Короткий, обрезанный, всего-то час между рассветом и закатом, когда недогоревшее солнце тлеет алым углем. Небо серое ноздреватое, как недопеченный хлеб.
Широкие горловины огненных ваз. Вяжущий запах ароматного масла, которое подняли из подвалов загодя. И высокие сосуды с узкими журавлиными шеями, стоят в холле, откуда их выносят на ступеньки, щедро поливая маслом.
- Хороший праздник, - гость появляется незваным, но Брокк, странное дело, рад его видеть. - Здравствуйте, Мастер. Пусть ночь будет мирной.
Гость протягивает деревянный солнечный круг с темными вставками смолы.
- Покоя душам ваших предков, Олаф, - Брокк принимает дар. - Чем обязан?
- Позволите? - Олаф становится на колени перед кувшинами, проводит над каждым ладонью и кивает. - Этот гореть не будет.
- Откуда...
- Знаю, просто знаю, - он жмурится.
Изменился за год. Повзрослел.
И постарел, пожалуй, в длинных волосах появились седые пряди, а глаза Олафа запали.
- Вам хуже?
- Для меня это тяжелые дни, - он вытирает со щек испарину. А ведь одет-то легко, не по погоде. Рубашка и жилет из белого пике. Новомодный каррик горчичного цвета перекинут через плечо, из карманов брюк выглядывали желтые перчатки. - Много живого огня вокруг... тяжело сдержаться. Обычно я уезжал. Но сейчас, сами понимаете...
Королевское приглашение, от которого не получится отказаться.
- Мастер, - Олаф рассеянно гладил выдавленные узоры на жилете. - Я пришел сказать, что... знаю, вы поймете правильно. Хотелось бы думать, что поймете.
Он дышал мелко, часто и в целом выглядел совершенно больным.
- Жила волнуется. Нет, не так... она предчувствует. Ей больно, Мастер. А я слышу эту боль! - он почти выкрикнул и зажал уши ладонями. Олаф стоял, раскачиваясь, перекатываясь с ноги на ногу. - Она внутри меня. В голове. И ночью я сгораю. Я счастлив, что способен гореть... я смотрю, как моя кожа плавится, как тело становится пеплом и смеюсь... просыпаюсь от смеха, Мастер. Родители вызвали доктора, но он ничего не способен сделать. Опий предлагает. А я не хочу пить опий! Я знаю, что не поможет... мне надо уехать, но она не отпустит. И Король тоже... он думает, что это я собираюсь взорвать город.
Олаф? Почему бы и нет, не ради глобальной идеи или сомнительной выгоды, но лишь затем, чтобы выпустить пламя на волю.
- Я не настолько еще сошел с ума, - он сел на пол, скрестив ноги, стянул туфли и носки, оставшись в брюках со штрипками. - Видите?
- Что-то вроде, - слабо улыбнулся Олаф. - Пытался... поговорить с огнем. Раньше у меня получалось. Я ведь на пожарах год провел... знаете, когда видишь, на что огонь способен, день изо дня... нет, он по-прежнему красив, я не видел ничего, красивей пламени. Оно всегда разное... как лицо... женское лицо. Она капризна, но... меня любила.
Он разминал ступни.
Нелепая картина, полубезумный потерянный мальчишка, который сидит на полу чужого дома, босой, растрепанный, и трет изуродованные пламенем ноги.
- Четыреста сорок два пожара, Мастер, - Олаф отпустил ноги и вытянул их. Он шевелил пальцами, и кривые, переломанные какие-то мизинцы подергивались. - За год я потушил четыреста сорок два пожара. Это много, да?
- Да.
- В этом городе постоянно что-то горит... как правило людские кварталы. У них дома стоят тесно, и если где-то загорается, то прихватывает и соседей... а загорается постоянно. Вы знаете, что они зимой замерзают? Редко кто может позволить себе нормальную печь. Жгут уголь. Или дрова. Или вовсе все, что под руку попадет... дымоходы не чистят. Задыхаются в огне. Инголф сказал бы, что сами виноваты, и прав, виноваты, но... они же замерзают.
- Вы сейчас тоже замерзнете.
- Пускай, - Олаф отмахнулся от протянутой руки. - Она меня больше не любит. А родители, если поймают, запрут. Я не хочу снова оказаться в сумасшедшем доме.
Он обнял себя, сунув нервные пальцы в подмышки.
- Как давно вы не появлялись дома?
- Давно... неделя... или две... доктор пытается влить в меня опиум. А я не сумасшедший. Просто она больше меня не любит. Вы же понимаете, какое это горе, когда ваша женщина вас не любит.
Брокк сел рядом.
- Олаф...
- Нет, я еще не все сказал, - он вцепился в волосы и дернул. - Проклятье, тяжело сосредоточиться, когда этот гул в голове. Жила прорвется... вы ведь помните, что пламя делает с людьми? Не бывает пожаров без жертв... а я спасал. Отбирал у нее игрушки. Она позволяла пройти... месяц тому многоэтажка вспыхнула... Нижний город. Никто не любит спускаться в Нижний город, да и какая разница, сколько погибнет. Десятком больше, десятком меньше, а людей много... я полез. Пламя отступало. Оно слышало меня. Подчинялось. И я вытащил... кого успел, того вытащил. Меня все равно боялись и... я ведь пес... одна старуха даже прокляла, решила, что я виноват... дом вспыхнул, и я виноват.
- Олаф, все хорошо.
Брокк взял мальчишку за острые плечи и хорошенько встряхнул, голова Олафа запрокинулась, и на растянувшейся коже проступил узор рубцов.
- Почти сошли, да? - Олаф потрогал их пальцами, словно проверяя, на месте ли. - А я девочку вытащил... смешную... рыжую, как пламя. У нее на лице веснушки. Вот тут.
Он коснулся носа.
- Глаза и те рыжие... она одна выжила и, кажется, сошла с ума. Но я не отдам ее врачам.
- А что сделаешь?
- Не знаю пока. Наверное, себе оставлю. Рыжая ведь, как пламя, - он вдруг улыбнулся и, вывернувшись из захвата, встал. - Не обращайте внимания, Мастер. Со мной случаются... приступы. Сейчас чаще, огня вокруг много. Я снял для нас баржу... она древняя и почти разваливается, но на воде огня нет. Она все еще боится огня. И я теперь тоже. Как вы думаете, пламя способно ревновать?
- К человеку?
- Да.
- Если для тебя оно живое, то почему нет?
Олаф кивнул и дернул себя за длинную седую прядь.
- Я тоже подумал, что она ревнует... или дичает. Пожары вспыхивают все чаще. Жила близко, и огонь слышит ее. За последнюю неделю - семьдесят три вызова по нашему району... а будет еще больше. И оно не хочет умирать. Пьет воду, а не гаснет.
- Тебя на пожаре так?
- Третьего дня, - Олаф трогал шрамы на шее. - Балка упала. Я успел обернуться, но огня наглотался... рвало весь вечер. А оказалось, что под домом и камень плавило, вот и переплавило немного... больше нельзя. Представляете, доктор говорит, что сейчас я нестабилен, опасен. Я пытаюсь объяснить, а он не слушает. Меня никто не слушает.
- Я слушаю.
- Спасибо, Мастер, - Олаф наклонился за ботинками. - Слушаете и, если повезет, слышите. Как вы думаете, если дом к устью отогнать, то заденет?
- Лучше вверх по течению, за Горшвиной чертой излучина будет. Туда при самом плохом прогнозе не доберется.
- Значит, прогнозы все-таки есть.
- Куда ж без них.
Он вовсе не так безумен, да и на редкость логично, упорядоченно его сумасшествие. Олаф же, словно догадавшись о мыслях Брокка тряхнул головой. Длинные пряди растрепались, рассыпались по плечам, приклеившись к пропотевшей рубашке.
- Я пироман, но не дурак, Мастер. Я в состоянии сопоставить факты. Если бомбы взорвутся синхронно, то прорыва не миновать. И Король это понимает. Отсюда и поездка Ее Величества на воды... она заберет наследника, верно? Ничего не говорите...
- Не буду.
Олаф с раздражением натянул носки, закатав брючины - шрамы тянулись до колен, постепенно истончаясь - он закрепил подтяжки.
- Ненавижу мокрые...
- Могу одолжить сухие.
- Да нет, как-нибудь перетерплю, - ботинки он обувал стоя, балансируя на одной ноге. - Король попытается удержать жилу от прорыва.
- И как, получится?
- Если взрывы прогремят, то нет, - Олаф затолкал шнурки в ботинки. - Разве что... огонь на огонь, Мастер, как в лесу, отжигом... но городу легче не станет. Проклятье, последний сюртук прожег.
Он с некоторым удивлением уставился на попорченный искрами каррик.
- Олаф, - Брокк встал между ним и дверью.
- Не говорите, что собираетесь меня сдать.
- Не собираюсь. Кто по-твоему?
Он верно расценил вопрос, задумался ненадолго.
- Риг или Инголф? Сложный выбор. Я бы бросил монету... - Олаф вытащил из кармана пенни, крутанул, но не удержал, и монета покатилась по полу. - Риг.
- По монете?
- Нет, просто... он мне не нравится.
- Инстинктивно?
- Не знаю, не задумывался. Не нравится и все... по-моему, он слегка не в себе. Хотя... по-моему, все мы в той или иной степени сошли с ума. Но главное - не признаваться, да? Мастер... скажите, что подарить девушке, которая боится огня?
- Свечу. И воду.
- Свечу и воду... спасибо.
Он ушел, оставив дверь открытой, и ветер сдул соляную дорожку, втащив через порог вьюгу. Она скользнула по паркету, застряла и растаяла.
Странный день.
И странный визит, но как Брокк догадывался, не последний.
...Риг появился на закате. Он протянул толстую свечу, перевитую желтой лентой и поклонился.
- Простите, если не вовремя, Мастер, - его взгляд остановился на Кэри, и Кэри попятилась, спеша скрыться на галерее второго этажа. - Я ненадолго... год уходит. И хотелось вот... не знаю.
Риг выглядел прежним.
Сутуловатым. Рассеянным. Неряшливым слегка. От него отчетливо пахло керосином, а засаленные манжеты старой рубашки пестрели пятнами.
- Для меня было честью работать с вами, Мастер.
Очки на кончике носа, а стекла простые, и странно, что Брокк не замечал этого прежде. И видится, что эта маленькая ложь - часть большой.
- Благодарю.
Брокк не знает, что сказать.
О чем спросить?
- Полагаю, мы еще встретимся, - фраза звучит расплывчато, но Риг подтверждает и голос его серьезен:
- Конечно, Мастер. Мы с вами обязательно встретимся...
В дверях он столкнулся с Инголфом и эта встреча, кажется, Рига вовсе не обрадовала. Он вдруг сжался, оскалился, но тут же взял себя в руки.
- Вы позволите?
Инголф молча освободил путь.
- Надо же, - сказал он, проводив Рига насмешливым взглядом. - И этот объявился. Темной ночи, Мастер. Простите, что без подарка.
- Ничего.
Брокк отступил, позволяя гостю войти.
- Все-таки странный он, - Инголф, придерживая дверь ногой, глядел на Рига. А тот удалялся каким-то нервным подпрыгивающим шагом. - Зачем приходил?
- Насколько я понял, просто так.
- Что ж, хорошая причина, - Инголф все же вошел. - Мальчишка тоже заглядывал?
- Да.
- Он абсолютно невменяем.
Инголф снял желтые перчатки, расстегнул альмавиву, на сей раз ослепительно-белую, с алым плюшевым подбоем. Он поднял руку, и рукав темного сюртука слегка съехал, обнажив аккуратное запястье и белый, изящно отогнутый манжет рубашки. Блеснул рубиновый глаз запонки.
- И его родители ищут... просили о содействии. Вы не возражаете, если я скажу им, что Олаф заглядывал к вам?
- Мастер, - Инголф крутанул булавку, и цепочки, на ней закрепленные, зазвенели. Звоном же отозвались цепи, окружавшие зимнее дерево. Покачнулись тонкие полотняные ленты, потянулись к гостю. - На балу будьте осторожней. До меня дошли некоторые... неприятные слухи.
Ленточки не коснулись ладони, но отпрянули, и Инголф руку убрал. Движения его были преисполнены ленивого показного безразличия, которому Брокк не поверил.
- Ваша давняя подруга все никак не успокоится. Вы ею пренебрегли, а это оскорбительно... особенно в ее возрасте с ее репутацией. Этак репутации и лишиться недолго.
Он скалился.
- Мне показалось, мы вполне мирно расстались.
- Вам показалось, - подчеркнул Инголф. - Не верьте отвергнутым женщинам, страшные существа... к слову, поговаривают, что Риг добился-таки внимания той... особы.
- Когда вы стали собирать слухи?
- Когда от слухов стала зависеть моя жизнь. Неприятно, знаете ли, помереть из-за лишней щепетильности.
В чем-то Инголф был безусловно прав.
- Быть может, останетесь на ужин?
- Хотелось бы соврать, что с превеликой радостью, но увы, Мастер, не в этом году. Меня ждет жена.
- Вас можно поздравить?
Брокк не без удовольствия отметил, как по лицу Инголфа скользнула тень.
- Мне можно посочувствовать, - буркнул он, раздраженно галстук дергая. - Я вовсе не собирался жениться, но... ладно, это отношения к делу не имеет. Мы ведь о Риге говорили с его реализовавшейся влюбленностью, которая очень быстро прошла.
- И вам это кажется подозрительным?
- Отнюдь, - Инголф все еще разглядывал дерево. Вытащив из кармана узкую ленту, он повязал на ветвь. - Надеюсь, вы не против?
- Нисколько.
Ленты плясали на сквозняке.
...на улице уже готов костер, и в полночь дерево, которое вынесут из дома на руках, вспыхнет живым зимним огнем.
- Так вот, как по мне, не было у него никакой любви, но исключительно противостояние с покойным братцем... пусть будет к нему милосердно материнское пламя, - Инголф церемонно поклонился дереву. - Он потерял соперника, Мастер... победил, но при том проиграл.
Инголф обвел взглядом галерею.
- А подобные ему не способны жить сами по себе. Нет, им кажется, что если избавиться от... помехи, назовем это так, то жизнь их чудесным образом преобразится, наступят светлые дни и бесконечное счастье. Но у самих у них никогда не хватает или душевных сил, или решимости, или сил физических, что тоже немаловажно, вот и стонут они, жалуются на судьбу. Однако если та вдруг к жалобам прислушается и устроит несчастный случай...
...смерть Ригера никоим образом не была случайна.
- ...то вскоре они разочарованно поймут, что ничего не изменилось. Они по-прежнему - никчемны, бессильны и серы. Скучны сами себе. Но признание такое вновь же требует сил, каковых у подобных людишек нет. И тогда они ищут себе новую причину собственных неудач.
Инголф замолчал, он мял аккуратный манжет, уже лишившийся запонки.
- Ему нужен кто-то виновный в его неудачах, Мастер.
- И полагаете, он выбрал меня?
- Отчего бы нет? Посмотрите, вы - райгрэ, пусть сами не любите о том вспоминать, но это власть. Под вами род Белого Никеля. И не ошибусь, сказав, что дела его идут очень даже неплохо. К вам благоволит Король. Вы женаты на очаровательной девушке... наследнице Великого дома... и вполне вероятно, что ваш сын этот дом получит.
- Слушая вас, я сам себе завидовать начинаю.
- Почему бы и нет? - Инголф усмехнулся и отпустил-таки рукав. - Но я не о том, Мастер. С точки зрения Рига, все это - подарки судьбы, полученные вами незаслуженно. Вы заняли чужое место. Его место.
- Он вам так сказал?
- Не мне, Мастер. Просто... слухи.
Оглядевшись, Инголф наклонился и поднял запонку.
- Где он провел последний год?
- За Перевалом. На кимберлитовых трубках... официально. А вот неофициально - как знать. Альвийские шахты - глушь невообразимая... кстати, если интересно, Олаф пожары тушил. И девицу человеческую окучивал, - это Инголф произнес, не скрывая презрения.
...девушку, с волосами рыжими, как пламя.
...пламя может ревновать к человеку?
...что подарить той, которая огня боится...
Жаль, если Олаф.
- Полагаю, мы еще увидимся на балу, - Инголф застегнул альмавиву и перчатки надел. - Будьте осторожны, Мастер. И темной вам ночи...
...темная ночь, пряная.
На кухне раскатывают тугое тесто для традиционного пирога. И кухарка, полнотелая женщина, кряхтит и вздыхает, наваливаясь всем своим немалым весом на скалку. Она толкает ее ладонями, и ладони прогибаются. Пальцы кухарки, лицо ее, волосы и платок на них припорошены мукой.
- Попробуйте вы, леди, - она останавливается, вытирая испарину со лба.
А Кэри берется за скалку.
Тугое тесто.
Громкое пламя. Ревет в печи, накаляет толстые глиняные ее стены. Мальчишка-поваренок сидит на корточках, перебирает поленья. Вот крюком он ловко подцепляет засов, массивный, раскалившийся докрасна, и распахивает дверцу, отшатывается от жара, и волосы его встрепанные начинают тлеть.
Запах жженого пера на миг перешибает аромат корицы.
Мальчишка же сноровисто скармливает печи березовые поленья, шурует в огненном зеве кочергой, разбивает угли, простукивает решетку. Он же, закрыв заслонку, потянется к другой, с совком и щеткой, избавляя печь от серого пепла.
- В ведро кидай! - кухарка оставит Кэри, чтобы проследить за мальчишкой. Ведро стоит тут же...
Странное действо.
Жутковатое. И близость пламени не прогоняет темноту, напротив, в кои-то веки огонь больше не видится спасением. Голос его ревет, пугает.
- Аккуратней, леди, - кухарка возвращается вовремя, осторожно, но настойчиво теснит Кэри от стола. - Вы уж лучше с ванилью...
Тонкие темные стручки ванили ждут своего часа на блюде, как и палочки корицы, ядра фундука, цукаты и вымоченные в коньяке вишни.
А кухарка берется за нож. Она пластает тесто, раскатывая каждый кусок, смазывая то топленым маслом, то жиром, посыпая темным сахаром или же корицей...
Женщина, забывшись, принимается напевать себе под нос. И раскачиваться, с нею раскачивается стол, и стаканы, выстроившиеся вдоль его края, звенят.
- Пирог выйдет ладный, - повторяет она, переводя дух. - Вы уж поверьте, леди, я толк-то знаю... все по традиции.
И Кэри верит.
Она подает тарелку за тарелкой, завороженно глядя, как пласты теста обретают форму. И толстые пальцы быстро, ловко раскладывают меж ними узоры из орехов, цукатов... украшают вишней, смазывают корку взбитым яйцом.
- К полуночи дозреет, - кухарка взмахом руки отгоняет паренька и сама заглядывает в печь, шепчет что-то пламени, а потом и вовсе бросает ему кусок теста. - Так-то оно верней... а вы бы шли отдыхать, леди. Ночь ныне длинная...
...ночь духов.
И ячневая каша доходит в огромном котле, который вынесут к зимнему дереву. Он стоит, обернутый темной холстиной, заваленный перьевыми подушками. И тот же мальчишка время от времени сует в подушки руки, проверяя, не остыла ли.
...ночь духов и открытых зеркал, с которых сдернут тканные пологи.
Соль сметут, вычерчивая новые дорожки, из макового семени. И свечи погаснут, а камины закроют темными экранами.
Ночь оживающих снов и страхов.
Кэри вытерла руки и, поклонившись кухарке, покинула ее владения. Коридор встретил темнотой и сыростью, а узкие часы, сосланные вниз за дурной характер и громкий голос, пробили четверть девятого.
Скоро уже.
И Брокк вновь занят беседой, а его гость - нынешним вечером в доме гости появлялись без приглашения, вовсе не давая себе труда предупредить о визите - мнется и дергается. Он нелеп, смешон даже в старом костюме с зауженной донельзя талией, с подбитыми ватином плечами и длинными фалдами, которые колышутся где-то под коленями. И гость мнется, дергается, и движения его натужны.
...кукла на веревочках.
И руки дернулись, поднялись, а кукла повернулась к Кэри. Она смотрела так долго, так пристально, что взгляд этот Кэри смутил. Вместо того, чтобы поприветствовать гостя, она попятилась и с непозволительной просто поспешностью отступила в черноту коридора.
В комнату.
К камину. Экран отодвинуть - черные деревья на белом фоне, и нагретый шелк колышется, шевелит рисованные ветви, придавая сказочному лесу призрак жизни.
...кажется.
Этой ночью оживают страхи, и нельзя оставаться одной...
Кэри присела у огня и протянула ему руки. Наверное, она сидела долго, наверное, задумалась, пусть бы и в голове было пусто-пусто... наверное, увлеклась мелодией пламени, если не заметила, как появился Брокк.
- Он тебя испугал? - Брокк положил руки на плечи, и Кэри запрокинула голову.
Темный какой.
И хмурый.
- Не знаю... неприятный.
- Он больше не появится здесь.
- Хорошо.
Брокк сел рядом, и Кэри прижалась к нему.
- Огонь беспокоится, - она прижала горячую ладонь к щеке Брокка.
- Ты не первая, кто это говорит. Я и сам слышу. Кэри... после бала тебе придется уехать. Ненадолго... неделя или две.
Он сдавил ее руку.
- Будет прилив, и оставаться в городе небезопасно. Пожалуйста, поверь мне. Я не хочу тебя отпускать, ни на неделю, ни даже на час, но еще меньше я хочу, чтобы ты пострадала.
Прилив.
И небезопасно.
Пламя действительно волнуется, но... оставить дом.
Его?
- Кэри, почему ты молчишь?
- Не знаю, что сказать.
Далекий бой часов избавил от необходимости говорить.
- Мне надо переодеться, - она высвободила руку.
...и подумать.
Прилив.
Гости, которые принесли с собой беду. Его бессонница, появляющаяся лишь когда Брокк и вправду всерьез обеспокоен. Хмурится.
Злится.
И не отступит.
- Любит, - Кэри провела по гладкой поверхности туалетного столика, в котором отражались бусины опалового ожерелья. - Не любит... плюнет... поцелует...
Бусина за бусиной. Кто гадает на ожерельях?
Уйти или остаться?
Лэрдис останется. Она не исчезнет и... и случая не упустит. Газеты вновь напишут о романе... а Кэри останется верить, но газетам или мужу? Безумный выбор.
Она сама справилась с платьем.
...особая ночь. Самая длинная в году... а послезавтра бал... и все-таки нужно что-то решать. Кэри оглянулась на пламя, на шелковый экран, где сказочный лес тонул в рубиновых снегах. На зеркало, в котором отражалась она, бледная девушка в белой нижней рубашке.
Любит? Не любит?
Выяснить просто... всего-то надо решиться. И Кэри улыбнулась своему отражению.
Особая ночь.
Длинная... и не стоит проводить ее в одиночестве.
Брокк ждал у подножия лестницы. Дерево уже вынесли, и котел с кухни, надо полагать, переместился во двор...
- Я выгляжу странно?
...широкое платье с непомерно длинными рукавами, которые приходится подвязывать к поясу. И пояс массивный, расшитый золотом.
- Ты выглядишь чудесно.
Он касается губами виска.
И височные кольца, древние, верно, видевшие совсем иной мир, звенят. Княжий венец тяжел, и Кэри страшно уронить его. Или потерять массивные браслеты, украшенные резкими странными узорами. На левом узкомордый корабль пробирается по барашкам волн. И солнцем в золотом небе пылает янтарь. На правом охотники гонят оленя с рубиновыми глазами. А под копытами его змеею вьется янтарная же жила. Покачиваются на груди золотые подвески, и вспыхивают камни квадратной огранки.
- Княгиня, - Брокк поклонился, и Кэри ответила же ритуальным:
- Князь.
...ночь духов.
Перелома.
И мир, скользящий из года в год, сгорает в огне, чтобы возродиться из пепла.
А Брокк серьезен. Ему к лицу и черный строгий наряд, и тяжелый обруч из белого никеля. Поверх старомодного бархатного сюртука лежит толстая цепь. На руках браслеты - парные.
Обручальные.
И скрывающие иной узор.
- Княгиня, - он протянул руку, и Кэри ее приняла.
- Князь.
...позвякивают вплетенные в косу колокольчики. Гаснут свечи, затирая шаги, один за другим, словно время съедает прожитые года. И холод бьет в лицо, наотмашь, до обледеневших губ и сердца, которое замирает на мгновенье.
Ступени.
И пламя, по ним растекшееся. Оно приседает в издевательском полупоклоне, чтобы в следующий миг расправить рыжие крылья. Искры вьются оброненными перьями.
Гаснут.
У порога, закрепленная в чугунном треножнике, высится зимнее дерево, оно блестит, облитое маслом, и обындевевшие ленты ловят снежных мух.
- Княгиня, - Брокк держит ее руку крепко. И Кэри, цепляясь за него, вновь отвечает.
- Князь.
...с ним легко шагнуть в огонь, который покоряется, отползает, освобождая ступень за ступенью. До самого дерева, и запах ароматного масла становится вовсе невыносим.
...в прошлом году все было иначе.
Долина.
И дом все-таки чужой, необжитый, непривычный к ритуалам, которые по ту сторону гор казались нелепыми. Здесь же в крови бушевало истинное пламя.
Как не сойти с ума?
Удержаться на краю, цепляясь за протянутую руку, железную и... надежную.
Глаза в глаза.
И пламя рисует на его лице узоры, которые хочется запомнить, повторить пальцами.
- У тебя глаза рыжие...
...а ресницы белые почти, ледяные.
- И у тебя.
Пальцы переплетаются с пальцами. И невесомое прикосновенье к губам.
- Снежинка...
- Уже пора, да? - она не способна взгляд отвести, и Брокк кивает.
Пора.
Пламя в лодочке ладоней, обвивает запястья, раскаляя браслеты. И золото тянется к золоту, сливаются змеи янтарных жил особым узором, и два оленя, отраженные в огне, летят, спасаются от охотников-псов. Полыхают рубины.