Он знал, что время на исходе. Спешил, но все же не мог оставить разодранный взрывами полигон, израненных драконов, растерянных людей.
Уйти получилось лишь однажды, когда немного улеглось эхо взрыва.
Одна ночь.
И два дома.
Кэри, которая стала чуть более чужой и взрослой.
Подарок. И слова, так и не сказанные. Страх, что она поймет Брокка превратно. Поспешный постыдный побег. А удержать она не попыталась.
Послевкусие недосказанности.
Капелька надежды.
И безнадежная предопределенность будущего. Он ведь знает, как все завершится и... все равно неспокойно на душе. Обида разбирает, хотя и повода-то обижаться нет.
Сам виноват.
Безумный коктейль, и что с ним делать, Брокк не представляет.
Дита. И горечь скорой разлуки, которая не закончится встречей, но навсегда. Притворство улыбок, натужная веселость, за которой спрятан страх. Ее и его собственный. Слова, пустые, лишенные обязательств.
- Тебе не здесь следовало бы находиться, - она запахивает полы шелкового халата, некогда нарядного, но ныне шелк поблек, будто бы и вещь эта ощущала близость смерти.
Медь дубовых листьев. И золото берез, смешанное с яркими красками кленового убранства. Листья прячутся меж страницами книги, чересчур большой, чтобы Дита могла удержать ее в руках. Она книгу роняет, и листья сыплются, накрывают ковер пологом давно ушедшей осени.
- Вот... для Лили собрала... она писала, что учится составлять осенние букеты.
- Тогда нужен можжевельник, - Брокк, опустившись на колени, собирает листья. Он поднимает по одному, за длинные черешки, стараясь не сломать. И касается острого края губами.
Листья холодны.
- Знаю. И еще тис. Остролист, быть может... но в саду нет.
- Я найду.
- Спасибо.
О чем говорить с тем, кого вот-вот не станет? И сиделка, которая остается ночевать в доме Диты, то и дело заглядывает в комнату. В глазах этой женщины, широкоплечей, по-мужски коренастой - даже темное платье из бумазеи не придает ее фигуре толики женственности - Брокк видит неодобрение, но не понимает, чем оно вызвано.
- Почему ты здесь? - Дита принимает листья. Положив книгу на колени, она перелистывает страницы, пряча меж них эту, одолженную, осень.
- Потому, что я так хочу...
И потому что, если он вернется домой, то вынужден будет что-то сказать той девушке, которая вдруг повзрослела. А Брокк не знает правильных слов.
И обидит ее.
Или даст ложную надежду.
- Ты упрямый, - пальцы Дитар пахнут листвой, сухой, пожухлой. И к подушечкам прилипли крошки.
- Какой уж есть.
Молчание.
Часы, некогда исправленные им. Сейчас Брокк их тихо ненавидит, ему чудится, что именно их медные стрелки отбирают мгновения жизни Дитар. И эта ночь, которой осталось не так и много - пора возвращаться - будет последней.
Откуда Брокку это известно?
- Не волнуйся, - Дитар передает ему книгу, - я дождусь тебя. Вот увидишь.
Солгала?
Или сил не хватило... он ведь опоздал всего на день.
Или меньше?
На дверях дома его встретил венок из остролиста и можжевельника, перевитый черной траурной лентой. И запах смерти витал в прихожей.
Сестра милосердия, которой Брокк оставил деньги и распоряжения, встретила его в прихожей.
- Господь забрал ее душу, - сказала она, глядя на собственные руки.
Белые перчатки сменились черными.
- Когда?
Брокк знал, что смерть неизбежно, что ее предсказывали все врачи и, как один, утверждали, что смерть эта для Дитар станет избавлением, но... знания недостаточно.
- Утром, - поджав губы, сказала мисс Оливер. Она всегда разговаривала странно, словно бы свысока, и сейчас Брокку было неуютно под хмурым взглядом ее голубых с проседью глаз. Он начинал испытывать иррациональное чувство вины.
- Она отошла во сне, - мисс Оливер посторонилась, позволив ему войти. - Не мучилась. Господь милосерден.
На стене гостиной, где обычно висела натюрморт со срезанными лилиями, ныне появился массивный крест. Он бы отражался в зеркале, но зеркало прикрыли тканью, а на столе вместо привычных Брокку блюд, стояло одно, плоское и широкое, с дюжиной свечей, окружавших фарфоровую статуэтку.
- Пречистая дева, - мисс Оливер заслонила статуэтку и свечи, и стол, точно опасаясь, что Брокк каким-либо образом оскорбит это чужое божество. - Заступница страждущих.
Пусть тогда заступится за душу Дитар.
Сиделка, миссис Сэвидж, обнаружилась на кухне.
- Горе-то, горе какое! - она торопливо прикрыла пироги чистой салфеткой. - Ну да там ей будет всяко легче!
Она подняла взгляд к потолку и широко перекрестилась. А потом вернулась к пирогам, разом позабыв о Брокке.
В этом доме все вдруг стало чужим.
Пустым.
Лишенным жизни.
И священник, приглашенный мисс Оливер, косившийся на Брокка с неодобрением. От черных одежд воняло ладаном и камфорой, а еще отчего-то имбирными пряниками. И запах этот вызывал тошноту.
Мисс Оливер поддерживала священника под руку и что-то тихо говорила.
...бальзамировщик явился с тремя помощниками и массивным коробом на колесах. Короб застрял на пороге дома, и помощники суетились, то толкали, то дергали, не в силах сдвинуть его с места. Налегли втроем, и короб дернулся. Раздался характерный звон, и в воздухе разлился до отвращения знакомый запах аммиака...
...мялся у порога дагерротипист в сюртуке с непомерно длинными фалдами. Он хмурился, двигал бровями и прижимал к груди кофр с камерой, не смея доверить его кому бы то ни было.
- Я настоящий профессионал, - заявил он и, пристроив камеру на свободном столике - лампа Диты с рыбками исчезла - вытер пальцы о засаленные лацканы. - И вы останетесь довольны.
Брокк останется.
Он должен.
Ради Диты и... ради себя.
Чуждый ритуал, человеческий, расписанный по часам, переполненный обычаями, которые не понятны и порой отвратительны.
Сдерживаться.
Ждать. Делать вид, что он, Брокк, сторонний человек.
...и бальзамировщик спорит с дагерротипистом за право первым прикоснуться к телу. Священник, затаившийся в углу, наблюдает за обоими, перелистывая страницы черной книги, из нее листья на пол не сыплются. Зато человек щедр на слова.
Брокк не понимает и половины.
Он садится в уголке комнаты, которая преображается на глазах. Вслед за старой лампой, той самой, с разноцветными рыбками, исчезают иные вещи. Часы. И золоченый канделябр. Круглое зеркальце с длинной ручкой, точно забытое Дитой на полке... книги, которые мисс Оливия сочла несерьезными. Фарфоровых котят, купленных Лили на ярмарке...
Темные полотнища закрывают окна, сам дом погружается в траур. И багровые розы в сумраке глядятся черными.
...а людей мало.
Плакальщицы. И женщины, нанятые, чтобы обмыть тело. Они переговариваются вполголоса, но Брокку кажется, что голоса гудят над ухом, а слов не разобрать. Он и не пытается.
Сидит. Ждет.
Запах аммиака не выветривается, он заперт в доме, вместе со свечами и статуэткой Пречистой девы, которая кажется опаленной огнем. Брокк мысленно обращается к ней, хотя и не уверен, что будет услышан. Чужие боги далеки.
И все-таки...
Дита заслужила легкого посмертия. А еще предстоит написать письмо Лили. Сказать, что мама умерла и... и как сказать такое? Брокк вцепился в волосы и закрыл глаза. Он не заметил, что начал раскачиваться, это с ним случалось в минуты волнений. Очнулся от прикосновения.
- Вас спрашивают, - миссис Оливер возвышалась над ним. В руках она держала крест, как-то так, что Брокку подумалось - ударит.
Спрашивают?
Кто?
Инголф.
Он стоял на пороге дома, разглядывая дверь с неприкрытой брезгливостью.
- Что? - лишь сделав вдох, Брокк понял, насколько тяжело ему дышалось в доме.
- Кажется, я не вовремя, - без тени сожаления заметил Инголф. - Но хотелось бы побеседовать с вами о... неких недавних событиях.
Белое пальто из тонкого кашемира ему к лицу, как и костюм касторового оттенка. А перчатки черные, с широким по последней моде швом наружу.
Он всегда умел подчеркнуть собственное превосходство, хотя бы в одежде.
- Мы будем стоять здесь? - насмешливо приподнятая бровь. И взгляд ледяной, исполненный презрения. Инголф из рода Высокой меди не стал бы связываться с человеком.
Разве что ненадолго.
Исключительно из любопытства.
- А что вы предлагаете? - злость отрезвила.
И горе отступило ненадолго.
- Прогулку, - Инголф раскрыл черный зонт, достаточно объемный, чтобы укрыть двоих, не от дождя, но от влажного снега, что, пропитавшись дымом заводских труб, обретал характерный желтоватый оттенок. Снег ложился на невысокие ограды, на розовые кусты, скрытые под еловыми лапами - Дитар так о них беспокоилась... и что будет с розами теперь?
С самим этим домом?
Нет, с домом просто. Есть Лили... захочет ли она жить здесь?
Если нет, то Брокк проследит, чтобы поверенный нашел другой дом. И с банковскими счетами надо будет разобраться, с украшениями. У Диты было их много, и следует собрать все более-менее ценное, отправить в хранилище.
- Никогда не понимал этой вашей противоестественной привязанности, - Инголф начал беседу первым. - У вас очаровательная жена... а вы продолжаете появляться здесь.
- Печетесь о моем моральном облике?
Жена.
Сегодня Брокк вернется домой. Встретит ее... скажет... что ему сказать?
Ничего.
Сбежать и спрятаться в тишине мастерской, придумав крайне неотложное дело, лишь бы не видеть ее, не думать о...
Не думать не выйдет.
- Мне глубоко плевать на ваш моральный облик, - доверительно произнес Инголф, остановившись перед лужей. - Но вы должны признать, что мы слишком разные.
- Мы с вами?
- Мы с ними, - он проводил взглядом молочника, который сноровисто раскатывал над тележкой шерстяное покрывало. - Кровь не должна смешиваться. Это противоестественно и...
Инголф замолчал.
- Договаривайте уже.
- И ведет к вырождению. Они плодятся. С каждым годом их становится все больше, а нас... лет двести тому на каждого пса приходилось десять человек. А ныне - сто... а что будет еще лет через двадцать?
- Понятия не имею.
Черные перчатки.
И черный зонт. Он любит играть с цветами. И со словами тоже.
- Они нас или уничтожат, или поглотят.
- Что вам нужно?
Брокк не в настроении выслушивать очередную безумную теорию, которая вот-вот расколет мир.
...он не давал себе труда скрыть насмешку и презрение.
- ...он подрядился выполнить для меня кое-какую работу. И исчез.
- А с чего вы решили, что я в курсе его местонахождения?
Инголф пожал плечами.
- Я решил, что в свете недавних событий вы... предпочтете держать его в поле зрения.
- Только его?
- Всех нас, Мастер, - Инголф переложил зонт в левую руку. - Я не столь наивен, чтобы полагать, что не включен в круг подозреваемых. И что за подозреваемыми не будет вестись негласное наблюдение...
А ведь он прав.
Должны наблюдать. Не следить, но присматривать, издали, не спеша приближаться, чтобы не спугнуть. Разумная мера. И значит, за ним тоже присматривают?
Вероятно.
Брокк ведь Мастер и тоже способен был бы... и как доказать невиновность? Никак.
- Кстати, кого вы сами подозреваете? - невзначай поинтересовался Инголф. Он остановился на углу улицы, под длинной мачтой газового фонаря. Снег собирался на кромке медной шляпы, прикрывавшей колпак. Отлитый из белого стекла, он ныне гляделся грязным, неприятным. Брокк вышел из-под покрывала зонта и руки вытянул, сняв перчатки. Снег таял на коже, но прилипал к железу.
- А вы? - спросил он, не глядя на собеседника.
- Я? - Инголф хмыкнул. Вряд ли он не ожидал подобного вопроса, а значит, и ответ должен был приготовить заранее. И притворяться не стал. - Рига.
- Почему?
- Он мне не нравится.
- И это повод?
- А разве нет? - Инголф сложил зонт и провел по фонарному столбу пальцами, снимая редкие прилипшие к металлу снежинки. - Мы все предвзяты друг к другу, а порой симпатии и антипатии - лишь слабый голос инстинкта. Я же склонен верить инстинктам, которые являются незаслуженно забытой частью нашей животной натуры.
Снег ложился на светлые его волосы, как всегда смазанные бриллиантином, и оттого кажущиеся ненастоящими. Но смешно и думать, что Инголф стал бы носить парик.
- Эта натура отличает нас от людей? - Брокк не насмехался, он давно устал от этих разговоров о превосходстве.
- Естественно. Но если уж вам необходима логика, то позвольте. Это ведь Риг, если мне не изменяет память, подал идею о создании зарядов малой мощности...
...огненные шары, которыми снаряжали драконов были куда как крупнее снятой Кейреном бомбы.
- ...и весьма огорчился, когда вы запретили работу в данном направлении. К слову, почему?
- Не знаю.
Симпатии и антипатии? Голос инстинкта, той животной натуры, которая уже тогда предвидела то, что происходит сейчас?
- С Рига станется провести эксперимент самостоятельно. Ко всему, я не ошибусь, сказав, что его тяготит сложившееся положение. Он - тот серый гений, которому суждено быть непризнанным. И рано или поздно, но это утомляет.
Инголф снял с лацкана желтоватую снежинку и растер в пальцах.
- Война закончена, опять же... а значит, финансирование сократят. Или уже сократили? В мирное время не нужны боевые драконы. Нет, вам не укажут на дверь, вы слишком ценны для короны...
И снова пауза, выразительно приподнятая бровь, словно Инголфа удивляет сам этот факт.
- ...но вот что касается остальных... на полигоне понадобятся специалисты иного профиля. И все это прекрасно понимают. Потому Олаф занялся пожарами...
- А вы?
- Меня заинтересовала одно... случайное изобретение. Двигатель, который работает не на пару, но на керосине. И это направление видится перспективным.
Брокк о подобном не слышал и, кажется, не услышит, поскольку Инголф будет рьяно охранять свою находку.
- И чья же была идея? - Брокк все же не удержался от укола, и догадка его оказалась верна.
- Человеческая. И нет, Мастер, я отнюдь не отказываю им в уме. Опасно недооценить противника. В том-то и беда, что эта раса весьма разумна. И обладает замечательным талантом приспосабливаться к самым разным обстоятельствам. Пока мы кое-как контролируем их, но скоро этот контроль станет иллюзией. Впрочем, мы ведь не о них говорим. О Риге. Ему деваться некуда.
- Мне он пригодится.
- О да, вновь вторым, всю жизнь вторым, в чьей-то тени, то родного брата, то вашей... вы не думали, насколько с точки зрения Рига несправедлив мир?
- Он с любой точки зрения несправедлив.
Инголф рассмеялся. Но смех его был натужным, притворным, как сам этот тщательно создаваемый образ. Почему-то именно здесь, в пограничном районе, где обитали и псы, и люди, маска его дала трещину. Брокк силился разглядеть того, кто скрыт под ней, он ощущал его неуверенность, порой доходящую до страха, и злость, и обиду на мир.
- В этом есть своя правда, - Инголф вытер снежинку с лица и поднес пальцы к носу. - Но у меня появился шанс, и упускать я его не намерен. Вы создали драконов, а я... если получится, мой самодвижущийся экипаж тоже войдет в историю.
Он вскинул голову и оскалился, позволив живому железу проступить на скулах. В сумерках пятна казались прозрачными, пусть не слезы, но почти...
- И да, Мастер, у меня нет к людям ненависти, но я понимаю, насколько они опасны. Для меня. Для вас. Для нас всех. Придет время, когда детям Камня и Железа не останется места в их мире. И тогда родовые жилы погаснут, а мы отправимся вслед за альвами, чтобы там, за чертой, начать все сначала.
Он отряхнулся и торопливо пригладил растрепавшиеся волосы.
- И да, я бы не отказался уменьшить их количество раза этак в два, а лучше, если в десять. Но признайтесь, что бомбы - не самый эффективный метод. Они скорее усугубят конфликт, что вовсе не выгодно для нас...
- То есть, вы бы предпочли использовать иное оружие?
- Именно, - Инголф отвесил короткий поклон. - Вы ведь учили историю, Мастер? Некогда с аналогичной проблемой помогла справиться черная чума. Безопасно для нас, летально для них. Согласно хроникам, выживал лишь один из сотни... пожалуй, именно это и останавливает Короля.
- Что?
Брокк ослышался?
- Мастер, порой ваша наивность поражает, - Инголф держал зонт, как обычно держат копье. - Или вы полагаете, что только меня волнует эта проблема? И что Король не ищет выход? А если не он, то кто-то рядом, доверенный и по-своему беспринципный... удобно беспринципный. Нет, я не знаю наверняка, но... это очевидно.
Для кого?
Для Инголфа с его спокойной уверенностью, что проблема - он не видит людей, но именно проблему - рано или поздно будет решена. И не столь уж важно, какими методами.
Для Олафа, очарованного истинным пламенем?
Для Короля?
Он ведь и вправду способен раскопать старые могильники, не собственными руками, но прав Инголф, всегда найдется кто-то, готовый служить. Или услужить.
Надо лишь принять решение.
- Вы мне не верите. Точнее, разум подсказывает, что я прав, но признай вы эту правоту, и ваши идеалы дадут трещину. Вы верите Королю и в Короля. Эта вера и еще служба - ваш стержень. Вытащи, и сломается. И знаете, мне действительно любопытно, хватит ли вас на то, чтобы признать истину.
- Что Король не так добр, каким хочет казаться?
- Каким кажется, - поправил Инголф. - Полгода тому было дано разрешение на раскопки Вашшадо. Слышали о нем? Нет? Маленький городок на побережье. Даже не городок, крепостица и пара деревень, большей частью рыбацких, но имелась и пристань. Туда и причалил "Странник". О нем-то вам известно?
О легендарном корабле, прибывшем из ниоткуда?
Он прошел сквозь сердце шторма и, израненный ветром, лишенный парусов, бросил якорь в бухте. На берег сошли пятеро, и каждый из них был болен.
- "Странник" - миф.
Страшная сказка, из тех, что хорошо рассказывать ночью у костра или, на худой конец, камина, зная, что на самом деле все было иначе...
- Если вам так легче думать, но археологи уверены, что сумеют доказать обратное. А заодно вскроют единственный уцелевший могильник. Когда умирал Вашшадо, тела еще не предавали огню... подумайте об этом Мастер.
Инголф опустил зонт и оперся на него, как на трость.
- Так что, я вполне допускаю, что "Странник" вернется. Не сегодня, Мастер, и не завтра. Король отдает себе отчет, что чуму контролировать куда сложнее, чем бомбы. А вряд ли он планирует остаться без подданных. Мы зависим от людей, Мастер. И не готовы к новому кризису.
Снег прекратился, но зарядил мелкий стылый дождь. И Брокк вдруг осознал, что замерз едва ли не сильней, чем в горах. Но несмотря на холод, он не хочет возвращаться в дом, где поселилась смерть.
Сбежать.
От необходимости присутствовать на похоронах, от самих похорон, представив, что Дита еще жива, от навязанного совестью долга. Спрятаться в своем особняке, где его ждут, а Брокку хотелось бы верить, что ждут, но...
Все сложно, и с каждым годом сложнее. Он и вправду невероятно наивен, а порой и слеп. Дед прав был, говоря, что Брокку следовало родиться в ином времени, глядишь и вышел бы толк.
- Так значит, вы не имеете представления, куда запропастился Ригер?
- Не имею.
И выяснять не станет, позволив неприязни взять верх над разумом.
- Вы ведь злитесь не на меня, Мастер, на себя, - заметил Инголф, подымая воротник пальто. - Что ж, не стану вас более задерживать. Все-таки следовало обратиться к Ригу... порой инстинкты подводят.
Инголф, отвесив короткий поклон, в котором Брокку вновь почудилась издевка, удалился. Он шел неторопливо, помахивая зонтом и насвистывая крайне непристойную песенку, чего не позволял себе прежде. Привычная маска его расползалась, но истинное лицо все же ускользнуло от взгляда Брокка.
Зачем он приходил?
И вправду ли искал Ригера?
Или желал сказать, что уходит добывать своего дракона? Новое направление, чужая идея, которую Инголф сумеет довести до цели, а цель уже поставил и... хорошо, если получится.
Пусть получится.
И если бы Инголф сказал прямо, Брокк пожелал бы ему удачи. Искренне. Быть может, помог бы советом... хотя нет, это - чужая охота, и помощь Инголф воспримет как оскорбление.
Пускай.
Но остальное... бомбы и взрывы... чем не способ подчеркнуть, что время Брокка прошло? Война закончилась, а оружие выходит из-под контроля. Есть ли в том вина создателя?
Нет.
Но ведь люди думают иначе.
Он вернулся в дом, где к запаху аммиака добавился едкий аромат ладана, жженого сахара и серы. В старую гостиную дверь заперта, и мисс Оливия стоит на страже. Помощники бальзамировщика пьют на кухне кальвадос, закусывая пирогами миссис Сэвидж. Сам мастер о чем-то тихо переговаривается со священником, и оба демонстративно не замечают Брокка...
...снова слова, на сей раз чужих молитв.
И дагерротипист, заявивший, что сделал все возможное. Он передаст снимки в самое ближайшее время.
...сами похороны. Гроб. И Дита, чье лицо нарисовано. Белая пудра, яркие краски... глухая боль в груди. И снова духота, от которой дыхание становится частым, прерывистым...
...кладбище.
Черный зев могилы. И пара могильщиков, которые замерли с протянутой рукой, а мисс Оливия вложила каждому в ладонь по купюре. Старый обычай, еще один... люди прячутся за ритуалами от смерти, так говорила Дитар.
И горько.
Черная комковатая земля стучит по крышке гроба, и звук этот отдается в висках.
Прощание.
Чужая надгробная плита с трещиной, в которую пробивается мох... буквы затянуло, и не различить имени того, кто скрыт под плитой, но Брокк упрямо вглядывается, до рези в глазах, до слепоты.
Домой он вернулся глубоко за полночь.
Кэри спала.
Она нахмурилась, заворочалась в постели, дрогнули ресницы, но... нет, не очнулась, только сон стал более спокойным.
Бледное личико.
Белые волосы. Узор теней на щеке, который хотелось стереть, но Брокк заставил себя отступить от кровати. Он занял кресло, в котором уже однажды встречал рассвет и, вытянув ноги, с немалым облегчением закрыл глаза. Здесь, в этой комнате, его не найдут кошмары, ни прошлые, ни новые.
Брокк задержался на грани.
Не сон.
Не явь.
Время, которое отмеряют удары собственного сердца. И музыка ее дыхания. Черный силуэт дерева, проступающий на светлом полотне гардин. Сквозняк шевелит их, и дерево кланяется, ластится, словно умоляя впустить.
Вдох и выдох...
...Ригер исчез.
...вновь ушел в игру?
...нельзя было бросать Кэри наедине с ним.
Возвращается тепло, покалыванием в ступнях, в пальцах правой живой руки. Судорогой, которая сводит обрубок, выдергивая в реальность.
И снова падение.
Тишина.
...Диты больше нет. Странная мысль. Несуразная.
...а Ригер вряд ли упустил бы деньги, он слишком жадный... и стоит сообщить Кейрену, если он еще не в курсе.
Время.
И белесая дымка рассвета.
Брокк не успел уйти. Его жена вдруг зевнула и открыла глаза.
- Здравствуй, - сказал Брокк шепотом. - Скучала?
- Очень.
В медовых глазах вспыхнули искры. А сама она растрепанная и полусонная, придержала одеяло...