Серые развалины вдали дымились бетонной пылью, сворачиваемой легким ветерком в голубоватые жгуты. Когда все рухнуло, опять вдруг обнаружилось, что в швах цемент совсем другой марки. Все обнаруживается, почему-то, обязательно только когда уже все рухнет. А пока стоит, никто, выходит, и не ковырялся. Ну, стоит себе и стоит. Теперь вот горы щебня, плиты, завалы, торчащая ржавая арматура и блокпосты на дорогах.
- Сержант, а вон еще какие-то едут.
Сержант, сидящий в мягком кресле, сам в обязательной фирменной голубой каске на голове, поднял бинокль, внимательно рассматривая приближающихся к посту.
- Ну, и что?
Он был из русской семьи откуда-то из-под Сан-Франциско. В армию пошел, как рассказывал, чтобы заработать немного и получить грант на обучение в университете. Историю любит, рассказывал. И еще литературу. Акцента у него совсем не было, что интересно. Там у них, говорил он, все чисто разговаривают.
А нас призвали по мобилизации, в связи со сложившейся чрезвычайной ситуацией. Вот и распределили по постам: сержант обычно ихний, то ли от ООН, то ли от ЕС - сейчас и не понять уже, кто тут рулит, а бойцы - наши "партизаны". Кое-как обмундированные, кое-как вооруженные, поставленные под начало такого вот американца.
- Как - что? Это же мародеры, сержант! Вон, тележки у них, вещи всякие доверху...
- Слушай, рядовой, - сержант неодобрительно покачал головой. - Ты здесь у нас эксперт какой-то, что ли? Или на этих людях написано крупными буквами, что они мародеры? И потом, что ты понимаешь под этим термином? Он у вас в уголовном законодательстве как-то отражен?
- Во, шпарит, - восхитился Вован, не отрываясь от бойницы, в которую торчал ствол его ручного пулемета.
Вован при знакомстве сразу попросил звать его как угодно, но только не Вованом. Вот потому, наверное, Вованом сразу и стал. Прилипло - не отдерешь. А что? Типичный Вован. Здоровый такой, молодой, но уже пузатый, с толстой красной шеей. И очень злой. Он даже когда улыбается, так и ждешь, что сейчас в зубы врежет.
У него в городе семья осталась, говорят.
- Ну, как..., - тяну я. - Мародер - это тот, кто ворует ценности у мертвых. Так, наверное.
Я тут среди них самый старший по возрасту. Через год меня бы из списков резервистов вычеркнули. А тут - такое, вот и попал под общую метлу. Пацаны меня, в принципе, уважают. Не выделываются лишний раз, не издеваются. А сержант подсмеивается все время. Очень ему строй моих мыслей смешным кажется. Однобоким и начисто идеологизированным. Ну, так, высшее-то я когда еще получал! Тогда и научили, как и что понимать.
- Ворует у мертвых, - сержант хмыкнул. - Да ты философ, а не правовед, старый. Как можно что-то воровать у мертвых? И какие у мертвых могут быть ценности? Сам подумай, прежде чем говорить такое.
- Получается, что не воруют? - тут уже я задумался. - А! Не так, конечно! В связи со смертью владельцев ценности становятся выморочным имуществом и отходят в собственность государства. Таким образом, мародеры похищают ценности у государства, нанося ему материальный ущерб. А мы, как представители государства, должны, значит...
- Стоп! Мы здесь представляем не какое-то там ваше государство, просравшее все на свете, а международные силы в зоне чрезвычайной ситуации. Ясно, рядовой?
- Так точно, сэр!
Когда сержант говорит таким тоном, надо выкатить грудь, расширить глаза, смотря в точку чуть ниже кокарды на его кепи или сегодня - ниже эмблемы на каске, и кричать: "Есть, сэр! Так точно, сэр! Никак нет, сэр!". Этому он нас научил в самую первую очередь. Неделю муштровал.
А на посту этом мы уже больше месяца. И смены нам нет, потому что, выходит так, везде сейчас плохо. Кормят, правда, хорошо. А в остальном, выходит, все плохо. Нас здесь целое отделение. Ходим по трое на пост, пока трое дежурит за столиком под козырьком, играя в старые засаленные карты, а еще трое спят в палатке. Должны были давно сменить, но просто нет людей. Везде сейчас такое.
- Разрешите обратиться? - это опять я.
- Обращайтесь, рядовой, - махнул он ладонью у края каски. - Разрешаю, валяй, старый!
- Так что же, мы с мародерами, выходит, совсем никак?
- Ну, почему же никак. Проверим у этих граждан документы. Обыщем на предмет поиска оружия и запрещенных предметов. Запишем, кто, откуда и куда. Можешь даже вещи переписать, хотя это уже будет незаконно - только с их согласия можно. Собственность священна - знаешь, небось? Мы не можем лишить их собственности. Незаконно это.
Мне стало грустно.
- Так значит, сержант, все как было в древности? Поле битвы опять принадлежит мародерам?
- Во-первых, поля битвы тут никакого нет. Есть район чрезвычайной ситуации, как и определено документами. Во-вторых, эти люди - не мародеры, пока обратное не докажет судебное следствие. Тебе все ясно, рядовой?
- Так точно, сэр! - кричу опять во всю глотку.
И тут Вован без предупреждения начинает стрелять. Он режет длинной очередью по пристрелянным вешкам, под ноги струей летят блестящие гильзы, а трое, медленно тащившие на коляске какой-то музыкальный прибор, типа маленького пианино, а на другой - большой телевизор, падают разом плашмя на спины, и пыль под ними сразу собирается в черные лужи.
- Отставить!
- Есть, сэр! - грохочет, вскочив навытяжку, Вован.
Он уже не стреляет, потому что выдал весь магазин.
- Ты что наделал, рядовой? Ты какого..., - начинает заводиться сержант, краснея от натужного крика.
- Так ведь мародеры, серж! Вон, на той "Касио", на черной клавише, ножиком я лично нацарапал в детстве "Вован". Был порот за это. Моя вещь, узнаю. И телик наш, батя покупал еще. Не новая модель, но из самых надежных.
- Доказать, что вещи твои - сможешь? - тоном ниже спрашивает сержант.
- Точно, мои!
Сержант Вовану многое позволяет. Вернее, это Вован взял такую моду - сержанта, например, "сержем" зовет, сокращенно, только он из нашего отделения. Еще когда знакомились и сержант сказал, что он тут всех подтянет, высушит, накормит и уравняет, Вован улыбнулся зло и предложил ударить в живот. Мол, мой живот - это тебе не пуховая подушка. Сержант встал перед ним, напрягся - раз кулаком! "Ха", - выдохнул Вован, даже не попятившись. Сержант ударил вслед с левой. "Ха", - опять сказал Вован. А потом предложил поменяться местами. Вот с тех пор сержант с ним осторожничает и признает какое-то равенство.
- Значит, пресек хищение своей собственности, - кивает сержант. - Это почти по закону. Это ты молодец. Но вот применение оружия против гражданского населения... А если каждый так начнет делать? Что тогда будет?
- Хорошо тогда будет, - зло улыбается Вован. - Гнид не будет.
- Два наряда тебе, рядовой...
- Есть два наряда!
- И на беседу с ротным психологом!
- Серж, ну не будь зверем, а? Мародеры же, ясно, как два пальца!
- Черт с тобой, крези. Но трупы закопать подальше, чтобы не смердело. Вон, со старым вместе. Марш-марш!
Мы с лопатками бежим к трупам, и я спрашиваю на бегу Вована:
- Что, зрение у тебя такое хорошее, что вот так сразу узнал свое?
- Нет, конечно. Да еще и солнце встает - совсем не видно ничего. Так просто сказал, чтобы серж отвязался.
- Так ты, выходит, просто так их убил, что ли?
- Чо? - Вован тормозит, и я врезаюсь носом в его спину.
Спина очень широкая и от нее остро пахнет потом.
Вован стоит пару секунд на месте, потом поворачивается ко мне. Он очень зол. Очень:
- Это ведь ты сейчас сказал сержу, старый, что поле боя принадлежит мародерам?
- Нет, не я. Это давно. Француз какой-то. Я повторил просто.
- Так вот, старый. Поле боя принадлежит солдату, ясно тебе? Вот я - солдат.
- Но тут же не бой!
- Тут - самый настоящий бой. И там - бой! И везде, где есть гниды - бой! Из-за гнид тут все рухнуло, понял, да? Из-за таких вот гнид, - пинает он носком ботинка изломанное мертвое тело.
Я понимаю, что он говорит не только о телевизоре на коляске или сворованном цементе и ржавой арматуре.