Прохорова с Устиньей, кто прав, кто виноват. Да обоих и накажи."
А.С.Пушкин. Капитанская дочка
- Едут, едут! - поднимая белую пыль босыми ногами, по самой середке улицы к дому старосты бежал с криком Хведька-пастушок, загодя поставленный у деревенского плетня.
- Ну, - выдохнул староста. - Вот и дождались, значитца... Гостей наших дорогих. Доигрались, мать вашу, прости господи со всеми апостолами... Ну, ладно, пойдем, деды, встретим, раз уж приехали. Может, старых-то пожалеют?
Между поспешно раздернутыми в стороны козлами в деревню медленно втягивался обоз. На телегах сидели хмурые мужики, посматривая остро по сторонам. Пять телег не смогли въехать на утоптанную площадь перед домом старосты, где обычно собирался деревенский сход. Выстроились просто так - вдоль улицы.
Мужики поспрыгивали с них. Потягивались, приседали, разминая ноги и спины, копались в соломе, доставали со дна телег тяжелые кожаные куртки, хищно изогнутые сабли, высокие бердыши с широким лезвием, бросающим солнечные зайчики. Двое особо облачились в красное сукно и набивали неспешно длинные фузеи, подсыпая порох из рогов-пороховниц.
Староста и двое местных старейшин, седых и согнутых временем, стояли в растерянности, не понимая, к кому следует обращаться.
А понаехавшие мужики уже споро разошлись по деревне, встали караулами на въезде и выезде. И те, что с огневым боем, разделились, встали с разных концов единственной настоящей улицы. Теперь из деревни никто не сможет выйти. Лес - он далеко, за полем.
Только после этого от самой задней телеги, прихрамывая на правую ногу и морщась недовольно, подошел заросший черной бородой чуть не до самых глаз крупный человечище:
- Здорово, деды! - рявкнул он с показным весельем.
- И вы здравы будьте, - поклонились все трое в пояс.
- Не ждали, небось, хитрованы деревенские? Ишь, вырядились в старье да в лохмотья... А налоги кто за вас платить будет? Государство наше кто содержать станет?
- Ага. Ага. Это - конечно. Разбойники, они самые. И на нас вот напасть пытались. Только вот интересно мне... Кто к вам еще ездит-то сюда?
- Ась?
- Ездит к вам - кто? Кого тут у вас грабить? Церковь есть?
- Дак, нет церкви-то, деревня мы...
- Кабак, может, есть богатый? Народ съезжается на праздники?
- И кабака нету. У нас же тута не проезжее место. В лесу сидим. На оконечнике, то есть, - умно выразился староста.
- Что, и ярмарки, выходит, тоже нет?
- Нет, господин, - решил староста умаслить приезжего почетным обращением.
- Ну, так кто же тогда тут у вас разбойничает, и над кем, собственно? Чем живут эти самые благородные разбойнички? Вот в чем возник вопрос. И мы этот вопрос разрешим к общему спокойствию, и к пользе государственной. А пока, деды, организуйте поселить и накормить всех наших. Я буду у старосты. Как солнце дойдет до крыши, так начинайте по одному приходить на разговор. Все, кто может говорить. От мала до велика - все подряд. К утру закончим, думаю, - почесал он голову под кожаным круглым подшлемником.
Деревня угрюмо зашевелилась. По домам повели приезжих мужиков. Печи специально стояли горячие с утра, потому щами с давленым чесноком и свойским злющим зеленым луком накормили всех. Мяса в хлебове по летнему времени не было, за что шибко извинялись перед городскими, но те кивали понимающе, благодарили за угощение, и снова шли на улицу, присматриваясь к окружающему.
К вечеру городские оживились, забегали скорее. Стали, как овчарки с овцами, сгонять всех на площадь. Тычками и командами выстроили подобие очереди, в которой непривычно для общества первыми стояли дети малые, да женщины. Как только солнце коснулось крыши, первый из мелких пацанов шагнул, заметно трясясь от страха, на крыльцо. Обратно он уже не вышел. Обратно всех поднимавшихся на высокое, в четыре ступеньки, крыльцо дома старосты проводили сразу на зады, чтобы не советовались с другими, и там сажали прямо на мягкие грядки старостова огорода под присмотром городских.
Ночь была летняя, теплая, но деревенским было холодно от ожидания какого-то решения приезжих. Разговаривать никому не хотелось. Сидели, покачиваясь, как от боли, вспоминая, а что, собственно, спрашивал страшный чернобородый?
Хведьку он спросил, не разбойник ли он сам. Посмеялся на разинутый в изумлении щербатый рот и отправил на огород.
Машку, что вдовы Емельянихи дочка младшая, спросил, сколько ей лет. И все. И вот правильно ли она сделала, что ответила, как есть?
Олешна, старостина внучка, так и не поняла, что у нее спрашивали. Очень сложно.
...
Старосту ввели последним, когда он уже еле дышал от внутреннего напряжения, и черные точки плавали перед глазами.
Светало.
- Ну, что, староста, готов помочь государству и раскрыть преступные замыслы?
- Я?
- А кто еще? Ты - и кто еще? Сын твой? Или вон Хведька, щербатый этот? С чего он щербатый? В бою выбили, в разбое?
- Э-э-э...
- Так, значит, и запишем.
- Но, господин...
- Все, староста. Закончили и с тобой. Иди, иди, готовь людей к расправе.
Старосту вытолкнули на крыльцо. Людей лениво погнали, посматривая на розовеющее небо, и согнали снова на площадь. Староста пересчитал всех глазами, загибая за спиной, чтобы никто не видел, пальцы на руках, и дребезжащим голосом завел:
- Общество! Вот, приказано нам всем на рассвете стоять здесь и ждать, значит, суда справедливого и...
- Ты ничего не понял, старик, - раздалось за спиной. - Мы тебе не суд и не жандармерия со следствием. И даже не церковная сотня. Мы - Расправа. Наша задача, по наставлению древнему, от отцов и дедов данному и записанному - поиск невиновных и наказание непричастных. Чтобы впредь никому неповадно было. Так что готовьтесь, люди. Будет вам расправа, будет...