Альва ела очень медленно и аккуратно, изо всех сил делая вид, что не голодна, но ей и Нат-то не верил. Хмыкнул, отвернулся... недоволен.
Ничего, проглотит.
Сам вон в тарелке ковыряется, перебирает. Местная кухня Нату не по вкусу. Впрочем, здесь ему все не по вкусу, начиная с альвы.
Она зачерпывала ложкой суп, подносила к губам, едва заметно наклоняла голову, проверяя на месте ли Нат, точно подозревала его в желании эту самую ложку отнять, и после этого глотала. Зачерпывала другую... и в этом ритуале виделось многое.
Спросить?
Не расскажет. Ни про комнату, ни про... остальное. Замкнется, вернется на чердак и спрячется под треклятое одеяло, под которым и будет лежать, пока голод не выгонит.
Или малышка.
Та выросла, ненамного, но все же, и заметно потяжелела. Под подбородком наметилась характерная складочка, и на руках тоже, и сами эти руки более не походили на высохшие ветки... конечно, ей было далеко до племянников и племянниц, розовых и пухлых, напоминавших Райдо фарфоровых кукол.
И пахло все еще болезнью, но...
...малышка будет жить.
И альва тоже.
А остальное... у него есть еще время. Главное, чтобы тварь внутри Райдо с ним согласилась. Она ведь долго ждала, обождет еще пару месяцев...
...он страсть до чего хочет поглазеть на цветущие яблони...
Обед, сколь долго бы он ни тянулся, подошел к концу, и альва, выбравшись из-за стола, уставилась на Райдо... глаза какие зеленющие, раскосые, к вискам приподнятые. Скулы острые. И подбородок острый. И щеки все еще запавшие, но уже не настолько, чтобы к зубам прилипнуть.
- Хочешь уйти?
Она нерешительно кивнула.
- Иди. Я тебя не держу, а ее оставь, ей на чердаке делать нечего. Там сквозняки и вообще место для ребенка неподходяще...
Альва нахмурилась. И в этот момент сделалась невероятно похожа на Ната.
- Предлагаю перейти в гостиную. Слушай, чем обычно по вечерам тут заниматься принято было?
Он не думал, что альва ответит, но губы ее дрогнули, не то в улыбке, не то в болезненной гримасе:
- Мама... вышивала.
- А моя вышивать не любит... умеет, конечно. Она у меня все умеет, что положено уметь леди, но не любит. Букеты из перьев - дело другое. Ты бы видела, какие картины она составляет... а отец?
- Работал.
...не в том ли кабинете, который на самом деле кабинетом не был?
...и над чем он работал?
Мало информации. Ничтожно мало.
- А ты? - Райдо переложил малышку на второе плечо.
- Читала. Играла. Рисовала.
Короткие ответы. Сухие слова. И Нат не выдерживает. Всего-то шаг, но и его достаточно, чтобы альва обернулась, резко, сжимаясь в ожидании удара.
- Спокойно. Нат тебя не тронет... он старается выглядеть страшным, а на самом деле щенок... и да, альвов не любит, а ты не любишь псов, будем считать, что у вас, как это... паритет! Вот! - Райдо поднялся.
Больно.
Пока боль глухая, скорее даже отголоски ее, не позволяющие забыть, что болезнь не ушла. Отступила на дальние рубежи его, Райдо, истощенного тела. Но вернется.
Завтра.
Или послезавтра.
Или когда-нибудь... хорошо бы, после того, как яблони зацветут... до треклятой весны уйма времени, он все успеет.
- Что ж... слушай, а ты читала вслух или как?
- По-разному, - ответила альва. Она не сдвинулась с места, но вывернулась так, чтобы следить за Натом. И он, кажется, поняв, что воспринимают его как угрозу, застыл.
- Тогда почитаешь мне? А то с глазами какая-то ерунда... плывет все... и вообще, я сам не особо читать люблю, но если кто-то...
Альва не сразу, но кивнула.
Читала она негромко, но выразительно, и книга, взятая наугад, скучная до невозможности, постепенно оживала. Райдо вслушивался не столько в историю, которая была обыкновенна, не то о несчастной любви, не то о столь же несчастной жизни, постепенно впадал в дрему.
...а хорошо бы, чтобы так...
...вечера семейные, но не такие, как дома, когда к ужину следует всенепременно переодеваться, пусть бы и ужин этот проходит исключительно в узком кругу... за стол по гонгу, из-за стола - по гонгу... беседы исключительно на одобренные матушкой темы...
...наверное, в этом ничего плохого нет, но... душно...
Альва замолчала.
Смотрит.
Райдо приловчился чувствовать на себе ее взгляд, в котором... пожалуй, раньше была ненависть, а теперь... любопытство? Недоверие? Усталость... обнять бы ее, сказать на ухо, что закончилось все, и та война, которая большая, и собственная ее... и раны залижутся.
Быть может, еще до весны.
Так ведь не поверит. На ее месте он бы и сам не поверил, поэтому и сидит, притворяясь спящим. Малышка вот взаправду уснула, тепло ей, сытно... а молоко не допила, но и ладно, Райдо потом сам... хотя он молоко не любит, но это - вкусное.
- Устала? - спросил он, когда альва шевельнулась.
- Нет.
- Устала... если хочешь - иди, отдыхай, но... не надо снова на чердак, ладно? Там все-таки холодно. А в доме комнат хватает. Выбирай любую... если боишься чего-то...
Альва облюбовала угловую комнату, сама перетащила в нее и одеяло, и подушку, и свитер Райдо, который надевала, пусть бы свитер этот был для нее чересчур велик. Она закатывала рукава и поднимала воротник так, что он прикрывал острые уши. Из-за воротника выглядывал кончик носа и зеленые настороженные глаза.
Ната она сторонилась.
И Дайны.
И пожалуй, Райдо тоже, но ему единственному позволяла подходить почти на расстояние вытянутой руки.
С ним и разговаривала, если чтение можно было назвать разговором. Она забиралась в кресло у камина, брала книгу, которая не стала интересней, и читала. Райдо же устраивался на полу.
Матушка бы не одобрила.
Ни альву, ни пол, ни книгу, лишенную поучительной компоненты. Впрочем, отчасти поэтому Райдо слушал. И ноги вытягивал к камину, надевал вязаные носки, купленные Натом в местной лавке. Носки были плотными, из толстых крученых нитей, и плохо тянулись, зато в них было тепло.
Свой дом.
Почему-то раньше он не воспринимал Яблоневую долину домом, скорее уж местом, где можно спрятаться от назойливой заботы близких и тихонько сдохнуть.
А теперь вот носки, камин и огонь. Малышка, которая дремлет на полусогнутой руке, по-прежнему легкая, что пушинка, но личико покруглело... смешно во сне губами шлепает, точно подбирает слова... во сколько дети говорить начинают?
Райдо вряд ли дотянет.
Жаль. Смешные. И эта не исключение. То хмурится, становится серьезной-серьезной, то улыбается широко беззубым ртом. Слюни пускает.
Вздыхает.
За ней интересно наблюдать, и за мамашей его тоже. Оборвала чтение на полуслове, сидит, смотрит, прикусив корешок книги. Страницы пальцем заложила.
Волосы отрастают у нее, черные и гладкие с виду, но на затылке топорщатся этакими вороньими перышками, а челка вот длинная, и прядки падают на самые глаза. Она их отбрасывает и, забывшись о том, что кругом враги, поглаживает переносицу пальцами.
И пальцы эти в подбородок упирает.
Думает.
О чем? Не скажет ведь правду...
Нат в углу прячется, у двери, и дверь приоткрыл, следит за коридором. Не потому, что опасности ждет - привычка такая, как и та, по которой он повсюду с собой таскает нож. Небось, и сейчас при нем. В рукаве старой кожанки? Надо будет купить ему новую куртку, с бахромой, чтоб как у шерифа... и ножны потайные, а то еще порежется ненароком...
...хотя нет, не порежется. Нат с ножом управляется куда лучше, чем с уборкой. Но альву он слушает. И взгляд от двери отводит, и почти расслабляется, почти верит, что опасности нет...
Чай вот подает.
Чай приносит Дайна, но Нат, заслышав ее шаги, соскальзывает с кресла. Он выбирается в коридор и принимает поднос. Порог - это граница, которую Нат бережет свято от чужаков, а Дайна - именно чужак.
Она недовольна.
Она спрятала яркие наряды, но и серые ее платья неизменно выглядят вызывающе. Однако Райдо молчит. Он устал от войны, и шаткое перемирие в собственном доме ценить умеет.
Дайна ненавидит альву.
За что?
Спросить бы? Но Райдо не уверен, что скажут правду, да и... это тоже действие, а ему сейчас не хочется действовать, и думать не хочется ни о чем, кроме огня, камина и книги вот. О том еще, пожалуй, что голос у альвы мягкий, бархатистый... и что ему нравится, как она щурится.
Хмурится.
И трогает свою переносицу.
И еще он бы хотел увидеть улыбку, но подозревает, что это - невозможно.
Зима стирает улыбки.
Поднос с чаем Нат ставит на столик у двери, и долго возится, переставляет чашки, сахарницу, высокий графин с молоком и масленку. Он разливает чай сам, на троих, но чашку альвы ставит на пол у кресла, и той приходится откладывать книгу, наклоняться и тянуться. Она почти складывается пополам, и Нат фыркает, отворачивается, прячет выражение лица...
В его мысли тоже было бы интересно заглянуть. Но потом, позже.
Чашку Райдо он подает. Нат точно знает, какой именно чай Райдо по вкусу. Крепкий. Сладкий. И без молока. А себе вот Нат наливает едва ли не полкружки, он и просто пил бы, но молоко - это для детей, а Нат взрослый. Но не настолько взрослый, чтобы не стыдиться своих привычек.
Он намазывает тосты маслом.
Три.
И снова - альве на пол, но уже на фарфоровом блюдце. Почти ритуал. Поставить. Отступить. Отвернуться. Обождать несколько секунд и блюдце забрать. Оно одно на троих, и почему Нат не попросит принести еще, Райдо не знает.
Плевать.
Главное, что хлеб прожарен, а масло свежее, солоноватое. Чай горячий. Сдобрить бы его виски, но тогда Нат вновь начнет хмуриться, будет виться вокруг, подбираясь ближе, пытаясь уловить признаки болезни.
Разрушит все.
И Райдо запивает тосты чаем. Молчит. Все молчат, но в этом молчании по-своему уютно. И слышен, что дождь, что шелест ветра...
...по первым морозам, схватившим дорожную грязь, Нат отправился в город и вернулся с целой стопкой писем.
- Почитаешь? - спросил Райдо, протягивая те, которые от младшенького. И альва кивнула.
Она взяла письма из рук, почти коснувшись пальцами пальцев, и несостоявшегося прикосновения этого, надо полагать, сама испугалась.
Отпрянула.
Замерла.
- Почитай, - Райдо отступил и опустился на ковер у камина, подушку к себе подгреб. Ее бросил Нат, и подушка так и осталась лежать на полу. С подушкой удобней, не так жестко лежать... - У меня с глазами что-то... ничего серьезного, но вот плывет. А почерк у младшенького еще тот... он не виноват, он как-то в драку ввязался... не ввязался, это не совсем правильно. Подловили его. Ограбить пытались. А этот дуралей не отдал, вот и побили так, что, думали, все уже... а он выжил. И ходить наново научился. И вообще... многому наново научился. Ему говорили, что не сможет, а он смог. Упрямство - это наша семейная черта.
Альва перебирала конверты, раскладывая их на спинке кресла.
По датам?
Дотошная.
- Он сейчас в полиции работает... следователем... от той истории только почерк корявый остался. Сама увидишь.
Альва вскрывала конверт когтем, вытаскивала лист и, развернув, читала:
- Здравствуй, дорогой братец...
Райдо закрывал глаза.
Ему было уютно.
И не больно.
Почти.
...а зима наступала. И дороги, поплывшие по осенним дождям, оказались под плотными панцирями льда. Лед этот, поначалу хрупкий, кружевной, день ото дня становился все более прочен. А однажды ночью, когда вода вовсе замерзла, выпал снег.
И Райдо, выбравшись из дому, зажмурился, прикрыл глаза, не в силах вынести слепящей белизны.
А спустя два дня в доме появились гости.
- Уж простите нас за то, что без приглашения, - супруга доктора куталась в соболя. Из экипажа она выбиралась медленно, опираясь на руку супруга, который рядом с нею казался тонким, хрупким. - В провинции нравы проще... и мы решили заглянуть... просто по-соседски.
- Очень рад вас видеть, - мрачно произнес Райдо, прикидывая как бы половчей выпровадить сию без всяких сомнений, достойную даму, а заодно и супруга ее, поглядывавшего на Райдо с неприкрытым интересом, и дочерей.
- А мы уж как рады! Я Виктору, - она произносила это имя с ударением на второй слог, жестко, и доктор вздрагивал, - давно говорила, что мы просто-таки обязаны вас навестить! А он мне твердил, что мы будем мешать... вы себя плохо чувствуете...
У Райдо появилось искушение сказать, что доктор прав, и что чувствует он себя погано, а потому к приему гостей вовсе не расположен.
- Но я вижу, он как всегда преувеличил, - дама не оставила шансов на спасение. - Вы чудесно выглядите... загорели... я слышала, что у вас загар не принят, но у нас здесь...
- Слышал, нравы проще.
Райдо протянул руку, на которую дама охотно оперлась.
- В этом есть свои преимущества...
Впервые, пожалуй, Райдо оценил важность хороших манер. Знакомые матушки хотя бы изволили предупреждать о визитах, давая Райдо возможность скрыться.
А эта...
Женщина поправила высокую бархатную шапку, расшитую бисером и пухом.
- Знакомьтесь, мои дочери... Виктор! Не стой столбом, помоги девочкам выбраться... это Мирра...
Светловолосая красавица в собольем полушубке присела, глядя снизу вверх профессиональным взглядом невинной девицы. Райдо таких опасался.
И взглядов.
И девиц.
- А это Нира... ей всего пятнадцать... и нам бы устроить дебют, но вы же понимаете, что война...
Нира пошла в отца, ее нельзя было назвать некрасивой, но и до совершенства сестры ей было далеко. Подбородок слишком мал, а губы - велики. Нос курносый, напудренный в жалкой попытке скрыть веснушки. И зря, потому что с веснушками она бы смотрелась гармоничней.
Волосы цвета меда.
Прическа сложная, мама бы назвала ее вычурной...
...и нашла бы способ выставить нежданных гостей из дому.
...зачем они здесь? Шкура Райдо давно уже перестала быть ценным трофеем в заповедниках брачной охоты... или это там?
Столица.
В столице прорва младших сыновей, и сыновей средних, и вообще всяких, на любую масть, и девиц хватает. Только нужны девицам старшие. Здесь же, небось, женихов и прежде немного было... а у Райдо поместье, которое само по себе ценность.
Он хмыкнул, подумав, что теперь не просто так, сам по себе, но с приданым.
- Я так счастлива, что вы больше не умираете! - старшая из сестер дотерпела до порога, и когда Райдо, кляня себя и матушку за хорошую дрессировку, помог ей освободиться от полушубка, нежно коснулась руки.
- Почему? Умираю.
- Да?! - удивление было наигранным.
А ведь знает.
И она, и сестрица ее, которая сунула свой полушубок батюшке, несколько смущенному, но не способному супруге перечить. Та же разоблачалась неторопливо, озираясь.
По-хозяйски так озираясь.
Она уже, небось, полагала это поместье своим и примерялась, как половчей распорядиться собственностью.
- Вы замечательно выглядите... Виктор полагает, что у вас есть все шансы на выздоровление... - Шубу солидную, соболиную на красном плюшевом подкладе, она сунула Дайне, которая от этакой чести смешалась. - А где прислуга?
Райдо это тоже было интересно.
- Не нанял еще.
- До сих пор? Помилуйте, не обижайтесь, Бога ради, если я со всею прямотой... за подобным поместьем толковый пригляд нужен.
Она сняла перчатку и провела по широким перилам, поморщилась.
- В лучшие дни здесь работало до дюжины человек... три горничных, и еще личные... потом камердинер бедного Муару... - найо Арманди приложила к глазам перчатку, словно платочек. - До сих пор не могу поверить, что их больше нет... мы были друзьями... нет, не в том смысле, что близкими, но... здесь, в провинции, людям одного круга следует держаться вместе... милочка, проследите, чтобы меха разместили должным образом... так о чем я? Ах да... два лакея... дворецкий, экономка... настоящая экономка, а не это, прости Господи, недоразумение... кухарка и двое помощниц... нет, я понимаю, что вам недосуг заниматься этими вопросами, однако и бросать все так, как есть, нельзя.
Райдо кивнул, чувствуя, что от голоса этого, нарочито бодрого, у него начинает звенеть в ушах.
Левой его рукой завладела Мирра, которая старательно притворялась, что невероятно смущена... сестрица ее держалась поодаль, но сложившейся ситуацией явно была недовольна.
Как и Райдо.
- Дому нужна женская рука, - найо Арманди весьма по-свойски шагала по коридорам старого поместья, и каблуки ее туфель громко цокали. Шелестело тяжелое парчовое платье, слишком роскошное для свойского визита, сияли серьги в ушах.
Переливалось ожерелье...
- В конце концов, именно на слабых женских плечах лежит великая миссия - сохранять в доме уют и покой... мужчине не понять...
- Уверяю, я очень понятливый, - Райдо остановился, чувствуя, что сейчас сорвется.
Нехорошо.
И матушка не одобрила бы.
...а с другой стороны это семейство явно бывало в доме не раз и не два... и найо Арманди хмурится с каждым шагом все сильней, кажется, ей не по вкусу произошедшие перемены.
- Вы так смешно шутите! - прошептала Мирра. - Простите маменьку, она слишком переживает...
- О чем?
- Обо всем! - взгляд синих очень был чист, прекрасен и напрочь лишен тени разума.
- Переживать обо всем, - Райдо наклонился, вдохнув терпкий запах духов. Снова ландыши, но эти хотя бы не из аптекарской лавки, сквозь тягучий цветочный аромат не пробиваются ноты дешевого спирта. - Очень утомительно...
И найо Арманди, окончательно уверившись, что новый хозяин Яблоневой долины вовсе не так уж страшен, как сие расписывал супруг - бесхребетная ничтожная личность, которая без заботы найо Арманди так бы и осталась помощником аптекаря - величественно кивнула.
Нельзя сказать, чтобы Райдо из рода Мягкого олова ей понравился.
Нет.
Во-первых, он был просто-таки неприлично большим, подавляющим даже, а Маргарет Арманди терпеть не могла, когда ее, пусть и невольно, пытались подавлять.
Во-вторых, простоват.
В-третьих, несмотря на уверения супруга, он и вправду выглядел довольно-таки живым... и как знать, не ошиблась ли эта бездарь, за которую Маргарет угораздило выйти замуж? Впрочем, к этой, пока сугубо теоретической ошибке, Маргарет пока готова была отнестись снисходительно.
Если мыслить широко - а Маргарет относила себя к людям именно с таким мышлением - то и от живого мужа могла быть польза.
...если, конечно, Мирра сумеет себя правильно повести. А в этом Маргарет не сомневалась: старшая дочь, что внешностью, что характером, пошла в нее.
А вот со младшенькой придется повозиться...
...и главное, что от Виктора никакой помощи, только и способен, что вздыхать. Но ничего, Маргарет справится, всю жизнь справлялась же...
...дом вычистить, от чердака до подвалов, главное, чтобы чистили в присутствии Маргарет, а то мало ли... за прислугой нынешней глаз да глаз нужен. Чуть отвернешься, и растащат все, что плохо лежит, а что хорошо - перепрячут и все одно растащат...
...ремонт, обойдется, конечно, в копеечку, но усадьба и доход немалый приносит в умелых руках, не говоря уже о том, что собственное пса семейство наверняка не бедствует.
- Но я рада буду помочь вам во всем... - Маргарет огляделась.
Гостиная выглядела... убого...
Отвратительного цвета обои, явно дешевые, мебель приличная, но давно вышедшая из моды, верно, хозяин привез то, в чем больше не нуждались...
...один живет, бобыль бобылем... оно и к лучшему, небось, будь тут семейка его, Маргарет и близко бы к дому не пустили... все они, что альвы, что псы, от честных людей нос воротят.
- Спасибо, - Райдо опустился в кресло. - Но мы как-нибудь сами...
- Здесь так мило... - пролепетала Нира, беспомощно оглядываясь на отца, который не нашел ничего лучше, как присесть у камина.
Нахохлившийся.
Недовольный.
А чем, спрашивается, недовольный? Тем, что Маргарет заботится о семье? Кому-то ведь нужно быть мужчиной...
- Скажите, - Райдо прикрыл глаза, надеясь, что выглядит достаточно немощным, чтобы гостьи расслабились. - Вы... вам ведь доводилось бывать здесь ранее? Ах да, конечно, вы же упоминали... простите, я стал таким рассеянным.
Его тотчас убедили, что его рассеянность - естественное следствие его состояния...
...и ему не следует перенапрягаться...
...больше отдыхать...
...и конечно, нужен кто-то, кто этот отдых организует, потому как просто возмутительно, что в гостиной до сих пор нет подушки...
Действительно, как это Райдо жил без подушек?
И чай подали с запозданием, а выпечка недостаточно идеальна... нет, конечно, Маргарет не критикует, она понимает, что мужчине, тем более, нездоровому, невероятно сложно с хозяйством управляться... оно, хозяйство, требует крепкой женской руки.
Умелой.
И если бы Райдо позволил помочь...
...он позволил.
Дом и вправду следовало привести в порядок, а заодно уж и понять, что в нем прежде творилось.
- Найо Арманди, - он позволил Мирре подать чай, и подушечку, которую торжественно принесла Дайна, передав доктору, тот - супруге, а супруга вручила Мирре. - Скажите... каким был дом раньше?
- Раньше?
- До войны, - уточнил Райдо, заталкивая треклятую подушечку за спину. - Мне бы хотелось воссоздать дом во всем былом его великолепии, но не хватает информации.
...а вопрос не понравился.
С чего бы?
У нее нет причин хмуриться, ведь спрашивает Райдо о вещах безопасных, но найо Арманди медлит с ответом. Ей не хочется лгать, но и правду она собирается скрыть.
Мирра замолкает.
А Нира говорит громко:
- Дом был чудесным! Мы сюда часто приезжали... найо Лаэри устраивала чаепития... и еще музыкальные вечера...
- Мирра прелестно управляется с клавикордами! - поспешила заверить Маргарет, бросая на дочь предупреждающий взгляд. - Вы должны ее послушать. Виктор полагает, что музыка оказывает благотворное влияние на пациентов...
- Значит, музыкальные вечера...
...Ийлэ возраста Мирры, если и старше, то ненамного.
А она с этими самыми клавикордами умеет управляться? Должна бы... благородных девиц учат вышивать, играть и петь... читать с выражением... правда, потом оказывается, что в один далеко непрекрасный день эти умения окажутся лишенными всякого смысла.
- И еще маскарады! Найо Лаэри, - Нира матушкин взгляд предпочла не заметить. - Зимой устраивала потрясающие маскарады!
- Для детей, - сочла нужным уточнить найо Арманди.
- Так я и была ребенком, - возразила Нира. - Помню, мама сшила мне костюм ромашки, сказала, что я такая же конопатая. Но ромашки ведь не конопатые, а солнечные... вот Мирра была розой...
Мирра вздохнула:
- Простите мою сестру, она еще ребенок, а вам вряд ли интересно...
- Отнюдь, - вполне искренне уверил Райдо. - Мне очень даже интересно...
- И у меня было такое желтое платье... яркое-яркое... а к нему шляпка, украшенная ромашками, не живыми, конечно, из ткани. И длинные перчатки... они все время съезжали, что жутко меня раздражало! А Ия предложила перчатки ленточками подвязать... и свои дала...
- Вы не представляете, до чего сложно в нашей глуши найти приличные обои. Приходится выписывать каталоги, ждать заказ... в прошлом месяце я решила несколько освежить гостиную, выписала чудесные, как мне казалось, обои фиалкового оттенка, но то, что пришло...
- Мама так переживала... - тема обоев, похоже, устраивала Мирру куда более, нежели тема детских балов и детских же воспоминаний.
Ничего.
Райдо умел ждать.
И наблюдать.
Он кивал, соглашаясь в нужных местах - сказалась матушкина выучка - вздыхал. Сочувствовал. Качал головой. И казался вполне искренне увлеченным беседой.
Наблюдал.
Доктор.
Виктор, с ударением на втором слоге. Здесь, за Перевалом, имена другие, а люди те же. Слабые. И сильные. Добрые и злые. Всякие.
Этот - беспомощный.
Прежде он казался иным. Солидным. Важным. Уверенным в себе. Но теперь та его маска поблекла, а может просто сменилось иной. Виктор Арманди сидит в уголке, поджав узкие губы. Он недоволен, но слишком слаб, чтобы это недовольство выказать, и оттого хмурит брови, а седые усики топорщатся. На лице застыло выражение брюзгливое...
...но держится прямо.
Корсет?
Похоже на то, слишком уж неестественная осанка. Костюм куплен в магазине готовой одежды, поэтому сидит хорошо, но не идеально. И по рукавам заметно, что костюму этому не один уж год.
Найо Арманди не считает нужным баловать мужа.
На макушке его проклевывается лысина, и от доктора тянет касторовым маслом, запах слабый, и прежде Райдо его не замечал, но обострившееся чутье позволяет наново читать старых знакомых. Доктор смазывает голову маслом в тщетной попытке приостановить выпадение волос, а поскольку масло смывается плохо, то эти самые волосы, наполовину рыжие, наполовину седые, слегка вьющиеся и непослушные, покрывает тонким слоем пудры.
Она и лежит на плечах его визитки.
Доктор жену слушает вполуха, взгляд его блуждает по комнате, задерживаясь то на камине, то на стенах, и тогда в этом взгляде появляется... удивление?
Мирра рядом.
Ее окружает облако духов, верно, с псами она прежде не встречалась, а потому и духами она пользовалась щедро.
Красива?
Пожалуй. Кукольная правильная красота, которая пришлась бы по душе матушке... во всяком случае, не будь Мирра человеком, пришлась бы.
Она злится.
На кого?
Не ясно, но злость мелькает, искажая совершенные черты ее личика, и тогда Мирра касается щеки мизинчиком, а в уголках губ появляются складки, пока едва заметные, но с годами они станут глубже. Бабушка учила, что по рисунку морщин можно прочитать чужую душу, и собственная Мирры, пока скрытая, проглядывала в чертах ее матери.