Кэри снились вороны. Черные-черные вороны с острыми перьями. Они кружили, заслоняя небо, и смеялись над Кэри.
- Кыш, кыш! - Кэри взмахивала руками-крыльями, но взлететь не могла.
Жарко.
И окно приоткрыто, тянет сквозняком, но ей все равно очень жарко.
Брокк ушел.
Куда?
Голова раскалывается просто... и жажда мучит. Наверное, Кэри заболела... конечно, иначе отчего комната так кружится... стоять невыносимо тяжело. И она садится, вернее падает на кровать.
...ерунда какая, последний раз Кэри болела... давно болела.
- Ты проснулась? - Брокк явно всю ночь не спал.
Работал? Заработается он когда-нибудь. Глаза вон красные, воспаленные.
- Как ты себя чувствуешь? - холодная ладонь легла на лоб.
- Лучше.
- Голова кружится?
- Кружится, - согласилась Кэри. С ним легко соглашаться, и хорошо бы, чтобы он не уходил. И хмуриться перестал.
- Пить?
- Хочется.
- Кэри... послушай меня, пожалуйста. Тебе нельзя пить много. И нельзя пить воду.
- Почему?
...потому что болезнь эта очень странная. И внезапная. Несвоевременная, хотя вряд ли в принципе существуют своевременные болезни. Но эта непонятная слабость, и боль в висках, собственный пульс стучит быстро, мелко... мешает сосредоточиться.
- Что со мной?
- Ты заболела, но ничего серьезного...
...ложь. А прежде Брокк ей не лгал, и оттого вдруг становится страшно. Кэри пытается сжать пальцы, удержать его руку, но пальцы ее не слушаются. Они какие-то... чужие.
- Ты поправишься, - Брокк, наклоняясь, целует в лоб. - Обещаю, Кэри. Ты поправишься и очень скоро. Верь мне.
Ей хочется, но страх не позволяет. И страх заставляет просить:
- Не уходи.
- Я должен. Я скоро вернусь... обещаю, что скоро вернусь... ты и соскучиться не успеешь.
- Все серьезно, да? - ей приходится отпустить руку.
- Все серьезно, - эхом отзывается он. - Ты меня простишь?
- За что?
- За то, что не уберег.
Рядом с ним страх отступает, и Кэри обнимает мужа, прижимаясь к плечу, от которого пахнет серебром... и еще канифолью. Кажется - бертелью, которой он стекло заваривает.
Всю ночь работал.
- Я должен был отправить тебя в Долину... или на край мира...
- И что бы я там делала одна? - улыбаться тяжело, она словно сама обманывает его этой улыбкой, на которую едва-едва хватает сил.
- Жила бы, - Брокк целует раскрытые ладони. - А теперь закрывай глаза...
- Ты расскажешь мне сказку?
- Обязательно. О чем?
- О драконах... ты начинал вчера, я помню... знаешь, я ночью вновь летала. Только у моего дракона были черные крылья... это не правильно. Чернота - для воронов...
- А какие крылья ты хочешь?
- Белые, - Кэри зевнула, неудержимо проваливаясь в сон.
Все-таки странная эта ее болезнь...
Белые крылья - у чаек. И Сверр, забравшись на парапет, руки раскрыл. На ладони его - куски хлеба, и чайки подлетают, кружат над Сверром, а хлеб не берут. Кэри сидит в тени, но даже в тени ее мучит жара. Шляпка из вареной соломки не спасает от солнца, и к вечеру нос снова обгорит.
...или руки.
Чешутся жутко, Кэри скребет их, оставляя на коже красные полосы. Наверняка, за них станут ругать, да и сама она понимает, что расчесывать руки некрасиво. Но зуд сильнее разума.
- Прекрати, - Сверр сбрасывает хлеб, и чайки, еще недавно не обращавшие на него внимания, сплетаются визгливым комом. - Ты ведешь себя как ребенок.
- Я и есть ребенок.
Здесь, во сне...
...они никогда не были на море, чтобы вдвоем. И сейчас он выглядит взрослым.
Белая рубашка. И белые волосы, стянутые в хвост. Лицо тоже белое, искаженное болью.
- Это огонь прорывается, - Сверр разводит руки, и на раскрытых ладонях его пляшут желтые языки пламени. - Ты слышишь огонь?
Слышит.
Глухие удары под землей, заставляющие дышать.
- Жарко.
- Кэри, - Сверр присаживается на четвереньки, опираясь кулаками в землю. Если сожмет руки, огоньки погаснут. - Послушай меня внимательно.
- Ты умер.
- Умер, - он не спорит и выглядит очень серьезным. - Тебе нельзя прятаться во сне.
- Почему?
- Потому что это - плохая сказка...
Огонь вырывается сквозь стиснутые пальцы, ползет по руке Сверра, и белая рубашка его начинает тлеть.
- Ты больна, Кэри.
- Я знаю. А тебя нет.
- Есть, - он раскачивается, то опускаясь на босые пятки, то подаваясь вперед, заставляя Кэри отползать. - Ты меня помнишь, значит есть. Ну же... Кэри... уходи...
Он протягивает руку, разжимая кулак, и на ладони остается смутно знакомый фиал. Пламя же охватывает плечи и волосы Сверра, и искры кружат роем рыжей мошкары, садятся на шляпку Кэри, и та вспыхивает.
- Беги!
Крик Сверра заглушает гортанные голоса чаек, и Кэри просыпается. Она вскакивает, охваченная ужасом.
Нет моря.
И нет огня.
Комната. Приоткрытое окно с сугробом на подоконнике и острыми иглами сосулек. Камин и перегоревшие дрова, серые языки пепла, которые вытащили на ковер. Платье, не то брошенное, не то забытое на кресле. Маска остроклювая и ожерелье из серебряных перьев.
Вчерашний бал...
...и черная роза в руках.
Королевский дворец... и зал. Суета. Толпа. Брокк, который вдруг потерялся... и Оден. Прогулка в сад, где лавка и бумажные фонарики. Черные вороны... просто чья-то дурная шутка.
Кто это говорил?
Голова все еще была тяжелой, и силы, с которыми Кэри вынырнула из странного сна, таяли. Она сидела на кровати, свесив босые ноги, наслаждаясь прикосновением к неестественно холодному полу.
- Вороны, - собственный голос был хриплым, каркающим.
И вправду ворона.
Встрепанная и больная... вот только болезнь эта... черная роза.
Вороны. Духота... и бред, в котором опять же жила чернота... пробуждение вчерашнее, помнившееся смутно... и возвращение в сон... Сверр.
О чем он хотел предупредить?
Нельзя спать.
Сон лишает сил, но их и так немного, Кэри и встать сама не способна... а вот дотянуться до ленты - вполне. Горничная явилась тотчас.
- Мой муж...
- Уехал, леди.
- Сказал, когда вернется?
- Нет, леди.
...скоро... он обещал, и Брокк слово держит... черная роза... почему эта роза не выходит из головы... и запах ее, одуряюще сладкий аромат... кажется, Кэри ненавидит розы.
...ты заболела.
Ложь.
...все серьезно?
- Что сказал доктор?
- Доктор? - горничная смущена.
И мерзнет... на ней платье из плотной шерсти, но она все равно мерзнет и косится на раскрытое окно. Значит, в комнате очень холодно, а Кэри холода не ощущает.
- Простите, леди, но... я не знаю.
Беспомощная ложь. И выходит, что доктора не приглашали. Почему?
...потому что с этой болезнью врач не способен справиться.
А кто тогда?
Фиал на ладони...
...яд.
- Будь добра, подай мне шкатулку... - Кэри попыталась встать, но поняла, что не в состоянии удержаться на ногах. Горничная просьбу исполнила, ей явно было неуютно в этой комнате, наедине с Кэри.
Боится?
Не Брокка, но... чего тогда?
Не того ли, что хозяйка вдруг умрет? Печально было бы... несвоевременно. Слово привязалось, нелепое какое, смерть, как и болезнь, редко приходит вовремя. Откуда только взялись эти циничные мысли? Умирать Кэри не хочется. Впрочем, кажется, ее и не спросят...
Шкатулку горничная поставила на колени Кэри и крышку помогла открыть. Брошь-камея и пара простеньких колец, часики-луковица, жемчужные серьги, на левой сломан замочек, но отдать серьги на починку руки не доходят... надо Брокка попросить, он сделает.
...фиал из обманчиво тонкого стекла лежал на самом дне, скрытый тяжелой нитью жемчужных бус. Яд, который подарила леди Грай.
...духи и яды...
...духи надо будет попросить, Грай не откажет.
...яд
Мысли сбивались. Нельзя отвлекаться, нельзя возвращаться в сон...
...яд и черная роза, которую передали для Кэри...
...не стоило принимать цветы.
Плохо. И кровать манит, но спать нельзя. Она должна дождаться Брокка, чтобы...
...просто дождаться. Считать бусины на ожерелье... почему-то всякий раз получалось иное число. Но Кэри с непонятным самой себе упрямством перебирала их.
- Раз, два... четыре и пять... выхожу тебя искать... семь... и девять... - цифры путались, а голова кружилась с каждой минутой сильней. И горничная, которая то появлялась, то исчезала, а Кэри не понимала, куда она исчезает.
- ...двадцать девять... и двадцать девять... - она забыла, какая цифра должна быть дальше, и повторяла навязшие на зубах слова.
Стрелки часов не двигались
Кэри старалась не смотреть на них, но не удерживалась, вновь и вновь цеплялась взглядом. А потом вдруг поняла, что часы просто-напросто остановились. Испугалась сначала, что не только эти, на каминной полке, вытащила цепочку, сдавила механическое сердце в кулаке и, прижав к уху, слушала.
- Кэри? Ты как?
Он выглядел отвратительно. И наверное, она тоже, но у Кэри хватило сил улыбнуться, правда, улыбка эта была ложью, как и его ответная...
- Ложись...
- Мне нельзя. Если я лягу, то усну. А если усну, не вернусь.
- Тебе так только кажется.
Брокк в мятой рубашке с грязным воротничком, надо полагать, еще вчерашней. А левый рукав, пропитавшийся сукровицей, присох к руке, обрисовывая шрамы и металлические тяжи.
- Я не позволю тебе умереть, девочка моя.
- Это яд, да?
Нехорошо лгать, и Брокк не пытается. Просто отводит взгляд.
Яд.
- Что у тебя просят взамен?
Молчание.
- Брокк!
- Кэри, это...
- Пожалуйста, я ведь имею право знать.
- Пока ничего. До встречи еще два часа... у нас есть целых два часа... и мы оба не завтракали. Кстати, и не ужинали тоже. Ты голодна?
Нет.
- Да, - Кэри цепляется за руки. Рядом с ним сны отступают, и у нее хватает сил встать и сделать несколько шагов, к креслу, на которое плед наброшен. - Ты не замерзнешь здесь?
- Ничуть.
- Что они...
- Забудь, моя янтарная девочка. Просто поверь - все будет хорошо... у тебя, у меня...
Она верила.
Пыталась.
И ела отвратительно горячий суп, заставляя себя глотать. Суп жидкий, но жажду не утолял... и разбавленное вино, которое ей полагалось пить... и голос Брокка доносился издалека... а он так и не рассказал ей сказку про дракона, но чтобы с белыми крыльями...
...или зелеными.
Они ведь разноцветные, драконы, Кэри помнит.
Про них.
Полет.
Вершину мира. Пропасть под ногами. Кэри видит ее и, раскрыв руки-крылья, белые, несомненно, белые, украшенные чудесной вышивкой, шагает в пустоту. Ветер бросается навстречу. Он горячий и крылья вспыхивают. Они превращаются в седой пепел, а пепел кружит...
...Кэри падает.
Пропасть бездонна, но когда падение завершится, Кэри умрет. Ей было больно думать о смерти, а еще очень и очень жаль супруга... он снова останется один.
Сквозь сон-падение, замерший, остановившийся между двумя ударами каминных часов, далеких, существовавших где-то в иной жизни, она слышала голос Брокка. Он взял ее на руки.
И переложил в кровать.
Сидел рядом, рассказывая что-то о близкой весне и море... янтаре, который собирают на берегу... о кораблях и драконах... и пока звучал этот голос, Кэри жила.
Даже во сне ей безумно хотелось жить.
Дыхание Кэри было прерывистым. Брокк вновь и вновь наклонялся к груди, слушал и дыхание, и сердце, такое вдруг медленное, слабое.
Отпустить руку было страшно.
Отступить от постели - страшнее вдвойне.
Отвернуться.
Одеться.
Шесть пуговиц, и каждая дается с боем. Галстук... в бездну первородную галстук. Перчатки, которые трещат по швам. Пальто.
- Я вернусь, Кэри, - он шепчет, не зная, будет ли услышан, и вглядывается в напряженное побелевшее лицо. - Я очень скоро вернусь...
...наемный экипаж. Замызганная двуколка. И смурной кучер в черном плаще с капюшоном. Кучер словно дремлет, и на плащ садится снег, уже целый сугроб набрался, а ему будто бы все равно. Он оживает лишь затем, чтобы свистнуть упитанной лошадке.
Бессонная ночь.
И Кэри, которой явно снились кошмары. Она кричала и замолкала лишь в его руках, Брокк держал, уговаривая потерпеть.
...сутки до встречи.
И считал каждый час, боясь, что доза лекарства рассчитана неверно.
...записка от Виттара, которую принесли утром.
Работает. И есть рецепт, но нужно время... всем нужно время, но его нет. Оно уходило сквозь пальцы, врастая в стекло чумной ловушки. Благо, все получалось с первого раза... между кошмарами Кэри. Между ее забытьем, когда дыхание почти обрывалось...
...в растянутом времени перед рассветом, который ныне выдался серым, волглым. Но холод и вправду помогал: становилось легче.
Брокк потер слезящиеся глаза. Надо было бы поспать, но... было утро и визит во дворец.
И сторожевая башня. Узкая лестница. Полдюжины дверей, многие из которых запирались и снаружи, и изнутри. Смотровая площадка, затянутая мерцающим пологом купола. Тройка кристаллов... наверняка, приходилось менять часто, купол подобного размера был сверхзатратен.
...колбы.
И хранитель в собольей шубе.
- Здравствуйте, Мастер, - он поклонился и указал на жаровню. - Купол куполом, но от мороза он не спасает... просветите, долго ли мне еще здесь разыгрывать неусыпного сторожа? Как-то вот, знаете, годы уже не те...
Отец Королевы улыбался, но улыбка эта выходила кривой.
- Недолго.
- Я рад, - он присел на лежак.
Куча шкур и грязная рубашка, брошенная на полу.
- Вы не представляете, как все это меня утомило. Никто не хочет войны, но все к ней готовятся.
Бронзовый таз для умывания. И высокий фарфоровый кувшин. Поднос с остатками еды, и бутылка вина. Видгор пьет из горла, отфыркиваясь.
- Ненавижу зиму, - он вытирает губы ладонью и указывает на сундучок. - Там, Мастер, вы ведь за этим пришли?
- Боюсь, что так.
Дюжина колб-ловушек. Стазис.
Кристаллы.
И общее защитное поле, к которому у Видгора имеется ключ. Он сам, надо полагать, ключ. И с кряхтением наклонившись над сундуком, вытаскивает колбу.
- Вот, Мастер, держите... пусть одной станет меньше.
- Не станет.
- Присаживайтесь, если так удобней...
...вытаскивать пробку страшно, и руки дрожат, но за дрожь эту Брокк не испытывает стыда. Чужое оружие, пусть и выглядящее белесым порошком - всего-то щепотка, едва ли полунции наберется - куда опасней истинного пламени.
- Знаете, я наказан за собственное любопытство, - Видгор тяжело опускается на лежанку, и шубу стаскивает, оставаясь в измятом шерстяном костюме. Поверх пиджака он носит шаль, которую завязывает на животе массивным узлом. - Мерзну, знаете ли... пробовали поставить нормальную печь, но говорят, полог рушится.
- Смещение полей?
- Именно. Так что, приходится по старинке, углем... и одеждой... вином вот... иногда мне кажется, что я сопьюсь... а иногда, что это - не самое страшное, что может произойти. Всю сознательную жизнь я мучился вопросом, откуда мы взялись в этом мире... не только мы, но альвы, люди... все...
- Пришли.
Порошок текуч. Он спешит покинуть одну ловушку, чтобы оказаться в другой.
- Пришли, - соглашается Видгор, вновь прикладываясь к бутылке. И вино течет по подбородку, по щекам, по массивной шее. Он вытирает его собственной измятой рубахой, а под лежанкой выстроилась череда бутылок. - Откуда пришли? Один континент, Мастер. Несколько сотен островов... и ни один не может быть нашей родиной.
- Почему?
- Там нет огня. Нет руды. И следовательно, нет рудных жил... кстати, и реликтовых лесов тоже нет... и останков человеческих поселений. Так откуда мы пришли?
Пленка силового поля запечатывает ловушку. И вместе с тем в колбе активируется встроенный кристалл. Пламя вспыхивает, облизывая хрупкие стенки, стирая призрак чумы.
- И откуда же?
Шар, созданный Брокком, умещался на ладони. Непрозрачные стенки, обманчиво хрупкие, но способные выдержать четверть часа в истинном пламени.
- Оттуда, откуда пришел "Странник". Из другого мира... из других миров... - Видгор поднял бутылку над головой. - Проклятье, и эта закончилась. Скажите, что мне не следует увлекаться выпивкой.
- Вам не следует увлекаться выпивкой.
Купол дрожал, но держался... а если упадет?
...упадет, когда прозвучит взрыв. Эхо уничтожит купол, жила выпьет его, как и те щиты, которые стоят под городам в тщетной попытке смягчить удар... и Видгор, который, пусть и пьет, но вряд ли напьется до невменяемого состояния, откроет сундучок. Он будет вытаскивать колбы по одной, скармливая ветру - а на высоте ветер всегда присутствует - чуму.
Порцию за порцией.
- Иные миры всегда были сказкой... и реальностью. Мне просто хотелось заглянуть за предел. Знакомое желание, Мастер?
- Да.
- И как вам теперь живется?
- Большей частью неплохо.
- Кошмары не мучают?
- Мучают, - он бросил шар и колбу на жаровню, и пламя, самое обыкновенное пламя, взметнулась, обволакивая стекло пологом. - Но ко всему можно привыкнуть. Кошмары - не исключение.
- Что ж... надеюсь, вы правы.
Он остался в башне, полупьяный, замерзающий хранитель чужого безумия. А Брокку было дозволено спуститься.
Два уровня. И смена одежды.
Бочка с дезинфицирующим раствором, от которого кожа становится жесткой, болезненной. Еще два... и повтор... и снова... двери.
Запоры.
И все-таки страх, что этого - недостаточно.
Возвращение домой.
Кэри.
Сон, кажется, недолгий. Брокк провалился на четверть часа, а может, и больше. Но помнил, что вернулся на вершину башни и снял купол, не Видгор, но сам Брокк стоял над пустотой, уговаривая ее принять дозу чумного порошка.
...хорошо, что не заснул настолько, чтобы опоздать.
Экипаж пересек центр города и старый мост, к которому, наподобие ласточкиных гнезд приклеились дома. Они теснились, громоздясь друг на друга, прорастая на чужих крышах, выпячивая крохотные пухлые балконы и цепляясь декоративными фризами за чужие стены, словно пытаясь удержаться над водой все вместе. И проржавевшие корабельные цепи, что то тут, то там выглядывали из кладки, были подобны древним корням, уходившим в самые глубины воды. К массивным опорам приклеились лодки и лодчонки, связанные воедино, деревянное стадо, окруженное поясом далеких огней. Огни отражались в реке, и вид их кружил голову.
Брокк закрыл глаза.
Недолго осталось.
Город менялся. Запахами, звуками... исчезла мостовая, и колеса теперь шли мягко, порой, правда, проваливались в очередную ямину, и тогда кучер просыпался. Брокк слышал и его ругань, и гортанные голоса ночных зазывал.
Еще не нижний город, но уже его преддверие.
И улица Красных фонарей ждет гостя.
Здесь было почти чисто.
Почти опрятно.
Во всяком случае, в устье, где фонари еще горели. Укрытые красными колпаками - их время от времени подряжались отмывать добела, но тщетно, недели не проходило, как колпаки возвращали беззаконный красный колер - и свет они давали нервный, кровавый будто, но довольно-таки яркий.
...агенты газовых компаний если и заглядывали сюда с проверкой, то изредка. Нельзя сказать, что в двухэтажных особнячках кокетливого вида им были рады, однако же встречали со всем почетом, оттого ли, или же по иной какой причине, но о нарушениях в этой части города заговаривали редко, неуверенно, словно стесняясь.
Третий дом.
И пара фонарей у подножия лестницы. Девушка в открытом, не по погоде, платье. Она стоит, подняв ногу на постамент, на котором виднеются остатки статуи, и лениво обмахивается веером. Платье, и без того короткое, бесстыдно задрано.
...девушка улыбается. Вот только улыбка примерзла к нарисованному ее лицу.
Наказана? Наверняка. И Брокку ли вмешиваться в естественный для этого места ход вещей? Он отводит взгляд от обнаженных плеч, и от лица, и от веера.
Дверь открыл лысый здоровяк в золоченой ливрее, надетой, правда, на голое тело. Ливрея не сходилась на мускулистой, поросшей курчавым волосом груди, а матросские штаны съехали едва ли не на бедра. Окинув Брокка насмешливым взглядом, здоровяк молча посторонился.
Духи.
Брокк ненавидит дешевые духи, которым пропахла отделанная алым бархатом комната. Дешевая ткань давно местами выцвела, местами - полиняла. И от некогда обильной позолоты остались редкие следы.
- Доброго вечера, - из двери, скрытой за огромным зеркалом, давно помутневшим, выплыла полная женщина в кучерявом парике, увенчанном плюмажем. - Чем могу помочь?
Она широко улыбалась золочеными зубами, и обмахивалась веером, рождая волны дурного запаха, сплетенного из лилейных духов, вони немытого тела и болезни.
- У меня встреча.
Пудра на лице ее намокла, забилась под кожу, и само это лицо, с крупными чертами, распухшее, было почти притягательно в своем уродстве.
Замер веер из страусовых перьев, касаясь карминовых губ.
- Вас ждут.
Взгляд отводит. И рука дрожит, пусть дрожь эту выдает лишь браслет из золотых чешуек.
- Я провожу.
Она перебрасывает через руку длинный шлейф платья, и юбки задираются, выставляя ноги в клетчатых чулках. Пухлые, розоватые, они напоминают Брокку окорока в сетке.
Лестница.
И старый ковер, заботливо приколоченный к ступенькам. Поблескивают шляпки гвоздей. И звуки вязнут среди других. Весело дребезжит клавесин. Кто-то кричит. Кто-то смеется, но смех кажется натужным, фальшивым, как золотое ожерелье на груди мадам. Она же ведет по узкому коридору, и двери, разделенные все той же ковровой дорожкой, смотрят в двери же.
- Вы у нас не бывали?
- Нет.
- Конечно, такого клиента я бы запомнила, - мадам смелеет и веер складывает, перехватывает посередине, сминая и без того истрепанные перья. - Если после встречи захотите развеяться...