В каменном мешке время идет иначе. И Таннис, лежа на узкой кровати - ей принесли целых два матраца и стопку одеял - смотрит за пламенем. Лампа масляная, начищенная до блеска, с узким стеклянным колпаком, самую малость опаленным. И огонек танцует на фитиле, то истончаясь до рыжей тонкой нити, точно порываясь сбежать, то вдруг опадая, распускаясь цветком.
...в том палисаднике расцвели тигровые лилии. Крупные, с восковыми тяжелыми лепестками. Их покрывали бурые точки, словно веснушки.
- Не трогай, - буркнул Войтех, дергая Таннис за руку, - потом от пыльцы не отмоешься.
Она же ослушалась, слишком уж хороши были цветы. А пыльца и вправду липкой оказалась, въелась в пальцы, на три дня окрасив их вы рыжий, лилейный колер, и Велька посмеивался, что, дескать, теперь у Таннис пальцы точь-в-точь, как у старика Шутгара...
...где сидел Велька? В этой вот камере, которую Таннис за прошедшие дни успела изучить.
Или там, за решеткой, где и места больше, но все на виду.
Плакал ли он?
Таннис порой хотелось. Слезы подкатывали к горлу, застревая тяжелым комом, который мешал дышать, и она, переворачиваясь на живот, впиваясь пальцами в соломенную подушку, заставляла себя делать вдох. А потом и выдох.
Нет, Велька не плакал, небось, подшучивал, что, кому суждено на веревке мотаться, тот не утонет, а вот Войтех, наверняка, молчал... или нет, мерил шагами камеру, скалился на полицейских... и сотрудничать не стал бы?
А Таннис вот...
...Кейрен появлялся каждый день, более того, по его появлениям Таннис и считала дни. Он приходил, приносил с собой складной стульчик, который ставил вплотную к столу, а из сумки вынимал стопку бумаги и чернильницу. Массивная туша самописца - его Кейрен принес, да так и оставил в камере, распрямляла суставчатые лапы, точно отряхивалась и суетливо перебирала листы. Само это создание, не живое, но и не мертвое, внушало Таннис неясное отвращение. И после ухода Кейрена, когда самописец замирал, Таннис следила за ним. Все казалось - оживет, перевалится, упрется острыми металлическими коготками в камень и поползет к ней...
И ночью она спала вполглаза, прислушиваясь к тому, что происходит рядом. Наверное, если бы она рассказала об этом своем нелепом страхе, Кейрен забрал бы самописца, но... Таннис молчала.
Справится.
Остальные ведь справлялись, и она не хуже...
Она слышала, как проворачивается ключ в замке, успевала сесть и кое-как пригладить складки платья, поправить чепец, изобразить улыбку.
- Доброе утро, - говорил Кейрен, отводя взгляд. - Я тебе завтрак принес.
- Спасибо, я уже завтракала.
А он все равно ставил на стол плетеную корзинку, прикрытую льняной салфеткой. И с вышивкой ведь...
- Может, тебе потом захочется.
- Может, и захочется.
Накрахмаленная до ломкости скатерть. Темные тарелки... Свежайшие булочки, и желтое сливочное масло, и сливки в высоком глиняном кувшинчике. Крохотная баночка с джемом...
...шоколад, и не тот, что продавался в Нижнем городе. Шкатулка из лозы и шелковая подложка, четыре гнезда и четыре конфеты, каждая завернута в золоченую хрустящую бумагу и перевязана ленточкой...
- Прекрати, - попросила Таннис в первый раз. А Кейрен вздохнул:
- Прости, но так надо. Я ведь тебе объяснял.
Объяснял.
Словами. И на деле запер в каменном колодце, откуда один выход - на помост, а уж там Таннис ждет не дождется конопляная вдова, и все слова, все подарки - не для Таннис, но для собственной его совести. Хотела сказать, но промолчала.
И к завтраку не прикоснулась.
А он, придя на следующий день, огорчился.
- Таннис, - Кейрен стал чужим. Белый костюм. Запонки с черными камнями, дорогие, папаша Шутгар рад был бы подобному товару... и булавку для галстука оценил бы... и часы новенькие, с гравировкой на крышке... - Послушай меня, пожалуйста.
Слушает. В камере все равно больше нечем заняться.
И сбежать от него не выйдет.
Здесь кое-как получается развернуться, но он все равно всегда рядом. Касается ладоней, словно невзначай, и хмурится, когда Таннис руку отдергивает, прячет за спину.
- Ты ценный свидетель...
...и да, был допрос.
Вопрос за вопросом, пока не пересохло в горле, а Кейрен заставил выпить остывшего чаю, и продолжил. Его интересовало все.
Грент и монограмма. Патрик с его семьей... Томас... и прочие, пусть бы Таннис не знала людей, но полицейский художник спешил рисовать портреты. Он поглядывал на Таннис с интересом, и это отчего-то злило Кейрена. Он становился грубым, а в голосе прорезались рычащие ноты.
А когда художник ушел, допрос продолжился.
Старый дом.
И встречи. Мелочи, вроде цвета ботинок Грента или куртки его. Она не помнит, какие на ней были пуговицы и имелась ли на них надпись. Про носовые платки тоже ничего сказать не может. Кейрен упорно, не щадя ни себя, ни ее, вытягивал мельчайшие детали.
Выворачивал наизнанку.
И когда, в тот первый день, ушел, Таннис без сил забралась под одеяла, она не спала, лежала с открытыми глазами в темноте.
Нет, Кейрен оставил лампу и высокую бутыль с маслом, и ужин, заботливо прикрытый той же льняной салфеткой... и даже книги принес, сказав:
- Чтобы не скучала.
Но у Таннис не осталось сил, и все прошлое, казалось бы, пережитое, вдруг вернулось. Вспомнилась мамаша с ее недовольством, ведь права была... куда Таннис полезла? К лучшей жизни? А бывает ли она, эта лучшая жизнь, чтобы не в мечтаниях, но наяву?
Она не спала, пребывая в некой странной полудреме, в которой явно слышался мамашин скрипучий голос. И судорожный кашель отца, который пробовал возражать, но получалось слабо, и Войтехов смех. Стоит открыть глаза, повернуться, протянуть руку, скользнув пальцами по холодной коже его куртки.
Не открывала, но поворачивалась, протягивала, ловила пустоту и прятала озябшую дрожащую ладонь под одеяла. Ворочалась.
Вставала.
Ложилась. И вновь вставала, ходила по камере, разговаривала сама с собой, пусть бы и горло драло так, что ясно становилось - еще немного и разболится. А завтра ведь снова Кейрен, и вопросы его... и придется отвечать, делать вид, что... плевать.
Она все-таки легла и даже уснула, сама не зная, как долго, а поднялась, когда в дверь постучали, и в окошке, решеткой забранном, возникло сонное лицо надзирателя.
- Воды принести? - поинтересовался он, и по голосу Таннис поняла, что лучше бы ей отказаться, но врожденное упрямство подтолкнуло ответить:
- Принеси.
Как ни странно, вода была даже теплой, а помимо ее и таза, почти нового, разве что слегка сбоку примятого, ей и мыло подали, и зубную щетку, и даже порошок зубной и отнюдь не из толченого мела. Полдюжины склянок с кремами...
...и духи в темном узком флаконе.
А вечером притащили массивную жаровню, которая нагревалась без углей.
О да, Кейрен заботился о своей свидетельнице.
Вот только забота эта...
- Почему ты ничего не ешь? - сегодня он не спешил раскладывать свои бумажки, и оживший самописец бессильно водил лапами по чистому листу. - Таннис, это глупо.
Как уж есть.
Не нужны ей подачки.
- Да, я могу тебя вывести. Снять номер в гостинице. Или сразу квартиру. Я даже могу поселить тебя в своей...
- Спасибо большое, обойдусь как-нибудь.
- Ты злишься, - он водил пальцем по кромке лацкана. - И у тебя есть на это все причины, но, Таннис, подумай сама, как долго ты проживешь вне этой камеры? Да, к тебе приставят охрану...
Кейрен отвернулся и, сняв с корзинки салфетку, положил на стол. Вытащил бутылку темного стекла. И фарфоровую пару, ту самую, которая осталась от леди Евгении, и значит, вещи Таннис не пропали. И быть может, деньги тоже целы?
Она решительно наступила на горло благодарности: обойдется.
- Но охрана... сама по себе ненадежное дело. Таннис, ты знаешь много и, я бы сказал, слишком много. Не только об этом деле, но и... вообще слишком много. Если тебя захотят убить, то найдут способ.
- Тогда и здесь достанут.
На столе появилась пузатая вазочка с тремя астрами. И сливочник. Креманка с вареньем... серебряные ложечки... булки с кунжутной посыпкой...
- Достанут, - не стал спорить Кейрен. - Но... давай ты для начала поешь?
- Не хочу.
- Ложь, - он подал руку. - И ведь сама понимаешь, что глупо дуться. Не собираешься меня прощать? Не надо. Только себя не наказывай. Я же хочу, чтобы ты нормально питалась... и блинчики, между прочим, я сам пек. По-моему, получились отменными.
Полупрозрачными, кружевными с очаровательно хрустящим краем. Кейрен положил один на тарелку, нахмурился:
- Все-таки остыло, но...
Зачерпнув мягкое масло, он выложил на блин, размазал.
- Джем или мед?
Запах меда дурманил... кормили внизу не сказать, чтобы отвратно, случалось Таннис пробовать и более мерзкий супец, но вот баловать не баловали.
- Мед, - решил Кейрен. - И ледяной чай. К сожалению, горячий не получилось пронести. А конфеты возьми с собой, пригодятся.
- Куда?
- Заговорила, - он наклонился и поцеловал ее в макушку. - Чепец дурацкий. Зачем ты его носишь? Тебе совершенно не идет.
Таннис заставила себя глубоко вдохнуть и проглотить те слова, которые уже готовы были слететь с языка. И блинчиком их закусила. В самом деле хороши.
Нежные.
Мягкие. И мед свежий, сладкий до приторности. Но мятная прохлада чая сладость уравновесила. И в конце концов, Кейрен не виноват, что все так бестолково выходит.
...он жаровню принес.
И корзинку с рукоделием, чтобы Таннис не скучала. Откуда ему знать, что она представления не имеет о нитках, иголках и крючках...
- Ну как? - Кейрен следил за Таннис с явным интересом.
- Готовишь ты лучше меня, - вынужденно призналась она.
- Я тебя научу, честно! Только не злись...
Таннис постарается.
- Ну... - он опустился на колени. - Что мне еще сделать? Хочешь, я тебе хвост погладить дам?
- И кисточку?
- Кисточку - всенепременно... куда ж без кисточки-то... ты кушай. Вот сливки и... да, клубника.
- Осенью?
- Для тебя и осенью. Она сладкая, попробуй.
Против клубники Таннис не устояла. А Кейрен, глядя на нее с непонятным умилением, продолжил:
- Послушай меня внимательно. Сейчас ты доешь и мы выйдем...
...за дверь, которая еще недавно представлялась непреодолимым рубежом. За решетку... и по узкому коридору меж странно опустевших камер. Вверх по лестнице, и Кейрен придерживает за локоть, а Таннис пытается не запутаться в юбках. Все-таки в штанах ей было удобней.
...куда подевалась охрана?
И лестница незнакома, узкая, темная и бесконечная.
Очередная дверь, которую Кейрен открывает своим ключом, и тянет Таннис в боковой проход. Он молчит и знаком приказывает молчать ей. Тесный коридор. Снова дверь. Аза ней комната и странная. Окон нет, но Кейрен зажигает газовые рожки, и свет их яркий почти нестерпим.
- Сейчас привыкнешь, - Кейрен говорит шепотом.
Зеркало во всю стену, а в зеркале отражается высокая женщина в нелепом буром платье и скособоченном чепце.
Она сама, что ли?
Жуть какая... и ведь знала, что не красавица, но...
Таннис поспешно отвернулась от зеркала. Противоположную стену занимал шкаф. Гладкие дверцы, узорчатые ручки, обвитые широким атласным поясом. И бахрома опять же. Куда она попала? Кейрен не мешал осматриваться и пояснять что-либо не спешил. Обои в узкую зеленую полоску. И массивный диван, обтянутый бурой кожей. Подлокотники сохранили остатки позолоты. Кресло под бархатной накидкой с золотыми кистями. Круглый стол с массивной столешницей, которая чудом удерживалась на неестественно тонкой металлической ножке. И самописец, замерший на краю стола. Медный его панцирь сияет, и в нем, словно в зеркале, отражается та же некрасивая женщина, а еще чернильница, и десяток папок, придавленных яшмовым шаром.
Ковер.
И вешалка, на которой висит синий полицейский мундир, судя по размеру, принадлежит он явно не Кейрену.
- Куда ты меня притащил? - Таннис отступила к двери. Эта комната пугала ее едва ли не сильней, чем камера. Кейрен же, взяв за руку, потянул к неприметной, скрытой в тени шкафа, двери.
- Ванная комната здесь.
Крохотная, как развернуться, но с настоящей, пусть и выполненной в виде высокого бака, ванной. И туалет к несказанному облегчению Таннис имелся.
- Ты...
- Ну, мне подумалось, что здесь тебе будет удобней.
Он все-таки отпустил Таннис.
Удобней.
Вот только обрадуется ли хозяин комнаты, застав в ней незваную гостью? Что-то Таннис сомневалась. Кейрен же, сняв пиджак, отправил его на спинку кресла и взялся за жилет. Таннис молча смотрела, как он расстегивает пуговицы, стаскивает, хмурится, заметив крохотное пятнышко...
Садится на диван и, закинув ногу за ногу, расшнуровывает туфли.
А вот носки оставил... тоже белые... Таннис вынуждена была признать, что белые мужские носки выглядят оригинально, особенно в сочетании с черными подтяжками.
- Ты... что делаешь? - поинтересовалась она, когда Кейрен решительно взялся за штаны.
- А на что похоже?
Свернутый ремень лег на стол.
- Таннис, времени у нас не так и много, так что не стой столбом, раздевайся...
...на нем остались теплые с начесом подштанники очаровательного бледно-розового оттенка и длинная рубашка.
- Раздеваться? - Таннис осмотрелась.
Из тяжелого в комнатушке был лишь яшмовый шар, но таким и голову пробить можно, тем более, что эту голову уже пробивали раз. А смерти Кейрену вопреки всему она не желала.
- Ага, вон, сядь на диван, если легче будет...
Сесть. А потом, надо полагать, и лечь... полежать с полчасика... а может, и раньше управится? Стеллка таких клиентов, которые управлялись быстро, очень любила.
Тьфу ты, что за пакость в голову лезет?
Кейрен же, стащив рубашку, зябко повел плечами. Все-таки он неприлично тощий для мужика. Вон и ребра торчат, и хребет выпирает, а лопатки того и гляди бледную шкуру прорвут.
- Ну? - он обнял себя.
Худой. И жилистый.
- Что "ну"?
- Мне же холодно так стоять, - обиженно проворчал Кейрен, засовывая руки в подмышки. - Раздевайся...
- И погреть тебя?
- Я бы не отказался, - Кейрен покосился сначала на диван, потом на мундир и со вздохом вынужден был признать. - Но боюсь, что дядя не одобрит.
- Дядя?
- Ну... вообще-то это как бы секрет, но... Тормир - мамин брат... двоюродный... поэтому и согласился. Я поручился, что ты будешь сидеть тихо.
Улыбаться Кейрен перестал, а вот кожа его пошла сыпью.
- Есть подозрение, что тебя попытаются достать и здесь. Поэтому, снимай платье, будем делать из меня девицу.
- Ты собираешься...
Немыслимо.
Он или сумасшедший, или блаженный. Или действительно тот давний удар по голове сказывается.
- Стать тобой. На сутки всего. Мы пустили слух, что завтра тебя перевозят во дворец...
...и оставили грязному Филу время, чтобы решиться.
- Видишь ли, Таннис, кое-что произошло, - он все-таки сел на диван и, наклонившись, поскреб стопу. - Мы нашли Грента. И того, второго, который бомбу в дом принес...
- Томаса?
- Да, точно, Томаса. Но вот беда, они оба мертвы.
Мертвы?
Томас - ладно, Таннис и сама не верила, что его оставят в живых, но Грент...
- Погиб еще один... человек.
Не человек. Тот, кто делал заряды.
- Кто-то очень умело зачищает хвосты.
- И я...
- Ты не представляешь опасности. Те, кого ты знала, мертвы, но я предполагаю, что от тебя все-таки попытаются избавиться, просто на всякий случай. А значит, есть шанс зацепить того, кто придет за тобой.
- Хочешь, назову имя?
- Назови, - согласился Кейрен. - Ты его уже называла. Но ты же понимаешь, что этого не достаточно. Мои подозрения - это лишь подозрения, а твои слова...
- Я поняла.
Кто она, Таннис, такая, чтобы свидетельствовать против уважаемого полицейского?
- Верно, - Кейрен поежился. И надо бы раздеваться, но... он не отвернется, а Таннис стесняется. Не себя, но... волос своих, обрезанных под корень, длинной грубой рубашки, и себя тоже, потому что... не знает, почему. Ей ведь плевать на Кейрена.
Он чужой.
И какая разница, что подумает?
- К счастью, мне удалось убедить дядю, - Кейрен ущипнул себя за мочку уха. - Он дал шанс, но... только один, Таннис.
- А если тебя...
Убьют.
Он ведь ждет честной схватки, а не удара в спину.
- Ты в любом случае получишь свободу. Там, на столе, конверт найдешь. В нем документы. Новое имя и... деньги тоже. Твои, Таннис, деньги. От них ты не откажешься?
Она не дура от денег отказываться. Гордость гордостью, а здравый смысл - здравым смыслом. Кейрен же продолжал говорить.
- И адрес найдешь. Квартиру я снял на год. Пообживешься. Сначала просто присмотрись, пойми, чего тебе хочется, а там уж... ты умная девушка, сообразишь, что и к чему. Если захочешь уехать, никто останавливать не будет, но... дядю поставишь в известность. Он за тобой присмотрит.
Не хватало, чтобы за ней глава управления присматривал, без такой заботы Таннис точно обойдется.
- Не хмурься. Присмотрит. Он слово дал и... вдруг тебе помощь понадобится? Хотя бы для переезда. За Перевал пускают не всех. Да и там не так все просто.
- Спасибо, но... я и сама управилась бы.
- Нет, - Кейрен встал. Он высокий и все равно Таннис выше, пусть и ненамного. - Что бы ты ни сказала, тебе не поверят. Филипп это знает. И надавить, пригрозив судом, не получится. Он же должен понять, что влип, и что единственное спасение - сдать хозяина.
Кейрен коснулся чепца и попросил:
- Сними ты это убожество.
Таннис сняла.
И стиснула зубы. Если отвернется... то пусть себе отворачивается. Ей-то что за дело? Главное, Кейрен слово сдержит, Таннис отпустят, а... а волосы отрастут.
- Прости, - он мягко коснулся ежика. - Я не знал.
- Все нормально.
- Не нормально, - Кейрен вдруг обнял. - Я приказал, чтобы о тебе позаботились, посчитал, что этого довольно...
- Они и позаботились, - оттолкнуть его не вышло, хоть и тощий, но сильный, и явно отпускать не собирается. - Волосы часто стригут, чтоб... вшей не было. И блох. И клопов. Да и ерунда... отрастут.
Кейрен держал ее одной рукой, а второй гладил, и от этой ласки засвербело в носу. Таннис все-таки всхлипнула, уткнувшись в острое его плечо.
- Отрастут... конечно, отрастут... и ты все равно красивая. Не отворачивайся, пожалуйста...
- Отпусти.
- Ни за что, - он нежно поцеловал в висок. - Я тебя поймал. Ты моя, понятно?
- Только если сама захочу.
- Захочешь.
- Уверен?
- Конечно. Сама подумай. Я молод. Хорош. Умен. Образован. Обладаю легким характером. И состоятелен, что тоже немаловажно. Карьеру сделаю, дядя утверждает, что у меня перспективы хорошие... если, конечно, доживу.
- А еще скромный, аж дух захватывает, - Таннис все-таки улыбнулась. Нет, он совершенно сумасшедший. И теплый.
Пока, но ведь мерзнет, вон какая кожа, в пупырышках...
- Таннис... я ведь могу и не уйти...
Он сам отстранился.
- Давай, я подожду там? - Кейрен указал на дверь в ванную комнату. - Только поторопись. А то я точно околею. Сменная одежда на диване. Я на свой вкус выбрал, надеюсь, придется по вкусу... но про чепец не подумал.
Ничего, Таннис как-нибудь обойдется без чепца. В конце концов, положа руку на сердце, ей глубоко плевать на остальных. А Кейрен ее лысой не испугался.
Раздевалась она быстро, с немалым наслаждением избавившись от тюремной одежды.
- Ты... это нарочно? - Таннис подняла нижнюю рубашку из тончайшей бязи, отороченной кружевом.
Нарочно.
Эта рубашка выглядела отвратительно развратной и... чудесной.
Прохладная ткань ласкала кожу, кружево было колючим, но не неприятно. А Стелле бы понравилась, вон, все тело просвечивает, но как-то так... красиво.
Таннис провела по бязи ладонями, наслаждаясь мягкостью, и подняла шелковые чулки с тончайшим, почти незаметным швом...
...платье шерстяное, цвета осеннего багрянца, с квадратным низким вырезом, из которого видна кромка кружев нижней рубашки, и рядом мелких пуговок, расположенным сзади.
- Ты нарочно? - она повернулась спиной к Кейрену.
На нем тюремное платье сидело столь же отвратительно, как и на ней.
И ничуть он на женщину не похож.
Кого они обмануть думают? У грязного Фила чутье... и приказ, который он мог бы исполнить еще тогда, когда Кейрен ушел. И почему не исполнил? Или тогда приказа не было?
- Конечно, нарочно, - Кейрен наклонившись, коснулся шеи губами. - Тебе очень идет... и корсет не нужен. Ты и без корсета хороша.
- Подхалим.
- Еще какой, - он ловко застегивал пуговки. - Но тебе действительно идет. Посмотри.
Кейрен развернул ее к зеркалу.
...лысая... смешная... и все-таки...
- Ты хорошо держишь осанку.
...леди Евгения была бы довольно, но вот вырез...
- Великоват, - согласился Кейрен, когда Таннис попробовала подтянуть платье повыше, она чувствовала себя почти голой. - Но это легко поправить. Не трогай.
Он подал коротенький жилет из черного бархата, отделанный белым позументом.
- Вот так хорошо.
Хорошо. И вправду ведь хорошо, Таннис будто бы не на себя смотрит. Неужели вот эта женщина в зеркале - она?
Леди?
Наверное. И Войтех удивился бы, увидев ее такой. О Войтехе подумалось с грустью, но без прежней саднящей боли. Прошлое, которого не изменить, не исправить, но... есть еще будущее. И Таннис постарается наново выстроить свою жизнь.
- Спасибо, - она удержала руку Кейрена и, потянувшись, коснулась теплой его щеки губами. - Спасибо тебе большое, я...
- Только не плачь.
- Не буду.
- Будешь, - он смахнул слезинку. - Но это нормально. Все женщины плачут, даже такие сильные, как ты. Ты ведь будешь вести себя хорошо? Дождешься меня?
- Здесь?
- А где еще?
- А если...
- Дядя в курсе. Он и сам не будет соваться, и другим не позволит. Хотя про эту комнатушку мало кто знает, а уж таких смелых, чтобы полезли, и вовсе не найдется. Прости, но придется тебя запереть...
- А ты?
- А меня, - Кейрен поправил чепец, - проводят в камеру. Все будет хорошо, моя прекрасная леди.
Таннис очень хотелось бы ему поверить.
Оставшись одна, она прошла по кабинету, еще не смея прикасаться к чужим вещам, но ожидание утомляло, и Таннис присела на диван. Встала. Вновь прошлась. Взяла конверт.
Таннис Торнеро, девица двадцати лет.
А денег вдвое против того, что было. Врун синехвостый... конверт Таннис спрятала в корсаж, так оно надежней. И делать вновь стало нечего. Здесь хуже, чем в камере и она сойдет с ума, если не отыщет себе занятие.
...леди Евгения говорила, что у Таннис хороший глаз, и надо лишь постараться.
Вспомнить, что когда-то она умела рисовать.
Углем на стене... и грифельным стержнем на старых обоях... или вот грифелем же, но по бумаге, благо, листов в самописце целая стопка. Если Таннис возьмет несколько, то никто не заметит.
Ей впервые за долгое время хотелось рисовать.
...мамашу, сидящую на старом табурете. Ноги расставлены и юбка натянулась, задралась, выставляя опухшие мамашины ноги. Их она платком обвязывала.
Нет, на ее рисунке мамаша будет молодой. И красивой.
И платье ей Таннис подарит, пусть бы и угольное, ненастоящее.
...папаша, но не такой, каким его Таннис запомнила, иной, серьезный и в новом пиджаке. Кепка съехала набок, и папаша улыбается, щурится хитровато...
...Войтех... он хотел стать джентльменом, и Таннис позволила ему.
Это ведь невзаправду, просто рисунки.
И черный строгий костюм. Тросточка, естественно, потому как джентльмен без тросточки, что соловей без голоса. И шляпа...
И нет, не то... надо сделать его старше, чтобы как она... и Таннис улыбнулась. У нее еще много бумаги, и времени изрядно. Она сможет каждому нарисовать другую, непрожитую жизнь.