Все мировые трагедии, вместе взятые, не отзываются в нашем сердце так остро, как уход из жизни человека, который тебе улыбался: в мире слишком много печали, которая никак нас не касается. Наверное, в этом есть некий защитный рефлекс организма: если бы мы могли реагировать на все боли мира, сердце стало бы сплошной открытой раной.
О гибели Артёма я узнал практически сразу же из новостей, и весь день мне было так плохо, что я с трудом мог заставить себя чем-либо заняться.
Сейчас мне трудно вспомнить, когда и при каких обстоятельствах я познакомился с Артёмом. Тогда, в конце 80-х, было много мероприятий, связанных с широко объявленным и долгожданным выводом наших войск из Афганистана. Шли споры о том, надо ли было вводить войска, многих разбередили высказывания академика Сахарова и выпад "афганца" Сергея Червонописского против позиции академика. Очевидно, на одной из таких встреч-дискуссий мы с Артёмом и познакомились. Меня поразила его внешность - внешность голливудского актёра. Казалось, что с такими данными он мог бы с успехом играть героя-любовника в романтических фильмах. Но он выбрал профессию, где нужно было не играть, а жить...
Очевидно, Артём знал меня по телепередачам. Помню, только успел я подумать:"Эх, хорошо бы познакомиться с Боровиком!" - смотрю, а он уже сам подходит с приветствием - так, словно мы тысячу лет знакомы. У меня было такое впечатление, что, при первом знакомстве, он мне по-хорошему завидовал - он ведь только собирался приобрести какой-то военный опыт, а я уже к тому времени испытал его на полную катушку. Отсюда и то уважение, я бы даже сказал, пиетет, который Артём испытывал к бывалым воинам. Мне было хорошо знакомо это ощущение, что ты немного опоздал родиться и по этой дурацкой причине не сможешь пройти через те испытания, которые выпали на долю твоих старших современников. Я испытывал то же самое по отношению к своему отцу. А в Артёме была неистребимая жажда жизни, и он непременно хотел пройти через всё сам. Не случайно после Афганистана его потянуло в американскую армию, чтобы всё познать в сравнении. "Стихи - это, прежде всего, опыт", - говорил Рильке. В наше время любое писательство, а журналистика в особенности - это, прежде всего, опыт. И здесь у Артёма был высокий образец - его собственный отец, встречавшийся, как известно, даже с Керенским...
В работе Артём умел создавать атмосферу доверительности. Даже те, кто открыто не любил Коротича и возглавляемый им "Огонёк", не могли сказать об Артёме, который работал его заместителем, ничего дурного: для Артёма не существовало партийности в узком смысле этого слова, он был всечеловечен. Человечность всегда вне времени и потому доминирует над политическими пристрастиями, порождёнными временем. Артём опережал своё время. Он был вестником из будущего.
Конечно, то, что Артём побывал в Афганистане, здорово помогало ему быть "своим" в компаниях ветеранов-афганцев: чужаков в такие компании принимали не очень охотно, а журналистов - особенно, поскольку они, на взгляд очевидцев, слишком много врали в репортажах о войне. Только знание материала не понаслышке служило безоговорочным пропуском и вотумом доверия в компаниях бывших воинов. А то, что Артём активно публиковался на страницах газет и журналов, только добавляло ему весу в глазах боевых друзей.
Артём был великим жизнелюбом, фанатом деятельности и общения. В нём было то великодушие и отсутствие мелочности, что характерно для молодых людей, чьи родители смогли обеспечить им некий культурно-психологический базис, доступность высокой сферы общения. В нём была неуёмная многомерность, он умел быть одновременно и "над" ситуацией,
и "в ней", становясь неуязвимым для сиюминутности и поверхностности. Жизнь предоставила ему множество возможностей для самореализации, и он с упоением жизнелюба стремился вместить несколько жизней в отпущенные ему сроки: щедрая природа /родительские гены?/ дала ему достаточно сил, чтобы жить такой жизнью. Он вкладывался в людей и щедро дарил себя не только близким друзьям, но и мимолётным знакомым. Не случайно так много людей могут назвать его в числе своих друзей, не сильно преувеличивая, не ударяясь в панибратство...
Я вспоминаю наши концерты в Театре Эстрады, которым тогда руководил Борис Брунов. Ещё не утихли споры, стоит ли давать трибуну "этим убийцам", ещё многих воротило от несоответствия афганских песен высокому штилю "профессионального" искусства, но Артёма это не смутило: он вызвался вести песенно-полемические вечера на одной из ведущих площадок страны. Это был поступок, который во многом облегчил нам нашу послевоенную судьбу. "Убийцы" в сознании народа медленно, но верно становились "героями", отпочковавшись от политической подоплёки...
Артёма можно было встретить в самых неожиданных местах: например, в парке Горького в День десантника, второго августа. Он сильно беспокоился, как бы бывшие ветераны - или, что ещё хуже, посторонние, "косящие" под ветеранов, не затеяли бы беспредел, подогретые алкоголем. "Поэтому я и пришёл",- ответил он мне на вопрос, что привело его в этот день в Центральный парк культуры и отдыха. "Если самим не пресекать пьяные выходки псевдо-десантников, могут подумать, что все афганцы такие".
Он успевал быть везде. Однажды я случайно столкнулся с ним в аэропорту Шереметьево-2. Артём и Вероника улетали в Америку по делам, а я тоже летел в Штаты, где американские врачи должны были прооперировать меня по поводу моих афганских ран... Мы пожелали друг другу удачи.
Артём всегда был для меня Человеком с большой буквы, настоящим человеком, которому выпало жить в смутное время нашей истории. Мы многое успели узнать о жизни на земле. Лишь то, что лежит за пределами нашей земной жизни, по-прежнему остаётся для нас "совершенно секретным", подобно названию телепередачи, которую вел незадолго до гибели Артём Боровик. Но есть связующее звено между мирами - память о том, каким был человек на этой земле, что он оставил нам рядом со своим именем...