Он неторопливо открыл левый верхний ящик письменного стола и достал из неровно надорванной пачки лист бумаги.
В широком верхнем ящике россыпью валялись шариковые ручки, частично купленные по случаю, частично подаренные на разные годовщины или в ходе каких-нибудь рекламных акций. Так же медленно, буквально нехотя, с недовольным выражением на лице он пошевелил указательным пальцем одну, другую ручку, пока не остановился на подарочной, зеленой, похожей на хорошо отполированный осколок мрамора.
Вздохнул, повозил лист по гладкой поверхности стола, будто разглаживая. Да чего там было разглаживать?
Нет. Никак не получается. Не сходится.
Он встал, оттолкнув кресло, вышел на лоджию, открыл фрамугу, постоял, смотря на снег, сыплющийся на город. Несколько раз резко вдохнул и выдохнул, как учили в свое время тренеры. Тяжелый комок, подвисший, казалось, сразу под ребрами, не рассасывался. Все было не так. Все было неправильно. Но и дальше так продолжаться просто не могло.
Вздохнув, не закрывая за собой дверь, он вернулся в комнату, постоял немного над столом, рассматривая единственное светлое пятно - лист бумаги, лежащий чуть левее центра. Нагнулся, поправил его, передвинул так, что лежал он теперь ровно посередине. Ручку шариковую положил сверху, чуть наискосок. Посмотрел со стороны: стол темного дерева, настольная лампа, лист бумаги, темно-зеленая ручка. Хорошая композиция, подумал он, а потом смахнул все со стола широким взмахом руки, и снова вышел на лоджию.
Ну почему, почему все не так? Ведь было же оно, настоящее счастье? И любовь ведь была? И эти горящие глаза. И встречи. А как она прислушивалась к каждому слову, сказанному им! Как не просто прислушивалась, а - вслушивалась, разбирала по словечку, думала над каждым словом! Верила...
А может, и не было никакой любви, и он сам себя просто обманывал? А вот теперь, когда он ослабел немного, все это и проявилось? Тут же пропал огонь в глазах, сразу же стали неинтересны его рассказы...
Эх-х-х... Тьфу! - плюнул он вниз на заснеженный тротуар.
Можно было напиться. Какое-то время он только этим и спасался. Но ее этим не вернуть. Она только смеялась над ним, пьяным. И потом, врачи уже запретили столько пить. А если не пить, сразу лезут мысли в голову: "Кто он? Зачем он? Не было бы лучше ей, если бы его совсем не было?".
А и правда... Может, хватит выяснять отношения и доказывать что-то друг другу?
Он резко повернулся, как когда-то, уверенно прошел обратно к столу, подвинул кресло, сел. Достал новый лист бумаги, не глядя схватил шариковую ручку - любую, лишь бы писала. Поднял руку над листом бумаги. Задумался, буквально на секунду, а потом размашистым почерком написал:
"Я устал. Я ухожу".
Слова вдруг нашлись. Они легко связывались друг с другом в знакомые рубленые фразы. Не было никаких упреков, никаких жалоб, никаких претензий. Просто он устал. Возраст, наверное...