Из-под холстины выглядывали ступни. Длинные с округлыми синюшными пятками, с тонкими пальцами, почему-то растопыренными. Левая - перечеркнута белой полосой шрама.
- Вчера привезли... ничего, чистенькая дамочка, хотя все одно из этих, - смотритель морга при военном госпитале отбросил покрывало с лица, и Кейрен заставил себя смотреть.
Узкое лицо со сломанным носом. Кровь отмыли, но так только хуже. Губы разбиты, рот раззявлен и видны желтоватые обломки зубов. Левый глаз заплыл, правый прикрыли по обычаю, и кто-то сердобольный положил на веко мелкую монету.
...не Таннис.
Но стоять все равно тяжело, и Кейрен, покачнувшись, опирается на узкий стол.
- Ножевое, - по-своему расценил его движение служащий, он сплюнул на пол и растер плевок ступней. Ботинки на нем были хорошие и, пожалуй, чересчур дорогие для работника морга.
Снял?
Наверняка.
Их же привозят одетыми, при вещах, конечно, когда эти вещи не растворяются в каменных улицах города...
- Или видела чего, или язык длинный... - служащий пощупал волосы.
- Не сметь, - рявкнул Кейрен. - Только попробуй остричь.
Человек насупился, выпятил губу и задышал громко, с присвистом. Он отошел к своему столу, на котором, прикрытый свежей газетой, остывал ужин. Всем своим видом человек выражал обиду. Он имеет право и на вещи этой несчастной женщины, и на ее волосы, которые как назло диво хороши, длинные, мягкие... скупщики такие любят.
Говорят, прежде и зубы выдергивали.
Кейрен потряс головой, отрешаясь от вони морга, в которой перемешались запахи живые и мертвые. Не следует думать о том, что однажды его позовут к...
Выйти, аккуратно прикрыв дверь.
Выбраться из низкой пристройки. Прижаться спиной к небеленой стене. Слева возвышается темная громадина госпиталя. Справа - сад, давным-давно лишившийся листвы. И волглая, она скрывает дорожки...
Дымят трубы. Дымный воздух горек, и Кейрен пьет его, вдох за вдохом, глоток за глотком. Голова снова кругом... и матушка станет пенять, что провонялся.
И опоздал.
Почти опоздал... нехорошо.
Плохо. Муторно. Но снова не Таннис, и разве это - не счастье? С едким привкусом формалина, с промокшими ботинками и желтушным, присыпанным пылью снегом.
Надо идти...
И наконец, сказать, что ему нужна свобода. Кейрен дернул родовой перстень, который сидел на пальце плотно. Не снимается, и прежде он отступал, но сейчас, присев рядом с подтаявшим сугробом, сунул в снег руку. Держал долго, а потом смотрел, как прилипшие к коже кристаллы тают, стекая по пальцам грязными ручьями. Перстень сошел по воде легко, оставив полоску белой распаренной какой-то кожи.
Кейрен сжал кулак.
И сунул перстень в карман.
Отец разозлится... матушка расстроится... но Райдо прав, хватит уже.
- Дорогой, - леди Сольвейг позволила себе нахмуриться, выражая высшую степень недовольства. - Мы почти опоздали.
- Мне жаль.
Вежливая ложь.
И полупоклон. Ей. Дамам. Мать Люты в винном бархатном платье. Сама невеста, привычно-мрачная, напудренная сверхмеры, словно под этой пудрой ее матушка пыталась скрыть разочарование.
А что, еще немного и нарисуют новое выражение лица, только тоску в глазах не спрятать.
Вдох. И выдох.
Леди Сольвейг морщится.
- Дорогой, где ты был? - вежливый вопрос предвестником холодного отчуждения, с которого начинается ссора. Впрочем, когда это матушка снисходила до ссор? Она держала оборону ледяными взглядами, идеальными манерами, собственным совершенством, до которого прочим было не дотянуться.
- В морге, - не стал притворяться Кейрен.
- Служебные дела? - матушка укоризненно покачала головой. - Мне казалось, что тебя должны были...
- Матушка, мы разве не опаздываем?
Приподнятая бровь. Взмах ресниц. И рука невзначай касается прически, словно проверяя, не выбился ли непослушный локон.
О нет, разговор не закончен.
Отложен на время.
Не при посторонних, пусть бы они - уже почти родня, но это "почти", зыбкое, толщиной в волос, не позволяет нарушить представление об идеальной семье.
- Что ты делал в морге? - не переставая улыбаться, спросила Люта. - Кого-то убили, да?
- Да.
От нее пахло цветочной пудрой.
И волосы, закрученные тугими буклями, гляделись неестественно, да и сама она в бледно-розовом платье из переливчатой, какой-то хрустящей с виду ткани, была похожа на фарфоровую куклу. Кукла замолчала, приняв руку. Позволила проводить себя да экипажа и уже там, спрятавшись от настороженного взгляда леди Сольвейг - матушка явно не доверяла будущей невестке - выдохнула:
- Я ее боюсь.
- Кого?
- Твою мать... она вся такая...
- Идеальная.
- Точно, идеальная. А я - нет.
- Ты живая.
- Еще пока да, - Люта поерзала на сиденье, сунула пальцы под корсаж и, резко выдохнув, попыталась его подтянуть вверх. - Жуткое платье. Тебе оно нравится?
Кейрен пожал плечами, честно говоря, ему было все равно.
...та девушка в морге с длинными рыжими волосами, которые остригут несмотря на все запреты, была нагой.
- Мама считает, что должно бы понравиться, - Люта вздохнула и попыталась расправить кружева, чтобы прикрывали чересчур уж смелый вырез. - А я себя голой чувствую. Или дурой. Или голой дурой... круглой.
Она шмыгнула носом и часто-часто заморгала, сдерживая слезы.
- Не будет свадьбы, - Кейрен вытащил перстень.
- Что?
- Если ты, конечно, не передумала...
Люта отчаянно замахала головой, и накрученные букли заплясали.
- Случится скандал, - Кейрен оперся головой о стенку экипажа. - Обвинят, конечно, меня, но и твоя репутация...
- В задницу репутацию, - выпалила Люта и покраснела, она и рот прикрыла ладошкой.
- В задницу... ты, главное, больше не делай глупостей. Сбегать не надо, но если вдруг понадобится помощь...
- Я знаю, где тебя найти. Ты же к ней уйдешь, да?
- Да.
...если отыщет. Он не настолько хороший нюхач, а человека среди людей отыскать - задача почти непосильная. Но Кейрен справится. И Райдо прав был, советуя разбить город на сектора.
Работать по ночам, когда активность падает.
...жаль, ему пришлось уехать, но он обещал, что вернется.
Быть может, не один.
- А в морге ты...
- Просто работа. Ничего важного...
...но лишь еще одна девушка, условно подходящая под описание. Седьмая, кажется... семь девушек за семь дней. И Таннис все равно жива, иначе он бы почувствовал.
Ничего важного.
Просто работа.
И огни Королевского театра, что пробиваются сквозь занавески. Широкая аллея, экипажи, конное сопровождение и непременные факельщики, которые - дань традиции.
Живые скульптуры.
Вызолоченный скрипач на постаменте и серебряный флейтист. А музыки не слышно за голосами. Ныне не премьера, но... мисс Вандербильд блистает.
Хороший повод.
- Дорогой, - матушка смахивает с лацкана пиджака невидимую пылинку. - Ты выглядишь усталым.
Неуместно усталым.
Недостаточно живым. И явно не желающим раскланиваться с общими знакомыми. Пустые разговоры, а время уходит. Из десяти секторов Кейрен проверил семь. Каждая ночь выматывала, у него едва хватало сил на то, чтобы доползти до кровати. Несколько часов сна. Рассвет, с которым он пробуждается, хотя мучительно, муторно хочет спать.
Тяжелая голова.
Новый день... и ожидание ночи.
В ложе Кейрен, кажется, все-таки заснул, поскольку видел перед собой ту женщину с разбитым лицом и рыжими длинными волосами. Разбудило осторожное покашливание отца.
- Я... - Кейрен чувствовал, как от голоса несравненной мисс Вандербильд раскалывается голова. - Выйду ненадолго...
Перстень жжет карман. И душно, невыносимо душно, снова. Оказавшись в коридоре - музыка продолжала звучать, надрывно, надсадно, будоража дурное - Кейрен прислонился головой к стене. Он стоял долго и, вдруг решившись, направился к холлу.
Сегодня он не выдержит разговора с матушкой.
Сорвется. И потом станет мучиться и срывом, и ее обидой. Обиды все равно не избежать, но не сейчас... побег глуп, но отец поймет. И потом, хотелось бы верить... нет, разозлится, конечно. И Сурьмяные затаят обиду, но все решено.
Кейрен не отступит.
Его ждет восьмой сектор...
...и Таннис.
Бред?
Явь.
- Я тебя жду, - неловкая, виноватая улыбка.
...пурпурное платье, чересчур оголенное. И палантин из чернобурки на мускулистых плечах, он смотрится смешно, нелепо, как и вычурное, слишком массивное ожерелье.
- Я... давно тебя жду, - она мнет перчатки, длинные, кружевные и...
Откуда взяла?
Палантин? Ожерелье? Браслет крупный, тяжелый с кабошонами?
- Здравствуй...
Ее окружает плотное облако духов, от которых першит в носу.
- Погоди, - Таннис отступает. Танец для двоих, и в нем она вновь убегает. - Кейрен, мне жаль, но... не надо больше меня искать.
- Я тебя нашел.
- Нет, Кейрен, не нашел. Я сама захотела тебя увидеть.
Нервный голос, дрожащий.
И смотрит куда-то за спину, но Кейрен обернулся, убеждаясь, что за спиной - пустота.
Мисс Вандербильд поет соло.
- Ты должен понять, что все закончено.
Для кого? Ей не идет это золото. И платье. К чему подобный вырез? Красное кружево, которое...
- Я нашла другого... покровителя, - она давится этим словом, но все же выговаривает. И подбородок задирает гордо, демонстрируя украшения. - Если уж продавать себя, то за хорошую цену.
- Таннис...
- Тебя ждут, - она не позволяет прикоснуться.
И перчатки нелепые... сквозь перчатки рук не чувствуется.
- И меня тоже. Мне не следует отлучаться надолго...
...и снова этот взгляд за спину. Но уйти Кейрен не позволит.
- Пусти! - она пытается вырваться, но как-то... несерьезно. Изгибается, отталкивает, но... - Кейрен, пожалуйста...
Шепот. И сквозь духи пробивается такой знакомый запах земли.
- Тише...
Пальцы к губам, и рычание получается сдержать.
- Отпусти меня... - она не спешит убрать руку, растягивая прикосновение до неприличия. - Отпусти... насовсем.
Это сказано громко и не для него.
Для Кейрена - взгляд. И робкая ласка, рисунок от родинки к родинке, как когда-то. Пожатие пальцев.
- Я...
- Нет, Кейрен...
- Таннис! - этот голос заставляет отпрянуть. И Таннис едва не падает. - Вот ты где... простите, она, наверное, заблудилась...
Ложь. И этот человек в черном костюме, который явно сшит на заказ, знает об этом. Он берет Таннис под руку, - хозяйский, вальяжный жест, - и прижимает к себе.
Сдержаться.
Во взгляде мольба. И страх.
- Освальд Шеффолк, - с улыбкой говорит знакомый незнакомец, и тонкий шрам на щеке проступает четко. - Кажется, мы не были представлены друг другу?
- Увы, - Кейрен очень осторожно пожимает протянутую руку.
Белые перчатки.
Белая манишка.
Белая мертвая кожа, вызывающая воспоминания о подземнике. И глаза, кажется, такие же, блеклые, мутноватые.
- Рад, что мы исправили это... недоразумение. Дорогая, нам пора возвращаться, матушка волнуется. Ты же знаешь, сколь вредно ей волноваться.
Таннис он держит крепко, и обернуться она не смеет.
- Освальд... - Кейрен попробовал это имя на слух. - Шеффолк. Герцог.
Он заставил себя отступить.
- Войтех...
На полу лежала красная перчатка, длинная, отделанная черным кружевом. Она пахла духами.
Таннис.
И подземельем... проклятье! Следовало просто взвалить ее на плечо, а не... и что теперь? Ворваться в ложу? Она ведь не признается, что силой ее держат. Будет стоять до последнего... скандал... отстранят, и плевать, что отстранят, так и сослать могут.
А ее вернут.
Может, этого и добивается человек? Отсюда и жесты, и намеки эти оскорбительные... он рискует, но... пес не нападет на человека, а дуэли запрещены.
Драка?
И отстранение... нет, Кейрен не готов играть по его правилам.
- Ох, это наша девочка обронила?! - воскликнула старушка в карамельно-розовом пышном платье. - Девочка расстроится... хотя, как мне кажется, ей не нравятся эти перчатки...
Откуда она взялась?
Напудренная, нарумяненная, жующая печеньице...
- Я передам, - старушка ловко выхватила перчатку из рук Кейрена и, заглянув в глаза, сказала. - Он страшный человек.
- Тетушка! - знакомый обманчиво дружелюбный голос, от которого шерсть на загривке дыбом встает. - Вот вы где! Тетушка, нельзя докучать незнакомым людям...
Освальд Шеффолк скалился.
- Извините, тетушка слегка не в себе, а я недоглядел...
- Мальчик с голой шеей! Освальд, разве можно ходить вот так, с голой шеей? Зима уже! И сквозняки. А сквозняки опасны... - толстуха раскрыла ридикюль и вытащила желто-синий ком. - Ему обязательно нужен шарф.
- Тетушка, поверьте, он прекрасно обойдется и без шарфа.
Кейрен наклонился, чтобы женщине было удобней, и вязаная, пахнущая пылью и пудрой, петля легла на шею.
- Ну что вы, - он поцеловал пухлую ладонь, - мне давно не делали таких подарков.
Женщина зарделась.
- Это очень и очень полезный шарф, - наставительно сказала она. - Я сама его связала!
- Тетушка!
Она все же позволила взять себя за руку и, сникнув, засеменила рядом с тем, кто выдавал себя за Шеффолка.
Проклятье! И ведь доказать не получится...
- Дорогой, - леди Сольвейг всегда отличалась завидным терпением. Но следовало признать, что сегодняшний вечер стал для нее испытанием. - Ты не мог бы снять эту... странную вещь.
Она взяла шарф двумя пальцами, не сумев преодолеть выражение брезгливости.
- Нет, матушка. Это подарок... от одной весьма занятной леди. Ты бы не могла одолжить мне свой бинокль?
- Я могу, - Люта протянула белый бинокль на костяной рукояти.
...ложа Шеффолков, бархатное гнездо...
Люди.
Освальд, который, зная, что Кейрен смотрит, играет одному ему понятную пьесу. Вот он держит Таннис за руку, что-то говорит, наклонившись к самому уху.
Сдержаться.
Охранников четверо, двоих Кейрен видит, они не дают себе труда скрыть свое присутствие. Еще двое снаружи. Достаточно, чтобы предотвратить побег.
...надо было еще там, в коридоре.
Он бы успел.
Таннис старательно улыбается, но улыбка ее - притворна. У нее никогда-то не получалось изображать эмоции. И теперь через старательно рисуемую радость проступает страх.
Бедная его девочка.
- Дорогой, - в голосе леди Сольвейг звенела сталь. - Ты просто неприлично... много внимания уделяешь этим людям.
- Так надо, матушка.
Леди Ульне Шеффолк, вдовствующая герцогиня, которая отчаянно открещивается от вдовства, предпочитая белые платья, сидит прямо. Она неподвижна.
Женщина-кукла.
Старая, потемневшая кукла. Сломанная... или нет? На мгновенье Кейрен ловит ее взгляд. Живой. Преисполненный презрения и ненависти. Но взгляд гаснет.
Еще одна маска? Если так, то старая, надежная, давным-давно ставшая истинным лицом.
Таннис смеется и трогает подбородок... она всегда так делала, когда приходила плохая карта, а она старательно изображала, что полные руки козырей имеет.
- Следовало ожидать, - леди Сольвейг поморщилась. Все же и матушке не чуждо любопытство. - Эта женщина...
Она вовремя осеклась и повернулась к сцене.
Женщина.
Эта. Его, Кейрена, женщина, которую он не собирается уступать.
Остаток вечера прошел быстро.
И нервно.
Кейрен следил за Шеффолками. Леди Сольвейг, теряя остатки терпения, за Кейреном. Люта - за леди Сольвейг, с улыбкой, которая с каждой минутой становилась все более широкой. Матушка Люты пыталась развеять нервную обстановку, громко восхищаясь талантом мисс Вандербильд, которая и вправду блистала...
Отец молчал и вовсе, кажется, заснул. Он никогда-то особо не любил театр. Очнувшись на финальной партии, он обвел ложу мутноватым взглядом и, широко зевнув, поинтересовался:
А остальное не так и важно. Вытащит. Найдет способ... главное, что жива. И ему не придется больше срываться в морг, потому что там есть кто-то "подходящий под описание".
Не будет больниц и низких строений, пропитанных запахами смерти и формалина. Служителей, всегда слегка нетрезвых, словно и это их состояние - еще одна традиция. Не будет искалеченных мертвых женщин, порой укрытых холстинами, но куда чаще - бесстыдно выставленных на узких свинцовых столах. Не будет врачей, нервно ожидающих разрешения на тело... и студентов, которые сами себе кажутся язвительными, циничными, но на самом деле за натужными шутками скрывающими свой страх перед смертью.
Все хорошо.
А станет еще лучше, когда он найдет способ вытащить Таннис.
- Ты меня не слушаешь.
- Что? Да, матушка, прости, задумался...
Отец только хмыкнул, а леди Сольвейг побледнела.
- Матушка, - Кейрен выглянул в окно, до дома оставалось с полчаса езды, и сон исчез. - Скажи, пожалуйста, что ты знаешь о леди Шеффолк?
...старуха не настолько безумна, чтобы не видеть правды.
И ведь приняла чужака.
Почему?
- Леди Шеффолк? - матушка определенно не ожидала подобного вопроса. - Или Освальд Шеффолк? Кейрен, та особа определенно дала тебе понять, что...
- Матушка, давай поговорим о леди Шеффолк. Если, конечно, ты не слишком устала... насколько она не в себе?
Леди Сольвейг раскрыла веер.
...она никогда не примет Таннис.
Человек. Девчонка с другого берега реки, место которой - на задворках жизни.
Содержанка.
...Райдо иногда пишет ей письма, рассказывает о жене и малышке, но для леди Сольвейг их не существует. Она все еще верит, что однажды Райдо одумается.
Ждет.
И следит, чтобы в его комнатах был порядок. Идеальный.
- Она редко покидает Шеффолк-холл, - наконец, заговорила леди Сольвейг. Она сняла перчатки и разминала пальцы с заострившимися ногтями. Подобное свидетельство своей слабости заставляло леди Сольвейг нервничать сильнее. И от ногтей по руке побежала дорожка серебристой чешуи. - Признаться, ее не слишком-то рады видеть... но приглашения отправляют. Ты, пожалуй, не помнишь, мал был еще... нет, тебя вовсе еще не было, но как-то я устраивала благотворительный бал...
Взгляд леди Сольвейг потеплел. Ее благотворительные балы всегда имели успех, чем она искренне гордилась.
- Мы открывали новый приют и работный дом, - чешуя исчезала медленно, а ногти росли, загибаясь острыми крючьями. - Для малолетних преступников. Их обучали... не помню чему, но чему-то там обучали, чтобы дети не вернулись на преступный путь. Но я не о том сказать хотела. Леди Ульне почтила нас своим присутствием и даже предоставила для аукциона чудеснейший браслет времен Вторжения. Такая, знаешь ли, элегантная примитивность. Золото и изумруды, неграненые, но полированные еще... если тебе интересно, я покажу.
- Ты купила браслет?
- Гаррад, - матушка зарделась. - Он отдал за него почти тридцать пять тысяч!
Отец лишь вздохнул.
- Вещь воистину уникальная! Подобных почти не осталось, разве что...
- В Шеффолк-холле.
- Именно, - леди Сольвейг царапнула когтем обивку сиденья. - Но сколь я знаю, это было последнее ее появление в обществе. Потом случилась та ужасная история... дорогой, его ведь не нашли?
- Увы.
- Кого?
- Ее супруга... ах, старое дело, ты если и слышал... да и вряд ли слышал, - она драла сиденье, не замечая, что когти распороли кожаную обивку и увязли в конском волосе. - Признаться, она была уже немолода, когда выходила замуж... не то двадцать два, не то двадцать три... или больше. Дорогой, ты не помнишь?
- Нет, - отец наблюдал за матушкой, не скрывая улыбки.
Ленты чешуи поднимались от запястья к локтю, скрывались в пышных рукавах вечернего платья, чтобы выбраться из ворота серебристыми каплями живого железа.
- Ах, не важно. Но ее муж исчез сразу после свадьбы. Поговаривали, что он оказался брачным аферистом и сбежал, ограбив бедняжку... - она взмахнула рукой, и платье затрещало. - Очень печальная история... она так горевала о нем. А потом выяснилось, что она еще и беременна. Конечно, ей сочувствовали. Я сама отправляла открытку... и серебряную ложечку на рождение ребенка. У людей так принято... а Бетти, ты ведь помнишь тетушку Бетти, дорогой? Она нашла прелестную погремушку с агатом. В Шеффолк-холле устроили прием... нас пригласили, ребенок был прелестен...
Матушка видела новорожденного герцога Шеффолк?
И что это дает? Ничего.
- Все дети прелестны, - со вздохом признала леди Сольвейг.
Наверняка ей хотелось добавить еще что-то.
- Конечно, Шеффолк-холл уже тогда переживал не лучшие дни... я слышала, что Ульне пребывала в весьма затруднительных обстоятельствах. Поговаривали, будто после смерти отца ее допекали кредиторы...
Матушка нахмурилась. Кредиторы в ее представлении были явлением почти столь же непристойным, как и содержанки.
- Но потом все разрешилось.
- Как?
Она пожала плечами.
- Не знаю. Должно быть, она что-нибудь продала. Потом эта свадьба и... одно время полагали, будто она вовсе умерла.