Скучать было сладко до слез. Скучно. Скучно... Скучно и серо, и мутно как-то. И все вообще не так. Не к кому пойти, не с кем поделиться. Да и просто неохота никуда выходить. И уже не выходил очень давно именно поэтому, от огромной ватной серой скуки. И делать совсем ничего не хочется. Особенно делать то, что положено в это время суток.
Александер скучал уже давно и со вкусом. Он медленно, морщась и корча сам себе противные скучные рожи, рвал руками вяленую воблу, раскладывая куски по каменному старинному столу. Стол был, похоже, постарше самого здания. Наверное, притащили откуда-то за одно только его качество: легко мыть. Хотя, это только мыть - легко. А каково было тащить? Конечно, можно было подумать еще, что стол тут и стоял с самого начала времен, а потом уже вокруг него воздвиглись кирпичные стены. Но это была бы уже сказка. А сказку выдумывать, кстати, тоже было невыносимо скучно.
С вяленой рыбой все просто. Умеючи если, то просто скрутить голову этой воблине, потом помять немного в руках, погнуть в разные стороны, чтобы сухая соленая кожа с чешуей вместе отстала от жирной спинки. Потом медленно-медленно, со вкусом, растянуть в разные стороны, раздирая на две половины. Вытащить и отбросить в угол хребет. Если есть икра (а икряная вобла встречалась в этой партии часто), то выложить ее оранжевые пластины сбоку отдельно.
Он понюхал руки, потом тщательно вытер их о штаны, лоснящиеся, как сделанные из кожи. Настоящие кожаные штаны у него тоже были - их выдавали в виде специальной одежды. Как форма в гвардии, например. Но Александер, как все называли его, никогда не сокращая имени, те кожаные берег только для особых случаев. Да и жарко летом в коже. Липко. А тонкие полотняные пропитывались жиром и грязью, начинали блестеть, а потом чуть ли не похрустывать при ходьбе. Тогда их можно было потрясти, помять, полупить, вот почти как эту воблу, и лишняя грязь просто сама осыпалась на пол. Сейчас штаны были еще почти совсем свежие. Всего два месяца - это для хороших штанов не срок.
Теперь куски воблы, лишенные чешуи и костей, лежали, отсвечивая янтарем, на столе, а Александер порылся в соломе, набитой в большой ящик, стоящий сзади у стены, и выудил, не глядя, пыльную бутылку.
Был у него клиент, который утверждал, что в северных странах вяленую рыбу запивают исключительно пивом. Темным пивом и светлым тоже. Много пива и много рыбы. А другой такой же клиент в разговоре о местах и обычаях, которые очень любил Александер... Кстати, разговоры же он любил, разговоры! В общем, тот, везде побывавший, рассказывал, что в одной деревне он видел, как вот такой воблой, привозимой сюда издалека, просто кормили собак. И те, мол, не дрались, а брезгливо обнюхивали, и чуть ли не плевались. Но ели все равно - потому что иначе с голоду сдохнешь. Собаки там ученые, говорят. Даже возят за собой повозки. Нет, сами собаки были не очень большие, просто их собирали сразу много-много и запрягали парами длинной вереницей.
Рыба и пиво... Хм. Это какой же дух потом от них идет? И опять же - как же пить пиво рыбными губами? Это же прямо как холодный рыбный суп.
Александер задумался. Плох ли, кстати, холодный рыбный суп? Вот рассказывали ему другие клиенты еще, например, о южной стране, в которой делают такой холодный суп на помидорной мякоти. Перчили его еще крепко. Получалась такая красно-бурая острая жижа с кусками рыбы и еще с крупой. Наверное, с похмелья такое очень даже неплохо.
Но - пиво и рыба? Они там совсем извращенцы, на этом севере, похоже. Пиво можно пить исключительно с мясом. А вот рыба - она прекрасно запивается вином. Любое вино пересиливает рыбный запах, и не оставляет во рту навязчивый рыбный вкус.
Какое, кстати, будет сегодня?
Он скучно посмотрел на бутылку.
А какая, собственно, разница? Все равно скучно. Одно и то же каждый день. Небось, красное. Вернее, называют-то его красным, а оно выдержанное, почти черное, густое, с крепкими смоляными нотами, вяжущее рот посильнее некоторых ягод.
Или, может, то белое, что приносили в прошлом месяце. Приносили-то для гостя, а тот, конечно, поделился с Александером. Гости - они всегда очень вежливые, как правило. Понимают жизнь. Ну, может, не сразу, но понимают. И делятся, если что у них есть такое, чего у него нет.
Вот и штаны эти... А кто бы ему сейчас выдал новые штаны, кстати? Кожаные-то еще не изношены! Так что гости - они в этом вопросе просто молодцы.
Александер аккуратно и медленно - куда торопиться? - обстучал сургуч вокруг пробки. Саму пробку раскачал, а потом выдернул, вцепившись крепкими зубами. Отплевался от сургучной пыли. Вытер губы. Закрыл глаза, отпил.
Ну, точно - то самое, белое, заграничное, дорогое, как просто не знаю, что... Угадал, выходит. Скучно. Никаких тебе новостей. Все время одно и то же.
И вобла та же... Он с сомнением осмотрел кусок, потом положил его на язык, пососал, пожевал медленно справа, потом слева. Соленая рыба требовала запивки - и он запил. Ну, в принципе, не так уж и плохо. Совсем даже не плохо. Но скучно-то как!
Вот, сколько может выдержать человек такую скуку? В смысле - сколько времени сможет выдержать? Александер выдерживал. Изо дня в день. Из года в год. Одно и то же.
Вот тот гость, совсем недавний, представлял в лицах, рассказывая о театре. И как у него получалась такая пауза, потом глаза со слезой и медленный серый какой-то усталый голос:
- Скучно, господа...
Вот. О скуке даже пишут пьесы и романы. Стихи - о скуке. Пытаются назвать ее разными мудреными словами. А все потому что - скучно. Скучно, господа...
Александер глубоко вздохнул, жалея себя, крякнул и запрокинул голову, выливая в рот остатки дорогого иноземного белого вина. Бутылку пустую запустил в дальний угол. Стеклянный звон отвлек на мгновение. Но потом снова накатила тишина и скука.
Он прислушался. Долго вслушивался, пытаясь уловить хоть какой-то шум. Тихо. Тихо и скучно. Крыс он давно вывел, чтобы на них никто не жаловался. В гости к нему никто не приходил последнее время. Скучно!
Внезапный скрип двери этажом выше вывел из процесса скучного самосозерцания и самобичевания внутреннего, которому Александер подверг себя после первой бутылки. Рука же его в это самое время шарила в соломе, разыскивая очередную. Он даже вздрогнул от этого скрипа. И это было уже совсем не скучно, а даже немного интересно.
- Эй! Э-эй, как там тебя! Алекс! Поднимайся-ка сюда!
Вот так они всегда. Такие предсказуемые. Нет, чтобы спуститься вниз и поговорить, как с человеком. Кричат. Зовут. Командуют, понимаешь. Да еще просто какими-то собачьими кличками... Забыли, что ли? Хотя, давно ведь не звали. Могли и забыть.
Александер встал со стула, такого же древнего, как стол, но деревянного, и, медленно и лениво передвигая ноги, поднялся к открытым в солнечный двор дверям. Посмотрел внимательно, запоминая рост, вес, лицо, глаза - чтобы потом, когда и если случится, не забыть. Хотел уже перешагнуть порог, но тот, что звал, сморщился отчего-то:
- Ты бы переоделся, что ли. Там ведь народ.
- А что случилось-то? Кто зовет?
- Господин президент республики сам лично приказал.
- Ага. Снова, значит, власть у нас сменилась? А что со старым герцогом сделали? Вроде, ко мне сюда его не спускали?
- Так у нас, почитай, уже сто лет - республика!
Вот она - скука. Время идет, и не замечаешь, куда и как просочились мгновения. А у них уже республика... Сто лет, говорит.
- И что, в парадное одеваться, что ли? Работа будет?
Александер повернулся и быстро пошел обратно - переодеваться. Его ждали старые, но еще хорошие кожаные штаны, кожаный же передник от шеи и до низа. А еще колпак. У него было два колпака, закрывающих всю голову: черный и красный. Раз республика, думал на ходу Александер, то надо надеть красный. Им понравится. И тогда, может, у него снова появятся гости. Камеры ветшают, когда в них никто не сидит. Решетки ржавеют. Солома тлеет и превращается в труху и пыль. А с гостями и ему здесь будет веселее.