...гранит, который трещит, но держит, заслоняя от натянутой до предела жилы тонкий земляной пласт. Он прошит нитями корней, и обглоданные добела кости отмечают вехи чужой, инаковой жизни. И кости эти вспыхивают и сгорают.
Пепел к пеплу.
Плачет пламя, там, наверху, и чужая воля, стреножившая жилу, слетает.
Воли больше нет.
И базальта.
И гранита... и сама земля плавится, сродняясь с предвечным огнем.
...многие лица.
...многие жизни, собранные в месте, где жила родилась. Она не просто помнила - она существовала в том, запретном времени.
Искрой на ладони.
Лепестком умирающего мира, пламенем, которое не способно было согреть и камня. Она помнит и камень, и руки, заслонившие ее от ветра. Нежный шепот того, кто поил своей силой, зная, что не напоит досыта...
...было.
...огонь к огню... не сгореть, но выжить, сроднится с миром и, насытившись, пусть ненадолго, ответить на зов того, кто ждал. Верный... нет, жила не знала, что значит это слово, она просто слышала его и спешила, прорвалась, расплескивая новообретенную силу, делясь ей щедро.
И он, ее вечный стражник, омытый огнем, кричал.
Ему было больно, но жила забрала боль.
И страх.
И разум тоже, потому что разум рождал иные страхи. Зачем? И он, тот, кто отдал жиле свое сердце, остался с нею навсегда. Или очень надолго, в конце концов, там, у сердца мира, время ничего не значит.
Но мир в очередной раз изменился. Он сам, спеша выплеснуть избыток сил, сдвигал базальтовые плиты, рушил древние русла, каменной крошкой забивая протоки. И лава наполняла, переполняла пустоты, и стены древних пещер плавились. Вскипали известковые зубы сталактитов, расплывались от жара сталагмиты. Умирала вода, гневным паром взрывая гранит, пробивая путь наверх.
Туда, где плакало, умирая, истинное пламя.
...огонь к огню...
...и голос крови, близкой... знакомой...
Выше.
Замирая под куполом мира. И в зазоре между двумя ударами далекого сердца отступить. Расправить кольца, медленно, с каждым разворотом усиливая нажим на стенки базальтовой тюрьмы. И вслушиваясь в нежный шепот трещин.
Земля скулит, сгорая...
...вверх.
По нитям корней.
Жадно глотая древние кости, подтапливая фундамент домов. Камень плавится и плывет. И северные ветра, опаливши крылья, поднимаются к небесам. Жила помнит чуждую их синеву, пусть и заемной, чужой памятью...
...своей, того, кто остался при ней навек.
Он просит уйти, и этому голосу вторит другой, чье право говорить подтверждено кровью. Он больше не пытается оседлать пламя.
...назад.
...нет.
...назад...
...сердце мира подстегивает, удар за ударом, в новом, шальном ритме.
...назад.
Голос-плеть. И пламя замирает. Ему тоже нравится играть. Оно знает, что тот, кто говорит с огнем, слишком слаб. Он не способен приказать, но пытается...
...пускай.
Игра.
Игра-игра-игра.
...огонь к огню...
...кровь к крови... крови не было давно... она собирает, по капле, по жизни, тем, кто готов вернуться. Так ведь лучше, когда вместе. Она дарит вечность, а они, глупые дети ее, боятся.
И жила выжигает страх из душ их, из тех, кто готов душой рискнуть.
...а тот, кто стоит у ворот, шепчет ей, что так неправильно.
Ложь. Неправильно оставлять их одних, потерянных детей. Они приходят, чтобы вспомнить, кем являются. И разве она заставляет?
Нет.
Она зовет, и дети откликаются, а другие... другие уходят от нее, уносят с собой огонь в крови... и мучаются... огню тяжело в плену, ей ли не знать.
Она поможет.
Им, которые остались, которые шепчут, что нужно отступить.
Нельзя.
...память к памяти...
...если собрать всю, до капли, она сумеет сделать... что? Не помнит... тот, кто остался с нею навсегда, сказал бы, но он тоже давным-давно роздал свои кровь и память... а эти боятся.
Глупые дети.
Беспокойные.
Разве способна она причинить им вред? Боль... боль будет, но она мимолетна...
...Стальной король сидел, запрокинув голову. Из носа, из ушей его текла кровь, но никто не спешил помочь. Старая королева, который к лицу был огненно-красный наряд, застыла в кресле. Она улыбалась, но в пустых ее глазах отражалось зимнее кружево... в полураскрытой ладони лежал мертвый рубин.
Стальной король попытался подняться, но вновь сел.
- Проклятье...
Голос его звучал глухо.
Неловкие пальцы коснулись лица, и Король с удивлением уставился на них, точно никогда прежде не видел крови. Он сидел, как показалось, долго, вечность почти, но и вечность иссякла.
А встать надо, хотя бы на четвереньки.
...поет, манит пламя, обещая избавить от боли. Голова же раскалывается, и каждое движение дается с немалым трудом. Стальной король вязнет в ковре, украшая его россыпью алых пятен.
Из носа еще течет, и дышать неудобно.
Злит.
И то, что матушка не послушала... уехать бы ей, а она не послушала...
...пальцы дотянулись до жесткой парчи, и Стальной король усмехнулся. Все-таки умирать не хотелось, и он пока жив.
...пока.
- Уходи, - он говорил, понимая, что разговаривает вслух, но зная - и так будет услышан. - Возвращайся в колыбель...
...черного обсидиана, сухого колючего воздуха, который, наполняя легкие, забивает их. Пепла и сажи... сажи и пепла... небо красное.
Ему ли, Королю, не знать, что истинное небо должно быть именно таким...
...как платье старой королевы... ей не шел траур, но правила требовали соблюдать условность...
- Еще не время, - он сел, устроив голову на коленях матери, как давным-давно, в детстве, когда ему еще позволительно было нарушать условности. - Уходи. Этот город принадлежит мне... по праву крови...
...по праву силы, которой почти не осталось.
И Стальной король смежил веки.
Он видел пламя.
Подземные озера лавы, и широкие протоки огненных рек, что тянулись друг к другу, переплетаясь сетью расплавленного камня. Тонкие ручьи и хрупкие своды древних пещер.
Он видел землю и паутину корней, что живых, что каменных. Фундаменты домов, сросшиеся друг с другом, сродненные землей и прожитыми веками. И стены, выраставшие из них, слишком тонкие, чтобы защитить.
Видел пустые улицы.
Реку, раскормленную осенними дождями и снегом. Мосты и баржи...
...металлическое кружево флюгеров и башни, выстроенные многие сотни лет тому...
...видел людей.
И трещины, которые расползались по мостовым. Медленно.
...слишком быстро.
- Уходи, - шепот его утонул в многоголосом напеве огня. - Уходи, предвечного мира ради...
...он вытер кровь, понимая, что оглох. И снова надорвался, и наверное, уже не оправится, но... город еще жил. На краю.
На огне.
Но жил... и король гулким шепотом уговаривал пламя отступить. А оно внимало каждому слову. И значит, город будет жить.
...пока у него хватит сил говорить с огнем.
Пока...
Он дотянулся до мертвой руки королевы и, сняв темный рубин, поднес к губам.
- Я расскажу тебе о... о чем-нибудь расскажу... только слушай, ладно? Пока я говорю... перемирие... не знаю, на что я рассчитываю, быть может, на чудо, но нам ли не знать, что чудес не бывает? Знаешь, да? И я вот... последний король... здесь - последний... Одена не хватит, чтобы удержаться и здесь, и за Перевалом... его закроют... наступит перемирие... ты знаешь, что такое перемирие? Правильно, покой. На лет сто, быть может - меньше... люди быстро живут. Они жадные, и скоро здесь им станет тесно... а я сам себя переиграл. Тебе смешно?
Она умела смеяться.
Вздыхать, раскрывая жадный рот лавы. Выпускать полупрозрачный радужный пузырь, который на воздухе застывал и шел трещинами. Он оседал под собственной тяжестью, чтобы смешаться с лавой и возродиться в ней же.
Огонь к огню...
- ...помнишь, как ты звала меня? Каменный лог... ты знаешь это место, колыбель, в которой тебе стало тесно... и нужна другая, но здесь ты не сможешь остаться. Тебе только кажется, что сил хватит. Мне ли не знать, сколь опасно силы переоценивать.
Кровь щекотала шею. И Король чесал ее, раздирая.
Кожа отслаивалась с чешуей.
А силы таяли...
...сколько еще ему осталось?
Немного.
До чуда... а чудеса случаются...
- В детстве я верил, что на Перелом и вправду сгорает все дурное, а мир возрождается, очищенным... Перелом случился, а сгорать только теперь? Это, по-моему, не совсем справедливо. Ты так не считаешь? Нет? Смеешься... и говоришь, что больно не будет. Ты и тогда это мне шептала... а я не боюсь боли. Боль - это жизнь, а вот ты покой обещаешь. Рано мне еще... я только-только отходить начал... учиться... жить учиться, а это тоже надо... раньше все больше... разум, рацио... но кто не делает ошибок? Ты? Ты да, совершенна, дай тебе волю - весь мир под себя переплавишь. К слову о мире... что случилось с прежним? Ты же знаешь, помнишь... мне говорили о холоде, но ты-то не солжешь.
Иногда голос обрывался, и тогда натянутая до предела струна жилы мелко вибрировала. Еще не звук, скорее тень его, которая заставляла Короля мучительно кривить губы и сглатывать кровь.
Главное - не захлебнуться.
Слово и еще слово, на каждое, как ни тяни, уходит меньше секунды, но силы тратятся.
Тают.
Ничего. Главное, слушает... а пока слушает - есть надежда.
- Ты еще тогда пыталась... красное небо - это не отсюда ведь, верно? И огонь от края до края... низкое солнце... оно было другим, нездешним. Слишком маленькое. Слишком тусклое. Тогда мне показалось, что я ослеп...
...оглушенный звуком собственного голоса, Стальной король не сразу услышал звук.
Тонкий.
На грани восприятия. Дребезжание комара, который рядом... назойливый такой. Мучительный. И звук этот смешал мысли, заставив споткнуться на очередном слове, Король не помнил, каком именно, но пустом, наверняка пустом... в словах больше не было смысла, кроме одного - удержать жилу.
А она вдруг лопнула и на откате, еще не в гневе, в удивлении, отступила, чтобы ударить...
- Вот и все, - Король не без труда поднялся на ноги. В этом не было нужды, кто увидит его здесь? Мертвая матушка? Но сама мысль о том, что он погибнет сидя, внушала несказанное отвращение.
Он вытер нос рукавом, хотя предположил, что лишь размазал кровь.
Ничего.
И кажется, он ко всему оглох... остался только мерзкий дребезжащий звук, который мешал сосредоточиться на скорой смерти... и звук этот заставил стекла прогнуться.
Рассыпаться.
Брызнуть в лицо граненой крошкой.
Король смотрел, как катятся по полу стеклянные бусины. И кажется, приседал, закрывая уши, не способный устоять перед звуком, который достиг максимума.
Оборвался.
Наступившая тишина сожрала дыхание. И сердце остановила, ненадолго - удивиться не успел. Только и думал о том, чтобы выстоять, сохранить разум, раздираемый жилой.
Он был королем.
...и был предвечным пламенем, что, вырвавшись из-под земли, пыталось расправить крылья.
...он был живым.
...и уже почти нет, фитилем, перегорающим стремительно. Огонь сжигал изнутри.
...медленно.
Быстро.
...медленно, нить за нитью.
Рыжими острыми перьями пламени. И ажурной вязью неба, которое прогибалось, но держало.
...падало.
Небо легло на плечи, и Король, не в силах справиться с тяжестью его, все-таки встал на колени... он наклонился, упираясь ладонями в подлокотники кресла. И мертвый рубин, скатившись с руки королевы, упал на пол...
Темное на темном.
Капля среди капель, а перед глазами плывет, качается мир, раздавленный чересчур тяжелым небом. Кто же знал, что оно такое неподъемное?
...и рядом, руку протяни, если сил хватит, прорастает нить красного золота...
Виттар. Значит, жив еще, и хорошо... ему есть ради кого жить...
...медь безмолвна.
...тает серебро, но проталины заращивает... нить к нити... много их... сурьма... и кадмий, старый, почти вымерший род... ртуть бессильная, новый райгрэ... и снова золото, на выдохе, на пределе, но рядом. Поддерживая. Удерживая. Оберегая...
В глотке клокочет рык, и жила пятится.
...медленно, слишком медленно, чтобы выдержать.
Нужно.
Не ради себя, но ради тех, кто рядом. Верят ведь...
...остались.
Уходят под землю огненные родники.
Жила уже не кричит - скулит от боли, от невыносимой тяжести неба... отступает, оставляя широкий след пепла, но отступает...
...вернется.
Да, когда-нибудь.
И другой Король по праву крови и памяти будет говорить с ней...
...когда-нибудь.
- А ты, - Стальной король облизал пересохшие губы, во рту стоял вкус крови, - ты так и не рассказала мне, что случилось с прошлым миром...
...не слышит. И почему-то от этого становится невыносимо больно.
Хорошо, что матушка мертва, она точно не одобрила бы слез. Короли не плачут.
Инголф выдержал первый удар силы, почти вывернувший его наизнанку. Он ненадолго отключился, и пришел в себя уже человеком, лежащим на мостовой.
Грязная.
И он не лучше.
Грязь Инголф ненавидел от всей души, и оттолкнувшись - мышцы загудели, грозя разорваться - он перекатился на спину.
Город дрожал. Инголф ощущал и эту дрожь, и разрывы камня, сквозь которые медленно пробиралось пламя. Он встал на колени и руки встряхнул.
Узоры контура выплетались легко, и хватало пока собственной силы. Со стороны, пожалуй, он выглядел нелепо, голый человек, размахивающий в воздухе руками. И в глубине души Инголф порадовался, что улица пуста.
Поймать поток. Перенаправить, создавая сцепку. Соединить с другим... и еще с одним. Игра с ветром, хотя кто-то, говорят, видит кубики... в детстве у Инголфа были кубики, деревянные с нарисованными животными. Ему нравились. Но потоки и ветер - куда интересней, даже когда воплощаешь чужую идею.
А воздух густеет, и каждую нить силы приходится выдирать. Собственные тают, но остановиться Инголф не имеет права. Слишком хрупка, ненадежна конструкция.
Когда земля под ногами затрещала, Инголф не обратил на это внимания. Он краем глаза отметил и черную змею зарождающегося провала, и жар, который вдруг наполнил воздух, но отмахнулся от всего.
Значение имела лишь опорная точка.
Поймать.
Закрепить. Добавить своей силы, и еще, и снова... и жаль, что никто не видит его работу... нет, он не настолько самолюбив, но ведь удивительной красоты сооружение получается... или все-таки настолько?
Мостовая крошилась, заставляя отступать.
Хороший участок. Просторный. В Нижнем городе Инголф не смог бы работать, да и... положа руку на сердце, не захотел бы. У всех свои недостатки, вот он - брезглив.
...и арка почти закончена, а жила рвется. Она уже подмыла часть города.
...поймать.
Закрепить.
И сил почти не осталось, но... если Мастер не сумеет вскрыть камень, что ж, плакать по Инголфу никто не станет.
...разве что жена.
Поймать... последняя нить, которую приходится из себя вытягивать. И кровь горлом идет, как в тот раз, когда он разбился... братец, помнится, был в ярости... и ничего, пережил.
...брат в Королевском дворце, пытается сдержать жилу, и верно, как-то выходит, если она, пусть и прорвавшись к поверхности, медлит с ударом.
...но если у Мастера...
А и плевать, Инголф сделал все, что должен был.
И сев на мостовую, он оперся спиной на арку невидимого моста. На колено запрыгнула крыса, и Инголф не стал ее прогонять. Вдвоем, глядишь, и помирать веселей. Он провел ладонью по колючей шерсти. Крыса замерла. Тощее тельце ее мелко дрожало под рукой, и была она не столь уж омерзительна. Серая, с розовыми полупрозрачными ушами, с бусинами глаз и белыми нитями усов.
Тварь, но...
Трещина расползалась, камень хрустел, раскалывался, осыпался. Воздух дрожал от жара, а снег - закипал. Камням и тем немного осталось.
Когда лава почти добралась до края - крыса перебралась на волосы Инголфа - арка прогнулась под тяжестью зеркальных крыльев. Прогнулась, заскрежетала - пусть никто, кроме Инголфа и не слышал этого натужного звука, но выдержала.
Связки. Сухожилия.
Мощный силовой костяк.
Ажурное плетение, которое дрожало, почти обретая плоть. И пуповины воронок, соединивших ложное небо с землей, перенаправляя жар жилы на изнанку.
- Все-таки, - Инголф в приступе дружелюбия пощекотал крысу под горлом. - И я на что-то способен.
Нижний город - каменный муравейник, где дома теснят друг друга. Крыша на крыше, окно в окно, дымом опутанные, связанные.
Здесь пахло сыростью, и огонь не выживал, Олаф слышал его, запертого в тысячах печей, в древних каминах, в кострах, которые разводились под опорами старых мостов. Это, прирученное людьми пламя, кажущееся безопасным, дичало. Оно билось, норовя вырваться, зацепиться за старое дерево, клок бумаги, ткани, достаточно одной искры...
Олаф отряхнулся.
Снег идет. Зима, и конечно, это нормально, что зимой снег идет. Но он совершенно не помнит, как и когда зима наступила... говорят, он сошел с ума, и наверное, в чем-то правы.
...не сошел.
Еще нет.
Он сел на грязную мостовую и снял ботинки. Без ботинок ему проще, да и промокли. Здесь много воды и много вони, поэтому псы в Нижний город заглядывают редко. А Олаф - исключение...
...ребята из пожарной команды тоже не любили появляться на этой стороне реки. Местные пожары - обреченные, и если уж вспыхивали, то никто и никогда не пытался спасти дом. Соседние - быть может, а тот, который горел... огонь взымал дань, и люди полагали это нормальным. А кто такой Олаф, чтобы с людьми спорить?
...под ногами - лужа, в которой отражается белесое зимнее солнце. Дохлая рыбина среди грязных льдин. И кусок неба, которое только-только начинает светлеть.
Босые пятки погружаются в воду, и Олаф несколько минут развлекается, то опуская, то подымая ноги, глядя, как стекает со ступней грязная вода. Холод отрезвляет. И наверное, он действительно сошел с ума, еще там, в Каменном логе, когда услышал голос огня и решился ответить.
...я здесь.
...мы здесь и снова. За тобой.
...нет.
...за тобой, я зову тебя.
...я слышу.
И пальцы закоченевшие вывязывают узор из силовых линий. Это просто и по-своему красиво, вот только оценить некому. Крысиные полчища остались на берегу, который стремительно исчезал под водой. Тает снег, и желтые ручьи заливают решетки водостоков.
Город пьет, измученный огнем и жаждой.
...ты убьешь меня?
...я тебя освобожу.
...я уже свободен. И хочу остаться таковым. Но ты ведь не отпустишь, мы оба это знаем. Там, в Каменном логе, мне удалось уговорить.
Безумец, который бормочет слова, не связанные друг с другом. И лишь мерещится ее ответ. А вот дрожь земли - та существует. И взрывы, заставившие город замереть. Ударная волна вышибает стекла, и промасленную бумагу, которой затягивали оконные провалы, она опрокидывает Олафа навзничь. Затылок, столкнувшийся с камнем, гудит... пустая голова, никчемная. Огонь же поверху идет дикой охотой. И рыжие псы ветра спешат по следу, кружат, окружают. Гонят.
...беги.
- Нет, - он отвечает вслух и, нащупав затылок - целый, пусть и в крови, или это все та же грязная вода, в которой уже истаял лед. - Я больше не побегу.
...я приду за тобой.
- Приходи, - Олаф перекатился на четвереньки, и на колени встал, чувствуя, что мир вокруг утратил плотность. Кружится-вертится, трещит по швам. У мира много швов, его кроили наспех, и давным-давно, но годы прошли и нитки сгнили, вот рвутся.
Звук мерзкий.
А нутро мира, растревоженное, лезет...
...вскипают лужи под ногами, и горячий ветер летит по мостовой, гонит сухие листья, которые вот-вот вспыхнут...
...в Нижнем городе много дерева, а дерево загорается легко.
...но все-таки жаль, что никто не видит.
Она не видит. Ей бы Олаф рассказал, что чувствуешь, когда теряешь силу, медленно, капля за каплей воплощая в жизнь чужой рисунок. Он красив.
Тонкий костяк опорных столпов, и гибкие узлы-суставы. Аркада, которая разворачивается в глухом, грязном переулке. И горячий дождь омывает ее, делая видимой.
Голова болит, просто-таки невыносимо болит, мешая сосредоточиться. А он почти закончил...
...отдохни.
Ей верить нельзя. Она крадется по следу Олафа. И искры пляшут в воздухе, садятся на рубашку его, прожигая... оставят на коже белые пятна, но искры - ничто.
...почему ты такой упрямый? Мы оба знаем, что ты - принадлежишь мне.
- Нет, - Олаф рубашку стащил и почесал обожженное плечо. - Я не хочу принадлежать тебе... не тебе хочу принадлежать.
Он улыбнулся и, отступив, бросил взгляд на свое творение.
Мягкий голос, колыбельная. И раскаленная колыбель.
- Душно. Отпусти.
...ветер вьюжит, но не снегом - пеплом, который горек. Олаф знает, Олаф помнит.
- Больно.
...боль уйдет.
Плавится кожа, стекает с ладоней на камень, и запах, паленого мяса, волоса горелого, перебивает прочие. Легкие горят, но надо дышать.
Встать.
На ноги, хотя бы на четвереньки, потянуться к силе, которой слишком много...
...зачем?
Затем, что он хочет жить.
Броня не защитит, но она ложится на плечи знакомой тяжестью. И растрескавшийся, разодранный мир блекнет. В нем, черно-белом, огонь - это белое.
Ночь - черное.
И тысяча один оттенок серого, который и позволяет верить, что мир - объемен. Надо вставать.
Идти.
...куда?
Не слушать голос ее, она - ложь.
...просто ты боишься.
Да. Наверное...
...позволь мне забрать твои страхи...
Нет. Здесь и сейчас, в черно-белом мире каменных домов, труб, которые сами задыхались собственным дымом, гулкого прибоя, и голоса, который заглушает иные голоса, он будет жить.
...зачем?
Просто жить.
...разве есть смысл?
Наверное, Олаф не знает, есть ли смысл. Осень вот есть, точнее была и листья, которые падали на воду. Сама вода, тяжелая, мутная. Мусор на ней и ветер, который пробирался в старую баржу, подталкивая ее к пирсу. Порой он раскачивал колокол, и тот гулко вздыхал.
Есть зима, что началась со льда в старом ведре. Ветви можжевельника и сосны, которые он пытался сплести в венок, потому что на Перелом люди плели венки, точнее их Перелом назывался иначе. А она, его женщина с волосами рыжими, как пламя, смотрела. И помогала, вплетала в его венки ленты.