смог ей управлять. Мечты сбываются, Вован! Надо только захотеть!
   У меня было странное ощущение сна, нереальности. Я следил за навигатором, который давал все параметры движения: расстояние до дна, до ближайшего берега, курс в румбах и градусах, скорость в узлах и километрах в час, координаты с точностью до одной минуты. Маршрут мы разработали детально: сначала идём на север, проходим Лаперузом между Сахалином и Японией, а потом идём на юго-восток, обходим с севера Мидуэй, и упираемся в заветный пляж. Максимум - месяц плавания.
   Метров через пятьсот после старта Паша тихо произнёс:
   -По местам стоять к погружению! - щёлкнул тумблерами, и шевельнул джойстиком.
   Лодка чуть наклонила нос, сверху что-то негромко побулькало, и снова воцарилась тишина, которую уместно было бы назвать гробовой, если бы не шорох вентиляторов, да негромкий гул в аккумуляторном отсеке под полом.
   -Выходим из бухты! - вскоре тихо доложил Паша. - Можно открывать шампанское и праздновать начало пу...
   -Борт три восемь два семь шесть! Приказываем вам немедленно всплыть и выключить двигатель! - недвусмысленно произнёс динамик под потолком.
   Паша в жёлтом свете неяркой диодной лампы посинел и замер с открытым ртом. А я сикнул в трусы. Да здорово так сикнул!
   -Борт три восемь два семь шесть! Вы пересекли границу вашего испытательного полигона. Валите килькой обратно, пока я кавторангу не доложил! - довольно буднично, по-домашнему, произнес динамик.
   Паша сидел в коме, и от вида его синего лица и отвисшей челюсти, а, может, от сырости в трениках, я, как ни странно, пришёл в себя, взял микрофон, и почти спокойно произнёс:
   -Это три восемь два семь шесть. Идём на Сахалин. Должны были идти завтра утром, но пришёл срочный вызов. Выход из бухты согласован.
   -Борт... - начал было что-то говорить динамик, но я его выключил, повернулся к мумии друга, и взвизгнул:
   -Паша! Газу до отказу! У нас час чтобы потеряться, или твой товарищ с эсминца нам на голову бомбу кинет!
   Паша задышал, оттаял, и чуть ли не со слезой в голосе произнёс:
   -Да, нету у меня там никакого товарища! Это я так, прикололся.
   -Чё, никакого там ремонта? Чё, нас реально засекли? Сейчас накроют? Чё, это ты так прикололся? Чё, бомба на голову - это по-твоему - смешно? Чё вообще происходит?
   Со мной случилась небольшая истерика. А когда я проревелся, хлебнул минералки и глянул на навигатор, то увидел, что до дна четыреста метров, а до поверхности - сто. Что скорость - тридцать, курс - семьдесят, а на главном мониторе сквозь черноту вспыхивают какие-то зеленоватые огоньки, и тут же гаснут, уступая место другим. Паша так и сидел в кресле капитана спиной ко мне, а перед ним горела зелёная надпись: "Автопилот включён. Маршрут задан". Я открыл дверь в свой кубрик, лёг на койку, пробормотал:
   -Это пиндец какой-то! - и потерял сознание.
   Через сколько ко мне вернулось чувство реальности - я понял не сразу. На моих командирских светящиеся стрелки показывали два часа. То же приглушённое освещение в тёплых тонах, гул аккумуляторов под полом, зеленоватые стены, зеленоватые баллоны вдоль стен, и зеленоватый Паша в кресле. Я сходил в туалет, умылся и сменил трусы. На шум Паша повернулся, и спросил устало:
   -Выспался? Я уж начал думать, что ты в спячку впал до самой Америки.
   Я прислушался к голодному зову своего желудка, и понял, что в отключке был не пару часов, как решил сначала, а все четырнадцать.
   -Где мы плывём? - спросил я капитана скрипучим после сна голосом. - Жрать охота!
   -Плывёт говно по трубам! - как заправский мореман поправил салагу Паша. - Мы идём по Японскому морю. Миль пятьсот уже прошагали. Я тоже малёк дреманул, а так всё сижу в окошко гляжу. Красота просто неописуемая!
   -Не в окошко, а на главный монитор! - не остался я в долгу.
   На главном мониторе красота была неописуемая: темнота полная без намёков на то, что экран вообще работает.
   -Гляди! Фокус! - Паша щёлкнул переключателем - и экран засветился тёмно-серым фоном, по которому то и дело мелькали светло-серые силуэты кальмаров величиной с мой мобильник.
   Мне хватило пяти минут, чтобы насладиться этой картиной на всю оставшуюся жизнь. Серые кальмары на сером фоне или просто серый фон без кальмаров. А Паша смотрел на экран, почти не мигая. Думаю, он ждал, что сейчас из глубины вынырнет что-то такое, чего никто до нас не видел. Но сонар спокойно посылал и принимал свои еле слышные сигналы, которые рисовали на дополнительном мониторе космическую пустоту перед нашей лодкой на пять километров по курсу.
   Мы открыли по банке рисовой каши с говядиной, и принялись за обед. На вкус "констерва" была так себе, но выбирать было не из чего. У нас в каюте был только ящик каши, галеты и вода. Остальная провизия болталась в кузове, и чтобы достать джем или ленивые голубцы, пришлось бы всплывать на поверхность. А сделать это мы планировали только тогда, когда обогнём Японию, пройдём Курилы, и выйдем в открытый океан. Лодка могла идти под водой на аккумуляторах трое суток, потом требовалось четыре часа солнечных ванн или час работы дизеля.
   На вторые сутки плавания Паша сменил курс. На глубине восьмидесяти метров мы прошли Лаперузом между Японией и Сахалином, на третьи сутки миновали Курилы, и батарея намекнула нам, что пора бы ей подзарядиться. За это время мы с товарищем обсудили все новости, пощёлкали всеми тумблерами, посочувствовали геологам, которые из-за таких как мы засранцев теперь не найдут на шельфе очередное месторождение газа. Высказали предположение, что нас преследует эсминец, а, возможно, два: наш и японский, а также, что наших мамок отправили в Сибирь на вечное поселение, квартиры конфисковали, а на Гавайские острова выслали группу интерпола для нашей поимки. Сонар дважды тревожно крякал, на эхолоте мы видели очертания то ли кита, то ли касатки, но звери за километр обходили нашу посудину, и на экране оставался серый фон с редкими кальмарами и медузами. Паша взял с собой электронную книгу, и читал повести Бадигина, а я играл на мобильнике то в змейку, то в тетрис, пока от них не начало тошнить. Ещё я спал и ел надоевшую кашу.
   Через трое с половиной суток, ровно в полдень, мы всплыли, поскольку батарея показывала заряд пять процентов, воздух становился удушливым, а скорость упала до восемнадцати километров в час. (Конечно, как заправским морским волкам, нам полагалось мерить скорость в узлах, но эта мера как-то не укладывалась у меня в голове. Я всё время представлял себе толстую верёвку с многочисленными узлами, которые, да простят мне каламбур, никак не вязались с понятием скорости.) Короче, мы всплыли, открыли люк, и впервые с момента побега из-за железного занавеса увидели небо, солнце, и глотнули действительно свободного воздуха. Погода была просто на заказ. Небольшие облачка общей картины не портили. Солнце и тёмный океан под ним. Ни кораблей, ни земли на горизонте. Немного штормило, брызги залетали на нашу крохотную, с письменный стол, палубу. Мы подняли сетки-перила, и развернули солнечную антенну площадью десять квадратных метров, подключив её кабелем к герметичному разъёму возле люка. Теперь приходилось просто ждать четыре часа. Вокруг, сколько хватало взгляда, шевелился великий океан. Было ощущение, что мы находимся ниже его уровня, в какой-то вмятине в воде. Нас плавно, как на детских качелях, то поднимало вверх, то опускало вниз. Всё было величественно, однообразно, надоедливо, и быстро приедалось. Паша ещё мог восхищаться одной и той же картинкой несколько часов подряд, а вот у меня не получалось. Я обычно гляну - ах! - и пошёл дальше. Вот и тут: глянул, ахнул, а больше глядеть не на что! И идти некуда! Из всех развлечений - океан, тетрис и пашина рожа, которая мне на тот момент уже изрядно примелькалась. Мы достали из кузова ящик рыбных консервов, банки с джемом и сгущёнкой, рассовали всё это по сундукам около коек (Сундуки были стилизованы под старинные морские, с навесным замком и плоской откидной крышкой вроде как из горбыля, окованного медью. Хотя, колупни - везде армированный тоненький пластик.), еле дождались, когда зарядка батареи достигла девяноста двух процентов, свернули антенну и перила, погрузились на двадцать пять метров, и пошла дальше на юго-восток, забив в бортовой компьютер координаты пункта назначения. Потянулись тупые дни и ночи.
   В иллюминаторе (То бишь - на главном мониторе.) текла интенсивная подводная жизнь. Проносились стайки мелких рыбок, проплывали одиночные рыбины покрупнее, иногда встречались автомобильные шины, пластиковые пакеты, бутылки и прочий мусор. Ни тебе гигантских кракенов, ни акул - людоедов, ни подлодок, ни инопланетян. Короче, ничего из того, чем просто кишел океан на американском приключенческом канале. Главным приключением оставалось всплытие и зарядка батарей. Мы пару раз всплыли ровно в полдень. Малость штормило, солнца не было видно за облаками, термометр показывал температуру воздуха плюс пятнадцать, так что нам пришлось ставить антенну под дождём. Брызги перелетали через лодку, мы были мокрые до нитки, потому что ни дождевиков, ни зонтиков не взяли. (Сами не сообразили, а в кино про море и пляж дождя не было никогда.) Хорошо, что нашим антеннам было почти без разницы - есть солнце или нет. В такую хмарь они заряжались всего минут на двадцать дольше, чем при ярком солнце. А вот мы разницу чувствовали хорошо. Потому что, вымокнув при установке антенны насквозь, мы задраивали люки, и тупо убивали четыре часа, уставившись на табло над батареей, и наблюдая, как зелёная зона мало-помалу вытесняет красную. (Паша каждые пять минут подходил к табло, возюкал по нему пальцем, и кричал что-нибудь типа: "Да шевелись ты, черепаха!" или: "Может, зонтик наш сдуло ужо?") За это время мы почти успевали высохнуть, а потом лезли на улицу, где снова мокли. Потом переодевались в сухое, а мокрые шмотки развешивали сушиться. Сначала хотели работать в одних плавках, но даже я быстро замёрз, а про Пашу и говорить было нечего: он посинел за три минуты, а потом несколько дней подряд сморкался и чихал. Вот тебе и июль! Но мы утешали себя мыслью о том, что уходим всё южнее, и скоро будет тепло и безоблачно.
   Через десять дней я разбил свой телефон об пол, потому что ни на тетрис, ни на змейку смотреть уже не мог. От нечего делать я даже сделал то, чего не делал никогда в жизни: помыл пол и протёр пыль. Сначала, как обычно, нарисовал на пыльном столе квадратик (Я дома всегда на пыли рисовал квадратики, а мама потом всё протирала и мыла.), а потом, удивившись самому себе, налил в ведёрко немного воды из опреснителя, и произвёл влажную уборку помещения. И подумал: бедная мама! Ведь она это делает каждую неделю всю жизнь!
   Паше было несколько проще: он много читал. В итоге я попросил его почитать мне вслух. Но Паша ещё день втихую дочитывал повесть Бадигина "Секрет государственной важности", заявив, что мне такое будет неинтересно, а комиксов про супермена у него в книге нет. Мы поругались. Я доказывал ему, что, плывя в другое государство, он мог бы закачать себе в книгу хотя бы его гимн и конституцию, или классиков великой американской литературы. Ну, там, Марка Твена, Теодора Драйзера, Омара Хайяма, Генри Киссенджера...
   -А чё ж ты всю жизнь готовился жить в Америке, а гимна их так и не выучил? - парировал он. - Чё ж Твена своего не читал?
   -Я вообще читать не любитель, - сказал я, - Мне видеоряд проще усваивать. Как на уроках
   экономики! Поэтому я кое-какие экранизации американские смотрел, спектакли, мюзиклы. Через Джонни.
   -Что за Джонни? - удивился друг.
   До следующей заправки батарей делать было нечего, и я стал Паше рассказывать про Джонни. Реакция друга была от: "Да ну нафиг, не прикалывай!" до: "И ты никому ничего про это столько лет не рассказывал!?". Паша был в полнейшем удивлении. Он то пристально смотрел на меня, словно впервые видел, то ходил по кубрику из угла в угол по два широких шага в каждую сторону. Поужинали одной банкой каши на двоих: больше в нас консервы уже не лезли. Мало того, что мы обросли молодыми бородками и длинными ногтями (Про ножницы тоже как-то не подумали.), начинали плохо пахнуть, хоть и споласкивались в раковине как получалось, так ещё и на горшках сидели по часу после всех этих каш и джема с сухарями. (Паша это называл утренними упражнениями.) Я закончил живописание моего лучшего друга детства тем, как мама утопила его труп в море, завернув в грязный мешок из-под картошки.
   -А откуда он у твоей мамы взялся? - спросил Паша. - Негр этот педальный.
   -Ей его подарил один студент из Нигерии.
   Паша подумал чуток, дожевал сухарь, и задумчиво заговорил:
   -Давай рассуждать логично! Твоя мама тебя родила, когда ей было двадцать восемь лет. То есть года через два-три после окончания университета. То есть, она была ещё молодым специалистом. Работать с дальним зарубежьем она тогда не могла. Ей бы поручили, скорее всего, с местными ребятами работать. В крайнем случае - с ближним зарубежьем. С теми, кто поприличнее. Ну, там - Китай, Индия, Иран, Болгария. Так, откуда у неё взялся парень из Африки? На том направлении работают только лет через десять после окончания ВУЗа. Ведь Африка - это чужая вотчина. Другая цивилизация! Там шпионов разных полно, язык другой. Не ходите, дети, в Африку гулять! Не слышал? Надо было на политинформации ходить в школе! У нас с чёрным континентом контакты крайне ограничены. У твоей мамы в такие младые годы никак не могло быть подопечного из Африки! И потом, ты говоришь: она тебе сказала, чтоб никому про робота не рассказывал, чтоб его не украли? У нас что, квартирные кражи так популярны? Ты помнишь хоть одну? Лично я - нет. С каких это пор купили вещь, спрятали, и не показывают, чтоб не украли! Зачем вообще тогда покупать? Сказки какие-то! Ах, робота подарили? Такого дорогого - и подарили? И часто твоей маме её подопечные такие дорогие подарки дарят?
   Его вопросы были так просты, лежали на такой поверхности, что я даже удивился: почему они мне никогда не приходили в голову?
   -Если честно, то не часто, - тихо пробормотал я, - Если честно, то я вообще не припомню, чтоб хоть что-то ещё дарили, кроме конфет. Действительно странно.
   Паша ещё что-то говорил на тему моего робота, потом плавно перешёл на роботов Роберта Шекли, и вообще на фантастику двадцатого века, которая не угадала ровным счётом ничего из того, что с умным видом пыталась предугадать. А я, сославшись на покакать, ушёл в свой кубрик, сел на холодный стальной горшок, и задумался. И чем больше я думал, тем страшнее мне становилось. Ведь, если кого-то ты поймал на лжи, то веры этому человеку уже нет ни в чём. Если мама ставила надо мной секретный опыт, то какую роль играл в нём робот? Сомнения крутились в голове, и занимали там те места, где их раньше не было. Я нутром чувствовал, как мысли пробивают какую-то ранее неприступную стену, разделявшую части мозга, залетают туда, и говорят друг другу: "Ба-а-а! Да тут вообще ничего нет! Мы вообще - где? В голове или в заднице? Этот типчик раньше мозгами, видимо, не пользовался?" И обрывки воспоминаний, нарушая хронологию, начинали выпрыгивать из тёмных подвалов и пыльных кладовок, выстраиваясь не по росту или весу, а как придётся. Американский президент знает меня по имени! (Откуда? Он что, знает всех детей в мире по имени?) Все американцы молоды и красивы! (Ни одного старика со старухой! Куда же их всех дели?) Америка борется с русскими террористами в Эквадоре! (А мнение Эквадора на эту тему где?) Наш президент Стариков всё время говорит глупости и обкакивается! (А их Буш говорит только умности, и в задницу чопик забил?) И мысль, которая повергла меня в окончательный шок и нервное расстройство: я не помню, чтобы у меня была аритмия, пока Джонни её вдруг не обнаружил! А если он её не обнаружил, а вызвал её у меня? Ведь вскоре после его смерти приступы почти прекратились!
   Я залёг на койку, и двое суток лежал, почти не вставая. Только думал и бредил. И каждые два часа переворачивал свою маленькую подушечку, потому что та промокала от моих слёз. Слёзы катились сами. Я ныл от жалости к самому себе и понимания того, что из меня сделали инвалида физического и морального. Что моя мать и мой друг детства оказались врагами, и что я стал частью какого-то заговора, смысла которого я не понимал, но чувствовал, что и в плавание я отправился не потому, что до поноса любил Америку, а потому, что кому-то это было надо. А вот кому и для чего - до меня не доходило.
   А через три дня мы всплыли по ошибке ночью. Видимо, третья неделя путешествия так ушатала наши мозги, настолько мы отупели (Паша - от своего дурацкого Бадигина, я - от дурных мыслей и предчувствий.), что перепутали полдень с полночью. Паша перед этим несколько раз начинал читать вслух "Корсаров Ивана Грозного", но выглядело это примерно так: "Царь Иван Васильевич ворвался в опочивальню жены своей Марии Темрюковны, заложил дверные засовы и в изнеможении прижался к стене". Хрррррррр... Пссссссссс... Хрр - это моё, а псс - пашино. Максимум, на что хватало одного из нас - две страницы. Причём, как я с ужасом понял, - сам читать художественную литературу, да ещё вслух, я не могу. Для моего мозга с непривычки буквы и слова не складывались в единую картинку, представить действо не получалось. Я просто воспроизводил отдельные звуки, не понимая смысла прочитанного. Как сказал мне Паша - кто до пятнадцати лет не научился читать - останется неграмотным навсегда. От этих слов мне вновь стало страшно так, что подушка промокла за пять минут. (Джонни делал из меня дебила! Маме был нужен сын-дебил? Но зачем?)
   И вот, я глянул на свои стрелочные часы, потом - на табло, (Двенадцать часов и восемь процентов.) - и сыграл полундру. Мы всплыли с пятидесяти метров, глянули в монитор и обалдели. Экран вначале показался совершенно чёрным, и мы струхнули, что нашей видеокамере нарисовался каюк. Но потом с объектива сползли последние струйки воды, и мы ахнули. Столько звёзд на небе мы не видели никогда! Без лишних слов мы открыли люк и выбрались на палубу. Задрали головы и остолбенели. Миллион звёзд - это как раз про небо над нами. Я когда-то давно смотрел передачу про космос, и там говорили, что звёзд на небе - как песчинок на пляже. Тогда я сразу подумал про американский пляж и девок на нём, и вот теперь я смотрел в эту чёрную бездну, набитую звёздами до отказа, и от ощущения своей мизерности и глобальности вселенной рушилось всё, что до этого я считал большим и значимым.
   -Живём на песчинке какой-то, оказывается! - прошептал Паша, словно уловив мои мысли.
   Океан был тих. Нашу скорлупку немного покачивало, волны плюхались у борта, но делали это тихонько, чтоб не сбить с мысли двух ненормальных. Дул тёплый ветер, пахнущий водорослями. Вдруг раздался какой-то низкий утробный звук, и примерно в километре от нас в океан выплеснули большое ведро воды.
   -Кит! - догадался я.
   Вскоре звук повторился ещё два раза подряд, и всё стихло. Только из-под воды что-то немножко потрещало и поскрипело.
   -Да не один! - прошептал Паша.
   О вечном так долго я никогда не думал. Я вообще, оказывается, не умел не только читать вслух, но и думать про себя. А тут я напряжённо думал больше часа! Мне неожиданно стало интересно взять мысль и развить её. Посмотреть на объект и проанализировать его, вспомнить всю информацию о нём, составить своё мнение. Про космос, про то, кто и когда создал вселенную, солнце, землю и жизнь на ней. Про спутники, которых мы с другом насчитали за час с полсотни. Про китов, которые, оказывается, прямо тут, в океане рождаются, живут, любят, ненавидят, воспитывают детей и умирают. Или киты только любят, а ненавидят других только люди? Им, китам, проще: у них нет чата. Они общаются вживую и не проглатывают язык, когда видят китиху в голом виде. Короче, шея у меня через час затекла, а долго любоваться чем-либо у меня как-то не получается, я об этом уже говорил. Я и так поставил личный рекорд по любованию и осмыслению одного объекта, пусть даже такого большого, как вселенная. Единственное, о чём я ещё подумал, спускаясь внутрь - что столько звёзд над моей головой бывает каждую ночь. А увидел я их впервые в жизни! И когда увижу в следующий раз - неизвестно. Всегда нам не хватает времени на какую-то пустяковину, которую, кажется, сделать легко, а руки не доходят годами. Я вспомнил передачу про свиней, где ведущий сказал, что свинья никогда не смотрит в небо, а только в корыто. Кем же я был все эти годы?
   До утра мы болтались на поверхности, открыв люк, чтоб не задохнуться. Атмосфера в лодке и при хорошо работающих кондиционерах была такая, что зайди после неё в конюшню - и будешь дышать полной грудью и радоваться свежести, а уж при разряженных батареях можно было и вовсе уснуть и не проснуться. (Я никогда не предполагал, что человек так плохо пахнет! А мыться было проблемно: прыгать в океан - очково. Мыться в раковине забортной солёной водой - будешь весь в белых корках. Мыться водой из опреснителя - значит расходовать энергию батарей не на движение, а на опреснитель. Такая вода текла тоненькой струйкой и была невкусной. Это путешествие вообще многое мне открыло. Например, в закрытом пространстве наши биоритмы перешли на тридцатичасовой режим: спали мы часов двенадцать, потом бодрствовали часов восемнадцать. И чем меньше общались друг с другом, тем меньше нуждались в таком общении. Поплавай мы год - вообще, мне кажется, перестали бы друг друга замечать.)
   На восходе поставили мачту с зарядкой. Погода была, наконец, такая, что можно было спокойно загорать. Что мы и делали ровно четыре часа, пока батарея не зарядилась. (За время путешествия мы ни разу не включили дизельный двигатель по той простой причине, что геологи нам его не заправили, а самим покупать, а потом таскать почти тонну соляры было дорого и слишком подозрительно.) Мы очень надеялись, что в следующий раз заряжать батареи будем только на Гавайях. Вчера мы прошли севернее острова Мидуэй, и теперь двигались вдоль Гавайского хребта к острову Оаху, целясь в какой-нибудь пляж поближе к Гонолулу. В голове не укладывалось, что мы почти у цели. Правда, минералка была на исходе, а консервы давно не лезли в горло. Мы выглядели почти как Пашина соседка - пьяница: нечёсаные, небритые, нестиранные. Меня не покидала мысль, что обратно плыть нам не придётся. Что нас впереди ждёт не пляж с красотками. Что эти три недели плавания были последними неделями спокойствия, которые я буду вспоминать как жизнь в раю. Если есть шестое чувство, то оно стучалось мне в голову и говорило: "Вова, японские твои колёса! Руль на сто восемьдесят градусов поверни!" Я даже озвучил эти предательские мысли другу, и тот, прямо скажем, не ответил категорическим "Нет". Видимо, он тоже что-то предчувствовал, но перспектива получить по едалу от бородатого, а потом загреметь лет на десять за угон лодки его пугала больше, чем неизвестность прекрасной Америки. Поэтому мы позагорали, пока зарядка не показала все сто процентов, свернули антенну (Ставили и сворачивали мы её уже с закрытыми глазами за шесть минут.), нырнули на двадцать пять метров, и двинули на Оаху.
   Последние два дня подводной одиссеи были самыми утомительными. Паша сказал, что у Немо в его "Наутилусе" места было больше, и порекомендовал мне физическое упражнение российских подводников: рассыпать по кубрику коробок спичек, и потом собирать по одной. Я сказал, что спичек у меня нет, но могу по пашиному кубрику раскидать пачку спагетти. Их в кузове было две здоровенные коробки. Место занимали, варить их было не на чем, а выкинуть - жалко. (В Америку мы ещё везли нераспакованными индийский чай, соль, кофе, рис и гречку. Как будто в голодный край ехали!) Ещё обсудили моего Джонни. Паша горячился и доказывал, что этот робот сделан для проведения опытов над крысами, а случайно попал ко мне домой. Я, по привычке, сначала заступался за педального, но факты были слишком очевидны. Если я просто фанател от всего американского, а остального в упор не видел, то Паша ехал в Америку просто потому, что это - грэйт кэпиталист кантри, а тут и я под руку подвернулся. Если бы я фанател от Японии, то Паша поплыл бы и туда с не меньшим удовольствием. Хотя в Японии сейчас делать нечего: острова медленно, но верно уходят под воду, ядерными отходами загадили целые префектуры, народ вымирает и, того гляди, рванёт на своих лодках на Сахалин, в Шанхай или Сеул. Так что Корея и Китай свои берега давно заминировали на всякий случай.
   И вот, настал исторический момент, когда наш навигатор объявил, что мы прибыли на место. Наш суммарный пульс в эту минуту, думаю, был не меньше трёх сотен. Было страшно от полной неизвестности, и понимания, что сейчас закончится один период в жизни, и начнётся другой. Мы оба надеялись, что - интересный.
   До острова оставалось пять километров. Мы решили всплыть, чтобы не пугать местных пограничников и отдыхающих. Ещё подумают, что к ним приближается лодка с террористами! Мы всплыли, и увидели землю. На горизонте поднимались высоченные горы. Вот он, рай! Паша направил лодку прямо к берегу. И вскоре мы разглядели пляж. Это был настоящий гавайский пляж! Пальмы, песок, голубое небо с небольшими облачками. Мы стояли на палубе, и не верили глазам. Лодка на малой скорости подошла к берегу и ткнулась пузом в песок. Пришвартоваться как-то иначе у нас не хватило фантазии. Якоря на лодке нет, канат цеплять не за что, причалов не видно, да и народу - никого. Мы постояли на палубе ещё минут двадцать, вглядываясь в берег. Никого! Только теперь нервное напряжение стало понемногу отпускать, и мы начали замечать детали. Во-первых, в носу засвербило от стойкого запаха то ли серы, то ли мазута. И источник этого запаха не пришлось искать долго: вся линия прибоя была чёрно-коричневой от нефти. Она, как рваный матрац, покрывала весь пляж. Из неё тут и там торчали автомобильные покрышки, сломанные вёсла, пластиковые стулья, ещё какой-то мусор, а прямо перед нашей лодкой в воде плавал дохлый баклан. Дна видно не было, вода оказалась грязно-серого цвета. Мы молча стояли и наблюдали, как волна прибила баклана к носу нашей лодки, он шевелил раскрытыми крыльями, опустив голову в воду, весь в нефти и тине.
   -Что тут произошло? - спросил я, чтобы хоть что-то сказать. - Может, пока мы плыли, неподалёку танкер какой-то затонул?
   Паша повернулся, глянул в сторону океана, даже привстал на цыпочки. Танкера не было. Не было вообще ничего и никого кроме жухлых пальм метрах в пятистах от берега, да отравленного пляжа.
   -Короче, надо идти в разведку. В любом случае тут должны быть люди. Может хоть кто-нибудь подскажет, как позвонить в редакцию местную! - сказал Паша, из специального отверстия на лодке извлёк аварийную резиновую лодку, дёрнул за шнурок - и лодка надулась за несколько секунд.
   Я подал ему вёсла, и тоже приготовился сесть в лодку.
   -Не, ты оставайся! Вдруг домик наш унесёт - лови его потом! Ставь парус и заряжай систему! Я пробегусь по окрестностям - и назад. Тут весь остров - меньше Владивостока. Не думаю, что здесь вообще никого нет. Странно всё как-то! Ну, с богом! Встречай, Америка, русского первооткрывателя!
   Он в несколько гребков достиг берега, лодочка ткнулась носом в мазут, и застряла. Паша снял шлёпанцы, вылез из лодки, и увяз по щиколотку.
   -Ну и вонища тут! - крикнул он мне. - Заряжай быстрее батарейки! Думаю, валить отсюда надо в темпе.
   Он вытащил лодку из воды, и побрёл к пальмам, неся босоножки в руках, чавкая ногами в грязи, и ругаясь. А я слазил за нашим солнечным покрывалом, вытащил его на мостик, и стал крепить штанги и растяжки. Поэтому самого взрыва не видел. Просто сначала услышал уже далёкий пашин голос:
   -Слава богу, вылез из этого навоза!
   И сразу хлопнул взрыв. Я повернулся и увидел, как мой товарищ, согнувшись, лежит на песке, а над ним рассеивается облачко дыма примерно как от новогодней петарды. И ещё я разглядел, что Паша держится за правую ногу ниже колена, а ещё ниже должна была быть ступня, но я никак не мог её разглядеть. То есть мои глаза сразу увидели, что ступни нет, но мозг отталкивал эту невозможную мысль. Потом я увидел, как друг сел, продолжая держаться обеими руками за ногу, и поглядел в мою сторону. Из моего нутра вырвался дикий крик. Я не мог остановиться, и орал, тупо глядя в сторону берега. Незакреплённая солнечная батарея сложилась пополам, наклонилась, упала, и прищемила мне четыре пальца на левой руке. Я дёрнул руку, ободрав кожу, посмотрел на кровь на руке, потом на Пашу, спрыгнул в люк, схватил аптечку "Для оказания первой помощи на водном транспорте", пулей вылетел из лодки, прыгнул в воду прямо в спортивном костюме и сандалиях, и стал грести как сумасшедший. И пока плыл, пока бежал, проваливаясь по щиколотку и спотыкаясь, всё время кричал:
   -Паша, я иду! Паша, держись! Грёбаная Америка!
   Не кричать я не мог. Дыхание давно сбилось, я хватал ртом отравленный воздух, и выдыхал:
   -Паха, держись! Суки! Падлы! Паха, я сейчас!
   Я подбежал к другу, упал на колени, и раскрыл аптечку. Прямо наверху лежал толстый красный жгут. "Какие умные люди упаковывали!" - мелькнуло в голове. Я схватил жгут, и стал перетягивать пашину ногу ниже колена, приговаривая:
   -Паха, сейчас! Грёбаная мля Америка! Паха, прорвёмся!
   Паша откинул голову назад, глядел в небо, и был белый, как простыня. По его лицу катились капли то ли слёз, то ли пота, волосы прилипли ко лбу. Обеими руками он сдавливал ногу, сдерживая кровопотерю. Ступни у него не было, из штанины торчала белая кость, закиданная песком, клочками висело мясо, капала кровь. Я задавил жгутом его ногу как мог, достал бинт, и на секунду остановился. Пока я возился со жгутом, то на рану старался не смотреть. А вот теперь от этого было уже никуда не деться. Я разорвал упаковку, достал стерильный чем-то пропитанный бинт (Он лежал сразу под жгутом. Какие же умницы делают аптечки первой помощи!), и дрожащими руками стал забинтовывать рану. На мгновение я с силой зажмурился, и подумал: сейчас открою - и это окажется сном! Открыл глаза, поглядел вправо, и увидел маленькую воронку рядом в песке, и что-то бело-красное в её центре. К горлу подкатило, я отпрыгнул в сторону, и меня вывернуло. Блевать было нечем, за последние сутки я съел всего несколько галет с каким-то повидлом, так что организм был пуст, и весил, кстати, заметно меньше, чем три недели назад. Я повернулся к раненому, и увидел, что он смотрит на меня с жалостью.
   -Ничего, я сейчас! Я справлюсь! Главное - ты держись! Вот же козлы! - забормотал я, снова берясь за бинт.
   Бинт тут же пропитывался кровью, и я толком не знал, то ли продолжать бинтовать, то ли брать новый. Но ручьём она не лилась, и я решил домотать этот пакет. Худо-бедно, но с задачей я справился. Нога была забинтована, а поверх бинта я ещё на всякий случай напялил сеточку. А вот что делать дальше? Я в нерешительности огляделся. Мозги работали лихорадочно: то ли бежать за подмогой? Но куда? То ли тащить раненого в лодку? А как? Пока я раздумывал, Паша расцепил зубы и простонал:
   -От боли нет ничего? И попить бы!
   Сразу под бинтами и ватой лежала упаковка с маленькими шприцами. Пять штук с крохотными иголками-волосочками и надписью "Антишок". Только теперь я разглядел инструкцию, приклеенную на внутреннюю сторону крышки аптечки с перечнем всего, что находилось в этом волшебном сундучке, а внизу скромная надпись: "Сделано в Новосибирске. Упаковщик - Алякринский М.А.". Господи, какие же умницы живут в этом Новосибирске! Проблема была только в том, что уколы я никогда не делал! Я поглядел на Пашу. Тот, видимо, мою проблему, понял, и только сказал, морщась:
   -Коли! Спасу уже нет никакого!
   Он застонал, и завалился на спину, судорожно держа искалеченную ногу, хотя его пальцы уже разгибались.
   Я достал шприц, свинтил колпачок с иголки, и спросил:
   -Ты не знаешь, куда надо колоть?
   -В плечо коли! В мышцу! - ответил Паша, не открывая глаз.
   Пальцы у него разжались, он стал распрямляться и застонал, коснувшись раненой ногой земли. Я подставил аптечку ему под колено, сунул не глядя шприцом в плечо, и нажал на кнопочку. И только потом рискнул посмотреть на результат. Как ни странно, шприц попал туда, куда надо. Через минуту друг открыл глаза, поглядел на меня, на небо, и достаточно спокойно, хотя и хрипло, произнёс тираду:
   -Ты видел, как умирают коты, Вова! Я видел. Они умирают молча. Уходят куда-нибудь в подвал, в кусты, забиваются туда, где никто не видит их страданий, и умирают. Без сцен, без вызова скорой помощи, без завещания, потому что завещать нечего. Им и помирать-то просто, потому что ничего не нажили. Ничто их тут не держит, не по чему рыдать. Кот сам никого не жалеет, и его жалеть не моги. Он кот потому что! Кот. Кот... Ему лапу оторвали...сволочи американские... хоть бы табличку повесили...
   Я не успел никак среагировать на то, что товарищ то ли уснул под действием лекарства, то ли потерял сознание от кровопотери. Из-за мыса на большой скорости вылетели два катера-плоскодонки с пропеллерами типа вентиляторного, на каждом катере сидело по четыре солдата. На носу катеров стояли пулемёты. Первый катер направился в сторону берега, другой причалил к нашей лодке. На палубу перепрыгнул парень с автоматом, что-то крикнул в открытый люк, потом спрыгнул внутрь. Первый катер причалил к берегу, и кто-то крикнул нам по-английски, но с акцентом:
   -Сюда бегом! Кто такие? Японцы? Бегом, руки вперёд, оружие оставить! Или стреляю!
   -Мы русские! Тут раненый! - заорал я им по-английски, хотя тут же понял, что орать бесполезно: у солдат над ухом гудел вентилятор, да и разговаривать с нарушителями в их обязанности вряд ли входило.
   Я поднял Пашу, и понёс его через месиво к катеру. В этот момент из нашей подлодки выскочил солдат, и крикнул своим:
   -Это не японская лодка! Ни одного иероглифа!
   Я подошёл почти вплотную к катеру, и повторил:
   -Мы русские! Тут раненый!
   Один из морпехов направил на меня автомат, а другой - станковый пулемёт.
   -Японцы? Что тут делаете? Шпионы?
   -Мы русские! Из России! Приплыли поглядеть Америку. Товарищ подорвался на мине. Помогите ему быстрее! Пожалуйста!
   Морпех что-то крикнул на второй катер, потом достал рацию и с кем-то пообщался. Я всё это время стоял по щиколотку в мазуте, держа на дрожащих руках Пашу, который запрокинул голову и перестал подавать признаки жизни. Я только видел, что на его шее ещё бьётся пульс.
   -Ты иди сюда! Труп бросай! - приказали мне с лодки.
   -Он живой! Он не умер! Он раненый! Тут у вас мины на пляже!
   -Бросай его в воду, сам сюда! Руки вперёд! Оружие оставь! Или стреляем!
   -Да хер ты угадал, козлина тупая! - по-русски в сердцах сказал я, а по-английски добавил: - Этот человек - конструктор подводных лодок. Он очень любит Америку. Я тоже очень люблю Америку. Очень хотели к вам уплыть на своей лодке. И подорвались на мине. Его надо вылечить! Он - учёный. Я его не брошу!
   Старший опять переговорил с кем-то по рации и гавкнул:
   -Давай сюда!
   Я подошёл к катеру, и положил товарища на дно. Катер дал задний ход, на меня дохнуло горелым маслом, и не успел я руками развести, как плоскодонка скрылась за мысом. Я остался стоять по колено в грязной взбаламученной воде. Возле моих ног колыхалась целая стайка дохлых мальков с огромными глазами, и пластиковый пакет из-под молока, судя по жизнерадостной корове на этикетке. Ребята из второго катера ещё минут двадцать шарились внутри нашей подлодки, потом захлопнули люк, и подплыли ко мне:
   -Руки вперёд или стреляем! Не бегай, если не хочешь наступить на мину! Откуда прибыли?
   -Мы из России! Давно хотели в Америку съездить! Сами сделали лодку и приплыли. Мой товарищ - инженер. Его надо в госпиталь! Тут кто-то мину закопал!
   Главный достал рацию, тоже долго что-то с кем-то обсуждал, постоянно повторял: "Да, сэр! Нет, сэр!", потом тыкнул пальцем в меня, затем в лодку:
   -Японец, бегом сюда! Руки вперёд или стреляю!
   Я вытянул вперёд руки, и увидел, что левая - сильно ободрана и в моей крови, а правая - в пашиной. Потом залез в катер и хотел сесть, но меня поставили, как собаку, на четыре кости между двух солдат, сняв предварительно с руки часы и похлопав по карманам, и предупредили, чтоб не двигался, или они стреляют. Взвыл вентилятор, и мы поскользили над бухтой. Я поднял голову, глянул на нашу серебристую из нержавейки подлодку, на удаляющийся пляж, и заплакал. Тихо так заскулил. Чтоб не застрелили.
   Плыли мы недолго. Минут через десять катер сбросил обороты, и мы подошли к такому же пляжу, только без нефти на берегу. Метрах в ста от воды стоял серый джип с пулемётом на крыше и большой белый пикап с проржавевшим капотом. Кузов пикапа был забран решёткой из ржавой арматуры. Меня вытолкнули из лодки, и повели к машинам. Оказывается, те стояли на гравийной дороге, которая тянулась вдоль берега, и уходила вверх, за гору, поросшую пальмами. При нашем приближении (За мной шли два солдата с автоматами. Правда, автоматы у них были за спиной, они просто иногда толкали меня в спину кулаками.) из пикапа вылез толстый водитель и распахнул дверь в клетку. Я залез в кузов. Дверь, тоже из арматуры, за мной со скрипом закрыли, повесили навесной замок, солдаты пошли обратно к катеру, а обе машины двинулись вглубь острова. Я сел на железную скамейку, ухватился за арматуру, потому что дорога была вся в промоинах, и машину сильно качало, и стал смотреть по сторонам. На душе не было ничего. Я не понимал - где я, и что происходит. Всё моё существо занимал какой-то тихий ужас, который застилал все остальные чувства, и мешал даже смотреть - не то что соображать. Может, организм так защищался от неблагоприятного внешнего воздействия? Не знаю. Но от всего пережитого я вдруг сильно захотел спать. Глаза слипались, невзирая на жару и тряску, я зевал каждые десять секунд. Я решил, было, лечь на пол и попытаться подремать, но только теперь разглядел, что пол был весь в соломе и навозе. Видимо, меня везли в свиновозе.
   Машина рычала, забираясь всё выше в гору, впереди ехал джип с пулемётом, хотя, как я успел заметить, кроме водителя в машине никого не было. Так продолжалось почти час. Мы забрались на перевал, с которого открылся красивейший пейзаж вечернего океана. Сквозь рыжую решётку и склеившиеся ресницы я полюбовался этим раем на земле, и хотел заплакать по себе любимому, но не смог. Я постоянно думал про Пашу, про то, какой я идиот и что я натворил из-за любви к Америке, и приходил к выводу, что если меня сейчас поставят к стенке и дадут очередь из вон того здоровенного пулемёта, то это будет, конечно, больно, но, по большому счёту - справедливо.
   Машины поехали вниз. Завоняло горелыми тормозами, океан скрылся за горой, вокруг тянулись только зелёные холмы. Вскоре мы подъехали к шлагбауму. По сторонам, сколько хватало глаз, шёл бетонный забор, затянутый поверху колючей проволокой, перед КПП возвышались две башни метров по пять высотой, на которых стояли прожектора и пулемёты. Вдоль забора через каждые метров пятьдесят из земли торчали жёлтые таблички с черепом и словом "Мины". Шлагбаум без промедления пошёл вверх. К нам даже никто не вышел. Мы въехали на территорию какого-то военного лагеря, и проехали больше километра, прежде чем остановиться возле железного ангара. К нам подошли двое здоровенных вояк (Что жопа, что плечи одного обхвата, и одежда из магазина "Богатырь"), жестом приказали мне вылазить, открыли дверь ангара, и втолкнули меня внутрь. Щёлкнул замок, и я остался один в темноте. Под потолком, проходящим метрах в трёх, находилось несколько зарешёченных окошек, другого освещения не было. В нос ударил запах протухшего сортира, и первое, что я сделал - снова попытался блевануть, но снова безуспешно. Глаза заслезились, и пока я разгибался и настраивал зрение со света на полумрак, из темноты раздался мужской голос на красивом, но незнакомом мне языке. А потом второй голос, полный равнодушия и пессимизма, сказал из другого угла на чистом русском:
   -Во, ещё одного боёба находкинского, небось, выловили!
   Я думал, что удивляться уже не могу, но тут аж подпрыгнул.
   -Я русский! - крикнул я. - Нас было двое, но одного сильно ранило. Он на мину наступил на пляже!
   -А какого вы на пляж полезли? Тоже красоток решили поискать в красных купальниках? Тут же всё заминировано, куда ни плюнь! Я ж говорю - боёбы. Сюда двигайся, коли русский. Мы в этом углу живём.
   Так я познакомился с Серёгой Граковым и другими узниками данного ангара. За последующие несколько часов я узнал, кроме того, что я полный боёб, много нового и полезного. Что сортир - в яме в дальнем углу. Что вода - в бочке из-под бензина в центре ангара (Каждый день после обеда идёт дождь, и вода по водостоку с крыши стекает в эту бочку.), ковшик на цепи - один на всех. Из еды - только зелёные бананы, сухари и какая-то бурда с запахом какао два раза в день. На допрос водят до обеда, а потом лежи на земле, обливайся потом в духоте и вони, лови комаров, и пой "Боже, благослови Америку!". На допросах предлагали курить какую-то херню, пить русскую водку, и записаться на американский военный корабль моряком. Дают на подпись какие-то бумаги и бакланят на плохом русском, что через семь лет службы на их флоте мы получим гринкарту, и поедем жить на госпенсию в Нью-Йорк, Бостон или Норфолк на выбор. В этом углу живут россияне: двадцать два рыла, хоть играй в футбол на две команды, только форма, к сожалению, одинаковая, судья не различит: тельняшки и серые бриджи. Никто из экипажа на допросах ничего не подписал, водку не пил, и в Норфолке ничего не забыл. А вот четверо туристов типа меня, только на парусной яхте, приплывшие по красоток две недели назад, тоже взорвались на пляже, один погиб, а остальные ушли на допрос, и всё подписали не глядя. Теперь они живут в отдельном бараке, работают на администрацию.
   В том углу - мексиканцы и ещё какие-то хлопцы, говорящие по-испански, тоже человек двадцать. С ними лучше не общаться. Для них все белые - амеры, а если амер попадает в руки к мексиканцам, то его без разговоров убивают по обряду инков путём вырезания сердца. В том углу - китайцы и японцы. Жить рядом они не хотят, и всё время дерутся, но солдаты приказали всем узкоплёночным жить в куче и по другим углам не прятаться. Ангар изнутри разгорожен дощатым забором только на четыре загона: три для людей плюс сортир. На мой резонный вопрос: "Если я - боёб, то вы-то, профессора, как тут очутились?" мне заметили, что за хамство тут можно легко получить в пятак и пнули для профилактики под зад, но потом всё же рассказали свою историю. Если бы я конспектировал лекцию, прочитанную мне в два десятка матросских глоток, то запись была бы примерно следующая:
   Сергей был старпомом на контейнеровозе ледового класса "Людмила Иванова". Они вышли из Риги почти полгода назад, ходили через Севморпуть в Австралию и Новую Зеландию, возили туда автомобили, станки и ещё какое-то железо, а оттуда - разное баловство типа сушёной кенгурятины, каких-то фиников и прочей ботвы. На обратном пути, между Маршалловыми и Марианскими островами, под днищем внезапно произошёл взрыв, винт заклинило, и буквально через час нарисовался американский лёгкий крейсер, и приказал команде покинуть корабль. Наши успели связаться с пароходством и сообщили, что корабль подбит и фактически захвачен пиратами под звёздно-полосатым флагом. Когда команду с контейнеровоза перевозили на крейсер, капитан Новиков погиб. Как объявили амеры, он застрелился в своей каюте, потому что нарушил границу Соединённых Штатов, и отказался выходить из каюты и выполнять законные требования американской стороны. Всю команду перевезли сюда, и держат уже месяц. Видимо, наверху идут переговоры. Давно известно, что острова Вашингтону уже почти не подчиняются, а живут морским разбоем. Обслуга этой военной базы - сплошь местные туземцы и разные латиносы. И они втихаря рассказали хлопцам из мексиканского угла, что к нашему кораблю подогнали буксир, утащили его на Гуам, или Змеиный остров, и там теперь праздник живота. Местная солдатня купается в австралийском пиве, и жрёт осьминогов в остром соусе.
   Как теперь выбираться отсюда - не очень понятно, потому что дипломатические отношения с Америкой фактически заморожены, единственное наше представительство осталось только в Вашингтоне, а это всё равно, что на Луне. Потому что Вашингтон - это белая Америка: восточное побережье и север. И чтобы туда попасть, надо пересечь мексиканский и чёрный районы, а они тоже на столицу хер забили, гуляют ватагами типа Стеньки Разина, шибают зипуны и орут: "Сарынь, на кичку!". У них уже и валюта своя - песо и христодоллар. На юге правительство контролирует только границу с Мексикой, и то уже не везде. В сотне километров от неё хозяйничают местные махновцы. А отпускать моряков напрямую отсюда в Россию амеры не хотят. Мол, надо, чтоб всё было по закону. (Как будто грабить корабли - это по закону! Но амеры тормозят всех под предлогом, что на кораблях скрываются террористы или везут товар, представляющий угрозу для национальной безопасности США.) А то в России - диктатура. Вдруг морякам тут на дармовых бананах так расчудесно живётся, что не хотят они обратно на родину, а рвутся встать на защиту звёздно-полосатого? Вдруг в России их будут пытать или расстреляют? Так что волокита эта долгая, и чем всё закончится - одному богу известно. Вон, у китайцев за месяц двое уже померло. (Китай амерам давно объявил своё последнее четыреста девяносто первое предупреждение, что своих не бросает и пленных не берёт. Хотя, судя по всему, своих то ли рыбаков, то ли шпионов с разных захваченных шхун Пекин всё-таки иногда просто выкупает у генерал-губернатора Гонолулу за опиум и свиные консервы.) Живые над ними попели часик и зарыли прям у себя в загоне. Японцы были в шоке, но их всего четверо, каратэ не учили, а китайцев - штук тридцать одинаковых. Судя по всему - солдаты, хоть вида не подают. Как они ещё японцев не зарыли - удивительно. Бьют бедных каждый день, всё какой-то Нанкин им вспоминают. Такое ощущение, что китайцы знают: отсюда они живыми не выйдут, и им всё пофиг. После захвата Формозы они чувствуют себя победителями. Людьми, прожившими свою жизнь не зря. Каждое утро протягивают руки к небу и что-то бормочут.
   А вот япошки головами поникли. Явно не самураи, а обычные рыбаки. Предыдущую партию иероглифов отправили, по слухам, на материк, в тюрьму Сан-Диего. Там строят какой-то объект. Не то порт, не то завод. И бедолаг там используют как рабсилу. Пока с материка не придёт корабль - они будут сидеть тут на одних бананах, а что с ними будет в Сан-Диего - догадаться не трудно.
   Проще всего мексиканцам. Эти тут долго не задерживаются. Неделю потусуются - и их отпускают, из Мексики за ними регулярно приходит катамаран. Видать, какой-то договор есть. Да и бодаться с Мексикой у амеров ни возможностей, ни желания нет. Мучачей ловят в Гонолулу, и вообще, по всему архипелагу, который они на своих политических картах уже рисуют в жёлтый цвет, и выдворяют через десятиметровую стену на границе обратно в Мексику. А те снова лезут, как мухи в нашу ретирадную яму. Кто в обратку через стену сигает, кто через Рио-Гранде плывёт, а кто с тихоокеанского побережья демократию штурмует. Причём лезут не торговать на базаре или ботинки чистить в переходах, а строить тут своё государство. Так что, по всему судя, от Америки вскорости останутся одни головёшки, как от России в одна тысяча девятьсот двадцатом. Все воюют со всеми, ни армии единой, ни валюты. И самое страшное - самим амерам уже на всё насрать. Биться за своё счастье они, как оказалось, не собирались. Кто мог - сразу умотал в Канаду и Австралию. Остальные сбиваются вокруг восточных городов, и скупают спички, керосин и макароны. ООН из Нью-Йорка давно переселили в Астану, землетрясение разрушило две атомные электростанции в Калифорнии, и на западном побережье сейчас вообще непонятно что творится. Народ из Лос-Анджелеса валом валит в Айдахо и Орегон; район Скалистых гор от Эль-Пасо до Вайоминга контролируют латиносы, но на Великую равнину не суются, потому что там, от Оклахомы до Южной Дакоты, хозяйничают негры. И лишь восточнее линии Миннеаполис - Канзас-Сити - Даллас - Хьюстон осталось то, что можно назвать государством США. Да и то с натяжкой. Потому что пятая колонна из испаноговорящих и темнокожих составляет в восточных штатах почти треть населения, и продолжает увеличиваться. А, учитывая то, что весь Нью-Йорк - это евреи, а Флорида - кубинцы, ямайцы и прочие карибские пираты, то Америке в ближайшую пятилетку рисуется кирдык такой, что и бомбить не придётся.
   После этого повествования мне не стало плохо, нет. Плохо мне было уже давно. Мне стало окончательно ясно, что я - боёб, особенно в сравнении с матросами, поплававшими по миру, поговорившими с умными людьми, поспавшими с красивыми женщинами и посмотревшими в детстве правильные передачи вместо той залипухи, которой пичкал меня мой Джонни. В голове, конечно, ещё долго была каша, но муть постепенно успокаивалась, ложилась в ровные логичные слои, прорисовывалась реальная картина того, что для меня всю жизнь было спрятано за ширмой и подсвечивалось розовыми лампочками. А реальность была такова, что день сидения в бараке заменял три года лежания перед телевизором. Итак, той Америки, куда я так рвался, нет. Нет давно. Возможно, её никогда и не было. Есть некая заминированная территория, пахнущая серой и дерьмом, где людей держат в загоне как скотов. Пока это было всё, что я реально увидел. А уж то, что услышал...
   Принесли бананы и сухари. Вернее, дверь открылась, и несколько туземцев в грязных поварских фартуках внесли четыре картонных ящика, поставили у входа, и ушли. Ещё двое внесли огромную кастрюлю с чем-то жидким, и бросили на землю рядом с ней две пластмассовые кружечки. Солдат с автоматом, стоящий на пороге, замкнул дверь, и снова стало темно. На улице была уже почти ночь, дырки в потолке слились с чёрной жестью крыши. Ни звёзд, ни Луны. Двое наших сходили к выходу, и притащили ящик, доверху наполненный зелёными твёрдыми бананами. Видимо, их сорвали только что. Для меня было странно, что в амбаре не послышались крики, ругань, чавканье. Китайцы принесли одну коробку себе, мексиканцы - себе. Каждый взял по банану, жменьку чёрных сухарей разного размера со следами чьих-то зубов (Как я догадался - объедки из солдатской столовой.) - и принялся неторопясь жевать. Я боялся, что мне, новичку и слабаку, еды не достанется. Но коробка была большая, и когда я последним подошёл за своей порцией, то из неё как будто и не убыло.
   -Мы этого деликатеса уже наелись - во! - сказал мне кто-то из наших. (Было темно, даже силуэтов уже не просматривалось.) - Так что кушай, не стесняйся. За всё уплочено! Только в яму ночью не свались! С этой зелени живот крутит с непривычки.
   Я сжевал четыре банана. После трёх недель консервов и суток вообще без еды они мне показались слаще сахара. На сухари посмотрел, и решил, что голоден пока не настолько. Потом сходил к кастрюле, выпил кружку чего-то совершенно безвкусного (Я впервые пил из одной кружки с кем-то ещё. И эти "кто-то ещё" были полсотни иностранцев, каждый из которых наверняка, после того как попил, пустил слюней в кружку!) и подумал, что мама, наверно, сейчас жарит рыбу в сухарях, смахивает слёзы, смотрит в тёмное окно, и говорит сама себе, чтобы хоть как-то разогнать гнетущую тишину вокруг: "Ну, сбежал сын, зато хоть вырвался на свободу! Поест там заморских сладостей, посмотрит на настоящую, счастливую жизнь. Разбогатеет".
   Комок подкатил к горлу. Стало жалко мать, себя, и захотелось жареной рыбы с хрустящим хлебом, который мать покупала в ближайшей булочной каждый вечер. "Дуралей! Окончил бы институт, - думал я, осторожно обходя лежащего мексиканца, - Поехал бы в Америку официально. Или нет? Дуралей был бы, если бы поехал? Короче, что так дуралей, что этак. Жизненного опыта - как у попугая в клетке. Поделом мне! Ни силы, ни мозгов, ни знания жизни. Такие в тюрьме умирают первыми".
   Народ ходил к яме и укладывался спать на землю кто где. В китайском углу маленько попинали японцев, мексиканцы спели какую-то не то песню, не то молитву, в которой прозвучали названия Ямайка, Кингстоун, Мачу-Пикчу. Видимо, там были не только мексиканцы.
   Гудели и больно жалили комары. По земле тоже ползали какие-то козявки, которых интересовали, к счастью, не мы, а куча дерьма в углу, к которому я уже успел принюхаться, и которым сам провонял до печёнок. Я лёг между тел, маленько побил комаров на шее и щеке, и провалился в сон. Мне снился взрыв на пляже, кровь и Паша, который смотрел на меня с небес и говорил:
   -Ну и как тебе Америка? Вот ты жив, а я-то умер. Перед тобой выбор: или тоже умри, или живи за себя и за меня!
   Я заплакал и проснулся. Было совершенно темно. Думаю, я проспал часа два. Голова была тяжёлая, нога чесалась от комариных укусов, плечи болели после заплыва на сто метров вольным стилем, и крутило живот. Я ощупью сходил до ямы и обратно, добрался до бочки, зачерпнул засаленным ковшиком воду и сделал глоток. Вода была тёплая, воняла тиной и бензином. Я лёг на своё место, и тихо сказал:
   -Паша, я понял: ты умер. Они тебя убили! Эти американские подонки тебя просто убили! И виноват в этом только я. Прости. Я скоро тоже сдохну. Только сперва я хотел бы кое-что понять. Прости!
   Как молитва помогала русским людям в трудные минуты битвы не на жизнь, а на смерть, так и мне после этих слов стало легче. Я сегодня увидел и узнал такое, что все остальные ужасы перестали мне казаться такими уж страшными. Ну, жрать охота! Сильно охота! (Зато я похудел!) Ну, будут на допросах издеваться. Ну, убьют. Коты перед смертью не плачут! И Паша не плакал. Значит, мне тоже нельзя. Всё что остаётся - держаться, раз уж так влип по дурости. Все мы смертны. Двух смертей не бывать. На ошибках учатся. Опыт приходит с пиндюлями. Всё что нас не убивает - делает сильнее. Что там ещё на эту тему? Назвался груздем - сиди и не хрюкай! Страшно конечно. До колик в животе страшно! Но ведь тут вон сколько наших! И никто не стонет. Прочитали молитву тихонько, лбы перекрестили, и уснули. А на мне креста нет. Я не крещёный. Наверно, нельзя креститься? Или можно? А как? И что при этом говорить? Ведь ничего не знаю, позорище ходячее!
   Я ещё убил пару особо назойливых комаров, потом всё же рискнул, и робко помахал скрюченными пальцами правой руки перед лицом и плечами. И снова провалился в сон.
   Разбудил меня толчок в грудь: невысокий солдат в респираторе стоял надо мной, и пихал носком ботинка. Было светло, верещали какие-то райские птицы, народ в амбаре шевелился, кто-то шёл к яме. Я поднялся, перешагнул через матросика, и пошёл вслед за конвоиром, сложив зачем-то руки за спиной. Выйдя из ангара, я зажмурился и задохнулся от обилия света и свежего воздуха. Но толчок в спину чуть не сбил с ног, и я стал шевелить затёкшими ногами, стараясь не отставать от переднего конвоира.
   Меня привели в забавного вида хижину на коротких сваях, с фанерными, плохо подогнанными стенами, и крышей, покрытой какой-то толстой соломой. Я зашёл внутрь, и остановился. У входа стоял маленький детский стульчик в красный лепесток, и человек, сидевший за столом, молча показал мне на него. Я сел, уперевшись коленями в плечи. Пузатый дядька в военной форме, но в коротких шортах, сидел в плетёном кресле за столом, широко расставив ноги, и вытирал пот со лба. Хотя солнце только всходило, было уже очень душно, на небе крутились чёрные тучки. Я тоже вспотел в своём спортивном костюме производства города Иваново и надписью "Я люблю Америку". Снять его я не рискнул, потому что под ним у меня были только звёздно-полосатые плавки: в бараке парни могли не понять.
   Пузатый мало походил на военного. Лет хорошо за пятьдесят. Лысина. Остатки всклокоченной волосни клочками свисали с затылка на засаленный воротник. Уставший нездоровый вид. Стойкий запах пота и алкоголя. Он глянул на меня, абсолютно не заинтересовался, и продолжил тыкать одним пальцем в экран своего ноута. Два моих конвоира сели в тень пальмы метрах в пяти от входа, положили автоматы на колени, и явно настроились провести в этом положении не меньше часа. Вскоре пришёл ещё один пузатый в шортах и запахом пота и алкоголя, немного моложе и щекастее своего коллеги. После разрешения сел возле первого, и спросил меня с ужасным акцентом:
   -Фамиллиа. Иммяа. Воинскойэ сфанниээ. Целль припыттиаа. Отвечатть чеснаа. Быстраа.
   -Бойнович Владимир Николаевич. Приплыли позагорать на пляже с товарищем. Товарищ взорвался на мине. Меня сюда привезли. Звания никакого нет. В армии вообще не служил.
   Старший равнодушно кивнул, потом выдвинул крышку стола, и достал мои права и паспорт. Чёрт! Я про них совсем забыл! Все три недели путешествия они лежали в кармашке моей спортивной сумки, которая осталась в кубрике на дне сундука.
   -Бойнович. Проживает во Владивостоке. Адрес, - старший перевёл взгляд с паспорта на экран ноута и продолжил, - Океанский проспект, дом, квартира... Учился в школе. Учился в колледже. Проживает вдвоём с матерью. Мать работает в дальневосточном университете, была за границей, в том числе в Америке. Продавец лодок. Менеджер. В розыске за угон. Преступник. Знает английский. Больное сердце. Малоконтактен. Не густо. Как я понял, переводчик нам не нужен! - не спросил, а утвердительно произнёс он, мельком глянув мне в глаза.
   Он говорил на хорошем английском, так что я его прекрасно понял, и так же понял, что он понял, что я его понял. Пока я думал, то ли включать перед этим типом дурачка, то ли нет, он повернулся к переводчику и сказал:
   -Ты свободен, Янис!
   Янис посмотрел на начальника как-то жалобно, и сказал с ужасным акцентом, но уже по-английски:
   -Может, мы имеем возможность начать этот день хорошо сейчас?
   Удивительно, но шеф понял и его, открыл нижний ящик стола, достал хорошо початую бутылку водки "Кубанские казаки" объёмом ноль семь литра, и три пластиковых стакана. Налил немножко не половину в каждый, и один из них толкнул по столу в мою сторону. Я помотал головой, и сказал уже на английском:
   -Спасибо, но я вообще алкоголь не пью.
   Янис поперхнулся, его и без того далеко не бледное лицо стало багровым, он проглотил водку, но она рванулась наружу, так что бедолаге пришлось закрывать рот ладонью и глотать ту же водку вторично. На всю эту неаппетитную сцену шеф смотрел с равнодушным омерзением. Дождавшись, когда Янис перестанет делать судорожные глотательные движения, он спокойно повторил ту же фразу с теми же интонациями:
   -Ты свободен, Янис!
   Янис встал, посмотрел на мой одинокий стакан, на меня, косо развернулся, и вышел. Шеф вылил содержимое моего стакана в свой, опрокинул тёплую водку в рот, занюхал кактусом и, слегка покраснев, заметил:
   -Ты представляешь, Володя, с кем мне тут приходится иметь дело! Предатели, алкаши, трусы, и вообще сброд и ворьё, которым в мою молодость место было - на рее. На уме у всех только деньги. Это не солдаты! Ты - гей?
   -Что? - не понял я, обалдев от такого откровения. - В каком смысле? Гей - это как? А-а! Нет, нет конечно. Я не голубой. Даже не понял сперва, о чём речь!
   -Можешь звать меня сэр. Или мистер Сайрус Бэнкс. Или просто дядя Федя. Мне без разницы, как ты меня будешь называть. Твои друзья-моряки называют меня промеж собой кактусом. Видимо, вот из-за него! - он показал мне на свой занюхиватель, стоящий перед ним на столе в глиняном горшочке. - Итак, тебе двадцать четыре года, но ты не женат. Приехал в Америку на угнанной лодке. Зачем? Логично предположить, что ты гей, и тебя
   российская власть всячески за это притесняла.
   -Никто меня не притеснял! Просто хотелось посмотреть на вашу страну. Я много фильмов смотрел американских. Передач всяких про Америку. А за границу меня не пускали, потому что не служил в армии. Вот я и сбежал с товарищем. Он пошёл дорогу узнать, и на мине подорвался. Вы не знаете, что с ним?
   Шеф пропустил мою тираду мимо ушей. Он ещё потыкал в экран пальцем, потом задумчиво спросил:
   -Ну и как тебе в Америке?
   -Да как-то пока не очень. Кроме тюрьмы ничего не видел. Я думал, что на красивый пляж попадём с Пашей, а попали...
   Я махнул рукой. Губы дрожали, в глазах всё растекалось. Меня всё равно не слушали. Толстяк тыкал пальцем в ноут, утирал обильный после водки пот, и что-то читал, медленно шевеля губами. По крыше забарабанил дождик. Мне очень хотелось пить, есть и помыться. Я почесал искусанную комарами ногу, потом шею.
   -Григорьев Павел Васильевич. Не женат. Адрес. Океанский проспект. У вас там что, все живут на Океанском проспекте? Других улиц нет? Преступник. В розыске. Хобби - борьба. Мать в университете. Работает продавцом. Точнее - работал. Ваше КГБ разучилось работать, или решило, что мы тут все - полные идиоты? Хотя - недалеко от истины. Идиотов тут полно. Грустно. Два пацана. Без оружия. Без связи. Зачем вас сюда прислали? Скажи лучше сам: какова цель заброски? Мои парни не посмотрят на твоё больное сердце, если узнают, что ты - русский шпион.
   У меня в животе похолодело, а язык присох к нёбу. Неужели он действительно решил, что я - шпион? И как доказать, что это не так?
   -Я не шпион! - почти выкрикнул я. - Я просто дурак, который купился на сказку про красивую жизнь. Провалилась бы к чёрту ваша Америка! Я домой хочу!
   Я закрыл лицо руками, и заплакал навзрыд. Нервное напряжение последних дней дало о себе знать. Организм засбоил. Я был так подавлен, что не знал, как себя вести в ситуации, когда от одного слова зависит жизнь. То ли начать оправдываться, то ли умолять о пощаде? Как говорится, бывают минуты, когда всё решают секунды, и длится это часами!
   -Т-ю-ю! Какие мы слезливые. Ну, хорошо, молодой человек. Я открою тебе свои секреты, а ты пообещаешь открыть мне - свои. Удовлетворим друг друга! Я начну первым. И если после этого ты передо мной не исповедуешься - мои парни сломают тебе руки, а я после этого застрелю!
   Он говорил очень спокойно и буднично. Это была его каждодневная работа. И от этого становилось особенно тошно. Я понял, что умолять этого робота бессмысленно. И надо что-то ему предложить. Но - что? Есть и пить сразу перехотелось, захотелось в туалет. Пока я это обдумывал, кактус вытащил из кобуры здоровенный пистолет, и положил перед собой стволом ко мне. ( Пистолет был тяжёлый и потёртый. Не бутафория какая, а реальный рабочий инструмент, которым часто пользуются.) Не глядя на меня, он продолжил:
   -Итак, я уже почти пятнадцать лет работаю с людьми, которые проникают на острова. Моя задача предельно проста: оградить Америку от этого сброда. Но столица далеко, а своя задница - вот она. Поэтому у меня контракт с губернатором архипелага и одной военно-строительной компанией в Сан-Диего. Нам с губернатором нужны толковые люди. Всё идёт к тому, что острова скоро получат самостоятельность, а строить новое государство с дураками - затея малопродуктивная. За каждого головастого парня я тут получаю пятьдесят тысяч баксов. За каждого отправленного на материк на стройку - вдвое меньше. Здесь у тебя есть шанс выжить, там - нет. Несколько ваших тут уже работают. Условия неплохие и оговариваются индивидуально. А на стройке больше года никто не живёт. Условия - как на плантациях двести лет назад. Мне нужен переводчик. Янис плохо знает английский и много пьёт. Его тут уже в глаза называют анусом. Если ты - агент КГБ, то это, может, и хорошо: новому государству будут нужны связи с Россией. Мне будет жаль, если ты сдохнешь на стройке через месяц. Больше ты вряд ли там протянешь!
   Он говорил медленно, уставившись на какого-то паука под потолком. Потом сделал паузу, достал из стола водку, налил половину стаканчика, выпил, занюхал кактусом. Направил на паука указательный палец, прищурился и сказал: "П-х-х!" Тут его ноут издал какой-то звук. Он прочитал сообщение, и плюнул:
   -Долбаные кубинцы! Мне надо идти. Ещё увидимся.
   Меня под дождём привели обратно в вонючий барак. Пока я шёл по дорожке - почувствовал, что моя левая кисть покраснела и болит. Я вспомнил, что вчера придавил её нашей съёмной солнечной батареей, и рана воспалилась. Я обратился к охраннику с просьбой отвести меня к врачу, на что тот ответил что-то по-испански, и слегка толкнул в спину. Понятно!
   В ангаре на входе стояли полупустые ящики с бананами и сухарями. Я взял несколько, и пошёл сначала к яме, потом в русский угол.
   -Ну, как? - спросили меня. - Побеседовал с кактусом?
   -Побеседовал. Он сказал, что я агент КГБ, грозился расстрелять, но потом предложил работу переводчика.
   -Да, этот алконавт Янис кактусу явно не по вкусу. Язык знает плохо, зато после обеда уже не то что с русского на английский переводить - собаке "Гав" сказать не может! И что ты надумал, мистер агент?
   Вопрос был не в бровь, а в глаз. Сэр - дядька вроде ничего так. Открытый, простодушный, в то же время умный, и явно не последний человек на острове. Хотя, если решит застрелить - не промажет. Может, со временем стану послом Гавайских островов в России? Или наоборот.
   -Ну, я не знаю, - сказал я, - Ничего я не знаю!
   Утомлённый допросом, я сидел на земле, и жевал банан и сухарь. (Там, где было надкусано, я отломил и выкинул.)
   -Агент КГБ не был бы таким боёбом! Кактус тебе льстит, - сказал один бородатый парнишка невысокого роста, - Гэбэшники - все спортсмены! Ну-ка, встань! Проверим, агент ты или нет!
   Я с полным ртом поднялся, ещё не понимая, в чём может состоять проверка.
   -Пресс держи! - сказал бородатый.
   И пока я водил жвалами, так двинул мне чуть выше пупка, что я согнулся пополам и от боли рухнул на колени.
   -Слабак! Не пресс, а тесто. Смотри, как надо! Санёк, ну-ка, дай мне в пузо!
   Поднялся Санёк, заслонив плечами двоих, что сидели позади него. Подошёл к бородатенькому, и вздохнул:
   -Вот же неймётся тебе, Лёха! Ведь опять не удержишь! Обижаться потом будешь!
   -Стреляй, гад, мать заштопает!
   Санёк без замаха коротко треснул Лёху в живот, и того унесло метра на два. Народ в тельняшках заржал, зашевелился, потирая кулаки, захрустел суставами, разминаясь.
   -Я сгруппироваться не успел! Ты меня рано ударил! Нечестно так! А ну, давай я тебе двину! Держи пресс! - Лёха вставал на ноги, потирая живот и восстанавливая сбитое дыхание.
   -Ну, держу! - сказал Санёк, не меняя расслабленной позы и мило улыбаясь: губы-оладьи, нос-картошка, мозговой череп сильно скошен, лицевой - очень развит.
   Лёха подошёл к нему, примерился к прессу кулаком раз, примерился другой.
   -Держишь?
   -Держу!
   -Точно держишь?
   -Да чё там держать-то!
   Лёха в третий раз прикинул траекторию кулака прямым в корпус, и внезапно изогнувшись, так врезал Саньку по скуле, что тот сделал шаг назад, запутался в ногах сидевших сзади товарищей, и грохнулся на кого-то всей своей сотней килограмм.
   -Ах ты угорь! - только и сказал он, вставая, а тельняшки, словно только и ждавшие команды "Разойдись", уже вскакивали с криками: "Дизелистов бьют! Руку на повара поднял! Радист старпому не товарищ!"
   Народ мутузил друг дружку, словно в какой-то нашей старой комедии про музыкантов и пастухов. Тумаки летели всем и от всех. Я сначала сидел, в ужасе глядя на мордобой, потом решил отойти подальше, но только поднялся - получил в лоб, и снова упал. Парнишка, давший мне в лоб, тут же отвернулся от меня, и сам тут же выхватил от кого-то по мусалам. Я встал, и меня ударил уже другой.
   -Да вы чё творите! - чуть не в истерике заорал я, снова грохаясь на задницу.
   -Отставить! - рявкнул Серёга, и народ потянулся к бочке с водой, отдуваясь и постанывая.
   Я сидел, и не мог понять - что же произошло?
   -Отдыхаем мы так иногда, - пояснил старпом, когда я задал ему вопрос, - Пар выпускаем, форму поддерживаем. Сейчас ещё пресс покачаем да поотжимаемся на кулачках. Ты, кстати, далеко не отползай! Тебя это в первую очередь касается.
   Так я первый раз в жизни занялся физзарядкой. Лёжа на спине, я три раза качнул пресс, пока Лёха держал меня за ноги, и с трудом отжал от земли верхнюю свою половину под смех команды. Было стыдно, было жарко, было страшно. Болела рука и челюсть. От голода иногда кружилась голова, и тогда перед глазами возникала то кружка холодного молока, то холодец, то борщ с майонезом. Но рядом были двадцать два российских матроса в драных засаленных тельняшках. И это спасало и успокаивало.
   На другой день на допрос вызывали пять китайцев, нашего старпома и двух мексиканцев. После Сергей рассказал, что на днях за нами придёт борт, всех отправляют на стройку. Там аврал, срочно нужны люди. Бэнксу нас жаль, но приказали отправить всех, включая тех четверых, что подписались работать тут на амеров, ещё человек десять кубинцев, которых поймали вчера, и даже каких-то поваров-аборигенов.
   Всю следующую неделю народ в бараке кормили кашей, рыбными консервами и хлебом. (Банки были один в один, как на моей подлодке!) Видимо, доходяги на стройке были не нужны. Мы, конечно, были рады такой неожиданной радости. Хотя один мексиканец сказал нам на плохом английском, но я понял и перевёл своим: своих свиней дома он тоже хорошо кормил, прежде чем зарезать.
   За эту неделю матросы дрались дважды. Мне каждый раз прилетало слева в челюсть, и мужики, бившие меня в драке, потом советовали, как правильно закрываться и уворачиваться.
   -Да не стой столбом! Голову набычь, руки подними, ногами двигай, мишень ты ходячая!
   Я бычился, поднимал руки и делал страшное лицо. Меня заставляли качать пресс, прыгать на одной ноге и отжиматься на кулаках. В итоге, к концу недели у меня болело всё. Лёха пару раз проверял мой пресс, оставался крайне недоволен, поднимал меня с карачек, потом заставлял бить ему в пузо, снова кривился, звал Санька - и начинался махач.
   Третьего августа я снова пошёл на допрос. Бэнкс был явно не в духе, с кем-то говорил по рации, а на острове наблюдалось необычно интенсивное движение: машины ездили туда-сюда, бегала солдатня. (Все - белые, ни одного негра, я только теперь допетрил!) Кактус при виде меня открыл стол, достал бутылку водки, на этот раз ноль пять "Столичная", налил два стакана чуть не до краёв и кивнул мне на один.
   -Спасибо, я не пью! - поблагодарил я. - Приятного аппетита!
   Он улыбнулся, выпил, занюхал кактусом, достал из стола коробочку, и протянул мне:
   -Перевяжи руку!
   Я с удивлением узнал новосибирскую аптечку, из которой я доставал для Паши жгут и бинт. Нашёл упаковку бинта, пропитанного чем-то полезным, и перевязал сильно гноящуюся царапину. (Сразу защипало, и я вспомнил, как мама мне говорила в детстве: "Раз щиплет - значит, там микробы умирают. Значит, скоро заживёт".)
   -Спасибо! - сказал я.
   -Мне вас жаль! - вдруг сказал кактус. - Приходится всех отправлять на убой. Мы бы тут с твоей командой неплохо устроились. Грядут перемены. Можно реально подняться. Люди нужны позарез. Правительство в Вашингтоне окончательно слетело с рельсов. Скоро им всем придёт конец. Жаль, что вы этого не увидите. Завтра вас повезут на строительство крепости в Сан-Диего. Эти кретины думают, что крепость их спасёт. Вместо того, чтобы спасать то, что ещё можно, они цепляются за соломинку! За воздух! Они все погибнут, но прежде убьют кучу толковых парней, с которыми можно было бы построить новую страну. Долбаные политики! История их ничему не учит. Эти трепловозы Буши умеют только грабить сухогрузы, да бомбить крестьян со своих беспилотников! Ты знаешь, Владимир, сколько хлеба мой отец со своими братьями выращивали на своей ферме? Я остался один из всей семьи. Сейчас на месте наших полей - солёное болото. Мы перестали выращивать хлеб! Это страшно! Всё что мы делаем - это даём доллары в кредит, и бомбим тех, кто не хочет их брать. Эта политика ведёт страну к смерти. Все это видят, но делают вид, что не замечают. В белом доме страусы спрятали голову в песок в надежде, что хищники пройдут мимо. А они не пройдут! В лучшем случае они этого страуса поимеют. В лучшем!
   Он выпил второй стакан, встал, и прошёлся по хижине.
   -Я становлюсь сентиментальным. Старею. Раньше мне никого и ничего не было жалко. А сейчас смотрю на того паука в углу - и не могу его задавить. Он там живёт уже неделю. Сплёл такую паутину, что мимо ходить страшно. А убить - рука не поднимается. Вот и с вами так же. Я бы мог получить за каждого из вас по пятьдесят тонн, а получу по двадцать пять. Хотя эти долбаные баксы принимают только на востоке и местами в Африке. Скоро ими будут подтирать зад. Весь юг давно перешёл на песо, а север - на франки. Мы разучились производить всё, кроме долларов и бомб. А там не понимают, что ради этих бумажек убивать людей больше никто не хочет. Убивать можно ради любви, ради ненависти, ради свободы. Но убивать ради бумажек, которыми уже завалили весь мир - это всё равно, что убивать осенью ради пригоршни палых листьев. Америка была величайшей страной! А теперь падает в такую пропасть, что разобьются миллионы. Буш - потомственный не только президент. Он - потомственный кретин! Его предки не знали, в какой руке держать вилку, а в какой - карандаш, зато привели к власти Гитлера, чтобы натравить его на Россию. И Россия этого не забыла. Верно, господин-товарищ русский? Думаю, любой русский должен вставать и ложиться с мыслью о том, как убить американца. И не только русский. Весь мир нас ненавидит. И эта ненависть висит в воздухе как дым, от которого у Америки режет в глазах. Скоро она этим дымом задохнётся...
   Он раскраснелся, заходил по хижине быстрее, и, потеряв нить разговора, внезапно остановился.
   -Зачем я это начал говорить - не помнишь? - спросил он меня. - Да, старею. И эта ваша русская водка... Если бы не она - я бы давно умер от лихорадки. А теперь умру от цирроза. Забавно, не так ли! А! Вспомнил! - он хлопнул себя по потному лбу. - Вас не выпустят живыми! Есть приказ. Все, кто строит эту крепость - должны в итоге умереть. Это секретный объект... Секретный...Ха-ха! Над ним висит дюжина спутников из России и Индии. Мексиканцы его фотографируют с кораблей, а потом отправляют снимки в Мехико и Пекин. Идиоты! Они решили, что, построив новый Гибралтар, они снова станут хозяевами в Калифорнии! Только забыли, что на дворе уже не восемнадцатый век! Рим сгнил изнутри! Мне пора идти. Тут тоже назревают события, так что ещё неизвестно, кто из нас вперёд сдохнет. Всё что я могу для тебя сделать - это подарить тебе вот эту штуковину. Но только с условием, что ты ей не воспользуешься здесь и сейчас. Честно говоря, я не думаю, что она тебе поможет. Из тебя агент КГБ, как из негра - президент. Но я буду знать, что помог хоть кому-то. Может, мне это зачтётся там! - он показал пальцев в потолок, потом открыл ящик стола и положил передо мной небольшой блестящий револьвер.
   Ствол какого-то немаленького калибра у того был не то, что короткий - его вообще почти не было. В глаза бросалась удобная обрезиненная рукоять, гладкий снаружи барабан на шесть патронов с гравировкой "327 federal", и надпись на толстеньком обрубке ствола: "Ruger. Alaska".Из хромированного ствола торчала чёрная мушка. Машинка была проста, как кочерыжка, и от неё исходило излучение смерти. Именно такая мысль первой посетила мою голову при виде этой штуки. Она была проста, красива, и излучала смерть.
   -Ты похож на моего сына. Тоже был неуклюжий, неприспособленный, но добрый, и как бы немного не от мира сего. Жил только в компьютере. Его убили мексиканцы. Давно. Пистолет тебе пригодится, скорее всего, лишь для того, чтобы пустить пулю себе в лоб. Поверь на слово: иногда это лучше, чем гнить заживо и превращаться в дерьмо. Патронов в запас не даю, у меня таких длинных нет, да тебе и одного хватит. Спрячь и никому не показывай! - он достал небольшую кобуру, и положил рядом с револьвером. - Повесь под костюм. Он на тебе уже мешком сидит, места достаточно, а обыскивать вас не будут. Твои документы останутся здесь. Удачи, мертвец!
   Он помог мне прицепить кобуру под левую руку, сверху я надел олимпийку. Бэнкс развернул меня лицом к выходу, и легонько подтолкнул. Я молча вышел на воздух. Конвой отвёл меня обратно в барак. Про ствол я никому ничего не сказал, уснул рано, а на другое утро нас разбудили затемно: за нами пришёл теплоход.
   После завтрака нас построили в колонну по четыре, и повели пешком к берегу по той дороге, по которой я приехал сюда в клетке три недели назад. Сначала шагали в гору, потом вышли на плоскую вершину, полюбовались восходом солнца над океаном (Описывать подобное зрелище невозможно, надо видеть этот огромный шар и его отражение, плавно переходящие одно в другое.) и пошли под гору. Конвой - человек двадцать автоматчиков - шли по бокам колонны, стараясь близко не приближаться к вонючей толпе в сотню голов. Когда окончательно рассвело, я оглянулся в хвост колонны, и увидел, что последняя четвёрка - это незнакомые белые упитанные парни в относительно целой одежде, относительно чистые, сильно уставшие и испуганные. В этот момент я почувствовал себя сильнее их! Пожалуй, впервые в жизни я был сильнее кого-то хотя бы духом! Я был битый, похудевший, лохматый, с друзьями и пистолетом. Я знал, что ждёт меня впереди: ничего хорошего! Смерть без вариантов. Но я это знал, а они, судя по всему - нет. Им было что терять, а я уже был мертвецом, и от этого становилось легче. Они проживали каждый день отпущенной им жизни, а я отвоёвывал этот день у смерти. У нас с матросами счёт шёл в другую сторону. Я шёл, перепрыгивая через ямы на дороге, смотрел на море впереди, на корабль у берега, на солнце, встававшее почти за спиной - и всё, чего хотел - не отстать, как те четверо, не сломать строй. Была ещё мысль - шмальнуть в конвойного, и я даже присмотрел - в которого. Вон в того, с усиками, чуть постарше меня, без креста на шее и эмоций - в глазах. Но я прекрасно понимал, что это будет полная глупость, да и Бэнкс попросил: не здесь. Значит, подождём. Осознание того, что можешь в любую минуту лишить жизни кого захочешь, придала мне веса в собственных глазах. И я смотрел на конвой уже не как кролик на удава, а чуть ли не наоборот. "Надо подумать над этим. Времени будет достаточно!" - решил я, подходя к берегу.
   У берега стояли три больших угрюмых катера. ("Полный кал по сравнению с астраханскими или енисейскими! Коптят, трещат, в волну зарываются, старые. Сделаны - абы как" - Сразу подумалось.) Нас запихали внутрь, и отвезли на корабль. Это оказался какой-то рудовоз. Нас согнали в открытый трюм, в котором оставалось на дне ещё на вершок светлого сырого песка. Трап убрали, и мы расселись по привычке по четырём углам, как в бараке. Только японцы пришли к нам, поклонились, и попросили их пустить. Мы пустили. А четверо русских сели между нами и китайцами особняком. Корабль прогудел, потом дёрнулся. Загрохотали цепи, зашумела вода за бортом. По разные стороны ямы на треногах стояли два пулемёта, около которых торчали солдаты. Курили, ковыряли в носу, слушали радио, смотрели на пролетающих рядом с кораблём птиц, и занимались другими не менее полезными делами. На нас они смотрели редко. Выпрыгнуть из пятиметровой ямы мы бы всё равно не могли, а если бы даже выпрыгнули, то на мостике стояли ещё мужики в банданах, костюмах полувоенного образца, обвешанные оружиемЮ как новогодние ёлки - игрушками.
   В обед нам опустили коробки с бананами, сухарями, и ещё какой-то вяленой сладкой ерундой, которую хранили, видимо, без соблюдения ГОСТа. Спрессованная ерунда была местами погрызена мышами, местами посыпана песком, а местами в ней кто-то шевелился. Ещё опустили бочку с водой, и предупредили, чтоб сильно не тратили: больше воды не будет. Сколько времени нам придётся плыть - не уточнили. Но наши моряки сказали, что расстояние примерно четыре тысячи, если брать в моих любимых километрах, судно такого класса пройдёт примерно дня за четыре, максимум - пять.
   Четверо русских в первый день ничего из того, что было предложено, есть не стали. Мы пытались с ними заговорить, но парни были жутко подавлены, в ответ только кивали головами и махали руками. Мексиканцы каким-то образом потихоньку общались с китайцами. Делали они это незаметно для охраны, что-то маячили на пальцах и перебрасывались на испанском, из чего я сделал вывод, что китайцы - точно из своего КГБ. На острове я этого не замечал.
   Мы покачали пресс, поотжимались на кулаках от песка, побили друг друга по пузам, но без махача, а так, в качестве лёгкого спарринга. Под ретирадное место отгородили коробками из-под бананов тройку квадратных метров вдоль борта, благо, трюм был раза в два больше по площади, чем наш ангар. Пробросил дождик, вечерело, корабль раскачивало на продольной волне. Сергей и ещё пара наших подошли к четверым отщепенцам, и долго о чём-то говорили. Всё было тихо и мирно. Все кивали головами, обсуждая что-то, как давние знакомые. Потом наши вернулись, и Сергей тихо сказал, садясь на своё место:
   -Ссуки грёбаные! Это они порт в Находке облапошили. Они там владельцами были, пятеро сынков начальских. Потом бабки со счетов - тю-тю, дарования юные - тю-тю, а вот их родню, кажись, тормознуть успели. Чего людям не хватало? Статья-то расстрельная! Удавить их по-тихому, что ли? Или всё одно скоро сдохнут? Они, оказывается, бабки перевели в какой-то банк в Гонолулу, и сюда припёрлись их обналичить. Один сразу обналичился, прям на пляже. И остальным недолго осталось.
   Мы плыли четверо с половиной суток. На третий день попали в шторм. Погода резко испортилась, небо потемнело, началась болтанка. Нас быстро задраили сверху непроницаемой переборкой, и почти сутки мы мотались по песку в полной темноте, каждую минуту ожидая, что корабль уйдёт на дно. Нас поднимало на гребень, держало там пару секунд, потом рушило в бездну. Было слышно, как сверху через корабль перехлёстывает волна, на нас лились струйки воды, но посудина каждый раз выныривала, и так продолжалось бесконечно. Даже наши матросики блевали, стонали, молились и матерились, бились головами друг о друга и о переборку. Хорошо, что под ногами был песок!
   К нам прибило несколько мексиканцев, а японцев прибило к отхожему месту. Этим парням как-то не везло по жизни. С одним латиносом мы летали чуть ли ни в обнимку несколько часов. Пытались оттолкнуться, но на следующей волне вновь хватались друг за дружку, словно бы сила гравитации между нами внезапно возросла тысячекратно. Он поддерживал меня, я - его, оба молились своим богам, стонали и плакали. Я несколько раз сильно ударился головой и спиной о борт и бочку из-под воды, и несколько раз приземлялся на кого-то, кто уже не двигался, зарывшись лицом в песчано-водяную кашу. Было душно. Хотелось пить. Время тянулось как рижская жвачка. После нескольких часов взлётов и падений я нащупал пистолет под рукой, и решил, что если начнём тонуть - сразу пущу себе пулю. Только не в лоб. В лоб - это, наверно, неприятно. В сердце. Но ствол не пригодился. Через бесконечное количество времени качка стала уменьшаться, потом заскрипели канаты, ржаво лязгнул люк, и мы увидели хмурое небо, с которого лился несильный дождик. Мы поглядели вокруг, друг на дружку - и ужаснулись. Из песка торчали руки, ноги, головы. У засыпанных людей не было сил выбраться даже из-под двадцатисантиметрового слоя мокрого песка вперемежку с дерьмом, финиками и рваной одеждой. Я сел, опершись спиной в борт и вытянув ноги. Перед глазами всё дёргалось и плыло. Разглядел наверху пулемёт, но рядом с ним никого не было. Дальше на мостике стояли, как прибитые, двое в банданах. Этим всё было нипочём! В стекле кто-то маячил у штурвала. Песок местами шевелился, по нему ползали и из-под него выбирались сами или с посторонней помощью. Некоторые тела не шевелились. Я смотрел на этот кошмар, а в голове было только одно: неужели кончилось? Неужели я жив? Мексиканец лежал рядом на спине, сложив руки перед лицом, и что-то шептал, глядя в небо. Лицо у него было всё в крови. Я поднял его голову и понял, что у парня разбит нос. Дождь разбавлял красное до оранжевого и смывал на некогда белую рубаху мексиканца. Тот был примерно моего возраста, худой, с наколками в виде какого-то орнамента на лице.
   -Прорвались! - громко сказал я ему. - Бог - не Яшка, узрел, что нам тяжко. (Так иногда говорила Анфиса Васильевна, наш классный руководитель в школе.)
   -Тячко. Узрэ. Товарищ. Русски - да. Помоч. Янки нет. Моска и Мексико - дружба. Хорошо вива! - и он поковылял к своим.
   Из наших погибли трое. Я не запомнил их имён. Рядом с ними мы откопали трупы двух мексиканцев. Ещё троих латиносов нашли в разных местах трюма. Трупы четырёх господ из Находки валялись около китайцев. Китайцы показали нам, чтоб мы тащили их к себе. Китаец умер один. Японцев - двое.
   Ко мне подошёл один наш, из Киева, и сказал:
   -Пошли за хлопцами. Пидмагни трохи.
   Мы перетащили находкинских бизнесменов ближе к своему углу, но отдельно от матросиков. Я тащил за ноги, а Микола - за плечи. Я впервые не то, что тащил труп - впервые его видел! Ощущения были странные. Конечно, страшно, неприятно, но если бы мне предложили описать свои чувства в двух словах - я бы сказал, что это - радость от того, что тащу я, а не меня, и - любопытство. То же любопытство, с которым я смотрел на ночное безлунное небо. Почему человек, который только что дышал - не дышит? Почему живому надо всего и побольше, а как умер - ничего не надо? Почему он умер, а я - нет? Кто вдыхает жизнь в человека, и куда она потом исчезает? Или не исчезает? Почему в американских фильмах главный герой всегда живой, а второстепенный - умирает? А в жизни тогда кто - главный, а кто - второстепенный?
   Я вглядывался в лица одного, другого, смотрел на грудь, на живот, пытаясь уловить привычное движение диафрагмы. Нет, грудь не вздымалась, а лица... Лица запрокидывались, были синими, с кровью в носу и пятнами на щеках и горле. Я вопросительно глянул на Миколу, и спросил:
   -Интересно, а чё наши матросы бледные, а эти - синие?
   -Бывает! - протянул хохол, снял с одного из трупов рубаху, и прикрыл ею лица. - Холодно. Вот и посинели.
   Я глянул на Миколу, и вдруг заржал. Впервые за почти два месяца моего идиотского путешествия мне стало смешно, причём в тот момент, когда я перетаскивал труп! Микола глянул на меня, покачал головой, но промолчал. Из его бороды сыпался песок, от тельняшки осталась только верхняя половина. Руки, все в синих якорях, русалках, куполах и звёздах, были по локоть в ссадинах и царапинах. Хотя, я от него не сильно отличался: тоже весь в песке, рванине и синяках.
   -Пошли, седой, воду примем! - сказал он мне через минуту, увидев, как в трюм солдаты спускают новую бочку с водой. Предыдущая лежала на боку посреди трюма.
   Китайцы сели вокруг своего покойника, мексиканцы - вокруг своих. Мы помогли японцам перетащить их товарищей ближе к борту, а сами выстроились около трёх своих погибших, старпом прочёл молитву. Все громко сказали: "Вечная память!". Через час нам опустили краном большую сеть для погрузки мешков, и крикнули, чтобы трупы грузили в неё. Мы глянули на старпома. Тот поиграл желваками и приказал:
   -Потащили! Жара стоит. Долго их тут нельзя.
   В сетке стояли две коробки с какими-то объедками. Мы вытащили коробки, положили на их место своих трёх, находкинских, и двух японцев. Двоих оставшихся можно было тоже ложить рядом. Они не могли ни стоять, ни толком сидеть. В каждом оставалось килограмм по сорок. Мексиканцы положили своих, китайцы - своих, уже почему-то троих. Итого - семнадцать тел поднялись в воздух, свалились друг на дружку, кран развернулся, и высыпал груз за борт. Вот и все похороны.
   Вечерело. Мы сидели без сил кто где, подставив лица под мелкий тёплый дождик. Я перебрался поближе к хохлу, и спросил:
   -Микола, а тяжело убивать человека? Ты мне расскажи, а я тебе скажу, почему я задал тебе этот вопрос!
   Вообще, Микола Понидилок выглядел так, что если бы вы захотели узнать, как убить человека, а перед вами сидела сотня уголовников, то вы со своей проблемой подошли бы именно к Миколе. Худющий, жилистый, косматый, с глубоко посаженными глазами, огромными клешнями синих от наколок рук - это был образчик не насильника или грабителя, а палача. Поэтому я решил проконсультироваться именно у него на тему - как застрелить человека. Я подумал, что раз мы - одна команда, то бежать в одну морду мне будет некрасиво, да и, скорее всего, нереально. Но и всем говорить о том, что у меня ствол, я почему-то не хотел. Скажут - отдай, нам виднее, как его применить! Может, оно и виднее, но расставаться с такой игрушкой я категорически не желал. А то, что мы попытаемся сбежать, было уже давно понятно. Раз есть прямой приказ - живыми нас не отпускать, то и теряем мы немного.
   Микола, казалось, дремал в позе покойника, сложив руки на груди. Он приоткрыл один глаз, глянул на меня, потом по сторонам, и сказал просто:
   -Как два пальца.
   Я, приготовившись к долгой философской беседе, был немного ошарашен.
   -А как научиться убивать? Ведь мы, если побег устроим, надо же конвоиров будет - того!
   -Мы их - того, они нас - того. Из автомата. Не забивай голову!
   -У меня пистолет есть. В нём шесть патронов.
   Я думал, что он сейчас подпрыгнет и скажет чёнить типа: "Уау!" или "Да ты нас всех спас, братан!" А он только сказал:
   -Иди, по китайцам пошмаляй, потренируйся! - и захрапел.
   Я тоже был измотан так, что лёг рядом, и тут же забылся. Даже запамятовал спросить: почему он днём назвал меня - седой? Подумалось только, что - вот, лежу на песчаном пляже! А мог бы сидеть дома. А вот что лучше - увидеть такое и умереть, или прожить долгую жизнь боёба - так до конца и не определил.
   После этого мы плыли ещё почти сутки. Доели какую-то дрянь из коробок. Самое съедобное, что там было - это огромные жёлтые безвкусные яблоки. Народ просто валялся без сил на песке. Нам было уже не до тренировок, а пара оставшихся японцев легли рядышком, и больше не вставали. И когда мы прибыли в порт, то все поднялись по трапу, и пошли под конвоем в город, а два худеньких тела в синих костюмах так и остались лежать на дне плавучего песчаного кладбища.
   Забавные всё-таки ощущения: после постоянно качающейся палубы идти по твёрдой земле! Уже вечерело, но было душно. Нас построили в колонну по четыре, и повели прочь от берега. Колонна наша оказалась на четыре шеренги короче, чем пять дней назад. Народ шёл спотыкаясь, широко расставляя ноги, держась друг за друга. Со стороны, наверно, это выглядело, как шествие пьяниц и нищих. Я успел разглядеть, что высадили нас на небольшой полуостров, возвышающийся над водой на какой-то метр. Со всех сторон вода, дальше ещё один полуостров, а вот ещё дальше... Когда вестибулярный аппарат немного привык к отсутствию качки, и мы смогли смотреть не только под ноги, но и в стороны, то постепенно разглядели огромный красивейший мост с соседнего полуострова до материка. На материке стояли небоскрёбы, перед ними простирался залив с песчаным пляжем, а за небоскрёбами в дымке проступали горы. Город тянулся до самых гор, теряя этажность и прорастая пальмами. Красота была, конечно, сказочная. Хотя, продвигаясь вглубь полуострова, я понял, что и на этом пляже красоток не найду. По всей длине залива Сан-Диего, сколько хватало глаз, возвышались ангары, в воду на сотни метров выдавались пирсы, около которых стояли разные корабли и гидросамолёты. Было несколько военных кораблей типа наших эсминцев, два десантных, но в основном разгружались различные сухогрузы и контейнеровозы, а в океане, на горизонте, я разглядел силуэт авианосца. Гидросамолёты были разные. Я насчитал два больших военных с плоскими тарелками локаторов на голове, и штук шесть пассажирских, мест примерно на пятнадцать. И весь пляж был завален обломками досок, заставлен бочками и ящиками, туда-сюда ездили машины, над контейнеровозами трудились портовые краны, в сторонке пыхтел тепловоз. Картина сильно напоминала родной порт Владивостока. Только мост у нас прямой, а здешний изогнут горбом. Была ещё какая-то существенная разница, но уловить её я пока не мог.
   Мы с интересом разглядывали окрестности. Кто-то из наших, сощурившись, сообщил, что в небоскрёбах многие окна выбиты, и вообще, выглядят они изрядно потрёпанными.
   Мексиканцы оживлённо показывали руками куда-то в сторону залива, и улыбались. Как сказал шедший рядом старпом - там недалеко была их Мексика. Не знаю почему, но я порадовался за мексиканцев. Дом - вот он! Их наверняка отпустят через месяц-другой. А вот нас - вряд ли. Нам надо будет прорываться через кордоны, автоматчиков и колючку. И вряд ли у нас это получится.
   Я ощупал револьвер, ещё раз оглядел порт, тянувшийся по всей длине кишкообразного залива до самого горизонта, и понял, в чём разница. Во Владивостоке порт работает в обычном режиме. А тут - аврал. На этом пляже не должны стоять джипы, а солдаты и работяги таскать какие-то ящики! Тут нет места для такого количества судов и грузовиков! Небоскрёбы не должны соседствовать с военным аэродромом, который, как мы разглядели, гудел на косе рядом с Сити! Перед нами была типичная картина прифронтового города-порта. Над водой тянулся сизый дым от выхлопа. Курорт тут, видимо, был шикарный. Но сейчас о нём напоминали разве что кучи сломанных пляжных кресел.
   Часа через четыре марша и остановок по непонятным нам причинам, когда у нас уже стали подгибаться ноги, наша колонна упёрлась в огромное здание стадиона. Ворота открылись, и нас выгнали прямиком на футбольное поле. Посредине стояло две бочки с водой, два ящика с чёрным хлебом, а на земле валялась гора ярко жёлтых кукурузных початков. В штрафной площади перед воротами сидело человек тридцать, которые, завидев нас, повскакали, закричали, и замахали руками. Наши мексиканцы заорали им в ответ и побежали обниматься, не забыв по дороге прихватить хлеб и кукурузу.
   Еда из центрального круга перекочевала в наши желудки минут за десять. Мы попадали на густой газон, который не видел стрижки уже, наверно, не один год. То там, то тут ровными рядами пробивались лопухи, а во вратарской рос чахлый кустарник. Трибун не было вовсе, из бетона местами торчала ржавая арматура, рама электронного табло была пуста. Охрана нам приказала за пределы поля не выходить, и ушла, заперев за собой высокие ворота. Кто бы стал по нам стрелять, если бы мы нарушили приказ и полезли на трибуны - непонятно. Но высота чаши стадиона была метров пятнадцать, поэтому прыгать через край на бетонные плиты желающих всё равно бы не нашлось.
   Мы уселись покучней, и стали думать. Идеи были далеки от жизнерадостных.
   -Вова! - негромко сказал мне старпом. - Я уже неделю ломаю голову, как сделать так, чтобы пиндосы не нашарили твою игрушку, когда мы прибудем на место. Нас, скорее всего, ведут в какую-то тюрягу, где отнимут всё, что у нас есть, прогонят через душевую, и выдадут полосатую робу или что-то типа того. У тебя пистолет в лучшем случае отнимут, а, скорее всего, из него же и пристрелят. Поэтому, моё предложение: зарой его где-нибудь тут под трибуной от греха! А дальше мы что-нибудь придумаем.
   А я-то думал, что про мой "Ругер" никто не знает!
   Пока мы мозговали и так, и этак, и прикидывали, что будет завтра, и не спрыгнуть ли вниз со стены, и не броситься ли на охрану утром, и не засунуть ли временно пистолет во-он тому толстому латиносу в задницу - мексиканцы поманили нас к себе. Оказалось, что группа, попавшая сюда первой, знает много интересного. Подтянулись и китайцы. И один мужик в цветастом пончо на ломаном английском рассказал, а я - перевёл на русский (И, судя по всему - китайцы всё прекрасно поняли!) примерно следующее:
   На побережье амеры строят укрепрайон, а где-то в горах срочно копают целую сеть тоннелей, огневых точек, ставят пушки и радары. Короче - подземный город-крепость. Потому что граница с Мексикой - рукой подать, и не сегодня-завтра этот район от Америки отделится сам, или его отделят силой. Население из города бежит, причём бежит почти в прямом смысле: с горючим - перебои, оно почти всё уходит в армию. А поскольку пешком ходить белый человек почти разучился - вдоль дорог - сотни непогребённых трупов, местным койотам и стервятникам на радость. Хорошо тем, у кого авто на солнечных батареях. На севере, в Лос-Анджелесе, несколько лет назад было землетрясение, город сильно пострадал, но главное - пострадала местная атомная станция, и туда соваться небезопасно. По радио и телевизору звучат бравурные марши, дикторы говорят, что город и станция давно восстановлены и никакой опасности нет, но те, кто там был, рассказывают страшные вещи, и предпочитают сидеть тут и дожидаться мексиканцев, чем пробиваться через пустыню и заражённую территорию. Многие драпанули через горы на восток, пытаясь через Финикс и Эль-Пасо добраться до Техаса. Но там дикие края, которые контролируются теми же мексиканцами, которых кукурузой не корми - дай вывернуть белого мехом внутрь. Те, кому повезло проскочить в Техас или Оклахому, с удивлением обнаружили, что, если рожу не измазать гуталином, то шансы выжить стремятся к нулю: там хозяйничают негры, которые уже создали на этих территориях какое-то подобие государственности и даже собственной религии, открыли свою радиостанцию, создали суд, и вешают уже не всех подряд, а только белых и мексиканцев, проникающих на эти территории незаконно. Так что, уже назревает война между мексиканскими горными штатами и чёрной равниной. По Рио-Гранде ещё кое-где стоят заставы, которые подчиняются Вашингтону, да, вроде бы, в крупных городах типа Далласа остались гарнизоны и полиция, которая появляется только в центре и только днём. Всё остальное - мрак и хаос. Поэтому правительство перебросило сюда войска и сгоняет разный сброд для организации второго завоевания запада. Но чем войскам платить - неясно, чем кормить и как вооружать - тоже. Своё производство в загоне, за доллары в Китае и Бразилии уже давно ничего не продают, еды не хватает. Вокруг - чужая земля. Мексика официально предъявила требования о возврате аннексированных территорий. Моральный дух армии - ниже некуда, так что всё вокруг бурлит, как вода в чайнике, и вот-вот бахнет, а второе завоевание попахивает катастрофой. Группа, которая встретила нас на стадионе - это мексиканцы, приплывшие на местные мексиканские острова к родственникам. Когда они плыли обратно, их шхуну конфисковали пиндосы, а их самих привезли сюда. Они успели отправить "SOS", так что надеются, что их правительство уже в курсе, и сделает всё, чтобы их вызволить.
   Один из стоявших рядок китайцев расставил руки в стороны, и принялся что-то шептать. Раньше я принимал это за их молитву, но теперь до меня дошло, что этот парень принимает такую позу ради того, чтобы пообщаться, но не с Буддой или Христом, а с кем-то более телесным. Во-первых, он покрутился на месте, как бы определяя направление, потом закрыл глаза, и что-то забубнил. Потом замолчал, несколько раз кивнул головой, буркнул: "Щи!", опустил руки, и что-то сказал своим землякам. Те покивали головами, некоторые тоже упомянули щи, а потом один из них (Даже не знаю, как его описать. Они все были совершенно одинаковые, с моей точки зрения: невысокие, невозмутимые, коротко стриженые, худые, с непробиваемыми лицами живых мумий.) подошёл ко мне, и тихо, на хорошем русском, сказал:
   -Мы связались с центром. Одного нашего, который прикинулся мёртвым, подобрали. Нас предупредили, что утром в порту будет организована диверсия. Специальная группа взорвёт танкер. Мы должны в это время сбежать. Идти надо на юг, в Мексику. Там нас встретят, и переправят в Китай и Россию. Переведи это товарищу в шерстяном плаще. Ты готов стрелять в американских империалистов из своего пистолета?
   Твою же мать! Оказывается, про мой пистолет и они знают! Я, прям, корни пустил и остолбенел от всего, что только что увидел и услышал! Наши заволновались и загалдели, но китаец приложил палец к губам, и народ приутих. Я почти на ухо перевёл радостную новость мексиканцу, тот мой инглиш, вроде, понял, и рассказал новость своим.
   Я достал свою драгоценность из кобуры, и крутанул барабан. Тот скрипнул и застрял. Старпом подошёл к китайцу, и заверил его, что оружие - в надёжных руках, и к утру будет в полной боевой готовности. Володя Глубоков, мой тёзка, и по совместительству - судовой электрик, метнулся к трибунам, и притащил старую банку из-под тушёнки "Великая стена". Под крышкой ещё оставался старый вонючий жир, который был аккуратно собран соломинкой, и перенесён на трущиеся детали револьвера. (Я только сейчас узнал, что являюсь счастливым владельцем не пистолета, а револьвера. Всегда думал, что это одно и то же!) Вытащили патроны, всё протёрли, продули и собрали. Ствол внутри сильно заржавел, но наши меня успокоили тем, что после первого же выстрела он станет чист, как попа младенца. Я нервно следил за тем, как моя единственная радость, опора и надежда переходит из рук в руки, но ствол мне вернули обратно. Я бы даже сказал - мне его заново торжественно вручили с напутствием бить гадов в глаз, не портить шкуру. А если патроны закончатся - просто наставить ствол на ближайшего пиндоса, и крикнуть страшным голосом: "Бросай, сука, оружие!"
   Я покрутил в руке железяку, вспомнил эсминцы в порту, самолёты, джипы с пулемётами, тысячи две пехоты с автоматами - и понял, что завтра у нас будет не война, а прогулка! Так, в тире из воздушки побахать! Спрятал оружие в кобуру, глянул на смертничков, но было уже совсем темно, и ничьих взглядов разглядеть было уже невозможно. Думаю, все они не хуже меня видели, сколько солдат вокруг, сколько техники. А у нас было шесть патронов в барабане! Видела бы меня сейчас мама! Ведь ей, скорее всего, просто скажут, что умер от какой-нибудь малярии, или погиб в авиакатастрофе. А я готовлюсь к бою. Первому и последнему в своей жизни. И живот крутит от страха так, что надо срочно бежать за дальние ворота. И руки дрожат, и ноги трясутся. Хорошо, что темно, никто не видит. Хорошо, что я не один. "На миру и смерть красна!" - вспомнилась вдруг русская поговорка. И вправду: один бы повыл на Луну, а принародно - как-то неприлично. Ведь никто же не падает в обморок, не скулит, даже не предлагает что-то отсрочить или изменить. ( План прост до безобразия: взрыв - и сразу кидаемся на охрану. Я стреляю, ближайшие ко мне хватают освободившиеся автоматы, и тоже стреляют. Прорываемся в город, проходим сквозь него до гор, поворачиваем направо, а там до Тихуаны - рукой подать. На границе нас должны ждать. Конечно, короче бы перебраться на косу Коронадо, там, где красивый мост, срезать угол. Или вообще - захватить судно, и доплыть до Мексики по воде. Но, если весь наш план был полной фантастикой, то такие завихрения не вписывались даже в жанр фэнтэзи. На Коронадо было не протолкнуться от грузовиков и солдатни, а одного самолёта с авианосца достаточно, чтобы пустить на дно любую шаланду.) И ещё вспомнилось высказывание какого-то нашего адмирала: "Русский моряк спрашивает не - сколько врагов, но - где они?" Странно! Из каких глубин памяти это всплыло? Значит, я и такое читал? Или это во мне с рождения? Ведь много лет на языке были только рекламные слоганы типа: "Новый год - это праздник, который надо встречать в "Икея"! Или - "Выпей пепси! Влей в себя глоток мечты!" Или - "Вставь себе нашу свечку - и выиграй новую печку!" Или - "До сих пор горбатишься на своём "Кразе" за сущие копейки? В Вашингтоне тебя ждёт то, что ты заслужил: Единый Американский Банк!".
   Начался небольшой дождик, опустился туман. Ко мне подошёл латинос в пончо, и попросил стрелять завтра точно и быстро. На мой ответ, что это трудно, но я постараюсь, он рассудительно заметил:
   -Самое трудное для меня - позади. Самое трудное было, когда днём принесли еду для вас. Сказали, что вы скоро придёте, голодные и уставшие. Мы тоже были голодные и уставшие, и очень хотелось съесть весь хлеб и кукурузу. Немного съели, но лучше бы не ели вовсе. Когда начал есть - остановиться сложнее, чем когда не начал. Но мы смогли остановиться, и оставили вам много еды. Победили себя. А завтра надо победить врагов. Это уже проще. У тебя есть дети?
   -Нет, - ответил я, немного смутившись, и с трудом постигая смысл только что сказанного, - Я ещё молодой для такого дела.
   -Сколько тебе лет?
   -Двадцать четыре.
   -Когда мне было двадцать четыре, у меня уже было две дочери. Сейчас мне сорок девять. У меня две дочери и два сына. Правда, один погиб на войне. Зато есть три внука. Если бы я мог, то не отправил бы тебя завтра в бой. Нельзя умирать, не оставив после себя никого на земле! Поэтому постарайся завтра уцелеть! Иначе умрёшь не только ты, а все, кто мог бы родиться!
   -Спасибо. Я снова постараюсь. Только, если честно, мне кажется, что хоть старайся, хоть не старайся, а завтра из нас не выживет никто! - я горько усмехнулся.
   -Тогда надо умереть достойно. С улыбкой. Чтобы враги поняли, что мы сильнее. Они и так уже собственной тени боятся! А если мы умрём с гордо поднятой головой, то враг станет ещё слабее. И другим победить его станет проще. Это будет наш вклад в победу. Я очень хочу освободить свою землю от бешеных собак. Ведь это земля, на которой жили мои предки ещё тысячу лет назад. Ты помогаешь нам. Значит, твоя душа светла, и будет жить вечно. И тебя, и всех твоих друзей будут вспоминать в день мёртвых до тех пор, пока жива Мексика!
   Мы пообщались каких-то полчаса, а я не только почти успокоился, но даже начал немного понимать по-испански. Вскоре усталость накрыла всех. Народ попадал кто где сидел, и над футбольным полем разнёсся храп в сто глоток, заглушаемый гудками кораблей в порту, да рёвом грузовиков. Засыпая, я точно знал, что это - моя последняя ночь. Но уснул за секунду, и снов не видел. И перед сном всё, чего хотел - это мороженого в шоколаде.
   Меня долго будил кто-то из наших. Кажется, Санёк. Мозг отказывался просыпаться, но когда я услышал слово "взрыв", то пришёл в себя сразу, нутро словно обдало кипятком. Светало. Было тихо. Мы умылись, попили водички, качнули пресс, и стали ждать. Ждать пришлось недолго. В воротах что-то громыхнуло, одна створка отошла назад, и несколько охранников крикнули нам из дверей, и помахали руками. Мол - давайте на выход! Мы выстроились в привычную шеренгу по четыре, и пошли вперёд. Я старался не подать вида, что волнуюсь, но, глянув исподлобья на сонные мятые морды охраны, понял, что эти тюфяки ещё досматривают похмельные сны, и плевать хотели на серую безликую массу, идущую, как коровы на скотобойню.
   Тут бахнуло так, что даже мы, ожидавшие взрыва, присели. Над портом встал огромный огненный гриб, а ударная волна пригнула пальмы в двух километрах от берега, и повыбивала остатки окон в небоскрёбах. Нас обдало жаром и придавило к земле, а в сотне метрах с неба упала горящая бочка, расплескав по бетонной дороге остатки то ли мазута, то ли краски. Мексиканцы, шедшие первыми, попадали на землю. Остальные наши удержались, хотя по ушам врезало хорошо. А вот охрана, и без того еле стоявшая на дрожащих после пьянки ногах, вся оказалась на земле. Я за секунду до взрыва посчитал конвой, и оказалось, что их шестеро. Так что в момент взрыва я как раз думал, что мексиканский бог послал мне столько врагов, сколько патронов в моём револьвере. Почему-то я искренно полагал, что воевать мне придётся одному.
   Один из конвойных, этакий пончик на ножках, в каске и с автоматом, тяжело вставал с земли метрах в десяти от меня. Я выхватил пистолет, и, подбежав к нему метра на два, наставил на него ствол. Он, опершись на приклад какой-то допотопной винтовки со штыком, стоял на одном колене, и смотрел на меня. Вдруг он улыбнулся и сказал:
   -Ты так не шути!
   Мне показалось, что мы смотрели друг на друга вечность. Я вспомнил, как хотел застрелиться сам, и подумал, что в лоб стрелять себе не хотел, и другим - негоже. Поэтому стал опускать пистолет, целясь в грудь. Рука опускалась долго. Я же вчера тренировался выхватывать пистолет, и всё делал быстро, как в кино про ковбоев! А тут рука опускалась вниз, как стрела башенного крана. Как в замедленном кино! Потом я подумал, что если выстрелю ниже сердца, то попаду в живот. А мне сказали, что в живот - самая поганая рана. И если человек худой и голодный, то спасти его после такого ранения можно в течение десяти часов. А если толстяк и только поел, то хоть через пять минут ложи его на операционный стол - дерьмо с жиром попадает в кровь, начинается сепсис, и тут поможет только чудо: человек будет умирать долго и мучительно. Поэтому солдат перед атакой обязательно должен сходить в сортир, что мы все и сделали с утра. Интересно, а этот толстяк когда последний раз упражнялся, как говорил Паша? Вспомнился Паша на том пляже, его запрокинутая голова, кусок ноги в воронке. Ну что, за Пашу! А этот жирный-то при чём? Он, поди, и на пляже том никогда не был. Пригнали какого-то менеджера по продажам катеров, так же, как нас гонят на какую-то стройку, дали ружьё, которое последний раз стреляло лет двадцать пять тому как, и приказали отвести террористов в тюрьму. Его мать сидит дома, и ждёт сына домой. А сын сейчас стоит на одном колене, смотрит в ствол, и на второе колено уже никогда не встанет.
   Пончик сделал какое-то движение губами. Может, хотел ещё что-то сказать. А, может, просто перестал улыбаться, потому что шутка затянулась, и ему перестало быть смешно. Он только дёрнул губами, и я нажал на спуск. Меня же предупреждали: прежде чем выстрелить из револьвера - взведи курок! А то тяжело пальцем давить на собачку. Я нажал. Курок полез вверх, пальцу стало очень тяжело, а выстрела всё не было. И курок всё поднимался и поднимался, и палец уже окаменел давить. Я дёрнул рукой, и грохнул выстрел. От того, что я дёрнул рукой, пуля попала не в сердце, а чуть ниже каски, выше переносицы. Пончик упал на спину, от удара о землю каска съехала ему на лицо, и из под неё сразу потека ярко красная кровь. Мне стало стыдно перед ним: я не хотел в лицо! Хотя было и удивление: раз - и труп. Никаких проблем! Рядом произошло какое-то движение. Я развернулся и увидел, что ещё один охранник, дряблый дядька лет пятидесяти, тоже толстый и небритый, стоит столбом метрах в четырёх с полными ужаса глазами, и смотрит на меня, как монах на нечисть. Свой автомат он как-то безвольно и неумело держал в руке, и даже не попытался его поднять. Я взвёл курок, двумя руками поднял револьвер, и на этот раз попал туда, куда хотел: в грудь. У того подкосились ноги, он сморщился и завалился на бок. Какой-то китаец подбежал к нему, подхватил автомат, и дал две короткие очереди по убегавшему конвою. Один солдат упал сразу, другой захромал, пробежал ещё несколько метров, встал на колени, попытался ползти, но из спины с бульканьем хлестала кровь, и он прополз лишь метр. Двух оставшихся, пока я стрелял, убили тихо вручную. Одного - латиносы, одного - наши. Убили быстро, как кроликов, сломав шеи. У трупов забрали не только автоматы и пистолеты, но и вообще всё, что было в карманах и на поясах: патроны, деньги, кредитки, жвачку, с чем-то фляжку, рацию.
   -Молодец, седой! - хлопнул меня по плечу кто-то из наших. - Теперь валим, пока они не чухнули!
   В порту уже выли сирены, слышалась то ли стрельба, то ли это взрывались бочки с бензином. Мы быстро оценили обстановку. До жилых домов оставалось не больше километра. Справа простиралось какое-то поле с остатками строений, напоминавшее качественно разбомбленный аэродром. Слева был то ли небольшой залив, то ли заброшенный аквапарк. Дома на окраине города походили на наш пригород: обычные трёх - и пятиэтажки. К ним от стадиона вела широкая дорога, выложенная бетонными плитами. Ближе к горам и вправо до горизонта высились громадины небоскрёбов на любой вкус и цвет.
   Мы побежали к домам, и уже почти были у первого дома, когда сзади раздались выстрелы. Я оглянулся и увидел, как около стадиона остановился грузовик, из него выпрыгивали солдаты. Дым от порта застилал уже половину утреннего неба. Денёк обещал быть жарким во всех смыслах.
   Мы обогнули первый дом, и вступили в город. Отряд наш немного растянулся, но последние от первых отстали не больше, чем на минуту. Обогнув здание, я сел на землю отдышаться. Сердце билось в горле. Это была самая большая дистанция, которую я пробежал в жизни. То, что я бежал с ещё дымящимся стволом, из которого только что ухлопал двух человек, пролетало мимо сознания. Не было ни угрызений совести, ни какого-то нервного срыва. Просто было жарко, и хотелось пить. И было осознание, что нам удалось то, что удаться не могло в принципе. Что я не подвёл своих друзей-матросов, мексиканских борцов с оккупантами, китайский спецназ. Я смотрел на мир другими глазами! И если бы не стрельба от стадиона - гордость бы меня окончательно распёрла. Но на отдохнуть, обняться, порадоваться и подумать, на всё про всё у нас было тридцать секунд.
   Мексиканец в пончо похлопал меня по спине, и сказал:
   -За такого как ты я бы отдал замуж свою дочь. Но обе мои дочери замужем. Предлагаю разделиться на три группы Идти через город такой толпой нельзя. Полиции тут нет, но солдаты могут начать стрелять из миномётов. Напоминаю: забираем всё время вправо. Под горами безопаснее, чем идти по городу. Там озёра, болота, речка. Техника там не пройдёт, а тропинок много. Может быть, там будут наши, так что в кого попало не стреляйте. До границы - день ходу. Если повезёт.
   Честно говоря, я считал, что граница где-то совсем рядом, и при мысли, что весь день мы будем бегать, как зайцы по полям под прицелом снайперов, или укрываться в оврагах от ракет "воздух-земля", моя радость сошла на нет.
   -Молодец, земляк! - это уже поздравлял меня Микола, утирая пот со лба. Куда делась вся его медлительность и пофигизм. Он двигался, как на шарнирах, и я понял, кто открутил голову последнему конвоиру. - Шмальнул чуть не от бедра! За секунду двоих уложил - пёрнуть не успели! Я знал, что не подведёшь! В КГБ кого попало не берут!
   Я хотел возразить про одну секунду и КГБ, но понял, что лучше обсудить это в Мексике.
   Китаец с антеннами то ли под ногтями, то ли в трусах, попытался выйти на связь со спутником, но времени уже не было. Кто-то глянул за угол и крикнул: "Атас! Собаки!" Мы разделились на три группы, и бросились вглубь города, оставив за спиной какую-то широкую улицу, которая шла прямиком в ту сторону, куда было надо нам, но выглядела слишком уж привлекательной. Мы выбрали маршрут поскромнее.
   Город был построен так, что заблудиться в нём не мог даже полный идиот. Все дороги шли или вдоль океана, или от океана к горам перпендикулярно первым. Пройдя один квартал, мы высунули носы на перекрёсток. Картина стоила того, чтобы рассмотреть её внимательнее. Вдоль широченной улицы с романтическим названием "5" (По крайней мере, так было написано на каком-то указателе.) стояли машины. Их были сотни. Одни старых моделей, другие - новых. Одни проржавели насквозь, и в их салоне вился плющ и цвела вонючая плесень, другие - только в пыли. Одни - аккуратно припаркованы на обочине, другие - брошены посреди шоссе и раздавлены гусеницами танков. Двери у некоторых были распахнуты, стёкла разбиты. Торчали вырванные с мясом провода, чёрные лужи от масла растекались по асфальту. Но никто никуда не ехал. Ехал только какой-то бородатый дед на велосипеде, и шли то там, то сям человек тридцать пешеходов. А сквозь асфальт прямо посреди дороги росла травка.
   Раздался шум грузовика, и теперь стало понятно: любой шум автомобиля - это шум военного автомобиля: других тут просто не было. На тротуаре валялись кучи мусора, витрины первых этажей были местами забиты пластиком, местами просто разнесены в клочья чем-то тяжёлым. Картина напоминала голливудский фильм ужасов, на улицах не хватало метровых крыс-мутантов или шаркающих ногами зомбаков. Но зато прятаться было где! Поэтому, пропустив велосипедиста, мы сквозь окно заскочили в ближайшее кафе, и попадали за перевёрнутые столики и кресла. Грузовик протарахтел через перекрёсток, и покатил дальше. Тут старпом цыкнул, взял автомат наизготовку (Оружие убитых конвоиров поделили, и у нас оказалось два автомата и два пистолета.) и показал на стойку бара, а потом - на свой нос. В заведении пахло настоящим свежим кофе! За стойкой бара никого не было, но в дальнем углу темнела дверь. Один из наших подошёл к ней, и тихонько постучал стволом "Браунинга". За дверью грохнул выстрел. Мы от неожиданности шарахнулись кто куда. Я выхватил свою пушку, Сергей и Володя взяли дверь на прицел своих автоматов. Хлопец с "Брунингом" смешно прыгнул в сторону от двери, поскользнулся, упал, и теперь не знал - то ли стрелять в ответ, то ли смеяться.
   За дверью больше не раздавалось ни звука. Конечно, если бы не желудки, прилипшие к спине, мы бы срочно сделали ноги. Но из-за двери пахло так вкусно, что мы решились на попытку номер два. На второй стук уже никто не стрелял. Я крикнул по-английски, что мы с друзьями шли мимо, и решили выпить традиционный утренний стаканчик кофе с бутербродом. И не будут ли хозяева заведения так любезны, чтобы налить нам два десятка кружек побольше. У нас есть целых три тысячи долларов! Тишина была ответом.
   Санек сказал, что кофе он хочет сильнее, чем в туалет, женщину и поспать вместе взятых, взял тяжёлый столик на одной железной ноге, расширяющейся книзу, и пошёл на штурм. Дверь вылетела с одного удара. Санек пригнулся, опасаясь возможной пули, потом встал во весь рост, внимательно оглядел то, что было за дверью, и сплюнул. Мы подошли поближе. Кофе там было столько, что мы его даже не допили. Он стоял на ещё горячей плите в ведёрной кастрюле. Только что сваренный! Ароматный! С настоящей гущей на дне! На полках стояли разные банки с крупами, специями и сахаром. В холодильнике лежала целая голова сыра, стояла фляжка молока и упаковка шоколадных батончиков. Мы брали кружки, заходили на кухню, перешагивали через тело хозяина в грязном фартуке, колпаке, револьвером, похожим на мой, в руке, и простреленной головой, черпали кофе половником, сыпали сколько хотели сахара, наливали молоко, отрезали сыр, и рвали целлофан с батончиков. Белый хлеб, уже нарезанный под тосты, горкой лежал в плетёной корзине на столе. После традиционного утреннего кофе мы забрали остатки сыра и хлеба с собой. Глазами я съел бы быка, но после первого же бутерброда понял, что наелся. То же разочарование наблюдалось и в глазах моих товарищей. Еда из времяпровождения, хобби, удовольствия превратилась в способ существования. И, как оказалось, требовалось её гораздо меньше, чем мы до этого могли себе представить. Я погладил свой плоский живот, потом подошёл к висевшему мутному зеркалу, и впервые за два с лишним месяца оглядел свой лик. Труп хозяина меня удивил (Задел мою всё менее нервную систему.) гораздо меньше, чем собственное отражение. Я даже оглянулся на всякий случай. На меня пялился незнакомый худой патлатый мужик с морщинами на щеках, ссадиной через весь лоб, грязный как свинья, с пыльными волосами. Я подошёл к раковине. Грязная жижа из крана капнула и кончилась, но на полу стоял жестяной бочонок из-под поп-корна, полный относительно чистой воды. Умывшись как мог, я вновь глянулся в зеркало. Грязь немного смылась, невесть откуда взявшаяся ссадина защипала, а вот пыль на волосах как была, так и осталась. "Да, придётся стричься под ноль!" - подумалось мельком.
   -Выгодные мы мужики стали! - заметил матросик, сделавший себе по запарке два бутерброда, и понявший, что погорячился. - Не жрём, не бухаем, по девкам не таскаемся! Рома, помой тут посуду по-быстрому, пыль протри! Наведи порядок в заведении!
   -Сейчас, только в прачечную сгоняю! - Рома допил кофе, который налил в поллитровую банку ввиду малого количества кружек, отдышался, отрыгнул, потом нагнулся над трупом, похлопал его по спине и сказал:
   - Спасибо, старик! Выручил! Только посуду нам мыть некогда. Ты уж сам тут как-нибудь. Одно в толк не возьму: зачем ты застрелился?
   Смерть окончательно перестала пугать, превращаясь в обыденность.
   Я вытряхнул из хозяйского барабана гильзы, надеясь разжиться нужными мне патронами, но все они были стреляные. У этого повара оставался только один патрон! Значит, запасные можно не искать. А вот этот, ещё тёплый и пахнущий селитрой, и был последний. И он употребил его вот так! (Череп крепкий! Выходного отверстия нет. Да, и калибр оказался поменьше моего, хотя с виду пушки почти одинаковые. Как много, оказывается, этих калибров!) А ведь мы могли пройти мимо его заведения! А когда стучались, то у нас и в мыслях не было кого-то грабить и убивать. У нас были деньги и кредитки убитых охранников. Мы, беглецы и чужаки, просто хотели жрать! А этот человек, американец, находящийся у себя дома, живущий в получасе ходьбы от одного из красивейших пляжей в мире, в стране вечного лета, красоток и полезных гамбургеров, в ужасе застрелился от одного только стука в дверь, даже не спросив: "Кто там?" Может, он перед этим увидел, как я, взяв "Ругер" на изготовку, перехожу дорогу? Или разглядел армейский штык-нож в руках Гриши - помощника кока? Или оценил габариты Санька, держащего автомат, как я - пистолет: одной рукой? (Мне уже сказали, что амеры называют свои автоматы штурмовыми винтовками, но привыкать к такому дурацкому названию я не собирался.) Или услышал взрыв в порту, и решил, что - началось?
   -Спасибо этому дому, пойдём к другому! Отряд, стройся! Короткими перебежками в сторону мексиканской границы - бя-я-я-гом арш!
   Сергею не хватало только кубарей в петлицах. Мы поглядели из окон, вышли через заднюю дверь, и двинулись на восток, в сторону гор.
   За полдня в городе мы не встретили ни полиции, ни солдат. Шли осторожно, перебегали от дома к дому, от дерева к дереву. Справа оказалась решётка зоопарка, и мы долго шли вдоль неё. Из-за деревьев доносились какие-то железные звуки и запах ацетилена, из чего мы поняли, что какие-то работы в зоопарке с табличкой "Бальбоа" ведутся, но животных там, скорее всего, нет. Потом снова пересекли широкую трассу с романтическим названием "805", полную брошенных машин. В одной из них за рулём сидел скелет в шляпке с цветочками, а рядом топтались две большие пегие собаки. Иногда мы встречали и живых людей. Где-то стояла кучка женщин, что-то громко обсуждая по-испански, ближе к центру стали попадаться обычные прохожие, которым мы старались на глаза не попадаться. Иногда слышалась стрельба и крики. Мы держали оружие наготове, боясь наткнуться уже не на полицию, а на каких-нибудь местных головорезов. Около одной калитки старпом нос к носу столкнулся с чернявым мужиком лет шестидесяти, который выходил из дверей. Тот устало глянул на нашу ватагу, и сказал почти спокойно:
   -Дома ничего нет. Пожалуйста, не ломайте двери!
   Я перевёл. Народ высказал разные мнения на заданную тему. Микола предложил мужика задушить, чтоб спокойно попить кофе и доесть сыр в его избе. Рома гордо сказал, что русские пришли сюда с миром и надолго. В итоге душить не стали, но затолкали мужика обратно в дом, и велели открыть холодильник. В холодильнике мышь повесилась по одной простой причине: электричество отключают три раза на дню, да и морозить давно нечего. Из запасов только крупы, спички и соль. Правда, есть керосиновая плитка, заварка, а из крана иногда льётся холодная вода.
   За час мы выпили три кастрюли чая, немного сполоснулись после сорокаградусной жары (А во Владике, небось, уже листья начинают желтеть, на носу сентябрь.) и сожрали всю хозяйскую консервированную фасоль. На вопрос: "Хау ду ю ду?" хозяин только махнул рукой. Потом, осмелев, поинтересовался: не мы ли взорвали порт? Я ответил, что мы. Нечего, мол, русских было злить. Хозяин вытаращил глаза, и ответил в том смысле, что тут ждали мексиканцев, а не русских.
   -Хотя, - он махнул рукой, - Какая уже разница! Главное, чтобы хоть к какому-то концу придти. А то делается всё хуже и хуже, а когда думаешь, что хуже уже некуда - становится ещё хуже. Связи нет, интернета нет. Работает только один канал телевидения, по которому крутят только старые сериалы и рекламу. За деньги никто ничего давно не продаёт. Песо пока вне закона, за его использование можно угодить под расстрел, но на чёрном рынке за один серебряный песо дают уже от сотни баксов до тысячи и больше. Доллары настолько обесценились, что литр керосина стоит где тысячу зелёных, где - пять. (А мы-то думали, что у нас много денег! Три тысячи!) Процветает бартер. Те, кто живёт ближе к горам, разводят кроликов, кур, садят картофель и помидоры. Небоскрёбы? Они давно пустые или заняты вояками под казармы и разные службы. В одном небоскрёбе год назад был жуткий пожар, сгорели люди, теперь стоит пустая коробка. В порту режим ЧП, а в городе - полный бедлам! В горах орудуют мексиканцы, которые плевать хотели и на местную администрацию, и на мексиканскую. У них свои законы, а вернее - полное беззаконие. Они возрождают древние культы и называют себя ацтеками. Поклоняются Кетцалькоатлю и режут белых людей на жертвенных камнях. Вроде бы дальше в горах у них есть свои деревни, где живут их жёны, дети, и где они выращивают овощи и скот. А тут они только грабят и уводят пленных. Поэтому от местного населения осталась максимум половина. Банкиры, кинозвёзды и политики разлетелись на личных самолётах кто куда. Обычные обыватели кто мог - сбежали, многие - умерли. Оставшиеся - в основном этнические мексиканцы, - ждут своих, чтобы проголосовать за официальное отделение от Вашингтона, и провозгласить своё государство - Байя Калифорния. Плюс жара, воды почти нет, кондиционеры не работают, а местные белые без них просто не выживают. В домах лежат сотни трупов, прошлым летом по городу без противогаза невозможно было ходить. Везде полчища крыс. Лекарств мало, их можно выменять только у вояк за еду или что-нибудь ещё. За золото? Что вы, всё золото и серебро у населения давно конфисковано за сущие гроши! Он сам наполовину мексиканец, поэтому пока жив, и бежать не собирается. Некуда и не на чем. Дети и жена пока живут в Эквадоре, а вот он решил остаться на земле своих предков. Кстати, в Мексику просто так уже не пустят, нам надо морально приготовиться жить в фильтрационном лагере. В одном месте амеры выдворяют мексиканцев через границу, в другом - мексиканцы сдерживают толпы американских беженцев. Военные хотят оборонять порт, хотя какой может быть порт, если город умер, а голодная толпа готова поднять солдат на вилы - непонятно.
   -Вы знаете, - перебил я его, - Вы будете смеяться, но я тут оказался потому, что приехал посмотреть, как хорошо жить в Америке. Купился, как последний идиот на картинку в телевизоре!
   Мужик отвернулся, его плечи затряслись. Так я и не понял, заплакал он или засмеялся, потому что в этот момент где-то недалеко проехали грузовики. Они двигались от порта к горам. Их было, судя по звуку, с десяток. Мы затихли и переглянулись.
   -Никак, по нашу душу пиндосы едут? Город собрались оцеплять? Разумно! В этих зарослях нас ловить - как понос под панамкой, а вот за городом нам несдобровать. Эх, стволов бы побольше! Близко Мексика, а попробуй, доберись! Нормальные-то герои в обход ходят! Может, и мы через Канаду рванём? Дед, а у тебя никакой берданки не завалялось? Или магазинчик подскажешь оружейный, чисто в паре кварталов? Переодеться бы, да по двое - по трое потихоньку огородами выбраться, как шум утихнет.
   Говорили почти все, но негромко, с опаской прислушиваясь с рёву двигателей.
   Хозяин понял наше волнение, принёс старый портфель, и достал из него карту города. Ткнул пальцем в одну точку:
   -Мы сейчас тут. Вы в Мексику прорываться будете? Лучше всего идти через парк, потом взять южнее, пересечь девяносто четвёртую, пройти по лимонам (Я не очень понял про лимоны, но переспрашивать не стал.), пересечь ещё одну улицу с романтическим названием "54", далее через какую-то Бониту, там взять восточнее, пересечь шоссе "125", уйти горой выше верхнего водохранилища, а оттуда уже прямо на юг, к границе. Иначе нарвёмся на заставы. Хотя, если нас ищут, патрули могут стоять где угодно. Но солдат в гарнизоне немного, вряд ли за нами отправят дивизию и вертолёты. Оружия у него нет, а все оружейные магазины давно разграблены и закрыты.
   Мы почесали лбы над картой, прикинули километраж и возможности отхода. Микола снова предложил задушить свидетеля, но это было хоть и разумно, но как-то неприлично. Мы хотели отдать хозяину банковские карточки в оплату чая и фасоли, но тот глянул на них и отказался брать, потому что терминалы остались только в порту, а карточки убитых солдат сразу блокируются. Это уже много раз проверяли. Можно попасть в комендатуру и пойти на эшафот.
   Мы обратили внимание, что на каждой карте был фломастером написан код.
   -Это, конечно, неправильно, но все так делают, - пояснил хозяин, - Очень плохая память стала у людей.
   Так что карточки нам пришлось выкинуть, а три тысячи баксов - вручить полумексиканцу. Хозяин отдал нам кучу своих старых рубах и штанов. Мы покидали свою рванину в мусорный бак, и превратились в Педро, Артуро и прочих Джорджей. Мне достался опять-таки спортивный серый костюм с капюшоном. От прежнего меня остались только сильно потёртые, но всё ещё целые босоножки. Уже прощаясь, я спросил, как его зовут?
   -Айван, - просто сказал тот, - Айван Родригес.
   До гор, казалось, рукой подать. Мы шли не одной кучей, а по трое. Навстречу попадались горожане. Кто ехал на велосипеде, кто шёл пешком. Симпатичная мулатка тащила на плече мешок картошки, но, завидев нас, бросила поклажу, и свернула в ближайший переулок. Мы увидели пару работающих магазинов, из одного окна даже слышались звуки гитары. Кто-то хрипло пел по-испански. Здесь ещё теплилась какая-никакая жизнь. Пара электрокаров подвезла к магазину какие-то коробки, но пока мы не отошли подальше, водители не вышли из своих бронированных кабин. Мы ловили на себе взгляды, в которых был в основном страх. С другой стороны, какие чувства должны были вызывать у местных полукровок небритые грязные рожи белокожих, одетых во что попало от цветастой майки до серого плаща, под которым Санёк прятал автомат? Примерно через час раздалась автоматная трескотня, длившаяся минут пятнадцать. Звуки шли почти оттуда, куда мы держали путь. Пришлось забрать правее и отсидеться около полуразрушенного павильона. Стрельба стихла, и нам стало не по себе.
   Близился вечер. Солнце плавило и обжигало. Мы старались держаться тени, но перед шоссе с номером "54" была настоящая пустыня. Больше километра открытого пространства, за которым текла речка, и начинался лес и горы. В разведку Сергей отправил меня и Ваню, повара со своего корабля. Ваня был худой, высокий, и быстро бегал. Так что попасть в него, как сказал старпом, может только снайпер с пятилетним стажем. Мы прошли через марево придорожного пустыря, огибая остовы разбитых авто и какие-то развесистые кактусы, прислушались, и вылезли по насыпи на дорогу. Дорога была пуста в обе стороны. Под ногами валялись гильзы, тянуло жжёной солярой и порохом. С противоположной стороны дороги до самого леса лежали тела, в которых мы без труда опознали наших сокамерников. Серые китайские костюмы перемежались с разноцветными рубахами и штанами мексиканцев. Ближе к дороге их было насыпано густо, дальше к лесу лежало человек пять. На бетонке мы разглядели свежие пятна крови и следы грузовиков. Если бы вокруг была стрельба - наверно, было бы не так страшно, как в полной тишине смотреть на тела, из которых ещё течёт кровь, и к которым даже мухи не успели слететься. Перестрелка произошла около часа назад.
   Ваня помаячил нашим, и мы молча прошли мимо тел. Живых не было. Это как-то сразу стало понятно, с первого взгляда. Стояла тишина, нарушаемая стрёкотом кузнечиков, шумом далёкого порта, да скрипом камней под нашими ногами. Как заметил кто-то, многие из лежавших были добиты в спину и затылок. Оружия у убитых не оказалось. То ли забрали амеры, то ли те, кто был с пушками, ушли в лес: тел мы насчитали тридцать семь. А беглецов было человек семьдесят. Значит, половина уцелела, если не погибла где-то ещё. Ощущение было омерзительное и жуткое. Все понимали: окажись мы тут часом раньше - тоже лежали бы рядом. И возникало чувство стыда перед павшими за то, что живы.
   Потом мы прошли по малоэтажному району, где за заборами хрюкало, кудахтало, блеяло, мычало, и пахло скотным двором. (Район, видимо, когда-то считался престижным, судя по размеру домов и высоте заборов.) Улицы всё так же были пустынны. Изредка попадались старики и забавного вида толстожопые тётки в сомбреро, пиджаках с одной большой пуговицей, и шортах шестидесятого размера. Нам кто-то махал рукой, что-то крикнул, но мы шли быстро, надеясь попасть в Мексику затемно. Карту мы взяли с собой, поэтому примерно представляли, где находимся. Но, когда впереди показалось очередное шоссе, за которым уже шли самые настоящие горы, мы попали в засаду.
   Улочка, по которой мы передвигались, по обочине заросла кустарником, вдоль неё стояли какие-то невзрачные беседки, остатки дощатых заборов, врос в землю и когда-то давно использовался под огуречную грядку кузов огромного пикапа "Форд". Поэтому мужика в бандане я заметил, когда до него оставалось метров тридцать. Я его узнал сразу. Может, это был не он конкретно, но той же породы, натасканной на убийство, что и на корабле. Лицо полосами измазано краской, за плечами - здоровенный рюкзак, а в руках - какая-то хитрая волына, которая даже на привычный автомат-то не походила. Из этой чёрной штуки он дал очередь так быстро, что я даже испугаться не успел. Рома, шедший рядом со мной, упал, схватившись руками за живот. Пули, пролетевшие сквозь Рому, попали в кого-то сзади, там раздался короткий крик, кто-то тоже упал. Я сиганул в траву и пополз по каким-то заброшенным грядкам к ближайшему домику, а над головой свистели пули. Сзади грохнули ответные выстрелы - и понеслось! На один наш выстрел обратно летел шквал огня. Наши автоматы и пистолеты стреляли в пять раз громче и в три раза медленнее, чем чужие. Если бы основная засада была на той дорожке, по которой шли мы - нас всех покрошили бы за минуту. Но на дорожке стоял только один, а остальные (Не знаю, сколько их там было.) начали стрелять с левого фланга через чей-то заросший участок с изгородью. Уж не знаю почему, но нас ждали на центральной улице микрорайона, а не на задах, и ни фига не с оркестром. Пока я полз к кирпичному домику с пристроенным гаражом, то вспомнил момент из американского фильма, где герой в джунглях одним ножом зарезал человек сто вьетнамцев и советских, а те даже ни разу выстрелить не успели. Я же ободрался о кактусы и кусты, перепугался, растерялся, и сил не было перескочить через полуметровую оградку, до того устал за день. Левая нога вообще отказывалась слушаться, до того набегалась. Я заполз за угол дома, и только тогда вспомнил про свой "Ругер". Чёрт! Растяпа! Наши парни там гибнут, а я?
   Я высунул нос из-за угла. Ко мне, пригнувшись и ползком, подгребали восемь наших во главе со старпомом. На дорожке ещё грохнул автомат, в ответ из трёх точек полоснули по нему и по стене моего укрытия. Старпом запрыгнул за угол, крикнул:
   -Валим! Патронов уже нет! - и ватага ломанулась в соседний дворик, направляясь к спасительным горам. Последним шёл Лёха, зажимая ладонью щёку. Из-под ладони текла кровь.
   От дорожки, где шла перестрелка, меня отделяло каких-то пятьдесят метров, но я ничего не видел из-за зелени. Там раздавались крики, потом щёлкнули два пистолетных выстрела, снова очередь - и тишина. Кто-то крикнул по-английски:
   -Собаки! У нас трое убитых и трое раненых! Давайте срочно транспорт!
   Другой голос добавил:
   -Вы двое - туда! За дом ушли несколько русских. Кажется, без оружия.
   Кто-то на тропинке громко стонал, его просили потерпеть. Загудел двигатель, звук стал быстро приближаться. Стало ясно: ни Санька, ни остальных я уже не дождусь. Зато дождусь парней в банданах, причём очень скоро. Надо было делать ноги. Я хотел подняться и догонять своих, но левая нога отказывалась гнуться. Только сейчас я увидел, что по штанине в районе колена расплывается тёмное пятно. За углом раздался треск веток, и тот же голос произнёс:
   -Надо гранатой!
   Другой ответил:
   -Кэп просил сильно не шуметь. Я их руками порву. Они сержанта убили. Животные.
   Тон разговора был такой же, как на острове у кактуса: деловой, без лишних эмоций, так что сразу верилось: меня сейчас порвут руками!
   Я достал "Ругер". Господи, каким же он показался маленьким и неспособным защитить хозяина от тех двух профессионалов с футуристическим оружием!
   За моей спиной был вход в подвал домика: лестница в пять кривых ступенек вниз, и гнутая полуоткрытая железная дверка. Я скатился по ступенькам, и просочился в щелку, в которую пару месяцев назад мне проникать можно было даже не пытаться. Было темно, пахло тухлятиной, под ногами валялись какие-то банки. Я шевельнул одну, и из-под неё вылез недовольный скорпион. Подвал на две равные части перегораживала бетонная стена с такой же дверкой, что и первая, тоже выгнутой и приоткрытой. Обе двери явно кто-то выломал ломом снаружи, добираясь до чего-то или кого-то внутри. Я пролез за вторую дверь и остановился. Тут была уже кромешная тьма, а запах стоял такой, что я засунул нос в олимпийку и чуть не сблевал. Пахло кем-то большим и давно мёртвым. Где-то рядом тяжело гудели мухи. Я на ощупь сделал четыре шага вдоль стены, и упёрся в угол. Дальше идти было некуда. У первых дверей уже топали ботинки, скрипели ржавые петли, и хрустело стекло. Я сполз спиной по шершавому бетону, сел, и навёл ствол на контур проёма. И только тут оценил то, что на свету было не видно: мушка и прорезь моего "Ругера" ярко светились зелёным! Удобно! Если бандана появится в дверях - с трёх метров я не промажу даже в полной темноте. Надо только не забыть оставить один патрон для себя!
   Бандана появилась, и светанула фонариком перед собой, потом - в дальний угол. Мой палец на курке заплясал. Я готов был уже выстрелить, когда бандана сказала:
   -Тут трупы одни. Две штуки. Видать - хозяева прятались тут от мексиканцев. Русские ушли.
   Амер стоял в трёх метрах, его голова пролезла в дверь, а сам он, согнувшись, ещё стоял по ту сторону стенки. Он светил фонарём мимо меня, туда, где гудели мухи, и слышался ещё какой-то насекомный шорох. Любой нормальный человек на его месте развернулся бы и ушёл. Но эти были ненормальные! Солдат со скрежетом распахнул дверку пошире, собирая штукатурку и ржавчину протиснулся на мою половину подвала, и крикнул наружу:
   -Седьмой, я внутри. Посмотрю, что за трупы. Будь там!
   -Понял тебя, восьмой! - раздалось с улицы.
   Восьмой прошёл в угол, и теперь мне стало видно, что свет исходит из его автомата, вроде как прямо из ствола. Он потыкал носком ботинка в мертвецов, лежавших в углу, нашёл что-то интересное, поднял, вытер о штаны и засунул в карман. У меня от вони слезились глаза, я толком даже мушку не видел, а этому хоть бы хны! Парень просто был на работе! Делал то, чему много лет учился. Успокаивало только одно: сейчас он развернётся - и мои муки кончатся. Он направит фонарик мне в лицо, и тут же даст очередь. Пошарит в карманах, ничего не найдёт, заберёт ствол, и я буду гнить в этом подвале, пока черви не сожрут последний кусок.
   Я держал свой револьвер двумя руками, три светящиеся зелёные точечки стояли в ряд на уровне плеч врага. Тот начал поворачиваться, луч фонаря заскользил по полу, по стене, неумолимо приближаясь ко мне. Он не мог миновать мою вжавшуюся в угол фигуру даже при желании: в совершенно пустом помещении пять на пять метров и высотой меньше двух, разойтись нам было негде. Поэтому я взвёл курок. В тишине подвала этот щелчок прозвучал, как взрыв бомбы. Восьмой вздрогнул, луч света замер в метре от меня. Три зелёные точечки стояли в ряд, как какое-то созвездие. Как же такое созвездие называлось? Где-то я читал про созвездия. Их было двенадцать, как апостолов. То ли Весы, то ли Рыбы. Просто ряд звёзд, которые моё сознание никак не хотело превращать в этих самых рыб. С тем же успехом эти звёздочки можно было обвести карандашом иначе, превратив в птиц или тараканов. Но назвали рыбами, потому что рыбы - знак раннего христианства. А созвездие Девы назвали в честь мамы Христа. Все созвездия названы таким образом, чтобы люди смотрели на небо, и думали о боге. Вот и мои три маленькие звезды. Я смотрю на них - и думаю о боге, забросившем меня в вонючий подвал. А четвёртая звезда - далёкая, белая и большая, замерла и ждёт. Звезда смерти. Я назову это созвездие - созвездие бешеных американских собак. Потому что мы с Пашей всего лишь хотели посмотреть мир, а они убили сначала Пашу, а сейчас убьют и меня. Или - созвездие правого американского бока. Потому что я целюсь в правый бок, прямо в рёбра.
   Выстрел в подвале грохнул так, что в ушах сразу наступила тишина, и только глубоко в мозгу что-то пищало, не давая услышать реальность. Четвёртая звезда упала, и теперь светила в сторону двух скелетов, облепленных червями. Снаружи раздался какой-то звук, но писк в ушах не давал услышать отдельные слова. Я развернул три свои счастливые звезды в сторону двери, и крикнул по-английски:
   -Седьмой, давай сюда!
   Даже собственный голос звучал так, словно на голову набросили толстое одеяло. Через секунду в проём просунулась вторая бандана со своей белой звездой, и что-то сказала, глядя на луч света, освещавший трупы. Три зелёные звезды ровно легли на линию: ухо с серьгой - кончик длинного носа. Второй выстрел пробил его барабанные перепонки и добил мои. Я окончательно оглох. Запах мертвечины разъедал горло. Было дымно, и я подумал, что запах пороха куда приятнее запаха мёртвых людей! Попытался выбраться из этого склепа, но седьмой перегородил вход, и я не мог его сдвинуть ни туда, ни обратно. Он боком завалился в дверной проём, из-под него в затянутый паутиной потолок светила его путеводная звезда. Мне пришлось ползти прямо по нему. Так, ползком, я и выбрался из подвала, огибая банки, и распугивая скорпионов. Солнце ударило по глазам. Нога не гнулась в колене и болела, я ничего не слышал и не соображал. Сжав "Ругер" в правой руке, не оглядываясь, я похромал по тропинке в ту сторону, куда ушёл старпом с ребятами.
   За шоссе меня ждали Сергей и Микола.
   -Остальные двинули вверх, а мы решили дождаться ночи и вернуться. Шансов, конечно, никаких, но хоть похоронить ребят надо по-человечески. Думали, и тебя придётся...
   Я коротко рассказал о том, что произошло. Мужики поцокали языками и взялись за мою ногу. Пуля прошла навылет выше колена, ранка была небольшая, но болела так, что я был готов орать от каждого прикосновения. Микола из-за пазухи достал фляжку, открутил пробку, нюхнул, глотнул, кивнул головой, дал глотнуть мне, и ливанул на рану. У меня потемнело в глазах, и я провалился в небо, полное зелёных звёзд.
   Когда я очнулся, было уже темно. Рядом спал Микола. Старпома не было. Светила Луна. С гор дул прохладный ветерок. Мы лежали на траве, вокруг росли пальмы и какие-то кусты. С дороги послышался шум, проехали две машины, освещая себе путь узкими пучками света. Микола проснулся, увидел, что я ожил, и сказал:
   -Жив? Полежи тут. Я схожу, Серёге помогу. Если к утру не вернёмся - выбирайся один. Вот во фляжке виски, в бутылке - вода. Вот батончик. С закуской у нас не очень. Тут недалеко озеро. Обходи его левее, и дуй потом вправо, пока в забор не упрёшься. Или в стену. Или в реку. Не знаю, как там их граница выглядит.
   Он ушёл. Я видел, как через широкое шоссе проскользнула его тень. Нога ныла, не давая сосредоточить мысль на чём-то важном. Я точно знал, что должен был о чём-то подумать, но боль мешала вспомнить. Я откинулся на спину, потому что сил не было даже на то, чтобы сидеть. Над горой торчал фонарь неполной Луны. Светили те же звёзды, что и тогда, в океане. Господи! С точки зрения звёзд прошёл только миг, а я уже наворотил такого, что в голову не укладывается! А ведь эти же звёзды светили русским царям, ацтекам в горах, византийским купцам... И те тоже жили, любили, убивали и умирали. И никто об этом сейчас не знает! И даже не пытается задуматься, словно до него не существовало этого мира, и с ним этот мир погаснет. А ведь если бы хоть чуточку задумались не о личном, не о деньгах, а оторвались бы хоть на сантиметр от земного и бренного - сколько нового бы узнали! Насколько по-другому взглянули бы на себя, на окружающих! Ведь, каких только умных, сильных и власть имеющих ни жило! Даже те, вчерашние в банданах, убивающие за деньги по приказу. Где они теперь? Ради чего родились и жили? Что после себя оставили?
   Как-то незаметно для себя я побулькал в руке фляжку, оценил содержимое граммов в сто двадцать, отвинтил крышку, и вылил всё в рот. Обожгло, но терпимо. Так вот ты какой, товарищ виски! Давеча не очень распробовал! Третий сорт - не брак! Заел батончиком, закрыл глаза, и уснул, проверив - в кобуре ли моё зелёное созвездие.
   Меня растолкал Микола. Рядом дрых старпом. Я даже не слышал, когда они вернулись. Пока мы просыпались и ковыляли к озеру, я узнал, что одиннадцать человек наших погибли. Амеры их бросили, а всех своих забрали, и оружие тоже подмели. Матросов Сергей с Миколой закопали в том огороде, по которому я ползал под пулями, и поставили самодельный крестик.
   -Ничего. Мы ещё сюда вернёмся. Я, мля, лично в порту буду высадкой десанта командовать! Я, мля, лично этих наёмников подписывать буду! Вот этой самой рукой буду подписывать, век мне моря не видать! - горячился Сергей.
   -Да, счёт не в нашу пользу, - Микола чесал бороду и загибал пальцы, - Шестерых мы у стадиона, пятерых тут. А они наших положили, да тех хлопцив нерусских с дороги постреляв. Непорядок. Я за Санька бы ночью в казарму пробрался, навёл бы шороху. С-суки! Молодец, седой! Четыре выстрела - четыре амера. Надо было мне тоже в КГБ идти после армии, а не в мотористы! Теперь-то я понял, чем вы занимаетесь!
   Мы обошли озеро, и направились по широкой тропинке вдоль горной цепи на юг. Перед глазами стояли матросы, и не верилось, что их уже нет. Видимо, если не видел бездыханное тело - представить живого человека мёртвым невозможно.
   Тропинка была хорошо утоптана, тут явно часто ходили люди, поэтому шли мы медленно и осторожно. По озеру плавали разные утки и другие крякающие и ныряющие птицы, вдоль дальнего берега рыскали такие же пегие псы, что мы видели раньше. Судя по всему, это и были шакалы. Мы шакалов знали только из выражения "Паршивый шакал", а воочию увидели впервые. Не волк, не собака. Что-то среднее, очень быстрое, но, к счастью, боязливое, и близко к нам не подбегающее.
   Пока я разглядывал зверей на том берегу неширокого озерца, хромая в хвосте нашей небольшой колонны, Сергей шикнул, и мы замерли. А потом увидели людей, которые плыли на лодке от островка посреди озера к нашему берегу. Лодка была узкая и длинная, в ней в один ряд сидело человек десять. Они молча гребли вёслами, над водой слышался тихий плеск. Лодка подплыла к берегу. Гребцы вытащили её на сушу, перевернули дном кверху, и пошли вверх по склону. До них было далеко, и мы не поняли, что это был за народ. Понятно, что не солдаты, но и на местных пенсионеров они не тянули. Мы легли за кустами, и пролежали с полчаса. Мимо нас за это время по тропе прошли ещё два мужчины с длинными чёрными волосами, заплетёнными в косы. Мы заметили, что на плечах у них были винтовки, а одеты они в разноцветную мексиканскую одежду. Они напоминали часовых, обходящих свою территорию: шли явно знакомым маршрутом, но с опаской. Сначала мы хотели окликнуть эту парочку, но как-то засомневались, что это не местные бандиты. Поэтому дальше пошли не по тропе, а прямо по лесистому склону горы, стараясь не шуметь. Дело было к полудню. Сильно хотелось есть. Ладно, хоть часто попадались ручейки, так что мы хотя бы напились и набрали воды в найденную пластиковую бутылку. Я хромал, но нога была перетянута оторванным рукавом моей олимпийки, так что кровь не шла, и я терпел, стискивая зубы во всех смыслах.
   Дойдя до места, где была припаркована лодка, мы вновь остановились. Микола сползал к воде на разведку, и, вернувшись, сказал, что увиденное его поразило. Ну, раз нечто удивило даже Миколу, то сам бог велел на это посмотреть! И мы, спустившись вниз по склону, выглянули из-за деревьев.
   Метрах в ста от берега находился небольшой, поросший осокой и камышом, островок. Рядом с ним из воды торчал плоский камень красного цвета. Красным он был от крови. На камне лежали, судя по всему, человеческие внутренности, а бывшие обладатели этого ливера висели, распотрошённые, на ветках близстоящих деревьев, как пальто, переброшенные через руку. И почти все, штук двадцать, были одеты в солдатскую форму. Выше трупов, на деревьях, с обожравшимся видом, сидели какие-то лысые мрачные птицы, и смотрели то на нас, то на стаю шакалов на том берегу.
   -То-то я и думаю, почему пиндосы нас тут не ловят! Видать, по той трассе у них граница. А это - нарушители. Суровые парни, эти ацтеки! Пойдём-ка от греха подальше! - старпом ошарашено глядел на жуткое зрелище.
   А я снова уловил знакомый запах тлена, и мне сделалось дурно. Мужики хотели умыть меня из озера, но я попросил их этого не делать, а дотащить меня до ближайшего ручейка. Вода в озере мне представлялась морем крови, и после вчерашних событий и ранения на меня накатывала дурнота.
   -Да-а! - протянул Микола. - Погранцы тут - что надо. Не бывший ли мой начкар Гена тут трибуналом командует? Хотя, индейцы его бы отсюда за жестокость выгнали.
   Мы шли весь день, но так и не добрались до цели. Если бы не моя нога, двигались бы мы, конечно, быстрее. Так что я предложил мужикам меня добить. Шутку оценил только Микола. В итоге вновь пришлось переночевать среди камней во мху.
   Когда стемнело, мы выбрали местечко поукромнее, потыкали палками вокруг, расшугали змей и многоножек, попили из ручья, и решили устроить привал. Ночью по склону горы идти было небезопасно во всех отношениях.
   -Солнце спряталось за ели, значит - моряки поели! - устало сымпровизировал старпом, вытягивая ноги и морщась от боли в коленях. - Жаль, что мы не коровы. Травы - пароход, а ларька с пивом и сосисками - ни одного! Не-ет, Америка мне и раньше не нравилась, а теперь я её вообще видел на корню! Как тебе пляж с красотками, Володя?
   Будь на моём месте прежний Я, он бы сразу запричитал, заплакал, обвинил во всём маму, бога, президента, каждые пять минут жаловался бы на голод, боль и усталость. Но я чувствовал, что от прежнего меня действительно остались только стёртые тапки, да и жаловаться - только самого себя травить. А так - зубы стиснул, протерпелся, отшутился - оно, вроде, и себе легче, и окружающим не в напряг. Поэтому я присел на здоровой ноге, неуклюже завалился на траву задницей, и процедил:
   -Вы не в моём вкусе, девушки! Жуйте свою траву и мычите тише, пока скальпы на месте!
   Эту шутку оценил уже Сергей. Он глянул на Миколу, покачал головой и уважительно прошептал:
   -КГБ! Это тебе не в тапки ссать! Ладно, спокойной ночи всем!
   Он тут же уснул, а я снова уставился в небо. Нога болела, рана токала и начинала чесаться. Я уложил ее, как мог, боль стала понемногу стихать, но уснуть сразу было не судьба. Тут я увидел, что Микола, этот заросший под Карла Маркса гений чистой красоты с клешнями вместо рук и двустволкой вместо глаз, тоже смотрит в небо, проглядывающее сквозь пальмы.
   -Микола, не спишь? А расскажи мне про твоего начкара Гену? Чёт прям заинтриговал.
   Микола улыбнулся внутри бороды, и стал рассказывать:
   -Я как на южную границу пришёл салабоном - попал на заставу к Гене. Мы там наркокурьеров ловили по горам да по долам. За день километров тридцать-сорок по горам на жаре протопаешь, караван поймаешь, а Гена потом пленных отпускал. Приводим на заставу духа. Он от нас отстреливался, камни с высоты кидал, товарища ранил - а Гена с ним побеседует вежливо, головой своей обожжённой в броневике покивает, потом говорит: "Уважаемый! Мы вас больше задерживать не имеем права. Иначе это нарушение международного закона номер восемь дробь одиннадцать, пункта третьего. Товар конфискуем, а сами вы свободны. Пойдёмте, я вас провожу". Меня такая обида брала! Провались ты, думаю, со своим пунктом третьим! Мы под пулями ходим, а он этого врага за ручку проводит, через пять минут возвращается, и как ни в чём ни бывало рапорт начальству строчит. Так он с дедами мне полгода лапшу вешал, пока не сказал, чтоб я вместе с ним не пошёл очередного бабая проводить. Довёл того до тропки, вперёд пропускает, мол - только после вас. И только за спиной оказался - штык-нож достаёт - и в темя тому - тресь! Голова - не поверишь! - как арбуз спелый развалилась. Никогда бы не подумал, что нож в голову по рукоятку можно засандалить! Я, говорит, удары разные нарабатываю. И тебе советую. Где ещё так потренируешься? Ты теперь у нас уже не салабон, товарищ Понедельник, а карась. Так что начинай тренироваться, чтоб, когда дедом станешь - рубил этих сволочей, как товарищ Будённый - польских панов. Сперва страшно было. Втроём тыкаем его ножами, а он визжит на весь аул. Скандал вышел. Местные сказали, что мы можем тут свинину кушать, если хотим, но чтоб резали поросят в другом месте. С тех пор я всех душить стал. Чтоб международный пункт третий не нарушить. Хошь - пальцами, хошь - локтем, хошь - ногами. Тихо, культурно, кровь потом не отстирывать. Не то, что Гена - живодёр. Кстати, он вышел на пенсию, сейчас работает под Иркутском физруком в сельской школе. Написал мне в чате, что когда бычков в ноябре забивает - вся деревня смотреть приходит. Врёт поди!
   Рассказ меня успокоил так, что я уснул лишь под утро. Всё думал о превратностях судьбы, и понял, что жизнь приспичит - и соловьём запоёшь, и локтями душить научишься. И ещё подумалось: "Странно, что я ещё жив! И ведь жив только благодаря "Ругеру", который подарил мне американец Бэнкс. Чудны дела твои, Господи!"
   Только на другой день к обеду мы вышли на опушку леса. Горная цепь понижалась, и уходила левее. Справа, заслоняя собой океан, стояли жилые дома и какие-то ангары. Оказывается, всё это время мы шли вдоль пригорода Сан-Диего, который плавно переходил в мексиканский город Тихуана. Линия границы представляла собой километровую полосу отчуждения с рядами колючей проволоки и вышками с двух сторон. С той и другой стороны стояли палаточные городки. Только здесь был цыганский табор, а там - строгие ряды зелёных, выгоревших на солнце однотипных армейских палаток. Сразу за ними - ещё ряды колючки, за которыми начинались жилые малоэтажные кварталы. (Что-то типа наших дачных посёлков, до которых ещё можно добраться на рейсовом автобусе, но большинство уже предпочитает электричку.) Вблизи я разглядел несколько машин с пулемётами, а вдали, в мареве горячего шевелящегося воздуха, на фоне пригорода Тихуаны, стояли вкопанные по башни бронетранспортёры и танки с зелёно-бело-красными флагами на броне.
   -Вот не думал, что наступит день, когда я буду так хотеть в Мексику! - заметил старпом. - Как же нам туда пробираться? Шлагбаум вижу только один. Может, есть ещё где-то? Только граница тут - три тысячи вёрст. Идти проверять - как-то долго может получиться. Если нас тут собаки ждут, то около него мы и вляпаемся. В шаге от цели. Обидно будет!
   -Я сгоняю в разведку! - предложил Микола.
   -Нет, сидите тут, и не высовывайтесь. У тебя морда больно приметная. А у седого - нога. Так что пойду я. Через час не вернусь - действуйте тогда сами!
   Он вышел из-за кустов, и неторопясь направился под гору мимо джипов к палаточному городку. Возле палаток толклись люди, валялись велосипеды, стояло несколько гражданских автомобилей. Сергей дошёл до городка, и потерялся среди пёстрой толпы.
   -Господи, помоги старпому! - прошептал я, а потом обратился к Миколе: - Слушай, чего вы меня в седого окрестили. Я же не седой! Просто башка грязная. Клички - это для тюрьмы хорошо.
   -Извините, товарищ майор! Виноват! У нас на флоте часто по кличкам зовут. Никто и внимания не обращает на такие мелочи.
   -Да ну тебя! - махнул я рукой.
   В лагере ничего интересного не происходило. Между сотней разномастных палаток и автофургончиков сновал туда-сюда народ. Вонь, мухи, несчастные лица. Со стороны города подъехал грузовик. Мы, было, напряглись, но из грузовика начали выгружать упаковки с водой и консервами, мешки, бочонки. Люди встали в очередь, кто-то выкрикивал имена, где-то началась ругань. Из одного джипа с пулемётом вылез солдат. Я глянул на него повнимательнее и спокойно вздохнул: этот был не в бандане, а в каске, сутулился, потел, снимал каску, вытирался платочком, потом аккуратно складывал платочек вчетверо и убирал в нагрудный карман. Всё его существо излучало неуместную интеллигентность, годы сидения за монитором, полный пофигизм и усталость. Он просто ждал конца смены, а не сидел в засаде с пальцем на курке. Поэтому, когда в десяти метрах мимо него в обратном направлении прошёл старпом, солдат на него даже не посмотрел.
   -Идёт! Ура! - я ткнул бородатого в рёбра.
   По довольной морде старпома за версту было ясно, что наши неприятности остались позади. Он ещё издалека помахал нам рукой, и мы пошли навстречу.
   Пока втроём мы пробирались к шлагбауму через лагерь беженцев, Сергей сообщил, что на той стороне нас давно ждут. Оставшиеся в живых китайцы с мексиканцами добрались-таки до границы и предупредили коменданта, что сзади идут ещё бойцы с американским империализмом. Наша группа тоже благополучно прибыла в Тихуану, и благодаря заботам мексиканских сокамерников, не кормит мух перед границей, и не отправилась в фильтрационный лагерь, как это делают со всеми белыми, а живёт в приличной гостинице, и ждёт нас.
   Мы подошли к шлагбауму. По эту сторону стоял худой офицер и два солдата. По ту - длинный ярко красный кабриолет, бронетранспортёр российского производства с нарисованным на башне орлом, держащим в когтях звёздно-полосатую змею, два пегих бронированных УАЗика с бойницами, из которых торчали стволы, а рядом стоял излучающий улыбку мексиканец с погонами майора. Убивало то, что личного оружия у него не было, и американского коллегу он как бы вообще не видел. Он подождал, когда мы подойдём поближе, развёл руки в стороны, улыбнулся ещё шире, и пошёл навстречу. Амеры сделали какое-то движение, но майор обошёл их, опущенный шлагбаум, обнял каждого из нас, словно мы были его лучшими друзьями, и широко махнул рукой:
   -Добро пожаловать друзя рандушна Мексика! - сказал он по-русски, явно не понимая смысла сказанных слов кроме последнего, но твёрдо зная, что эти слова - хорошие.
   Мы обошли кислолицых амеров, шлагбаум, сели в кабриолет, вся колонна взревела двигателями, и покатила в сторону города.
   За пятнадцать минут мы пересекли шоссе, которое шло вдоль рядов колючки и, видимо, давно было превращено в контрольно-следовую полосу с жуткими табличками "Мины". Потом по мосту переехали какую-то красивую речку, которая текла в сторону океана почти параллельно границе, по двухуровневой развязке обогнули огромную территорию аэропорта, проехали несколько офисных высоток, ещё одну полосу колючки, и вскоре остановились около семиэтажного здания гостиницы с плоской крышей и надписью "Авенида революсьон". Всё время, что мы ехали, майор, сидевший на переднем сидении, не переставал улыбаться. Он смотрел на нас - и улыбался. Смотрел на горы, которые надвигались прямо на город, на реку, разрезающую север города каньоном, на высотки делового центра, на пёстрый бедняцкий район на склоне горы - и всему улыбался. Это был толстый, домашнего вида дядька, классический мексиканец, волей судьбы одетый не в пончо и сомбреро, а в военную форму с коротким рукавом. Я тоже смотрел по сторонам и улыбался. И мои товарищи улыбались. В голове не укладывалось, что все американские кошмары остались позади, и что скоро мы поедим, выспимся, а там, даст бог, и домой поедем. Даже то, что дома меня ждёт года три тюрьмы, меня уже не пугало. Уж лучше тюрьма в России, чем свобода в Америке!
   Из гостиницы вывалила группа мексиканцев, и заорала: "Старпому - виват! Микола! Живой! КГБ, задание выполнил?"
   Мы не сразу узнали подраненного Лёху, Ваню и других наших. Те были без бород, одеты в серые национальные мексиканские костюмы с коротким пиджаком, белой рубахой и высокими брюками, подпоясанными красным платком, и малость пьяны. Мы зашли в гостиницу, и нас тут же провели в отдельный зал. Майор так же широко обвёл рукой длинный стол, и молвил:
   -Кушать подано! Дела потом!
   -Семь четушек в три ряда! - удивлённо ахнул старпом.
   -А молока холодного с хлебом нету? - спросил я, но меня не услышали.
   Пятиметровый стол ломился от разных бутылок, тарелок и ваз. Полутёмный зал по стенам был украшен картинами, на которых красно-зелёные схематичные индейцы с копьями и щитами то ли играют в куклы, то ли отрезают кому-то головы. Запахи стояли такие, что я забыл про раненую ногу, и решил, что сначала перекушу, а уж потом похромаю в ближайший госпиталь.
   Всё дальнейшее напоминало сказочный сон. Текилу пить я не хотел, но мои жалкие доводы о вреде алкоголя на мой неокрепший организм никого не убедили. Какое-то блюдо, в котором, по-моему, перца было больше, чем мяса и овощей, я есть тоже сначала отказывался. Но в итоге через час я был пьян и сыт, и всё, чего хотел - это попить чего-нибудь холодного и поспать. Попить мне дали, а вот поспать - нет. Какой-то чин по приказу майора прямо за столом осмотрел мою ногу и нахмурился. Выражение его лица мне не понравилось, как и состояние раны: всё вокруг дырки было красное и сильно болело. Поэтому чин помог мне выползти из-за стола, за которым продолжался банкет, матросы мне пожелали успеха, я отдал Миколе "Ругер", и через час, уже мытый и стриженый, лежал на операционном столе. Врач что-то говорил по-испански, и я понял, что на пьяного укол может не подействовать, но откладывать нельзя. Я помаячил врачу, щёлкнул себя по горлу, показал на рану и сказал:
   -Да не боись, стреляй! Мать заштопает! И не такое терпели!
   Пришло ещё человек пять в белых халатах, один из которых воткнул мне в руку иголку, погладил по лбу, и сказал что-то ласковое. Я подумал, засыпая, что если даже сейчас умру, то это уже будет совсем другое дело. Задача выполнена! Наши победили! Меня похоронят мои товарищи, и все будут знать, где могила русского боёба, погибшего то ли по глупости, то ли за освобождение Калифорнии от американских оккупантов. А лежать на уважаемом кладбище под памятником с красивой эпитафией - это совсем не то, что гнить в чужом подвале.
   Когда я очнулся, то первым делом сказал:
   -Пи-и-ить!
   В комнате было темно, на противоположной стене горел ночник, а под ним на кресле сидела полная женщина в белом халате. От моего хриплого "пить" она вздрогнула (Видимо, она спала.) и тут же подала мне из кулера стакан холодной воды со вкусом лимона. Я осушил его за секунду и попросил ещё. Полежал, вспоминая, где я и кто я, приподнялся на койке, глянул на забинтованную ногу, потом в окно, прочитал светящуюся напротив вывеску "Плаза Рио", улыбнулся, и снова уснул.
   Следующие три дня меня никто не беспокоил. Днём приходили проведать матросы, дыша текилой и табаком. Утром и вечером я ковылял на перевязку. На рану я старался не смотреть, но, судя по ощущениям, дела мои шли на поправку. Медбрат, тоже толстяк, и тоже постоянно улыбающийся, отрывал мне бинт от раны, я вскрикивал от боли, а он улыбался ещё шире, и лил на рану какую-то жидкость, от которой становилось прохладно. Потом светил какой-то синей лампой, потом сыпал в рану белый порошок, и снова всё бинтовал. На четвёртый день я пришёл на перевязку, почти не хромая. Ногу ещё посветили лампой, посыпали порошком, бинт заменили кусочком пластыря, и сказали, что я могу идти домой. На моё "спасибо" он разулыбался ещё шире, и что-то ответил по-испански. Молодой лейтенантик принёс мне новый серый костюм и плетёные босоножки. Я последний раз поел больничную сладкую кашу с белым хлебом и кофе, сел в военную машину, и меня привезли в ту же семиэтажную гостиницу, где я познакомился с текилой.
   Был полдень. Нещадно палило солнце, хотя стоял сентябрь. Пока мы ехали, я разглядывал город. Он напоминал мне Сан-Диего, был как бы его продолжением, его братом - близнецом. Тоже порт. Такой же квартал с небоскрёбами. Коттеджный район, уходящий в горы. Та же влажность и жара. Только тут всё кипело и бурлило. Над океаном заходили на посадку самолёты. В порту слышался знакомый ещё по Владивостоку лязг и гул. Город был плохо убран вследствие явного переизбытка людей. Мусор валялся повсюду. Но это были не сгоревшие автомобили и битое стекло, а коробки из-под телевизоров и мятые ящики с надписью "Ром Рио-Негро". Дороги были местами разбиты, на нерегулируемых перекрёстках гудели машины и смачно ругались водители: движение было весьма интенсивным. На какой-то площади с надписью что-то вроде "Пасео дель Сентенарио" (Машина ехала быстро, читать незнакомые названия я не успевал.) стояли наши танки Т-90, установки залпового огня "Ураган-2ГМ", ещё какая-то военная техника, вся украшенная мексиканскими флагами. Все первые этажи занимали разные магазинчики, кафе, парикмахерские, а торговый комплекс "Плаза Карусель" составил бы конкуренцию нашему ЦУМу. Этот город, в отличие от умирающего близнеца, жил бурной жизнью. "Всё-таки хорошо, когда у народа есть какая-то общая цель! Когда он собирается в один кулак и готов ради этой цели на всё. Есть ради чего умирать - значит, есть, ради чего жить!" - философствовалось мне. И ведь не скажешь, что это - война голодных против сытых! Глядя на мужчин, было понятно, что спортзалам они предпочитают диван и пиво. Все были какие-то лоснящиеся, довольные и самодостаточные. Торопилась в основном молодёжь, которой было очень много. А мужи семейства чинно вышагивали животом вперёд в расстёгнутых клетчатых рубахах, покуривая в усы и, видимо, точно зная, что туда, куда они направляются, они обязательно успеют. Кстати, среди этого многолюдья было много не мексиканцев. Город оказался многонационален. Я это понял лишь тогда, когда увидел китайцев. Они были точно такие же, как те, с которыми мы бежали из тюрьмы: одинаково одетые, одинаково подстриженные. Попадались негры, ещё какие-то латиносы с косичками и худые, то есть явно не мексиканцы. Женщин на улицах было немного, причём встречались и модницы на шпильках, и дамы в военной форме.
   В гостинице меня встретил какой-то невзрачный человек, представился капитаном Сантосом, и провёл в мой номер. На неважном русском он объяснил, что жить я буду в одноместном "люксе", а мои товарищи живут этажом ниже по четверо в номере. В моём распоряжении вся Мексика, а так же телевизор, холодильник, ванная и кнопка вызова служащего. И ещё мобильный телефон, по которому мне скоро позвонят. На мои попытки задать вопросы он выставил одну руку вперёд, другую прижал к груди, чуть согнулся и, пятясь, покинул мой номер.
   Я вышел на балкон. Километрах в трёх громыхал порт, был виден океан и корабли разных размеров. С моего седьмого этажа вид открывался просто отличный. Хотелось ущипнуть себя за руку, настолько всё было нереально.
   Я упал на широченную кровать, включил кондиционер, и погонял телевизор. Шли местные новости, какие-то спортивные передачи, в основном - футбол и бокс, сериал про то, как Зорро одной плетью побеждает целый взвод злобных тупых амеров. Но всё было на испанском языке, поэтому я ничего не понял. Потом я спустился на шестой этаж, и спросил у дамы за стеклом, где тут русские матросы. Дама вскочила с места и, тряся хорошими такими окороками, побежала показывать мне комнаты, где жили наши. Она постучала в дверь, там сразу же откликнулись:
   -Заходи, Макаровна! Лёха как раз переодевается!
   Мексиканка, которую хлопцы перекрестили зачем-то из госпожи Кальес в Макаровну, открыла дверь, зашла, и затараторила о чём-то с Миколой. Тот взял её под локоток, и они вышли в коридор. Микола увидел меня, пожал руку своей клешнёй, быстро спросил:
   -Живой?
   -Живой! - ответил я.
   -Хорошо. Пойду с Макаровной посижу. Скучно ей сутки цельные одной-то сидеть. Я её русскому языку учу. А она меня - испанскому. Такая баба, что прямо - ух! Заходи, наши там текилу пирожками с какой-то дрянью закусывают. Как раз тебя вспоминали. Твой ствол - у меня под подушкой.
   Меня приняли с распростёртыми, и сразу налили за здоровье. Я немного выпил, но местный алкоголь был далёк от моих идеалов, поэтому я больше жевал какие-то морепродукты, запечённые в тесте с луком и, конечно же, с огромным количеством перца, и слушал разговоры мореманов. Они рассказали, что после того, как выскочили из-под обстрела (Жаль, пацаны не успели, вечная им память.) и ушли в горы, то встретились с интернациональным мексиканско-китайским отрядом, и вместе добрались до границы. Там мексиканцы замолвили словечко, поэтому всех пропустили сразу и без проблем. Хотя просто так из Америки через границу уже никого не пускают. Народ живёт у границы в надежде проскочить на ту сторону, но сбыться этим надеждам не суждено. Фактически, с Америкой идёт война, поэтому граница на замке, и откроется только после победы, да и то - не факт.
   У меня поинтересовались, как нога, почему меня постригли почти под ноль, и вообще? Я ответил, что с ногой всё нормально. Пока хромаю, но скоро заживёт. Подстригали в госпитале после санобработки, так что про фасон стрижки речь не шла. Операцию сделали так, что нога и новая такая не была. Но вот почему меня поселили в люксе, тогда как остальных - по третьему разряду - не понимаю?
   -Тут такое дело, Володя, - взялся ответить за весь коллектив Лёха, поправляя лейкопластырь на раненой щеке, - Нас всех водили на допрос. Ну, на собеседование! Всех спрашивали про то, как очутились в плену, кем работаем, что собираемся дальше делать. Мы ответили, что хотели бы домой уехать. А нам сказали, что им очень нужны связи в России, потому что наши поддерживают Мексику в войне, поэтому требуются дельные люди, организаторы, переводчики, агенты. Тут мы и сообразили, что это ж как раз твоё! Офицер спецслужб, язык знаешь, врагов бьёшь наповал. На деле доказал, что амеров ненавидишь. Про товарища твоего погибшего рассказали. Короче, с тобой хотят поговорить очень большие люди, чтобы ты им помог в деле уничтожения империи зла.
   -Лёха, кончай прикалывать! Я же серьёзно спрашиваю! - отмахнулся я, понимая, что ребята прикончили каждый по бутылке текилы с орлом, сидящем на кактусе, на этикетке, и теперь просто стебаются.
   Но серьёзно говорить с этим народом не получалось. Близился вечер, и матросы засобирались на море позагорать и искупаться. Я решил сходить с ними. Мне отдали мой револьвер, я положил его в своём номере под матрац, вызвал дежурного, и спросил - как бы мне разжиться плавками и полотенцем. (На этом этаже дежурили парни, хотя на всех остальных этажах по вызовам бегали женщины. Я вспомнил Миколу, и мне стало завидно, что я - такой герой, да ещё в таком люксе, и простаиваю!) Парень молча подошёл к огромному шкафу у кровати, и отодвинул дверь. Там висело на плечиках и лежало на полочках шмоток - не в каждом магазине столько найдёшь.
   -Ого! - только и сказал я.
   До пляжа мы шли пешком с полчаса. Правда, песок был с камнями и ракушками, а потому резал ноги, а рядом за мыском грохотал порт и несло гарью, зато вода была в меру тёплая (Даже странно, что при такой жаре, которая постоянно тут стояла, температура воды была от силы градуса двадцать два.) и чистая. Народу на пляже было немного, так что мы устроились у самой воды, плавали и загорали, сколько хотели. Неподалёку оказался павильон с мороженым, и мы купили по огромной порции пломбира. У Вани Брындина оказались песо, уж не знаю откуда. Когда я доедал вкуснейшее мороженое, сидя на полотенце под огромным зонтиком, на меня упала чья-то тень. Я поднял голову, и увидел девушку со своего плаката в комнате, только без кольта. Вернее, так мне показалось в первую секунду. Она была в разноцветном открытом купальнике, так что всё что надо, я сразу увидел и оценил.
   -Добрый день! - сказала она на плохом английском.
   Было понятно, что она - из местных, и её родной - испанский. Она была примерно моего возраста, невысокая, крепенькая, но не толстая, а так, в самый раз. В теле.
   В моём мозгу за секунду пролетели все мои горе-знакомства с женщинами, мой непослушный язык и трясущиеся колени. Я даже не задумался над тем - кто она, откуда, и почему подошла именно ко мне, а не к кому-то из наших. Я кинул палочку от мороженого в воду, встал, и меня прорвало:
   -Добрый день, мадмуазель! Вы имеете честь познакомиться с капитаном очень дальнего плавания из России Владимиром Бойновичем, который был ранен в схватке с американскими пиратами, и сейчас находится на излечении в местном госпитале. Позвольте доложить, что я не женат, интересен, толчковая нога - левая, ударная рука - правая. По ночам плаваю в море с дельфинами. Коллекционирую спортивные автобусы и скальпы врагов. Люблю мороженое. Не люблю сухари и бананы. Живу тут неподалёку, и из моего номера-люкс открывается прекрасный вид на вечерний город. И, кажется, я вас люблю!
   -Моё имя - Мария, - ошарашено протянула дама, и добавила, - Мне про тебя совсем другое говорили!
   Потом рассмеялась и, хлопнув в ладоши, добавила:
   -Ну, ты даёшь! Перед такой атакой ни одна крепость не устоит! Мне сказали, что к нам приехал русский, который убил много янки, и хочет помочь моей стране. Я хочу быть с таким человеком! А ты, оказывается, ещё и шутник вдобавок! Или про ночной вид из люкса - это правда?
   Я подошёл к ней вплотную, и положил руки на плечи. Она посмотрела мне в глаза, и быстро сказала:
   -Я всё поняла! Про люкс - правда. Про скальпы, автобусы и ранение - тоже правда. А вот про дельфинов ты всё-таки соврал!
   Моряки за спиной притихли, потом кто-то заметил:
   -Володя, на тебя вся Россия смотрит! Давай там, покажи, как умирает русский матрос! Если что не получится - нас зови!
   На что другой голос заметил:
   -Всё у него получится! В КГБ этому с пелёнок учат! У него по этому предмету одни пятёрки в дневнике, как по стрельбе!
   Хорошо, что Маша не понимала по-русски. Я был готов убить этих юмористов, но только бросил через плечо:
   -Парни, мы с Машей прогуляемся немного. К ужину не ждите!
   Из люкса мы с Марией не выходили двое суток. У дежурного я заказал молоко, творог и котлеты для себя, и какую-то зелень, шоколад и бутылку "Мартини" - для неё. Из кровати мы вылазили только чтобы принять душ, перекусить, и посидеть на балконе, любуясь закатом. Мне было абсолютно параллельно - кто она, откуда взялась, и что будет после. Я не задумывался, кто оплачивает гостиницу и еду. Я только чувствовал, что у меня болят губы и пресс, и что я живу, и что нам хорошо. Я сказал: "Остановись, мгновение, ты прекрасно!" Мгновение остановилось ровно на двое суток. Пока не зазвенел звонок.
   Сначала я не понял, что это за звук, пока не сообразил, что он исходит из прикроватной тумбочки. Звенел телефон, который мне вручил офицер жизнь тому назад. Номер не определялся. Я смотрел на телефон, на Машу, и до моего сознания доходило, что мгновение кончится, как только я прикоснусь к клавише. Это было почти то же состояние, когда я целился в первого охранника. Одно движение - и меняется целая жизнь. Или обрывается чья-то.
   -Ага! - сказал я наконец в трубку.
   -Владимир Николаевич, добрый вечер. Вас беспокоит капитан Сантос по поручению майора Камачо. Вы бы не смогли выбрать часик для того, чтобы побеседовать с майором?
   -Когда?
   -В восемь вечера майор приедет к вам в отель. Всего хорошего!
   В трубке раздались гудки, и я начал возвращаться к реальности.
   -Маш, сколько время?
   -Семь. Что, работа зовёт?
   Она не задала ни одного вопроса, не пообещала завтра придти, и даже не сказала фамилию. Просто через полчаса ушла, оставив номер своего телефона и адрес электронной почты. Я выпил молока, вышел на балкон, и увидел, как Маша выходит из отеля, переходит дорогу, садится в небольшую серебристую машинку, и уезжает. Сердце моё остановилось. Я осиротел. Я уже не хотел домой. Не хотел воевать с Америкой. Я хотел только, чтобы она была рядом. И пока меня ломало и корёжило на балконе седьмого этажа самой современной гостиницы Тихуаны, к дверям отеля подкатила большая красная машина, и из неё вышли майор и два человека в штатском. Через пять минут они постучали в дверь моего номера и вошли. Майор тут же улыбнулся так, как мне в детстве мама не улыбалась. Двое в штатском (Один - Сантос, другого я не знал, он был европеец.) были куда менее улыбчивы. Возникало ощущение, что ко мне в номер зашёл один человек и две его тени. Майор говорил по-испански, Сантос переводил в меру своего таланта и знания русского языка, а третий молчал, изредка поглядывая то на меня, то на разворочанную постель, то в окно. После дежурных фраз о здоровье, самочувствии и обслуживании в номере майор спросил: не хочу ли я коротко рассказать о том, как я оказался в Сан-Диего. Я минуту помолчал, обдумывая, как бы покрасивее соврать и не рассказывать про угон лодки, и вдруг поймал на себе короткий взгляд европейца. И понял, что он русский, и всё знает. И от этого сразу стало легче: меньше врёшь - меньше проблем! Я кивнул головой на неброского, и сказал майору:
   -Простите, вы нас не представили!
   Потом встал и, не дожидаясь, пока Сантос переведёт, протянул тому руку и представился.
   -Володя. А мы с вами раньше не встречались?
   -Владивосток - город маленький. Может, и встречались. Шедько Андрей Андреевич, - пожал тот мою руку, - Представляю в этом городе интересы Российской Федерации.
   -Понятно, - сказал я, - Как я понимаю, вы меня арестуете?
   -Прежде чем ответить на твой вопрос - ответь, пожалуйста, на вопрос майора Камачо! У нас масса времени, сейчас принесут чай и печенье, так что рассказывай всё подробно и без вранья. Разговор будет записан на диктофон.
   Да, быстро рассказать всю мою дурацкую историю было невозможно. Мы пили чай, я рассказывал, майор улыбался и хлопал себя руками по пузу. Я поведал про угон, про Пашу, про Бэнкса и его револьвер (Достал револьвер из-под матраса, положил на стол рядом с чайником и думал, что его тут же заберут, но вся троица посмотрела на пушку, и даже не притронулась к ней.), про плавание, побег, перестрелку и ацтеков. Меня слушали очень внимательно, не перебивая. Когда я закончил, майор сказал, а Сантос перевёл:
   -Удивительная история! И вот что хотелось бы узнать: а что бы вы дальше хотели делать? Уехать или остаться? На родине вас ждут проблемы с законом, а тут вы сможете принести реальную пользу. Вот и камрад Андрей не против, чтобы вы остались тут. Хотя бы временно.
   -Ситуация следующая, - заговорил Шедько, - Во-первых, у тебя нет документов. Чтобы их заново оформить, надо подавать запросы, подтверждать, что ты - это ты, ехать в Мехико или Акапулько в наши консульства, ждать ответ, а потом дома ты сядешь как миленький за банальный угон минимум на пять лет, максимум - на десять.
   -Ну, раз мозгов нет - значит сяду! - буркнул я.
   -Есть вариант номер два, - продолжил Шедько, - Ты остаёшься тут и работаешь в мексиканской освободительной армии. На фронт тебя не погонят, не переживай. Нашему отделу нужны люди. Мы сотрудничаем с майором. Поставляем сюда технику и оборудование. Не только военную. Недавно подписан контракт на строительство нового завода ферросплавов в пригороде Тихуаны. Вся документация - на русском, её надо переводить. Идёт совместная добыча нефти на шельфе. Наши геологи помогают мексиканским и кубинским товарищам искать серебро, золото, марганец, много чего ещё. Скоро начнёт подниматься туризм. Плюс захватили американскую субмарину. Там тоже без перевода многое непонятно. Желательно, чтобы ты выучил и испанский язык. Причём - максимально быстро. Так что, пока ты будешь работать переводчиком при мне и при майоре. Но и "Кольт" свой далеко не прячь. Время лихое, стрелять тоже надо уметь. Поэтому пройдёшь курс подготовки по стрельбе и азы рукопашки. Мы делаем тебе документы на имя какого-нибудь Педро Эрнандеса, а Владимир Бойнович героически погибает в перестрелке. Конечная цель такой игры - организация нового государства на месте американской Калифорнии и Невады. А, может, и дальше двинемся, на Аризону или Орегон, это пока не решено. Я с тобой откровенничаю потому, что это уже давно ни для кого не секрет. Слепому видно, что Вашингтон потерял контроль над ситуацией, и мы лишь помогаем мексиканским товарищам вернуть земли, отобранные у их страны в середине девятнадцатого века в нарушение международного права. Кстати, помогаем не только мы. Китайские товарищи тоже активно в деле. Подтягивается Куба, Бразилия и Венесуэла. Так что, давим гидру всем миром. И у тебя есть шанс поучаствовать.
   Я не верил своим ушам! Может, это шутка? Нет, с такими лицами не шутят! Думаю, эти двое даже не знают, что это за слово такое - шутка. Пока я переваривал информацию, майор что-то шепнул, и мне перевели:
   -И Мария будет рада, если ты останешься! Купите домик, вас будут уважать соседи. Тут вообще очень уважительно относятся к работникам спецслужб.
   -Мария - ваш работник? - спросил я.
   Мне ничего не ответили, но на душе вдруг стало очень тоскливо, одиноко и обидно. Оказывается, на меня повесилась девчонка не потому, что я неотразимый мачо, а просто по приказу. Мгновение было прекрасным! Но оно прошло, и в душе появилась горечь обмана. Всё моё представление о прекрасной любви с первого взгляда было растоптано. На меня улыбался майор, и я прям видел, как он отдаёт приказ сержанту Марии, а та говорит: "Слушаюсь!". А завтра другой приказ, и она будет зависать с каким-нибудь амером или негром, пить "Мартини" у него на коленях и мурлыкать про закат, звёзды и розы. А если в номере стоит видеокамера? Наверняка стоит!
   Я встал, и подошёл к окну. На дворе давно была ночь. Где-то там, в ночи, гудели корабли, автомобили освещали фарами перекрёстки, и где-то жила девушка, с которой было так хорошо, как уже не будет никогда. Было обидно до слёз, и было ощущение, что детство кончилось. Оно кончилось сегодня, двадцать восьмого сентября две тысячи сорок третьего года, в восемь вечера по местному времени. И уже не вернётся.
   -Я согласен. Только документы сделайте на моё имя. Бойнович не погиб. Сколько надо - столько и буду тут работать. А как вернусь домой - пусть садят! Я прятаться не буду. И ещё вопрос: а Микола, и другие моряки - они как? Не согласны? Или тоже остаются?
   -Моряки будут делать свою работу на море. Они скоро уедут. Им надо приводить в порядок свой пароходик и возить грузы. Ты, наверно, ещё не знаешь: остров Гуам перешёл под контроль Китая. Поэтому "Людмилу Иванову" освободили, как и многие другие корабли. Совбез ООН выдал санкцию на операцию по демилитаризации островов в Тихом океане. Начать решили с Гуама и Марианских островов, а то это уже была не территория США, а какой-то рассадник пиратства. Последней каплей стал захват филиппинского туристического теплохода. Под видом борьбы с терроризмом перебили две сотни народа, почти тысячу захватили, и ещё потребовали выкуп! Территориальная принадлежность островов пока решается, сейчас там действует мандат Совбеза, но реально пиратов там перевешали китайские товарищи, и там сейчас стоит их флот. Думаю, и до других островов очередь скоро дойдёт.
   -До Гавайев дойдёт? - поинтересовался я.
   -Это решается в Астане. Но я обязательно передам твой рассказ про Гавайи в Москву. Думаю, для МИДа это будет интересная информация. Про документы тоже надо порешать. На сегодня вопросов пока нет. Отдыхай, товарищ Бойнович. Мы с тобой свяжемся по телефону. Поэтому всегда следи, чтобы он был заряжен и при тебе. Если что-то вдруг пойдёт не так - обратись к дежурному по этажу! Он поможет. И револьвер заряди: тут у амеров могут быть свои люди. Насколько я понял, в нём осталось только два патрона? Вот, держи. Триста двадцать седьмой калибр. Четыре штуки.
   Шедько вытащил из кармана четыре длинных патрона, положил около револьвера, встал, пожал мне руку, и уже на выходе из номера заметил:
   -Прав был кавторанг, что не утопил вас тогда на выходе из бухты! Похлопочу, чтобы выговор с мужика сняли!
   Остальные тоже попрощались. Майор, выходя последним, посмотрел от дверей на мою кровать, показал исподтишка большой палец, и прикрыл дверь. Я достал из холодильника текилу, налил полстакана, проглотил, закусил холодной котлетой, зарядил револьвер, и рухнул без сил на кровать, ещё пахнущую сладкими духами.
   На другое утро я зашёл к мореманам, и с удивлением увидел, что все трезвые, свежие, и собирают чемоданы. Такие чемоданы я видел только в какой-то передаче про путешествия: огромные, с неудобной ручкой, колёсиками, и все в наклейках. Наклейки полагалось делать в местах, где побывал чемодан. Эти же чемоданы, судя по запаху краски и кожи, только что были с завода, но уже все в разноцветных нашлёпках с видами каких-то невиданных замков, башен, гор и стадионов.
   -Собираемся! - объяснил старпом. - Завтра на Гуам отходит китайский теплоход. Пойдём на нём до своей "Людмилы". Её, оказывается, отбили у этих отморозков. Вот нежданная радость! Сейчас её сразу надо в док, смотреть - что с рулями. Да и внутри явно всё вверх тормашками и змеи в кубриках ползают. Ну да ничего. Рули сделаем, Микола удавов передушит - и снова в море. Надо бы только домой заскочить, своих попроведать. От тебя ничего никому не передать, вагинонеустойчивый ты наш? Ты же вроде как остаёшься?
   -Да, вашими стараниями остаюсь. Вчера имел беседу с важными лицами, меня убедили пока остаться. Нашли, так сказать, нужные слова.
   -Да ты, почитай, три дня беседы вёл с важным лицом! - перебил меня радист Ваня, примеряя, в какой бы угол огромного пустого чемодана положить пару носков, плавки и сомбреро.
   -Вам легко шутить! Вы все кучей пришли - кучей ушли. А оставаться одному, в чужой стране, видя, как уходит пароход с товарищами - это очень грустно. Если бы не необходимость - я бы тоже уплыл домой. Плевать, что там посадят! Уезжать всегда веселее, чем оставаться!
   Я сел на край чьей-то койки, и обхватил голову руками. На душе скребли не кошки - леопарды! Товарищи, с которыми прошёл концлагерь и побег, уплывают домой. Девушка, от чувства к которой аж подкорка в мозгу воспалилась, оказалась просто куклой. Нет в жизни счастья! Денег что ли запросить у майора побольше, стать толстым и богатым? Нет, только не толстым, это уже проходили. Мускулистым и богатым!
   -Кстати, Ваня, а где ты тогда взял песо на мороженое? - спросил я у Вани.
   -У Макаровн!. Нам тут типа суточных положены. По три песо в день на брата. Правда, песы эти все разные. Но в магазинах любые берут! Ты у своего человека на этаже спроси!
   Последний день с командой мы провели в разных хлопотах. Приходил Санчес. Мне он вручил видеосамоучитель испанского языка и русско-испанский переводчик размером с большую пуговицу. Потом долго записывал имена и адреса тех, кто поплывёт на Гуам, а также имена погибших в Сан-Диего и на корабле во время шторма. Мы указали на электронной карте место захоронения, и мексиканец заверил, что как только эта часть Мексики вновь станет Мексикой, героев войны похоронят с почестями, и обязательно всех позовут на открытие памятника. Никаких документов ни у кого не было, но всё обещали быстро восстановить, и переслать с диппочтой прямо на Гуам. Потом я подошёл к своему портье, и дипломатично поинтересовался: не мог бы он выдать мне несколько песо на карманные расходы? Тот без разговоров достал из сейфа прозрачную коробочку из-под плавленого сыра с разными монетами. Каких там только не было! Жёлтые с надписью "1945. Dos pesos", белые с портретом мужика в беретке и надписью "1990. Tres pesos", по краям жёлтые, посредине - белые, с примелькавшейся уже троицей орёл-кактус-змея и надписью "Estados unidos mexicanos" и даже большая тяжёлая белая монета с хитрым гербом. На гербе в виде короны, двух колонн, ленты и щита было написано "plus ultra", а по краю - "Isla de puerto rico. 1 peso=5P.tas.v.", из чего я заключил, что я - не просто боёб, а в кубе.
   -Тебе нужна сумма на что-то конкретное, или просто положить металл в карман, чтобы ветром в море не унесло? - пошутил дежурный с серьёзным видом.
   Пока я думал над таким простым вопросом (Ещё пять минут назад ничего покупать я не собирался.), он пояснил:
   -У нас в ходу разные монеты. Немножко безобразие, конечно, но зато все они - честные песо, никаких долларов. У правительства есть задачи поважнее денежной реформы.
   -Я бы хотел купить книгу по истории Мексики. Несколько книг! - сообразил я.
   Парень кивнул головой, и высыпал передо мной в белую тарелочку все монеты, какие были в коробке.
   -Бумажные книги сейчас дорогие. Их мало. Я бы рекомендовал купить электронную, и закачать в неё всё, что хочется. Закачивать можно, не выходя из номера. Я тебе помогу, если надо. Книжный магазинчик в двух кварталах восточнее, а любая электроника продаётся в "Карусели" на площади. Вы там проезжали.
   Через два часа я уже сидел в номере с новой электронной книгой, и читал про Порфирио Диаса. Тема Мексики тесно переплеталась с историей северной, центральной и южной Америк, и я понял, что мне не просто некогда скучать - часов в сутках будет мало! (Дежурный слово своё сдержал, и накачал мне столько всего национального от какого-то Хуана Ареолы до не более мне известного Карлоса Фуэнтоса, с рекомендацией начать чтение с Октавио Паса, но не забыть и Клавихеро с Асуэлой, что я растерялся, и решил начать с того, что посоветовала проходившая по лестнице Макаровна.)
   Вечером мы пошли в церковь. Православных церквей тут не было, но мы зашли в первую попавшуюся, и объяснили, что хотели бы зажечь свечки Николе и Андрею, и поблагодарить богородицу. Церковь была небольшая, снаружи вся белая, с двумя высокими шпилями. Я в вопросах религии разбирался, как кот в помидорах, поэтому решил, что это католический храм. Потом достал русско-испанский разговорник, и попытался с его помощью объяснить, что мне нужен крестик на шею, но я русский. Местный поп (Или как он там называется, дядька преклонных лет в очках и длинной чёрной спецодежде.) изумился, но потом понял, что я от него хочу (Как оказалось, я по-испански попросил проповедника крестиком обмотать мне русскую шею.) и пояснил, что он не католик, а протестант, и его крестики православным носить можно, ибо протестантам с православными даже можно вступать в брак при каких-то там условиях, а с католиками - грех. (Я сразу подумал про свою Машу, вспомнил её небольшой крестик в ложбине между гор, и решил, что она тоже из наших, из православных протестантов, что впоследствии полностью подтвердилось.) Себе я выбрал небольшой рельефный серебряный крестик на суровой верёвочке. Он обошелся в одну монету "1 peso republica de cuba". Матросы побрызгали меня водой, побормотали, дали пинка под зад, и сказали, что я с этой минуты крещёный и нарекаюсь Володимиром.
   -Спасибо, хоть не Карлом! - засмеялся я.
   После этого неожиданного обряда мы купили два десятка свечек, зажгли, и поставили под иконами каких-то святых. Поп сказал, что это - святая дева Гваделупская, святой Франциск и святой Хуан. Но он ручается за то, что они непременно передадут все наши просьбы и благодарности Николе и Андрею. Мне показали, как надо правильно по-православному креститься, и мы пошли обратно в гостиницу по вечернему городу.
   То и дело где-то бахали фейерверки, кто-то пел, где-то играла гитара и скрипка. В открытых кафе бурлила жизнь. День был рабочий, новый год тоже не предвиделся. Что же тут творится, когда проходит какой-нибудь ежегодный карнавал? Или когда тут пройдёт финал чемпионата по футболу? Или объявят победу в войне, которая тихо продолжается уже без малого двести лет? Не сказать, что народ в России веселиться не умеет, но наше тридцать первое декабря - это похороны по сравнению с победой их боксёра за звание какого-нибудь чемпиона штата Юкатан.
   Мы зашли в "Паб эль торито", в котором девчонки под аккорды ансамбля мариачи отплясывали так, что русские матросы не зайти в него просто не имели морального права. Заказали литровую бутылку водки на всех, по коктейлю с зонтиком, да по порции креветок с лимоном. Я почувствовал, что в этой бухте матросы кинули якорь надолго, пожелал им не опоздать на китайский пароход, выпил рюмку за компанию, и пошёл в гостиницу. Веселиться мне не хотелось. Настроение было скверное, да и дел много: учить испанский и историю региона, в котором мне предстояло прожить - бог знает сколько времени.
   -К вам пригласили преподавателя испанского. Он ждёт вас в номере! - серьёзно предупредил меня дежурный.
   Этого мне только не хватало! Ночью сидеть за учебником - толку никакого! Я лучше завтра пораньше встану, провожу мужиков, и засяду за испанский. А пока - увольте! Сейчас так ему и скажу: "Сори, мол, кабальеро, их бин бай-бай до самого морнинга".
   Я открыл дверь номера. В комнате стоял знакомый запах духов, а на столе - нестыкующийся набор: вино, конфеты и котлеты.
   -Мы начнём учить испанский со слов "Вино" и "Котлеты"! (Слово "Котлеты" она говорила по-русски, получалось что-то вроде "Котлиетто", от чего у меня учащался пульс, а по морде расползалась дурацкая улыбка.) - сказала Маша из темноты балкона. - Только сначала я бы хотела знать, где это ты лазишь по ночам?
   -Слова "Котлеты" в вашем языке нет! - сказал я, наливая в бокалы красное вино. - Я его уже начал изучать. Мы с товарищами были в церкви. Я теперь крещёный. К тебе у меня тоже есть вопросы. Так что нам будет, о чём поговорить, товарищ преподаватель!
   -Начнём говорить прямо сейчас! Мне к семи утра на службу.
   В шесть тридцать она вышла из номера, пообещав вернуться после пяти, и всё-таки поговорить о делах и заняться-таки изучением испанского. Я проводил своих боевых товарищей, потом проспал до обеда, позавтракал, и сел за чтение. Около шести вечера пришла она, и дело, наконец, дошло до разговора. Мы спокойно беседовали часа два, хотя оставаться спокойным в её присутствии мог, наверно, только покойник. (Блондинка с моего старого плаката не годилась Марии даже в качестве чистильщика обуви.) Из разговора выяснилось следующее: она - дочь военного, командира танковой роты. Мама сидит дома, не работает, если не считать работой двух младших братьев-школьников и целый зверинец домашней скотины. У неё звание сержанта, служит в батальоне связи. Майор Камачо - друг её папы, недавно зашёл к ним на рюмочку текилы, и рассказал про нашу группу морских десантников. Ей стало интересно, что это за русские герои, которые ухлопали кучу амеров, и с боями прорвались к ним в Мексику. А майору как раз требуются русские с головой на плечах и знанием языков. Несколько русских тут есть, но официальная Москва ограничила своё присутствие в месте, где идёт фактическая война с пиндосами, чтобы не нарываться на скандалы в ООН. При этом техники присылают много, разных вопросов возникает - масса, а когда весь запад окажется очищенным от оккупантов, необходимо будет устанавливать дипломатические, экономические и другие отношения с разными странами, в первую очередь - с Кубой, Венесуэлой, Россией и Китаем. Поэтому майор Камачо, глядя далеко вперёд, расписал в превосходных тонах русского парня, про которого, возможно, будет снят фильм, и у которого большое будущее благодаря его мужеству, силе и таланту. Поэтому свои дурацкие обвинения я могу утопить в океане, а то она - девушка горячая, может и зарезать, не посмотрит на мои седые волосы. Только в этот вечер я понял, почему Микола называл меня седым, и разглядел, наконец, что мои волосы побелели через один.
   С этого дня у меня началась новая жизнь. Я переехал в дом Марии, познакомился с её папой, мамой, братьями, кошками, кроликами курами и коровой. Нам выделили комнату на втором этаже, и купили новую кровать. С утра я работал то у майора Камачо, то у майора Шедько. Долго входил в курс дела, вникал в тонкости военные и дипломатические, учился драться и стрелять вместе с мексиканскими коммандос. (Первый месяц тренировок я каждый день думал, что не доживу до вечера. Приходил домой, и не мог ужинать: ложка вываливалась из пальцев.) Вечерами интенсивно изучал испанский. Благо, все вокруг говорили только на нём, поэтому, когда у нас с Машей родилась дочь, я свободно разговаривал с ней уже на трёх языках. Всё-таки, когда знаешь один иностранный язык - второй учить уже проще. (Маше русский язык давался сложнее, но стихи Некрасова в оригинале ей уже нравились.) Дочу назвали Луиза в честь какой-то давно умершей машиной прабабушки, я протестовать не стал. Рождение дочери я воспринял мужественно. Даже тесть это отметил, сказав, что когда у них первой родилась девочка, он сначала хотел кого-нибудь застрелить из своего танка Т-90М, а теперь вот не нарадуется. Я никого застрелить не хотел. Просто этот факт долго не укладывался в голове. И ещё меня поразило, сколько надо стирать пелёнок и готовить еды! (Бедная моя мама! Только теперь до меня дошло, сколько сил и терпения она в меня вложила!)
   Происходили и другие не менее значимые события.
   Из Иркутска приезжал психолог, имел разговор со мной и не только. (Он жил в нашем представительстве два месяца, к нему приводили и наших, и мексиканцев.) На голову мне напялили какой-то шлем с проводами, задавали разные вопросы, показывали бессмысленные картинки, а потом поздравили, и сказали, что в моей голове ума - палата, но ключ потерян. Психика насколько заторможена, настолько и стабильна. Врач вручил мне гору витамин и закодированный ноут с кучей того, что необходимо прочитать, посмотреть ("Обязательно, милейший, до конца!") и выучить как "Отче наш", чтобы улучшить в голове всё, что там есть, но ещё в детстве слиплось и заржавело.
   Позвонила мама, и сказала, что рада, что я жив, и ждёт домой. И заметила, что обвинение с меня сняли: какая-то частная благотворительная организация купила сахалинским геологам новую подводную лодку, и те претензий более не имеют. А вот пашина мама после того, как ей объявили о гибели сына, долго болела, но теперь снова ходит на работу, хотя сильно постарела. На это я ответил, что приеду, как только смогу, а пока работаю в рыболовецкой артели на юге Мексики, и Пашу мне будет жаль до конца дней своих. Про жену и дочь рассказать как-то язык не повернулся: мне было стыдно, что я - жив и счастлив, а Пашка - помер.
   К тому моменту у меня было уже два паспорта: на моё родное имя, и на Хорхе Васкеса, уроженца Мехико. Российский я предъявлял редко, только при встречах в нашем представительстве, которое открылось совсем недавно, и где я числился вторым секретарём. (Там я получал неплохое по местным меркам жалованье, и брал машину для деловых поездок. В частности, встречал каких-то людей в порту и на вокзале, и отвозил в представительство. Те приплывали как матросы, или прилетали как российские туристы и журналисты, а потом словно растворялись в жарком воздухе Мексики.) А в Сан-Диего и Мехико ездил с мексиканским. Дело в том, что через два года после того, как я с товарищами перешёл границу, Сан-Диего окончательно умер, и амеры оттуда ушли почти без боя. Говорят, несколько их самолётов с авианосца всё-таки взлетели. Два без посторонней помощи упали в море. Двух сбили. Один перелетел в Тихуану, лётчик сдался, и я лично участвовал в допросах, и осматривал допотопный самолёт. (Его поставили в один ангар рядом с Мигами. Вокруг ходили наши техники, инструкторы, и мексиканские лётчики, и с серьёзным видом сочувственно сетовали друг дружке, отколупывая от амера ногтями краску вместе с ржавым железом: "Упали двое? Ну, надо же, жалость-то какая! А этот долетел? И как он, бедный, на этом рискнул за полстони вёрст лететь! Пилот - ас, судя по всему! Эту штуку покрасить надо, а то в музей в таком виде не примут. А двух сбили? Варвары - эти мексиканские пэвэошники! И как рука поднялась?")
   У меня появились новые друзья. Вообще, с людьми я сходился тяжело. Это было результатом соответствующего воспитания в детстве. Но здешний народ так подкупал открытость характера, непосредственностью и честностью, что пара коммандос из нашего тренировочного лагеря с жёнами уже часто приходил к нам с Марией в гости. Забегали на чай и некоторые соотечественники, которые на вопрос: "Где вы работаете?" неизменно отвечали: "Независимая пресса". Заходили и майор Камачо с женой (Он мне всегда исподтишка кивал на мою Машу и показывал большой палец, а я ему в ответ - кулак, и оба смеялись.) Пару раз заезжал после работы Шедько. Посмотрел, как мы живём, есть ли в чём нужда, поел жареного кролика, и подарил нам с Машей шикарный серебряный сервиз на шесть персон.
   Я для себя чётко понял: если у тебя плохое настроение, ты разочаровался в жизни, наделал глупостей и уже никому не веришь - приезжай в Мексику! Посиди в баре, послушай музыкантов, посмотри на девушек, искупайся в океане, сходи на корриду, просто поброди между кактусов один - и это окажется куда полезнее казённых советов хитроглазого психоаналитика!
   Мексиканские танки по многочисленным просьбам оставшихся в живых жителей Сан-Диего перешли границу, и намотали на гусеницы всех, кто попытался оказать вооружённое сопротивление. Поэтому два города-побратима пока ещё разделяют три ряда колючки, и местами ещё стоит великая американская стена, но это ненадолго. Жизнь налаживается, хотя без "Ругера" я гуляю только с дочкой по нашему фруктовому садику. Американские беженцы возвращаются в свои дома, и пытаются прожить, работая в поле, на буровой или и у станка, а не играя на биржах или раздавая кредиты. Этническим мексиканцам проще: они привыкли зарабатывать свой хлеб честно, а вот белые тут выживут вряд ли.
   Жалкое зрелище - эти старые белые в новой Калифорнии! Толстые, ограниченные люди, отказывающиеся верить в то, что для того, чтобы жить, надо что-то делать для других. В их сознание это не укладывается. Их всю жизнь учили только потреблять. Думаю, вскоре они вымрут как вид. Они жалуются, что собачек уже нечем кормить, что мусорный бак полон, что после небольшого землетрясения стена домика треснула, а лампочка над их крыльцом погасла, но никто не вкрутил новую. Что счёт в банке закрыт, что медсестра не приходит делать массаж, что мексиканцы говорят по-испански, не считают доллары деньгами и строят свои дома рядом с ними. На то, что идёт дождь и светит солнце. И на то, что уже некому пожаловаться. Они жалуются, жалуются, жалуются... А сами сидят в продавленных проперженных креслах, и смотрят в давно погасшие экраны. Их даже местная молодёжь, с которой солдаты-то стараются не связываться, не трогает. Потому что они похожи на каких-то личинок, которых улей зачем-то кормил много лет, но из которых никто никогда не вылупится.
   Граница Мексики передвинулась до Финикса и Сан-Франциско, и это, видимо, ещё не окончательное решение американского вопроса. (Я хорошо запомнил политическую карту Мексики середины девятнадцатого века, так что до торжества справедливости ещё очень далеко.)
   Моя жизнь была напряжённой, интересной, иногда - опасной, но достаточно стабильной. Я часто бывал в командировках, встречался с разными людьми, попал под артобстрел, но знал, что у меня есть дом, где меня ждут любимые люди. (Правда, любимые меня с порога целовали и предупреждали, что если унюхают признаки измены, то мне сам Стариков не поможет. Но признаки не унюхивались по причине их полного отсутствия.)
   Дочке исполнилось два года, когда из Москвы мне дали понять, что пора бы осваивать новые территории, а то на диком западе и в Техасе наших людей мало, а возможности для нефтяников и металлургов там открываются неплохие. Для этого мне надо вернуться на родину, подучиться - и снова в бой. Меня соглашались взять на юридический факультет нашего Владивостокского университета, причём в отдел международных отношений, и сразу на второй курс. Мы долго держали семейный совет, и решили, что, раз это необходимо для такого святого для любого мексиканца дела, как освобождение Техаса, то Мария меня отпускает, мама и папа ей тут будут помогать как могут. Но, если возникнет возможность - приедет с Луизой ко мне в Россию, хотя бы на время. Я сообщил это в центр, там сказали, что проблем не видят, и я начал собираться на родину.
   Второго декабря мы с Машей решили вдвоём съездить в Сан-Диего. Она там ни разу не была, а без меня ехать туда не хотела, да и побаивалась, а мне весной надо было уезжать на родину. Поэтому я взял в представительстве отгул, автомобиль со скрытой бронезащитой, дома - жену и два пистолета, (К личному "Ругеру" у меня добавился казённый малошумный ГШ.) и мы вдвоём поехали подышать свежим зимним воздухом. Было прохладно, на горах лежал снег, хотя у побережья была плюсовая температура. Супруга впервые за два года отошла от дома дальше, чем за хлебом и пелёнками (Ох уж эти мне пелёнки! Я из-за них полгода не мог дочитать Кафку!) и радовалась скорости и открытому пространству, как доча - гильзе от автомата Калашникова.
   Мы дали круг вокруг стадиона "Родео", проскочили мимо аэропорта имени Родригеса, показали документы на КПП, выскочили на почти пустую трассу 805, неторопясь проехали по пригороду Сан-Исидро, выехали к Сити, свернули налево, и подъехали к набережной. Смотреть особо было не на что: везде работали краны, бульдозеры, ездили грузовики, стояли строительные леса, многие дороги были перекрыты. Маша полюбовалась на небоскрёбы без стёкол, на торчащие в гавани из воды носы затопленных кораблей. Да, работы предстояло - на многие года! Потом мы проехали несколько кварталов на север, и я показал на местности, откуда началось моё знакомство с этим континентом. (Вот и стадион, где мы ночевали. А потом ка-ак ба-абахнуло! И мы ка-ак давай стрелять! И вон за теми домами сначала прятались. А потом пошли туда.) За последние два года я был в Сан-Диего много раз по делам, поэтому ничего нового для себя не увидел, но смотреть в горящие глаза любимой женщины, и рассказывать, как ты вот на этом месте победил врага в неравном бою - это ли не счастье, ради которого стоит жить!
   Мы ещё около часа покатались по этому странному городу, пока не приехали на площадь неподалёку от того места, где погибли мои товарищи. Там планировалось вскоре поставить памятник всем, кто погиб в боях за освобождение Байя Калифорнии. Площадь была большая, людей полегло - уйма, поэтому с памятником решили не спешить: в мексиканской академии художеств объявили по такому случаю конкурс, рассматривается несколько проектов. Мы вышли из машины, и решили прогуляться пешком до того подвала, где я чуть не остался навсегда. Дорожку меж домов я нашёл без труда, и через несколько минут мы стояли около полуразрушенного кирпичного двухэтажного дома. Как быстро мы дошли! Три с лишним года назад этот путь я проделал за час. Озираясь, боясь шороха, надеясь только на опыт старших товарищей. Да, жизнь течёт, всё меняется. Например, два небоскрёба-близнеца в Сити собрались взрывать: говорят, что восстанавливать после пожара - дороже, чем построить новые. В порту уже нет грузовых кораблей со звёздно-полосатыми тряпками, а стоят кубинские, венесуэльские, китайские, индийские, наши. На рейде - мексиканский крейсер и ещё какие-то серые приземистые корабли рангом пониже. Никто не стреляет, хотя, говорят, вечерами тут небезопасно, и у меня наготове восемнадцатизарядный ствол. Две партии в парламенте спорят - присоединять эту территорию к Мексике, или создать отдельное государство. У нас в России запустили спутник к Сатурну, создали искусственное человеческое сердце на основе нанотехнологий, и окончательно запретили табак. Вот и этот домик был почти целый, а теперь - пролом в стене. Амеры без боя всё-таки не сдались! Видимо, рядом взорвалась мина калибра, судя по воронке, примерно восемьдесят второго. Изогнутая дверь, через которую я выполз, оглохший, ослепший, убивший и раненый. Всё помнилось, словно случилось вчера. А ведь дочь уже кроликов за уши таскает!
   Я стоял перед проломом в стене, и словно смотрел кино по тысячи кадров за секунду. Кирпичное крошево завалило ступеньки в подвал, да у меня и не возникло желание туда спускаться. Наверняка там лежат те же два скелета хозяев, проржавевшие банки и пара замёрзших скорпионов. Я заглянул внутрь дома через дыру. И первое, что увидел в сумраке - глаза. Я остолбенел. Жена, что-то говорившая про ужасы войны, посмотрела на меня, и замолчала на полуслове.
   -Влад! - сказала она тревожно, но, видя, что я закрыл рот рукой, чтоб не заорать, сама заорала: - Влад! Что? Кто там? Там же никого нет! Влад! Очнись! Влад!
   Эти стеклянные глаза я узнал бы и через сто лет. Это был Джонни!
   Когда до моего сознания донеслись крики жены, я сел на землю и зажмурился.
   -Там никого нет! Там просто мусор, Володя! Ты что-то вспомнил? Ты здесь был? Пойдём, пойдём отсюда! Я замёрзла! Я есть хочу! Любимый, поехали, дочь скоро проснётся и будет спрашивать - почему нет мамы? Поехали!
   -Это он! - спокойно сказал я, не убирая рук от лица. - Это Джонни.
   И от того, как спокойно я это сказал, и мне и ей стало понятно, что случилось что-то такое, чего не должно было случиться, но от чего уже не избавиться никакими силами. Я ещё где-то надеялся, что показалось. Что ошибся. Знакомые ощущения! Глаза видят, что у Паши уже нет ноги, а мозг пытается отмотать назад этот ужас! Ну, сделай шаг в сторону - и жизнь пойдёт по другой колее! Время, где у тебя рычаг заднего хода? Ты миллиарды лет летишь вперёд! Сдай назад на одну секунду! Но шаг уже сделан, и надо за одно мгновение смириться с новой реальностью, пытаться жить дальше. Но прежнего тебя уже нет! Твой мир мгновенно изменился до неузнаваемости. Земля споткнулась - и продолжила крутиться, как ни в чём не бывало. Господи, зачем я сюда заехал? Зачем снаряд пробил дыру в этой стене? Зачем я в эту дыру заглянул? Ведь это Джонни!
   Маша стояла рядом, и не знала - что делать, и что со мной случилось. У неё на глазах стояли слёзы. Такого я ещё не видел! Приходилось быстрее собирать мысли в кучу хотя бы ради того, чтобы не пугать жену.
   -Там лежит Джонни, - я ткнул рукой в сторону дыры в стене, не поднимая головы, - Кукла. Робот. У меня в детстве была такая. Вот чёт нахлынуло.
   -Я тебя сейчас убью! - сказала Маша и расплакалась.
   "Когда мексиканская женщина плачет, к ней ближе чем на пять метров подходить опасно!" - год назад сказал мне тесть, когда его жене, машиной маме, позвонили и сказали, что тот танк, на котором он шёл в бой, подбит, а экипаж погиб. Танк был действительно подбит в районе Сан-Исидро, но тесть со всем экипажем вечером приехал домой, и выпил кувшин текилы почти без закуски, залечивая лёгкую контузию и тяжёлую моральную травму от потери любимого танка.
   Поэтому я обошёл жену сторонкой, запустил руки в пролом, и вытащил робота наружу. Конечно, это был не тот робот, что пятнадцать лет гипнотизировал меня и мать, делая из нас ненормальных, а потом канул в омут с мешком на голове. Он и на Джонни-то почти не походил: на гусеничном ходу, (Резиновые гусеницы оплавились от огня, и висели сосульками.) одет и разрисован под латиноса, немного меньше ростом. Но это был он! Я открыл дверку на спине: батарея протекла, белые следы кислоты виднелись на контактах и внутри двигателя. Левый глаз был на максимальном зуме, правый - на минимальном. Я потряс робота за шею, отряхивая пыль. В голове его что-то безнадёжно забренчало, и глаза стали симметрично прикрыты диафрагмами. Из его живота торчал осколок снаряда. Короче, взрыв и дожди уханькали игрушку наповал.
   Пока Маша утирала слёзы, прихорашивалась в зеркальце и бормотала какие-то испанские слова, которых мы с ней почему-то не учили, я обошёл дом с другой стороны, и понял, что это не жилой дом, а детский сад. Рядом находился скверик с маленьким бассейном, турником, качелей, и парой метровых паровозиков. Всё ржавое и заросшее каким-то сухим чертополохом. Из выбитого окна второго этажа торчала двухъярусная кровать с нарисованным на боку осликом.
   Я взял Машу под руку, Джонни - за ногу, и мы пошли к машине.
   -Эта игрушка сломана! Зачем она нам? Луизе она не понравится! Её уже не починить! Выброси этот мусор! Мы купим такую же, если ты хочешь! Она вся в грязи! - эмоционально выговаривала мне жена, пытаясь услышать от меня хоть что-то вразумительное. Потом выдернула руку, и мы резко остановились. Она долго смотрела мне в глаза, провела своей ледяной рукой по моему горячему лицу, отвернулась и закусила губу. Так мы и стояли в сотне шагов от машины, соприкасаясь щеками, но глядя в разные стороны, с обгоревшей полуметровой куклой. Мимо прошли рабочие в строительных касках и респираторах, проехала бетономешалка, где-то в порту загудела сирена. Все эти образы и звуки, даже запах её духов, не доходили до моего сознания. Я думал только об одном: как? Как эта штука оказалась тут? Почему-то я всегда считал, что второго Джонни в природе нет! Раз мама утопила того - значит, моя проблема исчезла. И только теперь в дальнем отделе открылась какая-то дверь, и стало видно: проблема эта была во мне всегда. Она пряталась за другими проблемами, она не болела, не выходила на передний план, но никуда не исчезла. И не исчезнет до тех пор, пока я не разберусь с этой куклой. Может, моё зелёное созвездие выручило меня тогда и снова привело к этому дому именно для того, чтобы я решил эту проблему? Я пока понятия не имел - с какого конца разматывать клубок длиною в двадцать восемь лет. Но уже понимал: без этого мне нельзя жить дальше.
   Машу я любил не только за красоту, но и за то, что она умела иногда помолчать, подумать, и понять проблему, не задав ни одного вопроса. Вот и сейчас она глянула на меня, прищурив свои огромные чёрные глаза, потом спокойно, как солдат солдату, сказала:
   -Дай глянуть!
   Я поднял робота, и покрутил перед глазами. Килограмм пятнадцать в нём точно было. А сколько весил мой Джонни? Не знаю! Никогда не взвешивал!
   -Странная игрушка! Никогда таких не видела! Так что это за чёрт на самом деле, прости меня, святая дева? Только не заливай мне тут про свои детские комплексы!
   -Это действительно игрушка. Точно такая была всё детство около меня. И у меня полное ощущение, что благодаря ей я сейчас нахожусь здесь. Эта штука - какой-то американский мозгокрут. Подробности я сам бы не прочь узнать. Поэтому мы возьмём его с собой и выясним, кто, где, а главное - для чего его сделали. Там видно будет. Вот же боёб! Почему я раньше об этом не подумал? Что? А, ты не знаешь этого слова! Я тоже, оказывается, многих ваших слов не знаю! Учиться нам ещё и учиться! Ладно, поехали! Холодно. Сейчас, кажется, снег пойдёт.
   Робота я бросил в багажник, и через час езды по мокрой дороге мы были дома. Навстречу нам, из Мексики, двигались нескончаемым потоком гражданские и военные транспортные средства всех видов, какие только можно вообразить: от велосипедов до танков, от малолитражек на солнечных батареях до пятидесятитонных дизельных кранов.
   Вечером я перелопатил всё, что могло иметь отношение к Джонни, в интернете, а тесть обзвонил знакомых, которых у него оказалось - половина Мексики. Результат оказался нулевой. Снаружи на кукле не было никаких выходных данных кроме надписи "Сделано в США". Никто ни о чём подобном не слышал и не писал. На ночь я положил её в крольчатник, даже домой заносить не стал. (Кролики забеспокоились, и я решил, что если к утру они подохнут, перестанут размножаться или превратятся в крыс - я робота выкину с обрыва в море, но ничего такого с животными не случилось.)
   Утром я привёз странную конструкцию в наше представительство, и поставил на пол перед столом Шедько:
   -Знакомьтесь, Андрей Андреевич! Это Джонни. Джонни - Андрей Андреевич!
   Майор от неожиданности потерял дар речи, и я с удовлетворением отметил, что настал момент, когда не он на меня смотрит, как гладиатор на евнуха, а наоборот.
   Замешательство, впрочем, было недолгим. Я рассказ шефу события вчерашнего дня, напомнил, как всё детство подобное пугало торчало денно и нощно в моей квартире на Океанском проспекте, в результате чего я вырос немного набекрень.
   Тут же были приглашены несколько человек из порта и каких-то заводов, которые осмотрели робота, и сказали, что им необходимо оборудование и время, чтобы разобраться в электронных мозгах. Они забрали игрушку, и пообещали позвонить сразу, как появятся результаты.
   Несколько дней прошли в томительном ожидании. Я переводил с русского на испанский и английский разные технические документы, а сам вспоминал детство, дом, маму, Джонни. Как всё было просто! Поел, поспал, посмотрел новости про то, как американские учёные сделали очередное сенсационное открытие: муха после отрыва от вертикальной поверхности не складывает ножки вдоль тельца, а сгибает их в коленках! Послушал музыку, глянул порнушку, опять поел...
   Через несколько дней мне позвонил Шедько, и сказал, чтобы завтра я зашёл на его ферму за молоком. Поэтому на другое утро я постучал в дверь его кабинета. Видеокамера под потолком шевельнулась в мою сторону, щёлкнул электронный замок, и я зашёл в кабинет к майору.
   -Привет, Володя! Садись. Хоть ты парень крепкий, но, от того, что я тебе сейчас скажу, ноги могут подогнуться. Информация по кукле уже кое-какая есть. Парни над ней ещё колдуют, но то, что они раскопали, должно тебя заинтересовать. Честно говоря, мы не были уверены - надо тебе это сообщать или нет, но пришли к выводу, что - надо. Потому что ниточка потянулась интересная, и распутать её сможешь только ты. Итак, ты готов?
   -Надеюсь, да! - неуверенно ответил я. - Если что - приготовьте сразу нашатырь! Джонни - инопланетянин?
   Майор протянул мне листок - ксерокопию какого-то документа.
   -Ознакомьтесь, товарищ второй секретарь!
   Я начал читать, хотя буквы малость прыгали в глазах от волнения. Но, осилив первый абзац, я начал успокаиваться. Там по-английски в научных терминах говорилось о каких-то новых разработках в области движетелей, сервоприводов колёс, искусственной кожи, новой схеме сцепки гусеничных траков, экономичных батареях, сплавах меди, хрома, лития, серебра, и тому подобная техническая белиберда. Всё это разрабатывалось в центре технологии и автоматики в городе Атланта, штат Джорджия, должно было принести экономический эффект в столько-то миллионов долларов, поэтому работники этого центра обращались к конгрессменам штата с просьбой: не закрывать их тему, и продолжить финансирование, потому что их закрытие приведёт к подрыву обороноспособности США и отдаст лидерство в этой области русским. Далее шли многочисленные подписи, печать и дата: одиннадцатое июня две тысячи двадцать пятого года.
   Я вопросительно взглянул на Шедько:
   -Простите, но я одного не понял: после чего мне надо было в обморок брякнуться?
   -После подписи "Бойнович Н." - просто сказал майор, - Там есть ещё какой-то Григорьев В. У твоего товарища как было отчество? Не Васильевич? У меня где-то записано, да забыл - где.
   -Нет, Михайлович, царство ему небесное!
   Среди двух десятков подписей я действительно прочитал фамилии "Boynovich N." и потом подпись, и рядом - "Grigorieff V." и тоже закорючка подписи.
   -Здравствуй, жопа новый год! - удивлённо протянул я. - Это, типа, что? Наши папы - в Атланте?
   -Американец из Атланты сказал бы: "Вот мы и дали в жопу в новый год!" Думаю, тебе вскоре предстоит поездка в белую Америку, так что привыкай к их поговоркам! Почитай что-нибудь про Новый Орлеан, Атланту, Вашингтон, Нью-Йорк, Колумбию, Саванну! Ну и вообще, сегодня же начинай изучать те места! География, экономика, климат.
   -Андрей Андреич! - взмолился я. - Киньте пару бит инфы в очень серое вещество! Я ничего не понимаю! Речь же шла про Джонни!
   -Мы ещё собираем информацию на эту тему. Могу только пока сказать, что твой папа принимал участие в создании этой игрушки. И твоя мама была в курсе, поскольку вместе с папой приехала в Штаты после института. Но она вернулась на родину, вскоре родился ты, а папа по каким-то неясным причинам остался за бугром. Вместе с ним остались и несколько других наших инженеров. Но человека с фамилией Григорьев в той группе не было. И женщины с такой фамилией - не было. Ты не знаешь девичью фамилию пашиной мамы?
   -Понятия не имею!
   -Ладно, выясним. С этим Сан-Диего ни на что времени не хватает! Надо бы новое представительство там делать, штаты расширять, а то я уже ничего не успеваю. Жена скоро уволит за непосещаемость! Ты в курсе, что вождь новоявленных ацтеков создаёт свою партию, и собирается баллотироваться в парламент? Хоть бы скальпы со стен поснимал, прежде чем телевидение приглашать! Ладно, пока ты свободен. Как будет что новое - сразу дам знать. Но я чую - тебе придётся ехать во Владивосток через Атланту. Я сообщил в центр про твою находку, там сейчас тоже над этой темой работают. Так что - подождём. И учти: никому ни слова!
   Я ехал по трёхмиллионной Тихуане, останавливался на светофорах, пропускал пешеходов, соблюдал все правила и даже в итоге приехал домой. Но ни дороги не видел, ни домой не пошёл, а заглушил двигатель перед воротами, и просидел в машине почти час, пока тёща не глянула случайно в окно, и не поинтересовалась на всю улицу - всё ли у меня в порядке. Я и раньше-то не мог распутать этот клубок, а теперь вопросов лишь прибавилось. Поэтому, раскинув мозгами, я вечером позвонил матери, поинтересовался здоровьем, делами, а потом спросил прямо в лоб:
   -Мама, а где мой папа?
   -Тебя этот вопрос никогда не интересовал! Зачем тебе это?
   -Да, в телефонном справочнике лазил, и вдруг нашёл какого-то Н.Бойновича, проживающего в городе Атланта. Вот и подумал: ты же была в штатах! Может, мой папа - американец, миллионер? Может - в гости сгонять, познакомиться? Глядишь, и от наследства кусок перепадёт!
   На том конце повисла пауза, потом каким-то надтреснутым голосом мать сказала:
   -Да, Володя, твой папа остался в Атланте. Но ехать туда я не советую. Там ничего хорошего нет.
   -А я не на экскурсию туда собираюсь, а на папу поглядеть! И задать ему пару вопросов. Ну там, хау ду ю ду, не жмут ли ботинки, если совесть не жмёт...
   Там опять всё затихло, потом вздохнуло, и тихонько произнесло:
   -Ты сильно повзрослел, сынок. Изменился. Голос стал совсем другой. Наверно, у тебя суровая работа. Я слышала, что где-то в Мексике идёт война. Смотри, будь осторожнее, пожалуйста. У тебя есть женщина?
   -Да, мама, есть. Она местная. Я не хотел тебе говорить. Думал сделать сюрприз. Мы планируем приехать в Россию через год-два. Вместе с женой и дочерью. Твоей внучке уже третий год. Она красавица, вся в маму.
   Впервые за несколько лет я поговорил с матерью по душам. В конце разговора она робко попросила дать сказать два слова внучке, и когда та ответила ей: "Пливет, баба! Хаясо. И я тебя! Плиеду!", то из трубки хлынули слёзы. Нам было строго наказано предупредить о приезде заранее, чтоб бабушка (Как быстро она из мамы стала бабушкой! Словно год готовилась!) успела купить внучке подарки, и сделать горбушу с овощами в духовке. Уже прощаясь, я сказал матери:
   -Мне важна вся информация о моём отце и обоих родителях Паши. Пожалуйста, напиши всё, что знаешь на ящик Photo401@Mail.Ru. Это очень важно. Не сказки для глупеньких детей, а факты. От этого многое зависит. В том числе - и наш приезд.
   -Хорошо, сыночек, я сейчас ещё всплакну минуток десять, а потом сяду, и напишу всё, что вспомню! Ведь это было так давно! До встречи!
   Я указал матери электронку одного товарища, через которого шла связь с правительством в Мехико. Звали его Олег, он всегда был обвешан фотоаппаратами и треногами, вёл передачу на местном телевидении, и представлялся "Свободным фотографом".
   Через несколько дней меня вызвал шеф. В его кабинете сидел мужчина с таким же седым ёжиком, что и у меня, невысокий, лет пятидесяти пяти, в коричневом костюме. Шляпа и плащ висели на вешалке. Я снял свою мокрую куртку, и повесил рядом.
   -Как тебе предновогодняя погодка? У нас во Владике снега - только успевают разгребать, а тут ливень за ливнем. Не знаю даже, получится ли фейерверк запустить при такой погоде? Знакомься: это - Романов Алексей Валерьевич. Прибыл к нам издалека, будет курировать одно из направлений. Он привёз кое-какие новые данные про Джонни, прочитал письмо твоей мамы, и имеет тебе кое-что сказать. (Письмо мать прислала на другой же день, я его сразу распечатал, и передал шефу.)
   -Для начала я хотел попросить вас, Володя, не работать так прямолинейно! - осторожно начал Романов. - Не думаю, что этот звонок маме и её письмо как-то ставят под угрозу вашу поездку, но впредь такие действия попрошу согласовывать.
   -Хорошо! - сказал я. - Я понял.
   -Замечательно! Теперь по поводу робота. Информации, как это ни странно, очень мало. Дело усложнятся тем, что там, в Атланте, у нас нет своих людей. Из письма вашей матушки мы поняли, что они, молодые спецы, десять человек, из которых три женщины и семеро мужчин, по окончании института прибыли в Атланту для работы в совместном проекте. Цель проекта - создание робота-андроида универсального назначения. Нам он был нужен для работы на Марсе и в Антарктиде, им - для других целей. Руководил лабораторией Василий Григорьев, гражданин Америки русского происхождения. Через два года американская сторона в одностороннем порядке разорвала договор, объяснив это секретностью разработок. Восемь наших спецов сразу уехали обратно, но господин Бойнович и госпожа Куренкова остались. Куренкова к тому времени вышла замуж за руководителя проекта Григорьева, который был старше её на восемнадцать лет. Но брак был вскоре расторгнут, и она тоже вернулась на родину через полгода после основной группы, уже как Григорьева. Таким образом, по непонятным причинам, в Атланте остался только господин Бойнович, хотя его беременная супруга уговаривала..., - он поднял листок с письмом, нашёл нужное место и, поправив очки, зачитал: - Уговаривала как могла, но на Колю словно нашло какое-то затмение, он день ото дня становился всё более похож на одержимого, в нём стали появляться странные черты характера и отклонения сексуального характера! Словно в него вселился дьявол! О как! Вы же читали это письмо?
   -Конечно, - ответил я, - Моя жена, пока была беременная, тоже штучки откалывала - любо-дорого вспомнить. Так что в чертовщину я в данном случае не верю.
   -И я не верю! Но человек работал в секретной лаборатории, остался за рубежом, а вы родились уже в России. Кстати, Павел, ваш друг, который сейчас, кстати, загорает на пляже в Гонолулу, родился почти через два года после того, как его мама вернулась из ...
   -Пашка!? Жив!? - я схватил Романова за руку через стол так, что шеф привстал и почти закричал:
   -Володя, отпусти товарища полко... отпусти Алексея Валерьевича!
   Сломать руку товарищу полковнику было делом непростым, поэтому Романов, улыбнувшись, положил мои лапы на место, и сказал:
   - Да, жив! Об этом стало известно совсем недавно. Вы - человек уже проверенный, поэтому я сообщаю вам совершенно секретную информацию. Давно готовится аннексия Гавайских островов. Совбез ООН даёт на это добро. Острова будут вскоре поделены между Россией и Китаем. Китайцам отойдёт самый большой остров - Гавайи, нам - Оаху и всё остальное. Чтобы взять хорошо укреплённую крепость малой кровью, внутри крепости нужны свои люди. Вы же помните майора Бэнкса? Он и ещё несколько офицеров работает на нас. Он не фанатичный вояка, и не идейный рогозинец. Он бизнесмен. Он много воевал против нас, и понимает, что в плен таких как он, не берут. А в Америке такие не нужны. Поэтому у нас договор: он сдаёт нам без боя всё, что в его власти, а мы оставляем его там каким-нибудь завхозом. Поэтому он спас вашего товарища, и дал оружие вам. Не потому, что он так любит русских, а потому что Америка его разочаровала и кинула. Этот старый лис всё заранее просчитал, и подготовил себе пару запасных аэродромов. А Павел работает санитаром в местном госпитале. Ему сделали неплохой протез. Вернётся домой - в Красноярске закажем ещё лучше. Захочет остаться - мы не будем против: толковые ребята там скоро очень понадобятся.
   -Пашка жив! - только и выдавил я. - Спасибо тебе, святая дева Гваделупская!
   -Кто? - не понял полковник.
   -Да это - так. Простите, я вас перебил! Вы что-то говорили про пашину маму. Кстати, а ей уже сказали?
   -Да, конечно! В первую очередь. Так вот, Павел родился через два года после возвращения его мамы из Америки, поэтому он младше вас, Володя, года на полтора. Вы учились в одном классе потому, что вас отправили в школу почти в девять лет по состоянию здоровья. Его отец - не Григорьев, хотя она и приехала обратно уже как Григорьева. Его отец - военный офицер. Он погиб в районе Формозы, когда Павлу было лет восемь. Всё это очень интересно, но вернёмся к роботам. Ваша мать привезла одного с собой. Видимо, это и было то, над чем работала тёмная контора в Атланте. Она привезла его как память о муже или как игрушку будущему ребёнку. С такой игрушкой её выпустили из секретной лаборатории? Это очень странно. Мы подумали, и пришли к выводу, что матушка ваша не знала, что это не просто игрушка, а нечто, влияющее на психику. И это нечто ей подсунули специально в качестве эксперимента. Эту штуку впоследствии могли сто раз перепрошить, и заложить новые возможности. Она влияла и на вас, и на неё. Возможно - ещё на кого-то. Что было у неё в голове - мы не знаем. Вашего робота водолазы так и не нашли. В том, что ты нашёл неподалёку, схемы сгорели, но техники сказали, что таких антенн они ещё не видели. Как явствует из документов и показаний, ваш отец и все наши спецы работали над ходовой частью роботов, системой питания и новыми материалами, и в мозги не лезли. Этим занимались американские пида...э-э-э партнёры. В сухом остатке: почти все из той группы вспомнили, что во время работы в Америке у них были странные ощущения: головокружение, неадекватное поведение. Кто-то становился излишне болтлив, одна из дам влюблялась через день, кто-то плакал без причины, кому-то везде чудился запах цветов. А Бойнович вообще стал неадекватен. В чертей мы с вами, как договорились, не верим. Что остаётся? Остаётся целенаправленное воздействие на психику при помощи каких-то волн. Зачем - понятно. Джонни - это оружие. А вот как оно работает, почему не применяется на практике, и почему эту лабораторию внезапно закрыли уже как двадцать лет - нам с вами и надо выяснить. И ещё: после случая с вашим отцом в невозвращенцы записались ещё несколько наших химиков, работавших на совместном предприятии в городе Колумбия. Это не очень далеко от Атланты. Естественно, после такого все подобные контакты с американцами пришлось прервать. В их прессе, ясное дело, было много вони про очередной железный занавес и диктатуру в России. Но по странному стечению обстоятельств, буквально через полгода в Нью-Йорке, в "Фонде Карнеги" произошёл взрыв, который унёс жизни почти полусотни этих пида...э-э-э, членов Бильдербергского клуба. Вскоре доллар стал резко девальвировать, от него начали массово отказываться в Азии, Европе и Латинской Америке. Сразу началась инфляция в самих штатах, запад и юг страны фактически откололись от востока, Анкоридж заметался между Канадой и Чукоткой, зона свободной торговли "НАФТА" тут же накрылась медным тазом, и этим пида...э-э-э, и нашим партнёрам в Вашингтоне стало не до таких мелочей, как лаборатория в Атланте. Вот и всё, что я имел сообщить.
   Подтвердились все мои самые поганые предположения. Я стал жертвой эксперимента, но не маминого, а папиного! Даже в школу пошёл в девять лет по причине умственной отсталости. Значит, сейчас мне не двадцать восемь, а тридцать! Мой папа - либо предатель, либо псих. Моя мама - просто жертва обстоятельств. Но главное - Паша жив! Ай да Бэнкс!
   -Товарищ полковник! А есть возможность поблагодарить Бэнкса от меня лично? Если бы он не дал мне оружие, я бы погиб. И за Пашу ему спасибо. Я бы ему... ну даже не знаю...ящик текилы бы отправил!
   -Товарищ майор, есть возможность отправить на Оаху ящик самой дешёвой текилы под видом гуманитарной помощи этим пида... э-э-э, голодающим офицерам контрразведки? - спросил Романов у Шедько.
   -Я сегодня же свяжусь с местным портом, и узнаю, когда на Гавайи идёт ближайший транспорт! - заверил шеф.
   -Вот и хорошо! Потому что нашему супермену надо готовиться к новому году. Как-никак, тридцать первое декабря! Ёлку-то нарядил? Подарки упаковал? Или вы, мексиканцы, только рождество да день мертвецов отмечаете? А о дальнейших планах поговорим после праздников, уже в сорок седьмом году. Но про Атланту уже можешь начинать что-нибудь читать. Так, для общего развития. Уже читаешь? Вот и молодец!
   Новый год я отметил дома, по-семейному. В Мексике этот день вообще мало кого волнует. Тут свои святые, свои праздники, своя архитектура, свой кинематограф. Латинская Америка - это другая планета по сравнению с Россией или Европой. Тут за двести лет борьбы за свободу случилось двести революций разного масштаба, двести экономических кризисов и двести катастрофических землетрясений. И ничего! Люди улыбаются друг дружке на улицах, в магазинах, в общественном транспорте. Все с утра до вечера работают, добывая свой скромный кусок хлеба честным трудом. Конечно, есть преступность, наркомания, есть воровство чиновников, случаются аварии, и люди плачут и умирают. Но всё это настолько естественно и близко к природному круговороту жизни и смерти, что день мёртвых - это весёлый праздник, а про рождество - и говорить не приходится. При этом каждый мексиканец знает, что любой католический священник - жулик, лжец и извращенец, а протестантский пресвитер - лентяй и пофигист. Но они не отождествляют веру с конкретными людьми. Поэтому, случись им в соборе поймать чёрта в рясе - они вытащили бы его за ворота, беспощадно забили насмерть дрекольём, улыбнулись, и пошли бы молиться в этот собор дальше. Их веру это не поколебало бы ни на сантиметр!
   В середине января мне было приказано оставить все дела, и основательно заняться изучением белой Америки. Центр отдал приказ: в марте пересечь границу, добраться до Атланты, там найти Бойновича и Григорьева, выяснить у них всё, что можно про их исследования, и, по возможности, убедить их ехать со мной в Россию. Далее добраться до Колумбии (Город в штате Южная Каролина.), найти там Моисея Михалкина и Аркадия Эткина, не очень русских химиков, и тоже убедить их ехать со мной. Довезти эту четвёрку до Саванны (Город в штате Джорджия), где нас будет ждать подводная лодка. Подробности мне пока не сообщили, но при упоминании подводной лодки у меня чуть не случился обморок. Но приказы не обсуждаются. И я каждый день смотрел фильмы, читал книги и официальные документы, и к горлу моему подступала тошнота.
   Проступала личина такого общества, которое могло возникнуть только в больном мозгу маньяка. Я, в рабочем кабинете, или дома, запершись в своей комнате, чтоб не дай бог не увидела не то что доча - жена! - смотрел сначала художественный фильм про то, как белый пожарный спасает детей негра из пожара, который устроили арабы, в то время как чёрный хирург вытаскивает с того света сына этого пожарного, которого подстрелили мексиканские террористы. Сюжет продирал до слёз, актёры играли так, что сам старик Станиславский пожал бы им руки, а спецэффекты вылетали из 3д-телевизора на метр. Но далее шёл фильм о фильме. И оказывалось, что во время съёмок негров кормили в отдельном павильоне, что белому заплатили десять миллионов долларов, а чёрному - один, что белый сниматься в этой херне вообще не хотел, но ему пригрозили лишением страховки и отсутствием ролей в дальнейшем. Что в реальной жизни пожарники, прежде чем ехать кого-то спасать, созваниваются со страховой компанией, и если имущество не застраховано, то требуют от полумиллиона наличными за выезд, или горите вы все синим пламенем. И - главное: нет такой больницы на востоке страны, где бы негру-хирургу доверили лечить белого! Потому что, во-первых, в белых штатах (А их под чутким руководством Вашингтона оставалось около двух десятков.) негров-хирургов вообще нет, и негры там только подметают улицы и моют машины, а, во-вторых, если речь в фильме идёт о каком-нибудь штате, где верховодят чёрные, (А их уже восемь или больше, кто как считает.) то шансов выжить у белого парня нет никаких. Скорее всего, (Ссылка на документ такой-то с соответствующими фото и видео.) его застрелят сразу, и никакого врача можно не беспокоить. Но были случаи, (Ссылка.) когда несчастного привозили в больницу (Это в штатах, которые ещё не очень чёрные, но уже не белые.), вскрывали, и выбрасывали на улицу ещё живого. Или (Ссылка.) подключали к кровати ток, а сами все эти конвульсии снимали на видео, и сопровождали очень остроумными, с их точки зрения, комментариями.
   Ещё художественный фильм, прокатившийся по кинозалам востока и дважды показанный по ТВ в прайм-тайм. Тема та же: совместная борьба негров и белых против латиносов, которых русский террорист Влад Кружкин снабжает минами и отравой, от которой вымирает для начала небольшая индейская деревенька, так заботливо оберегаемая белым красавцем-шерифом и его женой-негритянкой. Зритель должен скрипеть зубами от ненависти и кидать в экран банки из-под колы! Но угадай, зритель, кто же победит в борьбе добра и зла? Конечно, Кружкин гибнет от собственной отравы, а чёрно-белая команда (Пропорции - пятьдесят на пятьдесят, но белый парень всегда чуточку находчивее и главнее.) принимает поздравления не от кого попало, а от самого Буша Шестого! Но далее снова фильм о фильме. (Ссылка.) Сухая статистика. Затраты на фильм - два с лишним миллиарда в нынешних девальвированных баксах. Из которых миллиард - гонорар президенту за пятиминутную сцену награждения в финале драмы. Сборы за первую неделю - чуть больше двухсот миллионов. Общие - меньше миллиарда. Оценка в сетях - три балла по десятибалльной шкале. Даже амерам такое надоело! Это даже не сказка, не фантастика. Это - особый жанр: голливудский капреализм. (Голливуд давно закрыт, но такие киношедевры о любви негров и белых, и всех их вместе - к президенту, по привычке называют голливудской продукцией.) Съёмка велась в Канаде, потому что на территории США не осталось ни одного живого индейца. Потому что белых в фильме играют французы из Квебека. Потому что негров играют... тоже французы из Квебека! Потому что нанятый было реальный американский негр в первый же день съёмок застрелил белого помощника режиссёра, после чего съёмки и перенесли в Канаду.
   Документальный ролик про фантастические успехи медицины центрального госпиталя Нью-Йорка. Там спасли стопятилетнего белого мужчину от четырёх смертельных заболеваний! Медики, утирающие пот после многодневной операции. Улыбающийся пациент выписывается из больницы. Президент, крупным планом вручающий Нобелевскую премию в области медицины. Умилённый диктор жмёт руку восьмидесятилетнему сыну виновника торжества, и советует ему не запускать кашель. (Ссылка.) Читаем комментарии. Чтобы вылечить этого миллиардера, было умерщвлено и разобрано на органы пять здоровых, белых, но бедных человек. (Все документы официально оформлены адвокатами миллиардера, родственники получили компенсацию и заплатили налог.) Сам миллиардер заплатил за курс лечения четыре миллиарда из четырёх с половиной, что имел на банковском счету, и тихо умер во сне через полгода в результате осложнений на сердце.
   Самая гуманная в мире вашингтонская полиция убивает в год от трёх до четырёх тысяч человек, (В основном - чёрных.) даже не доведя их до участка. Это не считая переполненных тюрем, в которые садят с двенадцатилетнего возраста за такие грехи, как прослушивание у себя дома "Русского радио" или неподнятие флага над своим домом в День Независимости. Причём, по таким статьям садят или штрафуют в основном по доносам родных и соседей, а за написание одного доноса идёт прибавка одно дня к отпуску. (Ссылка на статью закона.)
   Я смотрел видео из Хьюстона и Далласа. Что поражало на юге - полное отсутствие власти и беспощадная война чёрных против чёрных. Конечно, когда попадался белый, война на пять минут прекращалась, но стоило главарю всадить контрольную в белый череп, как чёрные опять шли квартал на квартал. Ещё - я почти не понимал их языка. Как мне пояснили, из Флориды в чёрные штаты давно идёт поток испаноговорящих негров. В результате образовался бесподобный сленг, дикая смесь английского, испанского, португальского, ещё каких-то языков и наречий, плюс ругательства со всего света. Негр из Техаса уже с трудом понимал негра из Оклахомы и уже не понимал негра из Небраски. В крупных пограничных городах ещё сохранялись островки белого населения, окружённые колючей проволокой и охраняемые местными добровольцами, но, как я вычитал из одного учебника, если исход населения переваливает за тридцать процентов, он превращается в бегство, которое остановить невозможно. Белые нынче уже не покидали южные штаты массово, потому что они уже их покинули, перебравшись на восток, и устроив там буквально катастрофу. Средняя Америка, главный поставщик зерна и мяса, стала поставлять героин и миллионы беженцев, которым на востоке оказалось негде жить, работать или учиться. Резко выросла преступность, смертность, цены на жильё и продукты. Канада в ужасе захлопнула границу перед беженцами, но, как сто лет назад мексиканцы всеми методами проникали в США, так теперь амеры лезли в Канаду, как клопы в щели: плыли на переполненных баркасах через озёра, шли через Анды, и летели на Аляску. Сколько погибло по дороге - никто не знает, но статистика говорит: при массовом исходе (Бегстве, насильственном переселении.) погибает от четверти до половины беженцев. А дома покинули около пятидесяти миллионов! Французская Канада начала городить забор от английской, и страна фактически уже разделена на две неравные части, и вяло постреливает друг в дружку. Европа ввела квоту на американцев. Китай сказал лет десять назад: "Пазалуста! Пилиеззяйте! Делевня пусутует, все у нас узе инзенеры. Лис, калтоска сеять некому! Хлюсек каламить, футубольки сыть.Твоя - лаботай, мая - лукавади. " Но очереди в китайское посольство в Вашингтоне пока нет. Российский же МИД сказал, что твёрдо верит в мирное решение проблемы американских беженцев, надеется, что у местной администрации всё под контролем, наше МЧС готово предоставить два мобильных госпиталя, станцию по очистки воды и сто армейских палаток, но в целом - это внутренняя проблема США.
   Я пришёл к грустному выводу: моя миссия обречена на провал. Потому что Атланта - это переходная ступень. Чёрно-белый штат. Насколько я понял, в тех местах белые отбросили толерантность и все поправки к конституции, и серьёзно взялись за оружие: отступать некуда, позади Вашингтон. Поэтому, примерно по линии Саванна - Атланта - Нэшвилл - Сент-Луис идут бои местного значения с применением лёгкого и не очень лёгкого оружия. Белые пока держат фронт, но беда в том, что в их тылу, в восточных штатах, негров, по разным данным, то ли каждый пятый, то ли каждый третий. Вся обслуга, все сантехники, лифтёры, водители грузовиков и такси, мойщики и дорожные рабочие - все чернокожие. Конечно, многие из них понимают, что если сюда придут их братья с юга, то мало им тоже не покажется. Развалится хоть какое-то подобие порядка, и наступит полный беспредел. Но таких - меньшинство. Большая часть так или иначе, тем или иным способом, но поддерживает своих. Им пока без разницы - кого поддерживать: Чёрных Мусульман, Чёрных Братьев, Чёрных Апостолов, Чёрных Блюзменов, Чёрных Волков, Чёрную Армию или какую-то другую банду. Главное - чтоб банда была не белая. Главное - свалить белый режим. Поэтому в тылу у белых действует целое партизанское движение. Очень разрозненное, разношёрстное, а потому малопродуктивное, но зато сложноуловимое. У них нет генерала, нет штаба и аэродромов. Любой негр - шиномонтажник может внезапно взять монтировку, и пробить череп белому господину, который заехал к нему сменить колёса. Почему заехал? Да потому, что он уже двадцать лет менял и подкачивал колёса именно в этой шиномонтажке! И его всегда встречали белозубой улыбкой на чёрном лице. И белому господину даже в голову не могло придти, что в этой жизни что-то не так! Он, белый господин, сидит в офисе, считает деньги, а вечером едет домой на "Феррари". А негры крутят ржавые гайки в гараже, вывозят мусор и прочищают унитазы за три доллара в час. Вроде, всё правильно! И почему вдруг улыбающийся негр бьёт его ломом в голову, закидывает труп в багажник, и вывозит на свалку - он так никогда и не поймёт.
   Партизан ловят, обвиняют в терроризме и казнят пачками. Причём, партизанят не только чёрные, но и китайцы, и латиносы. Небелым официально запрещено покупать любые автоматы и оружие калибра девять миллиметров и больше. Но это не помогает: дробовики никто не запрещал, семимиллиметровая пуля голову тоже пробивает. А сколько пулемётов Браунинга куплено заранее? Сколько автоматов Калашникова, пистолетов ЧЗ и снайперских винтовок Хеклер-Кох ежедневно пересекает южную границу - никто не считал. В конгрессе давно лежат законопроекты о стерилизации чёрного населения, о выселении чёрных в Африку, о массовых расстрелах чёрных, замеченных в погромах, о разделе поездов на чёрные и белые вагоны. Но если президент подпишет такие законы - все чёрные разом встанут на дыбы, а с Америки слетит последний фиговый листик, которым она прикрывается. Массовые репрессии собственного населения, официальное рабство и сегрегация - это варварство, геноцид, и повод для международного вмешательства. Это - конец государства! А если не подпишет, то завтра, или через год, или через десять лет, но звёзды, одна за другой, будут продолжать падать с флага этой страны, пока не упадёт последняя. Белые в этой стране не могут жить без рабского труда. Этот менталитет рабовладельца вырабатывался из поколения в поколение. Рабами, по гениальной задумке хозяев жизни, должны были в итоге стать вообще все неанглосаксы на этой планете. Пейсатый англосакс сидел бы в банке, печатал деньги, и выдавал кредиты всем и каждому. А остальные бы только и делали, что работали да удивлялись: почему они такие бедные? Но рабы стали настолько вооружены оружием и информацией, что смогли себе позволить разобраться в ситуации, и начать убивать хозяев. Что дальше - им пока неинтересно. Сейчас им интересно уничтожить тех, кто несколько веков на полном серьёзе называл их говорящим скотом, придумав ради своего оправдания бредовую теорию эволюции видов.
   Из анархии и разрухи, из вседозволенности и полного кавардака всегда рождалось какое-нибудь государство. (Энтропия разумной природы по богом заданным законам всегда стремится к упорядоченности, в то время как неживой - наоборот.) Иногда на это уходили годы, если у руля вставал такой вождь, как Сталин или Пиночет, и возникала диктатура. Иногда - многие десятилетия, когда порулить пытался то один пан или премьер-министр, то другой. Иногда приходили чужеземцы и быстро наводили свои порядки, и тогда палачи работали в три смены и по выходным.
   Говорят, что даже если вас сожрал крокодил, у вас целых два выхода. Но, сколько я ни читал экспертные оценки специалистов из ООН, МИДа, институтов права, развития и разных других - никто не находил для штатов даже одного. За красивыми словесами о равенстве, любви и веротерпимости скрывалась растерянность и непонимание ситуации. Никто не рискнул прямо заявить: ребята! Нельзя было отпускать рабов, потому что это неверно в принципе! Если у тебя есть раб - он должен быть им вечно! Отпущенный раб опасен. Целое государство, построенное на рабском труде, и вдруг сказавшее, что раб и хозяин с завтрашнего дня равны - обречено на бунт. А уж если рабы плодятся впятеро быстрее расы господ, и им доступно оружие - государство будет взорвано изнутри обязательно. О последствиях этого взрыва раб задумается потом. А пока вся его энергия направлена только на одно: взорвать!
   От просмотра, чтения и тяжёлых раздумий меня отрывала супруга. Она знала, что весной я уезжаю, и места себе не находила. Каждый вечер она с матерью готовила разные вкусности на базе свинины, крольчатины, сладкого картофеля, ананасов, риса, сыра, майорана и кайенского перца, потому что там, в дикой Америке, мне, бедному, придётся есть одни гамбургеры, и пить колу.
   У меня тоже сердчишко ёкало, потому что мой план сильно смахивал на авантюру. Я не представлял, как буду добираться до Атланты через районы, где белый цвет кожи - это приговор. А если доберусь - где искать отца и остальных? Ни адресов, ни места работы. Может, зря я подписался? Ну, робот. Ну, оружие. Всё это было давно, и сейчас мало кому интересно. Жил бы себе в Тихуане, помогал бы нашим осваивать дикий запад, а вечерами держал бы жену и дочь на коленях и любовался закатом. И ловил себя на мысли, что - нет. Не помогал бы, не держал и не любовался. А мучался бы всю жизнь, зная, что был шанс, но я его прохлопал. Зассал! Раз трудности нельзя обойти - надо к ним подготовиться!
   В феврале меня вызвал Шедько, и сообщил некоторые подробности операции "Папа". Первого марта я вылетаю в Монтеррей. Мне делают паспорт гражданина Канады Стива Бойла, поэтому надо срочно выучить новую легенду про Манитобу, Виннипег, лосей, бобров, и прочую канадскую лабуду. Для этого сюда на днях прибывает наш человек из Оттавы, который будет заниматься со мной двадцать часов в сутки. ("Не блондинка, не переживай. Машин нрав я знаю, специально выбрали мужчину. Ему шестьдесят три, этнический украинец, родился и живёт в Канаде. По легенде - твой дядя Уэйн Божко, брат твоей давно умершей мамы".) В Монтеррее я встречаюсь с двумя людьми с Кубы. ("Тоже не блондинки к сожалению".) Это гангстеры, но работают на правительство. Специально прибудут сопровождать меня по чёрным районам. Сами они чёрные, половина Флориды - друзья и родственники, много раз были в Штатах, знакомы с авторитетными неграми, так что проводят меня до самой Атланты, и вернутся обратно. Из Монтеррея мы втроём в сопровождении местного товарища едем к заливу, где садимся на подводную лодку ("Володя, что с тобой? Это не та лодка. Хлебни из кулера холодненькой!") и тайно высаживаемся в районе Нового Орлеана. До берега, возможно, добираться придётся вплавь: лодка высадит нас примерно в километре от берега. Если на лодке есть надувная лодочка - нам её дадут. Нет - ласты на лапы - и вперёд. С собой у нас будут деньги. Песо и доллары. Негритянские деньги, как они их называют - христодоллары, - нам не дают по той причине, что каждая банда печатает свою валюту чуть ли не на принтере. И оружие. Для каждого готовят специальные пистолеты "Торус". (Двадцать два заряда, глушитель, лазер, с поверхностью, на которой отпечатки расплываются за минуту. Товарищи из Бразилии обещали постараться. "Ругер" лучше оставить дома.) Новый Орлеан, как мне уже известно, - город-призрак. Там нет людей, болото, плесень, руины, местами - радиация. Проскакивать его надо без задержек. Самое сложное - добыть транспортное средство. Желательно - купить, чтобы не делать лишнего шума. Если не получится - отремонтировать брошенное, угнать, попроситься в попутчики - вообщем, действовать по обстоятельствам, но предельно аккуратно. Один лишний выстрел - и мы окажемся в разбуженном муравейнике. (Я прям воочию увидел, как два мафиози чинят на яме заглохший "Бьюик"!) Связи не будет. На юге её вообще нет, кроме спутниковой, дальше к востоку любая связь может прослушиваться. Поэтому один странный звонок может поставить под угрозу всю операцию. Свои люди в настоящий момент у нас есть только в Вашингтоне, Нью-Йорке и ещё в паре больших городов на севере. Толку нам от них - ноль. Поэтому расчёт только на плечи друга и вбитый крюк. Задача - найти людей и (Или.) документацию из лаборатории, где работали мои родители. По-возможности, привезти в Россию учёных, занимавшихся разработкой оружия любого типа. По-возможности, завербовать кого-то из местных, чтобы получать достоверную информацию из стана врага. А также просто смотреть по сторонам, запоминать ситуацию. Руководство хочет услышать рассказ очевидца. После выполнения задания добраться до города Саванна, где поселиться в гостинице "Скай" на Монтгомери-стрит, отправить телеграмму родственнику в Канаду (Адрес мне сообщат позже.) и (Или.) гулять с книгой каждый полдень в сквере Франклина. За мной (Или за нами.) должна придти та же лодка, что повезёт нас из Мексики в Орлеан. Если в течение десяти дней я никого не дождусь, то мне придётся любыми способами добираться до Канады, а оттуда меня уже переправят домой. Из штатов в Россию мне легально не выскочить. Там сейчас свирепствует полиция, ФБР, АНБ, ЦРУ, поэтому могут взять за воротник по малейшему подозрению. Мне надо привыкнуть, что я - канадец, еду повидать любимого дядю, обнять берёзку и поймать форель. Если я окажусь плохо готов к заданию, то шансы выжить стремятся к нулю. В случае провала операции майор честно порекомендовал мне лучше пустить пулю в голову, чем попадать в плен к изуверам. Я вспомнил, что говорил мне Бэнкс, вручая "Ругер", и попросил разрешения взять с собой моё счастливое созвездие. В итоге разрешение было получено.
   На другой день в нашем представительстве меня встретил высокий лысый хохол и, дохнув перегаром и чесноком, раскрыл объятия:
   -Здоровеньки, племяш! Зову - зову тебя в Оттаву, а ты всё не едешь и не едешь! У нас такая рыбалка - щуки третью удочку за сезон ломают!
   -Дядя Уэйн! - подыграл я, утыкаясь в плечо здоровяка и стараясь реже дышать. - Вот не ожидал! Как поживаешь? Рассказывай всё, без утайки!
   Дядя Уэйн занимался со мной не двадцать часов в день, а пять. Ему было тут с непривычки жарко, так что мы занимались в номере с кондиционером, и мне приходилось надевать тёплые носки и шапочку - до того привык к местной жаре. Он показывал мне видео о своём доме, городе Виннипеге, окрестной природе, дорогах, аэропортах, популярных актёрах, спортивных командах, модных магазинах и традиционной кухне. Я старался подражать его акценту, познакомился и поговорил по видеосвязи с его родными, особенно долго беседовал с его супругой Еленой Петровной, а у себя дома всех попросил называть меня Стив Бойл. Дядя рассказывал и об обыденных вещах типа кленового сиропа и ондатрах в каждом пруду, и некоторые особенности нынешней Канады, которые меня, скажем так, удивили. Например, он рассказал о моде жениться и выходить замуж за деревья. Человек может жениться на дереве, если он его посадил на территории своего дома, и оно не против свадьбы. Можно садить маленькое дерево и выращивать много лет, а можно садить сразу взрослое, и жениться уже через полгода. Главное - чтобы у женской особи было дупло, а если женщина хочет выйти замуж за молодого крепкого дуба, то на том должен быть хотя бы один сучок. Дупло или сук могут быть на любой высоте и любых форм и размеров. Ватикан такие браки признал законными, и теперь многие женятся и выходят замуж за звёзды, за страну или за футболку с любимым номером. Католическая церковь одобряет теперь вообще любой брак, поэтому натуралы перебираются под крыло православия, реже - протестантизма. Я представил, как муж лезет на законную супругу, подставив стремянку или подогнав манипулятор. Или как женщина путается в сучках и выковыривает занозы. Но дядя Уэйн объяснил, что никто никуда не лезет, и это просто мода, и хоть какое-то спасение от повального одиночества: детей у канадцев всё меньше, потому что уменьшается число разнополых браков - вот и выходит из положения кто как может. Хотя, по сравнению с южным соседом, Канада - образец пуританства и общечеловеческих ценностей. Ну, ежемесячный иллюстрированный журнал "Педофил" и клубы "Женя плюс Саша" в каждом городе - это, скорее, исключение из правил. Хотя, исключений с каждым годом становится всё больше.
   Ещё со мной работали психологи. Занятия были нудные, и мне быстро надоедали. Я рисовал разные картинки, какие-то рвал, какие-то сжигал. Попытался нарисовать папу. Получилась какая-то кривая рожа, к которой я со злости приделал рога и врезал щелбана. После этого дядька в халате долго смотрел на монитор, анализировал графики и кривые, и сделал заключение, что встреча с папой грозит неприятностями нам обоим. Ещё мне задавали разные вопросы, на которые я сначала отвечал подробно, потом - кратко, а потом просто послал всех по матушке, из чего был сделан вывод о моей политической надёжности, вагиноустойчивости, и готовности к оправданному риску. Минусы родом из детства были прежними: малоконтактность, неуверенность, склонность к собственной второсортности, второстепенности, отказ от лидерства. На этом и строились наши занятия.
   С одним физиономистом я ездил по городу, смотрел на людей, и пытался угадать - что у кого на уме. Он учил меня обращать внимание на прищур глаз, скос уголков рта, движение пальцев, губ, паузы в словах после неожиданного вопроса, и по этим малозаметным деталям определять психотип собеседника. Мы наблюдали за походкой, осанкой, жестикуляцией, и делили народ на слонов, леопардов, шакалов, свиней, болонок, чтобы сразу подсознательно определять потенциальную угрозу.
   С капитаном коммандос Альваресом Рохесом занятия проходили проще: я бил его парней, а они прыгали на меня с ножами, мачете и штык-ножами, примкнутыми к автомату. Их задача была проста: не нанести мне травму, но выглядеть так, чтобы после их нападений я бы сначала стрелял, а уж потом вздрагивал. Среди них было несколько темнокожих ребят, и после уроков физиономиста их лица мне очень не понравились. Одному я сломал ребро, другому подбил глаз, всех обезоружил, после чего Рохес пожал мне руку и отвёл в тир. Тесть почти каждый вечер возил меня на свой танкодром, где я гонял на танке, бронетранспортёре, и трёх типах грузовиков. Но даже при такой интенсивной подготовке меня посадили в самолёт лишь пятнадцатого мая, когда уже во всю цвела пассифлора, и колибри крутились вокруг её цветов, словно ангелы вокруг звёзд. Романов дважды находил слабые места в подготовке, и заявлял, что грех на душу брать не хочет, и лучше сдвинет сроки операции, чем такая славная девчушка останется без папы. В итоге он добился своего: я настолько вымотался на тренировках, настолько стал канадцем, свыкся со всем, что мне предстоит, вжился в роль, что уже готов был пешком пробираться через все штаты в обожаемый Виннипег.
   -Вот теперь вижу, что готов! - заявил он четырнадцатого вечером. - Завтра в пять утра за тобой заедет машина. Ну, удачи тебе, Стива!
   Вечером дома было тихо, как перед казнью. Тесть с тёщей выпили за мою удачу, и разошлись по делам. Она - кормить зверинец перед сном, а он - выполнять свой супружеский долг: вынести накопившийся за день мусор, закрыть ставни, и спустить с цепи пса Атиллу. Доча нарисовала мне танк со звездой, чмокнула в щёку, и уснула у меня на руках. С Марией мы до полуночи просидели в нашем саду. Пахло мятой, лимоном, морем и духами. Над нами висели звёзды и летали спутники. Стрекотали кузнечики. Над далёким аэропортом каждые несколько минут заходили на посадку и взлетали самолёты.
   -Приедешь ко мне во Владивосток? - спросил я её по-испански.
   -Обязательно! - ответила она и закрыла лицо платком.
   Мы как бы отключили звук, оставив лишь изображение и тактильность.
   Даже не знаю, что сказал бы в этот момент мой знакомый специалист по лицам, если бы увидел лицо моей жены. Наверно, тоже бы заплакал.
   В Монтеррее шёл дождь. Никаких других подробностей я разглядеть не успел: сопровождающий меня Сантос сразу взял такси, и мы приехали в какой-то мотель на окраине города. В номере по соседству жили два кубинца, которые подписались сопровождать меня по чёрной Америке. Когда я увидел, с кем мне придётся идти в разведку, то порадовался только одному: мне против них не воевать, и детей с ними не крестить. В глаза сразу бросались их глаза: они были красные. Было ощущение, что эти парни в самом расцвете сил регулярно прыгали с вышки в воду лицом вниз, забывая закрывать веки. Видимо, глазные капли на острове свободы не в ходу. Я поздоровался с ними, они представились как Педро и Карлос. Возможно, они были братьями. Возможно - отец и сын, или дед и внук. Я категорически не мог определить возраст обоих, но, вспомнив уроки физиогномики, присмотревшись к пустым взглядам, зверскому оскалу, улыбки без повода, привычке всегда держать правую руку в кармане пиджака, небрежность, с какой они взяли деньги и специальные пистолеты, я понял, что греха на их плечах - выше пика Оризаба. Теперь главное - чтобы враг не предложил за мою голову на пять песо больше, чем отдал им Сантос.
   Я поделился с капитаном своими опасениями, но тот сказал, что у этих головорезов с правительством Кубы отношения простые, как сатиновые трусы: они возвращаются домой только при одном условии: живой и здоровый Стив Бойл прибыл в Атланту. Иначе их предприятию по торговле товаром, имеющим спрос во Флориде и Техасе, придётся туго. Говоря проще, убьют всех, кто имеет к этой конторе хоть какое-то отношение. Потому что Кубу попросили друзья из Мексики и России, и потерять лицо она не имеет права. Деньги в данном случае не играют вообще никакой роли, Сантос просто выдал им командировочные. Что это за предприятие, и какой товар ждут от него во Флориде - я уточнять не стал, но на душе стало спокойнее. Я почувствовал за спиной мощь государства, и даже крепко уснул, пока мы да небольшом стареньком микроавтобусе со шторками на окнах ехали от Монтеррея к океану.
   Ехали мы мучительно долго. Сначала - на юг, потом - на север, потом - на восток. То ли прямой дороги через горы не было, то ли так путались следы, но мы отсидели всё что можно, два раза перекусили, и на каком-то перевале вышли на связь с Тихуаной. Там сообщили, что лодка нас уже ждёт в условленном месте, и рано утром шестнадцатого мая мы по какой-то ослиной тропе подъехали к берегу Мексиканского залива. Солнце вылазило прямо из воды, побережье было пустынным, только пара мексиканцев варили уху в котелке возле своего допотопного катера. Мы подъехали прямо к костру. Сантос что-то спросил у рыбаков про улов, те ответили, что нынче хорошо идёт мокрель, а вчера ловили осьминогов. После этого я попрощался с капитаном, мы с Педро и Карлосом перебрались на рыбацкую посудину, и пошлёпали прямо на солнце. Штиль стоял полнейший, мы плыли, словно по зеркалу. Вскоре берег исчез из вида, и мы словно замерли во времени и пространстве. Мотор гудел, вода за бортом кипела, но двигалось только солнце, которое выползло из воды, с трудом оторвалось от зеркала, и начало свой ежедневный путь на запад. Через полчаса один из рыбаков заглушил двигатель. Стало тихо, словно в подводной лодке. Вспомнилась эта тишина, когда я, тупой и толстый, сидел в кресле, глядел в Пашин затылок, и мечтал о сисястых бабах в полосе прибоя. Мысль прервалась шумом непонятного происхождения. Метрах в двухстах, расталкивая головой воду, поднималась серая железная гора. В ней открылась крохотная дверка, из которой вылез человек, помахал нам рукой, и крикнул на языке, от которого у меня слёзы навернулись на глаза:
   -Хули вы там торчите? Швартуйтесь быстрее!
   Не прошло и полчаса, как лодка ушла под воду. Нам выделили разные каюты, но в одном отсеке. Кубинцев поселили вдвоём, меня - одного. Вахтенный офицер распорядился принести нам обед, и сказал, что до Нового Орлеана дойдём быстро, но высаживать нас будут в полночь, поэтому находиться в лодке нам придётся полтора суток. В моей небольшой каюте был душ, туалет, ноут с большим монитором, и система климат-контроля. По отсекам нам велели не шариться, а то лодка большая, углов разных много. Не заблудимся, так головы порасшибём, а капитану потом получать за нас выговора. Сразу попросили сдать оружие, пообещав отдать обратно непосредственно перед высадкой. Я отдал свои "Торус" и "Ругер", а Педро с Карлосом - "Торусы" и ножи-выкидухи. Потом поел, помылся, и на десятый раз перепроверил все вещи, что лежали в рюкзаке: мешок с десятью миллионами бумажных долларов, мешочек с одной тысячей разных песо, три пачки девятимиллиметровых патронов к "Торусу" и одна - триста двадцать седьмых - к "Ругеру". Дождевик, свитер, носки. Очки ночного видения. Паспорт, водительские права, разрешение на покупку оружия, страховой полис. (Шеф сразу предупредил, что болеть в Америке не рекомендуется: денег на полисе хватит только на то, чтобы хлопнуть дверкой в кабинет стоматолога. Так что лучший полис - наличные деньги.) Рекламный буклет с фотографиями катеров и лодок, ибо я - продавец водоплавающей техники (Мою специальность решили не менять. Хотя, мы знали: все эти хитрости и предосторожности - только для самоуспокоения. А в жизни - или повезёт, или не повезёт.) Небольшая аптечка, фильтр для очистки воды, ноут с кучей разной инфы и хитрой системой ликвидации данных. (Каждые двенадцать часов мне надо его включить, приложить палец и набрать правильный пароль. Если что-то шло не по плану, вся заранее отмеченная информация стиралась, и оставались только два ролика порнухи, фотографии, где я обнимаюсь с дядей Уэйном на фоне Онтарио, да расписание автобусов по маршруту Бостон - Монреаль.) И ещё пакет сушёных фиников, положенных мне женой.
   Потом открыл папку с информацией о моём папе и Василии Григорьеве. Их не очень качественные фото тридцатилетней давности. Места работы в Америке. Адреса, по которым они когда-то жили, адреса их знакомых и сослуживцев. Я всё это знал наизусть, но ещё раз внимательно вгляделся в фото отца. Среднего роста, кругленький, уютный семьянин, мечта таких же кругленьких домохозяек. Наверняка добрый, забывчивый неумеха, с тихим голосом, заранее согласный со всем, что скажут по ящику, напишут в новостях или крикнет с кухни жена. Он вызывал во мне безотчётную брезгливость. Возможно, он напоминал мне меня самого в далёком уже прошлом. Возможно, трудности закалили и его, и я встречу этакого железного старика с рублеными скулами и лицом в шрамах? Хотя, скорее всего, я наткнусь на заброшенный дом, а соседи скажут, что владелец умер много лет назад, и где могила - они не в курсе. А я и искать не пойду: есть дела поважнее.
   Открыл видео с женой и дочкой, начал смотреть, но выключил и стёр. И загнал любимых в самый дальний уголок. За ту дверь, что заржавела и плохо открывалась. Подальше от дорог, по которым летают другие мысли и чувства, более необходимые в данный момент. На этих дорогах опасно. Вы можете вызвать аварию, затор, пострадать сами и погубить меня. Посидите за этой толстой дверью! Я вас обязательно оттуда выпущу! Когда вернусь. Если вернусь.
   Меня разбудил тот же офицер, и сообщил, что через час - наш выход. Мы поужинали, и вышли к люку. Нам дали лодку с моторчиком, сопровождающего матроса, пожелали удачи, и пообещали забрать нас из Саванны. (В итоге, нас на лодке видели всего три человека.) Когда субмарина всплыла, мы вышли на палубу, и окунулись в ночь и туман.
   -Погоду для шпионов заказывали! - спросил нас матрос, спустил резиновую лодку на воду, прикрепил мотор и шепнул: - Поехали, чё ли?
   На голове у него был шлем с какими-то приборами, поэтому он знал, где берег и куда плыть, в отличие от нас. Мотор загудел с громкостью работающей микроволновки. Берег был не виден до того момента, пока лодка не ткнулась носом в гальку. Мы выскочили на берег, и определили свои координаты. Впереди должен был быть городок Хума, пригород Нового Орлеана. Лодка тут же исчезла в тумане, а мы пошли прочь от берега, держа руки на рукоятях пистолетов. Карлос надел наши единственные ночные очки, и шагал уверенной походкой человека, ходившего этой дорогой много раз. Часа через два интенсивной ходьбы я различил по сторонам какие-то строения. Мы шли по окраине городка вдоль каких-то цехов. Вокруг было тихо, душно, туманно, пахло морской тиной и плесенью. Мои спутники подошли к каким-то ржавым воротам, и толкнули одну створку. Удивительно, но скрипа не последовало. Воротина откатилась как по маслу, и мы вошли на территорию не то какой-то заброшенной базы, не то фабрики.
   -Смотри под ноги, тут ямы и мусор! - впервые за всё время знакомства обратился ко мне кубинец.
   Глаза, конечно, привыкли к темноте, но тут, где вокруг стояли остатки стен, какие-то краны, контейнеры - было настолько темно, что я рискнул спросить: не включить ли мне фонарик?
   -Лучше давай руку. Не надо фонарик! - ответили мне, взяли за руку и провели к каким-то дверям.
   Карлос (Или Педро?) постучал два раза, потом ещё раз и ещё два. После долгой паузы дверь тихо открылась, и мы пошли вниз по ступенькам. Тьма была кромешной. Но вдруг впереди открылась ещё одна дверь, и лучик света осветил оставшиеся ступеньки. Мы зашли в помещение, и дверь за нами бесшумно закрылась. Я прочитал несколько вывесок про радиацию, сирену, красный уровень опасности, и понял, что мы в бомбоубежище. За главного тут был старый негр в клетчатой рубахе и рваных джинсах, в соседней комнате сидели четыре эфиопа с автоматами у ног, и играли в карты. Все поздоровался с нами, и стало понятно, что Карлос и Педро тут - свои парни. Помещение расходилось коридорами в разные стороны, конца и края видно не было, а вдоль стен стояли сотни ящиков, коробок, бочек и тюков.
   -Это наша база, - пояснил мне Педро (Или Карлос?), - Тут мы храним товар, а потом везём его дальше на север. Тут есть всё. Нет только счастья. Глен, а где Дайсука из Мандавиля?
   -У Мишель сегодня красный день календаря. Она осталась дома.
   -Чёрт, мы так соскучились по ней, а её нет? Ладно, заглянем на обратном пути. С нами белый, которого надо доставить в Атланту.
   Парни в комнате бросили карты, и вышли поглазеть на меня. Я напрягся, но их автоматы остались у игрального стола, так что стрелять в меня пока, вроде, никто не собирался.
   -Наверно, это хороший человек, раз вы потащите его через Алабаму. Там сейчас командует апостол Вудс. Он очень непредсказуемый человек. Там опасно.
   -Там же ещё месяц назад стояли люди апостола Холифилда! Быстро у вас власть меняется! - ответил Карлос, и, повернувшись ко мне, пояснил: - Командиры отрядов тут называют себя апостолами. И берут себе имена известных чёрных. Например, апостолов Тайсонов было сразу четыре, а теперь осталось два.
   -Уже один! - буркнул старый Глен, наливая себе и нам по большой кружке бразильского кофе.
   -Уже один? А который?
   -Да кто их разберёт, этих черномазых! - Глен оказался не лишён чувства юмора. - Вроде, Шакал Ларри из Сарасоты.
   -Это хорошо, что Ларри ещё жив. С ним можно иметь дела. Он не торчит. Умеет думать и не стреляет во всех, кто зевает на его выступлениях.
   -Этот стреляет. Значит, не Ларри. Наверно, остался Вампир Энди из Остина.
   -Чёрт! Вампир Энди на игле уже семь лет. Педро, на всякий случай возьми с собой две дюжины шприцов с дозами. Мимо Ларри без шприцов мы можем не проскочить. Гленн, есть какая-нибудь тачка на ходу?
   -Да, есть две колымаги. За одной завтра обещали приехать Чёрные Кальмары, так что она стоит уже гружёная. Но если надо, кальмарам я могу дать отбой.
   -Что ещё за Чёрные Кальмары? Что-то новенькое в этом зоопарке?
   -Да, пацаны из Пансаколы, подрастающее поколение. Решили поиграть во взрослых. Купили обрез, грабанули какую-то старуху на сто лимонов, и решили, что стали крутыми. Я продаю им табак и ром. В прошлый раз у них были песо. Завтра обещали притащить шестерых девчонок для борделя в Орландо. У каждого тут своя валюта.
   -Нет, разгружать не будем. Бизнес - превыше всего! Покажи вторую тачку, нам некогда!
   "Да здравствует великая американская мечта! - подумал я. - Вот она, полная свобода личности в действии!"
   Мы выпили кофе, старик вывел нас на улицу, и осветил крохотным фонариком обычный чёрный универсал.
   -Машина на ходу, стёкла и двери держат до девяти миллиметров, в днище четверть дюйма композита. Единственное слабое место - крыша! - пояснил дед.
   Мы открыли дверь водителя, в кабине зажглись три ярких лампочки. Над водительским сиденьем в потолке была вшита заплатка, а само сиденье было уляпано чем-то чёрным.
   -Сказал же Антонио, чтобы отмыл машину! Ему бы только стрелять!- вздохнул дед. - Сейчас отправлю парней, они всё приведут в порядок. Но на Антонио обижаться - грех. Стреляет хорошо. Талант у парня.
   Эфиопы за полчаса отмыли машину от крови и мозгов бывшего владельца. Начинался мутный рассвет, и мы въехали в Новый Орлеан, когда в тумане можно было уже различать дома метров за триста. Сунулись было по одной дороге, но наткнулись на руины, перекрывшие проезд. Видимо, поперёк улицы лежал небоскрёб. Сунулись по другой, проехали по верхней части трёхуровневой развязки, но, спустившись ниже, остановились: дорога, и вообще вся местность, уходила под воду. Впереди, из тумана и воды, проступали какие-то строения, из болота торчали сгнившие до скелета автомобили. Нас неотступно преследовал запах тлена, гнили, плесени, и комары. Было ощущение, что мы попали внутрь огромного мёртвого животного. Карлос вышел из машины, и стоял, хмуря даже не лоб, а вообще всю бритую голову, и потирая красные глаза. Внезапно послышалось хлюпанье воды, и прямо перед Карлосом, стоя по щиколотку в воде, возникла из тумана большая чёрная собака. Дворняга настолько не ожидала встретить на своём пути кого-то живого, что остолбенела, и забыла, как надо правильно лаять. Кубинец в одну секунду запрыгнул за руль, развернул машину, и мы помчались обратно. На каком-то перекрёстке он нажал на тормоз, вытер пот, и пробормотал:
   -Ненавижу собак! Чем они тут питаются? Поедем через Эрхард, тут, видимо, все дороги затоплены.
   Туман перешёл в мелкий дождик, подул утренний ветерок. Мы ехали по мёртвому городу. Я, конечно, читал, что после трёх катастрофических ураганов восстанавливать всю инфраструктуру раз за разом стране оказалось не под силу. Читал про бурный нрав Миссисипи, поднявшийся уровень океана и чёрную плесень. Но одно дело - читать и смотреть фото, а другое - увидеть собственными глазами руины, которые когда-то назывались "Беззаботным городом". Как-то давно Джонни показывал мне фильм ужасов, где по мёртвому городу, затянутому таким же туманом, бродили какие-то чудища, и сдирали с грешников кожу, а с неба сыпался пепел вместо снега. Тут не было чудищ и пепла, но веселее от этого не делалось. Центральная часть города с трамвайными рельсами, мостами, церквями, многоэтажным Сити осталась позади, и мы ещё долго ехали по одноэтажному пригороду. И везде - и в Сити, и на окраине, - была одна и та же картина: апокалипсис. И один и тот же запах: гниения, плесени, тины. Словно слева от нас была городская свалка, а слева - открытый погреб с тонной гнилой картошки.
   Только к обеду, когда мы подъехали к городку с табличкой "Галфпорт", я увидел первого человека. Вернее - десять человек. Колёсный трактор перегораживал дорогу, около него и на нём загорали молодые парни, большей части из которых вряд ли исполнилось шестнадцать лет. Они выпучили глаза, и стали что-то оживлённо обсуждать, пока мы не подъехали вплотную к трактору. Карлос высунул голову из машины, и сказал, что нам надо проехать. Меня заранее предупредили, чтобы сидел на заднем сидении и не высовывался. Молодёжь продолжала бурно жестикулировать, и из их ругани я понял, что они не въезжают: откуда по эту сторону их трактора вообще взялись люди? Видимо, этот трактор олицетворял для местных жителей что-то типа края Ойкумены, за которой живут только духи мёртвых и прочая нечисть. Карлос вышел из машины и спросил - где тут обитает ближайший апостол? У него к нему дело. Есть товар, нужен купец. При словах "Дело" и "Товар" компания оживилась. Девять оттолкнули трактор в сторону, а десятый подошёл к Карлосу, и засыпал его вопросами:
   -Как вы там оказались? Откуда вы едете? Ведь там нельзя жить? Вы - живые? Или только тени? Вы видели прозрачные грибы-убийцы? А оборотни там попадаются? Правда, что если пять минут постоять под большим синим кубом, то станешь бессмертным?
   -Мы пришли из-за моря, и три года прожили в мёртвом городе среди скелетов, - не моргнув глазом, заявил кубинец, - Идём поклониться вашему апостолу, и предложить ему стать нашим компаньоном. Нас было три родных брата, но один пять минут постоял под кубом. И вот что с ним стало. Покажись, Стив! Удачи вам, братья!
   Я опустил стекло, высунулся наружу, свёл глаза к переносице, высунул язык в сторону и замычал. Мы проехали мимо десяти остолбеневших негритят, и рванули дальше. Но радоваться пришлось недолго. Начинались густо заселённые районы. И чем дальше мы ехали, тем больше попадалось людей с оружием. Благо, что наша машина была не одна, и на нас никто не обращал внимания. Многие машины были с дырками от пуль, или без дверей, или без капотов. Попадались повозки, запряжённые конями и быками, сновали велосипедисты. На въездах и выездах из городков местами стояли открытые шлагбаумы, но около них никого не было до той поры, пока не показалась табличка с надписью "Монтгомери", а около неё - три бочки с песком прямо посреди дороги, за ними - будка с пулемётом, и вагончик, около которого курили солдаты в униформе. Всё было по-взрослому, и нам пришлось притормозить. К машине подошёл офицер и, держа руку на рукоятке пистолета, нагнулся к окошку Карлоса:
   -Лейтенант Каннингем! Куда едем? Что везём? Оружие? Наркотики?
   -Нам надо к вашему апостолу. Кто нынче тут у власти? Оружие и наркотики - всё есть. Не впервой тут катаемся.
   -С вас три дозы и сто тысяч баксов. Кассовый аппарат только что сломался, так что чек выдать не могу. Тут третий месяц командует апостол Смит, но мы ему не подчиняемся. Мы из пограничного фронта имени Мартина Лютера Кинга. Наш начальник - генерал Моррисон. Он сейчас в Далласе. А вы, судя по всему, с островов? Колитесь, парни, вы с Ямайки или с Кубы? И те, и другие - наши союзники, так что тут вам бояться нечего. А вот с апостолами связываться я бы никому не советовал. Они сами порой не знают, за что воюют и чего добиваются. Сидеть бы им дальше по тюрьмам, да вот беда - выпустили всех. Что в шприцах? Ого! Мировая дурь!
   -Мы везём человека в Атланту, - сказал Педро, - Он белый, у него важное задание от правительства Мексики и Кубы. Если дальше есть ваши люди - передайте, чтобы прикрыли нам спины!
   -Шутки у тебя, парень, как у моей жены! Она тоже, бывало, идёт в сортир и говорит...
   Тут лейтенант настроил зрение через переднее окошко на заднее сиденье, замолчал на полуслове, а потом выдавил медленно:
   -Обосраться!
   -Да, у вашей жены тонкий юмор! - заметил Педро.
   -Ребята, вы в своём уме? Двое чёрных везут белого через Миссисипи и Алабаму! Такая картина дорогого стоит! Я понимаю, если бы вы везли его вешать. Какие могут быть дела у чёрных с белыми? Или я проспал какие-то важные новости? Если у вас на заднем сидении сидит белый, то страшно представить - что вы везёте в багажнике!
   -Он не белый. Он русский! - веско заметил кубинец. - А мы с Кубы. Я из фирмы "Савон", мы поставляем вашей армии много хороших вещей, в том числе и из России. Этот парень спит и во сне видит, как бы разровнять Вашингтон бульдозерами и посадить на этом месте вишнёвый садик.
   Лейтенант почесал нос, подумал и сказал:
   -Русские - это хорошо. Сто лет назад мы вместе с русскими воевали против каких-то ацтеков в Европе. У меня всегда был с собой русский автомат. Но наших людей дальше на этом направлении нет. Все наши сейчас в Миссури и Айове. Там идёт настоящая война. А тут пока тихо. Относительно тихо. Банды воюют между собой каждый день, гибнет много гражданских. Продовольствия не хватает, в магазинах очереди, дороговизна. Поэтому, всё, что я могу для вас сделать - дать пару гранат, и налить рюмку дерьмового пойла.
   -Спасибо, брат, ничего не надо. У нас багажнике - атомная бомба.
   Каннингем был настоящим служакой: он не понимал чужих шуток, не смеялся, и не лез никуда без приказа. Устав караульной службы он знал наизусть, а в свете последних событий в стране плевать хотел и на службу, и на устав.
   -Езжайте по шестьдесят пятой, и никуда не сворачивайте! Дольше проживёте! - он постучал ладонью по капоту. - Удачи, русский!
   Я убрал "Торус" под пиджак, застегнул слегка похудевший кошелёк, и мы поехали дальше. Вдоль дороги тянулись огороды, на которых работали женщины в цветных одеждах. Около них крутились голые дети. То тут, то там виднелись загоны с гусями и козами. Почти около каждого столба был припаркован велосипед или мопед. Такие фото я видел в сети: кенийская деревня середины шестидесятых годов. Мужчины ушли ловить слона, а женщины собирают маис и таскают на головах кувшины с водой. Мир не сильно меняется со временем!
   На самом въезде в городок на дорогу перед машиной вышел худющий долговязый негр и поднял одну руку, изображая регулировщика. Вторая была у него за спиной, и нам это сразу не понравилось. Карлос немного опустил стекло и крикнул человеку:
   -Мы к апостолу Смиту!
   Человек вытащил руку из-за спины. В ней он держал здоровенный нож-мачете.
   -Это люди Смита! - заорал он. - Мочи козлов!
   Из-за стены дома выскочили двое с автоматами, и заорали страшными голосами:
   -Быстро из машины! Стреляем!
   Они явно не хотели портить товарный вид автомобиля.
   -На счёт три приоткрой окно, и вали левого! - сказал тихо Карлос, незаметно для бандитов доставая пистолет из-под сиденья. - Один, два...
   Я подставил ствол "Торуса" к верхнему срезу окна, навёл лазер на верхнюю пуговицу драного пиджачишки, и начал опускать стекло.
   -...Три!
   Стекло опустилось буквально на пять сантиметров, когда я дал короткую очередь.
   Стрелять было очень удобно. Сидя в хорошем кресле и закинув ногу на ногу, спрятавшись за бронированным стеклом - почему бы не пострелять в плохих парней! Звук выстрела был не громче того хлопка, которым я пять минут назад убил очередного комара на лбу. Оба горе-автоматчика ткнулись мордами в пыль. Мой замер сразу, а тот, в которого стрелял Карлос, стал коротко всхлипывать, царапая ногтями землю. Педро выскочил из машины, подошёл к замершему, словно в стоп-кадре, регулировщику с мачете, направил ему в лицо пистолет, и неожиданно ударил ножом снизу в сердце. Удар был короткий, резкий, хорошо поставленный. ( "Так вот ты какой, Гена-пограничник!" - подумал я.) Потом на секунду наклонился над раненым, и под лицом у того сразу расплылась лужа. Неподалёку проехал какой-то дядька на велосипеде, поглядел на нас, и налёг на педали.
   Педро взял у трупов автоматы, покрутил в руках, выругался, и бросил в сторону. Сел в машину, вытер нож, и сказал:
   -У этих придурков даже не было патронов! Поехали!
   Происшествие не оставило на моей душе ни следа. То ли повзрослел, то ли психологи поработали, но я спокойно поднял с пола три гильзы, понюхал, посвистел в них как в свисток, и выкинул в окошко, когда место преступления оказалось далеко позади. Добавил три новых патрона в обойму, и заметил вслух:
   -А ничего так пушки в Бразилии делают. Почти как в Ижевске!
   Вскоре мы въехали на большую площадь с фонтаном, сквериком и тройкой "недоскрёбов". Вернее, фонтана давно не было, а бетонная чаша была завалена пустыми бутылками и другим мусором. В скверике стояло несколько деревянных домиков с рисунками мальчиков и девочек на дверях, и до меня не сразу, но дошло, что это уборные. А "недоскрёбами" эти несколько высоток я окрестил про себя потому, что были они не больше двадцати этажей в высоту, с битыми грязными стёклами и разрисованными фасадами. Недалеко стояли павильоны с огромными облезлыми гамбургерами над крышами. Мы уже съели все мои финики, и изрядно проголодались. Педро взял пачку долларов, сбегал в павильон, и принёс каждому по гамбургеру и по бутылке колы. Я взял этот набор - синоним счастья и символ Америки, улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям, и укусил бутерброд, едва не вывихнув челюсть. Америка и тут не подвела: еда тоже оказалась полным дерьмом. Какие-то пластмассовые зелёные листики, какая-то глинообразная колбаса, какой-то пресный хлеб, и газировка, от которой пить захотелось ещё сильнее, и забурлило в животе.
   -Ты знаешь, сколько этот десерт стоит? Пять тысяч долларов за комплект! Там ещё второй ценник в местных деньгах, так на нём нули вообще не пересчитать!
   Когда Педро зарезал человека, на его лице было вдесятеро меньше эмоций, чем после посещения местного магазина с продуктами.
   -Там сидит охранник, а прилавок зарешечен! Я подумал: может, это ювелирный магазин? Да и цены подходящие. Потому и очереди нет. Приеду в Гавану - съем шашлык из тунца! Это же не еда! Это вообще не жуётся! Дерьмо! Господи! В каком году их сделали?! С каждым разом тут всё дороже и всё опаснее. Интересно, когда местные поймут, что грабить уже нечего, и пора начинать работать? Кстати, в ларьке из дури только местные таблетки. Ни порошка, ни рома, ни водки. Непорядок. Ну, ничего. Для того мы сюда и приехали, чтобы этот непорядок исправить.
   Я поинтересовался: зачем нам обязательно надо идти к местному пахану? Нельзя ли обойтись без этого визита вежливости? На что кубинцы ответили, что, может быть, и можно проехать мимо, но тогда придётся стрелять на каждом перекрёстке, а апостол нам даст пропуск, поэтому стрелять будем только на одном перекрёстке из трёх. Да и надо перетереть с новым командиром о делах бренных, то бишь о поставках товаров от фирмы "Савон".
   -А чем с вами расплачиваются за товары, если не секрет? Ведь у них же ничего нет!
   -У них много что есть. Багамские острова уже стали частью кубинского архипелага. Если бы не война - амеры бы никогда на это не согласились. Нам отдали часть шельфа во Флоридском проливе, и мы надеемся, что полуостров Флорида вскоре тоже станет нашим. Идут переговоры, чтобы кубинская государственная компания занялась водными перевозками по Миссисипи. А для этого надо готовить почву: поливать, удобрять, рвать сорняки. Есть ещё какие-то месторождения нефти и газа. Я не очень вдаюсь в такие подробности. Мне государство платит хорошее жалованье за то, что я таскаю сюда табак, наркотики, автоматы и ром. Видимо, нынешняя цель - убавить народонаселение. А лучший способ это сделать - накачать всех дурью и вооружить. Хотя - кому я это рассказываю! Ты же из России! Для отвода глаз мы пишем что-то в графе "Цена", и местные даже иногда приносят серебро, но если нет серебра - мы меняемся на их христодоллары, которые потом просто сжигаем. Или даём в долг, который они нам никогда не вернут. Сейчас нет цели - заработать деньги. Потому что тут денег как таковых уже нет. Сейчас в цене территория. С другой стороны - на место одного из Африки приплывают трое. У нас на всех героина не хватит! Посиди пока в машине, мы сходим к апостолу!
   Они ушли, но вскоре вернулись, сказав, что Смит зовёт меня к себе. Он хочет посмотреть на русского.
   Я вылез из машины, задрал голову кверху, прикидывая, на каком этаже может обитать апостол? Наверно, он встретит меня, стоя у окна-аквариума на самом верхнем этаже, скрестив руки на груди, и осматривая город как бы с высоты своего птичьего ума. Но всё оказалось прозаичнее: лифт не работал, поэтому апостол обитал на втором этаже. На первом находился взвод охраны. Нас провели по зассаным лестницам и заваленным мусором коридорам, и мы предстали пред светлы очи Смита. Очи выглядели слегка затуманенными, но, видимо, это было их обычное состояние. Смит сидел в конце длинного стола, за ним стоял автомат и знамя: чёрно-зелёно-красная тряпка с портретом самого Смита посредине.
   Апостол глянул на меня мельком, и спросил кубинцев на испано-английском языке: чем они торгуют, почём такое-то дерьмо, а почём - такое-то. Кубинцы положили перед ним прайс, в котором под первым номером значился: "Героин колумбийский. Чистота 90%. Обмен на серебро по весу 1:1."
   Пока Смит корпел над текстом, Карлос достал из кармана и положил перед ним два маленьких заполненных шприца в вакуумной упаковке.
   -Пробники! - пояснил он.
   Негр открыл ящик стола, смахнул туда прайс и шприцы, и спросил:
   -Что в вашей компании делает русский? Мне сказали, что ты русский!
   Я подумал, что этого парня надо как-то приятно удивить. Ведь всё, что он видел в жизни - это война и наркотики, и вряд ли он успеет увидеть что-то ещё. Поэтому ответ выскочил из меня как-то сам собой:
   -Многоуважаемый сэр! Я действительно имел честь родиться в России, а теперь волею судеб путешествую по этому суровому краю. Я поражён, с каким мужеством вы боретесь за свою независимость, о чём обязательно сообщу в своём рапорте руководству страны. Цель моего вояжа двояка. Во-первых, я хотел бы повидать несколько учёных русского происхождения, проживавших в пригороде Атланты. Они не выходят на связь, и моё руководство предположило, что их схватило ФБР, поскольку они, мягко говоря, не совсем лояльны Вашингтону. В этом деле я очень рассчитываю на помощь с вашей стороны. Во-вторых, мне поручено узнать, не имеется ли у вас нужда в оружии и боеприпасах. Россия рассмотрит все возможные варианты помощи чёрным братьям.
   На лице у Смита появилось что-то, напоминающее мысль. Он откинулся на спинку кресла, и смотрел то на меня, то на кубинцев, то на левую стену, то на правую.
   -У Чёрных Братьев сейчас командует апостол Джордан, - после минутной паузы медленно произнёс он, - Наша структура называется - Чёрные Ножи. Но я тебя понял. И вот мой ответ: через два дня я еду в Атланту в литературный клуб. (Я подумал, что плохо понимаю его сленг, но, увидев выпученные глаза кубинцев, понял, что не ослышался.) Там будет драться мой парень против парня апостола Тайсона. Чей человек победит, та бригада будет главной в Алабаме.
   -Прости, Смит, можно вопрос? - поднял руку из-за парты Педро. - Я не спрашиваю тебя, где апостол Вудс. Но - почему литературный клуб? И почему в Атланте решается судьба бригады из Алабамы? Ведь Атланта - это штат Джорджия! Парни из Джорджии, в таком случае, должны драться где-нибудь в Цинцинатти?
   -Джорджии больше нет! Я отменил Джорджию! Во-первых, оказалось, что Джорджия - это название какой-то маленькой вшивой страны на каком-то сраном Кавказе, где правят какие-то джорджинцы. Это полное дерьмо! Во-вторых, зачем нам Джорджия, если есть Алабама? Я захвачу Джорджию до Атланты, захвачу Миссисипи и Тенесси, и всё это будет называться Независимое Нахрен Государство Алабама! ННГА! Никаких долбаных штатов! Потом я присоединю Луизиану и Арканзас. А столицу перенесу в Пенсаколу! Море, пляж, пальмы, женщины. Много голых чёрных женщин! Никто ни хрена не делает. Все только плавают и трахаются, загорают и трахаются, спят - и снова трахаются! Это будет новое государство, а я - её первый президент. Я куплю себе яхту, и буду руководить страной из каюты. Там будет огромная чёрная кровать и огромный чёрный телевизор! Я буду нюхать только чистый кокс! Поэтому передай белым в Москве: если они не хотят проблем, то пусть дружат с апостолом Смитом! Вот моя визитка. Кто ваш президент? Стариков? Пусть наберёт меня при случае! Только не ночью и не когда я трахаюсь. (На визитке был указан номер мобильного, часы сна апостола Смита и двух дневных перерывов на секс.) От вас нам нужны танки. Много хороших непрошибаемых русских танков, которыми можно командовать, сидя дома у телевизора. У вас есть такие, мне рассказывали! А про литературный клуб - это единственный зал, который там остался целым. Когда я стану президентом, я построю огромный зал для бокса! После поединка, где обязательно победит мой парень, мы простучим про твоих белых. Если они остались на нашей территории, то давно мертвы нахрен. Если на белой - тогда мы проводим тебя прямо на ту сторону, но дальше ничем помочь не сможем. Скажи мне их фамилии и телефоны. Или - что ты там про них знаешь. Завтра я созвонюсь с тамошними пацанами и поспрашиваю. Вы, двое! Вечером зайдите ко мне обтесать ваш долбаный прайс. Я в нём ни черта не понял! Свободны! Ах, да! С вас сто тысяч баксов!
   Если бы не знание испанского, я бы понял процентов семьдесят из сказанного, не больше. А так - почти всё!
   Нас проводили на третий этаж, но сказали, что мы можем выбирать номер по вкусу на любом из двадцати этажей. Где-то кто-то вроде бы живёт, но кто и где - охрана точно не знала. Здание было огромным, а в охране я насчитал всего восемь человек. Электричества не было, воды - тоже, двери в туалетные комнаты были в основном заколочены гвоздями, но местами это не спасало, и некоторые некогда четрёхзвёздочные номера были превращены в сортиры.
   Две ночи приходилось ночевать тут. Кубинские товарищи посоветовали не торопить события, и не лезть в Атланту поперёк Смита. Судя по всему, там шла настоящая война. Одно дело - завалить трёх деревенских алкашей, а другое - соваться под солдатские пули. Тем более, что в Атланте мои друзья никогда не были, и влететь на скорости в белый район им никак не улыбалось. А с людьми Смита, как мы поняли, в белую часть города можно проникнуть тихо, минуя разных постовых.
   Мы долго бродили по бывшему отелю, пока не выбрали один двухкомнатный номер на восьмом этаже с дверями покрепче. Меня поселили в дальнюю комнату, и рекомендовали не то, что не выходить из номера - к окнам не подходить! Но к окнам я всё же подошёл. Вид открылся достаточно унылый: кривляющаяся река с берегами, поросшими диким лесом, малоэтажный город, обугленный шпиль местного белого домика. В городе что-то горело: в двух местах поднимались клубы чёрного дыма. Несколько раз звучала автоматная и ружейная стрельба. Гулять мне и без того особо не хотелось, а, услышав неподалёку знакомое калашниковское "Тра-та-та", я лёг на деревянную койку без признаков постельных принадлежностей, и моментально заснул.
   Вечером мои компаньоны сводили меня под охраной в туалет на улице, купили козьего сыра, кукурузных лепёшек и молока. Потом я сидел в номере с ноутом на столе и двумя стволами - под, читал, смотрел, запоминал, думал. Жена с дочкой сидели за дверкой тихо и не мешали. "Молодцы! - похвалил я их. - Ведёте себя правильно. Вот, встретимся наяву - разрешу неправильно. А пока надо просто выжить и кое-что узнать. Никак без этого! Всё понимаете! Умницы!"
   Ночью пришли кубинцы в сопровождении трёх женщин, и дыхнули каким-то шнапсом:
   -Стив, тут такое дело: надо помочь этим девчонкам. Если они не заработают сегодня денег, то завтра их могут утопить. Смотри, какие шоколадки! Одна - твоя. Раз деньги - твои, то тебе и выбирать!
   -Дай, угадаю! - сказал я. - Им надо сто тысяч?
   -Верно! Эти обезьяны другой цифры, видимо, не знают. Можешь говорить смело: они не понимают по-английски!
   Я посмотрел в хитрые шесть карих глазок со зрачками, слабо реагирующими на внешнее освещение, и заметил:
   -Деньги я вам дам. Развлекайтесь после трудной дороги, вы это вполне заработали. Только с одним условием: вы от меня отстанете, и не будете сильно шуметь. Дело в том, что если я хоть раз изменю жене, то она встретит меня на пороге с тем, чем плетень в деревне подпирают. У меня в болту вшит датчик. Если я его куда-то не туда суну, то через тридцать секунд она мне позвонит (Я кивнул в сторону своего ноута, который был отключен по соображениям безопасности.), пожелает успеха, и отсудит у меня дом при разводе. И ещё: эти обезьяны прекрасно понимают по-английски. Верно я говорю, обезьяны? Вот деньги! Удачно отдохнуть!
   Кубинцы пьяно удивились, взяли деньги, увели женщин в коридор, и оттуда послышались удары, стоны, крики и ругательства, но всё быстро затихло. Потом в соседней комнате организовался небольшой банкет со звоном фужеров и интеллектуальными разговорами типа: "Раздвинь ноги, милашка! Вот, так хорошо! О, да ты настоящий жеребец! Ещё! Да! Вот так! Классная у тебя жопа!". Те это были обезьянки, или уже другие - я не знаю. Стоны утихли раньше, чем могло показаться вначале. Милашки и жеребцы утихомирились меньше чем за час. Я ещё постоял у окна, посмотрел на утонувший в темноте город, поцеловал крестик, и лёг спать, накрыв голову свитером, чтоб комары хотя бы в лицо не кусали.
   Утром кубинцы принесли воду, и раздобыли растворимый кофе. Воду мы пропустили через фильтр, насыпали в него лошадиную дозу кофе, и долго размешивали палочками. В холодной воде кофе долго не желал растворяться. Хуже напиток я пил только в тюрьме на Гавайях. После завтрака кубинцы отправились к Смиту обсуждать цены на ром, наркоту и оружие. Через пять минут пришёл запыхавшийся охранник, и передал приглашение спуститься вниз. Я неприятно удивился, рассовал по местам две пушки и сто тысяч зелёных, и пошёл за охранником. (Вернее сказать - это был худой негр с сигаретой и дробовиком, одетый в гражданскую одежду.)
   Внизу шёл допрос. В холле толпился народ, среди которых я увидел четырёх белых. Это были мужики пенсионного возраста с закрученными назад руками, избитые до полусмерти. Молодые негры держали их за руки и за волосы, и шумно обсуждали детали поимки, изредка пиная пленных куда попало. Из диалогов я понял, что ночью этих людей поймали на реке. Они пытались проплыть мимо Монтгомери в лодке.
   Ко мне подошли кубинцы, и встали по бокам. Вояки из толпы глянули на меня, но не проявили никакого интереса. Видимо, они были в курсе, что сам апостол разрешил какому-то белому тут остановиться. Через пару минут я разобрался, что пленные тут - не только белые. Со связанными руками стояли и трое чернокожих. Их лица были не так измочалены, но, судя по выражению остановившихся глаз, они понимали, что их ждёт через минуту. Вышел Смит, и приказал всем выходить на улицу. Народ полез через сломанные турникеты, выбитые окна и двери. Один из белых бросил взгляд в мою сторону. Не знаю, разглядел он меня или нет заплывшими от синяков глазами, но по мне пробежала дрожь. Пленников выволокли на середину площади, и бросили около фонтанов. Смит вышел вперёд, и стал по бумажке зачитывать приговор от имени первого президента Независимой Нахрен Алабамы. Я смотрел на приговорённых, и чувствовал себя муравьём. Я ничем не мог помочь бедолагам, вся вина которых, оказывается, заключалась в том, что одни - белые, а другие - люди апостола Мэрфи, зашедшие на чужую территорию. В голове проскочила мысль: может, попытаться выкупить мужиков? Но, глянув на сотню разгорячённых полной безнаказанностью детей природы, которые, видимо, давно ничего такого не делали, а тут вдруг появилась возможность проявить своё глубоко спрятанное "Я", я понял, что всё, чего добьюсь - лягу рядом, и мне не помогут ни кубинцы, ни Смит, ни "Ругер".
   Смит дочитал свою речь, которая наполовину состояла из "дерьма" и "нахрен", и махнул своре рукой. Я в душе надеялся, что несчастных хотя бы просто расстреляют, но не прозвучало ни одного выстрела. Я отвернулся, и стал смотреть, как стая ворон летит к площади от реки, и деловито рассаживается на окрестных крышах. Последняя ворона ещё не успела приземлиться, а кушать им было уже подано: толпа отволокла за ноги семь изрезанных трупов через улицу, и бросила в скверике.
   Я смотрел на эти чёрные одинаково бездушные лица, и не мог понять: откуда это в них? Ведь пять минут назад они ещё ничего не знали про тех людей. Потом им сказали "Фас" - и они мгновенно потеряли человеческий облик. Может, у них над деревней всё время летает "Джонни", который делает из людей монстров? Вот они идут из скверика обратно в одежде, залитой кровью, и улыбаются во весь рот! Они хорошо провели время! Скоротали часик. Только что вон тот с ловкостью опытного мясника отрубил мачете кисти рук ещё живому человеку, а теперь вытирает лоб, и спрашивает подельника про урожай помидоров. Как всё это умещается в одном мозгу молодого ещё человека, юноши лет в районе девятнадцати? Это для них - что? Нормально? Они тут только этим и занимаются? Тогда что для них - ненормально? Господи! Вразуми раба своего, и спаси Россию хотя бы от негров! Ведь это не люди! Это "Джонни", которые работают по той программе, которую в них закладывает чей-то высший разум. Вот бы найти того закладывателя, да привести на эту площадь! Можно даже не казнить, а пусть просто, сука, глянет на то, что творит! Нет, сначала показать, а потом - казнить! Непременно казнить!
   -Ну, как?
   Около меня стоял Смит с парой угрюмых головорезов метра под два каждый.
   -Грандиозно! - заверил его я. - С такими успехами новое государство Алабама быстро войдёт в двадцатку крупнейших экономик мира! Кто-нибудь снимал это на видео? Такой материал дорого стоит.
   Смит то ли не очень понимал стопроцентно английскую речь, то ли вообще мало что понимал, но он молча кивнул головой и махнул рукой, приглашая нас к себе в кабинет.
   Мы часа два просидели в этом логове людоеда, обсуждая разные дела. Оказалось, что мой папа и господин Григорьев проживали восточнее границы, за зоопарком, на Гленвуд-авеню. (У меня пульс дёрнулся было, но быстро вернулся на место.) Граница между чёрной и белой Америкой проходит прямо по городу, по улицам Стюарт-авеню - Уайтхолл-стрит - Пич-стрит. Нам надо выехать завтра утром, чтобы к вечеру быть на месте. Боксёрский поединок намечен на семь вечера, и состоится в литературном клубе имени Брауна. После того, как человек Смита в седьмом или восьмом раунде валит соперника, апостол Тайсон снимает с себя звание апостола, в противном случае Смит и его бригада снимает с апостола голову, и вешает её нахрен. Потом нас проводят по подземным ходам в белую часть города. Город огромный. Ни чёрные, ни белые не могут контролировать всю территорию. То те партизанят в тылу у этих, то наоборот. Но вся прелесть в том, что белые постепенно уходят из города, а чёрные только прибывают. После того, как космический центр во Флориде был захвачен и уничтожен Чёрными Акулами, белые почти полностью ушли с полуострова: охранять там стало уже нечего. Когда рухнула последняя пограничная застава в районе Майами, через Флориду хлынул нескончаемый поток эмигрантов с Карибских островов и даже из Африки. Поэтому нехватки в людях чёрная сторона Атланты не испытывала. Скорее, наоборот: ощущался недостаток продовольствия, оружия и медикаментов. И весь этот голодный сброд смотрел на восточное побережье, как медведь - на булочку. Белые из Флориды ушли за Олтамаху, к ним прибывали добровольцы из Южной Каролины, чтобы сдержать натиск пока не очень агрессивных, пока неважно вооружённых и пока плохо организованных чужаков. Но всё это только пока.
   За помощь в проходе границы с меня причиталось сто тысяч баксов. И я должен был поставить деньги на нашего бойца, чтобы интереснее было смотреть. Ещё мне поручалось по прибытии в Москву первым делом сказать Старикову и его министрам, чтобы разнесли нахрен атомными бомбами Норфолк и Индианаполис, потому что белые делают там свои долбаные пушки. Если бы не они - Смит давно бы сидел в Вашингтоне!
   Далее, тема плавно перешла на поставку вооружения для его армии. Кубинцы сначала пытались говорить языком бухгалтерии. Сравнивали разные характеристики, цены, сроки поставок, обслуживание и ремонт тяжёлой техники, но потом поняли, что клиент скучает, и на пальцах объяснили, что ром и автоматы они могут поставлять по дешёвке, за христодоллары или в долг, а вот танки и ракеты придётся оплачивать чем-то более реальным. Поэтому надо дать зелёный свет фирмам из Кубы, Мексики, Венесуэлы, Эквадора, Бразилии и России. Да и управлять танком по телевизору может не каждый, поэтому надо организовывать военные базы и городки для специалистов.
   -Ты мне предлагаешь убить одних белых, и посадить на шею других? - после раздумья произнёс Смит. - Эта идея мне не нравится. Мы даже латиносов на свою территорию не хотим пускать. Мне нравится всё чёрное. У нас даже Христос и Магомет - чёрные. Хотя нашего главного бога зовут Али. С другой стороны - русские автоматы настолько надёжны и просты, что с ними управляются даже мои обдолбанные ниггеры. Я буду думать и позвоню вам. А пока у меня перерыв. Свободны!
   -Подумайте также над созданием первого чёрного телеканала! Наши специалисты помогут вам с оборудованием и выбором нужных тем! - вставил я свои пять копеек в разговор, и мы вышли из кабинета.
   Охранник приволок к шефу в кабинет какую-то писю шаговой доступности, а мы поднялись на восьмой этаж. Когда мы пришли в свой номер, пообедали сыром с хлебом и выпили некипячёный кофе без сахара, Карлос посетовал:
   -Представляешь, с кем приходится иметь дело! А самое обидное - не успеешь договориться с одним, как его шкура уже сохнет на заборе, а в его кресле сидит другой. И всё приходится начинать сначала. В Хьюстоне за год меняется по пять паханов. Там вообще невозможно работать! Видимо, пора брать ситуацию под более плотный контроль. В Гаване думают об этом, но соваться в эту мясорубку никому не хочется. Честно говоря, будь моя воля - я бы вообще тут всех зарезал. И чёрных, и белых. Ты думаешь - они просто так утром белых покромсали? В белых приграничных районах с чёрными поступают точно так же. Идёт война на истребление. Той Америки, что триста лет трахала мозг всему миру, больше нет. Она расплачивается по счетам.
   На что Педро заметил:
   -Видимо, на планете обязательно должно быть место, где люди выпускают пар. Режут друг друга от уха до уха, стреляют, жгут, вешают. И любое правительство хочет, чтобы это место было подальше от его границ. Америке долго удавалось сделать так, что она снабжала оружием террористов всех мастей, и те мочили по их указке кого ни попадя в Азии, Африке, Европе... Где угодно, только не в штатах. Но вечно ничто не продолжается. Доллар рухнул, покупать политиков и террористов стало не на что, и сегодня мы имеем что имеем. Возможно, России и Кубе стоит поставлять сюда оружие и наркотики просто ради того, чтобы отсюда не поставляли оружие и наркотики к нам. Надеюсь, парни в Москве, Мехико и Гаване это понимают лучше меня.
   Я слушал красноглазых, и думал, что физиогном из меня пока - не очень. Этих я поначалу принял за шпану из подворотни. А ведь наверняка дома у них висят мундиры с погонами и документами об окончании каких-нибудь политических курсов, или что-нибудь вроде того. Как бы там ни было - ещё двум незнакомцам я обязан жизнью. Без них меня бы давно клевали вороны.
   На другой день выехали поздно. Убивая время, местная охрана играла на площади в баскетбол. Резать было некого, и парни скучали. Смит собирал своих бандитов, орал в рацию, и грозился кого-то расстрелять. Потом ждали боксёра, пока на велосипеде не приехал здоровенный негр в окружении тренеров, которые бежали рядом. Народ расселся в два автобуса и два джипа, и в полдень, наконец, тронулись. Уже выходя из здания с вещами, я заметил на первом этаже дверь. Ещё вчера её не было. Какой-то мужик в фартуке красил косяки, а на дверях было от руки криво, но большими буквами, написано:
   "Отдел кадров". Рядом на стене висел листок бумаги с надписью: "Требуются: бухгалтеры, юристы, экономисты, специалисты взрывного дела, механики, электрики, сварщики, снайперы, доктора. Обращаться в отдел кадров".
   -Знаешь, что там написано? - спросил меня Карлос. - Там написано, что на смену этому миропорядку идёт другой. Он уже стучится в двери. Через десять или двадцать лет эти люди перестанут бездумно стрелять по первому приказу. Ну, те, которые выживут, конечно. Они превратятся в докторов, рабочих, лётчиков и учёных. А потом примут в дворники белых. Или китайцев. И если чёрные поведут себя неправильно, то через двести лет эти белые или китайцы изрубят их топорами. На наших глазах рождается какая-то новая цивилизация. И рождается она вот за этой косой дверью.
   Наш автомобиль замыкал колонну. Кубинцы опять посадили меня на заднее сиденье, и затемнили окна, поэтому я мало что разглядел по дороге в Атланту. Сначала мы ехали по городским кварталам, где сотни человек жили в картонных ящиках под мостами. Под каждым виадуком стоял этакий картонный лагерь, где бегали дети, крысы, козы, плохо пахло и ещё хуже выглядело. Потом потянулись поля, на которых то там, то сям вручную работали люди. Из сотни работников в поле девяносто пять оказались женщины. Работали мотыгами, лопатами, граблями. Редко где-то гудели двигателя. Зато воздух был прозрачен и чист! Ни одной дымящей заводской трубы! Экологи были бы в полном восторге! (Почему сами экологи предпочитают жить в больших городах с плохим воздухом - не знаю.) Пара машин в час попадалась нам навстречу по трассе. Трава и кусты захватывали пастбища и поля, росли уже у самой дороги, и пробивались сквозь трещины в асфальте. Природа радовалась падению человеческой цивилизации до уровня бронзового века. Дорогу часто перебегали то еноты, то шакалы, то какие-то косули. Птиц над полями летало - без счёта. Думаю, и хищники тут вскоре размножатся.
   Около шести вечера мы въехали в Атланту по Ли-роуд. На въезде стоял большой отряд патрульных под знаменем апостола Смита, а рядом на дороге я заметил лежачих полицейских. Четверых связанных по рукам и ногам белых в синей форме наши автобусы переехали, едва качнувшись. Мы на своём авто постарались объехать кровавое месиво, и услышали за спиной неодобрительный гул чёрной толпы.
   Город поражал размерами. На плоскотине горой возвышался вдали архитектурный шедевр Сити из десятка разнообразных небоскрёбов и блестящей чаши стадиона. Два небоскрёба нагло подсвечивались прожекторами. Как я понял, Сити оставался под властью белых: там было в основном светло, а тут - в основном темно. Мы резко свернули влево, проехали блок-пост, пересекли улицу имени Мартина Лютера Кинга, и въехали на территорию какого-то колледжа. Вдоль дороги стояли пикапы с огромными сдвоенными пулемётами, многие дома были разрушены и сожжены, несло гарью, дорога была завалена обломками кирпича и засыпана пылью.
   По дороге я измазал лицо чёрной краской, надел тёмные очки и серую спортивную шапку, чтобы мимикрировать под общую массу. А масса была - любо-дорого поглядеть. Столько злобных негров с оружием в одном месте я никогда не видел. Сначала я подумал, что если белые узнают про это сборище, то одной ракетой прихлопнут целый муравейник. Но Педро меня заверил, что если бы у белых были ракеты, то они давно бы закидали ими всю Алабаму.
   Смит вышел из своего джипа, и встал в нерешительности. Видимо, его народ оказался в меньшинстве, а парни апостола Тайсона были на взводе и лучше вооружены. Адреналин висел в воздухе. Банды стояли друг напротив друга и орали про то, как они трахали чьих-то матерей. И всё бы ничего, но у каждого в руке был ствол! Я достал свой "Торус", и примкнул к людям Смита. Не потому, что хотел за них вступиться, а просто чтоб не стоять в стороне, и не привлекать внимания: негр без пушки и не орёт - это выглядело очень странно. Поэтому я встал позади стокилограммового охранника, поднял пистолет повыше, поставил боком, и тоже начал кричать, как я трахал сразу трёх жирных тупых матерей. Выглядело это абсолютно по-идиотски, и мне стало смешно. Я посмотрел направо - налево. Педро и Карлос стояли у меня по бокам, и громко читали какой-то рэп на тему: "Застегни штаны потуже, ты - свинья, пьёшь из лужи, твоя мать сто первый раз за мужем, беги, а то будет хуже". Меня пробил нервный смех. Окружающие, глядя на меня, тоже начали ржать. Вообще, в таких сборищах преобладает стадный инстинкт. У толпы нет мозга. Индивидуальность по какому-то мановению исчезает, и народ превращается в единый организм без головы, но с множеством рук и ртов. Сейчас стоило выстрелить одному - и началась бы бойня.
   Тайсоновцы малость опешили. Такой тактический ход был для них полной неожиданностью. Смит победоносно осмотрел свою бригаду, и крикнул чуваку в ярко-красной шапке:
   -Ну что, Тайсон? Где твоя девчонка?
   -Мой волк сейчас порвёт твою козу на части! - крикнул тот из-за огромных очков, и толпа двинулась внутрь помещения.
   Зал оказался огромной баскетбольной площадкой. Тайсоновцы пошли на северную трибуну, смитовцы- на южную. Как они друг друга различали - я не представляю! Одежда - какая попало. Оружие разномастное. Никаких повязок или других отличительных признаков одной банды от другой я не увидел. Может, у них есть усики, которыми они ощупывают друг дружку, прежде чем пожать руку или вцепиться в горло? Не могут же все они знать друг дружку в лицо! Или могут?
   Бойцы поднялись на ринг. (Один выходил под матерщинный хип-хоп, другой - под солнечное рэгги.) Удивительно, но туда же поднялся мужик в полосатой рубахе, и стал бесстрашно руководить процессом. Работа у парня была опаснее, чем у дрессировщика! Сначала ему кричали, что он недостаточно чёрный, тогда как бойцы были - можно бы чернее, да уже некуда. Но обвинение в расизме было вскоре заглушено радостным воплем: на ринг поднялась кард-гёрла с единичкой, и долго не хотела его покидать. Одни кричали, чтобы вместо боя им показали стриптиз, а Тайсон и Смит пусть бьют друг другу морды в сортире. Другие предлагали завалить сучку, чтоб не мешала серьёзному делу. Но вот звякнул гонг, и два здоровенных бугая в плавках стали молотить друг друга забинтованными кулаками. Не скажу, что это был образчик чистого бокса, но правила, как ни странно, соблюдались. Ниже пояса не били, не кусались, не пинались, а попытки клинчей лысый судья решительно пресекал. Судя по всему, оба были не новичками в этом ремесле, грамотно уворачивались и били, и к третьему раунду я уже вовсю болел за нашего. И даже не потому, что поставил на него сто тысяч. Количество раундов не оговаривалось. В перерывах между трёхминутками спортсмены отдыхали, тренеры поливали их водой из бутылок, безбашенные девчонки, в чём мама родила, носили таблички с номерами, то есть всё выглядело так, как я видел в Мексике вживую, или в России по спортивному каналу. Этих парней невозможно было не уважать. На их плечи повесили такую ответственность, но они не дрогнули, а честно делают то, чему всю жизнь учились. Вряд ли они в детстве мечтали биться за каких-то апостолов. Просто выбора им не оставили.
   Зал орал, бурлил, свистел, поддерживал, одним словом - болел. В десятом раунде наш парень врезал противнику в печень, того скрючило, он упал, и не смог встать за десять секунд. Он ещё долго сучил ногами и плакал от досады, но не мог разогнуться. Зал взревел, и я подумал, что пора валить, пока не началось. Но наш боец подошёл к оклемавшемуся противнику, обнял его, поднял его руку, и крикнул в зал, что уважает его за мужество. Оба выглядели не лучшим образом, все в крови и гематомах, но обнимались так, словно родные братья встретились после годовой разлуки. Потом наш парень задвинул в микрофон целую речь о том, что люди Смита и люди Тайсона - одной крови, у них одна вековая цель, и если они будут враждовать, то белые этим обязательно воспользуются. Выступал этот хлопчик не очень литературно, но от души, тяжело дыша и сплёвывая кровь, и народ, слушая, затих. Говорил он недолго, но так эмоционально, что Мартин Лютер Кинг со своей речью о мечте вряд ли бы сорвал в этом зале более громкие аплодисменты. Потом пару слов сказал проигравший. Он уверил зрителей, что бился за чёрное дело, за объединение народа под одним знаменем, и готов был умереть в ринге за апостола Тайсона, но не получилось. Теперь всё, что он может - призвать его соблюсти договор, и стать правой рукой апостола Смита в общей борьбе. Сейчас, мол, на того смотрят сотни глаз, и если он поступит по совести, то его имя останется в веках. Чёрт! Я готов был подписаться под каждым словом! Парни говорили ещё лучше, чем дрались!
   Боксёры замолчали, и народ обратил взоры на Тайсона. Тот долго сидел неподвижно, потом встал, поднял повыше свой пистолет, и вытащил обойму. Зал взревел. Кубинцы подошли к Смиту и спросили, когда можно будет решить дело со мной. Смит подозвал кого-то из своих, крикнул что-то ему в ухо, и мы пошли с провожатым на выход.
   На улице стояла ночь, звёзд не было, сквозь тучи торчала половинка Луны. Провожатый подошёл к людям Тайсона, что-то им объяснил, те покивали головами, и махнули нам рукой. Я поддёрнул рюкзак, мы сели в джип, и поехали куда-то на север. Местные сидели на передних сиденьях, а я с кубинцами - сзади. Машина отъехала метров на пятьсот, когда сзади грохнул взрыв, и началась бешеная пальба. Водитель ударил по тормозам. Мы оглянулись, и увидели, как из клуба литературного вылетают клубы огненные и дымные. Из дверей выскочили пара человек, но тут же упали. Судя по грохоту канонады - все стреляли во всех. Карлос быстро достал пистолет, подставил к уху водителя, и убедительно сказал:
   -А мы куда ехали, туда и едем! Руки - на руль, ноги - на педали! Или будет наоборот!
   Педро уже держал на мушке второго тайсоновца. Те быстро сообразили, что в таком споре истина не родится, и джип поехал дальше. Ехали почти час, и у нас уже закралось подозрение, что нас хотят надуть, но тут автомобиль остановился. Местные провели нас к какому-то тёмному невысокому зданию. Через разбитые витрины мы прошли внутрь, подсвечивая парой фонарей. В дебрях здания обнаружился тяжеленный люк. Первыми в него по убедительной просьбе кубинцев спустились местные, я шёл последним, надев ночные очки. Как только на меня дохнул воздух подземелья - я сразу узнал знакомый запах мертвечины, и понял, что идти придётся по кладбищу.
   В моих очках видно всё было отчётливо, но без цветов, только в оттенках серого. Под зданием проходил тоннель. Я глянул в карту на ноуте, и понял, что это ливневая канализация. По ней мы прошагали по щиколотку в тухлой воде километра два, потом через какой-то пролом в стене перелезли в маленький тоннель, из него - снова в ливнёвку, уже другую, поменьше, зато не такую мокрую. К моему удивлению, трупы, объеденные крысами до костей, встречались нечасто. Всего раза четыре.
   -Теперь только вперёд! - махнул рукой один из проводников. - Нам дальше нельзя. Над нами - белый район. Тут много патрулей. Они могут быть и в тоннелях. Тебе надо уйти по трубе как можно дальше, чёрный брат. Миль пять. Иди вперёд, пока сможешь протискиваться в трубу. Будет пролом слева - туда лучше не ходить. Там выход в систему метро, можно нарваться на охрану. Они чёрных не пощадят. Удачи, брат!
   -Удача мне не повредит. Удачи всем! Спасибо, Карлос! Спасибо, Педро! Не знаю, что бы без вас делал. Съешьте за меня в Гаване кусочек тунца, а то жрать охота!
   Я выдал кубинцам по сто тысяч макулатуры и по сотне песо, хоть они и отказывались от денег. Проводникам дал сто песо на двоих, но деньги тем были, как вскоре оказалось, ни к чему. Когда я отошёл от компании метров на сто, позади раздались два негромких выстрела. "Эх, жизнь-копейка!" - махнул рукой я, и пошёл один в кромешной темноте подземелья.
   Судя по карте, я прошёл около восьми километров, когда широкий тоннель перешёл в трубу меньше метра в диаметре. Я медленно побрёл назад, и метров через двести увидел вбитые в бетон ступеньки, ведущие наверх. Я замер, и прислушался. Капала вода, где-то пищали крысы. Наверху что-то зашумело, потом стихло, вновь снова зашумело. Где-то недалеко проходила дорога. Я протёр морду от чёрной краски, и сверился с электронной картой. Выходило, что я нахожусь на границе парка (Господи, сколько же в американских городах парков!) и какой-то "Львиной" улицы. (Названия улиц были французские, испанские, английские, причём улиц, в которых фигурирует персик, я насчитал с десяток.) Папин адрес находился всего в трёх кварталах восточнее.
   Я поднялся по ступенькам, и упёрся головой в крышку люка. Люк отъехал на пару сантиметров, и в образовавшую щель на меня, прямо за шиворот, хлынула вода. Это было так неожиданно, что я чуть не сверзился со ступенек вниз. К счастью, водопад из грязной воды тут же закончился, я отодвинул крышку наполовину, высунул голову, и осмотрелся. Было ещё темно, до рассвета оставалось часа два. Метрах в ста проходила оживлённая автомагистраль. То и дело деревья парка освещались фарами автомобилей. Людей видно не было, и это радовало. Я вылез, закрыл люк, (Он оказался в небольшой ложбинке, куда собиралась дождевая вода.) не снимая хитрых очков прошёл по парку около километра, выбрал момент, когда на трассе станет тихо, и перебежал улицу. Две точки на карте неумолимо сближались. Не скажу, что я очень волновался, но лазить по чужому городу враждебной воюющей страны в грязной мокрой одежде с целью увидеть папу, которого не видел ни разу в жизни - такое случается не каждый день. Одно успокаивало: этому адресу около десяти лет. Новых сведений нет. Поэтому вряд ли я застану Николая Бойновича на месте.
   Я свернул на небольшую улочку, и из-за всех заборов тут же поднялся жуткий лай. Собаки рвались с цепей и хрипели в ошейниках. Но окна оставались тёмными, фонарей на улице тоже не было. Я держал палец на курке, когда ноут тихо пискнул: цель была передо мной. Я оглядел высокую калитку, и нажал кнопку звонка. За этим забором собак не было слышно. За соседним - тоже. Видимо, дома были заброшены. Я постоял в нерешительности. Конечно, просчитывался и такой вариант. Сейчас придётся идти в ближайший мотель, потом покупать одежду, автомобиль, приводить себя в порядок. Потом постараться найти Василия Григорьева. Но сначала - выпить кофе и съесть что-нибудь натуральное.
   Второй адрес был неподалёку отсюда. Видимо, этот район в своё время застраивали именно в расчете на то, что тут будут жить учёные. И от лаборатории недалеко, и следить за людьми, когда они в куче, проще.
   Вдруг в доме что-то звякнуло, и динамик за калиткой хрипло спросил:
   -Это кто?
   -Это я! - ответил я.
   Щёлкнул электрический замок, калитка открылась, и я сделал шаг вперёд, опасаясь буквально всего: собак, мин, колючей проволоки, полиции. Но дворик был пуст, не считая двух бочек с водой и тележки на двух колёсах, а из-за железной двери дома кто-то сказал по-английски, но с русским акцентом:
   -Кто это - я?
   -Мне Николай нужен! - ответил я, снимая очки, потому что уже светало. - Бойнович!
   Дверь открылась, и какой-то коротконогий дед с всклокоченными остатками волос, в майке-алкоголичке и серых кальсонах высунулся на крыльцо и сонно пробормотал:
   -Ну, я Бойнович! Что за необходимость в такую рань? Подождать не могли? Вы от кого?
   Я смотрел на этого человека, и думал: уйти или войти? Это существо не могла быть моим отцом! Оно вообще отцом быть не могло! Постоянно шевелящийся рот с половиной зубов, большой шмыгающий нос, какая-то болезненная улыбка, бегающие глаза, бесформенный живот, переваливающийся через линялые кальсоны, странная крадущаяся походка. Это было нечто из учебника по психиатрии.
   -Я к вам от Николая! Старикова! - выдавил я из себя наконец.
   -Какого Николая? А! Из редакции "Русского дома"? Наконец-то сообразил. Вы расценки знаете?
   -У меня есть с собой деньги, не волнуйтесь! - ответил я, догадываясь, что надо играть, чтобы понять обстановку.
   -Сто тысяч наших, или пятьдесят песо. Берём рубли, юани, евро. Всё берём. Куда угодно берём! Проходи, хороший. Как тебя прикажешь величать, мой господин?
   -Меня зовут Стив. Мне друзья дали ваш адрес. Я из Канады.
   -А-а, из Канады! Понял, понял, понял! Только за видеосъёмку придётся доплатить!
   Я шагнул в дом, и старик прикрыл за нами дверь. Потом поманил меня за собой, и мы зашли в гостиную. Дом был одноэтажный, квадратов около ста. Из гостиной выходили две двери в спальни, (Обе были распахнуты, за ними виднелись кровати: одна - застеленная, вторая - смятая. На ней, видимо, только что спал хозяин.) и одна арка - на кухню. В гостиной стояла огромная кровать с балдахином, покрытая красным атласным покрывалом, на полу лежал лохматый ковёр, в стену был вмонтирован полутораметровый телевизор.
   -Денежки, пожалуйста, вперёд, а то времена нынче такие, что...
   Я достал сто тысяч, и отдал деду. Тот взял деньги, сказал:
   -Подожди тут, мой птенчик! - буквально впорхнул в правую спальню, и закрыл за собой дверь.
   У меня вновь было ощущение, как на том пляже: всё уже понятно, но ситуация настолько выбивается из всего того, что было с тобой до этого, что мозги заклинивает.
   Я начал было осматриваться, но всё, что успел разглядеть - железные рольставни снаружи на окнах. Дверь открылась, и оттуда вышло существо в чёрных дырявых колготках, чёрной кружевной ночной рубашке, едва прикрывающей брюхо, белом парике, размалёванной рожей, и лохматыми наручниками в руке.
   -Я вся твоя, сынок! - произнесло существо, присаживаясь на край красного атласа.
   У меня в глазах покраснело и потемнело одновременно. Ведь говорили психологи: не ходи к папе! Держи себя в руках! Идёшь в стан врага, поэтому рассудок должен быть всегда холодным! Эмоции оставь жене, пусть уберёт в шкаф подальше. Вернёшься - понадобятся! Но состояние аффекта - это то, когда через пять минут даже самому себе не можешь объяснить - зачем такое натворил. Поэтому, когда пелена с глаз упала, я обнаружил, что стою с "Ругером" в руке, а существо лежит на кровати. Я шагнул ближе, и вгляделся в обезображенное выстрелом лицо.
   -Ну, здравствуй, папа! - тихо произнёс я.
   Пуля попала в глаз, вышла из затылка, и выбила штукатурку в стене. Не откладывая в долгий ящик, я выковырял пулю и положил в карман. Потом завернул падаль в покрывало и оттащил в правую спальню. Там оказался целый гардероб из секс-шопа, стоял запах духов и резины. Я вернулся в гостиную, включил телевизор, и с полчаса тупо переключал каналы. Какие-то красотки охали под нажимом мускулистых мулатов, домохозяйки уверяли, что новая соковыжималка выжимает сока из морковки на сорок пять процентов больше прежней, суровый парень рекомендовал вступать в армию соединённых штатов и биться с мексиканским, негритянским, арабским, китайским и великорусским терроризмами. До моего сознания ничего не доходило. Какого рожна я сюда припёрся? И что теперь скажу маме? Шедько? Романову? Что операция "Папа" прошла успешно, и мой папа - сумасшедший гей?
   Звонок отвлёк меня от панических мыслей. Чёрт! Если соседи слышали выстрел и вызвали полицию, то я попал в большие неприятности. На мониторе видеофона я увидел двух представительных мужчин среднего возраста.
   -Это кто? - закряхтел я в микрофон, стараясь подражать ...ну, этому... который...
   -Это из "Пепси". Мы с вами договаривались вчера по телефону. Расценки мы знаем!
   Я нажал на клавишу, открыл двери, и впустил прилизанных пидоров в дом.
   -О! У нас новенький! Выглядишь мужественно! Отпадный нарядец! Грим! Где хозяин? Чем это тут у вас пахнет? В сегодняшней программе - фейерверк?
   Я проводил их до правой спальни, дал две коротких очереди в спины, и заорал по-русски:
   -Да вы чё тут? Ваще охуели! Да вы чё творите! Пидоры! Вам чё тут? Дерьмо в голову в детстве заливают? Вы ведь не люди уже! Вы пидоры! Вас давить надо! Негры - хоть просто звери, а вы ваще - пидоры! Вы уже не люди! Вы - мутанты сраные, тупиковая, мля, ветвь! Вы чё, все тут такие? Или через одного?
   Я кричал, словно хотел, чтобы их отлетающие в ад души меня услышали. Мне хотелось взять мачете, и порубить трупы в капусту! Я рано их убил! Надо было сначала сказать всё, что думал, а потом уже стрелять! Сейчас раздастся ещё один звонок - я так и сделаю! Наконец, я взял себя в руки. Всех пидоров в Америке перестрелять - у меня патронов не хватит. Пора убираться отсюда. Хотя, неплохо бы прежде сполоснуться и перекусить, раз папа не возражает.
   Я помылся в душе почти холодной водой, (Руки тряслись, мыло постоянно падало и носилось по широкой ванне. А в голове крутилась бредятина: я убил уже восемь человек. А родил только одного. Значит, Маше надо родить ещё семерых. Больше не надо никого убивать: Маша не выдержит. Господи, что я несу? Надо успокоиться! Не спятить бы по здешней моде! Подержал в мокрых руках крестик - вроде полегчало.) нашёл в гардеробе одежду поприличнее, (Джинсы, футболка, кроссовки. Правда, всё не моего размера, а шире и короче, но выбирать не приходилось.) скипятил воду, заварил кофе, и открыл холодильник. На верхней полке лежали три фаллоимитатора разных цветов. Ниже шли продукты. Мне стало тошно. Я выбрал упакованную в вакуум булочку с ветчиной, и большую нераспечатанную плитку горького шоколада. Включил телевизор, и спокойно пообедал. По ТВ шла передача для путешественников. Какая-то американка с уродливым от пластиковых операций лицом ходила вокруг египетских пирамид, и рассказывала трём боёбам в пробковых шлемах о том, что перед ними - очень старые сооружения, которые стоят миллионы долларов. Потом повернулась к сфинксу и сообщила, что это сооружение - ещё более древнее, а значит - стоит ещё дороже. И гениальный финал передачи: покупайте Кока-Колу. Под каждой крышкой - поездка в Египет!
   Как верна старая русская традиция - посидеть перед дорогой, подумать, не забыл ли чего в спешке. Так и я: посидел, попил, поел, немного причесал мысли, и внезапно вспомнил о цели своего приезда: Джонни! Мне же надо хоть что-то узнать про ту лабораторию! Совсем из головы вылетело с этими...!
   Я надел перчатки, стёр отпечатки пальцев, и принялся за обыск. (Пули от "Торуса" разлетались вдрызг при попадании, поэтому их выковыривать смысла не было, только гильзы собрал.) Включил ноут этого... ну... того. Там нашлись разные фото, в том числе старые. Незнакомые люди, здания, пейзажи. Архив был совершенно беспорядочен. Ещё какие-то печатные документы. Я не глядя перебросил всю инфу на электронку свободного фотографа в Мехико. Больше ничего, похожего на нужную информацию, не нашлось. Да и найденное вряд ли представляло интерес. Жаль! Всё, что я ещё забрал - это казённые сто тысяч.
   Я надел кепку, очки, поверх футболки накинул дождевик, (На улице моросил дождик.) взял рюкзак, и вышел на улицу. Народу было мало, собаки уже не лаяли, и я спокойно пошёл искать второй адрес. По дороге выкинул пулю, гильзы и старую одежду, и через час звонил в респектабельную дверь с табличкой, написанной по-русски: "Профессор Григориефф В." Дом был большой, старый, двухэтажный, сделанный на века. Дверь выходила сразу на улицу, без всяких заборов и собак. А вот похожий дом напротив был заброшен. Там не осталось ни одного целого окна, а на стене синей краской по-русски было написано: "Миру - Мир! Неграм - Хер!"
   -Кто там? - раздалось в домофоне по-русски.
   -Я - почтальон! Принёс записку от вашего мальчика! - ляпнул я первое, что вспомнилось.
   Дверь тут же открылась. "Зачем им двери, если они их открывают любому, кто постучит?" - подумал я, и вошёл. В холле было темно, и я не сразу различил человека, стоявшего на лестнице, ведущей на верхний этаж. Человек был сед, высок, стар, и держал в руках автомат.
   -От которого мальчика? С каких пор мои мальчики стали писать мне записки? Вы не похожи на почтальона!
   -Я не почтальон. Я принёс вам привет от госпожи Куренковой. Она велела кланяться, и передавала большой привет.
   -От Тани? Вы её знаете? Вы из России? Как вы тут очутились?
   -Может, мы сядем и поговорим? А то как-то не люблю стоять под стволом.
   Хозяин спустился вниз, подозрительно оглядел меня, и задал ещё один вопрос:
   -Что у вас в рюкзаке?
   -Оружие, деньги, документы, одежда.
   -И зачем вы приехали? Просто передать привет?
   -Нет. Я проездом в Канаду. И приехал узнать про тех роботов, которых вы делали в вашей лаборатории тридцать лет тому назад. Есть люди, которые готовы заплатить приличную сумму за самую скромную информацию о том проекте.
   Старик смотрел на меня, и я читал в его глазах борьбу чувств и мыслей. Во-первых, он не ожидал этого визита, во-вторых, ему льстило, что про него вспомнили столько лет спустя, в-третьих, он не верил и боялся. Чтобы толкнуть глыбу в нужную сторону, надо лишь слегка её пнуть, дальше она покатится сама.
   -Я готов заплатить вам сразу миллион долларов и пятьсот песо. Об остальной сумме можно потом договориться.
   Я мельком оглядывал дом, и приходил к мнению, что человек жил один, когда-то был очень богат, но теперь бедствовал. Он был худ, небрит, одет в плохо заштопанный халат. Явно штопал сам. Мебели мало, в шкафу доисторические бумажные книги по биологии, химии, медицине. Пыльно. Автомат Калашникова начала века. Но в отличном состоянии. Когда-то официально куплен, а не найден на поле боя. Руки немного трясутся. Хорошо, что оружие стоит на предохранителе, и не факт, что он об этом помнит.
   -Кому же потребовались те разработки? Русским? Тане? Канадцам?
   -Василий... простите, не знаю отчества.
   -Я тоже не знаю. Забыл за ненадобностью. Тут нет отчеств. Все мы тут Иваны без отечества. Можете называть меня доктор Григорьев.
   -Пусть будет так. Я вам хочу показать один снимок, прежде чем начну рассказывать.
   Я достал ноут, и нашёл там старое фото, где я сижу рядом с Джонни. Фото сделала мама на телефон, и оно лет пять болталось в том телефоне, прежде чем у мамы дошли руки перебросить его на ноут. Григорьев долго настраивал старческие глаза на экран, потом перевёл взгляд на меня:
   -Этот мальчик - вы?
   -Да. А этот робот всё детство уродовал мне психику. И много в том преуспел. Сюда мы ехали с Пашей Григорьевым, но на Гавайях ему оторвало ногу американской миной, он сейчас в госпитале. А я вот чудом уцелел, и добирался до вас четыре года. По дороге я убил много людей, женился и сильно поумнел. Три часа назад я убил своего отца Николая Бойновича. И всё из-за этой! Вашей! Драной! Куклы! - я встал, наклонился над дедом, зло прищурился и страшно процедил: - О, как меня любопытство одолело! Не хочешь душу перед смертью облегчить, Василий без отечества?
   Старик достал из кармана несвежий платок, закрыл им лицо и всхлипнул:
   -Я знал, что всё этим кончится. С самого начала сомнения были на душе. Вы меня сейчас...?
   Он держал в руках автомат. В моих же не было ничего. Но его затрясло так, что я подумал - не вызвать ли скорую.
   Дед уронил оружие, достал из кармана какие-то пилюли, кинул не глядя в рот, и показал мне на стакан с холодным чаем на столе. Запил таблетки, сел в кресло и договорил, всхлипывая:
   -Вы меня сейчас убьёте? Только не подумайте, что я испугался умереть, нет. В этом городе смерть уже давно никого не пугает. Просто прежде мне бы хотелось сделать пару звонков.
   -У меня одно конкретное задание: добыть информацию о ваших разработках в сфере оболванивания людей с помощью игрушек. Приказа убивать кого-то у меня нет. Но если того потребуют обстоятельства - позвонить вы не успеете, Василий!
   -Василий Васильевич! Меня зовут Василий Васильевич! Я американец в четвёртом поколении. Меня назвали в честь папы. Мой папа был редкостный боёб: он исхитрился разбиться насмерть на машине, которая была по самую крышу напичкана системами безопасного вождения. У мамы денег не было, поэтому меня отдали в спецучреждение. Я там прошёл такое, что и сейчас вспоминать не хочется. Это был концлагерь, где мы только учились и работали, учились и работали. Если бы мне предложили прожить жизнь заново, я бы отказался хотя бы потому, что второго такого детства мне не надо.
   -Нам с вами не повезло с папами. И про детство я вас прекрасно понимаю. У меня оно прошло так, что и хотел бы что-то вспомнить, а нечего. Только давайте поплачемся в жилетки несколько позже. А пока ответьте на вопрос: у вас сохранилось хоть что-то из той лаборатории, где вы работали с моим отцом и другими? Что за хрень такая - этот Джонни?
   -Джонни? Какой Джонни? А, робот? У нас он назывался Лаки Буш. Вы сядьте, налейте себе чаю. Правда, к чаю у меня ничего нет. Я иногда продаю книги, иногда мне помогают мои бывшие студенты. Все деньги съела инфляция. У меня было почти шесть миллионов! А теперь не осталось ничего. Соседка, добрая душа, иногда делает тут уборку, ходит в магазин. А я не хожу. Без денег идти голодному в продуктовый магазин - это то, чего я никому не пожелаю. Так вот, роботов было несколько. Вернее, начинали мы вовсе не с роботов, а с изучения воздействия различных полей на живые организмы. Готовились покорять космос. Я же с отличием окончил местный университет, потом преподавал там до самой пенсии. Когда защитил докторскую, мне поручили возглавить лабораторию. Это было безумно интересно. Безумно... Да... Туда собрали талантливую молодёжь, и мы стали работать дни и ночи напролёт. Потом приехали русские. Мы хотели создать андроида для полётов в дальний космос. Рассматривали разные каналы передачи связи между ними и людьми. И со временем поняли, что информацию можно передавать без рации, без телефона, без чего-либо вообще! Из мозга в мозг! Это походило на киношные фокусы! Человек, одетый в специальный шлем-излучатель, смотрел другому человеку в глаза - и передавал мысли! Дальше - больше. Мы разработали передатчики для андроидов, и случилось просто чудо: они передавали мысли в сотни раз дальше, чем люди! Когда я опубликовал первые результаты, мне предрекали нобелевскую премию. Но потом началось... Начались проблемы. Сначала один из моих ассистентов ночью возвращался с работы, и попал под поезд. Мы погоревали, но решили, что это обычный несчастный случай. Но вскоре ещё один сотрудник просто сошёл с ума! За минуту! После сеанса связи с андроидом он, что называется, пошёл здороваться с воробьями. Одна женщина выбросилась из окна многоэтажки. А Таня ... Таня внезапно влюбилась в меня! И мы даже поженились. А потом в меня влюбился Николай. Он отказался уезжать домой только потому, что не мог меня бросить! Когда Таня это узнала, то сразу собрала вещи и уехала. Правда, к тому времени лабораторию уже закрыли. Мы сделали двадцать пробных машин, но вскоре их забрали по десять штук Пентагон и НАСА.
   Я сидел с включенным диктофоном и молчал. Тайное становилось явным. А Григорьев, допив чай, продолжил:
   -Когда стало понятно, что контролировать воздействие этого излучения на человеческий мозг мы пока не можем, я предложил оставить только канал "Робот-робот", а канал "Робот-человек" изменить на традиционную частоту. Но кто-то отдал приказ расширить изучение открытого нами воздействия. Когда мы посчитали, во что это обойдётся, то даже Пентагон сморщил нос: выходило, что изучение мозга человека и его взаимодействия с волновыми пучками обходилось бюджету в создание ещё двух университетов. Фактически, мозг человека очень индивидуален. Поэтому проблема была в том, что один и тот же пучок действовал на разных людей по-разному. Чтобы уравнять последствия, пришлось бы к каждому человеку подбирать сигнал определённой частоты и силы. То есть, прежде чем делать излучатель, необходимо сначала сделать сканер. А это невероятно трудно. Тем более, что через год работы у меня четверо сотрудников погибло, а десяток спрыгнуло с катушек. Я сам чувствовал, что теряю память. Иногда не мог ночью вспомнить, где дверь в сортир, хотя живу в этом доме всю жизнь. Военные предлагали продолжать проект, но бюджет уже тогда трещал по швам. После закрытия лаборатории мне предложили одну тему. Вы мне можете не поверить, но потом я вам покажу кое-какие доказательства, что это не бредни выжившего из ума старика. Мне предложили поставить излучатель на Луне, и направить его на землю. Эти олухи просто не понимали, чего требовали! У нас были наработки по индивидуализации излучения на отдельные расы. А мне предложили с Луны оболванивать чёрных и узкоглазых! В смысле - негров и китайцев. Это был полный бред! Промышленность уже входила в пике, людям месяцами не платили зарплату, челноки не могли взлететь с космодрома, потому что во Флориде творилось чёрте что. А у военных родилась идея: сделать негров и китайцев не такими, какими они были. А какими - непонятно! Вместо того, чтобы начинать с мышей, они сразу хотели сделать эксперимент над всей планетой! Кстати, нобелевскую премию мне всё-таки дали. Миллион долларов. К тому времени за миллион можно было купить разве что один автомобиль средней паршивости. Тогда это была моя зарплата меньше чем за год.
   -Я знаю, что нобелевка обесценилась, - заметил я, - С тех пор как её стали давать только американцам и только за всякие глупости, от неё отказались многие страны мира. У нас, например, есть премия имени Королёва, имени Менделеева, Достоевского, Фоменко. Самая большая - Государственная. Много премий выдают частные фонды. Шнобелевская по сравнению с ними - это так, только на семечки. Я могу выдать вам её хоть сейчас, если получу то, что ищу.
   -Да, согласен с вами. Когда премию мира вручают за расстрел мирных жителей, а премию по физике - изобретателю средства по переделке людей в кретинов - это уже не премия, а издевательство над самой идеей премии.
   -Значит, я - подопытная мышь? Откуда у моей матери взялся этот образец вашего Лаки Буша? И почему - Буш? Почему вообще у вас все последние президенты - Буши?
   -Этот образец был всегда рядом с твоей матерью и с тобой. Даже до твоего рождения. У кого-то из наших зародилась гениальная идея: провести опыт на тему воздействия излучения на человеческий зародыш. Но лабораторию закрыли, и ваша мать засобиралась домой. Вот и родилась идея: опыт не прерывать, а отправить излучатель вместе с беременной женщиной в Россию. Ведь русские не занимались вплотную излучателями и были не в курсе всех деталей. Тем было много. Твоя мать занималась разработкой, кажется, материалов для оболочки. Ну, скажем так - кожей. Она хотела сделать материал светлее, но по техническим причинам кожа получилась тёмная. Это позже придумали, как сделать её светлее, а первые десять роботов получились неграми. Этого негра вручили...я забыл имя твоей матери!
   -Аня. Анна Ивановна.
   -Вручили Ане. Вручили какие-то агенты вроде бы в качестве презента за хорошую работу. Нас курировали люди из ЦРУ. Всю науку в Америке давно курирует ЦРУ. Нельзя изобрести даже новый вид газировки, если на то нет разрешения от этого паука. Любые разработки начинают финансироваться только тогда, когда пауки дают добро. А добро они дают только тогда, когда убеждаются, что изобретение можно использовать во вред людям. Поверьте: если бы молотком можно было только забивать гвозди - молотков бы в Америке не было. Они появились тут лишь потому, что этой штукой удобно пробивать череп! Я это долго не понимал. Не верил, когда мне указывали на конкретные факты. Пока не убедился лично. На Луне мои приборы ставить можно, а продолжить разработки для мирного исследования Марса - нет! Ведь можно было хотя бы усовершенствовать защитные шлемы! Ничего не дали больше сделать! А ведь мы так далеко продвинулись в изучении мозга! Да, ценой потерь и ошибок! Но тот, кто пойдёт теперь этим путём - опять наступит на те же вилы.
   -На грабли! - машинально поправил я. - Это грабли бьют в лоб, когда наступаешь на короткий край, а не вилы. Значит, мама не знала, что этот негритёнок вреден для здоровья? Она тоже подвергалась облучению?
   -Думаю, работы по этой программе продолжались ещё долго после того, как закрыли нашу лабораторию. Есть секретный институт в Норфолке, какая-то контора действует под видом медицинской академии в пригороде Нью-Йорка. Я ещё долго общался с разными людьми, которых интересовала тема воздействия излучения на мозг человека. У меня сохранилась электронная переписка и кое-какие личные наработки на эту тему. Ваша Аня была таким же кроликом, как и вы. А что с ней стало, если не секрет?
   -Она жива - здорова, слава богу. Но она пятнадцать лет была словно под гипнозом. Никому не говорила про робота, хотя видела, что со мной происходит что-то не то. Он проработал пятнадцать лет, постоянно совершенствовал общение со мной, пока вдруг не сломался. Мать утопила его в море, и нам сразу стало легче. Кстати, ещё одного робота в одежде мексиканца я нашёл в Сан-Диего. Он был на гусеничном ходу.
   -Значит, вашего подключили к какой-то спецсети. А про мексиканца - это интересно. Я кое-что слышал. Вроде, хотели запускать мелкую серию из тысячи штук для детских садов. Не американских, конечно. Русских, китайских, мексиканских. Видимо, понаблюдали за тобой, внесли коррективы, и где-нибудь на заброшенном заводе стиральных машин организовали производство. А что касается Бушей - люди тупеют. Им до тошноты стала неинтересна политика. Им стало вообще неинтересно жить, потому что в жизни нет цели. У них было всё. А, оказывается, людям нельзя давать всё. Должно чего-то хоть немножко, но не хватать. За что-то надо биться. А у нас, чтобы не засирать народу и без того засратый мозг, всех президентов, этих хромых уток и колченогих шакалов, называют Буш. Может, все они - родственники, может - нет. Я не знаю. Это что-то вроде позывного. Коротко, чтоб дураки откликались. Имя известное. Скажи по ящику - выступает президент Эйзенхауэр - и народ начнёт вспоминать, волноваться. А народу волноваться нельзя! Он должен смирно сидеть на попе, и не подпрыгивать! Покупать то, что говорит телевизор. Делать то, что говорит телевизор. Знать только то, что говорит телевизор. Знать больше в Америке опасно. Поэтому в инете заблокировано всё, кроме информации о хоккее, силиконовых сиськах и последнего концерта хора геев. Любой строй начинает рушиться с того, что взрослый человек вдруг понимает: ему говорят неправду! Или - не всю правду. Стоит лишь одному задать лишь один казалось бы невинный вопрос - и через десять лет страна начинает трещать по швам! Этот любопытный начинает думать, и, сам того не желая, становится врагом государства, которое всю жизнь дуло ему в уши про одно, а на деле всё оказалось наоборот. Не знаю, как в России, а тут так. Это государство построено на лжи. Если ты говоришь правду - ты плохой американец. Ложь тут во всём и везде. Если вам говорят, что надо куда-то ехать и там хорошо - значит там плохо. Если кто-то ловит террористов - значит он и есть - террорист номер один. Если на конфете яркая наклейка - там яд. Если учитель в школе сказал, что в России живут только те, кто не может оттуда сбежать в Америку - значит, народ завтра драпанёт из Америки в Россию. Если кто-то вдруг позвонил и поинтересовался твоим здоровьем - значит ему нужна твоя почка! Так что, сейчас правит Буш Девятый, а вот будет ли десятый - не знаю. Всё рушится. Доллар обесценился так, что его сжигают в печах тоннами. За доллары нам перестали продавать нефть и железо, а своя промышленность не работает. Грядёт хаос. Поэтому я не боюсь умереть. Тут кругом все только и делают, что умирают. В двух кварталах отсюда - площадь. Вы там ещё не были? Сходите завтра утром! Казнить по будням начинают в девять. Дальше будет только хуже. Я - учёный. Я не верю пропаганде, у меня есть голова на плечах. Старая голова, в которой всё меньше ума, и всё больше боли. Я теряю память, у меня часто бывают галлюцинации. Видимо, этот твой Джонни просверлил дырку не только в твоём мозгу. Я представляю, как бы ко мне приехали мои дети, и мы бы зажили друг ради друга, а не ради денег, власти, карьеры. Но детей у меня нет. А по ночам они приходят и спрашивают меня: "Зачем ты жил на этом свете, старый дурак? Почему ты не захотел, чтобы мы родились? Ты не дал нам ни одного шанса! Ты скоро умрёшь, а мы так и не родились". И вот это действительно страшно.
   Видимо, у Григорьева давно не было собеседников, и он изливал душу первому попавшемуся человеку, пусть даже тому, кто пришёл, чтобы убить его. (Не даром самым внимательным слушателем во все века был палач.) Держался он мужественно, но одинокая старость - это наказание за бездарно потраченную молодость. Он старался исповедаться, и я подумал, что наука шагнула очень далеко вперёд, поднялась на самую вершину - и увидела на вершине религию. Ту самую, которую давно осмеяла, отвергла и низринула. И вот, передо мной сидела наука без религии. Тело без души. И каялось в бездарно прожитой жизни. Это тело много познало и свершило, но не уяснило главного - ради чего всё это?
   Старик закрыл глаза, и замер, тихонько посапывая. Я встал, вышел из дома, и в булочной на углу купил хлеб, сыр, яблоки и шоколад. Это был весь ассортимент, причём народу в магазине было много, а цены: плитка шоколада - три сотни, булка хлеба - полторы. Ещё в углу витрины лежала колбаса "Сервелат", но её почему-то никто передо мной не взял, и я тоже решил не рисковать.
   Хозяин спал в кресле, нервно шевеля пальцами и губами, и я пошёл на кухню. Заварил чай, сделал бутерброды, и принёс в гостиную. Дед проснулся, оглядел стол, и сурово предупредил:
   -У меня нет денег, чтобы оплатить это!
   -У вас есть информация, которая стоит хороших денег. А ещё я вам предлагаю обдумать переезд в Россию. Точно не скажу, дадут вам там руководить лабораторией или пошлют копать картошку, но, по крайней мере, у нас старикам платят вполне достойную пенсию по старости, а в пяти кварталах негры не режут белых.
   Дед отбросил сантименты, и принялся за бутерброды с сыром. Потом стукнулся об автомат, лежащий на полу, неловко поднял за рожок, и убрал в шкаф. У меня сложилось полное впечатление, что он понятия не имел про флажок переключения режима огня и другие тонкости обращения со стрелковым оружием.
   После обеда мы поднялись на второй этаж, и хозяин без тени сомнения молча вручил мне свой ноут:
   -Изучайте, молодой человек! Это не ради денег, хотя и от них не откажусь. Нищета унижает. С вашего позволения, я полежу на спине. Семьдесят восемь лет - это, знаете ли, возраст. Можно конечно начать ходить по врачам, потом кормить этих дармоедов до бесконечности, а они будут находить всё новые и новые болячки, пока у тебя есть деньги на карте. У меня их давно нет. Поэтому медицине я неинтересен. У нас в моде пластическая хирургия, замена органов чужими и искусственными... Ладно, если вы не очень торопитесь, у нас ещё будет время побеседовать. Я давно не разговаривал по-русски. У меня сильный акцент?
   -Да, в России вас примут за иностранца. Хотя говорите вы правильно.
   -Я не поеду в Россию. Я родился тут. Мои родители лежат тут. Мои студенты воюют тут. Я не люблю выглядеть глупо. И не гожусь для антиамериканского интервью. Всё, что я хочу - это выпустить очередь в первого черножопого, который ворвётся в мой дом. А второй пусть стреляет мне в грудь.
   -Я уважаю ваш выбор. Всё что могу сделать для вас - покажу, как снять автомат с предохранителя. Не то вас убьёт не второй черножопый, а первый. И вы умрёте окончательно разочарованным в жизни.
   Старик улыбнулся, и пошёл в спальню, а я спустился на первый этаж, и погрузился в дебри профессорского ноута.
   Григорьев до вечера ещё два раза выходил из комнаты: поесть хлеба с сыром, и убрать деньги в сейф. Когда я разобрался в том, что находилось в его ноуте, то с лёгкой душой вручил деду миллион зелёных и пятьсот песо разных форм и размеров. (Главное - многие из них были серебряные. Как рассказал Григорьев - лет пятнадцать назад у населения под страхом десяти лет каторжных работ вновь, как во времена второй мировой войны, конфисковали всё золото. А через пару лет - и серебро. Оно ещё продолжало ходить на чёрном рынке, и, чем меньше его оставалось в обороте, тем дороже ценилось.) Информации у профессора было столько, что я лазил в ней до самой ночи, и едва ли перелопатил десятую часть. В итоге всё заархивировал хитрой программой, запаролил, и отправил в Мехико на тот же ящик. Через час пришёл ответ: "Молодец! Зря времени не теряешь. Рыбалка - что надо. Акул пока не видно. Ждём дома".
   Уже поздно вечером я лёг на диван на первом этаже, и мгновенно уснул. На душе было абсолютное спокойствие. Я узнал свою тайну. Разгрыз этот орех, хоть и пришлось пожертвовать парой коренных зубов. И даже если сейчас в дом вломятся пауки из ЦРУ, то они опоздали: инфа ушла в Москву. Но в дом никто не вламывался. Иногда вдалеке гремели взрывы, стучали пулемёты. Пару раз по улице проехали машины, пробив в железных ставнях щёлки своими фарами, и нарисовав на потолке чудище тенью от люстры.
   В семь я проснулся, и долго лежал не двигаясь. Почти на всей душе было спокойствие. Только где-то темнела тень какой-то до сих пор нерешённой проблемы. Я закрыл глаза, и стал вспоминать события последних дней. Трупы в трёх кварталах западнее наверняка уже нашли, но сюда с обыском вряд ли кто-то придёт. По крайней мере - сегодня. Задерживаться я, конечно, тут не буду, но хоть один день надо отлежаться, попить хорошего чая, и найти одежду по размеру, а не ходить в этих пидорских тряпках. Нет, проблема сидела не тут. Я пошёл по закоулкам мозга. Постучал в дверку: "Привет, роднульки! Как вы там? Пока вашему мужу и папе везёт. И даже появилась надежда вырваться из этой клоаки. Хотя, гнать! Гнать надежды! Надежда расслабляет. Сколько матросов погибло оттого, что их судно село на мель, когда на горизонте показался родной маяк, и народ бросился открывать последнюю бочку рома! Терпим, родные. Стиснули зубы и прорываемся. Поди, прорвёмся!"
   Где же сидит эта проблема? Деньги? Да, вроде хватает. Ещё восемь миллионов в тысячных купюрах, на которых изображён президент Кеннеди. Кажется, именно он почти сто лет назад хотел сделать доллар государственным, а не частным. За что был тут же застрелен, а вот теперь его лик украшает самый большой номинал этой никчёмной бумажки! Стоп! Станцию хотели делать на Луне. Оболванивать всех оптом, без разбора. Меня просили найти ещё двух учёных, Эткина и Михалкина. Они, вроде бы, тоже работали в какой-то секретной лаборатории в городе Колумбия. Это километров четыреста западнее. Есть домашние адреса, но тоже многолетней давности. Надо проверить. Нужна одежда и машина. Пока дед спит - прогуляюсь по окрестности.
   Летнее утро в Атланте. Жарко, но пока в меру. Меж деревьев летают птички и бабочки. Народу немного, все белые. Никакого хип-хопа и баскетбола, никаких стрелок краской на домах и надписью: "Классная дурь!" Просто курорт! Проехали несколько грузовичков с надписью "Хлеб". На многих заборах и дверях висели объявления: "Продам дом" и "Продам собаку", словно больше продавать было уже нечего.
   Я повернул за угол, и первое, что увидел - виселицы. Их было семь. Четыре были организованы на обычных фонарных столбах, на которых фонари давно не светили. Две - деревянные, и одна - на базе пятитонного автокрана. Кран оказался без передних колёс и двигателя, поэтому тоже был стационарным. Толпа белых человек под пятьсот с интересом наблюдала, как какой-то чин зачитывал приговор террористам из организации "Чёрные братья". Братья стояли рядом, с разбитыми лицами и связанными сзади руками. Их охраняли люди в синей форме с автоматами. Я протолкался поближе, держась обеими руками за кошелёк: народ в толпе как-то не внушал доверия.
   Чин своё дело знал туго. Слова отлетали от зубов, как будто артист, прослуживший в одном театре сорок лет, играл юбилейный пятисотый спектакль. Вроде бы, и эмоций много. Вроде бы, всё от души. Но такая казёнщина! Такие общие фразы про гидру международного терроризма, подпитываемую из-за рубежа и показывающую отвратительный оскал окровавленных зубов, что, по-моему, даже этим семерым неграм было скучно. Ни суда, ни адвоката, ни присяжных. Явно поймали за последние сутки человек тридцать, из которых до утра дожили семеро, потому что виселиц всего семь.
   Негров засунули в петли, и быстро удавили те же ребята в синей форме, что их охраняли. Толпа посвистела, поулюлюкала, попризывала повесить как бешеных собак, и стала расходиться. Те же бесчувственные, бездушные куклы, но на этот раз - белые. Нет, чтобы производить таких нелюдей в таких количествах - одних лишь Джонни явно недостаточно!
   Тут же подъехал грузовик с красным крестом, мёртвых оперативно сняли с верёвок и увезли прежде, чем я решил - в каком направлении искать универмаг с одеждой.
   -Семь сердец, семь печёнок - это четырнадцать спасённых белых! Плюс - собачьи консервы. Молодцы, солдаты! Благородное дело делают! Двойная польза! - обменивались репликами горожане. Ну, что тут скажешь? Оплот демократии! Надо не забыть передать Старикову, что если надумает бомбить атомными бомбами, то пусть начинает не с Норфолка, а с Атланты!
   Найти магазин с одеждой оказалось непросто. Всё было закрыто, а где-то - сожжено и разграблено. В итоге мне подсказали адресок, и я спустился в подвальчик, где пахло старым тряпьём, плесенью, и табаком кубинских сигар. Продавец, он же - хозяин, посетовал на дороговизну, инфляцию, нестабильность и, выслушав мои пожелания по одежде, предложил мне электронный каталог. На вешалках висели три с половиной драных халата, и я понял, что товар спрятан где-то в недрах пещеры. Я выбрал самые обычные штаны, рубаху, кроссовки, кепку. Ценник перевалил за триста тысяч. Я сначала хотел было отвалить сумму не глядя, но, глянув в цепкие чёрненькие глазки продавца и видеоглазок над дверями, тоже включил нытика, и долго перебирал шмотьё в поисках - хоть без пуговки и с молью, но на пару тысяч подешевле. В итоге сошлись на двух сотнях тысяч. Про песо я даже заикаться не стал с этим подозрительным типом. Перед уходом он вдруг шёпотом сказал мне:
   -Есть хороший контрафакт! Но только за песо! Настоящие консервы, сигары, ром, водка. Одной бутылки хватит, чтобы забыться на неделю!
   Я вспомнил тестя с его танкистами, матросов с "Ивановой" - и как-то не поверил.
   -Педро и Карлос? Савон? Тебя даже далеко тащить не придётся: столб рядом!- шепнул я обалдевшему продавцу, и заговорщически подмигнул.
   Григорьев встретил меня стариковским ворчанием на тему - где я, грёбаный патронташ, шлялся? Я переоделся в обновки, и спросил деда:
   -Странно! Промышленность почти не работает, а на каждой вещи надпись: "Сделано в США". Где всё это выпускают? На севере? В Чикаго?
   -Это выпускают там же, где и сто лет назад: в Китае, Индии и на Гаити. Но, чтобы перевезти товар через границу, надо написать на нём "Made in USA". Иначе таможня не даст добро. Если такой надписи нет - значит - контрабанда. Вот, на бейсболке есть, на джинсах есть, а на рубахе? Последнее время много контрабанды. Даже не представляю, какой смысл китайцам слать нам сюда свои футболки, если доллары они не берут? Неужели за тряпки им платят золотом? Не верю!
   Я не стал рассказывать деду о целях, преследуемых другими странами в отношении Америки, а рассказал про казнь. Тот не удивился, и заверил, что если бы виселиц было больше, а ему лет - меньше, то он лично бы выбивал табуретки из-под этих подонков, которые убили тысячи ни в чём не повинных белых.
   -Они застрелили моего коллегу, Боба Фишера. Тот утром выходил из дома. Вот этот дом! Напротив моего. Боб прожил в нём всю жизнь. Вышел утром - и даже не успел закрыть дверь. Его застрелили трое чёрных, а дом закидали бутылками с бензином. Пожар тушили мы с соседями. Пожарная служба так и не приехала. И полиция не приехала. Мы похоронили Боба прямо на его дворе. У нас не было денег даже на гроб. Приехали его родственники, и сказали, что будут подавать в суд на убийц, чтобы получить компенсацию. Не дали ни цента. Мы хоронили его в одеяле, а на могилу положили обычный камень. Я написал ту надпись на стене, и купил автомат. С тех пор жду, когда же эти негры придут за мной. Я их не боюсь! Я открываю дверь любому! И если увижу негра - сразу дам очередь!
   -Негры хоронили своих под камнями двести лет, так что они всего лишь пытаются сравнять счёт. Кстати, Василий Васильевич! Где тут можно дать очередь из вашего автомата? Я хочу показать вам, как это правильно делается. Вы всё время забываете передёрнуть затвор и снять с предохранителя! Как бы там ни было, мне будет жаль, если с вами случится, как с соседом.
   -Очередь можно дать хоть на улице! Полиции всё равно давно нет. Все, кто может держать оружие - там! - он махнул рукой в сторону чёрной части города. - Но лучше идёмте во двор!
   Оказалось, что патронов в запасе у деда не было нисколько: только пятнадцать штук в рожке. Я поинтересовался - где можно купить ещё?
   -Такой магазин есть. Правда, он далеко, а патроны очень дорогие. Но у меня есть целый миллион! Я вчера открыл сейф - а там целый миллион! Представляешь? Я снова богат! Вот и не верь после этого в бога! А в магазин можно съездить на моей машине!
   Пока я грустно размышлял - есть ли вообще смысл что-то объяснять человеку с запущенной стадией склероза, он открыл гараж, и я с удивлением увидел там достаточно сносный двухместный электромобиль. Я сел за руль, и дед показал мне дорогу. Увидев очередное объявление о продаже дома и собаки, я указал на него профессору. Тот разъяснил, что дома продают, потому что уезжают кто куда, поэтому хороший дом можно купить уже по цене ящика вина. Только вот желающих покупать нет. А про собак - негры их боятся. Прошёл слух, что негры не боятся ни леопардов, ни крокодилов, но панически, просто до поноса, боятся овчарок или ещё какую шавку от двенадцати фунтов и тяжелее. Поэтому многие разводят собак на продажу. Но дед этим слухам не верит, и уверен, что их распускают торговцы псами.
   -Одно время эти напёрсточники торговали гороскопами. Предсказывали концы света, аварии, катастрофы. Потом предлагали капли Буша от всех болезней. Потом проводили сеансы по восстановлению зрения по методу профессора Иня. Потом торговали обломками НЛО. Теперь вот мода на собак. Это такая порода людей - напёрсточники. Им главное - землю не пахать, не воевать за страну, а жить обманом. Это плесень на человеческой цивилизации! Ненавижу почти как негров! Этим приспособленцам не важен политический строй! Им главное - своё падло набить любой ценой! Ведь я даже как-то чуть не женился на такой козе! Ладно, не будем ворошить могилы! Здесь одно время наповадились продавать красную икру. Как оказалось, они её делали из крыс! Продавцов повесили. Теперь что-то подобное происходит с колбасой. Никогда не бери в Америке колбасу и паштет!
   Магазин охранялся: у ворот стоял бронеавтомобиль вроде деньговоза, с бойницами по бортам. Внутри всё было закрыто толстенным стеклом, а пара продавцов ходили в бронежилетах и касках. Мы отстояли очередь, Григорьев предъявил свои документы, и нам за пятьдесят тысяч продали пачку в сто патронов. Потом по просьбе деда мы тормознули у ларька. Он, как ребёнок, набрал целый пакет каких-то старых шоколадок, чипсов, леденцов, всю обратную дорогу жевал сладости, и улыбался.
   Потом мы постреляли. Дед схватывал всё налету, через пять минут уже на ощупь клацал затвором, и делал одиночный выстрел навскидку. Правда, пули летели не очень в десятку, но дед заверил, что теперь будет тренироваться каждый день, и хоть одного негра, да завалит. Я поинтересовался - где тут можно разжиться автомобилем, на что получил разрешение пользоваться его малявкой. Желательно - за деньги. Я заверил профессора в своей платёжеспособности, он посмотрел на мои права, постучал по клавишам своего ноута, и сказал, что внёс меня в свой белый список. Так что проблем с полицией и страховой компанией не будет, но в аварию лучше не попадать: страховка старая, в случае аварии он получит гроши, а следующий страховой взнос автоматически вырастет вдвое. А его пенсии хватает только на то, чтобы оплачивать электричество и воду, хоть они и бывают не каждый день.
   За вечерним чаем с шоколадками я спросил Григорьева: не знает ли он господ Эткина и Михалкина? Тот чуть не поперхнулся:
   -Это те типы, которые хотели ставить излучатели на Луне! У них была своя лаборатория в Южной Каролине. Они приехали из России года за три перед твоими родителями. Их сразу взяли в оборот. Завалили деньгами, дали какую-то премию. Они были нужны не столько как учёные, сколько как знамя победы над Россией. Вот, мол, смотрите! Там они были - дурак дураком, а тут - председатель сельсовета! Они, кажется, занимались платиновыми катализаторами, но каким-то образом переметнулись на тему излучателей. Думаю, в квантовой физике и биологии мозга они смыслят, как я - в автоматах. Им кое-что показали, дали толковых сотрудников, а они сами были нужны только в качестве вывески. Это сразу плохо пахло. Я пересекался с ними, но общего языка не нашёл. Когда я уходил на пенсию, их лаборатория ещё действовала. И чем они там занимались - я не знаю. Но то, что наши разработки отправляли к ним - это факт. И то, что там работали пауки - факт. И то, что у них тоже люди вешались и стрелялись - тоже факт. И вообще, неплохо было бы разбомбить это паучье гнездо!
   "Я передам Старикову!" - хотел ответить я, но только покивал головой.
   С вечера я поставил автомобиль на зарядку, и лёг спать пораньше. Завтра с рассветом решил ехать на поиски двух недостающих звеньев этой говённой цепи. Василий Васильевич (Я обращался к нему только так.) ходил по дому с просветлённым взором, ел батончики, и клацал затвором автомата. Перед сном мы посмотрели новости. Я думал, что в городе, охваченном войной, и новости должны напоминать боевые сводки, но ошибся. Из двадцати с лишним каналов по трём шла только реклама. (Как? Вы ещё не купили новый тренажёр для пресса? В вашем магазине его нет? Это нарушение ваших прав! Требуйте, чтобы привезли! Выбросьте старые тренажёры на помойку, это полная ерунда! Вот как выглядел наш знакомый Уилл всего месяц назад, а теперь полюбуйтесь на его мускулатуру! Всего пять минут в день без каких-либо усилий!) По пяти - спорт вперемежку с рекламой пива и еды. (Хоккей, американский футбол, плавание, лёгкая атлетика и бокс, в котором белые неизменно нокаутируют разнообразных небелых, а друг с дружкой бьются на аккуратную ничью.) Один - то, что прислали сами зрители. (В основном - домашнее порно, реже - кошечки, собачки и автомобильные аварии.) Остальное - сериалы (Мой сын не мог этого сделать! Нет мог! Но я не верю! Как! Ты не веришь! А я верю! Но он это сделал! Он? Когда? Это был не он! А я говорю - он! - и так весь вечер.) и новости. Новости начинались и заканчивались Бушем Девятым. Он поехал. Он приехал. Он восхищён и поздравил. Он подписал. Он возмущён и предостерёг. Далее - звёзды на длинной красной дорожке сияют какими-то нечеловечески огромными улыбками. Три премии "Оскар" получил фильм про то, как несчастный гей, ежеминутно рискуя задницей (Или лучше сказать - рискуя всем, кроме задницы.), тайно бежал в Голландию из Минска, где обрёл счастье в объятиях друга (Уже конкретно подставляя тыл.). Остальные четыре премии дали за теленовеллу о плотской любви бабушки и внучки, которым красавец-хирург пересадил свою печень, одну на двоих.
   -Василий Васильевич, а у вас есть какой-нибудь канал, по которому показывают нормальные художественные фильмы? Какую-нибудь классику? Про нормальную любовь? Или современное кино из той же Мексики? В Тихуане, я слышал, делают по десять полнометражных фильмов в год. В Пекине и Бомбее тоже не сидят, сложа руки. В России сейчас много молодых режиссёров. Есть, в конце концов, Чаплин, Китон, Арбакл, Де Миль. Ведь от такого репертуара дураком за неделю станешь!
   -А оно для того и было создано! Это типа нашего с тобой робота. Цель - та же самая: делать из людей баклажаны.
   -Но зачем? Ведь жить в стране с дураками - очень грустно! Да и страна эта долго не может существовать! Ведь это крутят не враги Америки, а сами американцы! Еда - в ларьках такая, что брось на обочину - вороны не клюют! Фильмы - только под наркозом смотреть! Зачем убивать собственный народ?
   -Видимо, по-другому управлять людьми невозможно. Умные плохо поддаются дрессировке, а с дураков толку нет. Вот и делают из людей нечто среднее. Дураков - чуть умнее, умных - чуть глупее. Как помидоры на поле комбайн стрижёт. Маленькие поливает, большие обрезает. Помидоры нужны одинаковые. Чтоб в банку ровнее ложились. Ну и потом - если во что-то вложены деньги - их надо окупить. Поставить изделие на конвейер. А уж что получится в результате - не их проблема! Думаешь, выпускать водку или сигареты - лучше? Человечнее? Разве эта продукция полезна? Нет! Но она приносит прибыль! Я устал. Голова что-то разболелась. Пойду спать. Разбуди меня завтра, как поедешь.
   Дед взял автомат, и ушёл к себе на второй этаж.
   Я встал в пять утра, выпил кофе с бутербродом, завернул с собой кусок хлеба с сыром, налил чай в бутылку, и уже хотел идти будить Григорьева, как дед сам спустился по лестнице, и остановился посреди зала, уставившись на меня.
   -Доброе утро! - сказал я. - Спасибо вам за всё! Мне пора.
   -Ты кто? - попятился к шкафу дед, наощупь открыл дверку, и стал шарить рукой между старыми куртками и пальто. - Где он? Ты забрал мой автомат? Ты вор? Что ты тут делаешь? Ждёшь негров?
   -Василий Васильевич, ваш автомат у вас под кроватью, на втором этаже. Не забудьте снять его с предохранителя, прежде чем стрелять по неграм. Тут вам ночью с неба на стол упали ещё два миллиона зелёных и кучка серебряных. Видимо - за автомобиль. Не поминайте лихом! Удачи!
   Я вздохнул, взял рюкзак, прикрыл за собой дверь, сел за руль, и поехал на восток.
   Электромобиль передвигался со скоростью семьдесят километров в час, поэтому ехал я до вечера. Меня дважды останавливали патрули, и проверяли документы. Я даже показал им свой "Ругер". Бумаги были - комар носа не подточит, оружие имелось у всех без исключения, а тупое выражение лица я натренировал ещё в Мексике, так что отличить меня от местного было делом непростым. Один толстожопый полисмен перед мостом через реку Саванна даже не поленился, и пробил меня по какой-то базе, потом взял под козырёк, сказав, что канадцам тут не место. Я объяснил, что перегонял яхту в Майами, а обратно приходится добираться своим ходом, потому что клиент - грязный латинос, обещал дать катер, но обманул. Поэтому еду с оружием, а дядя обещал встретить в Бостоне. Мне посоветовали не иметь дело с латиносами, и я поехал дальше.
   Дорога была хорошая, ровная, и до одури однообразная. Машин вначале не было, но после Саванны я даже пару раз постоял в пробках, а навстречу попались две колонны военных грузовиков с солдатами в новенькой униформе.
   Батареи в машине оказались старыми, поэтому в каком-то мотеле на шоссе за номером двадцать пришлось два часа потратить на подзарядку. Заодно я и сам подзарядился бутербродом, и часик подремал после обеда. Так что, в город с недобрым названием Колумбия я въехал уже по темноте. Навигатор быстро разобрался в ситуации. Сначала я проехал по широким и хорошо освещённым Митинг-стрит и Мэйн-стрит, проехал по красивому мосту через речку Конгари, но вскоре попал в какое-то захолустье. Ни фонарей, ни дорожных знаков. Одноэтажный пригород с заборами, собаками, разбитой колеёй и кучами мусора вдоль дороги. Вновь было ощущение необитаемости района и собственной микронности: не дай бог что случись - тут меня в жизни не найдут! Но раз собаки лают на цепях, значит - их кто-то кормит! А вот - кто и чем - я даже представлять себе не хотел.
   На месте дома по означенному адресу стоял автомобильный фургон, из которого неслась музыка. Я подъехал к самому борту, и постучал в стенку, не выходя из машины: не нравился мне этот район! Музыка тут же стихла, но раздался утробный лай. Из-за двери раздалось пьяное хриплое женское: "Какого дьявола вам надо! Сейчас спущу собаку!".
   -Простите, я ищу Михаила Эткина. Мне дали этот адрес.
   -Отец давно сдох! Кто его спрашивает?
   -Передайте отцу, что его спрашивают по поводу работы в лаборатории. Потребовались некоторые материалы, за которые люди готовы хорошо заплатить.
   Через секунду дверь открылась, и в освещённом проёме двери появилась безобразного вида женщина с огромным кухонным ножом в руке, про которую можно сказать: хоть что-то в такой поменять - всё равно станет лучше, чем было!
   -Ах вы, мерзкие твари! - заорала она на всю улицу. - Мой отец умер в нищете! Как только заболел - стал никому не нужен! Его просто выкинули на улицу без гроша! А теперь вспомнили! Ты кто? Страховой агент? Ангел, фас!
   Сквозь её жирные ляжки протиснулся свинообразный питбуль, и скатился по ступенькам. Я вовремя закрыл окно: собачья пасть лязгнула по стеклу. Пёс даже не лаял, а вышел сразу убивать. Я поглядел на его сытую ряху, и вновь подумал: чем же местные собаки так хорошо питаются?
   -У вас есть какая-нибудь информация о том, над чем работал ваш отец? - спросил я у красавицы с фигурой 120-120-120 в щелочку окна. - Любые данные!
   -Фа-ас! - заорала та, и я понял, что разговаривать тут не с кем. Вряд ли у неё нашлась бы даже туалетная бумага, не то, что секретная информация двадцатилетней давности. За соседним забором заорали: "Вздумаете сунуться - у меня тут всё заминировано!" Поэтому я развернулся почти на месте, как танк, добрался до ближайшего отеля (Кажется, "Мариотт", но из всей вывески в темноте красно светилась только первая буква.), поставил машину на зарядку, поужинал, и упал спать.
   На следующее утро я поехал в другой конец города. Навигатор привёл меня в район, напоминающий тот, в котором жил Григорьев: дома каменные, чистенько, на перекрёстке работает светофор, регулируя достаточно интенсивное движение. Рядом - парк (По количеству парков эта страна явно перещеголяла всех.). Единственно, что меня удивило: на перекрёстках стояли клетки примерно два на два метра, сваренные из арматуры, с крючком на внутренней стороне двери. На звонок из динамика спросили:
   -Кто это там звонит?
   -Я ищу господина Михалкина. Мне дали этот адрес знакомые из Атланты. Я могу его увидеть?
   -У господина Михалкина нет знакомых в Атланте! - ответил голос.
   -Там живёт некто профессор Григорьев. Он хорошо знает Моисея Михалкина, и просил помочь с одним делом.
   -Моисей Соломонович умер уже пять лет назад.
   -Понятно, - протянул я, - Жаль. Я хотел купить у него кое-что для своей фирмы. Кое-какие разработки.
   За дверью раздались многочисленные щелчки, потом образовалась щёлка буквально в один сантиметр, которая фиксировалась двумя могучими цепями. На меня подозрительно смотрел небритый брюнет примерно моего возраста с каким-то странным выражением непреходящего восхищения на худом лице. Выражение было настолько странным, что я сунул руку в специально продырявленный карман ветровки, и приготовился достать из-за брючного ремня револьвер.
   -Ты не из наших. Не из общины. Мы не общаемся с чужаками. Зачем ты пришёл?
   -Моя фирма хотела бы купить некоторые разработки твоего усопшего родственника. Мы ведём исследования, но наши сотрудники, скажем так, болеют чаще, чем нам бы хотелось. Мы теряем людей на пустом месте. Учёные из Атланты уже предоставили нам необходимую информацию, но мы узнали, что господа Эткин и Михалкин продвинулись гораздо дальше, и готовы купить всю информацию.
   -Дальше некуда! - парень криво улыбнулся, снял цепи, открыл дверь, и впустил меня внутрь. - Папа продвинулся по этой теме ногами вперёд до самой доски! Сам умер, и народа положил - уйму. И ты хочешь продолжить его тему? В Вашингтоне что - все вообще с ума посходили? Вся информация о тех разработках есть в архивах института. Если ты - официальное лицо, то просто пойди в архив и покажи разрешение. Ты вообще-то кто? Из какой конторы? Для цэрэушника слишком интеллигентен, для фэбээровца - не так одет, для обычного копа - слишком худой.
   -Я представляю частную организацию, базирующуюся в Канаде. У меня, конечно, нет доступа к секретным архивам. Есть только немного денег и желание разобраться: почему люди сходят с ума и умирают, как только начинают заниматься этой проблемой?
   -Да потому, что не надо лезть туда, куда природой не предусмотрено! Эта программа человеком не меняется! Она или остаётся прежней, или уничтожается. Мозг придумали умные существа. Люди же не создали ни одного мозга, зато уничтожили - миллиарды! А мой папа решил поиграть в бога, и в итоге застрелился! Сколько ваших сотрудников уже свели счёты с жизнью?
   -Трое. Ещё один влюбился в пень перед домом, а другой стал бояться закрытых помещений! - врал я как по писаному, пока не понимая, что за тип передо мной: то ли торгаш и деляга, то ли пацифист, то ли ортодокс.
   -Мой тебе совет: не лезь в эти дебри! Займись лучше разведением кроликов! Или делай разрывные патроны! Вот такие!
   Он отступил на шаг, и начал с видом победителя медленно доставать что-то из внутреннего кармана короткой куртки. Когда показалась рукоять пистолета, я распахнул ветровку, и наставил "Ругер" ему в живот. Через секунду до парня дошло, что оружие надо доставать быстрее. Он замер, и страшно побледнел.
   -У тебя была возможность заработать пару лямов, просто дав мне скачать то, что у тебя осталось от папы. Теперь у тебя есть возможность остаться жить. Не ошибись по второму разу! - с расстановкой сказал я Михалкину-младшему, подошёл к нему вплотную, забрал пистолет, и треснул по башке рукояткой. Парень вскрикнул, сел на пол, и закрыл голову руками. Сквозь пальцы проступила кровь.
   -Ты знаешь, чем занимался твой отец? У меня мало времени. Не скажешь - буду искать тут без тебя!
   -Отец занимался дерьмом! Полным дерьмом! Он оставил записку. Больше ничего нет. Только записка.
   -Показывай! - я ткнул его ногой в рёбра, и парень снова ойкнул. Потом поднялся, и пошёл в соседнюю комнату.
   Я не знал - есть кто-то ещё дома или нет, поэтому его полуавтоматический "Кольт" тоже взял на изготовку. Мне никогда не нравились эти "Кольты": много лишнего железа, тяжёлые, неудобные, блестящие - только ворон приманивать да орехи колоть. А доставать "Торус" из рюкзака было некогда. Но дома было тихо. Парень подошёл к столу, покопался в каких-то папках, опасливо поглядывая на два ствола, направленные на него, и достал тетрадный лист в клеточку.
   -Вот! Только не стреляй! У меня ещё есть отцовский ноут. Про него никто не знал. Дом обыскивали после смерти отца, а ноут был в банковской ячейке. Я его потом достал, но так и не смог открыть: там пароль, я его не знаю, и знать не хочу! Там наверняка стоит эта штука. Они везде могут стоять! Я не собираюсь кончить так, как отец и дядя Миша!
   Я взял листок, и с трудом прочитал мелкий ровный почерк: "Я решил уйти из жизни. Моя жизнь прожита напрасно. Никому ничего не надо. Луна не нужна. Микроизлучатели слишком дороги и работают нестабильно. Жена ушла. Сын ненавидит. Миша умер. Персонал мёртв или пасёт гусей. Страна на гране развала. В Вашингтоне правят бал жирные мерзавцы. Бога нет. Всё надоело. Кто будет читать - не смейтесь. Мне страшно. Подпись."
   -Миша- это кто? - поинтересовался я, убирая бумажку в карман.
   -Миша - это его сослуживец, Михаил Эткин. Они вместе с отцом приехали из России, и работали тоже вместе. Потом Эткин заболел. Да они все там заболели! Они превратились в каких-то зомби! - парень еле сдерживался, чтоб не заорать, ёжась в углу комнаты под стволом. - Мишу этого выгнали. Он кидался с кулаками на всех, бил посуду. Он тут нам разбил окно, потом набросился на меня. Отец его еле вытолкал из дома, я лежал в больнице, у меня была повреждена гортань. Сотрудники один за другим сходили с ума или умирали. А отец набирал новых. Они разрабатывали миниприбор. Он иногда рассказывал мне про свою работу на правительство, чтобы я его не боялся. Говорил, что это необходимо для окончательной победы демократии. А я всё равно его боялся! И мать его боялась! Она сбежала в Эфиопию, а я остался тут. Отец рассказывал, что хотел ставить большие приборы на Луне, но программа оказалась настолько дорогой, что её закрыли. Тогда он решил сделать эти свои оболваниватели маленькими. Очень маленькими! Чтобы ставить их везде: в телефон, в ноут, в холодильник, в консоль! Везде! Я спрашивал его: зачем? А он отвечал: так ему велит его бог! И чтобы встать на одну доску с богом, ему надо уничтожить всех гоев. Отнять у них разум. И тогда придёт бог Израиля, и наступит царствие его и торжество республиканских идей. Он был сумасшедшим, как и все, кто работал в том проекте! Они всё-таки сделали эти маленькие приборы, и их контору тут же закрыли. Производство отдали "Дженерал Дайнэмикс". Отец застрелился, но всем было на это наплевать. Пауки только не хотели, чтобы эти разработки попали к русским и китайцам. Поэтому перерыли весь дом, а лабораторию снесли бульдозерами. У меня много денег. Мне ничего не надо. В нижнем ящике лежит ноут отца. Забирай его, если хочешь кончить так же, как мой отец, и уходи!
   Я забрал ноут, записку, и уже уходя, спросил:
   -А что за клетки у вас на улицах стоят?
   -Это чтобы можно было от латиносов прятаться, пока автобус ждёшь. Тут много латиносов, они грабят всех подряд. Мэрия решила поставить такие клетки, которые закрываются изнутри. Чтобы защитить граждан.
   -Я так и подумал. Мне всех вас жаль! - только и смог произнести я, разрядил его "Кольт", двумя движениями разобрал на составные, бросил части под диван, и вышел из дома.
   Отъехав пару кварталов, я достал ноут горе-учёного, выломал нижнюю крышку, вытащил карту памяти, вставил в свой ноут, открыл, глянул, всё заархивировал, запаролил, добавил пару слов от себя, и отправил в Мехико. Через несколько минут пришёл ответ: "За такую рыбалку тебе положен новый спиннинг! Чтобы акулам было не до рыбака, на сейнере решили замутить воду". Что сие означало, я не очень понял, но был рад, что на родине меня не забывают, и читают мои сообщения. Но вскоре меня ожидал сюрприз.
   Я остановился в придорожном кафе пообедать, собираясь отправляться на юг, в город Саванну, и уже предвкушая, как вынырнет из глубины Атлантики железная махина, дежурный крикнет что-нибудь родное, и я поплыву домой, в Россию. Когда я доедал какую-то мутноглазую рыбу с вчерашним рисом, телевизор под потолком прервал передачу о дружбе белого зайчика с белым котиком, и дикторша тревожно произнесла:
   -Передаём срочные новости!
   (Здешние дикторши частенько после этого на секунду оголяли грудь, поднимая таким способом рейтинг своего канала. То же самое происходило по окончании блока новостей. Мол - всем пока - тить - реклама, и народец забыл о плохом, а помнит только рекламу и тить. Если ведущий новостей - мужчина, то он тоже иногда оголяет грудь, а иногда встаёт из-за стола, и прохаживается перед камерой в смокинге и обтягивающих крохотных плавках, рассказывая о снижении уровня безработицы, курсе акций или повышении надоев в Пенсильвании. Поскольку фигуры у многих далеки от совершенства, то и зрелище это - на любителя.)
   Народу в кафе было немного, и все как-то разом притихли. Видимо, такое обращение было в диковинку не только для меня.
   -Сегодня утром, вероломно, без объявления войны, без малейшего повода, без санкции ООН какие-то войска атаковали Гавайские острова. По одним данным, это нападение великорусских террористов, другие говорят о шовинистах из Китая. Напоминаем: Гавайские острова - это неотъемлемая часть Соединённых Штатов, и мы не потерпим, чтобы кто-то посягал на наш территориальный суверенитет. Президент Буш Девятый срочно собрал совещание в Белом доме, на которое прибыли главнокомандующие всеми родами войск страны. Врагам демократии будет дан решительный отпор! Победа будет за нами!
   Последовала тить, реклама кошачьего корма и нового пылесоса от "Джэнерал Дайнэмикс", который пылесосит ковры без человеческого участия.
   -Титьки - что надо! - крикнул кто-то из едоков.
   Остальные недолго побормотали что-то маловразумительное. Кто - об островах, о которых до сего дня никогда не слышали, кто - о террористах, с которыми президенту давно пора начинать бороться, кто - о титьках. Я уткнулся носом в тарелку, и даже, кажется, покраснел. Неужели эту акцию специально приберегали для меня? Или просто так совпало? Может, люди Бэнкса тоже захватили круизный лайнер, и наши с китайцами решили, что на очередной пиратской гавани пора ставить жирную точку? В любом случае, я был причастен к такому событию, и меня распирала гордость. Главное - чтоб Паша там под раздачу не попал! И Бэнкса тоже будет жаль, ежели чего.
   Я сел в машину, выехал на шоссе, проехал на юг буквально три километра, и уткнулся в пробку. Дорогу перекрывали два бронетранспортёра, солдаты и офицеры останавливали каждый автомобиль. Какие-то потом ехали дальше, но большая часть разворачивалась. Я постарался унять пульс, но получилось это как-то не очень. Неужели этот сыр-бор из-за меня? Разворачиваться на глазах патруля - бесполезно. Остаётся только изобразить в очередной раз дурачка. В ожидании своей очереди я хотел включить радио, но только теперь сообразил, что в машине его нет! На огромном экране была куча датчиков и видеопроигрыватель, но радио не было!
   Когда ко мне подошёл вспотевший офицер, я уже протягивал ему свои права.
   -Куда едем?
   -В Саванну. Меня там ждёт клиент. Я торгую лодками. Там назначена сделка.
   Я бормотал что-то невнятное и жалостливое в надежде, что солдат ребёнка не обидит.
   -Ты канадец? И едешь в Саванну? Кругом, долбаный иностранец! Саванна захвачена долбаными ниггерами! Идёт война! Датчик под капот! Ехать только на северо-восток до Вашингтона! Только по трассе! Уход с трассы в сторону более чем на полмили считается провокацией, машина автоматически уничтожается! Вали в свою долбаную Канаду, пока жив!
   Он быстро открыл капот моей машины, поставил туда какую-то адскую машинку, и нажал на тумблер. Потом захлопнул капот так, что автомобильчик присел, и рявкнул:
   -Свободен! В три дня не уберёшься из страны - пеняй на себя. Следующий!
   -Господин офицер, а можно мне улететь в Канаду на самолёте? - озадачил я офицера.
   Тот на секунду задумался, потом рявкнул:
   -Хоть на метле! Разворачивайся! Следующий!
   Я ехал в аэропорт, который находился в нескольких километрах от Колумбии, и, не переставая, думал о том - в какую мясорубку залез. А ведь мог сидеть дома, покрываться жиром, мечтая о прекрасной Америке! Жутко представить! Интересно, а в России передают ту правду, которую я видел тут собственными глазами? Почему я не помню, чтобы у нас рассказывали про войну чёрных, белых, латиносов? Про икру из крыс и несъедобные гамбургеры по пять тысяч? Про пустые ночные улицы, сгоревшие небоскрёбы и мёртвый Орлеан? Или я такое дома просто не глядел? Или глядел, да в памяти не отложилось?
   Оказалось, что все рейсы из Колумбии летят только в Вашингтон, и летает тут только одна авиакомпания со скромным названием "Первая всемирная". Я подошёл к кассе. Народу в зале было немного, само огромное здание явно строилось не под такой крохотный пассажиропоток. Кассирша посмотрела на меня с каким-то даже недоумением, и спросила:
   -У вас есть разрешение на полёт в самолёте?
   Вот такого я не ожидал! Сейчас начни делать не те телодвижения - а полиция-то рядом! Только в этом зале толстомясых было человек пять.
   -Я добираюсь домой, в Канаду! Хотел морем из Саванны - дорогу закрыли. Я не думал, что мне надо разрешение, чтобы уехать домой к дяде Уэйну!
   -Документы!
   Я подал ей паспорт и, на всякий случай, права и страховку. Оказалось - надо именно такой комплект. Дама постучала по клавишам, посмотрела на фото в документах, сверилась с сетчаткой моего глаза. Я стоял с милой улыбкой идиота и похолодевшими кишками.
   -Вам полёт разрешён. У нас все рейсы теперь только в Вашингтон. Стоимость полёта с сегодняшнего дня - один миллион девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять долларов. С собой разрешено провозить только одну тысячу наличных долларов, одно животное не тяжелее десяти фунтов, и один вид огнестрельного оружия в багаже.
   -А остальные деньги куда? И что можно купить на тысячу?
   -Деньги идут в доход государства. У вас должна быть карта банка, наличные деньги в столице ограничены. Остальные вопросы можете адресовать дежурному офицеру.
   Я решил не спорить с этим андроидом, спокойно подал деньги, взял билет на самолёт, отлетающий через три с половиной часа, потом заехал на заправку и купил канистру солярки. Выехав на какой-то пустырь, где когда-то начинали строить что-то очень большое, да так и не построили, я достал все карты памяти, сломал их, и бросил на сиденье. Сверху положил "Торус" и ноут. Потом облил машину соляркой, поджёг, и пошёл в сторону трассы. Когда я уже подходил к остановке общественного транспорта (Обычный навес плюс новенькая клетка с сиденьями.), сзади раздался негромкий хлопок. И всё время, пока ждал автобус, и пока ехал, сидя на рваном сидении, думал: а если бы я оставил машину возле аэропорта - взорвалась бы та адская машинка под капотом через три дня или нет? И кто был бы виноват? Офицер просчитывал такой вариант, или его тоже воспитывал Лаки Буш? И если бы я поехал в Вашингтон на автомобиле - где бы у меня отобрали всю наличку?
   В аэропорту я нагло зашёл в кабинку международной видеосвязи, и набрал номер дяди Уэйна. Дядя оказался дома, обрадовался племяннику, и спросил - как бизнес, как сам, не встретить ли где? Я прямым текстом ответил, что все дела сделал, через час вылетаю к нему через Вашингтон, на юг ехать не судьба, поэтому пусть коптит сало, ставит перцовку в холодильник, и готовит удочки. Дядя заверил, что всё сделает в лучшем виде, и пожелал удачной дороги домой. С каким удовольствием я бы нырнул в нашей подлодке, а не летел к этим уродам в логово! Одно успокаивало: дядя всё передаст куда надо, так что парни с лодки не будут меня зря ждать в устье Саванны.
   Самолётик был небольшим, мест на пятьдесят. Оружие перед посадкой всем приказали разрядить и сдать в багаж, деньги отобрали, оставив лишь одну бумажку с ещё живым, без дырки в башке, Кеннеди. Судя по тому, как охрана обращалась с моими оставшимися миллионами, эти деньги повезут не в банк, а в печь. Знать бы такой расклад - отдал бы Григорьеву или кубинцам! Когда мы сели в кресла, нас попросили пристегнуться. Потом бортпроводник прошёл по салону, проверил - все ли пристёгнуты, и тогда нам объявили, что полёт продлится один час, и для нашей безопасности ремни прочно зафиксированы. Кофе в полёте не предусмотрено, туалета всё равно нет, так что ходить некуда. Каждому выдали по пакетику жвачки, сказав, что открывать и жевать её следует только в том случае, если самолёт начнёт падать.
   Все места в салоне были заняты. Я сидел у окна, а рядом со мной утирала платком красные глаза отцветающая дама в обтягивающем брючном костюме. Когда мы взлетели, она посмотрела на быстро удаляющуюся землю, и горько сказала, проведя рукой по коротко стриженым волосам:
   -Провались, проклятый город!
   Поскольку моё место оказалось как раз между ней и городом, то проклятия меня задели за живое, и мне ничего не оставалось, как вежливо поинтересоваться - что за беда стряслась? Тем более, если бы она была из неразговорчивых, то не кляла бы города во всеуслышанье. Видимо, проклятие больше предназначалось для моих ушей, чем для города.
   -Сын! - ответила она, вцепляясь глазами в моё лицо, и уже не выпуская из прицела добычу. - Сын!
   -Понятно! - ответил я.
   -Что тебе понятно? Ты знаешь, что означает для матери - потерять сына! Мы прожили в браке четыре года! Неблагодарная скотина!
   "Сама ты - скотина!" - так и запросилось у меня в ответ, но дама не ждала ответов. Она и вопросов не ждала. Она просто увидела пустые уши.
   -Я его выращивала двенадцать долгих лет! И потом четыре года мы прожили душа в душу! И вдруг он меня бросил! Он женился! Мы приехали в гости к моей сестре - и он тут же женился! Неблагодарная скотина!
   Теперь я догадался, что скотина - не я. И хоть Америка уже многому меня научила, закалила характер и притупила эмоции, но тут, каюсь, я начал терять контроль над мимикой.
   -Тебе смешно? Ты считаешь, что погубить женщину - смешно? Наверно, ты тоже бросил свою мать в таком положении! Бросить беременную женщину ради этого... бритого... урода! Скотина!
   -Простите, мадам, я смеюсь потому, что я не местный. Я лечу домой, в Канаду, никогда прежде не был в Америке, как это ни странно, поэтому немножко плохо понимаю - о чём речь. Вы беременны от своего собственного сына?
   -Да, канадцы сюда ездят всё реже! Он мне не сын! Я его взяла из приюта, когда ему было четырнадцать. Он был такой славный мальчуган. Высокий, длинноволосый. Я сразу в него влюбилась и усыновила! Какая это была страсть! Он мне часто изменял, но я ему всё прощала. Что взять с ребёнка! Мы поженились сразу, как только ему стукнуло двадцать четыре. И вот мы с ним приезжаем к моей сестре в гости на лето - и он влюбляется в этого... в это... грязное животное! В соседа моей сестры! Что он в нём нашёл? Ладно бы - бизнесмен на дорогом авто! А этот - обычный крестьянин, который молится какому-то своему идолу в огороде вместе с такими же чумазыми нищими! И моя пипочка сбежала от своей мамочки! Ты знаешь, какая у него пипочка! У меня сердце разрывается, когда я представляю, что мою пипочку гладит этот... этот подлец! Эта коровья морда! Этот новый мессия из сумасшедшего дома! Что ты на меня смотришь как на ненормальную? У вас в Канаде - что, такого не бывает?
   -Боюсь, мадам, что такого вообще нигде не бывает. Ну, может быть, в Голландии. А у нас в Канаде мужчины любят женщин, женщины - мужчин, и никто не женится на детях.
   -Потому что вы - отсталая цивилизация! Вы ничего не понимаете в жизни! Вам ещё расти и расти до нашего уровня в своих болотах!
   Она вдруг осеклась, и посмотрела на меня игриво:
   -Что? В Канаде мужчины любят женщин? Дорогуша! Кому ты это рассказываешь! В Канаде мужчины любят детей и овец! А женщины - собак! Вот вруша! Лишь бы обидеть бедную женщину! И даже не покраснел! Небось, у самого дома - полная видеоколлекция?
   Я решил, что и без того болтанул лишнего, и лучше бы мне помолчать. Ну, не смог сдержать эмоции! Ну, прости, Андрей Андреевич и все остальные, кто учил меня уму и осторожности! Но я не удержался, и сказал ещё одну фразу:
   -А вы, случайно, не пользуетесь приборами, произведёнными фирмой "Джэнерал Дайнэмикс"?
   Дама озадачилась. Она загнула несколько пальцев, посмотрела в потолок, и ответила:
   -Фен, стиральная машинка, кофеварка, вибратор и унитаз. А что? Какое отношение это имеет к моей трагедии? Мой брат работал в "Дайнэмикс". Мы живём все трое в Бостоне. Вернее - уже двое. И зачем мы поехали в эту Колумбию! Брат не перенесёт такого удара! Он так любил нашего пипочку!
   Женщина зарыдала, но ремни не давали ей рыдать полной грудью, а по-другому рыдать она, видимо, не привыкла. А я подумал: интересно, она с рождения такая, или приборы Михалкина помогли ей заработать старческий маразм в ещё совсем не старом возрасте?
   -Вашего брата надо бы подготовить к такому повороту судьбы. Вы звонили ему?
   -Нет, не звонила. Мой брат не говорит по телефонам. Их постоянно кто-то прослушивает. За нами постоянно следят! Ночью кто-то заглядывает в окна, а из розеток плывёт жёлтый дым. Тони словно чувствовал, что что-то должно случиться. Приходил с работы, закрывался у себя в кабинете, и даже перестал целовать пипочку в животик. Я думала, что у него на работе неприятности, а он, оказывается, всё предчувствовал. Мой умный, талантливый, заботливый бывший муж.
   -Простите, вы наверно хотели сказать - брат?
   -Да, брат. Он был моим мужем до того, как я вышла замуж за пипочку. Потом мы жили все втроём, нам было хорошо и спокойно. И вот - такая беда! Тони не переживёт!
   -Может, вам нужна моя помощь? Я проходил курс психиатрии у одного иностранца, и мог бы вам помочь. Я успокою вашего брата! Мужа! Ну, бывшего!
   -И сколько вы возьмёте за свою практику? Я знаю расценки психиатров! Вы берёте почти как адвокаты, и вместо одной проблемы у человека возникает дюжина!
   -Я не возьму с вас денег. Просто довезите меня до Бостона! А там я помогу вашему горю, и уже сам поеду в свою Канаду.
   Честно говоря, никакого плана действия в этот момент у меня не было. Идей возникло две: поскорее выскочить из Вашингтона, и посмотреть на технику от "Дайнэмикс", рядом с которой происходят такие сложные жизненные коллизии. Тем более, что Бостон - как раз на пути к дяде.
   Дама оглядела меня очень внимательно, и я подумал, что если бы не ремни - она полезла бы меня щупать.
   -Меня зовут Джулия. А ты не террорист?
   -Нет. Террористы только русские и китайцы. Разве я похож на русского?
   -Спаси, господи! - она засмеялась, и я подумал, что лучше бы уж она плакала. - Русские - это те же арабы, только крупнее и более...э-э-э... хитрые. Да, более хитрые и более...э-э-э...у них медведи. Да! Вспомнила! У них много медведей и холодно. Очень холодно. Поэтому выжили там только самые хитрые. И ещё ими командует Стариков. Он - ставленник террористов и изобрёл дешёвый автомат. У меня что-то уши стало закладывать. Видимо, пошли на посадку. Посмотри на это море огней внизу!
   Мы действительно вскоре приземлились. В самолёте никто ничего не объявлял. Да и зачем? И так понятно, что все самолёты летят только в столицу, которая встретила нас проливным дождём. Мы сдали обратно жвачку с синильной кислотой, получили багаж, и Джулия прижалась ко мне своей левой половиной:
   -Ну, поедем в Бостон сразу, или проведём медовый месяц в каком-нибудь особняке на берегу? Я забыла, как тебя зовут, мой пупсик?
   -Риддик! Риддик Тайсон Кинг, если быть точным. К сожалению, дорогая, я жутко опаздываю к моему дяде в Канаду. Позже могу вернуться хоть на два медовых месяца, а пока - времени нет совершенно. Я давно хотел погулять по столице штатов, посмотреть мощь, размах, красоту столицы свободного мира. И обязательно это сделаю! Но не сейчас. Да и проводить медовый месяц с женщиной, которую в таком положении только что бросил любимый - это как-то слишком...
   -Ты живёшь с дядей? А говорил, что любишь женщин! Я не в положении! Я что - дура себя калечить! Рожают пусть кошки! Я живу эту жизнь для себя, а не для каких-то подонков! Мне просто обидно. Был такой козлик! А теперь - он для меня просто козёл!
   -Я в интимном смысле люблю женщин, а дядю я люблю как дядю! Он хороший мужик, с которым можно выпить виски, поболтать и покидать удочки.
   -Знаю я, как вы кидаете свои удочки! Вам главное - кинуть своё удилище! Что уж там трепыхается на другом конце - не важно! Ладно, поехали, а то опоздаем на поезд!
   Из здания аэропорта мы выходили почти два часа. Народу было много, всех прилетающих тщательно обыскивали и досматривали. Скорее даже - просматривали насквозь в специальной кабине. Кого-то из прилетевших из Далласа без объяснений ударили электрошокером, и утащили в дальний коридор. Полиции и солдат было - человек сто, не меньше. Я изрядно поволновался, но всё обошлось. У всех снимали отпечатки пальцев, сравнивали с базами данных на экранах, и задавали вопросы о цели приезда. Каждому прилетевшему давали брошюру, в которой описывались правила пребывания в столице. Из неё следовало, что человек, прибывший в столицу мировой демократии, обязуется соблюдать все местные законы и правила, за нарушение которых следует: выдворение в первое кольцо враждебности - в трёх случаях, штраф до миллиона долларов - в сорока пяти случаях, штраф свыше миллиона долларов - в тридцати одном случае, арест до года без объяснения причин - в семнадцати случаях (Кроме особо оговариваемых случаев.), заключение до десяти лет - в восемнадцати случаях, заключение пожизненное - в девятнадцати случаях, смертная казнь - в шестнадцати случаях (Кроме особо оговариваемых случаев.) Конкретные случаи или статьи закона не описывались, поэтому я порадовался, что у меня есть провожатый из местных, а то было непонятно, что за наказание последует за хождение по газону, или за езду в кабриолете с поднятым верхом во время дождя.
   Мы взяли такси, и поехали на железнодорожный вокзал. Джулия приказала мне не думать о деньгах, а думать о ней и её братомуже. Я хотел сказать водителю, чтобы провёз меня через центр, но с ужасом увидел, что за рулём сидит негр! Джулия закрыла окошко и положила руку мне на колено.
   -Там водитель - негр! - сказал ей я. - Они же воюют с белыми!
   -Расслабься! Это они там воюют. А тут они работают. Куда же им деваться без нас! Кто будет голосовать около вокзалов, мусорить, бить в гололёд машины? Мы, белые, обеспечиваем их тут работой. Поэтому тут с ними никаких проблем!
   -Наверно, ты хотела сказать - куда же вам без них? Кто будет возить вас на такси, убирать мусор и чинить тачки?
   Джулия погладила меня по голове и промурлыкала:
   -Дурачок! Ничего в жизни не понимает! Всему-то тебя придётся заново учить, не так ли! У нас есть армия, полиция, ЦРУ. У меня есть мой Тони. Они не допустят, чтобы их Джулию обидели какие-то обезьяны! Как Джулия хочет выпить!
   Я жадно всматривался в окно машины, разглядывая город, о котором столько в своё время мечтал, столько слышал и видел. Ощущения были непередаваемые. Город сиял вечерними огнями так, что солнечным днём вряд ли было светлее. Тысячи прогуливающихся людей, музыка, лазерное шоу в небесах, фейерверки. Праздник жизни! Здесь не понедельник начинался в субботу, а наоборот: суббота начиналась уже в понедельник. Женщины и мужчины ходили парами под ручку в трёх разных вариациях. Все фасады зданий светились рекламой с двумя призывами: покупать и брать кредиты. (Видимо, эта змея крепко вцепилась в свой собственный хвост, и уже не сможет остановиться, пока не сожрёт себя целиком.) Если бы меня попросили охарактеризовать обстановку одним словом, то я бы сказал: беззаботность. Есть народ - богоборец, есть народ - хлебопашец. Даже есть народ - учёный! Но не может существовать народ - торгаш! Народ - адвокат и банкир! Такой народ не спасёт никакая армия, потому что это вообще не народ! Таких не спасать надо, а наоборот!
   Я попросил остановиться на набережной. Не хотелось уезжать из столицы просто так. Я подошёл к парапету, с минуту постоял, любуясь спокойной водой Потомака, и всю эту минуту собирая слюни во рту, и смачно харкнул в воду. Вот теперь можно было уезжать.
   Я сел в такси, и бросил взгляд на счётчик: там светилась цифра семь.
   -А в каких единицах у тебя считает этот прибор? - спросил я водителя.
   Тот достал карманный переводчик, включил и показал на него пальцем. Мол, повтори вопрос сюда! Я задал тот же вопрос, и переводчик по-испански проскрипел его водителю. Дуглас Фитц, как я прочитал на карточке, ответил мне по-испански, а переводчик проскрипел по-английски, что в долларах, естественно! Тогда я перешёл на испанский, и спросил: во сколько обойдётся нам поездка от аэропорта до железнодорожного вокзала? Он ответил, уже без переводчика, что примерно в двадцать пять долларов.
   -Не тысяч? - переспросил я. - Просто двадцать пять долларов?
   Дуглас засмеялся и не ответил, а я понял, что задал глупый вопрос. Просмеявшись, негр сказал, что если бы он брал за одну поездку двадцать пять тысяч, то через год купил бы себе отель на берегу океана. Тут до меня дошло, почему у меня отобрали мои миллионы в аэропорту Колумбии.
   -Скажи, а можно на автомобиле проехать из Вашингтона до Атланты? Или до Колумбии?
   -Нет, сэр! В первый пояс враждебности на машине не проехать. Всё перекрыто. Только лететь самолётом государственной компании, или иметь специальный пропуск от ЦРУ.
   Я понимал, что так прямолинейно действовать нехорошо, но любопытство подпирало. Я взял у Джулии её ноут, открыл карту США, и попросил Фитца провести линию, до которой можно доехать. Он ответил, что точно не знает, никогда туда не ездил, но примерно вот так: и провёл ногтём по линии Чикаго - Индианаполис - Шарлот, и упёрся в океан где-то в районе мыса Фир.
   Джулия заметно нервничала. Она не понимала испанского, и наши телодвижения с ноутом и картой её рассердили.
   -Канадец, о чём ты лопочешь с этим второсортным? Планируешь что-то нехорошее? Если ты планируешь террористический акт, я сейчас сдам тебя первому же полицейскому! Мне за тебя ещё и премию дадут!
   -Какой акт? Я просто не могу понять, почему цены в Колумбии и Атланте - в миллионах долларов, а тут нулей в пять раз меньше?
   -Потому что тут живут козлики, а там - козлы! - заявила дама.
   Вашингтон я так толком и не разглядел. Шёл дождь, было темно. Город был огромен и, думаю, ночью виден из космоса. Тысячи машин. Тысячи людей. А я, глядя на всё это великолепие, вспоминал учебник истории, где описывалось падение Константинополя. Там тоже была империя с нищими, постоянно воюющими окраинами, и шикарной столицей. Цель любого императора состояла в дальнейшем ограблении колоний и возведении очередного шедевра архитектуры в Царь-граде. Так продолжалось много веков, пока колонии, наконец, не набрали сил, не восстали, и не превратили роскошный город в пепелище. (Когда я это прочитал, то, помнится, подумал: зачем было разрушать такую красоту? Заходи и живи! И только теперь понял - зачем!) Я ехал по современному Царь-граду, смотрел на бесконечные витрины с товарами и лозунгами "Купи в кредит!", и понимал, что это - тупик. Что жить всему этому великолепию осталось недолго, и после праздника наступит такое похмелье, что бутылкой пива не отделаешься. Вашингтон был глобален, и я не мог охватить его даже разумом, не то, что взглядом. Но за этим блеском и шиком проступала плесень Нового Орлеана и руины града Константинова. Я смотрел на парня за рулём, и чувствовал, что только свистни - и он достанет из-под сиденья монтировку, и начнёт крушить всё направо и налево. Не потому, что он живёт плохо, а потому, что другие рядом живут лучше, при этом ничего не делая. Единственное, что он твёрдо знает - этот строй несправедлив. И он сделает всё, чтобы его сломать. Он не знает, как сделать лучше. Но он знает, как сломать. Мне очень хотелось пожить в этом городе и посмотреть на этот студень изнутри. Но я знал: пока не время! У меня есть конкретное задание. Всё остальное - потом.
   Мы приехали на вокзал в полночь. Взяли два билета до Бостона, прошли очередной шмон, и в два часа ночи поезд тронулся. У меня возникло ощущение, что в полиции и армии в белой Америке служит каждый третий. Стражей порядка в самом-то городе было много, но на вокзалах они стояли рядами, ходили в залах меж кресел с разными приборами, бесцеремонно лезли в багаж, и требовали в девятый раз документы у того, кто их уже восемь раз показывал. Поэтому, когда поезд тронулся, я был несказанно рад.
   Купе оказалось на четверых, и это меня спасло от домогательств моей ходячей некондиции. Соседи - видимо муж и жена пенсионного возраста, были молчаливы, смотрели на нас с Джулией с явной неприязнью, что, впрочем, меня не удивляло. "Хоть кто-то нормальный попался!" - подумал, было, я, но тут муж спросил у жены контральто:
   -Франк, ты будешь чай или кофе?
   -Чай, Сид! Чёрный. С бергамотом! - ответил бас жены.
   Боже, спаси Америку! Я отвернулся к стене, и сделал вид, что уснул.
   Как нам поведали пассажиры, выходившие вместе с нами в Бостоне, июнь на восточном побережье выдался дождливый и холодный. Постоянно дул ветер, народ носил с собой зонтики и дождевики. Говорят, уровень воды в океане в этом году поднялся ещё на пять сантиметров, подтопив некоторые низменные территории.
   После привычного уже шмона и ожидания багажа мы с Джулией взяли такси, и поехали к ней домой. Бостон, на мой взгляд, не очень отличался от столицы. Небоскрёбов только гораздо больше, да разноцветной молодёжи на улицах полно. А так - блеск, сияние рекламных вывесок, широченные дороги и огромное количество мостов. Я не был в Венеции, но не думаю, что там мостов намного больше, чем в Бостоне. В мыслях я давно летел из Канады во Владивосток, и боялся выдать своё волнение Джулии. Насколько я понял, писать доносы по любому поводу для неё было делом привычным, и мне не хотелось угодить в полицию по глупости. Поэтому мы мило щебетали о красотах северной столицы штатов, о новой моде носить на голове трусы и делать пластические операции с десяти лет. Какие-то другие темы с ней обсуждать было невозможно: она впадала в ступор, несколько секунд смотрела на меня, как на помешанного, и продолжала разговор о наборах губной помады в триста цветов.
   Ехали мы недолго, и я даже удивился, что такой известный город занимает так мало места. Мы въехали в типичный сельский пригород, и остановились возле типичного дешёвого частного домика, который роняется первым же ураганом за одну минуту, но зато потом восстанавливается за три дня. На что я сразу обратил внимание - это чёрные стрелки то тут, то там, нарисованные краской на заборах и стенах домов. Правда, слова "Дурь" пока не было.
   Джулия открыла электронный замок калитки, и крикнула в сад:
   -То-о-ни-и! Мы с пипочкой вернулись!
   В моей голове тут же возник план: застрелить эту пару, потом выйти на улицу, и стрелять всех подряд, пока патроны не закончатся! Ну, как тут иначе-то? Воспитывать их надо было, пока поперёк лавки лежали. Теперь только усыплять!
   Я мило улыбнулся и сказал:
   -Дорогая! Моё имя - Риддик!
   Дорогая не обратила внимания на мою реплику, и пошла вглубь садика. Под яблонькой, на маленькой скамейке, лицом к белому кирпичному забору, отделявшему этот участок от соседского, сидел толстый неопрятный мужик, и курил какую-то самодельную папиросу. Джулия подошла к нему, поцеловала в макушку, и с нектаром в голосе прошептала:
   -Думает! Изобретатель! Инженер! Не будем мешать, пойдём в дом! Когда он захочет пообщаться - расскажи ему что-нибудь ободряющее, мой психиатр!
   Тони сидел, тупо уставившись в стену взглядом, и никак не реагируя на внешние раздражители. Его руки по самые рукава короткой засаленной рубашки были в шрамах и ссадинах, многие из которых кровоточили. На них сидели мухи, и пили кровь.
   Первое, что Джулия сделала, зайдя в дом - налила два стакана виски из кулера огромного холодильника, и один из них подала мне:
   -Ну, с приездом, мой яростный канадец!
   Видимо, имя - Риддик ей было в этой жизни уже не запомнить.
   Я пригубил пойло, и поглядел на холодильник: "Made in USA". Понятно. Скорее всего - корейский. Джулия выпила до дна, и тут же налила ещё:
   -Ну, за приезд, моя пипочка! Я уже рассказывала тебе, что я тридцать лет работала ведущей на радио? Вела ток-шоу "Всё только сама". У меня были горы денег и толпы почитателей! А теперь от былой славы остался только вот этот диван! - она показала на старый диван, обтянутый чёрной потёртой кожей. - Чтобы его сделать, потребовалась кожа десяти негров! Или двенадцати? Я точно не помню. Я заключала с ними договора, заплатила какие-то деньги. Они завещали мне свою кожу, и обязались сдохнуть за год. Они были молоды и здоровы, но сгодились только мне на обивку! Всё по закону! Это же Америка, пипочка! - она расхохоталась почти до слёз.
   Мои пальцы потянулись к "Ругеру", поэтому я быстренько пошёл в туалет. Умылся холодной водой, и глянул на ярко красный унитаз. Механизм был очень большой, сложный и наворочанный, с массой датчиков и анализаторов мочи, кала, газа, и выводом окончательного диагноза через инет на ноут лечащего врача. Искать в нём нужную мне деталь было бесполезно: я не знал, как она выглядит, а к унитазу без специального образования можно было не подходить. Система самоочистки, видимо, действовала безотказно, потому что унитаз оказался самым чистым местом в пыльной замусоренной квартире.
   -Да, я вас слушаю! Нет, всё хорошо, спасибо. Проблемы? Никаких! Да катитесь вы к чёрту, дайте отдохнуть! - заплетающийся голос Джулии доносился из спальни. Потом она вышла с телефонной трубкой в руке, и спросила меня:
   -Не допил? Слабак! Сегодня звонят мне, а по средам звоню я. Какой сегодня день недели? А-а, понедельник! Значит можно пить!
   -А кто звонит и зачем? Можно, я выпью кофе! - поинтересовался я, чтобы увести разговор от виски, и побыстрее найти кофеварку.
   -У меня такая работа. Тут у всех женщин похожая работа. Раз в неделю я обзваниваю всех подряд по телефонному справочнику. Спрашиваю - как дела? С восьми утра до четырёх дня. Зарплата - триста в неделю. Я, правда, не знаю, зачем это дерьмо кому-то нужно, да мне и не интересно. Если мне говорят, что всё нормально, то нет проблем. Если не отвечают - я записываю номер и время звонка. Если говорят, что у них проблемы, я записываю проблему, время и номер. После четырёх скидываю эти данные на электронку нашего шефа. Вот и всё. Неплохо, не так ли?
   -Отличная работа! Я вообще начал серьёзно подумывать - не перебраться ли мне в Бостон? А то эти болота, этот снег, эти французы, эти ондатры, мать их, куда ни плюнь! Надоела до чертей такая деревня! А эта башня в Торонто! Она же вот-вот свалится! Хочется глотнуть воздуха настоящей свободы! Я даже вот этим десяти неграм завидую! - я уже откровенно нёс ерунду, особо не задумываясь над тем, что болтаю, понимая, что слушателей у меня всё равно нет.
   Я заварил кофе, и покрутился вокруг красной кофеварки. Аппарат оказался не намного меньше унитаза, и вот так начать разбирать его при ещё живых свидетелях было бы неразумно. Но Джулия своё дело знала туго: она налила себе третий стакан, закусила каким-то листиком салата, и попросила уложить её спать. Я довёл её до кровати. Она томно скинула с себя одежду и, раскинувшись, упала на спину. На ней остался только деревянный крестик на верёвочке, да следы от липосакции. У меня промелькнула мысль: зачем ей крест? Она верит? Во что? Во что они вообще могут верить, если у них нет души?
   -А вот тут лежит моя любимая игрушка! - она перекатилась к краю кровати, и открыла тумбочку. Там лежал здоровенный чёрный вибратор.
   -Классная штука! Вот бы мне такой - я бы тебе показал небо в алмазах! Нет, я точно перееду в Бостон! Дай-ка потренироваться! Скоро приду!
   -Можешь потренироваться с Тони! Вы с ним быстро найдёте... общий...
   Я накрыл Джулию одеялом. Та послала мне воздушный поцелуй, и через секунду захрапела. Я забрал вибратор, зашёл в туалет, и выкрутил крышку с надписью "Дайнэмикс". Кроме батарейки, приводов и пары пружин там оказался какой-то чёрный монолитный прямоугольник размером с зажигалку. Он не соединялся ни с чем, и был просто приклеен к внутренней стенке. Я завернул игрушку в пакет, взял свои вещи, и вышел из дома. Инженер широкого профиля сидел на скамейке, но уже не курил, и взгляд его был более осмысленным.
   -Скажите, у вас есть автомобиль? - Я покрутил для наглядности руками в воздухе. - Авто! Би-би! Пока Джулия спит, я хотел бы прокатиться по городу. Вечером приеду с гостинцами, и мы отметим встречу! - маячил я руками, как глухонемому.
   Нарк молча развернул ко мне не менее широкий анфас, и кивнул в сторону гаража. Я открыл двери, и увидел... "Хабар"! Правда, ярко красный, на больших колёсах, и с надписью "Сделано в Америке", но не узнать его было невозможно! Я подошёл к машине вплотную, и сказал тихо по-русски:
   -Стоять! Голос!
   Машина приподняла пузо, и загудела. Я открыл ворота, выехал на улицу, прикрыл двери гаража, и поехал на север. Навигатор рассказал мне маршрут, после чего я его выключил от греха, чтоб лишний раз не светиться на хитрых радарах полиции, тем более, что направление к канадской границе указывалось на знаках вдоль дороги через каждые двадцать - тридцать миль. Через три часа на трассе возникло скопление грузовиков. Я остановился у обочины, взял вещи, сказал: "Сидеть!", похлопал "Хабара" по капоту, и подошёл к ближайшему тягачу. В кабине сидел толстый темнокожий бородач, и слушал какой-то старый убойный рок. На просьбу подбросить меня до Монреаля он ответил, что подбросит без проблем, если я не террорист, и меня не остановят на таможне. На границе мы простояли четыре часа, но в итоге шлагбаум перед нашей фурой поднялся, и мы пересекли канадскую границу двадцать шестого июня две тысячи сорок седьмого года. (Ну, надо же так совпасть!) Всё внимание американских пограничников было приковано к грузам и людям, переходивших границу со стороны Канады. Там стоял шум, гам, одни грозили адвокатами, другие - автоматами. На людей, едущих из штатов, обращали внимание только канадские погранцы. Нескольким туристам перед нами они дали от ворот поворот. Но у нас с документами было всё гладко. Поэтому наша проверка заняла не больше пятнадцати минут. В фуре у бородача оказались конфеты и печенье. На мой паспорт глянули, пробили по базе, и тут же махнули рукой, мол - давайте, двигайтесь, не отвлекайте людей от важных дел!
   За всю дорогу до Монреаля бородатый не проронил ни слова. Он кивал в такт грохочущей музыке, и не обращал на меня ни малейшего внимания, за что я ему был очень благодарен. Потому что, спроси он меня: "Куда направляешься?" - я бы, наверно, ответил: "Братан! Ты не поверишь! Домой! Во Владик!" - и расцеловал бы его в бороду.
   В Монреале я сначала хотел поискать российскую дипмиссию, но увидел будку видеосвязи, и позвонил дяде Уэйну. На экране появилась его супруга. Я спросил её - не сможет ли она позвать дядю Уэйна? На что она ответила вопросом на вопрос: откуда я звоню? Я сказал, что из Монреаля. Она попросила уточнить адрес. Я сказал, что стою в будке на автовокзале, рядом небоскрёб с надписью "Канадский национальный банк" и большая реклама фирмы "Кэнон". Елена Петровна записала всё на бумажку, и велела от будки далеко не уходить.
   Я вышел на улицу, и стал ждать. Эти пятнадцать минут были, пожалуй, самыми долгими в моей жизни! Когда около меня остановилось такси, и из него вышел дядя Уэйн и ещё какой-то невзрачный гражданин в шляпе и сером костюме, я боялся, что разревусь. Я, как тогда, в Мексике, ткнулся лицом в плечо хохла и сказал:
   -Дядя Уэйн! Как я рад тебя видеть!
   -Молодец, племяш! Не подвёл, прорвался! Едем, нас уже ждут!
   Мы сели в такси, и через полчаса были в российском представительстве. Там я прожил четыре дня. Я рвался домой, но товарищи попросили подробно рассказать всё виденное и слышанное по горячим следам. На это ушло ровно четыре дня! Мне задавали разные вопросы, а я отвечал. Серьёзные дядьки то выпучивали глаза, то давились со смеху. Я объяснил, зачем притащил чёрный прибор ночного пользования, и его тут же унёс какой-то мужичёк в очках. На вопрос - нашёл ли я своего отца? - я ответил, что - нет. Отец умер.
   -Это точно? Ты проверил информацию? - спросил меня тот товарищ, что сидел за рулём такси, капитан Лалетин.
   -Это абсолютно точно! - спокойно ответил я. - Отец умер. Недавно.
   Лалетин внимательно посмотрел на меня, и спокойно заметил:
   -Ну, умер, значит - умер. Так и запишем.
   В остальном я говорил чистую правду. Про Григорьева с Михалкиным, про негров, про Джулию. Моих собеседников интересовали такие мелочи, о которых я бы и не подумал рассказывать! А они всё спрашивали, и спрашивали, и спрашивали.
   А ещё я спал. Оказалось, что я дико хотел спать! Я спал по десять часов в сутки, и просыпался только тогда, когда меня начинали трясти за плечо и говорили что-нибудь типа: "В спячку вам ещё рано! Лето на дворе!" или: "Пощупайте у него пульс! Живой человек столько спать не может!"
   Пару раз мне удалось перед сном посмотреть новости. Там между делами сообщалось, что очаг напряжения на Гавайских островах ликвидирован, жизнь входит в нормальное русло, российские и китайские военные держат ситуацию под контролем. С ними сотрудничают бывшие руководители администрации и некоторые офицеры, среди которых я увидел майора Бэнкса. Как мне показалось, он был в той же одежде и слегка навеселе. В репортаже о разминировании береговой линии мельком показали, как Бэнкс вместе с парой наших военных стоит на пляже, и что-то им показывает, держа в руках кипу бумаг.
   Ещё мне сообщили, что Паша уже дома, и ждёт меня. Я представил, как встречусь с его матерью, и мне захотелось провалиться сквозь землю. Моя мама была в курсе, что я скоро возвращаюсь, но без подробностей. Звонить ей я не стал: приеду - сам схожу за горбушей на рынок, а потом мы спокойно сядем, и поговорим о некоторых технических разработках, в которых мать имела счастье в своё время поучаствовать. Также я узнал, что наша угнанная подлодка цела, и в несколько потрёпанном виде её везут на сухогрузе во Комсомольск на ремонт. Ну и, конечно, я поговорил с женой и дочкой! После всевозможных писков, визгов и криков "Ура" Маша пообещала прилететь во Владивосток первым же рейсом, как только я окажусь дома. И она обязательно обнюхает меня с макушки до пяток, прежде чем расцеловать в той же последовательности. Доча похвасталась, что с одной бабушкой говорит на мамином языке, с другой - на папином, а с кроликами - на "крольчачьем". И все её прекрасно понимают!
   Пассажиров на рейс Монреаль - Владивосток было много, но через полчаса все уже сидели на местах. Стюардесса (Мисс Аэрофлот, не иначе!) попросила временно пристегнуться, и "Ильюшин", коротко разогнавшись, взял курс на Владик. Дозаправились в Калгари, и вскоре под крылом "Ила" потянулась бескрайняя водная гладь. Меня посадили к иллюминатору, а два кресла ближе к проходу заняли крепкие корреспонденты из нашего представительства. Всю дорогу они читали что-то по своим электронным книгам, и сколько раз я засыпал, просыпался, обедал - а эти двое так и сидели бодрячками, иногда бросая взгляды по салону, и вновь утыкаясь в чтение, словно полёт продолжается каких-то пять минут, а не тринадцать часов.
   В международном аэропорту "Владивосток" меня сразу посадили в чёрный "Газ" со шторками на окнах, и довезли до дома. Человек, встретивший меня у трапа, представился Максимом Алексеевичем, пожал мне руку своей здоровенной сухой лапой, и сказал, что ему поручена моя персона. Поэтому он временно изымает мой "Ругер" (Разрешение на его покупку и ношение хоть и качественное, но липовое, да и вообще - амерское! Надо сделать наше.), даёт мне три дня на то, чтобы пообщаться с мамой и друзьями, а потом приглашает по такому-то адресу в кабинет такой-то. Там мы обсудим мою предстоящую учёбу на юрфаке, переезд семьи из Мексики, и прочие незначительные детали, которые называются - обычная, трудная, но такая интересная и разнообразная - жизнь.
  
   Карпов Геннадий. 2013 год. г.Красноярск
  
  
   Уважаемый читатель! Данный роман доступен пока только в электронном варианте. На издание его на бумаге денег у автора, увы! - нет. (К примеру, для издания его в издательстве "Спутник +" тиражом 1000 экземпляров необходимо около 130 000 рублей.) Если у тебя есть возможность и желание помочь роману выйти в печати, а автору - не погибнуть от жажды и свести дебет с кредитом, то ниже я привожу расчётный счёт, на который можно перевести средства. Всем читателям заранее спасибо, и - удачи в светлых делах!
  
   Номер лицевого счёта в Восточно-Сибирском Банке Сбербанка России г.Красноярска
   40817810331282611955/50
  
   Все отзывы, замечания, предложения, ругательства, похвальбу, идеи и проч. просьба присылать по электронной почте на адрес Photo401@Mail.ru.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   17
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"