Аннотация: Козни, дуэль и свадьба... автор предупредила.
Глава 28. Перемены
К полудню мы пересекли первую границу - выжженный дочерна вал, на котором, словно пряжка на ремне, выделялись стальные ворота. Они были открыты настежь, и стража, разомлевшая на солнце, придремала. Да и чего им бояться?
Ползут неторопливо обозы, идут люди, порой проносятся верховые, всяк занятые собственной службой, и время течет неторопливо, волочится за длинной тенью солнечных часов.
За валом начинался пригород. Грязные домишки взбирались на выжженный склон, грозя вскорости вовсе оседлать его. Городу было тесно, и вскоре окраины выплеснуться за кольцо вала, поползут по зелени полей. Командир, осмелев за время пути - Оден не обращал на почетный караул внимания - криком расчищал дорогу. Улочки были узки, а дома стояли тесно, порой цепляясь друг за друга веревками, на которых сохло чье-то белье.
И лошади с благодарностью перешли на шаг.
- Уже почти, - наклонившись, Оден поцеловал меня в макушку. - Устала?
- Ехать?
- Ну да... - он хмыкнул. - Ехать лучше, чем идти.
Не знаю, согласился бы с ним наш вороной, но его и не спрашивали.
- Оден... откуда они вообще взялись? Ну, почему так быстро?
Стража все еще поглядывала на меня, с любопытством и опаской, явно не желая демонстрировать откровенный интерес. И если прежде их появление казалось мне чем-то само собой разумеющимся, то чем больше я думала, тем больше возникало вопросов.
- Староста сообщил.
Староста?
- Это естественно. Мы довольно странные гости, а за ним - деревня. И пришлых покрывать не станут. Поэтому, думаю, как только нас заметили, так сразу гонца и послали.
Верно.
Правильно.
- Эйо, то, что местные помогают, хороший признак. Значит, у наместника получилось навести порядок.
Похоже на то.
Чем дальше, тем чище становился воздух, шире - улица, а дома - роскошней. И многоэтажные птичьи башенки сменялись сначала солидными кирпичными строениями, а затем и вовсе белоснежными виллами, окруженными зеленью и вязью металлических оград.
- Тебе нравятся такие дома? - поинтересовался Оден.
- Нет.
- Почему?
- Просто.
Храм тоже выглядел красиво, даже не так - он был великолепен, изыскан, полон света... и в каждом из этих домов я вижу его отражение.
- Здесь не лес, но тебя никто не обидит, Эйо.
Я надеялась, что Оден знает, о чем говорит.
В резиденции наместника нас не слишком рады были видеть. Не знаю, что именно я ожидала увидеть, но передо мной предстал очередной белоснежный дом, выращенный в классическом стиле. Крылья. Колонны. Портики и ступени со статуями. Кованые короны газовых фонарей. Тишина холла, в которую Оден ступил так, словно бы имел полное право распоряжаться и здесь. А охрана осталась за воротами, кажется, с немалым облегчением: подозреваю, что у них был приказ доставить нас вовсе не сюда.
Дворецкий с ледяным взглядом.
И ожидание.
Мое отражение в натертом до блеска полу.
Хозяин, который, казалось, не слишком рад гостям и я его прекрасно понимаю. Несколько вежливых фраз, словно выпадов шпаги. И он сдается.
Нас провожают.
Точнее Одена, а я так, неизбежным злом... и чем дальше, тем сильнее хочется сбежать. Этот дом большой и мертвый, хотя некогда был живым. А коридор темен, длинен, как тот, который в моем сне.
- Девушка останется со мной, - Оден не спорит, он ставит в известность.
Апартаменты в бирюзовых тонах под стать дому - огромны, изысканы и мертвы. Я осматриваюсь, потому что лучше ковер разглядывать - роскошный, мягкий - или вот обои, картины в посеребренных рамах... гардины... мебель... что угодно, но не Одена.
Слишком он чужой.
- Сейчас ты примешь ванну, - его тон снова меняется, становясь ласковым, пожалуй, так с детьми разговаривают. - И переоденешься. Обед подадут. Чего бы ты хотела?
Сбежать.
- Мы здесь... надолго?
Оден задергивает шторы плотно, запирая комнату от солнечного света.
- На пару дней. Виттар по ту сторону Перевала, а тот, как я понял, закрыт. И пока передадут шифрограмму, пока он обернется...
В темноте мое лицо не вызывает у него отторжения.
- А потом ты мне поможешь?
- Конечно, моя радость.
- Ты бы определился... - прикусываю язык, готовый уже обозвать его собакой. - Или родничок, или радость.
- А почему нельзя и то, и другое? - вот когда он меня обнимает, страхи уходят. И я сама цепляюсь за Одена, пока он еще есть, тот, которого я знала.
Скоро исчезнет.
Я ведь не глупая, я понимаю, что дорога - это одно, а дома, подобные нынешнему, - другое. В них, таким как я, не место.
Оден, чувствуя мое настроение, отсылает прочь служанок. Правильно, я сама способна ванну принять. И с платьем управлюсь, пусть бы и великоватым, неудобным.
Зато чистое.
И новое почти... это несколько примиряет меня с действительностью.
Но все равно я чужая здесь, и эта мысль не дает мне покоя. А ночью я не могу уснуть.
Слишком тихо в доме.
Перина чересчур мягка. А шелковые простыни и вправду скользкие, льняные лучше...
Сорочка, выданная мне молчаливой горничной, мешает.
- Ты права, - Оден помогает выпутаться из ситцевого плена, - без нее тебе лучше.
Суматошная ночь. Бестолковая. Жадная. Пока еще для двоих, но дом наблюдает. Он дает нам время. Еще день. И еще ночь. И снова день... их много, и чем дальше, тем сильнее нервничает Оден, которому не нравится это затянувшееся ожидание.
Перевал закрыт?
Но телеграфная линия работает. И наместник, которого я видела лишь однажды - не скажу, чтобы мне так уж хотелось продолжить это случайное знакомство - уверяет, будто доложил о нашем появлении. Ему самому наверняка хотелось бы избавиться от незваных гостей.
Нет, Одену рады, а вот я...
Я альва.
Я враг.
Я недоразумение, с которым приходится мириться из-за чужого каприза.
Чтобы понять это, хватило одной прогулки по дому. Мне надоело сидеть взаперти, да и просто было интересно, ведь особняк стар, куда как старше наместника с его семейством, и выращен был отнюдь не для псов. Под каменными панелями я, пусть не сразу, но услышала живое сердце дома, и оно, почуяв во мне кровь альвов, позвало.
Ему так хотелось поговорить с кем-то.
А я просто любовалась... барельефами. Стеблями колонн, которые распускались тончайшими ветвями капителей. Зеркалами, что некогда вросли в стены. И молодыми еще, едва ли разменявшими сотню лет, чашами фонтанов. Вода шептала о корнях, которые глубоко уходили в плодородную почву Долины, до самой каменной подложки...
Мне было почти хорошо, но взгляд - не хозяйки, кого-то из слуг, но высшего ранга - пойманный в зеркале, разрушил очарование момента.
- Вам лучше будет вернуться, - холодно произнесла женщина в сером платье, и губы поджала, словно бы сама необходимость разговаривать со мной унижала ее. И я вернулась, спиною ощущая назойливый взгляд. За что они боялись? За ковры? Мебель? Столовое серебро? За то, что кто-то вдруг узнает обо мне... это же так неприлично. Нет, я не жалуюсь, но вечером Оден - по вечерам он уходит, на час или на два и становится совсем невыносимо - говорит:
- Пожалуйста, не выходи больше.
- Совсем?
- Без меня, - он за спиной, всегда за спиной, потому что к лицу моему так и не привык. - Это чужой дом, Эйо...
И здесь свои правила, изменить которые Одену не под силу.
- Я не хочу, чтобы кто-то тебя оскорбил... или причинил вред, - он касается губами макушки. - Мне не нравится то, что здесь происходит. Повода для претензий нет, но предчувствие нехорошее.
- Тогда давай уйдем.
В дороге все вернется на круги своя. Точнее, я знаю, что по-прежнему уже не будет, но все равно хочется верить в лучшее.
- Не уверен, что нас отпустят. Эйо... сейчас послушай меня очень внимательно.
Слушаю. Стараюсь во всяком случае, если он еще шею поглаживать перестанет, то внимания прибавится в разы.
- Если вдруг что-то произойдет... например, ты останешься одна.
Здесь? Одна?
- И кто-либо попытается тебе угрожать, не важно, чем, скажи, что ты находишься под защитой дома Красного Золота. И под моей лично.
- А я нахожусь?
- Конечно, - Оден развернул меня и, приподняв подбородок, заглянул в глаза. - Ты моя радость.
Возможно, только видеть меня он все еще не может, заставляет себя, ломает, но разве есть смысл в насилии. Он закрывает глаза и касается носом носа.
Смешной.
- Мое возвращение выглядит странно, и королевская разведка не пройдет мимо. Тронуть тебя или меня они не посмеют. Но вот запугать попытаются... просто не верь. Что бы тебе ни говорили - не верь.
Не верить?
Я умею. Меня хорошо учили.
- Методы у них не самые честные... я не люблю Разведку, но понимаю, что у них своя задача. И злиться на то, что они ее выполняют, глупо, как и на то, что используют все доступные средства.
Это какие же?
Хотя глупый вопрос, Эйо.
- Я не совсем верно выразился, - Оден не позволяет отстраниться. - Применить ко мне силу они могут исключительно с санкции Короля. Задержать - это да. Изолировать. Угрожать... да и то угрожать таким, как я чревато. Поэтому все сведется к словесным играм.
Что ж, за него я могу быть спокойна.
- И тебя тронуть не посмеют.
Мне бы его уверенность.
- Эйо, защита рода - это не мелочь. Любая нанесенная тебе обида, реальная обида, - это оскорбление, которое нанесено самому роду. Они это знают. И я хочу, чтобы ты тоже поняла.
- Я понимаю.
- Надеюсь. Если вдруг что-то произойдет, просто жди. Никого не слушай и жди. Ладно?
Киваю. Я сделаю так, как он говорит, а сегодня у нас есть еще немного времени наедине друг с другом. Оден падает на спину, увлекая меня за собой. А платье - я здорово от платьев отвыкла - не желает ему уступать. Он не спешит, и я тоже.
Больше нет травы, неба, жаворонка, но в какой-то миг мне становится все равно.
Я даже примиряюсь с домом.
- Эйо...
- Что?
- Ничего, - он целует спину. - Мне просто нравится, как звучит твое имя... Эйо...
А два дня спустя Оден уходит, он всегда уходит по вечерам - кофе, биллиард и новости - я же остаюсь. Жду... и жду... и до рассвета - без Одена заснуть я не способна. Уговариваю себя, что с ним все в порядке, что он задержался и непременно вернется.
Утром же меня выпроваживают.
Из комнаты.
Из дома.
За ту самую границу, на которой стоит городская тюрьма. Камера-клетка под самой крышей и на вопрос - мне надо знать, что случилось с Оденом, сопровождающий отвечает:
- Его забрали домой.
И когда дверь камеры закрывается - надежная, дубовая со стальными завесами - я начинаю смеяться. Хохочу долго, до прокушенной губы, слез и истерики.
Забрали домой.
А ты чего ждала? Игра в жмурки не может длиться вечно.
Шляпка-таблетка с кокетливым перышком, что изгибалось вопросительным знаком. Бархатные мушки в облаке вуали, слишком короткой, чтобы скрыть лицо.
Черная жемчужина на мочке уха.
Она неимоверно раздражала Виттара, эта жемчужина, даже не черная - темно-лиловая, с каким-то неприятным лоском, похожая на клеща, и он сдерживал порыв снять ее.
И глядел на шею.
Нежную линию плеча, на кружевную тень от кружевного зонтика, которая скользила, лаская кожу Торы.
Кабриолет плыл по широкой аллее Королевского парка.
Остались позади кованые ворота и Большое кольцо, на котором по обыкновению было людно. День выдался ясным, солнечным, весьма подходящим для прогулок. И Королевский парк спешил принять гостей.
Бонны, няньки, гувернантки, дети всех возрастов.
Мячи. Круги. Собаки.
Шарманщик с огромной паровой шарманкой. И крохотная мартышка в алом колпачке, которая крутит ручку этой шарманке. На морде зверька написана величайшая скорбь, и если бы Виттар не знал, что ручка декоративная, поддался бы обману.
Стайка девочек в одинаковых бело-голубых платьях женского пансиона Ее Величества одинаково вздыхают, жалея бедняжку, и не верят воспитательницам, что обезьянка вовсе не голодна... впрочем, всего за медяк шарманщик продаст кулек орешков.
В открытых экипажах дремлют дамы постарше, им слишком жарко, чтобы следить за подопечными, а юные леди спешат воспользоваться минутой свободы. Им все интересно, особенно мальчишки, явившиеся в парк покрасоваться.
Сияют сапоги и эполеты. Лоснится шерсть жеребцов. Позвякивают вовсе ненужные шпоры...
Когда-то и Виттар охотно проводил здесь время.
- Здесь красиво, - Тора повернулась к нему. - И шарманщик остался... тот или другой? Наверное, уже другой, но... почти как раньше. Правда, я всего один раз была.
- Если тебе нравится, мы будем выезжать часто.
Она не ответила.
Ей и нравилось, и в то же время было неуютно.
- Все смотрят, - тихо произнесла Тора и сжала ручку зонтика.
Не все, но многие. И эта прогулка породит новую волну слухов, которые не сегодня - завтра дойдут до Сверра. Он ведь отчаянно желал узнать, что же произошло той ночью в доме Виттара.
Он и еще несколько сотен, а может и тысяч, любопытствующих.
...Король молчал.
...и тройное кольцо гвардейцев надежно отрезало особняк Виттара от города.
...райгрэ рода Темной Ртути тщетно добивался аудиенции, не забывая громко сетовать, что его волнует судьба племянницы.
...королевский доктор появлялся ежедневно, не особо скрывая визиты, пусть бы в них и не было особой нужды.
...в кулуарах дворца шептались о расследовании и суде, делая ставки, состоится ли он, либо же Король простит фавориту даже убийство.
...а в "Сплетнике", прегрязной газетенке, столь любимой чернью, появилась пространная статья о том, что порой за запертыми дверями Великих домов творятся страшные вещи.
Всего неделя.
И вчерашний разговор. Его девочка умела слушать, а Виттар попытался ей объяснить, почему придется покинуть дом. Ненадолго.
- То есть, все думают, что вы меня убили? - в лиловых глазах недоумение.
- Или сильно искалечил. Помнишь, я говорил, что на это был расчет? - ему нравится смотреть на Тору снизу вверх, особенно когда она устраивается у окна, вот так как сейчас, чтобы солнце за ее спиной, чтобы на меди волос появлялись золотые отблески, а кожа словно бы светилась изнутри. - В экипаже нашли осколки...
Шар или колба, наполненные дымом. И алхимическая пробка, которая тает в соприкосновении с воздухом. Точно время рассчитать сложно, но Сверру точность не нужна была.
- Сейчас многие требуют расследования. И желательно, суда.
А еще лучше: казни. Врагов у Виттара хватало всегда.
- И ты хочешь показать, что я жива?
- Да. И это тоже, но...
Если бы просто показать, Виттар не нервничал бы перед этой поездкой. Искушение солгать велико, к чему пугать ее? Но девочка заслужила правду.
- Видишь ли, этот мальчишка если еще не взбесился, то уже на грани. А в этом состоянии неудачи воспринимаются особенно остро.
Тора ничего не сказала, ждала продолжения.
- Ты... вернее собственная глупость, но винит он именно тебя, лишила его карьеры. А я не позволил до тебя добраться. Это очень личное. И не может не злить. Сейчас он гадает, получилось ли все так, как он хотел. И когда узнает, что ты осталась цела...
- Захочет меня убить.
- Я не позволю до тебя добраться, поверь.
Она верит. И Виттару страшно это доверие обмануть. Сказать легко, но... мальчишка силен, а бешенство сделает его нечувствительным к боли.
И неспособным думать.
Шанс есть.
А еще негласное сопровождение и королевские ловчие.
И Торе не обязательно оставаться дома. Королевский дворец охраняется весьма неплохо. Всего-то и надо: прокатиться по парку, чтобы увидели. Донесли.
Взбесили.
Гвардейцев уберут. И мальчишка, даже подозревая ловушку, не устоит перед искушением. Он ведь приходил, оставлял у забора белые лилии, которые выделялись среди прочих цветов.
Вызов.
Насмешка.
Хорошо смеется тот, кому удается выжить.
Об этом Виттар успел подумать, когда соловая кобыла, всегда отличавшаяся спокойным характером, вдруг заартачилась, а затем и вовсе на дыбы встала.
На широкой аллее Королевского парка, ощетинившись иглами, стоял пес. Просто стоял, поводя головой влево-вправо, из приоткрытой пасти стекали нити слюны, падали на песчаную дорожку.
Виттар отметил нервно опадающие бока. И хвост, что методично ударял по земле. И длинные царапины на левом боку, глубокую рану на шее... пса пытались остановить. Атрум из рода Лунного Железа не сумел справиться со своим оружием.
- Найденыш, не бойся.
Ее зонтик опасно накренился, а перышко на шляпке затрепетало, выдавая страх.
- Он болен, но... я справлюсь.
Постарается. Всего-то надо - продержаться до появления гвардейцев.
- Если же увидишь, что дело худо, оборачивайся и убегай. Он тяжелее меня...
А она умеет играть в прятки.
И Виттар, передав поводья, поднялся.
- У тебя есть еще возможность уйти, мальчик.
Пес заворчал.
- Или обернуться и подождать. Тебе нужна помощь...
Бешенство неизлечимо. И тот, кто научился получать удовольствие от чужой смерти, не остановится. Виттар расстегнул китель, снял и бросил на дверцу кабриолета.
Спрыгнул.
Шагнул, позволяя живому железу проснуться, сейчас оно было послушно, как никогда прежде. Мир, кувыркнувшись, прочно встал на четыре лапы. И тот, другой, который бросил вызов, не упустил момента. Мальчишка бросился, норовя ударить грудью в плечо, опрокидывая набок.
Клацнули клыки.
И змеевидный хвост нырнул под лапы.
Не вышло... и мальчишка отступил. Он пятился, низко опустив голову, оскалившись и оставляя глубокие царапины на песке. Пена падала клочьями.
Бой будет долгим, тем и лучше... Виттару нужно время и пространство.
Пространство и время.
Он ловил запахи.
Травы. И маргариток, что портили зелень газона. Воды где-то неподалеку. Крови.
Лошади.
И Торы.
Плохая идея была тащить ее в парк... Сверр остановился и припал к земле, словно приглашая поиграть. Он двигался быстро, куда быстрее, чем прежде. Нападал, заставляя отступать. Изворачиваться. Уходить из-под удара. И бить, пытаясь дотянуться до белого бока.
Щелкал хвост.
И клыки скользили по броне. Рот Виттара наполнился кровью... А мальчишка оставил шрамы на боку. Он веселился, прекрасно осознавая собственную силу, тратил ее легко, уверенный, что все равно победит.
Сейчас ему хотелось Виттара унизить.
Пускай.
Удар и снова. Скрежет. Лязг. Хруст брони. Боль, которая туманит разум. Холодная расчетливая ярость. И белый загривок с тройным гребнем игл. Они впиваются в нёбо, но Виттар заставляет себя сжать челюсти. Визг мальчишки бьет по нервам... он рвется, выворачиваясь, норовя дотянуться когтями, и дотягивается, оставляя на подбрюшье глубокие рваные раны.
Виттар лишь крепче сжимает челюсти.
Поглубже бы захватить.
Чтобы с позвоночником. Чтобы до хруста, до перелома...
Сверр замирает, на долю мгновенья, а потом резко заваливается на бок, отталкиваясь всем телом, выдирая кусок из себя же... он хрипит, но пляшет, как рыба на крючке, оставляя в зубах Виттара шкуру и мышцы. Рваная рана тянется вдоль хребта.
И Виттар разжимает зубы.
Его хватает, чтобы удержаться на ногах. Оскалиться и принять очередной удар.
Но Сверр находит другую цель...
Боялась ли Тора?
До безумия. До головокружения и полной неспособности дышать.
Два пса кружили по зеленому газону, и райгрэ уводил белого все дальше и дальше.
Надо уходить. Сейчас, пока они заняты друг другом.
А она смотрит, сжимает поводья и зонтик, красивый, но совершенно бесполезный. Ждет... чего?
Хильда требует бежать.
Хильда говорит, что райгрэ Тору использовал, и теперь будет справедливо, если Тора использует его самого.
Хильда знает, что райгрэ не выстоит в этом бою. Он меньше. И слабее.
Вот только Тора опять не слушает. Смотрит за танцем, который даже красив... и красота исчезает, когда два пса начинают рвать друг друга. Клубок из живого железа.
Лязг.
Грохот.
И острый запах крови, как тогда, в лесу... или раньше, в их доме на побережье.
Тору мутит от этого запаха, и она закрывает рот рукой, но на перчатке незримый след райгрэ. И тошнота отступает, сменяясь растерянностью.
Бежать?
Все равно она ничем не поможет, но... так неправильно.
Нечестно.
Клубок распадается.
И ее райгрэ стоит между Торой и белым. Впрочем, они оба - красны от крови. И Тора вдруг понимает, что сейчас произойдет: белый не рискнет ударить.
Не райгрэ.
Он ведь не за ним пришел.
Тора видит, как медленно поворачивается лобастая голова, и клочья алой пены падают на разодранную землю, пригибаются плечи, а когти выворачивают куски дерна.
Ее руки подымаются, и поводья летят медленной волной.
Они касаются лошадиной спины с каким-то громким, неестественным звуком. И собственный голос слышится словно бы издалека:
- Пошла!
Кобыла снимается с места, медленно, слишком медленно... и Тора рычит, подгоняя животное. Второй раз меняться легко... она соскальзывает с кабриолета за миг до столкновения. Подковы лошади колотят по броне белого зверя, уже разбитой многими ранами. Скрежет. Хруст. Истошное ржание. И снова кровь, свежая... лошадь белого не остановит.
Кабриолет заваливается набок, погребая его под обломками.
Отсрочка.
Надо бежать. И Тора бежит к райгрэ, утыкается мордой в раскровавленное плечо, понимая, что победить не выйдет. А умирать вместе... Хильда сказала бы, что это - глупость.
Арбалетный болт впивается в открытую рану на шкуре белого.
Тора не видит стрелка, но... второй болт бьет в бок, отскакивает... и третий летит... четвертый. Дождь из стали набирает силу. И медленно разворачивается кружевная сеть.
А райгрэ ложится на землю.
Он весь изодран, под кровью чешуи не видно, словно и нет ее, но есть одна сплошная рана. И Тора, поскуливая, опускается рядом. Она зализывает раны, понимая, что не справится, что слишком много их и кровь не остановить...
На вкус она сладкая.
И с запахом земли.
Тора не знала, что и эта ее ипостась способна плакать.
- Леди, позвольте мне, - рядом появляется королевский доктор. Откуда? Она не знает. - Леди, пожалуйста, вам надо сменить облик. Вам вредно слишком долго пребывать в этом.
Вредно? Тора жива. На ней ни царапины.
- Леди, пожалуйста... он пойдет за вами, и тогда у меня будет шанс.
Тора не помнит, как идти назад, но если это поможет, то она попробует. И тело слушается, становится неловким, медленным. А на плечи плащ падает.
Ее заставляют подняться, отводят в сторону, усаживают в экипаж.
Вокруг гвардейцы, темно от мундиров. И где они раньше были?
- Выпейте, - Торе суют что-то в руки. - И постарайтесь успокоиться.
Кто это говорит?
Король. Она видела портреты, и узнала сразу.
- Пейте, пейте... в вашем положении вредно нервничать.