Море было далеко. Если ехать на автобусе, то целых два часа, а то и все три. На своей машине - минут сорок. Но к морю тут никто не ездил - а зачем? Вокруг стояли виноградники, поднимались пологие холмы, переходящие в горы, вились местные речки, несущие мутные воды в большую реку, а та уже впадала в то самое далекое море. И был веселый черный от летнего загара Миша.
- Привет, - сунул он руку и тут же обнял за плечи.
Тут все при встрече привычно обнимались. И мужчины, и женщины, и подростки среднего школьного возраста - все.
- А как же? - удивлялись странному вопросу приезжего. - Мы же тут все практически родня. А с родным человеком - как не обняться?
Утром звонко пели петухи. Ночью лениво перебрехивались большие добрые собаки. Воздух был чист и свеж, и пьянил, как молодое вино. Вино же было - черное и густое.
Кстати, вино в каждом доме было свое. И цвет у него был разный, и вкус. По осени ходили друг к другу в гости, сравнивали, хвастались, пили литрами, но не пьянели. Пели длинные песни на непонятном гостю языке. Плясали, встав в круг.
А вот телевизор здесь смотрели только самые старые. Те, кому уже и вино не в радость, и встречаться не с кем и незачем, и в саду работать трудно. Потому что если работать можешь - на телевизор тебе времени уже не хватит. С разговорами на скамейках возле дома приходили в жизнь большого села новости политики.
Кормили тут просто и сытно: овощи во всех видах, кукуруза - опять же во всех видах, домашний сыр, баранина. И вино.
Миша хвастался, что это вино завоевало бы любые премии, только вот на выставки и на конкурсы его не возят. Нельзя такое вино возить, нельзя бултыхать в бутылках или бочках. Его пьют только там, где оно рождается.
- Учти, - говорил Миша, доливая до краев простой граненый стакан. - Такого ты не попробуешь ни в какой Франции или Италии. Для такого вина обязательно нужно наше солнце, наша лоза и наши люди.
Николая Ивановича здесь звали просто Колей. Как Мишу - Мишей, хотя он числился главным экономистом и был уважаемым человеком. И всех так звали. Даже старого деда Петруся - без отчества. А какое тут надо отчество? Дед Петрусь - и все.
Как раз он, этот дед, в вечной овчинной безрукавке, принес новости из столицы, которые показывали по телевизору. А после тех новостей народ как-то поднапрягся и стал по вечерам тоже смотреть эти самые новости. Новости были какие-то непонятные, мутные. Николаю Ивановичу они напоминали что-то историческое про страны капитала и непременный конфликт пролетариата и трудового крестьянства с одной стороны и буржуазии - с другой. Флаги, транспаранты с непонятными словами, длинные речи с трибун, крик толпы. Вот все так, как писали в учебнике. Так все и начинается, когда меняется власть. Называлось это в книжках - революция. Но какая тут и против кого может быть революция, когда и так вся власть у них?
- Да ты не задумывайся - отдыхай, отдыхай, - говорил Миша и подливал вина. - Это тебя не касается. Посмотри лучше, какое у нас небо. Какие поля - погляди. А люди? А? Ты Маринку нашу видел? О-о-о...
- Это хорошо, что осень, - зачем-то еще говорил он. - Все успели убрать.
Под вечерние разговоры о фантастике и новых фильмах, и порядках в других странах как-то забывались последние новости "из ящика". Да и что там эти новости? Кому нужна та политика? До столицы поездом ехать и ехать. До моря и то ближе.
Потом вдруг пришли известия с востока. Этого не показывали в программах новостей, но приезжали люди. Свои, такие же черные от сельской работы. И другие, светлые, из цехов и разных контор.
Дом Миши как-то случайно стал местом, где все это обсуждалось раз за разом. Вернее, не дом - погода позволяла сидеть на улице за длинным столом, по которому так удобно стучать кулаками, доказывая свое. И приезжий, этот Коля, он ведь тут тоже совсем не лишний. Пусть и он скажет, как вот считает? А как вас раньше учили? Что происходит и что делать?
На кухнях чистили и смазывали старые охотничьи ружья: тут с давних пор почти все были охотниками и ходили в плавни на утку. Да и кабанчика привалить иногда можно было прямо в своем огороде.
Внезапно само собой как-то все организовалось. И теперь мужики на всякий случай ночевали все вместе в школе, растащив по сторонам парты и устраиваясь на матрацах, расстеленных по полу. Конечно, все уроки отменили, а детям запретили выходить из села. На въездах и выездах караулили. По улицам вечером ходили патрули с двустволками за плечами.
- Это - что? - спрашивал Николай Иванович, тыкая в окно пальцем. - Миша, скажи мне, это что у вас такое? Революция?
- Никаких революций! - отвечал усталый Миша. - Мы на земле работаем. Нам ничего такого не надо. Нас не трогай - и все. А то, что на востоке... Нет, нам так просто нельзя. Мы здесь такого не допустим.
Ночью в школу с поста на въезде привели студентов из местных. Они рассказывали о митингах, о требовании говорить только на государственном языке, о криках про разное. Про коммунистов, про Европу, про свою историческую нацию.
Говорили ребята, что были внезапно вызваны в деканат. И что сказала там старенькая деканша, чтобы они быстренько все собирались и уезжали домой. А насчет экзаменов... Ну, какие еще вам экзамены, мальчики? Вы по сторонам поглядите!
От самой станции до села шли пешком, потому что автобусы не ходили в темноте. Да и поезд тянулся, как в гражданскую войну.
Молодых растасовали по десяткам, познакомили со старшими, привлекли к патрулированию. Раз мужик - считай себя призванным. Никто даже и слова не сказал против.
Николай Иванович тоже пришел в школу. Как мужик и вообще. Но его вежливо вывели, придерживая под руку.
- Коля, - сказал вечером Миша. - Тебе с нами никак нельзя. У тебя гражданство какое? А если что? А? И что тогда будет по всему нашему краю? Нет, дружище. Ты приехал ко мне в гости. Приехал отдыхать? Отдыхай, дорогой!
- Миша, - говорил Николай Иванович, вытирая пьяную слезу. - Я ведь служил в армии, я все умею! И потом - вдруг, как на востоке начнется? А я же мужик, но в стороне, выходит? Нет, мне так нельзя. Я так со стыда помру.
Ему было твердо обещано, что если что, то тогда - ладно. А пока, сказали все в один голос - отдыхай, Коля.
Он отдыхал. Много ходил. Село было большое. Огромное село. Пока обойдешь, пока поговоришь с ребятами, что сидели в окопчиках на всех дорогах... Домой-то все равно никак. Нет пока возможности. Нет билетов. Нет дороги. Ничего нет. Отдыхай.
Шла колонна автобусов и больших крытых грузовиков. У околицы, где навалены были столбы и бороны, и прочее, чего всего хватает на мехдворе и у каждого запасливого крестьянина, остановились. Высыпали. Такие же загорелые. Веселые. Пахнущие табаком и вином. С арматуринами, обмотанными изолентой, чтобы руки не стереть, с дубинами, с ружьями. Вышедшего им навстречу участкового радостно оттеснили в сторону и начали лениво бить, уронив в теплую пыль.
Выстрел грохнул, как из пушки. Дед Петрусь чуть не свалился от отдачи.
- У меня тут два ствола, - сказал он сипло. - Кто хочет проверить, чем заряжено?
А от домов, охватывая крыльями, перебегая, уже подтягивались мужики. Что им от той школы было идти?
- Уходите, - сказал Миша, встав рядом с дедом.
Не отодвигал, не шагал вперед, загораживая - просто встал рядом, плечом к плечу.
- Уходите, - сказал комбайнер Гриша, и тоже встал, поддерживая деда Петруся с другого плеча.
- Геть! - кричали, как собакам, надвигаясь с ружьями наизготовку трактористы, скотники, бухгалтера, водители, школьный учитель и другие охотники.
Собак тут сразу стреляли, если на человека кидалась -- такой порядок.
С дубьем против ружья не попрешь.
- Это вам не городских гонять, - сказал дед Петрусь, переламывая ружье и вытаскивая стреляную гильзу. - Так что, ехайте себе, куда ехали. То есть, обратно, в зад. Потому что сюда у вас дороги не будет.
А тут еще примчался грузовик от соседей, тоже полный охотников в патронташах и с черными платками на головах.
- Э! - кричали они. - Соседи! Вам помощь нужна?
Так и уехали эти, которые были с дубьем, да с арматурой. Поругались, но не очень громко, и уехали. А участковый, отряхнувшись и утершись, составил бумагу. Правда, посылать ее было пока некому. Но это - пока. Закон все равно придет, и все будет в порядке.
- Да у вас и так в порядке, - завидовал Николай Иванович. - Круто вы...
- Эх, Коля, - вздыхал Миша. - Везде бы так, как у нас. Так ведь - нет.
Через неделю и поезда пошли по расписанию, и автобусы снова возили желающих в город у моря. И Николай Иванович поехал к себе. В другую страну, где теперь всегда, если что, вспоминал это село, школу, патрули, окопы и охотников. И Мишу - главного экономиста. У него все в порядке - они переписываются.
Все в порядке, да. И будет - в порядке. Так написал Миша.