Карнаухов Вадим : другие произведения.

Посвящается офицерам запаса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    о поиске себя в этом мире


СВОЯ ВЫСОТА

Повесть

  

Посвящается офицерам запаса,

не забывшим свой долг перед людьми.

  
   Жизнь человека с рождения зависит от случайностей и капризов судьбы, которые сплетаются в череду закономерностей и реалий. Никто не знает, что с ним будет в будущем, а плохое прошлое хочется поскорее забыть, и надеяться на лучшее. Большая, сильная страна, сверхдержава, наводившая когда-то ужас на сопредельные государства, вынесшая основной удар в мировой войне, распалась на куски. Распалась на несколько маленьких, слабых, но теперь уже независимых, как им казалось, государств. Вместе с государством разъединились и люди, границы между ними пролегли по многим судьбам, как железнодорожные рельсы по насыпи. А последние военные эшелоны передислоцирующихся войск со всем своим и чужим добром, увозили последнюю надежду для остающихся.
   Майор в отставке Борис Тюрин, в простонародье Батюр, как его звали сослуживцы и немногочисленные друзья, был типичным продуктом своего времени. На плацу, в офицерской "коробке", он был похож на пирамидальный тополь в лесном буреломе среди своих стареющих, лысеющих и заплывших жиром коллег. Солдаты уважали его за подтянутость, выправку и физическую силу. Однажды на военных сборах резервистов, куда его прикомандировали в качестве командира батальона, "партизаны" выставили против него бывшего штангиста на армрестлинг.
   -- А ну, майор! Покажи, на что гож, раз командир! -- посмеивались ветераны армейской службы.
   После долгой и упорной борьбы на равных, с переменным успехом то в одну, то в другую сторону, Батюр всё-таки сумел выкрутить кисть своего противника влево к столу, и тот намеренно сорвал руку из замка, якобы соскользнула, чтобы не так обидно было проиграть. При этом он улыбался и разводил руки в стороны, как бы говоря, что случается всякое. "Партизаны", понимая его манёвр, беззлобно над ним подшучивали и, посмеиваясь, хлопали по плечу:
   -- Сделал тебя командир, сделал, дружок!
   Борец также беззлобно отшучивался, ссылаясь на возраст и положение. При этом в душе? каждого резервиста авторитет командира и воинской службы вырос в разы. По приезду домой они рассказывали, каких могучих мужиков воспитывают в современной армии.
   Но армейские порядки самодуров от армии, отдалённого среднеазиатского гарнизона, были чужды для любого нормального попавшего сюда человека. Наверное поэтому, из проходящего мимо строя офицерского состава части, во время разводов перед воинским руководством, часто слышалось жеребячье ржание или ишачьи издевательские вопли, на что военные начальники изо всех сил старались не обращать внимания.
   Армейское начальство не обижало себя, выбивая квартиры в престижных городах страны, и частенько забывая о своих подчинённых. Вывозимое ими почти официальным образом, созданное рабочими руками добро, приносило хорошие дивиденды. Но если за таким занятием попадался кто-нибудь из младших офицеров, с ним разбирались самым суровым образом. Поэтому-то и горели в разных городах страны полученные бывшим руководством, ушедшим в отставку, у кого дача, а у кого -- и квартира, в отсутствии хозяев. Привитые Батюру за годы службы идеалы сверхдержавы не очень мешали быть свободным во взглядах и мнениях. Живые примеры русского быдлообразного разгильдяйства, когда дрались два пьяных генерала за доходное место, заставлял с иронией смотреть на окружающую действительность, и с прохладцей относится к службе. Любитель выпить и выяснить отношения с теми, с кем ему когда-то приходилось сталкиваться на поприще справедливости и уважения, он дослужился только до майора. В общем и целом ему ещё повезло, что он ушёл в отставку не по "отрицаловке", как это называлось в офицерских кругах того времени. Он видел, как офицеры, уволенные за проступки, не совместимые с честью офицера, попадали на самое дно жизни, спивались, а некоторые погибали от тоски и отчаяния. Ему было жаль этих людей, может быть потому, что сам был подвержен влиянию свободы мысли и поступков, и в конечном итоге сам когда-нибудь мог оказаться на их месте. И когда ему говорили, что его точка зрения не совпадает с точкой зрения руководителей любых уровней, он до хрипоты спорил, отстаивая свои взгляды, что приводило лишь к плачевным результатам. Однажды ему в открытую заявили, что если он не прекратит спорить и раздражать своё руководство, его сошлют "куда Макар телят не гонял". Терпели его из-за своих же меркантильных интересов. Кубки, награды и спортивные звания, добытые Батюром в честной и справедливой борьбе, шли в копилку части. По ним составлялись отчёты в вышестоящие организации, за что начальство получало премии, благодарности, метры жилплощади. Немногочисленные, если вообще их можно было так назвать, друзья с завистью наблюдали за его успехами. Такие "друзья", наверное, есть у каждого человека. Не одарённые от природы, они за спиной плетут интриги и собирают сплетни, стараясь всеми силами довести их до ушей начальства. Кое-когда руководство отмечало и самого Батюра своим вниманием, выделяя ему номенклатурные регалии утверждённые положением, но эти крохи с барского стола мало приносили радости для души.
   И всё-таки была у него одна мечта, которая мягкими кошачьими лапами влезла в сердце ещё в отроческие годы, улеглась там, и умиротворённо урчала в предвкушении своей исполнимости, согревая сердце и душу своим теплом. Дело в том, что Борис вырос в маленьком провинциальном городке, носящем гордое имя одного из вождей революции. Город стоял в живописной по красоте долине, над которой как белый за?мок возвышалась высочайшая вершина гор, на которой был выложен профиль вождя пролетариата. Чередующие контрасты зелени долины и белизны гор завораживали и притягивали любого, хоть однажды побывавшего здесь. В те времена на горы ходило много людей и своих, и приезжих. Считалось за честь в юбилей вождя подняться на вершину и, обложив профиль дровами и хворостом, зажечь его. Этой чести удостаивались передовики производства, комсомольские и партийные активисты и другая прилегающая к этим категориям лиц публика. Как хотелось маленькому Бориске под звуки оркестра и нескончаемые овации присоединиться к этим людям, подняться вместе с ними на пылающую белизной вершину, и уже там, на вершине, набрав полную грудь воздуха крикнуть, чтобы этот крик услыхали внизу в городе, чтобы знали, что существует он, Бориска, романтик и мечтатель, весельчак и балагур, добряк и преданный товарищ.
   Но о его намерениях никто не догадывался, а сам он не был выскочкой, чтобы распространяться о своих чувствах. По малости лет его просто никто не хотел замечать. И, наверное, тогда, когда профиль вождя ярко пылал на вершине в наступивших сумерках, он и дал себе слово, что непременно, когда-нибудь, должен покорить эту, уже ставшую в мечтах его, высоту. Может быть, именно это обстоятельство давало Борису силы не замечать надменного взгляда начальства, завистливых перешёптываний за его спиной своих же товарищей, ложь и клевету, возносимую на него с подачи руководства подразделения, в котором он служил. И когда пришла пора последнему времени выслуги, он, ни минуты не сомневаясь, подал в отставку.
   На его решение уйти из армии и уехать, повлиял также случай, произошедший с его сослуживцем, принадлежавшим к офицерскому окружению воинской части, в которой им вместе довелось служить. Его приятель, также как и он сам, был из рабоче-крестьянской семьи. Воинских корней как у одного, так и у другого, не было. Это обстоятельство позволяло свысока смотреть на них, сынков высокопоставленных армейских чинов. И как это часто бывает, влюбился его приятель в местную девицу из администрации оборонного предприятия, защиту которого и осуществляло их воинское подразделение. И тут-то его, ещё старшим лейтенантом, приметила жена командира части, осуществлявшая функции председателя женсовета. Пока мужья этого, с позволения сказать, коллектива предавались забавам в саунах и на природе с девицами лёгкого поведения, это змеиное гнездо беспредельничало в само?м воинском городке, подыскивая для себя новых любовников и раболепствующих поклонников. Такие бабьи угодники, как правило, весело продвигались по службе с подачи своих протеже в юбках, которые сами частенько и задирали вверх. Командование же части, любившее вволю погулять на свободе, старалось не замечать шалостей своих "верных" подруг, и угождали их требованиям, лишь бы они не нарушали традиций элитно-воинского союза старых необстрелянных совдеповских офицеров из командования части. Их загулы после приезда какой-нибудь комиссии из центрального воинского округа могли затягиваться на неделю, а то и больше. В общем, это бабье царство было предоставлено самим себе и куражилось от души. Тут-то и предложила жена командира приятелю Батюра стать подругой одной из немолодых, приближённых к ней членов этой бабьей секты. Тот в резкой форме отверг навязываемые посулы, и женился на той единственной и, как ему казалось, неповторимой любви. Надо отметить, что в закрытые городки с предприятиями оборонного значения, набирали самых талантливых и внешне привлекательных специалистов даже с центральных городов страны. И не мудрено, что офицеры и солдаты часто связывали свою судьбу с местными красавицами. Но отгуляв свадьбу, уже состоявшиеся мужья вдруг чувствовали, что влияние женсовета части распространяется и на гражданское женское население. Эта неразрывная связь повлияла и на семейную жизнь приятеля Батюра. Его жена быстро превратилась в стерву, тёща изводила постоянными упрёками и обещаниями пожаловаться командованию. Председатель женсовета, помня резкие высказывания в свой адрес, пожаловалась своему мужу, и тот, чтобы не связываться со своей сварливой половиной, не нашёл ничего лучше, как отправить новоявленного молодожёна в песчаные районы страны, от чего тот отказался. Отказ был воспринят как невыполнение приказа, и офицера уволили без выходного пособия. Его жена быстро переметнулась к более перспективному кандидату, а неудачник потихоньку спивался в местной кочегарке. Борис частенько заходил к своему приятелю. Не подавая вида сострадания, приносил бутылку водки или коньяка, и тогда хорошо протопленная, с весело подвывающей огненной тягой и ухоженная с воинским самосознанием кочегарка становилась самым уютным местом на всей земле. Посидят так мужики, попьют, покурят, поругают начальство, социальный строй и как-то веселей становится, и проблемы куда-то уходят. Иллюзии... Иллюзии... А потом всё по новой...
   С самого детства Борис был приверженцем порядка и дисциплины. Немногочисленные кутежи со сверстниками он быстро заменил спортом, после привода в нетрезвом состоянии в милицию. Посчитав раз и навсегда для себя резонным бегать по беговым дорожкам стадиона, а не в магазин за вином, он отгородился плотным графиком легкоатлетических тренировок от соблазнов которыми увещевали его нерадивые приятели. Спортивные навыки пригодились ему в популярной по тем временам игре "Зарница". Он намертво, и с сознанием дела пришивал погоны, чтобы "вражеские" солдаты не вырвали их, что означало бы "смерть". Первым врываясь в ряды "врага", он направо и налево хватал подвернувшихся ему под руку пацанов и "уничтожал" их, обрывая еле пришитые разноцветные бумажки на их плечах. За это он часто отмечался на школьных собраниях и комсомольских активах, как пропагандист военно-спортивного движения. Уже тогда о нём заговорили, как о потенциальном кандидате в военное училище. Подтянутость и выправка, сила и выносливость, сыграли решающую роль в выборе профессии и, окончив Высшие командные курсы, он был направлен для дальнейшего прохождения службы по месту назначения.
   Но военная служба не принесла ему ожидаемого удовлетворения. Оказалось, что в частях продвижение по службе происходили по принципу кумовства и личной преданности, родственных связей и взяток. Мало кому из офицеров удалось дослужиться до полковника или подполковника без "протекции". Вспоминались курьёзные случаи, когда на должность заместителя начальника штаба ставился офицер, умеющий хорошо парить в бане приезжую комиссию и вышестоящее руководство, а потом выяснялось, что у этого "зама" за плечами, ни много ни мало, был всего лишь техникум животноводства. Некому было дать молодому офицеру, закончившему военное училище, нужный совет как и с кем себя вести. Поэтому расставание с армией не было для него столь трагично, как для некоторых его бывших сослуживцев, не представляющих себе жизнь без армейских будней. Но всё это было уже позади, а впереди пустота, неизвестность, навевающая тревогу, и вечный российский вопрос: "Что делать?"
   Когда-то на стадионе, на котором тренировался Бориска, умер всеми любимый и уважаемый "дядя Ваня". Безотказный по своей натуре, Иван Иванович на стадионе был и дворником, и сторожем, и мастером по починке спортинвентаря. Местная спортивная ребятня любила его за участие и доброту, с которой он к ним относился. Иной раз проигравший участник расстраивался даже до слёз, и тут дядя Ваня мягким прикосновением своей большой тёплой и сильной ладони погладит бедолагу по голове, скажет пару тройку тёплых утешительных слов -- глядишь, на сердце и легче станет. Иногда выпивши, ненавязчиво рассказывал про разные страны, в которых якобы побывал. Собеседники хоть и слушали старика с почтением, но между собой улыбались и перемигивались: "Эка старый заливает!" В тот день старик сидел в тени, отставив метлу в сторону, положив большие, натруженные руки себе на колени. Увидев проходящего мимо Бориску, подозвал к себе, и, взяв паренька за плечо, дружески скомандовал:
   -- А ну-ка сынок, принеси-ка из сторожки моей водицы испить! А то чевой-то худо мне стало. Видать на солнушке перегрелся.
   При этом он вымученно улыбнулся и мягко шлёпнул убегающего пацана по мягкому месту. Пока Борис бегал выполнять просьбу старшего товарища, всё было кончено. Бездыханное тело лежало на брусчатке и над ним суетились подоспевшие работники стадиона. Расстроенно-возбуждённый директор стадиона, подоспев к месту происшествия не нашёл ничего лучшего, взял из его рук банку с водой и не отрываясь, большими судорожными глотками влил себе в рот.
   -- Ты хоть знаешь, кто умер-то? -- спросил он Бориску, задумчиво глядя на грузимое в "скорую помощь" тело.
   Паренёк вопросительно посмотрел на директора.
   -- Да... Великий был когда-то спортсмен! -- глядя куда-то вдаль, констатировал директор. И, повернувшись к Борису, поднял палец вверх:
   -- Соратник самого Брумеля! Вместе когда-то капиталистов на аренах мира обыгрывали!
   Только сейчас Борис, всматриваясь в такое, вдруг помолодевшее лицо покойного, вспомнил пожелтевшую от старости фотографию в музее спортивной славы. На ней был запечатлён снимок двух спортсменов в обнимку. В одном из них угадывался великий легкоатлет современности, а в другом -- так изменившийся за последние годы их "дядь Ваня", волею судьбы заброшенный в дальний городок бывшей нашей большой страны. Под фотографией плакатным шрифтом было выведено: "ДРУЗЬЯ В ЖИЗНИ -- СОПЕРНИКИ НА СТАДИОНЕ".
   И сейчас, вспоминая эту историю и судьбу некогда великолепного спортсмена, Батюр вдруг осознал свою ничтожность и мизерность в этом большом и суровом мире, с его вечным "Что делать?" На душе кошки выцарапывали что-то вроде лёгкой паники. И как подсказка откуда-то свыше, тут-то и вспомнилась ему та давняя детская мечта, которая помогала пережить все тяготы и лишения воинской службы и перипетий жизни.
   Сомнения отпали сразу, как только он приехал в свой город детства. Всё также величественно возвышались над зеленью долин высокие белки? гор. Всё также умиротворяюще действовал контраст зелени и белизны на сознание. Сам город изменился, но далеко не в лучшую сторону. Обшарпанные памятники ушедшей эпохи с укоризной наблюдали за продолжавшимся течением жизни из зарослей нестриженых деревьев. Здания старых построек давно не ремонтировались, нового строительства не велось. Но город, на удивление, не опустел, как это было со многими другими городами его уровня после развала великой страны. Перевезённые ещё в годы войны стратегического значения предприятия работали, выпуская уже, казалось бы, мирную продукцию, но востребованную на военные цели уже в других, не на шутку развивающихся, регионах мира. Одно время это обстоятельство очень сильно будоражило умы людей производящих свинец, медь, цинк, но так уж устроен человек, что если с ним ничего страшного не происходит, то тревога проходит сама собой и частично забывается. Забыться помогало и, невесть откуда взявшееся вдруг, алкогольное зелье разного характера. После времён "героической" борьбы с зелёным змием, резкое изобилие привело к тому, что многие забыли общечеловеческие ценности вместе с моральными устоями, так положительно характеризующие общество в прошлом. Пришедший на смену старых порядков новый, ещё не до конца сформировавшийся строй, заставлял людей больше думать о своём собственном благополучии, а не о морально-физическом состоянии ближнего и стратегических целях стран и регионов.
   Гостиница, в которой поселился Батюр, представляла собой довольно сносное здание после капитального ремонта. Окна номера выходили на центральную улицу города, по которой сновали в обе стороны "иномарки" разных мастей. В постсоветское время считалось престижным иметь именно такой автомобиль, пусть даже он был более чем наполовину угроблен в той стране, откуда прибыл. В больших городах уже давно отказались от них из-за дороговизны обслуживания, и старались брать поновее и попрактичней, но на периферии это обстоятельство считалось одной из форм благосостояния, и обыватели из кожи лезли вон для их приобретения. Такое положение дел было выгодно дельцам разных стран. Оно приносило немалые доходы, и поэтому поощрялось на государственном уровне.
   Его мысли об этом прервал стук в дверь. Не ожидая ответа, в дверном проёме появилась расфуфыренная блондинка за тридцать, и бесцеремонно объявила, что она является эксклюзивным гидом гостей промышленной корпорации, и что ею можно располагать в любое время суток. После этого дверь опять распахнулась, но уже без предварительного стука и не менее расфуфыренная уже маленькая толстая брюнетка с криком: "Катька, дура, наш клиент этажом ниже!" -- ворвалась в номер, схватила блондинку за рукав, и бесцеремонно выдернула её из комнаты. Их возбуждённые голоса ещё не утихли в конце коридора, когда в дверь опять робко постучали, и после разрешения войти на пороге появилась миловидная горничная с постельным бельём на руках.
   -- Кто это? -- удивлённо спросил Батюр, показывая кивком в сторону удаляющихся по коридору женских голосов, и в то же время оглядывая вновь появившуюся женщину.
   -- Это работники службы сервиса при заводском управлении, секс-эскорт, как их у нас называют, -- информативно сообщила горничная, чуть повернув голову в его сторону и сдёргивая покрывало с кровати. -- Они встречают и развлекают гостей корпорации. За это им платят деньги. Правда небольшие, но на жизнь хватает -- добавила она, уже повернувшись к нему лицом и надевая наволочку на подушку.
   -- В городе работу найти не так-то просто, но они и такой рады -- добавила она и в её голосе послышались более мягкие интонации.
   -- А вы своей работой довольны? -- спросил он в большей степени для поддержания разговора, чем для получения информации.
   -- Я по образованию экономист, -- ответила она, разглаживая красивой рукой белую простынь -- Но чтобы получить работу по специальности, нужно заплатить много денег тем людям, которые могут решить этот вопрос, а у меня пока их нет. Все средства идут на воспитание сына и на житьё.
   -- У вас что, мужа нет? -- осенила его вслух догадка, но невольно вырвавшаяся, как-то резанула слух.
   Она взяла покрывало, повернулась лицом к кровати, накинула его, взяла в руки подушку уже с накинутой на неё белоснежной наволочкой, на секунду задумалась, глядя куда-то в пустоту, и нехотя произнесла:
   -- На шахте часто бывают аварии, в одной из них он и погиб.
   Батюр достал сигарету, размял её между пальцами, больше для того, чтобы заполнить досадную паузу, прикурил от зажигалки и пустил дым в сторону окна.
   -- Извините, что невольно вторгся в вашу личную жизнь. Просто хотелось поддержать разговор -- наконец вымолвил он.
   -- Ничего, я уже немного прихожу в себя. Как говорится, время лечит -- произнесла она уже более весёлым голосом. -- Ну вот! -- показала она на аккуратно застеленную кровать. -- Если что-то будет нужно, позвоните вниз по телефону.
   "Время лечит" подумал он. "Сколько раз люди произносили эту фразу за время своего существования? Сколько раз от безысходности человека спасало только это -- "Время лечит?" Сколько людей столько и судеб, и для каждого -- "Время лечит". Как будто людской род проклят высшими силами и должен вечно жить под лезвием дамоклова меча этой фразы "Время лечит". И ничего нельзя изменить или придумать, ничего нельзя поломать или построить! Всё уже придумано -- "Время лечит"...
   После таких мыслей на душе становилось смутно и тягостно. Хотелось побыть среди людей, хотелось какого-то участия. Чтобы отвлечься от навевающейся тоски, он позвонил по телефону дежурной и спросил, как можно заказать чай в номер. Минут через пятнадцать та же горничная с горячим электрическим чайником без электропроводящего шнура вошла к нему в номер. Объяснив, что шнур не полагается по соображениям пожарной безопасности, она уже хотела уходить, когда Борис предложил ей провести этот вечер вместе, на что она неожиданно согласилась.
   Уже утром, после бурно проведённой ночи, она вдруг спросила его:
   -- Если не на работу, то зачем ты сюда приехал?
   Батюр рассказал про цель своего визита, опустив сентиментальные подробности. На это Лара (так звали его новую подругу) немного подумав объяснила, что в горы уже почти никто не ходит, все дороги к ним проходят через разбитый военный городок, оставшийся после вывода дислоцировавшейся там воинской части. И что там живут сейчас одни бомжи, встреча с которыми может быть опасной.
   -- У меня там отец служил прапорщиком. -- пояснила она, -- После расформирования части, отца сократили, выплатили ему компенсацию, но деньги быстро закончились и сгорели, вложенные в липовые акции типа "МММ", и теперь он перебивается случайными заработками.
   Он помнил эту воинскую часть "химарей", как их тогда называли. Подразделения химических войск, аналогичные этому, были разбросаны по всей стране, неся скрытую угрозу для окружающей внешней среды. И не напрасно люди, перешёптывающиеся по углам об опасности соседства с такими объектами, приписывали им зловещую роль. В один прекрасный солнечный день на складах, охраняемых и обслуживаемых этим подразделением, случилась утечка химически активных веществ. В результате этого пострадало много солдат и офицеров -- "единиц личного состава", как писалось в официальных отчётах. Прилегающий к части лесной массив был выжжен, птицы и звери погибли. Ещё в армии, в одной из хроник, привезённых для просмотра в воинскую часть, где служил Батюр, показывали, как уничтожают ядерные отходы, сбрасывая их в морскую пучину. Тогда он уже мог себе представить, что случится, когда антикоррозионные свойства контейнеров, в которых сбрасывались эти отходы, выработают свой ресурс. В этой же хронике показывали марши протеста против размещения химического и ядерного оружия в западных странах. При этом он задавал себе вопрос: "Почему такие же марши и протесты не прошли после аварии в его городе?" Было запрещено публично говорить вслух об этом инциденте и упоминать его в средствах массовой информации. Виновные в этом происшествии даже не были названы, показательного суда не состоялось, и всё постепенно забылось, как будто ничего и не было. Поговаривали, что командир этого "прославившегося" подразделения в пьяном офицерском застолье выразил своё мнение о происшедшем словами: "Всё в порядке и ничего не случилось, а если что и случилось -- то и это в порядке вещей, потому что всегда что-нибудь да случается". После этого он был переведён на Дальний восток, где благополучно со временем вышел в отставку. Переводы из части в часть такого характера были в армии на каждом шагу. Вспоминался случай, когда офицера, ранившего по пьянке из табельного оружия своего товарища, не разжаловали и не посадили, а просто сослали в дальний военный гарнизон на исправление. Правда, потом выяснилось, что провинившийся был племянником высокопоставленного чина в штабе округа, но об этом старались не упоминать.
   И был ещё один день и ещё одна ночь, которые они провели вместе, но уже в её квартире. На протяжении всего этого времени Лара пыталась отговорить его от этой нелепой и, по её словам, опасной затеи. На что Борис отшучивался или отвечал в присущей всем русским людям манере, типа: "Да ладно, как-нибудь уж...", или: "Где наша не пропадала!" При этом он широко, по простецки, улыбался, что сразу обезоруживало. Не помогла его убедить даже жирная, запекаемая Ларой в духовке, утка в тесте под чесночным соусом, издававшая такой вкусный аромат, что слюны выделялось при каждом его вдохе всё больше и больше, и наконец, одним мощным глотком она отправлялась внутрь, и процесс начинался сначала.
   С напряжением и полным отсутствием терпения ждал окончания приготовления блюда и Ларин сынишка Женька, трёх лет от роду, с которым Борис сдружился сразу, купив ему маленький, трёхколёсный детский велосипед, и на котором сейчас ошалевший от счастья мальчуган ездил, давая передний и задний ход, по маленькой кухне и часто спрашивая: "Ну ского?!" Борис как то сразу привязался к этому маленькому, бесцеремонному, больше похожему на какого-то забавного зверька существу, с двумя голубыми глазами на миленькой мордашке. При первом их знакомстве Женька с большой опаской отнёсся к новому знакомому. Но когда Борис, взяв его под мышки, несколько раз подбросил вверх высоко над собой, тот вцепившись ему в штаны и глядя снизу вверх, требовательно заявил: "Ессё хотю!", все дружно рассмеялись и решили произвести поход по магазинам.
   Ночью, после жарких Лариных объятий, Борису приснился странный сон. Будто он играет в карты с незнакомым ему, похожим на индейца с чёрными раскосыми глазами из-под широкополой шляпы, ковбоем. При завершении игры индеец выбрасывает вверх карту, как в фильме "Мэверик" и, падая на стол, карта оказывается пиковым тузом.
   На следующей день, поднявшись рано утром, он ушёл в гостиницу готовиться к выходу в горы. Через некоторое время к нему в номер зашла Лара. В этот день она заступила на дежурство в свою смену. Прощание было недолгим. В вестибюле гостиницы он поцеловал Лару, не обращая внимания на язвительные взгляды её сослуживцев, и со словами: "Я скоро вернусь" -- зашагал к своей намеченной цели.
   Город был маленький, и уже через пятнадцать минут он очутился на его окраине. Перевалив через небольшую живописную гору, составляющую окраину города и являющуюся его лесопарковой зоной, взору открылась величественная картина горного массива, так часто снившегося ему на чужбине. Внизу, под хребтом, вырисовывались очертания брошенного военного городка. К нему с разных сторон вели несколько просёлочных дорог и одна когда-то асфальтированная центральная дорога. Прямая, как стрела она вонзалась в тело колючего кустарника полуразрушенных построек, и там, завязнув остриём, прекращала своё существование. Центральную дорогу пересекала магистраль, связывающая два промышленно развитых соседних региона. Магистраль змеёй скользила то вверх на перевал, то исчезая из виду и появляясь вдали за холмами. На своей спине она несла нескончаемый поток транспорта, двигающийся к границе с Китаем и от неё в обратную сторону. Час ходьбы понадобился для того, чтобы преодолеть расстояние от города до ворот воинской части у подножия хребта. Предстояло пройти по её территории на другой конец, и можно было начинать восхождение.
   Это была типичная базовая воинская часть, каких было много во времена общего государства. Она составляла существенное звено в системе обороноспособности страны. Но после размежевания её территория перешла под юрисдикцию другого государства, и часть пришлось передислоцировать в другое место. Сейчас она представляла собой разбитую, как после бомбёжки, территорию неопределённого назначения. Таких разбитых военных городков было много, на территориях, оставленных воинскими контингентами сверхдержавы. Никому не хотелось прикладывать усилия для укрепления обороноспособности уже чужих территорий, хотя там жили всё те же люди, которые когда-то считались одним общественным строем. Всё перемешалось в жизни и умах людей за время, так называемого, перестроечного периода. Что не смогла сделать Великая война, сделали политиканы разных мастей для своей собственной выгоды. Не посчитавшись с миллионами людей, имея только полномочия должностных лиц в высших эшелонах власти, они смогли решить вопросы только собственного благополучия за счёт народа, который выбиваясь из сил строил общество равных возможностей. Но так уж устроен человек, что не может спокойно существовать, когда кто-нибудь живёт лучше него самого. Поэтому не могло быть на свете общества всеобщей уравниловки. Ошибались вожди революции, когда провозглашая лозунги равенства, братства, мира между народами, надеялись на понимание и принятия их народными массами. Только высокотехнологически и морально развитое общество имеет право на подобные высказывания. Бравурные лозунги типа "Вперёд к социализму" или "Выполним и перевыполним" были хороши в начальный период приподнятого энтузиазма и веры в светлое будущее. Но когда людям нечем стало кормить свои семьи, энтузиазм улетучился, оставляя только досаду и разочарование в умах и душах. И если бы можно было понять это сразу, то не было бы сейчас всей этой неразберихи называемой послеперестроечным периодом. Неприятия первыми руководителями страны основных принципов развития общества, привели к его деградации. Ошибка человека заключается в том, что он, отвергая вселенскую доктрину, зашифрованную в десяти библейских заповедях, решил сам строить общество, и жить по своим выдуманным законам, что в конечном итоге неминуемо приведёт его к краху и уничтожению. Такое было уже не один раз на земле за время её существования. Остатки древних высокоразвитых цивилизаций безмолвным призраком напоминают грядущим поколениям глубину своих трагедий. Так и эта полуразрушенная воинская часть была похожа на некогда великую страну, пытающуюся доказать всему миру своё величие, и лежащая сейчас в руинах своей истории.
   Батюр огляделся. В развалинах, между уже непонятно для каких целей предназначенных построек, появилось движение. Затем из-за кучи щебня вышли две мрачного вида фигуры и уставились на него. Не обращая внимания на бомжей он легко перепрыгнул через развалившуюся боковую стену какого-то строения и оказался вне зоны их видимости. Через метров пятьдесят стена закончилась, и он опять вышел на открытое место, но с удивлением обнаружил, что бомжи шли с ним параллельным курсом и не упускали его из виду, к ним прибавились ещё двое таких же, как они сами, оборванцев. Это ему уже не понравилось. Остановившись, он достал пачку сигарет, прикурил одну и протянул пачку в их сторону. Бомжи даже не пошевелились. При этом лихорадочный блеск в их глазах говорил об их агрессивных намерениях. Борису надоел весь этот спектакль. Он развернулся, и хотел было уже начать движение, как получил скользящий удар половинкой кирпича по левой ноге. Возмущённый таким поведением он развернулся в их сторону и снял рюкзак. Двое первых уже подбегали к нему со сжатыми кулаками и бешеными рожами. Не долго думая он провёл первому бегущему приём, называемый в простонародии удар пяткой в нос из положения "Стоя". Другому подбежавшему он провёл не менее популярный в народе приём рукой "удар в бубен". Бомжары разлетелись, но двое их товарищей, вытащив из-за пазух железные арматурные прутья, бросились им на выручку. Борис развернулся и забежал за угол закончившейся стены, которая предварительно скрывала его от бомжей. Их поведение было ему совершенно непонятно. Метрах в тридцати он увидел более или менее целое трёхэтажное строение с металлической лестницей, ведущей на крышу. Он подбежал к нему и забрался наверх, рассчитывая занять там оборону. Бомжи не отрывались от него. Один, подбежав, стал неуклюже подниматься за ним по лестнице. Было видно, что его физическая подготовка оставляет желать лучшего. Борис подошёл к краю лестницы, чтобы пинком в голову сбросить бомжару на землю, но в эту минуту тот опёрся на поручни лестницы, они не выдержав прогнулись, и он перевернувшись в воздухе упал спиной на землю. Его товарищи подбежали и сгрудились над ним.
   -- Эй, вы! Чего вам нужно?! -- громко крикнул он своим преследователям.
   -- А тебе чего здесь у нас нужно?! -- послышалось в ответ снизу.
   -- Я в горы иду, пропустите меня! -- ответил он, на что снизу послышался хриплый смех.
   -- Знаем мы, в какие горы ты идёшь. Ты что, ментов на трассе не видел? Там ментовской уазик должен дежурить. -- послышался снизу голос одного из преследователей.
   -- Ничего я не видел. Как он там? -- кивнул Борис на раненого бомжа.
   -- Хреново, позвоночник кажись повреждён. -- отвечал тот же переговорщик, ощупывая раненого товарища. При этом тот болезненно морщился и закусывал от боли губы.
   -- Значит ты, наверно, к нам в их пересменку прошёл. Ладно, слезай, разговаривать будем. -- обстоятельно предложили снизу.
   Спокойный безэмоциональный голос успокоил Бориса, и он не торопясь спустился на землю.
   Раненый лежал на спине и тихо стонал. Двое его товарищей делали ему довольно квалифицированную перевязку. Подошёл ещё один, неся на плечах старое дверное полотно. Он подсунул его под спину раненого, чем ещё сильнее удивил Батюра. Такие приёмы оказания первой помощи известны лишь определённому кругу лиц, в обязанности которых они входят.
   -- Так значит, ты правда не за травой пришёл? А мы думали опять конкуренты пожаловали. -- высказал своё мнение старший из них, что было видно по возрасту и по фигуре.
   -- Вы кто такие будете-то? -- спросил Борис старшего.
   -- Мы бывшие офицеры и сверхсрочники этой части. Для которых Родина не нашла ни места, ни средств для проживания. Вот здесь теперь и живём. Да ментам анашу собираем в виде дани, чтобы они нас не трогали. -- ответил тот.
   Борис огляделся. Повсюду вокруг действительно росла ядрёная, в полтора человеческих роста конопля. Её заросли были настолько густые, что, казалось, природа хочет спрятать от стыда и позора следы безответственной человеческой амбиции. Но как спрятать людей природа придумать не смогла. И правильно говорили политики разных уровней, приводя в пример многовековую политику Англии, что нужно проводить линию экспансии вплоть до "...помывки сапог в Индийском океане" и применения грубой физической силы, чтобы не страдать самому.
   Он понял, что это были за люди, которых государство после своего развала бросило на произвол судьбы, не предоставив им ни крова, ни средств к существованию. Почти в каждой брошенной воинской части оставались люди, которым командование обещало помощь, но потом, как правило, об этом забывало. И на её списанной казённой территории стихийно возникали подобные этому поселения с семьями, жёнами, детьми и даже домашней скотиной. Территориальное руководство городов сквозь пальцы смотрело на такие посёлки "воинского" типа, и поручало присматривать за ними органам внутренних дел. А те, в свою очередь, использовали их по своему усмотрению.
   К горлу подкатил ком. Ещё раз оглядев окрестности, бросив прощальный взгляд на пылающую белизной и до боли манящей своей девственной, как невеста на свадьбе, красотой вершину гор, он уже знал, что будет делать дальше.
   -- Раненому надо в больницу. У вас он может не выжить. -- вымолвил он обращаясь к старшему.
   -- Нам нельзя покидать своего расположения. Менты боятся, что мы на них донесём. Поэтому и дежурят постоянно на трассе, и еду привозят за травку прямо сюда. -- с досадой ответил тот.
   -- Я сам его вынесу. Мне они ничего не сделают -- решительно сказал Батюр.
   И посмотрев на двух людей, уже поднявших для переноски на старом дверном полотне раненое тело, коротко скомандовал:
   -- За мной!
   Дойдя до разбитого КПП, они перевалили раненого товарища к нему на плечи, привязав его предварительно старым тряпьём к телу Бориса. До трассы было не более двух километров. Но по разбитой, превратившейся в сплошные рытвины дороге, перенос пришедшего в себя и стонавшего на каждом шагу раненого, превращался в настоящую пытку. Через каждые сто пятьдесят -- двести метров Борис припадал на одно или другое колено переводя дух. Пот заливал глаза. Ноги становились деревянными. При каждом вставании с колена после отдыха, он с силой подкидывал тело за его плечами, чтобы оно не сползало вниз. При этом раненый громко стонал.
   -- Держись браток! -- подбадривал его Батюр, -- Скоро дойдём!
   Наверное именно сейчас, а не тогда, когда он приехал сюда за своей мечтой, Борис почувствовал свой главный момент истины, момент своей значимости в этой жизни, момент своего предназначения для какой-то высшей цели. Годы спортивных тренировок и воинской закалки слились для него сейчас в этот путь по разбитой, как судьбы оставшихся у него за плечами людей, дороге. С этим незнакомым ему изувеченным человеком за плечами, который менее часа назад мог убить его, и которого ему предстояло сейчас спасти. Всё чаще и чаще он останавливался, чтобы перевести дух. Солнце палило нещадно, силы постепенно уходили. Перед глазами плыли размытые очертания окрестностей, сменяемые картинами из прошлого, красивое лицо Лары в радужных тонах, какие-то люди в белых халатах о чём-то его спрашивали. Прикосновение их рук постепенно вернуло его в реальность происходящего.
   Проезжающая на его счастье "скорая помощь" увидев их с трассы, подобрала и доставила обоих в приёмный покой городской больницы. Удостоверение офицера запаса открыло двери больничной палаты для его раненого товарища, и над тем уже суетился медперсонал.
   Вглядываясь сейчас в его лицо, Батюр невольно поймал взгляд тех же беспристрастных глаз, из-под широкополой ковбойской шляпы в его сне предыдущей ночью. Борис даже привстал и подошёл ближе, боясь ошибиться. Да это был всё тот же лихорадочный блеск чёрных, как маслины, чуть раскосых глаз человека из его ночных грёз. Батюр опять, как некоторое время назад на трассе, впал в оцепенение: "Что это? Знак свыше?! Я не мог видеть этот взгляд ни в кино, ни в жизни, ни на картинках прочитанных книг. Этот сон... Брошенный на стол пиковый туз... Встреча с Ларой... Она спасла меня своей любовью от фатального исхода -- брошенной на мою судьбу пиковой масти! Я должен был погибнуть! Вот единственное объяснение происшедшего, и Лара, как ангел хранитель, незримо присутствуя, помогла мне избежать смерти. Это знак судьбы. Я был прощён. Всё было не зря!"
   Пережитое, каким-то образом перевернуло его сознание и направило в новое, ещё не изведанное им русло доброты и привязанности человека к человеку. Открывшаяся ему так внезапно правда всё ставила на свои места. В данный момент времени Батюр мог оправдать любого и даже не только человека. Но это не было нужно никому. Все были заняты своими собственными делами и судьбами. А переубеждать людей неблагодарное и опасное занятие. Для этого существуют высшие силы с их вечными ценностями. Правда сейчас для него заключалась в том, что его ждёт Лара и её маленький сын, и что встретившись сегодня они уже не расстанутся никогда.
   Батюр взял такси, доехал до её дома, вбежал по лестничному маршу к её двери и тихонько постучал. За дверью послышался звонкий детский смех и лёгкие быстрые шаги любимой, он уже это точно знал, женщины. Всё! Дома!
  

ВАДИМ АРНАУТ.

2010г.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

БУРЕВЕСТНИК

Повесть

  

Посвящается Василию Тюменцеву и Анатолию Лях.

  
   "Человека формирует эпоха, в которой он родился и вырос. Эпоха прививает ту формулу и ту линию, по которой он должен следовать. Отклонение от этой догмы может существенно повлиять на его жизнь и судьбу. Но вырасти, и стать человеком -- это не одно и то же. Все его поступки, отражаются в зеркале жизни, и, в конечном итоге, к нему вернётся всё, что он совершил за прожитые годы. Всё зло, которое скапливается на его счету, вернётся рано или поздно таким же злом ему самому, или его потомкам.
   С детства ребёнок впитывает с молоком матери всё хорошее и всё плохое, что даёт ему жизнь. Если хорошего, доброго было много, то и человек живёт счастливо и весело -- с добром, как говорят в народе. Ну, а если наоборот, то и дела не идут, и Бог не помогает. Что остаётся такому человеку, как не махнуть на всё рукой и плыть по течению, куда кривая вынесет? На этом пути встречаются и мели, и подводные камни, попав на которые один раз, можно сломать себе не только ноги, но и шею. В этом большом мире существует много подсказок, которые во многом помогают осознать его и постигнуть. Но человек, распираемый собственной гордыней, и кажущейся значимостью, мало обращает на них внимание. И когда приходят к нему чёрные дни, сетует о том или ином прегрешении. Такова уж суть и природа человеческого бытия, "Поимевши -- не храним, потерявши -- плачем". Вот и выходит, что людям нужно больше уделять внимания высшим силам, а не себе самому. Но они помогут не каждому, а только тому, кто это заслужил..."
   Написав последние слова, Бур аккуратно отложил паркер с золотым пером в сторону. Достав пачку "Мальборо", вытащил сигарету. Стоявший за его спиной крепкий телохранитель предусмотрительно поднёс огонь от зажигалки с фирменным клеймом "Ролекс". Жадно затянувшись, он выпустил дым и задумался. Он ещё не знал, кому именно будет адресовано его письмо, его откровения и, может быть, оправдание поступков -- врагам, друзьям, или тем, кто придёт после него? Бур прикидывал в уме, о чём написать дальше. О том, как он, всю жизнь отдавший спорту, в конечном итоге стал никому не нужным. Или о том, как его сначала возвысили, а потом попытались посадить на цепь и сделать послушным, виляющим хвостом дворовым псом, что одно, в общем-то, дополняло другое. Нахлынувшие воспоминания как-то незаметно унесли его в далёкое прошлое.
   Вспомнился осенний солнечный день, когда демобилизованный солдат Сергей Гончар, отслужив положенный срок, весёлый и счастливый вернулся домой. Срочная воинская служба, как тренировка футболиста по бразильской системе, делала из молодого человека настоящего мужчину. Дисциплина, так неприемлемо нудная в школьные годы, вносила порядок и спокойствие в сознание во время армейских будней. Физическая подготовка закаляла тело и дух. Тот, кто сказал, что "армия хорошая школа, но лучше её пройти заочно" никогда не поймёт того, какие испытания выпадают молодому человеку за годы службы и как это помогает в дальнейшей гражданской жизни. Был такой момент, когда на военных сборах резервистов возле базы, в лесу, где они дислоцировались, случился пожар. Огонь подбирался к складу ГСМ. За неимением спецтехники нужно было делать противопожарный разрыв своими силами, посредством применения подручных средств и шанцевого инструмента. Паникёры из "пиджаков", внеся сумятицу и панику, бежали от наступающего фронта огня, на позициях остались только "партизаны", прошедшие срочную службу, за что и были удостоены в дальнейшем правительственных наград. А бросивших поле боя с огнём "пиджаков" после, в шутку, поставили к стене склада и "расстреляли", забросав тухлой картошкой с последующей её уборкой ими самими.
   Отец, ещё не старый, но уже заслуженный работник производства, за праздничным столом обратился к сыну, наверно с самым на тот момент важным для него вопросом:
   -- Ну что сынок, чем будешь заниматься на гражданке? Хочешь, на завод устрою, а там и учиться поступишь?
   -- Я, отец, в спортроте служил, приходилось и на международных соревнованиях выступать по армейской линии. Так может, и идти по проторённой дороге. Как ты думаешь, а? -- уклончиво, но неопределённо отвечал Сергей.
   -- И то верно, сынок! -- поддакивала мать. -- Там, глядишь, и тренером станешь. А так будешь, как помазок, всю жизнь по грязным цехам мотаться.
   Отец возражал:
   -- Ведь можно и совмещать работу с учёбой. В этом страшного ничего нет. Главное -- втянуться по-первости, а там само пойдёт!
   Дебаты по этому вопросу были недолгими, было решено, что так оно и будет. И уже через неделю Сергей, под чутким руководством своего отца, осваивал токарное оборудование на производстве. Проработав полгода, поступил заочно на первый курс местного педагогического института на отделение физического воспитания. Со времён юности он усвоил уроки борьбы самбо в местной спортивной школе. От природы высокий, стройный, с крепкими мускулами, он нравился девчонкам и был грозой для шпаны. О его крепких нервах и силе духа ходили легенды ещё со школьной скамьи. Однажды в парке, приблатнённый малый по кличке Гнус, дёшево рисуясь, имел неосторожность небрежно, щелчком выбросить сигаретный окурок в его сторону. Бычок упал на тротуар перед мирно гуляющим с одной из своих подруг Сергеем. В мгновение ока он сгрёб хулигана за грудки, и притянув к себе, жёстко потребовал, с ненавистью смотря в его бледное от испуга лицо:
   -- А ну, подними!
   Окружающие свидетели этой сцены затаили дыхание. А имеющий уйму приводов в милицию, гроза танцплощадок и завсегдатай дешёвых пивных, на подогнувшихся ногах, не отрывая испуганного взгляда от его лица, шарил рукой вокруг ног в поисках окурка. Подняв первый попавшийся, бросил в рядом стоящую урну. При этом его дружки, моментом собравшиеся в кучу, только с интересом наблюдали за его унизительным положением, и не предпринимали никаких действий, чувствуя серьёзность момента. Свидетелем этой сцены был шебутной, но порядочный по натуре и добрый по нраву, местный пересмешник и весельчак Иван Онуфриев. Окружающим он представлялся под красивым, как ему казалось, именем Кирилл, и отличительной его чертой был подвешенный с одесской иронией, острый на слово язык. Он был постарше всех присутствующих персонажей этой сцены и не побоялся впрячься в разборку на стороне Сергея, оттащив его от начинающей звереть агрессивно настроенной шпаны. В дальнейшем, описывая этот момент заварухи, он не стеснялся в выражениях:
   -- Ну братцы мои, Серёга как хватанёт Гнусяру за грудки, а тот возьми да и пукни, да так оглушительно, что у меня ажно уши заложило и лампочка на фонаре лопнула в мелкую крошку! А от вони слёзы из глаз! Ну думаю надо вынимать малого из толпы, что и сделал!
   При этом рассказе он геройски рисовался, всем видом подчёркивая свою значимость, а также залихватски покуривая сигарету и стряхивая пепел на сторону, сбивая его частым постукиванием указательного пальца по ней сверху вниз. Окружающие любили слушать байки Кирилла и всегда пересказывали их другим, перевирая подробности.
   В армии Сергей был чемпионом округа, два раза выезжал на соревнования для выполнения мастерского результата. И сейчас, когда стала дилемма кем быть -- работником производства или спортивным функционером, он не задумываясь выбрал второе. В институте, узнав о его высоком спортивном уровне, предложили тренировать группу студенческого общества "Буревестник", на что он с удовольствием согласился. Передавая свой борцовский опыт молодёжи, повышал и свой спортивный уровень.
   Быстро пролетел год. За это время Серёга, как его звали на работе и в институте, стал неплохим токарем. Физическая работа и трудовая дисциплина, базирующаяся на армейско-спортивной закалке, сыграла свою роль и в его выступлениях по борьбе. На крупномасштабных соревнованиях он выиграл звание чемпиона Управления учебных заведений Всесоюзного спортивного общества "Буревестник". Выполнил заветный норматив, о котором мечтает каждый спортсмен, и теперь на лацкане его пиджака красовался значок "Мастер спорта СССР". Перед последней решающей схваткой, перед самым выходом на ковёр, ему принесли телеграмму от его трудового коллектива с пожеланиями успеха. В конце телеграммы была согревающая душу на чужбине приписка: "Не пухуя, не пердуйя!" и подпись: "Кирилл". Это обстоятельство так воодушевило Сергея, что он не дал ни единого шанса своему противнику, являющемуся чемпионом Союза, и заломив ему руку на болевой приём одержал более чем убедительную победу.
   И в личной жизни у него намечались перемены в лучшую сторону. Однажды, собираясь на свидание со своей подругой, его отвлёк телефонный звонок. Звонил одноклассник:
   -- После ранения с армии приехал Витька Лавров, все пацаны сегодня у него встречаются! -- прокричал в трубку возбуждённый голос.
   С Витьком они были закадычными дружками ещё со времён тренировок в спортивной школе. Хотя Сергей был и старше, но Витёк не уступал ему ни в силе, ни в росте, ни в весе. Вместе дрались, защищая спину друг друга, с пацанами из соседнего квартала. Вместе бегали в горы за диким луком. Вместе ходили в кино на фильмы до шестнадцати. Однажды в Богом подаренный тёплый и ясный солнечный день, сидя на вершине одной из диких сопок, окружавших город в котором они жили, после просмотра очередного западного сеанса, между ними возникли дебаты по поводу жизни.
   Хрустя краюхой белого, тёплого, с нежной мякотью, запашистого хлеба. Сергей сказал:
   -- Вот видишь, Витёк! Как люди хорошо на западе живут. И улицы у них чистые, и в кафешку можно зайти, и порядок в общем во всём... Наверное и получают хорошо. А у моего отца, на производстве, его напарник на дачах людям за деньги разводку на воду мастерил, так его на собрание вызвали и предупредили, что он закон нарушает. Он оправдывался, что вроде хотел помочь соседям, а ему всё равно выговор впаяли. А если бы доказали, что деньги брал и посадить бы могли.
   Витёк, запив чистой водой из горного родника пережёванный дикий лук с хлебом, возразил:
   -- Мой отец говорит, человек кается, чтобы жить да не маяться, а потом всё по новой.
   -- Ты так говоришь потому, что у тебя отец милиционер. А ты что, сам бы деньги не брал, что ли, за свою работу? -- спросил Сергей.
   -- Не знаю Серёга. Не знаю... -- вздохнув, ответил тот, глядя куда-то вдаль и думая о чём-то своём.
   И, тем не менее, с Витьком их также связывали те невинные шалости, которыми они занимались в эпоху всеобщего дефицита. Молодому человеку тех лет, чтобы приодеться или достать что-то стоящее, требовались большие финансовые затраты. Достать хорошую импортную вещь можно было у спекулянтов, которые пользуясь всеобщим спросом без зазрения совести ломили за них баснословные цены. Расплодившаяся на фоне всеобщего товарного беспредела, эта публика наживалась на простом работяге, вселяя тем самым в сердца простого народа презрение и ненависть. Исходя из всеобщих, на тот политический момент, соображений относительно этих "барыг", друзья без особых церемоний общались с ними, выплачивая спекулянту только номинальную стоимость. Все позывы к сопротивлению они компенсировали грубым физическим и психологическим давлением начинающимся с фразы: "Сколько сто?ит в магазине?" И, прилепив червонец на лоб сверх номинала, заканчивали "Чтобы тебя здесь больше не видели". В дальнейшем такие деляги старались или не попадаться друзьям на глаза, или задобрить их добровольными пожертвованиями. Вездесущий Кирилл, иногда сопровождавший друзей на такие мероприятия, всегда вставлял своё веское слово успокаивая барыг мелодичностью его звучания:
   -- Отдай по-хорошему, пока дяди добрые. а то ведь оно как бы... --и дальше шла белиберда на счёт здоровья, которого, как известно, на базаре не купишь. Иногда попадались и хамовитого вида упрямцы, не желавшие расставаться с предметом собственной наживы, при этом грубо выражавшие своё субъективное мнение. В таких случаях Кирилл пожимал плечами, и расставив руки в стороны обращался к друзьям со словами:
   -- Дядя ему добра желает, а он упирается. Ребята, я сделал для него всё, что мог. а он дядю обидел. Теперь он ваш.
   Теперь разбираться наступала очередь друзей. Со словами:
   -- Ты за что нашего дядю обидел? А ну, пойдём, разберёмся!
   В лучшем случае, для барыги в данной ситуации, было очень быстро ретироваться, не привлекая к себе всеобщего внимания, а также внимания компетентных органов, призванных следить за регулированием цен на рынках и распространением вражеской крамолы в народе.
   И сейчас, когда сказали, что Витёк, его друг Витёк, ранен -- это настораживало. Почувствовав смутное чувство тревоги, Сергей нервным движением распустил наполовину повязанный стильный галстук. Накинул повседневную куртку и через пятнадцать минут был у, с детства знакомой, квартиры. Дверь была приоткрыта и из щели доносились людские голоса. Сергей решительно открыл дверь и зашёл внутрь квартиры. На пороге его встретил отец Виктора, бывший участковый, а теперь отставник. Он нервно докурил сигарету, затушил её в стоявшую на столике в прихожей старую консервную банку, посмотрел на него и мрачно произнёс:
   -- Вот такие у нас, брат, дела... Ну, заходи. -- и мягко положив свою руку на плечо Сергея, завёл его в комнату.
   В комнате, возле окна, в инвалидном кресле на колёсах, худой и бледный -- сидел его лучший друг Витька -- в окружении школьных товарищей. Рядом с ним уже сидел Кирилл, что-то методично нажёвывая про физкультуру и специальные упражнения, по его словам, якобы, способствующие скорейшему выздоровлению.
   Увидев, кто вошёл, он с возгласом: "Серёга!" повернул колёса и пустил коляску в его сторону. Опередив его, Сергей сделал несколько шагов вперёд и, наклонившись, обнял друга за плечи. Весь последующий вечер прошёл за разговорами о том и о сём, стараясь не затрагивать тему его ранения. Был накрыт широкий стол. Вино быстро кончилось и Серёга под руководством Кирилла побежали в магазин за добавкой. Собранных денег хватало лишь на маленькую толику того, что могло успокоить и развеселить друзей. Без тени сомнения Кирилл первым вошёл в магазин, предварительно шепнув приятелю: "Подыграй". Ужом проскользнув к прилавку, улучил момент на отвернувшуюся продавщицу и положив руку на прилавок, с видом только что отдавшего чек клиента, замер в позе непринуждённо ждущего путника. Замотавшаяся работник прилавка не сразу заметила "скромно" стоящего в сторонке клиента.
   -- Чего здесь к витрине прилип? Вставай в очередь! Вон, все стоят. -- она неопределённо махнула рукой в зал.
   -- Довольно странно вы изъясняетесь, уважаемая, -- хорошо поставленным голосом начал Кирилл, при этом незаметно подмигнув напарнику. -- Я очередь отстоял, чек вам на четыре бутылки отдал. А вы меня на второй круг посылаете. Обидно даже слушать рабочему человеку такие оскорбления!
   И сделав надменно обиженное лицо, отвернулся.
   -- Я может быть сам бы и не пришёл, да брательник с севера приехал, десять лет не видались, а Вы...
   Он так вошёл в роль, что глаза его увлажнились. Его сценическое мастерство, полученное в драмкружке, раскрылось в полной своей красе.
   -- Какое безобразие! -- Сергей незаметно толкнул локтём рядом стоявшего в очереди человека. -- Рабочего человека не уважают!
   -- Да, да... Безобразие и беззаконие! -- раздухарился тот.
   Толпа зашумела.
   -- Да давайте уже быстрее там! -- Серёга всё больше нагнетал обстановку из очереди.
   Продавщица -- запыхавшаяся клуха, обсчитавшая на своём веку немало клиентов, для вида проверив наколотые чеки, выдала от греха подальше требуемое вино и занялась следующим покупателем. Кирилл не спеша составил бутылки в авоську и, сухо поблагодарив, вышел из магазина. Дойдя до угла здания он свернул в переулок, и перейдя на мелкий галоп исчез в каменных джунглях жилых кварталов. Сергей увидел его уже разливающим живительную влагу на квартире у Витька. Немало повеселившись пережитому приключению, друзья продолжили застолье.
   Ближе к полуночи захмелевшая компания разошлась по домам. Оставшись вдвоём, Сергей не выдержал:
   -- Брат, как тебя угораздило-то?.. -- кивнул он на коляску.
   Виктор откинулся на спинку сидения, и глядя прямо в глаза произнёс:
   -- Я там был... -- неопределённо показал он кивком головы в пустоту.
   Сергей сразу понял, на что он намекает. Об этом вводе советских войск для выполнения интернационального долга в сопредельное азиатское государство, говорить было не принято. По телевизору передавали, как наши солдаты помогают бедной стране подняться на более высокий уровень развития. Показывали радушные приёмы наших ответственных товарищей и военных лиц с цветами и подарками, и никогда не говорилось о проводимых там военных действиях, составлявших государственную тайну. "Глас народа" Кирилл по этому поводу выразился очень лаконично в нецензурной форме: "Эти пид...ры добьются, что скоро всё развалится, и все от них разбегутся". Что в общем-то в дальнейшем и произошло.
   -- Там, Серёга, война капитальная идёт. Видал, как меня садануло. Врачи говорят, что может буду ходить, а может нет. Через месяц опять на комиссию. Только в нашей роте с десяток пацанов уже убили, но этого я тебе не говорил. -- он с вызовом посмотрел другу в лицо.
   Сергей задумался. Он краем уха слышал, что привозят "груз двести", как это принято было называть в армии, но столкнулся с реальностью и осознал количество потерь только сейчас. Солдаты строили дома, садили деревья, в перекрестии оптических прицелов и биноклей, непримиримой оппозиции азиатских боевиков.
   -- Да, Витёк... Кается, чтобы жить да не маяться. -- вспомнил Сергей их давнишний спор.
   Пришла очередь задуматься и Витьку.
   -- А чего мы там делали, братан, я и сам до сих пор не пойму. Говорят "паны дерутся, а у холопов чубы летят". -- продолжил он свою мысль.
   На дверях старого платяного шкафа висел солдатский китель с орденом и тремя медалями. Отблески от медалей отсветами легли на противоположной стене и напоминали новогодние праздники, только более строже и торжественнее.
   Витёк становился философом. Это обстоятельство заставляло задуматься и самого Сергея. Детская наивность и безрассудство уходили в прошлое. Предстояло взглянуть на мир совершенно другими глазами, и, оценив все обстоятельства, принять правильное решение как дальше жить, и какую жизненную позицию занять. С такими мыслями он вернулся домой и лёг спать.
   Наутро в цеху его окликнул местный парторг и сказал, что в три часа тот должен быть на заводском общепартийном собрании. На партсобрания иногда приглашали представителей из комсомольского актива, к числу которых он и принадлежал, поэтому полученное распоряжение его не удивило. В приёмной ему сказали, чтобы он подождал, и он, послушно сев в мягкое кресло, стал изучать графики перевыполнения производственного плана. Из дверей кабинета парторга доносились возбуждённые голоса. Из услышанных обрывков фраз было видно, что кому-то шили "политическое дело".
   -- Ты это кого имел в виду, когда краснопузой сволочью ругался. А?! -- гремел возбуждённый голос парторга.
   Другой, плаксиво заискивающий, вторил ему подобострастно, но с иронией:
   -- Я же понарошку. Извините, ежели я чой-то не то сказал. Никого не имел в виду, клянусь мамой.
   Сергей сразу узнал голос Кирилла. Тот занимался последнее время в местном драмкружке и чего-то там напортачил с пьесами советского содержания. Из последующего полушёпотом вещания секретарши выяснилось следующее: Кирилл, игравший в пьесе о гражданской войне, играл белогвардейского офицера. И с присущёй ему манерой вставлял от себя некоторые моменты, как ему казалось, реалистичности. Он спорил с парторгом приводя пример Станиславского, который якобы ставил реализм в театре во главу угла. Парторг, только понаслышке знавший, кто такие Станиславский и Немирович-Данченко, уже в менее грубой манере выговаривал назидательным тоном:
   -- Я тоже люблю в театр с женой сходить. Но нельзя же орать дурным матом со сцены полуматерные слова в адрес существующей власти, ржать как лошадь, и ещё и к залу аппелировать. Как ты там сказал, глядя в зал? "Ну что, картечью по товарищам", что ли? А?! А народ над этим потешался!
   Он вытер носовым платком вспотевший загривок.
   -- А красные командиры, во главе со Щорсом в это время за кулисами винцо попивали и были с поличным мною лично за этим занятием застигнуты -- обращался он уже к главному режиссёру.
   Дебаты по этому поводу продолжались ещё чуть более получаса. После этого из дверей кабинета выползли взмыленный главный режиссёр народного театра и за ним ленивой походкой со всегдашней ухмылкой Кирилл.
   -- Я же тебе говорил... -- умоляюще обратился к нему режиссёр. -- Не городи отсебятину. Ты нас когда нибудь под монастырь подведёшь.
   Кирилл, почувствовав поддержку в лице Сергея встал в театральную позу:
   -- А как же реализм? -- протянул он руку к режиссёру и украдкой подмигнул товарищу.
   Режиссёр зло плюнул в угол и вышел, громко хлопнув дверью. Через некоторое время из дверей, где проходило заседание, выглянул парторг и, увидев Сергея, пригласил войти.
   Войдя, он очутился в центре большого кабинета на мягком, приглушающем шаги, ковре. Парторг, шедший сзади, обогнав, сел перед ним в кресло за широким столом и, обращаясь к присутствующим, а их было не менее двух десятков, показывая на него рукой, произнёс:
   -- Ну, вот он, наш буревестник! -- произнёс он, намекая на его причастность к студенческому спортивному обществу "Буревестник", -- Прошу любить и жаловать. -- обратился он к присутствующим, которые впились глазами в предложенную им на обсуждение персону.
   Назвав его буревестником, тот даже не подозревал, как накрепко прирастёт это наводящее впоследствии ужас прозвище, к самому Сергею. А сейчас он стоял в центре кабинета в недоумении, и с нарастающим возмущением озирался вокруг. В партийных кругах тех лет, была своего рода тактика воздействовать психологически на человека массовым прессом, чтобы тот, оставшись в одиночестве против коллектива, осознал свою мизерность и ничтожность. Но стоя сейчас здесь, Сергей ощутил кроме раздражения на всю эту толпу ещё какое-то, пока ему самому непонятное чувство брезгливости и неприязни к этим сытым, самоуверенным лицам, с надменностью буравящих его сейчас глазами.
   -- Мы, обсудив с товарищами вашу кандидатуру, решили делегировать вас на работу с подрастающим, так сказать... -- ухмыльнулся парторг -- поколением. Будете работать в горисполкоме. Там вам всё объяснят. Работа не пыльная, за институт не беспокойтесь, поможем.
   Сергею не понравилось ни предложение, ни тон, с каким это всё было произнесено.
   -- Я подумаю. -- хмуро сказал он, и сел на первый попавшийся ему на глаза стул.
   -- Я вам не предлагал присаживаться. -- выпучил на него глаза парторг.
   -- Вы извините. Я только что из-за станка. -- с вызовом ответил Сергей.
   Парторг, сдерживаясь, проглотил брошенную ему Сергеем "пилюлю" и продолжил:
   -- Ваш вопрос уже решён, товарищ Гончар. -- сухо процедил тот сквозь зубы. -- С завтрашнего дня сдавайте своё рабочее место и приступайте к новым обязанностям.
   -- Я подумаю. -- упрямо повторил он, смотря прямо в глаза парторга и, резко встав со стула, не обращая внимания на окрики остановиться, вышел из кабинета.
   Во всём этом спектакле чувствовался какой-то подвох. Его подставляли. Но подо что подставляли, это ему предстояло ещё выяснить.
   Доработав смену, по дороге домой он забежал к Витьку. Тот, сидя в кресле, делал силовую гимнастику, подаренными ему Сергеем гантелями. В короткой форме описав сегодняшний вызов в партком, он хотел услышать обо всём этом его мнение.
   -- Скорее всего, они хотят предложить тебе какую-то "жопу", которую другие просто не потянут -- выслушав, ответил тот.
   -- И что мне теперь делать? -- развёл руками в стороны Сергей.
   -- Не дразни гусей. Прими всё как есть, а потом видно будет -- со знанием дела сказал Витёк. На том и разошлись.
   На следующий день, по приходу в цех, он сдал всё вверенное ему имущество, расписался в служебной документации, и в назначенное время прибыл в здание городского исполнительного комитета. После доклада, секретарша попросила его зайти к первому заму председателя исполкома.
   -- Ваша работа, товарищ Гончар, будет заключаться в воспитании... Ну, скажем, не совсем опустившейся молодёжи. -- начал тот с пафосом обрабатывать Сергея.
   Советская власть держалась на таких вот, как этот партократ, представителях постепенно загнивающего строя. Для поддержки своего шаткого положения им необходимы были сильные, волевые, преданные люди. Своими крикливыми, несостоятельными лозунгами они старались привлечь их на свою сторону, а потом использовать в своих интересах. Таким они хотели видеть и Сергея.
   -- Партийный комитет решил поручить вам ответственное задание. Будете работать воспитателем в трудовом лагере для трудновоспитуемых подростков. С теми, кто ещё не перешёл грань закона, но если мы... -- он с деловым видом поднял указательный палец вверх. -- Вовремя не вмешаемся, это может произойти. Ваше руководство рекомендовало вас, как ответственного и принципиального товарища. Мы надеемся на вас! Выезд завтра, за вами заедут.
   При этих словах он встал и протянул руку. Спорить было бесполезно. И Сергей, пожав протянутую мягкую, вялую, не натруженную руку партийного чинуши, вышел из кабинета. Мелькнула мысль: "Кого ставят в партийные и управленческие аппараты?" Из тех, кто вчера присутствовал на партсобрании, не было ни одного из рабочей среды. Все были или чьи-то выдвиженцы или родственники высокопоставленных чиновников. Видно было невооружённым глазом, что руководящим органам всех уровней власти в управленческом аппарате не нужны были честные, преданные, сильные люди, люди рабочей закалки с богатым жизненным опытом. Им нужны были послушные волеисполнители всех прихотей и желаний вышестоящего руководства. Что в конце концов и привело к краху того социального строя, который создавали люди, надеясь на справедливое будущее.
   Придя домой, он попытался развить эту тему в разговоре с отцом, ища сочувствия и участия. Но тот, отвернувшись в сторону и пряча глаза, ответил ёмко и лаконично:
   -- У каждого, сынок, в жизни своё место. Не прыгай выше головы, шею сломаешь.
   Последнее предложение было произнесено с сожалением и тревогой. Как будто бы он, предвидя что-то нехорошее, предусмотрительно предостерегал своего сына от нежелательных поступков.
   Сергей вспомнил, как когда-то, когда он был ещё подростком, отец пришёл с работы мрачнее тучи. Из услышанных отрывочных фраз разговора отца с матерью он понял, что трёхкомнатная квартира, на которую они претендовали, была отдана сыну одного из партийных деятелей завода. И что отец ходил добиваться отмены несправедливого решения, и что ему тогда сказали, он не говорил даже матери, но после этого место мастера, на которое претендовал отец, было отдано другому. В дальнейшем отцу несколько раз предлагали перевод мастером в другие цеха, но он, ссылаясь на недостаток опыта работы с людьми, отказывался. И сейчас, уже отработав не один десяток лет возле своего станка, он избегал ненужных, по его мнению, крамольных разговоров, касающихся политики и руководства, и отговаривал от их ведения других, в частности -- своих близких.
   На следующий день за ним заехал милицейский УАЗик, и милиционер в форме капитана по дороге вкратце объяснил суть его работы. Она заключалась в том, чтобы в период исправительных работ вся "шпана" находилась под присмотром и не болталась в городе. В период школьных занятий за их воспитание несёт ответственность школа и участковые милиционеры на местах. А сейчас, всё это "партизанское формирование", как сказал капитан, поступает в полное распоряжение Сергея и его напарника, который уже находился на месте в лагере. Дорога до лагеря пролегала по живописной равнинно-горной местности. Именно чередование этих природных ландшафтов придавало местности красоту, схожую с полотнами великих фламандских живописцев эпохи Возрождения. Но их путешествие не обошлось и без приключений. На одном из спусков с очередного перевала, впереди идущий гружённый брёвнами лесовоз вдруг стремительно понёсся вниз, оглашая трассу тревожными гудками. На одном участке дорога немного выровнялась и водитель лесовоза, включив ручной тормоз, попытался его остановить. Застопорённые колёса издавали жуткий, душераздирающий вой. Идущие навстречу автомобили съехали кто в кювет, кто на обочину, пропуская несущийся вниз, уже горящий колёсами, болид. На очередном выровнявшемся участке лесовоз либо по велению судьбы, либо подчиняясь воле и мастерству водителя, сбавив скорость, съехал с дороги и врезался в здоровенный, в два обхвата, растущий возле дороги тополь. Водитель, видимо, пострадал мало. Он выскочил из кабины и, отбежав на некоторое расстояние, с ужасом наблюдал, как его автомобиль всё больше и больше охватывается языками огня. Бросившиеся было тушить пожар водители с огнетушителями остановились, боясь взрыва бензобака, и оставались сторонними наблюдателями происходящего.
   -- Н-да... -- протянул досадливо милицейский капитан. -- Вот так и в жизни, кто вовремя тормозит, потом всё равно погореть может.
   Глубокий смысл сказанного заставил Сергея задуматься.
   -- Вы хотите сказать, что человек, один раз оступившийся в жизни, безнадёжен, так что ли? -- в его вопросе прозвучало удивление.
   -- Как там в "Калине красной" Шукшин сказал? "Попасть то можно, вот как выкарабкаться? -- капитан оторвал взгляд от горящей машины и внимательно посмотрел на Сергея. -- А вылезают мало кто.
   Он достал из пачки последнюю сигарету и, закурив, сделал глубокую затяжку.
   Тем временем водитель горящего лесовоза сидел на сырой земле, обхватив колени трясущимися руками, и смотрел на объятый пламенем лесовоз. Его била мелкая дрожь. Кто-то из водителей прикурил, и дал ему сигарету. Кто-то накинул на его плечи старую рабочую спецовку. Из толпы собравшихся спросили:
   -- Тебя как угораздило-то, а? Парень?
   И тут нервный срыв дал о себе знать, как говорится "на всю ивановскую". Из горла водителя сначала приглушённо, потом всё с нарастающей мощью послышались рыдания.
   -- Не дай Бог такое пережить!
   Милицейский капитан бросил окурок под ноги и, раздавив его носком сапога, ловко запрыгнул на переднее сиденье.
   -- Трогай! -- приказал он водителю.
   И УАЗик, проскочив по обочине и захватив часть кювета, вырвался из столпотворения сгрудившихся автомобилей.
   По прибытию на место их встретил подтянутый, в армейской полевой форме без погон, старший воспитатель, как его представил милицейский капитан. Местность, в которой располагался лагерь, представляла собой долину, окружённую старыми горными хребтами, поросшими смешанным лесом. От долины вдоль трассы простирался сосновый бор, посаженный пленными немцами и японцами ещё в конце войны. За время его существования бор разросся, деревья стояли могучие, раскинув над собой свод из сосновых лап с шишками. Под сводом царила полутьма и прохлада.
   В это самое время в лагере старший воспитатель проводил перекличку и определение фронта работ. Но, как показалось Сергею, вся эта показуха была подготовлена к их приезду. Чувствовалось, что молодые люди уже давно томились в строю, и сейчас стояли безучастные ко всему происходящему. По-военному доложив обстановку старший воспитатель предложил пройти в свою палатку.
   Под сенью брезента была прохладная полутьма, нарушаемая резким затхло-спиртовым, бьющим в нос, запахом. В центре палатки стоял старый, обшарпанный стол с тремя стульями. На столе лежала нехитрая закуска. Алексей Гнедко, как звали его напарника, открыл стоявший тут же большой металлический сейф, достал бутылку водки и разлил её в три приготовленных заранее гранёных стакана.
   -- Ну, за знакомство! -- предложил капитан, и горькая быстро исчезла в его утробе.
   Сергей, отпив небольшой глоток, поставил стакан на стол и, взяв со стола ломтик солёного огурца, закусил.
   -- Зря отказываешься. Без этого здесь трудно. Вот Лёха знает. -- кивнул капитан в сторону военного, смачно прожёвывая кусок солёного сала с хлебом.
   Из дальнейшего разговора выяснилось, что они однокашники, вместе служили в милицейском спецназе. При выполнении одного из заданий Гнедко был ранен, а капитан Ларин из-за этого понижен в должности и переведён в городское отделение. Гнедко уволили в запас по состоянию здоровья, и после выздоровления направили сюда на работу. Сейчас Ларин полностью курировал его работу и помогал старому товарищу, чем мог.
   -- Напарники у меня держатся не больше месяца, потом сбегают. Ну, ты, я смотрю, парень вроде крепкий, выдержишь, а? -- Гнедко вопросительно посмотрел на Сергея.
   -- Посмотрим. Жизнь покажет -- жёстко сказал тот, уже сознавая, в какое дерьмо вляпался, и взяв со стола свой не допитый стакан с водкой залпом вылил себе в рот.
   -- Ну вот, это по нашему. -- сказал капитан, встав со стула и пожимая Сергею на прощание руку. -- Держитесь мужики!
   После того как Ларин уехал, Гнедко познакомил Сергея с документацией, списками и расположением объекта. Лагерная структура была проста. Всё население, представлявшее из себя учеников городских школ и допризывников, делилось на отряды. У каждого отряда был свой командир. Попадали сюда за проступки, граничащие с нарушением закона: мелкий грабёж, воровство, хулиганство. Молодёжь не верила в идеалы светлого будущего, плакатами и лозунгами которых краснели улицы и площади городов. Брошенное обществу вызывающее поведение молодых людей было формой протеста против засилия бюрократизма, демагогии, и неправды, которыми их пичкали каждый день представители уже наполовину прогнившей власти. Чтобы не прятать такой контингент в колонии, им предлагали исправительные работы в подобного рода лагерях. Каждый день, утром, приезжали представители различного рода организаций, и разбирали парней на выполнение работ, от выгрузки вагонов до уборки территорий. Кто сбегал -- объявляли в розыск, и при поимке отправляли дела в суд. Но чаще всего, чтобы "не выносить сор из избы", беглеца вылавливали и наказывали сами, ставя их на самые тяжёлые виды работ. Кроме этого, в свободное от несения трудовой повинности время, в обязанности воспитателей входила военная и физическая подготовка подопечных. Жизнь в лагере проходила по распорядку дня от самого рассвета до отбоя. Противоречивость характеров воспитанников лагеря ярко выражалась в просмотре фильмов, привозимых по разнарядке с воспитательной целью. Пацаны из простых рабочих семей не скрывая эмоций смеялись над недотёпами белогвардейцами, и плакали в голос когда вражеский пулемёт расстреливал плывущего по реке Чапая. Младшаки играли в немецких рыцарей, надевая на головы старые кастрюли с дырочками для глаз. После попадания по такому защитному шлему палкой, голова иной раз гудела до следующего дня. Мушкетёры же короля вели непримиримую борьбу с гвардейцами кардинала, благо, что маленьких привлекали только на лёгкий труд по уборке территорий до обеда. И в разных концах лагеря постоянно слышалось: "За короля!", "За кардинала!" В родительский день приехавшие родственники, немало удивлялись физической подготовленности и ловкости своих, вставших на путь исправления, отпрысков. В общем, могли и поработать, умели и отдохнуть, вселяя в сердца родителей надежду и уверенность в завтрашнем дне своих чад.
   В обязанности Сергея входила физическая подготовка по курсу школьной программы. Но в своих занятиях он намного превышал предложенные курсом обучения рамки. Показывая изощрённые борцовские приёмы из своего спортивного опыта, он снискал уважение среди непростого мира этих уличных пацанов. Многие знали его по занятиям в студенческом обществе "Буревестник", и за глаза называли коротко -- Бур.
   Как водится, в такой среде часто возникают разномастные лидеры с криминальным уклоном. Один такой вожак по кличке Шкал, со своей ватагой, сбил замки со склада продовольствия, и оставил весь лагерь без недельной порции тушёнки и сгущённого молока. Братва, отыскав в лесу злодейский схрон, решила отомстить крысам за свои голодные дни. Бур, прознав о готовящейся расправе, принял альтернативное решение. Он вызвал Шкала на борцовский поединок, на что тот, как правильный пацан не смог ответить отказом. За время борцовской схватки Шкал с десяток раз падал на спину, перелетал через голову соперника и к концу схватки, попав на болевой приём, визжал так, что все поняли -- лидерские дни этого кандидата закончились, почти не начавшись. После этого, если возникали какие-то разногласия в их среде, часто слышалось: "Пойдём к Буру, там разберёмся". Эта дилемма приводила к мирному разрешению возникающих вопросов, и оппоненты расходились на паритетных началах.
   Однажды в лагере к нему, с видом заговорщиков, подошла группа парней из отряда "Росичи". Их командир, немногословный, но крепкий на вид и жёсткий по характеру боксёр, по кличке Шпынь, как смог объяснил сложившуюся проблему:
   -- Этта... Сергей Иваныч... У нас Тахир на лыжи встал. В город подался за братана впрягаться. У того там какие-то непонятки с чёрными на базаре. Может кипиш случиться. Чё делать, не знаем. -- с тревогой пожал он плечами, глядя на воспитателя.
   Сергей почувствовал неладное. Отпустив парней с обещанием разобраться, взял старенькую "копейку" Гнедко, и уже через полчаса был в городе на базаре.
   "Стрелку" он заметил сразу при входе на базар. Гневного вида "хачик", выпятив нижнюю губу и подбородок, что-то в резкой форме выговаривал трём парням, в одном из которых он узнал Тахира. Чувствуя, что заварухи можно будет избежать, Сергей направился в их сторону. Первым его появление заметил Тахир. Он досадливо сморщился и отвернулся. Сергей подошёл ближе и, глядя на него в упор, жёстко произнёс:
   -- Садись в машину.
   После этого он, засунув руки в карманы, повернулся к хачикам.
   -- В чём дело, мужики?! Чё за тёрки средь бела дня? -- весело обратился он к носатой толпе.
   -- Э, брат! Это наши тёрки, зачем ты влизаэш?! -- растопырив пальцы и вытаращив глаза начал было гневный хачик, но сзади кто-то шепнул ему на ухо, и тот, наполовину умерив свой воинственный пыл, произнёс уже другим, более миролюбивым тоном:
   -- Э, всё нормално, брат, ми тебя нэвидэли, ты нас нэвидэл. Хоп?
   -- Хоп, хоп -- удовлетворённо произнёс Сергей и направился к машине.
   Возле неё нерешительно стоял беглец.
   -- Они всё равно брата в покое не оставят. Подсадили, гады, на траву и тянут теперь деньги. -- вперев взгляд в землю проговорил он.
   -- Ну заработаешь в лагере, отдашь. -- садясь в машину бросил Сергей. -- Поехали!
   Горячие гости с южных окраин страны давно поселились в каждом её городе. Не имея своей промышленности, они надеялись на богатые и обильные урожаи, какие давала им их земля. И снабжая овощами и фруктами заснеженные регионы, имели на этом большие барыши. Но так уж повелось по жизни, что базарная торговля, предусматривающая перевесы и обман, вселила недоверие и презрение в сердца местного населения, переходящие в разного рода стычки. а привозимая в города "дурь" вселяла ненависть и жажду мести.
   Когда они приехали в лагерь, Тахир, выйдя из машины, подошёл к Сергею:
   -- Что теперь "Росичам" за меня будет? -- выдавил он из себя мучившую его всю дорогу фразу.
   -- Отряду по расписанию, а тебя на г...но вне очереди. Но только тс-с! -- приложил он указательный палец к губам.
   Тот, улыбнувшись произнесённому из уст наставника полуругательному слову и, наверное больше из благодарности, подняв правую руку со сжатым, похожим на приветствие "Рот фронт", кулаком, удалился.
   Суетившемуся с бумагами у стола Гнедко, Сергей коротко объяснил суть происшедшего.
   -- Ты всё правильно сделал -- ответил тот. -- Если мы каждого бегунка будем сдавать, то скоро не с кем работать будет. А с ними в ментуре не чикаются, через неделю дело уже в суде, через месяц пацан уже в колонии. Ну, а наказывать или не наказывать отряд -- это я предоставляю тебе самому. Мы сейчас исполняем роль педагогов. Я уверен, что учить детей со школьного возраста должны мужчины.
   Он отхлебнул чай из стоящей на столе солдатской дюралевой кружки и продолжил:
   -- Я убеждён в одном... Пускай до четвёртого класса ребёнка учит женский персонал, а после, в обязательном порядке -- мужской.
   Он достал два гранёных стакана с полубутылкой водки, налил в оба и, не дожидаясь напарника, выпил.
   -- Вот проведи сейчас нам с тобой маломальскую двухнедельную переподготовку, -- после некоторой паузы продолжил он свои высказывания, -- Я готовый военрук, ты готовый физрук. Ведь правильно же?! Ведь верно!? -- немного захмелев, обратился он за поддержкой своих философских рассуждений к напарнику.
   В его полупьяном откровении был свой резон. Сергей вспомнил, какие маменькины сынки после школьного, женского, истерично-слащавого воспитания, приходят в армию. Но, представив себя в школе вместе с Гнедко, хлещущими водку, невольно рассмеялся.
   -- Да-а, Алексей Василич. Мы с тобой там после этой байды бы наработали! -- очертил он стаканом с наполовину налитой водкой предполагаемые границы лагеря. -- Давай лучше выпьем, пока не началось!
   Они выпили ещё по сто, и на этом дебаты по поводу инцидента были исчерпаны.
   Но вдруг, в один, ничего плохого не предвещающий день, дело дало серьёзный оборот. Брат Тахира попался на глаза таким же, как он, молодым кавказским пацанам. Зная о его долге, те затеяли словесную перебранку по этому поводу, в ходе которой тот нелестно высказался о их родственниках, и в результате этого попал на больничную койку с ножевым ранением.
   Весть об этом быстро долетела до лагеря, всколыхнув самую горячую публику города. Чёрную масть, так не любимую в городских кварталах, терпели до поры до времени. Но после того, как те затрагивали житейские устои простых работяг, начинались серьёзные "разборки", переходящие в драки, а иногда и в стрельбу. Лагерная публика моментом оповестившая весь свой контингент, раздобыла где-то три грузовые машины и, погрузившись в них, выдвинулась по направлению к городу. Вооружившись по пути кто чем, через полчаса они были уже на месте. Влетев под дикий визг шин и вой тормозов прямо к базарным прилавкам, толпа с рёвом и громыханием железных прутьев и цепей, повыскакивала из машин, но от неожиданности остановилась. Базар был пуст. Вся территория была оцеплена милицией, и путь к отступлению, по которому они только сейчас въехали, был быстро заполнен спецназом со щитами и дубинками. Бежать было некуда, и толпа пацанов спина к спине встала в круговую оборону.
   Предвидя ход событий, городское руководство стихийно разработало план по ликвидации сложившейся обстановки. Для этого к нападавшим, оперативным порядком был подослан сотрудник. Больше всех горлопанивший и призывающий к немедленным действиям, он умудрился сесть за руль головной машины и заманить сейчас бунтовщиков в западню.
   Разъярённая толпа, оправившись от неожиданности первых минут, начала с визгом и гиканьем закидывать подступивший на близкое расстояние спецназ, всем, что попадало под руку. Одни ломали ящики, другие бросали в осаждавших обломки кирпичей и камней, третьи, выскакивая из толпы, дубасили по щитам железными трубами и арматурой. В центре толпы выделялись Шпынь и Тахир. Они со знанием дела руководили действиями своих товарищей, успевая подбодрить крепким ругательством своего зазевавшегося или нерасторопного товарища. Рослый парняга по кличке Кныш с разбегу, подпрыгнув, влепил одной ногой по милицейским щитам, но те амортизировали, парень упал возле милицейского строя и был побит резиновыми дубинками. Всё это сопровождалось дикими воплями и ругательством. Стоял невообразимый яростный шум.
   Наконец милицейское руководство, стоявшее на некотором расстоянии за спиной спецназа, решило начать переговоры. К ним присоединился и Гнедко, вовремя подоспевший на своей "копейке". Они стояли вместе с Лариным и озабоченно обсуждали происходящее. Уговаривая парней вернуться в лагерь, мегафон переходил от милиции к администрации, от администрации к Гнедко. а затем опять к высоким милицейским чинам, обещавшим разобраться в сложившейся ситуации. На подступах к базару патрулировали наряды дружинников во главе с милицейскими представителями. Вылавливая спешащих на помощь, агрессивно настроенных молодых людей и разного рода деклассирующий элемент, стражи правопорядка набивали ими стоящие тут же милицейские машины. Заваруха получалась нешуточная. Пробравшиеся на соседние крыши малолетние пацаны, с тыла забрасывали милицию и представителей подоспевшей городской администрации камнями. За ними охотились милиционеры и дружинники. Несколько спецназовцев получили ранения кирпично-каменными атаками, и сейчас им оказывал первую медицинскую помощь персонал из "скорых". Руководство благоразумно выжидало паузу и не давало приказа к активным действиям. Когда, наконец, метательные снаряды закончились и в руках осталось только ручное колюще-режущее и дубильно-крушильное оружие, вперёд вышел Тахир, и потребовал выдать им бандита, посягнувшего на жизнь его брата. Его предложение соратники встретили одобрительными возгласами. С мирными предложениями и обещаниями выдать бандита властям, к толпе было вышел представитель чёрной диаспоры, но получив брошенной со всего маху железной трубой по голове, ойкая, закрывая руками повреждённую голову и по-своему ругаясь, благоразумно скрылся за сомкнувшимися щитами.
   Сергей всё это время был в городе, закупая по нормам выдачи мыло-моющие средства. К полудню над городом нависли мрачные свинцовые тучи, предвещая грозу с последующим проливным дождём. В воздухе посвежело настолько, что выдыхаемый воздух превращался в пар. Мрачная обстановка дня как бы говорила, что должно было случиться что-то нехорошее. О заварухе он узнал от крикливой суматошной бабы, оповещавшей свою соседку о творившемся в городе безобразии. Поймав попутку, он быстро домчался до базара. Показав удостоверение внештатного сотрудника ОВД, выданное ему после вступления на должность воспитателя, он миновал милицейское оцепление и, оценив обстановку, сразу понял, как нужно действовать.
   Уверенным шагом, обойдя спецназовский строй, он направился к своим пацанам. Подбежавший к нему милиционер схватил его за рукав с требованием остановиться, но он резко вырвав руку и не обратив на сотрудника милиции никакого внимания, приблизился к уже поумерившей свой пыл толпе. Он почувствовал, что попал на самый пик противостояния, когда аргументы сторон полностью исчерпаны и для развязки нужен какой-то толчок. Из толпы вышел Шпынь, повернувшись к толпе пацанов лицом, он поднял руку:
   -- Спокойно братва! Свои! -- и повернулся к Сергею.
   -- Чё делать, Бур? Они нас щас раздавят. -- спросил он напряжённым полушёпотом, косясь на производивший перегруппировку строй милиционеров.
   -- Сдавай оружие! -- приказал Сергей тоном, не терпящим возражения. -- Ничего пацаны, мы ещё с этими разберёмся! -- кивнув головой на раненого хачика, пообещал он, обращаясь к толпе своих подопечных.
   -- Бросай железяки! -- заорал на оцепеневших парней Шпынь.
   На бетонированную поверхность базарной площади полетели цепи, ножи, кастеты, обрезки труб и арматуры. Финки зоновского образца, вычурные по своей форме с наборными цветными рукоятками, с обнажёнными натурами на лезвиях, пацаны, как правило, оставляли у себя. Общее мнение по этому поводу выразил Кныш:
   -- А хрена им лысого! У меня финарь ещё от дядьки, после его второй ходки достался, он мне как память дорог!
   В руке он держал произведение зоновского искусства -- нож-выкидуху с отполированным стальным лезвием из легированной стали, с чётко проточенным кровоспуском по обеим сторонам полотна. Шпынь с ненавистью посмотрел тому в лицо:
   -- Ты что, тварь, плохо понял, что тебе сказали?!
   Он оттолкнул стоявшего рядом боевика и, подойдя вплотную к парню, схватился за лезвие рукой, из под которой сразу же брызнула кровь. От такой неожиданности притих даже милицейский строй. Шпынь спокойно, не отрывая глаз от лица приятеля, вырвал финку из его руки и, подняв окровавленное оружие, с силой бросил в сторону стражей порядка. После этого все сомневающиеся проделали то же самое в общую кучу. Повернувшись лицом к осаждающим Бур, подняв руку, крикнул:
   -- Мы уходим! Дайте нам транспорт доехать до лагеря!
   На удивление ряды щитов разомкнулись в середине строя, и разделившись на две половины, разошлись по обе стороны. В образовавшуюся брешь к ним подошёл Гнедко.
   -- Транспорт будет через час. Тебя просят подойти к руководству. -- обратился он к Сергею.
   Он сразу понял, что если сейчас отойдёт от пацанов, то их, при выходе с базара, возьмут в "клещи" и проучат в наказание резиновыми дубинками.
   -- Всё потом, Василич, сейчас главное уйти отсюда. Всё потом.
   -- До лагеря пойдём пешком! -- уже обращаясь к своим подопечным крикнул он. -- За мной! -- и первым направился в образовавшийся проём.
   Рядом с ним шёл Шпынь, дико озираясь по сторонам и зажав окровавленной рукой полу спортивной куртки. Милиционеры злорадно скалили зубы и помахивали невесть откуда взявшимися резиновыми дубинками. Один, не выдержав, размахнулся, и хлёстко ударил Кныша по плечу, по видимому припомнив тому его выпады во время схватки. Тот схватившись за плечо с возгласом: "У с-сука!" -- отскочил, и попытался нанести удар стражу порядка ногой в область паха, но промахнулся. Милиционер опять поднял дубинку для нанесения удара. Молниеносно среагировав, Бур перехватил занесённую для удара руку, и, вывернув кисть, выбил дубинку из рук. Резко подняв служивого на ноги, он оттолкнул его в сторону со словами:
   -- Если нервы не в порядке, лечиться надо!
   Всё произошло так быстро, что одни блюстители порядка не успели ничего понять, а другие увидеть, ну а третьи, чувствуя неправоту действий своего товарища, просто не стали вмешиваться.
   Для конвоирования была выделена милицейская техника и наряды. Автобусы, выделенные для перевозки бунтовщиков, догнали их на трассе. Порядком выбившиеся, за весь сегодняшний день, из сил пацаны, по приезду в лагерь попа?дали вповалку на свои кровати. Но приехавшие вслед за ними представители власти, вместе с милицией, дали понять, кто является хозяевами положения, устроив шмон по всему лагерю, выискивая оружие, водку и наркотики. Для пущей важности и для поддержания порядка в лагере, оставили дежурить милицейский наряд.
   На следующий день, оба воспитателя были вызваны в городской комитет партии. Внутри здания горкома царил порядок и умиротворение, нарушаемое клацаньем пишущих машинок и размеренным ходом маятника больших каминных часов в приёмной. Высокие дубовые двери дореволюционного особняка не пропускали ни единого звука из кабинетов, а мягкие ковровые дорожки, приглушавшие шаги, не давали ни малейшего представления о том, что происходит внутри. Просидев битый час в приёмной, они, наконец, были приглашены на ковёр к первому заместителю товарищу Травкину, который наставлял Сергея перед работой пару месяцев назад.
   Нервно похаживая для нагнетания обстановки, партийный деятель, наконец, остановился и вперил свой взгляд поверх очков на стоящих перед ним людей.
   -- Мы очень недовольны вашей работой. И прежде всего это касается вас, товарищ Гончар. -- обратился он к присутствующим.
   -- Что вам мешает подыскать мне замену? Я не хочу больше здесь работать. Хотите, сами вставайте на моё место. -- устало ответил на выпад в его сторону Сергей.
   -- Да это я виноват, не доглядел... -- вступился за товарища Гнедко.
   -- Когда найдут бандита, из-за которого произошла вся эта заваруха?! -- с вызовом спросил Сергей ошалевшего от такого напора, и смотревшего на них с вытянувшейся рожей, поверх своих очков, чиновника.
   -- Ты с кем так разговариваешь, сопляк?! -- подскочил он к Буру, но, не успев продолжить свою психическую атаку, повис в воздухе на железном захвате его рук, при этом сильно испортив от испуга воздух. Сергей мягко подбросил рыхлое тело вверх и отпустил его. Потеряв равновесие, комуняка завалился на четвереньки, и теперь стоял в неудобной позе, хрипя и откашливаясь вниз головой, мотая ею из стороны в сторону. В углу, давясь от смеха, зажимая нос рукой, закатывался Гнедко. Бур, прикрывая нос краем воротника спортивной куртки, помог подняться ползающему по ковру телу.
   -- Вы извините, я думал вы меня сейчас ударите. -- произнёс он с назиданием. -- Это была всего лишь ответная реакция, ничего личного.
   -- Ничего, ничего... -- с трудом выдавил тот из себя, выкатывая глаза и растягивая ворот рубахи с галстуком. Он попытался сесть, но тут же подскочил, схватившись и растянув в полунаклоне боковые швы брюк, а задняя их часть предательски окрасилась в коричневый цвет. При этом его лицо выразило сильнейшее омерзение, а по кабинету распространилось новое облако вони.
   -- Вы свободны товарищи. -- не разгибаясь из предыдущей позиции, сказал он слабым, подавленно-плаксивым голосом.
   Выйдя из кабинета, напарники разразились истошным смехом. Секретарша испуганным взглядом уставилась на них, не понимая, что происходит. Чуть успокоившись, но еле сдерживаясь, Бур указательным пальцем вытянутой руки, гуляющему от секретарши к входной двери заму, долго пытался выразить словами накопившиеся эмоции, но не найдя нужных, опять закатился в истерическом хохоте. И уже обессиленный, подходя к двери из приёмной, чуть придя в себя, вымолвил:
   -- Найдите ему новые брюки. -- и, закрыв дверь за собой, присоединился к не перестающему веселиться Гнедко.
   Так неудачно сложившаяся попытка "снятия стружки" с лагерного руководства ничуть не смутила партийного чиновника. На следующий день, с утра, он, как ни в чём не бывало, приехал в лагерь для проведения инспекционной проверки. В сопровождении милицейского эскорта лично сам проверил отрядные палатки, заглянул в некоторые по выбору тумбочки и, распустив свою свиту по рабочим местам, уединился с воспитателями на их рабочей половине.
   -- Вы, конечно, понимаете товарищи, что наше вчерашнее недоразумение... Э-э-э... Ну-у... -- замялся он, шамкая губами.
   -- Не наше, а ваше. -- мягко поправил его Сергей, иронично глядя ему в лицо.
   -- Да-да, конечно! -- нервно передёрнувшись и заискивающе улыбаясь, сделал тот хорошую мину при плохой игре.
   -- Так вот, мне бы не хотелось, -- продолжил он сладким голосом, -- Чтобы об этом узнал ещё кто-нибудь посторонний. Вы сами понимаете, товарищи -- моя репутация! -- развёл он руки в сторону, при этом сделав жеманную гримасу.
   -- Да мы могила, всякое в жизни бывает! -- ответил за двоих Гнедко.
   -- Не переживайте, всё будет тип-топ. -- игриво поддакнул ему Сергей, не переставая с усмешкой на него поглядывать.
   -- Ну, вот и хорошо! -- удовлетворённо ответил гость, и многозначительно посмотрев на Бура, продолжил. -- Ну, а я уж о вас позабочусь.
   С этими словами он развернулся и вышел из палатки.
   -- Он что, меня пугает? -- Сергей посмотрел сначала вслед ушедшему, а потом на Гнедко.
   -- Да брось ты, Серёга! -- весело ответил тот, -- У нас в деревне, в хлеву крыса замёрзла, а корова на неё кучу наложила. Крыса в дерме и отогрелась. В этой жизни не знаешь, где чего найдёшь, а где потеряешь... -- философски заметил он, растягиваясь на кровати. -- А таких говн...ков надо бить их же оружием. Надо бы его связи копнуть. У такого пройдохи, наверняка где-нибудь ещё задница замарана. -- посоветовал он.
   Приехав в очередной раз в город по хозяйственным делам, Сергей решил зайти посмотреть, как тренируются его бывшие подопечные в его родном спортивном обществе. Но по приходу ощутил прохладное, и даже где-то враждебное отношение к себе своих коллег. На вахте, всегда приветливый дежурный дядя Вася, бывший легкоатлет, а сейчас уже пенсионер, потребовал показать удостоверение. Удостоверения при себе не оказалось.
   -- Пройдите к председателю. -- указал он на дверь главы учреждения.
   Ничего не понимая, он зашёл в кабинет и, как всегда радушно, поприветствовал его хозяина. Председатель общества, озабоченно глянув на него, и не ответив на приветствие, сухо предложил присесть.
   -- На вас, товарищ Гончар, получена анонимка, и при её рассмотрении наш коллектив пришёл к единодушному мнению об исключении вас из наших рядов. -- всё тем же неменяющимся тоном констатировал он. -- Сдайте удостоверение, и можете быть свободны.
   Ничего не понимая в происходящем, Сергей недоумённо вышел из кабинета. К нему, озираясь по сторонам, подошёл сменивший его на тренерском посту коллега.
   -- Серёга, ты кому дорогу-то перешёл? Здесь такой бедлам недавно был! Приехал один с горисполкома, говорил, что таким не место среди советских спортсменов. И что ты позоришь это высокое звание. -- доверительным полушёпотом вещал он.
   Сергей задумался, глядя перед собой.
   -- Ах ты, сволочь... -- задумчиво произнёс он в пустоту, выражая вдруг осенившую его догадку.
   -- А вы и поверили! -- обращаясь к своим уже бывшим коллегам, с презрением выдохнул он, -- Ну ладно!.. -- многозначительно выдавил он из себя, -- Но знайте, чистого легко замарать можно, а грязный никогда не отмоется.
   Он угрожающе стиснул зубы и, не оборачиваясь на стоящего с разведёнными в недоумении руками коллегу, вышел из здания.
   Поняв откуда дует ветер и ни минуты не сомневаясь в своей правоте, уже через полчаса он забегал по застеленному ковровыми дорожками лестничному маршу. Не обращая внимания на вылупившуюся на него строгим взглядом секретаршу, он рванул дверь кабинета на себя, и, засунув руки в карманы спортивной куртки, мягко и решительно, заряженный на действие, вошёл в кабинет первого зама. За ним в недоумении вползла секретарь-машинистка.
   В кабинете на столе перед Травкиным стояла большая сумка. Заведующий продовольственным складом, у которого Сергей с лагерным нарядом получал продукты, вытаскивал из неё банки с тушёнкой и перекладывал в другой, стоявший на полу, не менее габаритный баул. При неожиданном появлении в кабинете Бура, тот резко закрыв сумку, быстро снял её со стола и уставился на него испуганным взглядом.
   Ничуть не смутившись происходящему, Травкин, махнул секретарше на выход, и по-барски распорядился, обращаясь к заведующему:
   -- Ты свободен! Это... -- небрежно махнул он в сторону сумок. -- Пока у меня...
   Заведующий, быстроногим Ахиллесом, втянув голову в плечи, стремглав вылетел из кабинета.
   Этот эпизод немного позабавил Сергея. Он, не вынимая рук из карманов, плюхнулся в мягкое кресло и, закинув ногу на ногу, ухмыляясь и прямо смотря в лицо зама, иронически произнёс:
   -- А ты хват Травкин! Тушёнка-то поди-ка ж наша! А? -- угрожающе надавил он на окончание.
   -- Ну что вы, Сергей Иванович?! -- наигранно и всё так же без смущения развёл тот руки в стороны, при этом недоумённо улыбаясь. -- Мне тоже полагается.
   -- Тебе полагается сухой паёк, как и всем вам тут... -- он махнул головой, неопределённо показывая на учреждение. -- Но никак не полная сумка тушёнки, которую, кстати говоря, нам не додают уже второй месяц. -- жёстко произнёс Сергей.
   И резко вскочив с места, уперев мощные кулаки в стол, без паузы приступил к цели своего визита.
   -- Ты что, гнида, под меня копать решил? А?! -- угрожающе спросил он прямо глядя тому в глаза.
   -- Ах, вон ты о чём! -- так же снисходительно улыбаясь, протянул Травкин. Я же для тебя стараюсь. Ты бы слыхал, как они тебя грязью поливали, товарищи твои за глаза-то! При этих словах он вытащил из стола бумагу, и с ехидной улыбочкой протянул Сергею.
   -- На, прочти, если мне не веришь. -- злорадно ухмыльнулся он.
   Прочитав протокол ведения собрания, Сергей впал в оцепенение. Такого он не мог ожидать. Про него писали, что он, пользуясь доверием партийного руководства, внедрился в ряды морально разложившейся молодёжи, и, пользуясь своим дешёвым авторитетом, полученным в пьяном застолье, подготовил их массовое хулиганское выступление.
   -- Просто они не хотели с тобой связываться, поэтому и плясали под твою дудку. -- наконец подавленно вымолвил он, пытаясь как-то оправдать поведение своих товарищей. -- И подписи поставили под твоим давлением. -- не зная, куда девать глаза, выдавил он из себя.
   Травкин в предвкушении победы злорадно рассмеялся:
   -- Ага, прямо-таки я их рукой водил, когда они подписывали! -- похабно лыбясь парировал он.
   С этим не поспоришь, и Сергей, отвернувшись к окну, замолчал.
   -- Ты понимаешь, чем это для тебя пахнет-то? -- после недолгой паузы въедливо спросил Травкин.
   -- Твоим дерьмом! -- немного придя в себя, выпалил ему в лицо Бур.
   -- Ну ладно, ладно! -- резко переменил тот тон, чтобы не развивать больную для него тему, и уже примирительно продолжил:
   -- Хочу сделать для вас что-нибудь хорошее. -- начал тот с явным подвохом. -- Есть мнение перевезти ваш лагерь на территорию старой городской зверофермы.
   -- Но это же в два раза дальше, чем сейчас, да и брошена она уже давно! -- возмутился Сергей.
   -- Ничего, зато там здания добротные, каменной постройки, пленные японцы ещё строили. Сделаете маленький ремонт, материалы вам выделят, ну а остальное в ваших силах. Этот вопрос уже решён! -- надменно констатировал он, хлопнув ладонью по столу.
   Всё стало ясно, их удаляют с глаз долой, подальше от города, чтобы уменьшить риск новой заварухи, и спорить по этому поводу было бесполезно.
   В короткие сроки, лагерь был перевезён в глухой лесной район, на территорию брошенной, ещё в пятидесятые годы, городской зверофермы. Покинута она была, из-за её месторасположения. Никто не хотел ездить в лесную глушь за пятьдесят километров от города, в царство комаров и мелкой лесной мошки, до того кусачей, что волдыри на месте укуса уродовали лицо иной раз до неузнаваемости. Строения фермы, представляли из себя разбитые, как после бомбёжки, развалины, с покосившимися крышами, и пустыми дверными и оконными проёмами.
   Восстановление всего этого хозяйства предстояло провести своими силами. Гнедко выбил у городского руководства нужный материал и специалистов. Наверху было решено превратить всю территорию фермы в одно большое подсобное хозяйство, благо дармовой рабочей силы для этих целей было предостаточно.
   Быстро восстановив жилые помещения, и кое-как обжившись, приступили к ремонту вольеров для скотины. В разгар этих работ к Буру подошёл командир отряда "Викинги", крепкий хулиган и бродяга по имени и кличке Сёма. Организаторские способности помогли ему сколотить шайку по выбиванию денег из залётных барыг. Но на одном гоп-стопе они были с поличным взяты сотрудниками уголовного розыска, и по малолетству отправлены в лагерь. В лагере он выполнял роль учётчика по выдаче стройматериала и инструмента.
   -- Бур, бля-буду, у нас крыса завелась. -- в присущей этой публике манере начал Сёма. -- Гвозди налево уходят. Но это не наши! -- уверенным тоном сказал он. -- Говорят, Шпунта видели на базаре в городе, вроде он барыгам их сдавал. А у меня недостача и гвоздей на работы не хватает. С ними сейчас вообще напряжёнка. Пощупать бы эту гниду, а?
   Плотник по фамилии Шпунт был прикомандирован к лагерю из города и занимался работой с деревянными конструкциями. В его обязанности входило изготовление и подгонка деревянных конструкций в городских производственных условиях, привоз и установка их на месте. Для этого он часто выезжал в город, для выполнения своих работ. Посовещавшись с Гнедко по этому вопросу, Бур взял Шпыня с Кнышем, и на гнедковской копейке выехал вслед за Шпунтом.
   Покрутившись по городским улочкам, бортовой "Урал" остановился на базарной площади. Из него вылез Шпунт с тяжёлым воинским вещмешком в руках. Что-то сказав водителю, он махнул ему рукой, и направился к одному из многочисленных маленьких магазинчиков, входящих в систему рыночной торговли под названием "Строитель". Предусмотрительно остановив машину в укромном месте, Бур с братками последовал за ним.
   Решительно и нагло зайдя в магазин, они осмотрелись. Шпунта в помещении не было. Глядя жёстко в упор на стоящего за прилавком сухопарого мужичка. Бур схватил его одной рукой за воротник, и резко придавив грудью к прилавку, зловеще сквозь зубы спросил:
   -- Где он?
   Мужичок, испуганно тараща глаза, показал на боковой коридор, ведущий в подсобные помещения.
   -- Веди! -- коротко скомандовал Бур и, перепрыгнув через прилавок, не отпуская мужика, направился вместе с ним в подсобку.
   Шпынь предусмотрительно перевернул табличку, и с улицы теперь значилось "Закрыто". Подойдя к двери, на которую указал продавец, Бур прислушался. За ней отчётливо слышался голос Шпунта торгующегося с заведующим. Резко распахнув её створку, он втолкнул обезумевшего от страха продавца и, угрожающе встав посреди кабинета, с ненавистью посмотрел на присутствующих. На столе стоял открытый вещмешок, в котором находились гвозди.
   -- Что, твари!? Казённым добром торгуете?! -- выпалил он, и с размаху врезал с левой Шпунту в область печени.
   Тот, переломившись пополам, с хриплым стоном рухнул на бетонный пол. Заведующий с продавцом, прижавшись друг к другу, в ужасе наблюдали происходящее. Повернувшись в их сторону, Бур многозначительно и въедливо произнёс:
   -- Что с вами делать будем, господа хорошие?! За скупку краденного полагается отвечать по закону. У меня и свидетели есть! -- кивнул он на парней, хитро подмигнув им при этом.
   Первым пришёл в себя заведующий:
   -- Мы готовы... Компенсировать вам ущерб. -- сглотнув подступивший к горлу ком, дрожащим голосом произнёс он. -- Но только, прошу вас, ни бейте, я после операции! -- взмолился он.
   -- Сумму компенсации выдашь ему. -- он указал головой на Шпыня и, бесцеремонно оторвав от подвернувшегося листка клочок бумаги, написал лежавшей рядом ручкой четырёхзначную цифру. После этого чиркнул зажигалкой, и клочок превратился в пепел.
   -- А с тобой, -- обратился он к пришедшему в себя, и хнычущему, сидя на полу Шпунту -- Мы ещё будем разбираться. Пакуйте его! -- повернувшись к браткам, махнул он в его сторону головой.
   Те за шиворот, пинками, подняли Шпунта с пола и, забрав вещмешок с гвоздями, вышли вслед за Буром.
   Приехав в лагерь, Шпунта кинули в старую, вонючую, выгребную яму и, накрыв досками, оставили его там на ночь.
   Гнедко, выслушав Бура, возмутился:
   -- Я свяжусь с Лариным, он с этими гадами разберётся.
   -- Не надо, Василич! -- требовательно и уверенно сказал Сергей, -- Пацаны в ментуре всё равно показания давать не будут. Сам понимаешь, это для них западло. А этих пидо...ов выпустят за недоказанностью.
   -- У меня другое предложение. -- после многозначительной паузы продолжил он. -- Создать свой, собственный, денежный общак. Пошёл третий месяц, как нам не додают продовольствие, пацаны работают полуголодными. а от этих гонд...нов не убудет -- махнул он рукой в сторону городских барыг.
   Закурив, Сергей о чём-то напряжённо задумался.
   -- Скажи Василич, -- после некоторой паузы продолжил он. -- мы для чего пацанов готовили, воспитывали их, прививали им любовь к Родине, к этой... Партии, старались людей из них сделать? Для того, чтобы потом их в Афгане на пушечное мясо пустили?
   Сергей многозначительно посмотрел на старшего товарища.
   -- Долг, присяга, приказ. -- уклончиво ответил Гнедко, пряча глаза от напряжённого взгляда Сергея.
   -- А ты когда боевое задание выполнял, ты знал на что ты идёшь, что ты делаешь?! А пацанов без их согласия туда посылали! -- Сергей в запальчивости вскочил с места.
   -- Я выполнял свою работу. Мне за это деньги платили. Успокойся Сергей. А у наших пацанов видать такая судьба, здесь ничего не попишешь.
   Гнедко встал, и мягко положил руку ему на плечо. Спокойный, размеренный тон несколько его успокоил.
   -- Тахир с двумя пацанами из "Славян" раненые вернулись -- отвернувшись, Сергей не мог найти на чём сосредоточить свой взгляд,-- А пять человек наших с тобой воспитанников уже никогда не вернутся!
   Он опять с напряжением посмотрел в лицо товарища:
   -- Мы с тобой перед Богом и перед людьми за них отвечаем. Поэтому и нужен нам этот общак. Чтобы не зависеть от всяких там Травкиных и прочих оглоедов, которые нас с тобой по жизни перед пацанами подставили, а сами своих сынков в писари при воинских штабах пристроили, и сейчас пацанов голодом морят! Сволочи!
   Идея про общак Гнедко понравилась:
   -- Но я всё-таки посоветуюсь с Лариным.
   И, увидев недоумение на лице Сергея, уверенно добавил:
   -- Он когда-то меня от гранаты своим телом закрыл. В его ноги и бронежилет тогда с десяток осколков попало, я ему верю. Да и прикрывать нас кто-то должен. И вот ещё что... -- Гнедко сделал многозначительную паузу. -- Надо в церковь сходить за убиенных воинов свечки поставить. Ты хоть и атеист, но раз долг -- значит долг.
   Не откладывая в долгий ящик своё решение, через час они вошли под своды местного православного собора, чудом уцелевшего после погромов тридцатых годов при борьбе большевиков с "опиумом для народа".
   В соборе было немноголюдно. Перед распятием Христа стоял сухонький аккуратный старичок в чёрной рясе священнослужителя, и чистил от воска отверстия для установки свечей.
   -- Здравствуйте, отец! -- Гнедко с почтением поклонился, приложив руку к груди. -- Нам бы свечки поставить за убиенных рабов Божьих. Подскажите, пожалуйста, где это можно сделать, и что при этом говорить?
   Старичок оторвался от своего занятия и внимательно посмотрел на пришедших добрым внимательным взглядом. Сергей внезапно ощутил, что где-то видел это светлое, с умными глазами лицо, но где -- сразу не мог вспомнить.
   -- Вижу, вижу, касатики, что с добрыми намерениями вы сюда прибыли! -- улыбнулся старичок. Свечки вот сюда поставьте, -- показал он на очищенные им самим, как будто специально к их приходу ниши. -- А на картинки эти можете и не смотреть. -- показал он взглядом на иконы. -- Душой с Ним разговаривайте, как есть, так и говорите. Чую, камень у вас на сердце. Ну, да ничего, помоли?тесь, вот вам молитовка и всё как-нибудь пройдёт, и всё у вас ладно будет. А за ребят своих не беспокойтесь, им сейчас хорошо. Старичок протянул невесть откуда взявшуюся бумажку с молитвой. Пока ставили свечки, старичок куда-то исчез.
   -- Ты видел, Василич?.. -- полушёпотом начал было Сергей, после того, как они вышли из церкви.
   -- Спокойно, Сергей. -- ровным голосом ответил Гнедко. -- Я тоже это заметил. Но не нужно об этом вслух говорить. Нам такие дела обсуждать не подвластно. Храни это про себя, да в церковь почаще ходить надо.
   Он внезапно остановился как вкопанный. Над входными воротами на территорию храма был изображён Николай Угодник. Сергей сразу вспомнил, где он видел лицо этого старичка-священнослужителя, и сумел только прошептать:
   -- Вот это да!..
   На иконе один в один был изображён их давешний священнослужитель. То ли действительно вера перевоплощает религиозных служащих в подобие почитаемых ими святых, то ли святые иногда всё же спускаются на нашу грешную землю. Это для нас является тайной за семью печатями. Но после данного случая наши друзья стали чаще посещать религиозные учреждения и обращаться за моральной поддержкой всех своих начинаний. Само же событие вслух никогда не упоминалось.
   Исчерпав предел терпения городского начальства, на хозяйство к Буру был сослан также и Кирилл. Его последняя выходка на праздничном представлении в честь Седьмого ноября, стоила городским властям хорошей головомойки. Многие были вызваны "на ковёр", где руководство города пропесочило устроителей праздника "по первое число". А дело обстояло таким образом. Было решено на праздновании годовщины Октября, показать массовое представление штурма Зимнего дворца революционными солдатами и матросами. Были построены редуты из брёвен, за которыми должны были укрываться юнкера, обороняющие Зимний дворец. Революционные солдаты и матросы были одеты в старую бэушную армейскую форму со складов ГО. Оружие специально выпиливалось на деревообрабатывающем комбинате и представляло собой подобие трёхлинейки, образца девятнадцатого века. Оружие было крикливо выкрашено в красный цвет и дополняло кумачовую палитру социалистического праздника. На головных уборах солдат и матросов были повязаны красные ленты. Командирами атакующей стороны были назначены партийные представители завкома. Команда из обороняющихся юнкеров состояла из представителей полуспившегося драмкружка, в коем числился и Кирилл. Юнкера были одеты в театральный реквизит, и на фоне революционной толпы смотрелись гораздо выгоднее своих оппонентов. По этому поводу было взято горячительное питьё хорошего градуса, и употреблено здесь же, за штабелями редутов, несмотря на протесты главного режиссёра театра. Отговорка на запрет была выдана режиссёру односложной фразой:
   -- Ты чё, Петрович, холодно же...
   Это прозвучало непререкаемой догмой, и режиссёр, опустив в бессилии руки, понял, что его дни, как главного, уже сочтены. По ракете, выпущенной из взятой у геологов ракетницы, толпа революционных солдат и матросов, под командой своих партийных командиров ринулась на штурм в большей степени, чтобы согреться после долгого ожидания на холодном ноябрьском ветру. Но тут вдруг выяснилось, что подогретые юнкера и не думали сдаваться. В штурмующих, на потеху народу, полетели бутылки, остатки закуски, банки и коробки из под мелкой рыбёшки. Толстому старшему бухгалтеру завода, на его несчастье, в голову попала банка с остатками кильки, и тот, уже матерясь четырёхэтажным матом, размазывал соус по своей упитанной физиономии. Мало того, после "залпа из всех орудий", юнкера предприняли вылазку в "штыковую атаку" и, увлечённые действием, разогнали атакующих с криками:
   -- Бей красную сволочь!
   Кирилл, помня разнос у парторга, подбежал и ткнул тому дулом бутафорского ружья в жирный живот со словами:
   -- Я тебе покажу, что такое настоящий реализм! Всё, вы убиты!
   При этом он идиотски хохотал и матерился. Тот действительно упал от греха подальше и, притворно сморщившись от боли, полез в карман за валидолом, при этом дико вращая глазами от ужаса на происходящее вокруг. Так, не по сценарию прошедшее представление, развеселившее народ на празднике, было объявлено крамольным, а виновные, коими являлись главный режиссёр местного театра и драматический кружок, были строго наказаны.
   На ферме, по старой дружбе, Кирилл попросился на водовозку. Ему выдали бочку на конной тяге, и теперь маршрут "Водозабор -- Ферма" не прекращался до самого вечера. Однажды, на речку, где он набирал воду на хозяйственные нужды для лагеря, привели крысанувшего в своё время гвозди Шпунта. Он так и жил в выгребной яме, и ставили его на самую грязную и тяжёлую работу. Кроме всего прочего, он выполнял и свою основную работу по установке деревянных конструкций, но уже лишь за одни харчи, без денежных дотаций. Его зарплата шла в общак и использовалась по мере необходимости на нужды лагеря. Кирилл, смекнув, что лишний раз можно приколоться над гнидой, присел на корточки на мелководье, разводя, как при плавании, руками.
   -- Эй, Шпунтяра! Ныряй сюда, здесь как раз глубина хорошая!
   Тот, скинув грязную робу, с разбегу вошёл щучкой в воду на отмели, где притаился в своей лукавой позе водовоз. Вынырнув с разбитой в кровь глупой мордой, он истошно завопил нецензурную брань вслед удаляющемуся галопом на своей конной тяге шутнику.
   На следующий день Шпунт, которому надоели всевозможные издевательства, загадочно подмигивая, попросился через дежурного по лагерю "на два слова" к Буру. В процессе общения, гнида сдал компанию дельцов, промышлявших мойкой золота из украденного на предприятиях золотоносного песка. Этот песок оставался после промышленного обогащения рудных запасов во время войны. Тогда стране нужен был стратегический металл, из которого отливали пули, снаряды, гильзы к ним, а всю остальную обогащённую руду сбрасывали на хвостохранилище. В этих отвалах оставались не только драгметаллы, но и редкоземельные образцы. Научившись проводить обогащёние этих отходов, дельцы, по словам Шпунта, имели на этом поприще немалые доходы. Свои эмоции по поводу их баснословных барышей он выразил односложной фразой: "Денег куры не клюют".
   Посовещавшись с Гнедко, актив лагеря принял предложение проворовавшегося ублюдка, но от исправительных работ его не освободил. Раздосадованный этим обстоятельством Шпунт тут же предпринял попытку суицида, выпрыгнув с отчаянным рёвом в открытое окно со второго этажа. Но так как этот коленкор был для него в новинку, он слетел с высоты ногами вперёд, и больно приземлившись, отбил только задницу. После этого он был побит ногами разозлённой толпой актива лагеря и снова сброшен в свою родную выгребную яму.
   К обеду приехал Шпынь и привёз половину полученной суммы от магазина "Строитель", как всегда лаконично и коротко объяснив ситуацию:
   -- Бур, барыги жопу морщат, говорят, что больше бабла нету.
   Сергей задумался:
   -- Если сейчас дать слабину и простить им долг, то потом мы фиг с кого что вытянем. Уважать перестанут. -- задумчиво произнёс он вслух.
   -- Я так и подумал. -- по-простецки отреагировал Шпынь на его мысли. -- Поэтому зарядил им счётчик, сотня в день. Через неделю поеду.
   -- Хорошо. Всё правильно, молодец, с ними так и надо. И вот ещё что. Возьми Кныша, и проверь по этому адресу, кто там живёт. Посмотришь, чем они занимаются. -- дал он ему наводку Шпунта.
   К тому времени Гнедко через Ларина уже состряпал липовые удостоверения внештатников. И сейчас одно из таких, с вклеенной из личного дела фотографией, получил Шпынь, со словами:
   -- На всякий случай.
   На следующий день, утром, с озабоченным видом, к ним приехал капитан Ларин и, уединившись в командирской палатке, доложил обстановку. Барыги, те, которые покупали ворованные гвозди в магазине "Строитель", написали донос на Бура о вымогательстве и избиении. Ларин констатировал этот факт, по-своему:
   -- Хорошо, что это заявление попало именно ко мне! А если бы нет? -- задал он уже давно витавший в воздухе вопрос.
   -- Сколько тебе надо, чтобы занять место начальника? -- спросил его Сергей.
   -- Я тебя понял, этот вопрос я решу рабочим порядком. А сейчас ты напишешь мне заявление на этих барыг, о скупке ворованных гвоздей, и подпишешь твоими пацанами.
   -- Их сейчас нет, будут только завтра. -- ответил Бур.
   -- Ну, ничего, но только чтобы завтра к вечеру заява была у меня!
   Шпынь с напарником появились после полудня следующего дня. В общих чертах нарисовав картину очень частого, по их словам, въезда и выезда одной и той же легковой машины марки "Победа", больше замечено ими ничего не было.
   Сев сочинять заявление, Бур подумал, что эти въезды и выезды говорили о кипучей деятельности подпольных бизнесменов. И как их разбанковать -- предстояло поломать голову всем вместе.
   К вечеру заявление было подписано, и Бур отвёз его Ларину в город. Когда он выходил из его кабинета, лицом к лицу столкнулся с заведующим магазина "Строитель". От неожиданности тот встал как вкопанный. Шедший за ним милицейский чин наткнулся на него и, ругнув крепким словом, ещё сильнее вывел того из душевного равновесия. Присутствующие при этом Шпынь и Кныш многозначительно помалкивали, обступив его с двух сторон. Тот моментом испарился, оставив вопрос о долговых обязательствах открытым. Тут же было решено нанести визит заведующему продовольственным складом, так некстати попавшемуся Буру на глаза у Травкина.
   Рабочий день уже заканчивался, когда нагнувшись для переодевания обуви, тот, подняв голову из-под стола, неожиданно для себя обнаружил, что сидит в окружении решительно стоящих перед ним трёх крепких парней. В одном из них он узнал Бура, и пришёл в замешательство.
   -- Что вам угодно? -- слабым голосом промямлил он.
   -- Нам угодно, -- в унисон ему, но хорошо поставленным тоном начал Бур. -- Чтобы ты, гад, вернул нам причитающиеся по вот этим накладным наши продукты. -- он вынул из кармана казённые бумаги и бросил их на стол. -- Иначе я сейчас пишу заявление в прокуратуру о недоимке, и прикладываю их к материалам дела. Кроме этого, приписываю сюда увиденный мной в кабинете Травкина делёж ворованных продуктов, и тебе, приятель, после этого будет очень плохо.
   При этом он поставил кулаки на стол и навис в угрожающей позе над завпродом. Через пятнадцать минут набив гнедковскую копейку продуктами питания, во много раз превышающими нормы положенности, они с ветерком мчались по направлению к ферме.
   Через несколько дней Бур, в сопровождении всё тех же Шпыня и Кныша, сам посетил магазин "Строитель". Поорав для острастки на заведующего и помахав пудовым кулаком перед его носом, он забрал долг, уже втрое превышающий прежнюю сумму и, уезжая, неожиданно распорядился:
   -- Будешь платить каждый месяц.
   Зажатому с двух сторон, с одной Буром и его братвой, а с другой капитаном Лариным, с его обещанием посадить за скупку краденного, тому ничего не оставалось, как принять предложение Бура о сотрудничестве.
   Это предложение было оглашено Буром в весьма своеобразной форме. В дикой ярости, вытащив за грудки бледного как полотно заведующего из-за своего стола, Бур поднял его на вытянутые руки по стене и проорал прямо в лицо:
   -- Если ты, крысья морда, не будешь платить, я тебя в выгребной яме сгною!
   И, опустив трясущееся тело на пол, уже немного спокойнее добавил:
   -- Спросишь про неё у своего друга Шпунта.
   Для того, чтобы проникнуть в дом к дельцам, промышлявшим промывкой золотоносного песка, Буром был разработан хитроумный план. По этому плану Кныш и Шпынь, под видом работников электроснабжения, с соответствующими документами, проникали на их территорию с целью проведения разведки и подготовки реального захвата. По результатам проведённой проверки выяснилось, что работа у старателей идёт полным ходом. Во дворике за оградой царил беспорядок и антисанитария. Лежали сломанные орудия производства, различный мусор и отходы производства. Из под земли доносился глухой стук металла. Хозяин дома, сославшись на ремонтные работы, показал электрическую часть во дворе дома и, ничего не заподозрив, спокойно закрыл за "гостями" массивные входные ворота.
   Через неделю всё те же лица, под предлогом замены электрооборудования, обвешанные для вида проводами и кабелем, ломились в уже знакомые ворота хитрого дома. Хозяин, почуяв недоброе, сначала не хотел открывать, но после того, как ему пригрозили прийти с милицией, дверные засовы заскрипели и ворота приоткрылись. Братки в два мощных литых плеча навалились на дверь и в мгновение ока хозяин дома, с кляпом во рту и с закрученными руками, лежал на полу собственного дворика. Из подскочившей на полном ходу машины выскочила группа молодых людей и, в считанные минуты, дело было сделано.
   Бур приехал позже. Оставив машину за квартал от прибежища дельцов, чтобы не привлекать лишнего внимания, прошёлся пешком по неасфальтированной дороге и оказался во дворе уже знакомого ему понаслышке дома. Внимательно осмотрев орудия производства, поднятые из подвала, сел за стол напротив их хозяев, и присмотрелся к его обитателям. Три человека сидели сгорбившись на деревянной лавке и тихо переговаривались. Вдруг в одном из них, больше всех пытавшемся скрыть своё лицо, он признал старого знакомого:
   -- Ба! Гнус, ты ли это?! Сколько лет, сколько зим! -- с иронией распростёр объятия Бур и тут же резко осадил эмоции.
   -- Видать в молодые годы мало я тебя чему научил. Значит, ты, как был хулиганом, так и пошёл по этой скользкой дорожке? А теперь ещё и это?! -- он кивком головы показал на орудия производства.
   -- Я тебя сразу узнал. -- ответил тот, исподлобья сверкнув на него глазами. -- Да ты тоже, я смотрю, не рабочий пот за станком проливаешь! Вон теперь у тебя какие работнички! -- он потёр ушибленную при захвате руку. -- Да и работа твоя не намного честнее, чем наша! -- с вызовом бросил он Буру.
   Сергей, не мигая, посмотрел ему в лицо. В комнате воцарилась зловещая тишина.
   -- Это ты правильно заметил, Гнус... -- напряжённо подбирая слова начал Бур -- Не рабочей закалки мои парни. Вот рядом с тобой стоит бывший спортсмен, чемпион Европы по штанге, -- показал он на дюжего парня, стоявшего в стиле футбольной стенки возле пленников. -- Когда он показывал хорошие результаты, его даже в газетах печатали, считали за честь посидеть с ним за одним столом, или сфотографироваться. А когда он получил серьёзную травму его, просто-напросто, вышибли из федерации, как и многих других.
   Бур встал и подошёл к окну.
   -- Или посмотри на этого бывшего воина-интернационалиста. -- показал он на человека в камуфлированной форме, производившего во дворе учёт конфискованного имущества. -- У него два ранения, и не его вина, что высокое начальство, по ошибке, приказало вертолёту, которым он командовал, расстрелять кишлак с вооружёнными людьми, позже оказавшимися народной милицией. А потом это же начальство открестилось от него, сделав его крайним, и подчистую списало в Союз без выходного пособия. -- Сергей замолчал, всё так же напряжённо всматриваясь в лицо Гнуса.
   -- А теперь скажи мне, кто больше принёс пользы по жизни? Ты, лодырь и пьяница, всю свою жизнь только живший за счёт других, или они, защищавшие честь всех нас, один на спортивной арене, а другой на поле боя? -- Бур, вошедший в образ, зловеще поставил свои пудовые кулаки на стол, и угрожающе навис над пленниками.
   -- Да я на зоне... -- начал было оправдываться Гнус.
   -- Как ты жил мне также не интересно слушать, как наблюдать за сохнущей краской! А как будешь -- это, теперь, ещё неизвестно! -- рявкнул он.
   Костяшки его кулаков хрустнули о полотно стола. Гнус втянул голову в плечи и, закрывшись руками, побледнел.
   -- Да я-то чё? Один, что ли? -- зашамкал он трясущимися губами. -- Эх, была не была! -- махнул он в отчаянии рукой. -- В конце концов, я один, что ли, должен расплачиваться? -- как бы оправдываясь перед кем-то, в запальчивости энергично развёл он в стороны руки.
   После этого он, без зазрения совести, лишь бы спасти свою шкуру, сдал ещё несколько подобных подпольных цехов, занимающихся аналогичным производством. Все они, в короткие сроки, были поставлены на процент с оборота, значительно пополнив общак денежными дотациями.
   Страшные слухи поползли среди подпольного бизнеса о Буре и его подопечных. Официально, с подачи его "друга" Травкина, он числился заведующим городским подсобным хозяйством от городского исполнительного комитета. Но на деле всем на ферме заправлял его официальный заместитель Гнедко. Сама ферма была базой для дислокации Буровской бригады, проведённой как рабочий персонал. После разгрома братвой его шайки, занимающейся незаконной промывкой золотоносного песка, у них была "конфискована" крупная сумма денег. На эти средства капитан Ларин, был посажен в кресло начальника городского управления. Его власть давала возможность Буру беспрепятственно взимать дань с приспособившихся разного рода дельцов, незаконным путём зарабатывавших себе большие состояния. Под его влиянием находились все социальные структуры города, у которых, в большей или меньшей степени, как он любил выражаться, "рыло было в пуху". Если вопросы не решались, подключался уже подполковник Ларин, со своим мощным аппаратом и, как правило, незаконно добытые средства попадали в общак. Даже чёрная диаспора, главенствующая в рыночных структурах, помня свои пережитые страхи, не решалась противостоять сильной Буровской группировке, и каждый месяц отмечалась деньгами в общественную корзину. Ларин запретил базарным ввозить и продавать наркотики, чем снискал славу и уважение среди простых людей. Бур помогал ему в этом благородном занятии, и нечастые нарушители подолгу отсиживались в уже знаменитой выгребной яме, пока их не выкупали свои же соплеменники. Городская власть подогревалась свежими продуктами питания за счёт подсобного хозяйства, на котором работал преимущественно разного рода проштрафившийся элемент. Сюда приводили выловленных всякого рода должников, которые любили брать деньги в долг и не отдавали их, нагло при этом отнекиваясь. Одного такого ублюдка, обобравшего своих друзей и родственников на кругленькую сумму, братки выловили на железнодорожном вокзале при попытке выехать из города. Тот было попытался призвать на помощь общественность, но крепкие ребята, как бы нечаянно, уронив подонка лицом в грязь и сломав ему при этом челюсть, прекратили его позывы к справедливости. Сейчас этот бегунок, чтобы не попасть за решётку, нехотя выполнял работу по уборке и вывозу навоза из коровника, и, по словам Гнедко, полностью отвечал смыслу пословицы: "Сало есть -- так два куска, а как в ж...пу еб...ться -- так ж...па узка?". Или проворовавшихся, типа Шпунта, субъектов, которым не резон было искать защиты у правоохранительных органов. Братва не жаловала такого рода публику и относилась к ней с презрением, выражающимся в подзатыльниках и смачных пинках. По существу дела это было одно из первых фермерских хозяйств в стране. Городскому руководству было на руку такое положение вещей и оно до поры не вмешивалось в начатый процесс. Только иногда, когда слухи переполняли допустимые пределы, "грозила пальчиком".
   Лагерь, как таковой, был распущен. Бо?льшая часть его бывшего персонала была призвана в армию. Другая часть заканчивала школу. Уроки жизни, привитые Буром и Гнедко переменили сознание многих их подопечных. Из армии и школ доходили слухи о "правильном" поведении их парней. В армии Кныш, держа марку авторитетного пацана, и не желая быть униженным старослужащими, разбил одному из них табуретом голову. За это теперь чалился в дисциплинарном батальоне. Крепкий пацан по прозвищу Буня, заступаясь за честь девушки, был порезан подонками, пытавшимися её изнасиловать, и теперь находился в тяжёлом состоянии в городской больнице. Узнав об этом, Гнедко, выполняющий роль завхоза и хранителя общественных средств, выслал и тому и другому "грев", с одобрительными словами, под которыми подписался и Бур. Браткам, набиравшимся сейчас преимущественно из спортсменов, которыми когда-то руководил Сергей, была роздана ориентировка на насильников. И те под руководством уже своих бригадиров работали по их вычислению.
   Основной задачей братков был контроль за нелегальным производством, и взиманием ежемесячных отчислений в общак. Расплодившиеся разного рода цеховики, не платя налогов государству, разворовывали производственную собственность, используя её в своих корыстных целях. И, тем самым, обрекали себя на взимание отчислений в общую корзину. За строгостью выполнения их работы следил Шпынь. Его отстояли "по состоянию здоровья" от армии и в справке, предъявленной в военкомат, значилось: "Умственные патологии". На самом деле он был ключевой фигурой в подборе, подготовке и расстановке бойцов по группам бригады, и без него этой работой должен был бы заниматься Бур. Поэтому он и приложил все силы для отмазки того от армии. Вся информация, стекающаяся от бригадиров, попадала сначала к Шпыню, а потом уже он, обладая от природы аналитическим умом, выбирал, какую довести до сведения Бура, а какая была ещё "сырой", и её нужно было ещё, доработав самому, приберечь до поры. Сам Бур, анализируя полученные сведения, принимал по ним соответствующие решения, назначал и снимал бригадиров, участвовал в крупных стре?лках. Как, например, в той, которую забили уголовники из-за наркоты, запрещённой для продажи. Одно появление на ней Бура и упоминание им Ларина, решило исход в его пользу. Уголовники переключились на другой род деятельности и не задавали больше по этому поводу никаких вопросов.
   В хорошо отлаженную группировку Бура часто просились маленькие, занимающиеся мелким вымогательством, шайки с рабочих окраин. Бригадиры, ставя их на дань, милостиво разрешали работать на своих участках, обещая защиту и покровительство. Но некоторые из них, руководимые серьёзными людьми, заслуживали особого внимания. Непринятые, по особым соображениям Бура, что выражалось в его словах: "Хотят и рыбку съесть, и на хрен сесть", они выживали, как могли. В разговоре с Лариным в преддверии их общего юбилея, он выразил своё мнение насчёт них, дальновидными и глубокими соображениями:
   -- Такие, как эти, -- говорил он, сидя перед ним в глубоком мягком кресле, и потягивая дорогой коньяк. -- Способны только на обман и насилие потому, что делать больше ничего не умеют. Поэтому их не остановит ничто и никто. Старуха им попадётся, они и старуху ограбят.
   -- У меня есть сведения, -- после многозначительной паузы, позволившей ему закурить, продолжил он. -- Что они уже договариваются с чёрными о завозе сюда наркоты в больших объёмах. Ты понимаешь, что это такое и чем это грозит?
   Последняя фраза была произнесена не как вопрос, а как тревожное утверждение. Ларин, сидевший перед ним, одетый, как с иголочки, в форму подполковника, махнул рукой:
   -- Ну уж этого, мы не допустим!
   -- А если нас не будет? -- многозначительно вставил Бур. -- Сам знаешь, какая война по городам за передел пошла.
   Ларин задумался:
   -- Может их позакрывать всех, вместе с половиной чёрных? -- вопросительно взглянул он на товарища.
   -- Через год -- два выйдут, ещё и уголовными связями обрастут.
   В кабинет Ларина, в котором происходил весь этот разговор, без стука вошёл Гнедко, за его спиной маячил помощник, загруженный подарками.
   -- Ну, вот и мы! -- воскликнул он. -- Вы чего такие серьёзные? Сегодня ж юбилей!
   -- Тебя только и ждём. -- встав с кресла, поприветствовал старого друга Ларин.
   -- Ну... Надо отметить. Выгружай, что Бог послал! -- призывно констатировал Гнедко.
   На сегодняшний день Бог послал Гнедко копчёный окорок, вяленую колбасу, мясной рулет, салат "Оливье" и сельдь под шубой, всевозможные фрукты, литровую бутылку "Абсолюта" и шампанское.
   -- А помните, мужики, как мы в лагерной палатке за знакомство пили? -- вспомнил Гнедко. -- Да-а... А уже пять лет, как с куста, пролетело. -- сказал он, и в его голосе послышались ностальгические нотки.
   -- Лера! -- обратился Бур к молоденькой секретарше, хлопочущей у стола. -- Это вот они меня водку пить научили! -- игриво пожаловался он.
   Та, засмущавшись, прыснула в кулачок, с опаской стрельнув глазами в сторону "грозного" подполковника Ларина.
   Тот сидел с довольным видом, нога на ногу, и помахивал носком лакированного форменного ботинка.
   Побалагурив таким образом битый час, и отметив свой юбилей, они остались одни. Гнедко раздал обоим по пухлому конверту премиальных. При этом ни у кого из троих, никогда не возникало сомнений в правильности распределения любого вида доходов.
   Продолжая тему начатого разговора, к их диалогу подключился Гнедко, умевший быстро улавливать суть.
   -- Вот что, мужики! Есть у меня один серьёзный дядя, в возрасте уже, который недавно просил поговорить с тобой. Сам он один из лидеров этих самых бригад. -- обратился он к Буру. -- А просил он, чтобы я поговорил о приёме "хороших мужиков" к тебе в бригаду. Скорее всего напрямую у него не получилось, вот он и решил действовать через меня. Привёз машину комбикорма в подарок. Значит не такие уж они и бедные. -- констатировал он.
   -- Так может быть перекрестить его в нашу веру, да и подогреть, как следует, и пускай на нас работает, а? -- обратился он сразу к обоим.
   -- Ну а другие шайки как? Такой крот должен сидеть в каждой из них. А их, по моим сведениям, не менее трёх. -- задал Сергей резонный вопрос.
   -- И в другие так же, а нет -- так своих людей зашлём. -- поддержал предложение Ларин. -- Нам главное, чтобы информация шла, а уж как и через кого -- это неважно. -- подытожил он разговор.
   -- А если скурвится, или продаст? Ты же его не знаешь. -- Сергей многозначительно посмотрел на Гнедко.
   Тот, напряжённо вдумавшись, начал издалека:
   -- Мой одноклассник организовал кооперативную артель по пошиву шапок. И работа у них по первости пошла хорошо. -- он прикурил сигарету и продолжил. -- Шкурки через "Охотсоюз" закупали, и шили из них приличные вещи. А был у них в артели бывший пожарный офицер по кличке Хохол. Его вышибли из пожарки за дискредитацию. Ударил подчинённого по лицу перчаткой только за то, что тот не подал команду дежурному караульному начальнику на выход. Хохол был партийным карьеристом, и когда это дело дошло до главы гарнизонной партийной ячейки, с ним чикаться не стали, благо, что зацепка была, конкурента убрать. В пожарке жрали друг друга со страшной силой по поводу и без повода.
   Гнедко затянулся сигаретным дымом.
   -- Шапки шил он слабовато, но зато языком трепать на собраниях его научили. И потихонечку выдвинулся этот деятель на завпроизводством. Стал вторым лицом в коллективе. Ходил за начальством и технарями с важным видом. Везде, где надо и не надо, свой нос совал -- работу показывал. Из кожи вон лез, чтобы его заметили и оценили. И никто не знал, что эта гнида уже давненько стучала в верха о внутренней жизни артели. Дело в том, что шапки шьются по стандартным лекалам, утверждаемым уполномоченными органами. Но то ли эти органы чего-то не доработали, то ли чего-то не досмотрели, но продукция по этой технологии выходила хреновая. Набравшиеся опыта мужики покумекали и изменили технологию применения этих лекал, а проще говоря, просто их уменьшили, добились хорошего качества и экономии сырья. Хохол, недолго думая стуканул на верха, и контору закрыли, руководителей пересажали под следствие. Артельщики и так, и сяк доказывали свою правоту, и качество шапок показывали. А главный уполномоченный по мерам и весам возьми да и приведи им пример, как аннулировали матч сборной СССР по хоккею с шайбой в 1975 году только за то, что играли нестандартными клюшками с длинными перьями. Вот... -- Гнедко опять глубоко затянулся. -- К чему я вам это говорю? Когда мой одноклассник из следственного изолятора через год вышел, у него мировоззрение полностью поменялось. По его получалось, что в тюрьме сидят правильные, и гораздо более надёжные люди, нежели те, с которыми ему пришлось общаться на производстве.
   -- Чем иметь рядом с собой каждый день такую ядовитую жабу, как Хохол, -- говорил он/ -- которую и тронуть нельзя, ядом обожжёшься, и она же ещё проглотить тебя может, так я, говорит, лучше бывших зэков наберу. Они и работяги хорошие, язык за зубами держать умеют, и со страху за свою шкуру ближнего по глупости не сдадут.
   -- К чему это ты? -- Бур вопросительно поднял на него голову.
   -- А к тому, что у Мерина пять ходок по разным обстоятельствам, за что евонная братва его и ценит. Подбирать кадры нужно тоже умеючи, основываясь на ошибках других, а не на своих собственных. А его можно будет и в деле проверить.
   Мерину, как звали дядю, знакомого Гнедко, в своих кругах, было под шестьдесят. На стрелку с Буром он пришёл, как было условлено один. Сергей бесцеремонно предложил ему деньги в обмен на информацию. На что он сразу согласился. Выбор Крота был настолько удачный, что за короткое время были перехвачены три курьера с товаром для разных бригад. Оказалось, что Мерин был своим в каждой из них. И не один их представитель пока не догадывался, чьих рук это было дело. Бур пригласил лидеров бригад на загородную прогулку, от которой те не посмели отказаться. В своём "правильном разговоре", он предупредил их в ультимативной форме о неправоте их поступков. И в завершении своей речи показал фотографии наркокурьеров после их поимки и физической обработки Буровскими парнями, которые произвели неизгладимое впечатление на гостей. После этого все были приглашены к столу на мировую, и на этом дебаты по данному вопросу были закрыты.
   Но, то тут, то там, появлялись новые торговцы наркотой. Лидеры бригад клялись и божились, что это не их люди, и к товару они не имеют никакого отношения. Получалось, что одиночкам удавалось протащить каким-то образом товар через полстраны, и, начав его реализацию, хорошо на нём нажиться. Их вылавливали и отправляли в места не столь отдалённые. Но на место одних приходили другие, которые так же быстро вычислялись. Пойманные однажды зимой пара таких типов, оказались теми насильниками, которые когда-то ранили пацана, а сейчас одного из бригадиров и приближённых к Буру людей, по кличке Буня.
   Эти новости быстро дошли до ушей Бура. Шпынь показал ему фотографии со старой ориентировки со словами:
   -- Один к одному -- они.
   -- Отдай их Буне! А мы посмотрим, что он будет с ними делать. -- подмигнул он Шпыню.
   За последнее время Буня оправился от ран, и хорошо прибавил в весе. С близкого расстояния, на него страшно было смотреть. На широченных литых плечах и толстенной шее, была посажена крупная голова с исподлобья смотревшими глазами. Но лицо его совершенно не изменилось, о чём свидетельствовало поведение его обидчиков. Когда он зашёл в помещение, где они дожидались своей участи, те, взглянув на него, покрылись холодным по?том, ужас и отхлынувшая кровь до неузнаваемости изменили их лица. Посмотрев так на них с минуту, Буня пробасил:
   -- А ну, братва, веди этих пид...ров к Арише. Нехай познакомятся!
   Аришей звали кавказскую овчарку, подаренную Буру ещё щенком. Это был один из жестов доброй воли представителей базарных структур. Уважительные по своей натуре люди, они, если преподносили подарки, то самые хорошие. Сохраняя за собакой и лошадью право быть преданными друзьями наравне с человеком, их дарили только самым уважаемым людям. По своему нраву овчарка была до такой степени свирепой, что не подпускала к себе даже кормящего. Признавала она только Бура, который воспитал её со щенячьего возраста у себя дома. Сейчас она жила на ферме, охраняя в ночное время её территорию. Из соображения безопасности на неё был надет намордник сделанный из шкуры барсука, шерстью наружу. Из-за структурного сходства собачей и барсучьей шерсти, казалось, что намордника на ней не было вообще и, приводимые на "знакомство" разного рода проштрафившиеся клиенты, увидав мечущееся в вольере и яростно лающеё восьмидесятикилограммовое чудовище, сразу соглашались на все предложенные условия.
   Загнав пинками в помещение тёплого вольера пойманных ублюдков и закрыв за ними мощную входную дверь, братки степенно, в предвкушении наслаждения, заняли места возле специально вырубленных для просмотра окон, с железными жалюзи внутри. По команде присутствовавшего здесь же Бура, Буня потянул ручку на верёвке, открывающую металлическую клетку, где содержалась овчарка, и внутреннее помещение наполнилось яростным звериным рёвом и дикими людскими воплями. Ублюдки, гоняемые овчаркой по всему помещению, с диким ужасом лезли на стены, прятались по углам, пытались протиснуться сквозь узкие жалюзи в окно, доставляя тем самым немалое удовольствие окружающим. А те, подбадривая их истошным гоготом и воплями, типа:
   -- Давай, давай сюда! Смотри сзади, сзади! -- веселились от души.
   Наконец выбившись из сил и поняв, что собака в наморднике, пленники попадали на пол, и, закрываясь руками от собачьих когтей, затихли. Их выволокли наружу и, бросив на снег, под общее веселье и гогот начали водить вокруг них хоровод, смачно подзуживая над издаваемой ими вонью и внешним видом. Тут же прыгала и развеселившаяся, как щенок, Ариша, пытаясь тяпнуть кого-нибудь из присутствующих, но те только ржали и уворачивались от её когтей и морды. Веселье удалось на славу. Подозвав овчарку, Бур перехватил её на поводок и увёл обратно в вольер.
   -- Ну всё, хватит. Хорошего помаленьку. -- выйдя оттуда, весело сказал он. -- Этих увезёшь в ментовскую. Сам знаешь -- на них уголовное дело. Сильно трогать нельзя -- обратился он к Буне.
   Тот поморщился:
   -- Да знаю что нельзя, но очень хочется. -- посмотрев на лежащие на снегу зловонные тела, с сожалением ответил тот.
   -- Ничего, ничего. На зоне, за старые грешки, их в "петушатник" точно определят. Уж я об этом позабочусь. -- со знанием дела сказал подошедший, с накинутой на плечи дублёнкой, Гнедко.
   И уже обращаясь к Буру, озабоченно протянул:
   -- У нас небольшие проблемы Сергей. Мерин просит отдать ему хотя бы пригородные структуры. Я один это решать не могу. Нужен совет.
   На совете у Ларина, несмотря на его протесты, сопровождающиеся такими соображениями, как: "Беспределом будут заниматься, потом самостоятельности захотят", было всё-таки решено отдать пригород, с условием отчисления части дохода в общак. При этом Бур, в противовес ему, высказывал не менее глубокие мысли: "Если не дать, то будут таскать наркоту". В помощники к Мерину был приставлен отбывший наказание в дисциплинарном батальоне и отслуживший армию Кныш. За короткие сроки, при поддержке Бура, Кныш помог ему объединить все три бригады под его начало, и, оставаясь непосредственным заместителем, регулировал отчисления в общак. По существу вопроса, дело обстояло таким образом: Ларину удалось провести оперативно розыскные мероприятия, в результате которых один из лидеров бригад, рецидивист по кличке Амир, был застукан за неприглядным занятием. Он насильственным способом домогался любви молодой очаровательной девушки, что не поощряется в тех кругах, к которым он принадлежал. Слухи об этом дошли до братвы. Потеряв свой авторитет, он был просто напросто низложен, а бригадиром с соответственными инструкциями от Бура, поставлен Буня. Лидер второй бригады, в прошлом один из городских авторитетов, почуяв неладное, сквозанул с бабками, не предупредив никого, и сейчас находился в розыске. Таким образом, власть над этой частью "геморроя", как иногда выражался Ларин, перешла к Мерину с полномочиями хозяина части пригорода.
   Хорошо отлаженная Буром и его соратниками система, могла просуществовать много лет, если бы не катаклизм, потрясший не только всю страну, но и весь мир в целом. Ещё шла война в средней Азии и страшная техногенная авария на юге великой страны довершила перелом в сознании людей, расколовший человеческую жизнь наполовину, до и после. Это событие показало всему обществу несостоятельность того строя, в котором оно осуществилось. Постепенно приходившая в упадок промышленность, позволила легализоваться подпольным структурам, которые, уже перейдя в кооперативы и частные предприятия, требовали от властей официальной защиты и, не получая её, из-за слабости структур, поддерживающих государственный строй, обзаводились собственной охраной. Полковник Ларин был смещён со своего поста и уволен в отставку. На его место был поставлен присланный из центрального аппарата родственник какой-то "шишки" из министерства. Не успев приехать, тот уже успел устроить драку в центральном ресторане и подхватить триппер от местных проституток. Свои мысли о происходящем прокомментировал Мерин, в очередной раз привезя свою долю в общак:
   -- Это что ж делается то, а, Бур? -- скромно, с почтением присев на край стула, начал он. -- У нас раньше после войны участковый в районе был, фронтовик. -- дёрнул он чинарик, зажатый большим и указательным пальцем, и выпустив в пол сноп дыма, продолжил, -- Так он сам не безобразил, и нам не давал. Все его за это уважали. Даже мы, шпана, ему помогали дезертиров вылавливать. Мелкие кражонки прощал. А однажды пришёл и говорит, что какого-то партийца из центра прямо в гостинице обворовали. Мол, большой скандал может быть. Так мы сами, среди своих, ему всё нашли и отдали. А сейчас что? -- вопросительно уставился он на Гнедко, который присутствовал при этом разговоре.
   -- Да-а, проходят те времена, когда в милицию по комсомольским путёвкам брали. Сейчас все по кумовству да по протекции в органах продвигаются! -- посетовал тот на это обстоятельство.
   -- Ну что тут скажешь! Скоро всех ещё и перетравят. -- озабоченно махнул на это рукой Бур намекая на всякого рода дурь.
   Хлынувший поток торговцев наркотиками и спиртными напитками разного калибра заполонил города, отравляя привезённой разномастной дурью умы и души людей. На доходах от реализации этой дряни поднялась ранее прятавшаяся по углам разная мразь, типа низвергнутого в недавнем прошлом бригадира по кличке Амир и ему подобных. Доходы предприятия, созданного Буром, резко упали. Содержать большую бригаду было не на что. У него остались только самые преданные люди, остальные подались кто в охрану предпринимателей, кто в другие, уже отделившиеся от основной группировки, бригады и формирования. Время рыцарей и романтиков, подобных Буру уходило в прошлое. На их место, приходили беспредельщики с отмороженными мозгами, готовые на всё ради собственной выгоды. Лидеры разных таких группировок ещё побаивались в открытую выступать против Бура, поэтому предлагали ему свою дружбу, чтобы постепенно прибрать его хозяйство к своим рукам. Но их шитые белыми нитками коварные замыслы он пресекал в зародыше, не очень почтительно обращаясь с их курьерами. Одного такого наглого сопляка, который выразился откровенно беспардонной фразой: "Да скоро всё равно здесь всё будет наше", при этом производя распальцовку, как в итальянских фильмах про мафию, бойцы Бура раздели догола, и, завязав "кузнечиком", оставили на центральной площади города с кляпом во рту и запиской на ж...пе "Итальяньский мафиёзи". Записка специально содержала ряд ошибок, чтобы наказание было ещё унизительней для его штрафника.
   Все эти годы Сергей не забывал и пообщаться со своим старым другом Витьком. Тот, немного оклемавшись от ран, уже сносно передвигался на ногах. Сергей пристроил его к прибыльному занятию. На ферме, после забоя скота, оставались шкуры. Их выделывали и отдавали ему, а он, в свою очередь, мастерил из них ремни, ошейники, поводки и разного рода кожгалантерейную фурнитуру. За основу изделий он брал иностранные журналы, фотографии и плакаты рок-звёзд. Иные музыкальные кумиры молодёжи обвешивались такого рода предметами с ног до головы, создавая рекламу их продукции. Доходы, от такого производства были весьма значительными, ими он беспрекословно делился с общаковской казной. На рынке он имел уже свой павильон и несколько точек в городе, помогал ему в этом отец, ещё крепкий милицейский отставник и оклемавшиеся от ран воины-интернационалисты, бывшие Буровские воспитанники. За время существования фирмы "Кожгалантерея" они сумели купить Виктору кооператив, две полноприводных "Нивы", на которых и производили перевозки сырья и фурнитуры.
   Иногда, когда Буру было совсем хреново, он звонил Витьку и тот, заезжая за ним в условленное место забирал его. После этого они делали вылазку куда-нибудь расслабиться на природу, прихватив богатую закуску и проверенных подружек. Советы своего старого друга, во многом помогли Буру подняться в жизни и избежать разного рода неприятностей. Прошедший войну и знавший изнаночную сторону бытия, он определял характер и сознание Сергея по одной простой причине -- Серёга не мог ему врать. Вот и сейчас, когда он остался в меньшинстве перед возникающими со всех сторон конкурентами, ему нужна была помощь именно такого рода, нужно было расслабиться и, окунувшись в эту отдушину вынырнуть из неё с новыми силами.
   Бур, с бутылкой водки и с кулём разной снеди, появился перед ним так внезапно, что Виктор копавшийся в служебной документации сначала оторопел. Потом, поняв в каком тот настроении, закрыв папку, достал гранённые стаканы. Сергей молча сел, и, взяв в руки налитый ему стакан водки, вылил себе в рот. Солидно, не спеша закурив, предложил другу. Тот, взяв сигарету, помял её пальцами, выжидательно помалкивая.
   -- Вот так вот, брат, со всех сторон обложили... Сволочи! И откуда только вся эта мразь взялась? Я раньше о таких и слыхом не слыхивал, хотя и немало кого знаю: Зяма Ташкентский, Хмеля базар, Аладдин... -- он замолчал, презрительно поморщившись и глубоко затягиваясь сигаретным дымом.
   -- Цену себе набивают, мол мы всегда такие были, а на самом деле в подворотнях дешёвое вино хлестали да бичёвок лапали. -- поспешил успокоить его Виктор.
   -- А с этим Аладдином какая история-то вышла... -- Витёк полностью переключился на выведения друга из тягостной хандры. -- Этот пентюх насмотрелся всякой голливудской фигни, и решил было, что он крутой ниндзя. Надевал по ночам чёрное трико и сварочный подшлемник, и бегал за припозднившимися прохожими с игрушечным мечом из "Детского мира". Меч в ночи блестел, как настоящий. Народ в ужасе разбегался, как куры на птичьем дворе, что доставляло придурку немало удовольствия. Да как-то раз не рассчитал, дебил, стечение обстоятельств... Выскочил на середину тротуара и идёт, меч свой игрушечный у левого плеча двумя руками держит. А тут, три пьяных тётки -- продавщицы, после ревизии, с ворованными продуктами, домой в состоянии эйфории возвращались. И надо же было им встретиться на пустынной улице. -- Витёк, в предвкушении забавного конца, весело передёрнулся. -- Ну тётки конечно подумали, их щас грабить начнёт. А так как выпитое и радостно пережитое у них хлестало через край, и численное приёмущество было на их стороне, с криками "Ах ты свиное рыло! Бедных женщин обижать?!", накинулись они на него с сумками да авоськами. Умудрились на землю сбить и охаживали тем, что в руках было. Одна била тушей поросёнка, взяв её за задние ноги. Другая -- сеткой с овощами. А третья, самая жадная, сумку со жратвой на тротуар поставила, юбку задрала, и острыми носками туфель и каблуками-шпильками его всего испинала. На этом эпизоде менты их и повязали всех четверых. Ну, тёткам народное судилище, а придурка, после пережитого шока и маскарада -- в психушку. Я помню когда он вышел, в автобусе на местах "Для детей и инвалидов" ездил. -- Витёк весело откинулся на спинку стула и, улыбаясь, посмотрел на друга.
   Сергея не отпускало:
   -- Ты помнишь, как мы с тобой первые деньги заработали на лечебной траве для аптеки? Три дня ломались, а получили всего пятёрку. -- Бур поначалу было развеселившийся, многозначительно посмотрел на друга. -- А эти деляги сейчас траву косой у себя на юге косят и наших людей за большие деньги ей травят, одна ходка наркокурьера стоит годичной зарплаты простого работяги, да за такие деньги они скоро весь мир купят. -- он с досадой плюнул в стоявшую рядом урну.
   Витёк наконец прикурил размятую сигарету и задумался.
   -- Да, Серёга, парадоксы жизни, и там трава и здесь трава, а какая между ней разница? Одна лечит -- другая калечит. А маленькие деньги всегда тяжело даются. Большие легко, но за ними кровь и слёзы. Вот тут и выбирай.
   Витёк стряхнул образовавшийся на сигарете пепел в стоявшую на столе пепельницу и налил полные стаканы водки. Друзья выпили и закусили.
   -- Ну и что дальше делать? Я один против них не смогу. У меня один боец на десять ихних. Слыхал, они, суки, Мерина завалили. -- Сергей сжал кулаки и стиснул зубы, в бессильной злобе уперев взгляд в пол.
   Мерин был застрелен через неделю после их последней встречи, при выходе из собственного дома. Акция носила устрашающий характер, с целью воздействия на Буровскую бригаду и его самого.
   -- Они за общак ведутся. -- подумав, ответил Виктор. -- Как-то его нужно переправить к нейтралам, а потом и сам туда. Я тебе чем смогу -- помогу.
   На тайном совете было решено, что общак повезёт Гнедко. В центральных дипломатических кругах у Бура была страстная любовница, с которой они встречались раз в году на черноморском побережье Кавказа. Имея мужа и детей, она не решалась расторгнуть семейные узы, хотя Бур ей это предлагал. Несмотря на то, что она была старше его по годам, Бур был старше её по жизненному опыту. Может быть за это она и любила его уже на протяжении стольких лет, и с нетерпением ждала командировки на юг, проходившей каждый год в зимний период. Все мы слабы, и Бур, получав от любимой тёплые письма, мчался через полстраны к ней на свидание. Приехав оттуда через месяц -- полтора он с новыми силами принимался за свои дела, которые, как правило, после этого спорились, как никогда.
   Сейчас Катрин, как звали его пассию, должна была решить непростой вопрос по переводу крупной суммы денег в нейтральную страну. На это были выделены крупные средства. Но что только не делает любовь, на какие только чудеса она не способна. Всё решилось в короткие сроки с минимальными для Бура затратами. Деньги контрабандой были перевезены в дипломатическом вагоне, и ключ от банковского сейфа с кодом находился у Гнедко, который уже ждал его в кемпинге, горнокурортной альпийской зоны.
   ...Докурив сигарету, Бур затушил её в хрустальной пепельнице и, взяв паркер, продолжил:
   -- Так и моё утлое судно бежит по волнам времени, подгоняемое ветрами, дующими с разных сторон. Всё что сделано мной, не идёт не в какое сравнение с тем, что вам предстоит пережить в ближайшее время. Как и что будет дальше -- известно только одному богу. Но тот хаос, в который ввергнута страна сейчас, это продукт преступной беспечности и разгильдяйства, за который кто-нибудь когда-нибудь ответит. Мы тоже были не ангелы, но социальный строй сам не хотел замечать что у него происходит под боком. Государство считало себя сильным, и не хотело признавать теневой бизнес, развивающийся у него под самым носом. Поэтому, если бы не я, то кто-нибудь другой, занимался их налогообложением. В том что возникли мы -- виноваты вы. Сейчас мы уходим, но с кем вы останетесь -- этот вопрос вы задайте сами себе, пока его не задала вам сама жизнь.
   Он закончил излагать свои мысли и внизу крупно вывел: "БУРЕВЕСТНИК". Взял дипкурьеровский пакет, аккуратно вложил в него изложенные на бумаге мысли и, заклеив, положил перед собой на стол. Вызвав к себе Шпыня, постучал по пакету пальцем со словами:
   -- Это отдашь засранцу... -- сказал он, намекая уже на известного всей братве Травкина, ставшего сейчас у руля городской власти. При этом Бур задумчиво усмехнулся, как бы говоря самому себе: "Как это могло произойти?!" -- А на словах передай, чтобы прочитал вслух всей ихней пи...добратии, не то я ему устрою... Воспоминания прошедшей молодости. -- при этом он злорадно улыбнулся и передал пакет Шпыню.
   Тот взяв его, тоже расплылся в ехидной улыбке, что случалось крайне редко.
   -- Там это... От Аладдина браток опять пожаловал. -- пробасил он.
   -- Ну давай его, что скажет. -- откинувшись в кресле распорядился тот.
   В кабинет, под сопровождением Кныша, ввели лицо кавказской национальности.
   -- Бур, братва приглашает тебя на мировую в центральный ресторан. -- без предисловий начал тот. -- Сказали, что было -- то было. А что будет -- решим вместе.
   Это была плохо замаскированная засада, он это понял сразу. Поднявшись с мягкого кресла, он медленно, как удав к кролику, пожирая того тяжёлым взглядом, мягко подошёл к быку. При этом тот побледнел, но глаза не отвёл. Схватив его за плечи, Бур с такой силой тряхнул посланца, что у того от сотрясения головы подогнулись ноги. Кныш поддержал его сзади, чтобы он не упал. Шпынь, выйдя из-за спины шефа, приготовил кулаки.
   -- Что, мрази, на мякине меня хотели провести?! -- проревел он ему в лицо.
   -- Бур, я... Мне только передать... -- со страхом, заикаясь, промямлил тот, вытаращив глаза и открыв рот судорожно захватывая воздух.
   Бур немного успокоился, не переставая злобно смотреть тому в глаза.
   -- Сейчас пойдёшь обратно, и скажешь, что вся ваша сявочная тусня не мой уровень и я никогда не унижусь, чтобы сидеть вместе с ними за одним столом. Всё понял?! -- выдохнул он ему в лицо.
   -- Всё, Бур... Извини. -- со страхом, тяжело дыша, вымолвил гость.
   -- Отпустите его, пусть идёт. И не забудь передать мои слова!
   После его ухода Бур, быстро собрав своих людей, на трёх машинах выдвинулся к центральному ресторану. Оставив своих бойцов, с приказом быть начеку, он, в сопровождении Кныша, показав одно из удостоверений силовых структур, зашёл в удобную для просмотра ресторана квартиру дома напротив и, объяснив их хозяевам: "По служебной необходимости", прильнул к окулярам артиллерийского бинокля. С этого удачно выбранного ракурса, ресторан был, как на ладони. За большими стеклянными окнами всё было отчётливо видно. Он видел, как его давешний бычара, присев за спиной одного из лидеров новоявленных бригад по кличке Аладдин, что-то напряжённо жуёт своему боссу. Тот, чуть повернув к нему голову, сначала внимательно слушал, а потом высокомерным жестом махнув, отпустил его. Затем встав с бокалом вина, провозгласил какой-то тост, все злорадно развеселились и застолье продолжилось. От ресторана отъехали четыре иномарки с быками.
   Веселье было в самом разгаре, когда в ресторан не спеша вошёл Бур. Его появление для всех было настолько неожиданно, что некоторые замерли с поднятыми бокалами у самых губ, другие перестали жевать и уставились на него с набитым ртом, похожие на мыльные пузыри. С усмешкой подойдя к столу напротив поднявшегося от неожиданности Аладдина, он исподлобья посмотрел ему в лицо.
   -- Ты звал меня, вот я и пришёл.
   -- Это... Так неожиданно... После того, что я услышал от своего человека. -- не теряя присутствия духа, наигранно весело вымолвил тот.
   -- Я бы мог убить тебя сейчас, как ты убил моего друга Мерина, но я не буду этого делать. Скоро вы сами уничтожите друг друга, и утонете в собственной крови. Мои слова ты поймёшь позже. Я пришёл сюда для того чтобы сказать -- Я ухожу!
   При этом справа от него поднялась мрачная фигура Амира.
   -- Кто же теперь тебя отпустит... -- с наглой ухмылкой вытаращился он на Бура.-- А вашего Мерина я завалил, вот этой рукой. -- при этом он вытянул её вперёд для показа.
   В мгновение ока, Бур перехватил протянутую руку и, дёрнув негодяя на себя, провернул спиной произведя захват его шеи в замок железными объятиями.
   -- Значит, с тобой мы попрощаемся в первую очередь! -- яростно прорычал он, всё сильнее сдавливая его горло.
   При этом в ресторан влетели вооружённые буровские боевики с помповыми ружьями и обрезами. Присутствующие попрятались под сдвинутыми столами. Через минуту было всё кончено и бездыханное тело упало к его ногам.
   -- Я ухожу! -- проревел он, опьянённый смертельной схваткой. -- Но часть меня остаётся здесь. И эта часть не даст вам спокойно спать. Мы ещё вернёмся и вытянем свою страну из под таких ублюдков как вы! -- при этом он резко развернулся и, не оглядываясь, вышел.
   В ту же ночь, собрав остатки своей бригады на опустевшей ферме, Бур раздал причитающиеся каждому деньги. Выпив достаточную дозу, он много курил, и в перерывах давал наставления своим соратникам:
   -- Братва! Престарелые политиканы и их сявки поменьше, типа нашего засранца Травкина, пропили и разворовали страну. -- при этом, он наклонившись щурился от евшего глаза дыма от сигареты во рту и, запустив руку в банковский мешок для денег, доставал оттуда пачки банкнот.
   Отсчитав положенную сумму и отдав грев последнему солдату из братвы, продолжил:
   -- Им на смену скоро придут жадные до власти и денег рвачи. Мы не можем противостоять им сейчас. Нужно выждать время. На полученные сейчас средства падайте на дно. Наше время ещё придёт. Мы ещё вернёмся! -- при этом он сжал кулак и поднял его чуть наискось, как когда-то его подопечный Тахир, в приветствии похожем на "Рот фронт". При этом братва, поднявшись, отсалютовала своему командиру тем же самым жестом, означающим братство и взаимопонимание.
   После этого он попрощался со всеми, и Витёк на своей "Ниве" тайно отвёз его в соседний город, где он благополучно сев на самолёт вылетел в Европу.
   Под крылом проплывало белое безмолвие. Как там сложится, и что будет дальше, он не знал. Он думал только об одном, когда и как он вернётся сюда, чтобы восстановить своё положение и порядок. Но это зависело теперь не от него, а от тех социальных перемен, которые не смотря ни на что, всё равно должны были произойти в этой стране, бойцом которой он себя считал. С такими мыслями он откинул спинку сидения и, закрыв глаза, погрузился в сладкую дрёму. А самолёт уносил его всё дальше и дальше к новой, ещё не изведанной жизни, где были и старые друзья, и любимая женщина и -- самое главное -- свобода, к которой он стремился всю свою жизнь и которой ему так не хватало.
   (Продолжение следует)
   ВАДИМ АРНАУТ.Июнь 2010г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ИНТРИГА

Рассказ

  
   Мужской туалет одного из городских учреждений, представлял из себя вмурованную в бетон унитазную дыру на возвышенности из двух крутых ступенек. Это был старый ветеран, повидавший много на своём веку, но, как часто бывает, в один прекрасный момент перестал выполнять свои функции. Дело в том, что со временем, то ли труба от бачка засорилась, то ли поступление воды стало меньше -- в общем не стал унитаз смывать фекалии как положено, а только обмывал их водой и оставлял в своём уже давно не белом, молчаливом лоне. Нагадивший работник немного попытавшись произвести смыв, быстро терял к этому занятию интерес, и дальнейшая его забота состояла в том, чтобы никто не догадался, что нагадил именно он. Стараясь уйти из туалета незамеченным, он долго стоял за дверью морщась от вони и прислушиваясь к передвижениям сотрудников. Улучив момент он ужом выскакивал из дверей и растворялся в суете производственных будней. Заходивший уже за ним сотрудник заставал неприглядную картину из зловонной жижи. Быстро сделав своё маленькое дело очередной сотрудник тоже не хотел, чтобы его заподозрили в неприглядном деянии, и тоже, как и виновник происшедшего незаметно покидал туалет. Мало того, если работник справлял большую нужду, то в унитазе уже образовывалась настоящая запруда с выворачивавшим на изнанку запахом на весь коридор, и местная техничка баба Вера, матерясь четырёхэтажным матом и очень часто употребляя слово "засранцы", закрыв рукавом старого рабочего халата нос, раз за разом ныряла в дверной проём с полным ведром воды для смыва.
   Туалет обслуживал несколько отделов, сотрудники которых из-за этого косо поглядывали друг на друга. Наконец, в один прекрасный момент крикливый и нетерпимый ко всему происходящему вокруг заместитель начальника транспортного цеха, собрал по этому поводу у себя в кабинете собрание из мужского населения близлежащих отделов.
   -- Доколе, мужики, будем срать мимо дыры в туалете? -- лаконично начал он своё выступление. -- Я специально буду вылавливать засранца и выставлять перед народом. -- уже с угрозой продолжил он и всем сразу представилось, как замначальника транспортного цеха принюхивается у щели в сортире, вылавливая злоумышленника.
   Это вызвало лёгкое веселье в рядах собравшихся.
   -- Ничего смешного здесь нет. -- без смущения продолжил он. -- Надо хотя бы прицеливаться в дырку с водой, когда хочешь по большому. Я правильно говорю, товарищи?! -- с надеждой обратился он к собравшимся.
   -- А как же я целиться буду?! -- возмутился ветеран войны и труда завхоз дядя Гриша, находившийся на пенсии, но оставленный на своём месте из большого уважения к его военным заслугам. -- Небось ноги-то уже не те, чтобы ещё и целиться. Не мальчик уже. Я если присяду, то могу и вообще не встать.
   Все с сочувствием посмотрели на него, а замначальника транспортного, положив ему руку на плечо, понимающе подбодрил:
   -- Держись, старина, на фронте и не такое бывало. -- старик прослезился, наверное вспомнив что-то своё.
   Сидевший в стороне начальник отдела охраны труда, поймав наступившую паузу, задумчиво вставил:
   -- Всё это, мужики, неспроста. Дядя Гриша, как заслуженный человек, из принципа такое себе не позволит, да и пьёт он не закусывая. Откуда из него столько вылезет-то? Мне кажется, кто-то хочет нас поссорить. Насрав нам в туалет он хочет, чтобы мы разосрались между собой. -- уверенно скаламбурил он.
   Все вопросительно посмотрели на него, как наверное смотрели древние греки на Цицерона после произнесения им пламенной речи.
   -- Точно... -- выкатив, от осенившей его догадки, глаза, полушёпотом промолвил инженер эколог. -- Я давеча видел, как к нам с администрации мужичок заскакивал...
   -- Да не-ет!.. -- резко махнув рукой, отмёл эти подозрения специалист по маркетингу. -- Это твои транспортники гадят. Ты их жучишь, орёшь на них... -- обратился он к замначальника транспортного цеха, наклонившись для большей убедительности к нему всем своим тучным телом. -- Вот они и пакостят. -- выкатил он на него свои рачьи глаза.
   -- Нет, нет и нет! Мои транспортники не могут мне такую свинью подложить. Я им, намедни, коллективную пьянку в цеху простил! -- запальчиво парировал тот.
   Спор разгорался нешуточный. Одни обсуждали возможные провокации администрации, другие происки транспортников, одни брали сторону замначальника транспортников, другие придерживались линии специалиста по маркетингу, ну а третьи сначала брали сторону одних потом поддакивали другим, что было очень подозрительно и этот факт не укрылся от всевидящего ока начальника охраны труда.
   -- А вы что, как проститутки, то туда, то сюда? -- обратился он к двум молодым специалистам, проработавшим на предприятии не больше года. -- Может это вы гадите, а?! -- с угрозой, уперев кулаки в стол, не мигая уставился он на молодняк.
   Те, втянув головы в плечи, сидели не шелохнувшись в атмосфере, воцарившейся при этих словах, тишины и всеобщего внимания.
   -- Это я накакал... -- раздался жалобный голос из угла кабинета и за этим поднялась худая тощенькая фигура практиканта. -- Я не знал, что там не смывает... Простите меня.
   Все мрачно, с осуждением повернули головы в его сторону.
   -- Да нет же! -- запальчиво вскочил со своего места специалист по маркетингу. -- Не может такой маленький худенький пацан наложить такую большую кучу. Я утверждаю и буду утверждать, что это происки транспортников. -- он с вызовом посмотрел на их зама.
   Тот опять, вскочив, начал в резкой форме приводить убедительные, на его взгляд, доводы в непричастности его людей к этому недоразумению, но его слова потонули в общем шуме с ещё большей силой разгоревшегося спора.
   В самый разгар нарастающего напряжения в дверь постучали, и на пороге кабинета, где проходило заседание, появился слесарь-сантехник в выцветшей робе с чемоданчиком в левой руке. В правой он держал наряд на производство работ.
   -- Кто ответственный за здание? Подпишите устранение неисправности сливного бачка в туалете.
   После того, как в наступившей тишине наряд был подписан, сантехник вынул потухший окурок папиросы изо рта, бросил его в мусорное ведро и, ухмыльнувшись, посмотрел на присутствующих:
   -- Пользуйтесь на здоровье!
  

Вадим Арнаут

Июнь 2010

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

КОНФУЗ

Рассказ

  
   Светка-разведёнка была яркая блондинка, чуть рябоватая на лицо и глуховатая на ухо, что не мешало ей пользоваться успехом у мужиков во всех четырёх лабораториях отдела химических исследований. И так уж случилось, что несмотря на своё бурное прошлое ей удалось захомутать начальника своей же лаборатории Валерика Быковского. В один прекрасный момент, обидевшаяся на всех своих "поклонников", Светка проявила всё своё бабье мастерство, в котором была и наигранная печаль со слезами, и лесть, и разного рода бабьи хитрости вплоть до нажитого за годы бурной молодости сексуального опыта. И всё это она направила на Валерика, который, отвечая своему прозвищу "Бык", упёрто ничего не хотел слушать про Светкины бывшие похождения и отмахивался от действительно желавших ему добра мужиков со словами: "Враньё!"
   Кроме этого, Бык был прямолинейный работник и ярый правдоискатель. В один прекрасный момент, Светка, не выдержав сварливости своей бабьей блажи, чтобы перестраховаться на будущее и немного позлить Быка, рассказала ему о её связи с сотрудником их же лаборатории Серёгой Воробьяниновым. Горячо сетуя на несправедливости судьбы и на свою ошибку она хваталась за голову со словами: "Какая я была дура!", и что он был у неё один, и что его нужно убрать в другое место, чтобы он не мешал их начавшейся идиллии. При этом она не забывала украдкой оценивать его реакцию, подглядывая за ним в щёлку между пальцами. Она проявила такое театральное мастерство, что у Быковского не оставалось и капли сомнения в её искренности и правдивости.
   При личном контакте "Вороба" наотрез отказался сам уходить из лаборатории, что выражалось в его неподдельном удивлении и словах: "Ну ты и дурак!", после чего Быковский решил посоветоваться по этому поводу с начальником своего отдела.
   Начальник отдела, в который входила лаборатория "молодожёнов", был отпетый карьерист, он побаивался горлопана Быковского, который попортил много крови сотрудникам отдела своим правдолюбием и прямолинейностью, граничащими с тупостью и упрямством. Поэтому, злорадствуя в предвкушении незабываемого шоу, он назначил открытое собрание по этому поводу, с привлечением сотрудников всего предприятия, куда входил возглавляемый им отдел химических исследований.
   В назначенный час после работы, в просторном зале красного уголка собралась пожалуй треть всего населения предприятия. Не ожидавшая такого наплыва людей Светка, сидела как на иголках, нервно поглядывая по сторонам. Председателем собрания был назначен начальник отдела химических исследований, вёл собрание Быковский сам. С присущей ему прямолинейностью он злобно заклеймил ничтожество Воробьянинова, мешающего проистекать их со Светкой большой любви и счастью, и потребовал, чтобы он в присутствии народа пообещал уйти из их жизни в другую службу. "Вороба" протестовал против насилия, говорил, что "ваша Светка" ему "до лампочки", и чтобы они оставили его в покое со своей любовью, при этом он вставлял разные сальности, намекая на Светкину любвеобильность, чем немало позабавил присутствующих. При этом Светка сидела раскрасневшаяся, как после бани, и из-за этого её веснушки постепенно утопали в красноте лица.
   В разгар спора, со своего места поднялся молчавший до того момента и прятавшийся за спинами коллег от лишних взоров, начальник смежной лаборатории Владимир Котов, чем приковал к себе внимание всех. Светка, при его появлении, зарделась краской ещё больше прежнего.
   -- Вот вы тут решаете, чтобы Воробу выгнать. А как быть тогда со мной? Я тоже к Светке похаживал. Никто же не виноват, что она такая любвеобильная. И у нас с Воробой было расписание посещения Светки. У нас, однажды, даже накладка вышла. Он пьяненький не в свой день пришёл, но вспомнив режим -- быстро ретировался. Так меня теперь что, тоже нужно выгнать что ли?
   При этом председатель зашикал на него, чтобы он замолчал, а присутствующие заржали во всё горло, ну а Светка, вскочив, попыталась выбежать из зала. Но процесс вызвал у народа такой интерес, что люди закрыли все проходы своим присутствием, и ей ничего не оставалось, как сесть на место. Быковский затравлено смотрел по сторонам, переводя взгляд от присутствующих на свою вторую половину, которая уже горько жалела, что ввязалась в эту историю.
   Посмотрев на председателя, Котов продолжил:
   -- А что, я правду говорю. Света, подтверди? -- невозмутимо обратился он к бывшей подруге. -- А Витёк Чащин с транспортного? А Толик Шаталин с подсобного? Ну ты их тоже, Света, помнишь. Это тоже твои "друзья". -- продолжал Котов своё выступление. -- У них вообще тройной альянс был. Типа шведской семьи. Их, наверное, теперь, по Светкиному, выходит, вообще на лесоповал надо сослать.
   Народ покатывался со смеху. Такого праздника у людей не было наверное со времён полёта Гагарина в космос. Старейший ветеран завода, токарь-наставник Александр Степанович, вытирая слёзы радости от смеха на своих старческих глазах, кричал с места:
   -- Бык, а Бык, так ты тоже к ним в кружок любителей Светки записывайся, да и всё! А то чё такую кумпанию-то разбивать?
   После его слов народ попадал на пол, держась за животы от надсадного смеха. Ржал как лошадь даже председатель собрания, до этого стойко державшийся и призывающий к порядку. Держа руку на плече Быковского, он силился через смех что-то ему сказать, как-то его успокоить, но увидев его кислую физиономию, вырыгнул из себя новый приступ веселья, заразив тем самым и самого Быка. Тот нервно засмеялся, перемешивая вынужденное веселье с досадой. Светка, закрыв голову руками, истерично раскачивалась стуле.
   Не прошло и недели, как Бык со Светкой разошлись. Видно правильно говорят в народе: "не женись на разведёнках".
  

Вадим Арнаут

Июнь, 2010

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ОШИБКА

Рассказ

ВЕТЕРАНЫ -- ВСЕГДА ОСТАЮТСЯ СОЛДАТАМИ.

   1
   Рекламный щит симпозиума по городской скульптуре, проводившегося первый раз в одном из провинциальных городков, представлял из себя огромный плакат с кричащей, как вывеска "ПИВО" над забегаловкой надписью, но раз в десять побольше. На рекламном щите выделялись также даты проведения, с девятого мая по двадцатое июля. На самом плакате была изображена древнегреческая скульптура обнажённых парня и девушки в любовных объятиях. Как видно в мастерской, где выполнялся плакат посредством компьютерной графики, что-то не получилось, и огромное изображение скульптуры расплылось таким образом, что нельзя было отличить, где парень, и где девушка. Издалека этот шедевр компьютеризированного изображения напоминал оргию гомосексуалистов, что и привело в оцепенение местного блатяка, вора и алкоголика по кличке Лысый, имевшего ходку на зону за воровство. Как всегда, проходя по площади, где был определён на всеобщее обозрение "рекламный шедевр", он невольно остановил на нём свой взгляд, и сейчас стоял как вкопанный, открыв от изумления рот и вытаращив глаза, не замечая толчков и ругани со стороны многочисленных прохожих. От природы Лысый был глуповат и всё принимал за чистую монету. Поговаривали, что в тюрьме он чуть было не отведал из продырявленной посуды, что в свою очередь опускало его на самое дно тюремной иерархии. Тогда спасла его начавшаяся потасовка между зоновскими группировками, ну а потом про эту шутку просто забыли. Постояв так некоторое время он развернулся и, не меняя выражения лица, быстрым шагом направился в известном только ему одному направлении.
   Жизнь в провинциальных городах, где бы они не находились, подчиняется одним и тем же принципам и порядкам. Человек рождался, заканчивал школу и устраивался на одно из многочисленных предприятий, переведённых в этот город ещё во время войны. Немногим удалось вырваться из этого заколдованного круга. А кто и вырвался в крупный город бывшего союза, без соответствующей поддержки терялись в общей людской массе, а некоторые и вообще приезжали обратно, как говорится "не солоно хлебавши". Нравы этих городов являлись такими же консервативными, как и те функции, которые они были призваны выполнять в системе общего социалистического производства. Постоянная штурмовщина на производстве, повсеместные запреты на свободы и поведения напрочь вымотали людей видевших по телевидению и понаслышке совсем другую, более лёгкую, чем у них, жизнь. Но времена потихоньку менялись, менялся и менталитет местного населения. Дети и внуки тех работяг, которые не щадя своей жизни и собственного здоровья, ковали победу над врагом во время войны, уже поумнели и, посмотрев на изношенный ресурс своих старших товарищей, уже не ломились толпами в заводские отделы кадров свинцового, сталелитейного или горно-обогатительного комбинатов. Новая власть и новые порядки давали возможности тем, кто поумней, зарабатывать намного больше сталевара или шахтёра вместе взятых, просто напросто спекулируя товарами всеобщего потребления: китайское тряпьё, всевозможная снедь, ворованная с заводов железная фурнитура, сбор цветного лома и многое другое. На фоне новых экономических условий появлялись люди, которые были не прочь поживиться за счёт торгующего элемента, державшие в страхе не только их, но и всю местность, на которой проживали.
   К одному такому местному авторитету по кличке "Таран" и отправился сейчас Лысый, чтобы сообщить так потрясшее его известие. Надо сказать, что окраины провинциальных городов мало отличаются от мест не столь отдалённых. Также как и на зоне есть свои Шкари, Бобочки, Прохаря, Мужики и Паханы, на каждой окраине такого города есть свои Тараны, Буни, Коты, Лысые и многие другие. Как те, так и другие, они выполняют одни и те же функции, только одни это делают в ограниченном пространстве, а другие на свободе, что в конечном итоге потом для тех и для других взаимозаменяется.
   Таран был авторитетным человеком во всём городе. Оттрубив положенный срок, за определённые заслуги, обзавёлся хорошими связями в тюрьме, и сейчас, имея добротный двухэтажный дом, иногда выезжал неизвестно куда на неопределённый период времени. Приехав из "командировки" он часто выставлял местной братве несколько ящиков водки и приличную закуску, решал долговые проблемы и наказывал на бабки виновных. Местное население, не доверяя органам правопорядка, часто со своими чаяниями и заботами приходили именно к нему. Сам Таран был человек суровый, но имел спокойный и рассудительный нрав, ни гнушался людей и, чем мог, помогал им в жизни. Случай, характеризующий его как человека, произошёл после пожара в одном из домов, где огнём были уничтожены четыре квартиры. Он нашёл погорельцам такую работу, что они не только восстановили жильё, но и обзавелись своими хозяйствами, и теперь часто входили сельскохозяйственными продуктами ему в долю без всяких на то предварительных соглашений с их стороны. В другом случае к нему обратился начальник местной пожарной части, у которого была угнана оперативная легковая машина со служебной рацией. Через сутки машина с ключами стояла у ворот подразделения, за что деревянные конструкции дома Тарана, были за казённый счёт обработаны огнезащитным составом. И его торговые палатки на рынке, и коммерческие магазины в городе не подвергались такой тщательной проверке, как другие.
   Ни одна государственная структура в городе не работала так эффективно, как тарановская братва. Ему не надо было писать заявлений, снимать анализы или отпечатки пальцев. Через своих людей он всё узнавал ещё до того, как к нему приходили жалобщики. Иногда к нему приходили жёны с детьми с жалобами на своих запившихся и вконец распоясавшихся мужей. Таран проводил среди такого контингента мужской половины человечества соответствующую работу через своих людей, после которой жалобы сразу же прекращались и семейная жизнь часто налаживалась. Укрощённые им буйные главы семейств, становились, кто по-трусливей -- паиньками, а кто по-боевитее, выполняли определённую работу на самого Тарана. Так пара мужиков, посетовавших на то, что все их срывы в семье из-за безработицы, получили от него подряд на кооператив "Дары природы", и сейчас работали по заготовке болотного чеснока, ореха, и кедрового масла, отстёгивая ему часть дохода. Другой такой же работящий мужик, не найдя счастья в семейной жизни, получил подряд на откорм бычков в близлежащей деревне. И много других людей, которым Таран дал путёвку в жизнь, сейчас трудились в народном хозяйстве на своё собственное благо, не забывая при этом и своего попечителя. К Тарану часто обращалось и городское руководство, помочь в том или ином случае. В частности, в период весеннего разлива рек, он выделял средства на отсыпку дамбы, протекавшего в средине города ручья, который в весенний период становился неуправляемый и заливал вокруг себя близлежащие кварталы.
   2
   Позвонив определённое количество раз, Лысый застыл в почтительном ожидании. В двери открылся глазок и человек с той стороны внимательно оглядел своего оппонента. Через секунду, залязгав затворами, дверь отворилась и на пороге появился тарановская торпеда, бывший борец-профи, в своё время входящий даже в сборную союза, но ни разу из-за травм даже не выехавший с ней зарубеж. Торпеду звали Назар, Костя Назаров. Когда его, искалеченного, вышибли из всех борцовских составов, не предоставив даже работу в родном борцовском клубе, Таран нашёл его на заднем дворе пивнушки, валявшегося пьяным возле помойки и, со словами: "Такими людьми бросаться нельзя", приказал забрать парня к себе, ещё на свою собственную заимку с пасекой за городом, в которой он начинал после отсидки. С тех пор минуло два десятка лет, и Назар, как-то прикипев братскими чувствами к Тарану, так и остался возле него. Бывшие коллеги по спорту, наконец-то вспонив о нём по прошествии многих лет, наперебой зазывали его на тренерскую работу в центральную федерацию спорта. Но у Кости теперь были свои заботы, и он решительно отклонял все их предложения.
   -- Тебе чего? -- недовольно пробасил Назар, узнав прибывшего.
   -- Назар! Мне к Тарану, по серьёзному делу... -- ёрзая от нетерпения, напряжённым полушёпотом произнёс тот.
   По видимому, интонация голоса убедила вопрошавшего и, спустя некоторое время, после короткого: "Подожди", мощный железный замок металлически лязгнул и тот же беспристрастный голос скомандовал
   -- Заходи.
   Таран сидел в палисаднике и мирно играл в шахматы со своим вторым доверенным лицом, постоянно находившемся при нём, Котом. Эта была его вторая торпеда, которого он знал ещё на зоне. Кот входил в число приближённых Тарана, и на пару с Назаром они выполняли самые серьёзные его поручения, касательно общего бизнеса. Когда этот тандем появлялся на центральном рынке города, охрану которого они обеспечивали, прекращались все споры и разногласия, царившие в этом, всю жизнь неспокойном, месте. Рельеф мускулатуры Назара и цепкий, как бы говорящий: "Я всё про тебя знаю", взгляд исподлобья Кота, приводил народ в замешательство и внутренний трепет. При этом, оба под метр девяносто, смотрелись на фоне людской толпы очень внушительно. Понимавшие друг друга с полуслова и с полувзгляда, они держали порядок на вверенной им территории, в буквальном смысле, в жёстких объятиях. Однажды местный тунеядец, прощелыга и мнимый инвалид с липовой справкой Васька Пупкин -- "Пупок", в свойственной ему манере начал доставать торгующий народ. При этом, не стесняясь в выражениях, он называл их спекулянтами и крохоборами. Подойдя к одному из торгующих железной фурнитурой, надменно взял шуруп с рыночного лотка и, изобразив на своей пропитой морде брезгливо-презрительное отношение, начал качать права по поводу его происхождения: "Где взял, у кого купил, сколько заплатил..." Подобного рода публика присутствует, пожалуй, на любом рынке во всём мире. От природы ленивые и бесталанные, они в основном ищут, где и что плохо лежит, в промежутках изливая свою злобу на более удачливых и работящих, по жизни, людях. Помитинговав так некоторое время и, упиваясь своей безнаказанностью, Пупок даже не заметил, как за его спиной выросли две мощные фигуры. Не придав значение наступившей вокруг тишине, он со всё нарастающим темпом напирал на мужика, и осёкся только тогда, когда сильные руки Назара сгребли его за грудки и развернули к себе. Назар, без видимых усилий, борцовским приёмом сдавил воротом рубахи горло крикуна и тот, истошно засипев, судорожно замахал руками.
   -- Вот смотри, Пупок! Если я тебя, говнюка, сейчас здесь придавлю, -- начал свою поучительную речь Назар. -- То ничего в мире особенного не случится. Также будет светить солнце, также придёт ночь и после снова будет светлый день, но только ты этого, гнида, больше не увидишь. Если ты, харя поганая, будешь мешать людям работать, я тебя отправлю в камышовый рай. Знаешь, что это такое!? -- тот судорожно затряс головой в знак согласия. -- А пока, гадёныш, будешь месяц бесплатно убирать базарную площадь.
   Камышовым раем, было место в пятидесяти километрах от города, где производилась заготовка тростника на нужды строительства. Из-за тяжёлых условий работы и обилия кровососущих насекомых, на его заготовки никому не хотелось ездить. Поэтому туда посылался проштрафившийся за разного рода проступки, или деклассирующий городской элемент, без определённого места жительства. Городские власти закрывали глаза на это производство и старались не замечать подобных моментов общественной жизни, но в душе каждый городской руководитель приветствовал такое положение вещей, позволяющее очистить город от присутствия нежелательного контингента.
   3
   -- Здорово Таран! -- не меняя выражения лица от просмотренного, начал Лысый. -- Косяк, однако, корячится на нашей территории.
   -- Ну во-первых, для кого Таран, а для кого Александр Сергеевич Тархов. -- откинувшись на спинку кресла, жёстко и с расстановкой, произнёс хозяин. -- Ты, Лысый, в нашем деле сявка и должен знать своё место, а то недолго и на правила поставить. Ты сколько чалился? Двушку на общей, а я семёрик строгого режима. И если я тебе назову тех людей с кем я сидел, ты описаешься. -- он сделал многозначительную паузу и посмотрел на пришедшего.
   При этом Кот развернулся в его сторону и, казалось, ждал только команды, чтобы разорвать непрошенного гостя. -- Ну, давай выкладывай с чем пришёл!
   У Лысого взмок загривок, и он уже пожалел о том, что его пропитые мозги вовремя не уберегли его от опрометчивого шага.
   -- Александр Сергеич... -- начал он дрожащим голосом. -- К нам, кажется, гомосеки приезжают... -- еле вымолвил он, и от страха побледнел.
   Все удивлённо уставились на него немигающим взглядом.
   -- Ты что, Лысый, с дуба рухнул! -- рявкнул на него Назар.
   -- Если бы сам не видел, не пришёл бы... -- взмолился Лысый. На площади рекламный плакат уже появился. Наверное парад будут делать, как в Голландии по телевизору. Пойдём, покажу.
   Все трое, как по команде, поднялись с места и, накинув кто что имел, потянулись к выходу.
   -- Ну, Лысый, если гусей прогнал -- гляди, больше светила не увидишь! -- Кот потряс жилистым, в татуированных перстнях, кулаком у его носа, на запястье которого поднималось восходящее солнце с надписью "Север".
   Быстро домчав на мощной резине джипа "Гранд Чероки" до площади, они уже стояли и осматривали предлагавшееся им произведение компьютерной графики, названное Лысым рекламным плакатом. При этом сам Лысый о чём-то много говорил, указывая на шедевр рукой, и в его пояснениях очень часто проскакивали такие слова, как "пидорастический парад", "суки" и "падлы".
   Таран со своими приближёнными, стояли мрачно созерцая рекламу, совершенно не слушая его болтовню. И никому из них не приходило в голову прочитать поясняющую надпись мелким шрифтом о проводящейся выставке, к чему собственно говоря всё это и было приурочено.
   -- Ах, сволочи! Уже, твари, и до нас добрались. -- подытожил он увиденное.
   -- В самый день победы подгадали... -- задумчиво, упавшим голосом вещал Кот.
   -- Таран, выходит им теперь всё можно, что ли? -- Назар вопросительно взглянул на шефа.
   Тот стоял с осмысленным и мужественным выражением лица, как когда-то, во времена переделов городской территории, когда его заманили хитростью в ловушку представители городской чёрной масти. В шутку или всерьёз, они предложили ему его опустить, а за это обещали жизнь. Но Таран, как человек выдержанный на суровых тюремных законах, такие шутки не признавал. Тогда его спасло хладнокровие и присутствие духа. Вынув из кармана лимонку, он выдернул чеку и, со словами: "Ну кто первый? Подходи!", угрожающе поднял её над головой, чёрные разбежались, и он спокойно ретировался восвояси. После этого чёрной диаспоре предложено было покинуть город или выдать зачинщиков хитроумного плана, в результате которого Таран попал в западню. Старейшины кавказцев клялись и божились, что это проделки отморозков и что они об этом ничего не знают. После этого действительно ими была дана информация о месте пребывания группы залётных боевиков, с которой Таран и его люди без труда справились. И уже сами, по-настоящему опущенные, отморозки, не признаваемые даже своими собственными соплеменниками, были с позором вышвырнуты за пределы города.
   -- Не бывать этому, пока я живой! -- решительно отрезал он, рубанув воздух ребром ладони сверху вниз.
   -- Ты. -- вопросительно посмотрел он в сторону Назара. -- Должен поднять заводские окраины и подсобное хозяйство. Ты, микрорайоны и базарных. -- обернулся он к Коту. -- А я займусь центром и чёрными. Завтра встречаемся вон в том сквере. -- указал он рукой на близлежащий к площади парк с небольшой площадкой перед ним.
   На следующий день обыватели, спешившие с утра по улицам разукрашенного к празднику города на парад войск местного воинского гарнизона, были крайне удивлены, увидав разномастных блатных типажей в назначенном месте. Они стекались сюда кто на чём. Кто на расписных иномарках, кто на грузовых автомобилях, потрясая на ходу железными прутами, цепями и битами. Чёрные, пытаясь загладить свою вину за старые грехи, подогнали автобус своих соплеменников со всего города. На крутых мотоциклах, все затянутые в кожу, с глухим рёвом мотоциклетных моторов подтянулись местные байкеры. Всего набиралось человек около ста. Таран строго настрого приказал раньше времени, без его команды, никого не трогать. Но куда там. Братки с окраин подсобного хозяйства уже залезли в стоящий рядом коммерческий киоск, и, если бы не вмешательство Назара, пинками выбившего их оттуда, мог случиться криминал. Сам Таран всё это время сидел в своём джипе и ждал посланных разведать как да что, Кота и двух его бывших подельников. На вопросы прохожих, что здесь происходит, было велено отвечать, что, дескать, готовиться большое театрализованное представление из жизни в концентрационных лагерях. Байкеры в немецких касках действительно походили на лагерных охранников времён войны, а вся остальная шпана были призваны играть роль заключённых, что в общем и целом было совершенно недалеко от истины.
   Вернулся из "разведывательной командировки" Кот, со своими помощниками. По его словам группа, которую он по ошибке принял за готовящийся гей-парад, а на самом деле состоящая из студентов различных вузов, находится прямо за углом по ходу их движения.
   Всё было решено. Кровь и благородное возмущение закипело в жилах и душах людей собравшихся в этот час защитить свои жизненные устои и сложившийся порядок. Каждый с сознанием собственного долга, без всякого принуждения, упиваясь своей значимостью чувствовал, что выполняет священную миссию и несёт порядок в умы и сердца людей.
   Выйдя вперёд перед собравшейся толпой Таран поднял руку:
   -- Братва! Не позволим пид...рам строить над нами насмешки и унижать нас в нашем собственном городе. Покажем им, что такие штуки у нас не пройдут. Айда за мной! -- и решительно развернувшись, он повёл уже заведённую толпу на площадь.
   Но, по мере приближения, Тарана начали одолевать какие-то непонятные сомнения, исходящие из вида, с каждым шагом приближающейся людской массы. Что-то было не так, но он ещё не знал, что именно. Разношёрстная толпа студентов, на которую указал Кот притихла, когда Таран со своими боевиками подошёл к ней вплотную и, почему-то в нерешительности, остановился. Все остановились вслед за ним. На переднем плане студентов, спиной к нападавшим стоял их ректор Банишевский П. С. Известный в городе человек, ветеран войны и труда, сейчас мирно беседовал с двумя своими однополчанами, вспоминая минувшие дни фронтовой молодости.
   Таран знал этого человека. Когда-то он помог ему в одном щепетильном гражданском деле, в результате которого тот сейчас имел собственную землю в центре города. Уловив настроение притихшей толпы студентов и повернув голову, в десяти шагах от себя ректор увидел Тарана с его единомышленниками. Тот, оторопев от неожиданности, сумел лишь промолвить:
   -- Здрасте, Пал Степаныч!
   И в эту же самую секунду из толпы нападавших вылетел Лысый и, присев на ногах в петушиной позе и расставив руки в стороны, заорал выкатив глаза на студенческую толпу:
   -- Пид...расы!!!
   Ректор сначала вытаращил глаза, его лицо вытянулось, а потом приняло обиженно-вызывающее выражение:
   -- Это кто пид...расы?! А?! -- грозно рявкнул он, как это делал уже не раз на своих нерадивых студентов. При этом он повернулся всем своим фасадом к нападавшим, и на тех запрыгали солнечные зайчики, отражённые от обилия наград на его широкой груди. Заваруха привлекла внимание других групп ветеранов и милицейских нарядов призванных нести службу в это время по охране общественного порядка на праздновании дня победы.
   -- Мужики! -- зычным, хорошо поставленным голосом, призывно обратился Павел Степанович на всю площадь. -- Шпана на нас ветеранов, пид...расами обзывается! Покажем им кузькину мать, как бывало на фронте! За мно-о-о-ой!..
   При этих, давно забытых словах бывшего командира сапёрного взвода, в душе каждого присутствующего на площади старого солдата проснулась давно дремавшая в них удаль и отвага. И сейчас, задетая честь каждого бывшего солдата и офицера толкала их к жестокой мести. Как когда-то в молодости они бесстрашно вставали под шквальным огнём в атаку, так и сейчас, поруганная солдатская честь подняла всех, как один, может быть в самый последний и решительный бой. Старики, бряцая наградами, с криками "ура" ринулись на невесть откуда взявшегося нового "врага".
   Оторопевшая от неожиданности и не оказывая из почтения никакого сопротивления, толпа нападавших в считанные секунды была смята и рассеяна по площади. Каждый из ветеранов, поймав по шпанцу, считал своим долгом проучить наглеца от души. Павел Степанович, захватив своей мощной пятернёй главного обидчика Лысого и сейчас держа того за шиворот, тузил правой рукой по его морде. Тот, закрываясь от него ручонками, истошно вопил:
   -- Дяденька, пусти! Пусти, дяденька!
   Еле передвигающийся на старческих ногах ветеран, вырвался от своих опекунов и, с поднятым вверх костылём, погнался за нападавшими. Его дочь, закрыв ладонями рот и широко открыв от ужаса и удивления глаза, только сумела громко выкрикнуть:
   -- Папа, у тебя же подагра!
   На удивление его родственников и присутствующих, он догнал пару человек и сломал об последнего свой костыль. Двое лихих стариков из разведроты, скинув пиджаки с внушительным количеством наград на руки своих сопровождающих, изголялись в применении приёмов рукопашного боя, направо и налево раздавая увесистые тумаки, подножки и подсечки. Попавшегося им в руки дубинообразного верзилу они взяли в коробчку, и тот, больно ударившись спиной об асфальтированную поверхность, заохал, и на четвереньках побежал от греха подальше. Ветеран по прозвищу "Сибирский дед" рванул на себе рубаху обнажив занимательные рисунки на своём уже не молодом теле, и с криком
   - А падлы...!Я восемь раз в рукопашной был...!Ану подходи по одному! - врезался в гущу "врага".
   Седенький старичок с медалями на груди вцепившись мертвой хваткой в чью - то ногу волочился за ошалевшим от испуга шпанцом, как кошка с перебитым хребтом, при этом приговаривая:
   - Врёшь сука, от меня не уйдёшь, гитлерюга фашиская! Вмешавшаяся в схватку и взявшая сторону избиваемой шпаны милиция, как могла, прикрывала последних от побоев со стороны ветеранов, выполняя свой служебный долг. А те уже не разбирая ни формы, ни звания, крушили и тех и этих. В результате атаки милиция сгрудилась, защищаемая своими машинами, на стоянке автотранспорта, а шпана побитая и униженная разбежались кто куда.
   Победив ещё раз в этот священный для всего народа день, ликованию ветеранов не было предела. Водку хлестали даже закоренелые сердечники и язвенники. По всей площади пошло братание даже с милицией. Никогда, за последние годы, празднование Дня Победы не доставляло ветеранам столько счастья и радости, как в этот раз.
   Тарана, в самом начале заварухи на площади, спрятали за свои широкие спины Назар и Кот. Быстро ускользнув из гущи событий, они забросили шефа в джип и через несколько минут были дома. Выйдя из машины Таран коротко бросил:
   -- Лысого найти. И откупить самый большой ресторан в городе. -- при этом он достал внушительную пачку денег и передал её Коту.
   Развеселившиеся ветераны "оккупировали" близлежащий парк и продолжили веселье уже в нём, смачно обсасывая моменты прошедшей схватки со шпаной. Со стороны это напоминало картину "Запорожцы пишут письмо турецкому султану". Раскрасневшиеся после схватки, без пиджаков, а некоторые уже и без рубах, они пили водку и с неуёмным ржанием вспоминали моменты драки. Их испуганные родные и близкие стояли по сторонам, с тревогой наблюдая за происходящим и не решаясь вмешиваться . В самый разгар веселья, с давно уже не работавшей парковой эстрады, послышались сначала звуки подключаемого микрофона, а потом ровный и размеренный голос Тарана:
   -- Я, Александр Тархов, несу ответственность за сегодняшний инцидент. Произошла ошибка, и виновные, поверьте, будут сурово наказаны. Всех ветеранов приглашаю в центральный ресторан на мировую. Если сможете, отцы -- простите! -- и Таран, встав на одно колено, преклонил голову.
   И в наступившей, удивлённо примолкнувшей тишине, через небольшую паузу из толпы ветеранов крикнули:
   -- Да чего там... Нормально повеселились, а мужики!? Простим негодников!
   И тут же со всех сторон понеслось:
   -- Всяко бывает!
   -- И на старуху бывает проруха!
   Из толпы вышел ректор Банишевский и, с улыбкой подойдя к эстраде, поманил Тарана к себе рукой.
   Так, как в этот день, Александр Сергеевич Тархов напивался последний раз, наверное лет двадцать назад, и не помнил случая, чтобы что-то упустить из памяти. Наутро, прибывший Назар, втолкнул к нему обезумевшего от ужаса Лысого. Его нашли далеко в деревне мирно рыбачившего на берегу речки с початой бутылкой водки. Но на проснувшегося шефа, это не произвело ни какого впечатления. Или в предыдущую ночь старики как-то по своему успокоили его, то ли действительно праздник священный для всего народа заставил забыть обиду, но тем не менее, Таран, увидев Лысого, только произнёс потирая в предвкушении наслаждения руки:
   -- Ну-ка, Лысый, сгоняй-ка мне за пивком! -- в чём, собственно говоря, весь инцидент и был исчерпан. Назар с Котом переглянулись между собой и молча пошли расставлять новую партию на шахматной доске.
  

ВАДИМ АРНАУТ

Июль 2010

Отзывы по тел. +77776728680

г. Усть-Каменогорск


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"