В воротах пропустили спокойно: внимательно посмотрели, проверили, нет ли товара в мешке - и пропустили. Так и должно быть там, где крепкая власть и надежная стража. С пешехода даже пошлину не берут. Зачем? Он и так оставит деньги на рынке, в кабаках, в гостиных домах. Кто его накормит бесплатно? Кто напоит? Вот и будет путник платить за все, платить и платить. А город на том - богатеть и развиваться.
Вот если бы повозка была... А лучше несколько. Такие высокие, груженые с горкой, увязанные плотно. Вот тогда с товара взяли бы пошлину. Потому что тот, кто привез товар, не деньги будет в городе спускать, а деньги эти зарабатывать. И еще неизвестно, оставит ли он эти деньги здесь, спустит ли в карточной игре или в кабаке - может, у него все с собой, а спать он будет прямо там, при своем товаре? Потому и берут всегда с повозок пошлину. Хоть что-то оставить казне. Хоть малую долю, на которую потом и будет нанята стража, обеспечивающая порядок и благолепие в городе.
В этом стража была хороша. Вроде и не видна, не напоказ они, но вон прохаживается, и вот там парочка прошла как будто лениво через площадь и исчезла в узком переулке.
Я вижу. Я привычный.
Но пора устраиваться. Потому что очень хочется есть. А там и ночь настанет, и проводить ее снова под темным небом, регулярно просыпаясь от холода, совсем не хочется. Раз уж в город пустили - надо пользоваться.
Вот только с деньгами, как всегда...
- Здравствуйте вам, - сказал с порога, принюхиваясь к запахам с кухни.
В некоторые места и зайти не хочется - так отвратно воняет. А тут, вроде, все честно: жареный лук, чеснок для отдушки, сало баранье курдючное. Шипит, трещит. Сейчас туда, в раскаленное, вывалят нарезанных овощей, капусты побольше, перемешают деревянной шумовкой несколько раз, чтобы пропиталось все жиром и запахом жареного, и подадут горками на деревянных тарелках. Дерево - оно, конечно, не отмоется никогда, да и не надо. Жир он и есть - жир. Лук - он и есть лук. Чего лишний раз дерево размачивать? Только во вред ему это.
Глотнул, не сдержавшись.
Шагнул вперед.
А место-то не простое. Опять, что ли, само собой так вышло? Вон, как смотрят, как сговариваются, как посмеиваются заранее. А вот и первая нога в проходе, чтобы обязательно запнулся. Обязательно упал. Да хорошо бы еще - под ноги служке, чтобы тарелку - сверху, на голову.
А вот нет вам, дядьки нехорошие. Шаг в сторону, полшага вперед. Шаг назад, два шага вперед. Это выглядит со стороны, как танец. Он и есть такой. Танцор обязан танцевать. А раз не уважают, так и он их не уважает.
Проходя мимо первого - кружку нечаянно со стола смахнуть мешком заплечным. да удачно так смахнуть - прямо на колени ему. Пятно мокрое теперь долго не просохнет. Позорное пятно.
Он вскакивает в злобе. А я - шаг в сторону, два шага вперед. И сразу шаг назад. Резко, выпрямляясь в полный рост, и головой еще -- резко назад, как будто кудри с лица убираю.
Сзади хрустнуло. Затылку больно. Но сзади кому-то еще больнее.
А я - шаг вправо, шаг назад, поворот на пятках. Теперь - шаг влево.
А вот нож - это неправильно. Это совсем плохо, получается. И не касается меня, что место это ваше, специальное. И никто меня не предупреждал, что в "Красном вепре" собираются только свои. Кто бы мог? Я ведь только пришел! Хоть кто - сбегай, спроси на воротах.
Ай-яй-яй... Все полезли, полезли.
А я - шаг, да полшага. А теперь повернуться боком - и чуть в сторону. И нож проходит мимо. Рука - на уровне моего живота. Но я не хватаю ее, не ломаю в злобе - зачем? Я танцую. А то, что нож в кого-то другого попал, так не надо было на меня - сзади, не надо!
Два шага с притопом назад. Эх, как я танцую! Лампу подхватить левой рукой. Не оборачиваясь, опустить ее на голову того, что с ножом.
А! Так теперь уже все с ножами? Правая рука сдергивает мешок с плеча - на одном всего плече нес, готов был и вовсе снять, чтобы присесть за стол. Раскручивается мешок в танце, дает дополнительный противовес, позволяет изгибаться назад и не падать. Наклоняться вперед до пола - и не падать.
А если наклониться до полу, то нога сама собой выпрямляется вверх. Задел. Кто-то отваливается. И наоборот, когда назад, то нога - вперед. И раз, и два, и три... Нет, это не вальс. Это самая простонародная и грубая пляска.
Драка-то хорошая. А никто за стражей не идет, не выскакивает наружу. Значит, такие здесь люди, что стража для них хуже драки. Значит, не надо сдерживаться.
Кружку - в лицо. Лампу, под которой встал, сдернуть - и в темный угол ее. Потому что не надо мне стоять на свету. Надо стоять в тени. А на свет теперь вы - с вашими ножами. Ладно, хоть мечников у них нет. С мечниками труднее.
И раз-два-три... А вот так я еще умею. Это такой кувырок с опорой на одну руку. На юге так танцуют. Вот, кому-то снова больно. А теперь - вплотную. Вот это уже получается, почти вальс, да. Только с мужиком. Руку ему поддернуть, ногу подбить, крутнуть его, с силой, с настоящей силой крутнуть, повернуть от себя, толкнуть на ножи, пока он сам ничего не понимает. Вот. Понял уже. Упал. А эти стоят, тоже ничего не понимают. Ну, так вприсядку. Сапогом по колену. Самым краем подошвы -- жестким рантом. Больно? А мне твоим ножом, если бы попал - не больно было? Терпи теперь. У этого просто нож забрать. Левая рука свободна - в нее нож. В правой - тяжелый мешок. Там котелок. Там одежда запасная. И сам мешок еще крепкий.
А теперь танец с двумя руками - левой-правой, левой-правой.
Жаль, кабак, похоже, сгорит. Так ведь никто никого и не позвал. Осталось вывалиться из двери, прихлопнуть за собой и вбить под нее снизу чужой нож. С силой вбить. И еще ногой добавить, чтобы уже наверняка никто за мной не вырвался.
Все?
И тут черное небо опустилось, и стало мне темно.
***
- Ну, очухался? Тебе рассказывали, наверное, как настоящие герои, попав в плен, перекусывали себе вены. Просто зубами рвали, истекали от этого кровью, и враг ничего не успевал из них выбить. Подними руку. Покажи, где тут у тебя вены. Попробуй перекусить. Что, не достаешь?
Он мелко покивал, клюя длинным носом, как голубь, собирающий зерно с обочины. Но совсем не смешно при этом выглядел, а вовсе очень и очень страшно.
- Только вот там достать сможешь, на предплечье. Но там вены глубже и нервные окончания, и все такое. Будет очень больно и очень неразумно. Потому что так ты кровью не изойдешь. Просто перевяжут - и все. И будешь лежать весь измазанный собственной кровью, со вкусом крови во рту - а он только ухудшится в течение нескольких часов, этот вкус. Связанный и живой будешь лежать. Сама природа не позволяет нам так поступить с собой, понимаешь?
Он наклонился над пленником, всматриваясь в его глаза.
- На самом деле надо рвать не вены, а артерии. Там давление крови. Там несколько минут - и все. И никто не успеет спасти жизнь героя. Только вот артерии спрятаны так хорошо, что сам, своими зубами, ты просто не дотянешься. Вот тут, например.
Черной худой рукой он ухватил пленника за горло, сдавил слегка. Только чтобы раздался шум и стук в голове.
- Вот тут, сбоку. Тут надо резать. А как, если ты обезоружен, а может быть еще и связан?
Потом больно ткнул твердым пальцем в тело:
- Вот тут. И тут еще. И вот тут, на бедре, внутри. Тут надо резать, если хочешь избавить нас от вида твоих мучений на дыбе. Но как? Природа умна. Она неспроста не позволила нам быть такими гибкими, чтобы перекусывать собственные артерии. Или вот даже вены в локтевом сгибе, где они ближе к поверхности, где они видны. Природа сделала так, что просто не достать - но почему? Не потому ли, что любой пленник должен все-таки говорить? Это же будет по правилам: мы сильнее, мы захватили тебя. Живым и почти здоровым. И возможно, ты даже выживешь и доживешь до нашей окончательной победы над любым злом. Но только в том случае, если ты расскажешь нам то, что ты знаешь.
Пленник с тоской посмотрел в глаза старого палача:
- Но я ничего не знаю.
- Не лги мне и себе. Каждый человек что-то знает. Даже крупица правды увеличивает ту горку фактов, которая собрана нашими умельцами до встречи с тобой. Я понимаю, как тебе страшно. Как ты думаешь сейчас, что вот если бы у тебя был нож. Или даже просто осколок посуды. Так ведь нет их и не будет. Ты не можешь сделать ничего ни мне - я сейчас сильнее, ни себе. Природа не позволит. Кстати, говорят, что некоторые умудрялись задушить себя. Просто руками. Не знаю. Не видел такого. Природа просто не позволит так поступить с самим собой. В общем, будет так. Сейчас мы начнем тебя пытать. Больно пытать, но не смертельно. С опаской.
- Зачем? - хрипло прошептал пленник. - Я же сам все скажу, если вы спросите.
- А что нам у тебя спросить? А? Я вот не знаю, какие вопросы тебе можно задать, чтобы получить ответ. А задавать пустые вопросы и слышать твое довольное "не знаю", "не слышал" - это для нас слишком долго. Все делается просто: вон там дыба. Вон - конь. Еще есть раскаленное железо. Да много еще всего. И когда мы приступаем к своей работе, наш клиент рано или поздно начинает говорить. Все подряд. Он рассказывает все, понимаешь? Потому что, если он молчит, мы снова применяем дыбу, коня, раскаленный металл, иглы, дубинки, соленую воду, запрет на сон, и много, много прочего разного! И он опять говорит. Он просто не может не говорить. Потому что, как только замолкает - опять боль. Страшная боль. Но не смерть, понимаешь меня?
- Я скажу! Я скажу все!
- Конечно, скажешь. Берите его, ребята. Он уже понял, осознал. Начнем с самого простого. Дыба и груз. А ты, кстати, можешь кричать. Мы привыкли, нам это вовсе не противно.
***
И тут я сошел с ума. Только поэтому не помню, что происходило. Только догадываться могу.
Наверное, они меня развязали и потащили к дыбе. Не с креслом же вместе это делать! Вот и сняли ремни.
А я уже был совсем без памяти. То есть, не в своем уме.
Так многие говорят - "не в своем уме". И никто ведь не думает, а в чьем, если не в своем.
В общем, я сошел с ума.
А потом пришел в себя, очнулся на берегу широкой реки. Ночью. Позади в городе бушевал пожар, часто бил колокол, созывая всех, суматошно бегали люди, носили воду. Кто-то пытался растащить крышу, раскатать еще не сгоревшие бревенчатые стены. Но там полыхало хорошо. Огонь, похоже, долго томился внутри здания, и как только появился приток воздуха, так сразу поднялся до небес. Приток же появился, когда я открывал дверь, выходя. И не закрыл.
Руки дрожали. Все тело болело. Болела и голова - это понятно, потому что просто такая болезнь. От головы все и происходит. Я - сумасшедший. Я безумный танцор. Так говорят те, кто меня знает. И кто меня знает, они просто не пристают, не цепляются. Но в этом городе меня просто еще не знал никто. То есть, почти никто.
Опустил руки в темную воду, зашипел от боли. За спиной раздался голос:
- Ну, и что теперь?
- Уйду я от вас. Скучно у вас тут.
- Смеешься? У нас - скучно?
- Теперь - да.
- Ну, может, и к лучшему? Тут вот тебе мешок, кстати, собрали. Старый-то сгорел, наверное? Кстати, говорят, если пойти вдоль реки, то будет очень интересный большой город. Сам я там не был, но так говорят.
Я пошел по берегу, даже не оглянувшись на того, кто остался, кто спрашивал. А зачем оглядываться? В этот город меня теперь силком не затянешь. Пойду лучше в другой. В большой. Рано или поздно найдется и мне место. Обязательно найдется место, где я не буду болеть.