От мужа пахло смертью. Кэри научилась различать этот сладковатый терпкий аромат, и сейчас, подавшаяся было к супругу, отпрянула.
Бежать.
И остаться.
Она должна поговорить, иначе...
- Прошу прощения, леди, - сказал он, снимая пальто.
Дым. Копоть. Пламя в камине играет, то добираясь до решеток, обвивая их рыжими лозами, то вдруг истаивая, отступая к углям. Решетки накаляются.
- Смотри, - Сверр прижал ладони к прутьям, и раздалось шипение, а в воздухе запахло дымом и еще жареным мясом. Он же, не поморщившись, повернулся к Кэри и повторил:
- Смотри.
На ладони его остались отпечатки прутьев, темные, с краснотой, с оплавленной какой-то кожей, поверх которой проступали капли живого железа. Они наполняли раны, словно вода ров, и когда наполнили до краев, то ушли под кожу.
А Сверр вдруг схватил ее за руку и прижал к каминной решетке. Запах стал сильнее, и Кэри, крича, задыхалась от него. Ее кожа сгорала, плавилась, и воняла... как же она воняла...
...и шрам остался.
Сейчас почти незаметный, но...
- Могу я чем-то помочь, леди? - вежливо поинтересовался Брокк. И голос его спас от воспоминаний.
- Да. Мне необходимо поговорить с вами. Это... важно.
Кэри подумала, что он откажет, но Брокк кивнул и произнес:
- Пожалуй, и вправду поговорить необходимо. Но вы позволите привести себя в порядок?
Он выглядел уставшим и расстроенным. Одежда измялась и промокла, туфли были в грязи, да и запах, отвратительный запах цеплялся за Брокка. Где бы он ни был, там произошло несчастье.
Но он ли являлся его причиной?
- Что-то случилось?
Нельзя задавать лишних вопросов, но этот сам вырвался у Кэри.
- Случилось, - согласился ее супруг и щеку потер. - Многое случилось, Кэри.
Он впервые назвал ее по имени. А Кэри вдруг захотелось прикоснуться, утешить, но... Брокк сам избегает ее, и на то имеется причина.
- Полчаса, Кэри. Подождешь? - Брокк вдруг шагнул к ней и руку протянул. Пальцы его почти дотронулись до щеки, но... он остановился и отвернулся.
Почему?
- Полчаса, - повторил Брокк. - И мы поговорим.
Полчаса - это немного. Половина круга, разделенного цифрами, и минутная стрелка перебирается от одной бронзовой метки к другой. Привычно шелестит за окном дождь, и в камине горит пламя.
Оно выглядит безопасным.
И Кэри заставляет себя забыть о причиненной некогда боли. Ей надо думать о другом.
Стол. И скатерть.
Ваза с поздними астрами. Белые и желтые цветы отражаются в серебряных зеркалах тарелок. Брокк наверняка голоден и...
...Сверр всю неделю провел рядом с нею. Он сам менял повязки, разворачивая бинты осторожно, медленно, и ватным тампоном очищал ладонь от мази и сукровицы. Уговаривал потерпеть. И пальцами, едва ощутимыми прикосновениями накладывал новый слой мази.
- Прости, - шептал Сверр и касался губами виска. - Прости, Кэри, пожалуйста... я не знаю, что на меня нашло... я клянусь, что больше никогда... только прости.
Она простила.
Тогда еще ей казалось, что все это - случайность, которая не повторится. Он же обещал, что больше не сделает ей больно.
Ложь.
Остановившись перед зеркалом, Кэри убрала за уши длинные пряди.
- Вы выглядите прелестно, - Брокк появился, когда часы пробили четверть девятого. И голос их, тяжелый, гулкий, разлетелся по дому. Вспыхнули газовые рожки, на миг ослепив отраженным в серебре светом.
- Прошу, - Брокк отодвинул стул, помогая сесть.
И пожалуй, впервые со дня свадьбы он оказался так близко, а близость эта смутила Кэри.
- Вы... - надо было что-то сказать, но Кэри опустила взгляд.
Скатерть. Кружевные цветы.
И собственная тень, коснувшаяся ткани, придавшая ей некрасивый серый цвет.
- Я, Кэри, - Брокк не спешил вернуться на свое место. Он стоял за спиной, и Кэри ощущала на себе его взгляд. И теплоту руки, которая замерла над шеей. - Думаю, пришла пора познакомиться чуть ближе. Вы не возражаете?
Кэри покачала головой.
Он успел принять ванну, и прежний злой запах смерти исчез.
...Сверра и вода не способна была от него избавить.
- Не следует меня бояться, - тень прикосновения, не к коже, к волосам, к пряди, которая выскользнула из-за уха и вновь щекочет щеку. Кэри вскинула руку, чтобы убрать ее, и невзначай задела его пальцы. А Брокк отпрянул.
И кажется, тоже смутился.
Он обошел стол и встал у своего места, словно прячась за спинкой стула. Руки за спину сложил.
- Признаться, - после минутного молчания он нарушил тишину, - я не знаю, с чего начать.
- Вы, наверное, устали...
- И думаю, что свадьба эта стала такой же неожиданностью для вас, как и для меня...
- И голодны...
Руда первородная, что Кэри несет?
- ...ни для кого не секрет, что вы должны были выйти замуж за Одена. Но обстоятельства... - Брокк все-таки запнулся и тронул пальцами подбородок. А перчатку не снял. Кэри уже успела заметить эту странность: Брокк никогда не снимал перчатку с левой руки.
- В любом случае, вы вправе были ожидать более выгодного предложения, - неожиданно жестко сказал он. - И мужа более...
Замолчал и с раздражением отодвинул стул.
- Достойного вас, - закончил Брокк.
- Я вам совсем не нравлюсь? - она собиралась говорить совсем не о том, но... стало вдруг обидно.
А глаза у него хорошие, светлые, ясные... и ободок по радужке темный. В глазах отражается не Кэри, но стол, и злосчастная кружевная скатерть, ваза с астрами, посуда... свет рожков, преломленный стеклом. Темное вино. И перчатка из светлой кожи.
Брокк не спешит отвечать.
Но Кэри знает, что именно услышит.
...ты выродок, милая, этого не изменить, - Сверр сидит рядом, обнимает ее. И Кэри тепло от его теплоты. Но слезы не проходят, они подкатились к горлу, застряли комом, и стоит разжать зубы, слезы хлынут наружу. - Не огорчайся. Я тебя люблю. И всегда буду рядом.
Он зарывается носом в ее волосы, и этой ночью Кэри нисколько не боится брата. Напротив, его дыхание растапливает ком, и обида уходит сама собой.
- Я никому и никогда не позволю тебя обидеть, - Сверр гладит ее по спине. - И не отдам. Ты моя, Кэри. Ты только моя...
- С вами все в порядке?
- Что?
Кэри очнулась.
Сверр снова солгал. Ушел. Оставил.
Отдал.
- Кэри, - ее муж протянул руку, едва не столкнув вазу. И потревоженные астры затрепетали, роняя на кружево белые и желтые лепестки. А Брокк вытащил из сведенных судорогой пальцев салфетку. Оказывается, Кэри комкала ее... измяла.
Она совершенно не умеет вести себя.
- Кэри, пожалуйста, не надо меня бояться, - кожа перчатки была мягкой и теплой. - Я не обижу тебя. Обещаю.
Никто и никогда не держит обещаний.
Но Кэри кивнула.
- Пожалуй, это место не слишком располагает к беседе. Идем, - Брокк встал, не выпуская ее руки. Он держал осторожно за кончики пальцев, и Кэри поднялась, не желая, чтобы прикосновение это разорвалось.
...держись крепче! - Сверр вцепился в ее руки.
Собственное тело показалось Кэри таким тяжелым, а пальцы - скользкими. И держаться было трудно, еще немного и Кэри выскользнет.
Нельзя.
Тогда она упадет и сломает себе что-нибудь, и Сверра будут ругать. А он же не хотел дурного, он просто нашел птичье гнездо, а в нем - птенцов. Сверр лазил на вершину дуба и, спустившись, сказал, что птенцы смешные. У них большие головы и желтые клювы, которые птенцы широко разевают. Они есть хотят, а мама-птица не возвращается.
И вместе с Кэри Сверр раскапывал лужайку, вытаскивая червей. Набралось много, целый кулек, который Кэри сунула в карман фартука. Сверр предлагал сам его птенцам отнести, но тогда Кэри их не увидит. А ей хотелось, вот только по деревьям она не умела лазить.
Сверр же пообещал втащить.
И тащил...
Уже на самой вершине, смахнув пот с лица, он сказал:
- Ты жуть до чего неповоротливая...
...два кресла стояли у окна, соприкасаясь ножками. Высокие спинки, широкие резные подлокотники. Дерево старое и лак потемнел, а алый бархат поистерся. На нем появился характерный лоск, но кресло все равно выглядело уютным. И Брокк, сев в него, вытянул ноги к окну.
- Не бойся, - повторил.
- Не боюсь.
Почти.
Кресло оказалось удобным. Вот только рука Кэри оказалась свободна и, пытаясь сгладить внезапную неловкость, Кэри принялась расправлять складки на юбке.
Серое платье. Скучное.
И она сама, наверняка, скучна.
Брокк не спешит начинать беседу, разглядывая ее... будто видит впервые...
- Я... - она смотрела на руки, на дрожащие пальцы, которые вновь терзали жесткую ткань, на саму эту ткань грубого плетения... саржа... и манжеты жесткие... пуговки крохотные, отделанные перламутром, и это - единственное украшение. - Я должна вам кое-что рассказать.
Пока он молчит.
И дождь за окном затих, тоже прислушиваясь к словам Кэри.
- Вам это не понравится. И... и мне очень жаль.
Она все же осмелилась бросить взгляд на его лицо. Тени заострили его черты, подчеркнув жесткую линию подбородка и резко очерченные губы. А нос крупный и с горбинкой. Ноздри немного вывернуты, но щеке же - россыпь родинок, словно пятна чернильные.
...когда-то Кэри, сидя перед зеркалом, пыталась родинки оттереть.
Не надо думать о прошлом.
Повернувшись к окну, затянутому серой пеленой дождя, Кэри заговорила. Она хотела рассказать только про игру и Ригера, но как-то так вышло, что... слова цеплялись за слова, вытягивая воспоминания, то горькие, то сладкие.
Смешанные.
И слезы, которые Кэри прятала от себя самой, потекли по щекам.
...ну и чего ты разревелась? - Сверр поднял ее, и Кэри вскрикнула от боли. - Стой смирно. Сейчас пройдет.
Он отряхнул платье от песка и мелкого сора, прилипшего к юбкам. Заставил разжать изрядно разодранные ладони, ощупал пальцы, и предплечья, и плечи, убеждаясь, что все хорошо.
- Больно? - спросил, обнимая. И Кэри уткнулась в его плечо, заскулила. Больно... но боль потихоньку растворялась.
- Скоро совсем пройдет, - Сверр гладил по голове. - Поверь мне.
Ему десять и даже почти одиннадцать. Он взрослый. Ответственный.
И в седле держится хорошо. А Кэри неуклюжая и ее снова лошадь сбросила, да неудачно: нога застряла в стремени.
- Ступить можешь?
Кэри кивнула: она попробует. Слезы лились не столько от боли, которая и вправду была терпимой, сколько от обиды.
Стиснув зубы, Кэри сделала шаг. И едва не взвыла - боль вернулась, а сама нога сделалась словно бы деревянной.
- Стой, - выпустив ее, Сверр встал на колени. - У тебя ступня опухает. Обопрись на меня.
Он расшнуровал ботинок и, невзирая на вой Кэри, стащил его с ноги.
- Вывих. Доктора надо позвать.
Поднявшись, Сверр просто подхватил Кэри на руки и понес. Шагал он широко, и запах менялся, становясь тяжелым, пугающим.
- Все хорошо, маленькая моя, - он усадил Кэри на лавку и подал стек. - Я скоро.
- Стой, - Кэри попыталась его удержать, она уже видела, как изменилось выражение его лица. Сверр вновь стал... другим. И с легкостью стряхнул ее руку, провел кончиком стека по щеке, и когда Кэри зажмурилась, сказал:
- Не бойся. Я никому не позволю обижать тебя.
Кобылица носилась по леваде, то и дело останавливаясь, дразня Сверра. Она выгибала шею и била копытом, оставляя на песке круглые отметины. Подпускала на расстояние вытянутой руки, но не давалась, уносилась прочь. И Кэри наблюдала за этой игрой, убеждая себя, что Сверр сдержится.
Он ведь обещал в прошлый раз.
И не будет ее обманывать.
Сверр хороший, только вспыльчивый и...
Кобылица устала играть и позволила поймать себя. Тихонько заржав, она толкнула Сверра мордой в плечо, а потом попыталась за ухо ухватить. И он провел ладонью по мокрой от пота шее.
- Нельзя обижать Кэри, - сказал он очень тихо. И стек щелкнул по голенищу сапога.
- Сверр, нет! - Кэри вскочила и сделала шаг, едва не рухнув на песок. Она сцепила зубы и заставила себя идти, чудом удерживаясь на ногах. Длинный подол амазонки волочился по песку, и распухшая ступня скользила. - Сверр, пожалуйста, не трогай ее... она... она мне нравится...
Сверр гладил кобылицу, и та стояла смирно, бархатный нос ее касался его щеки, словно лошадь рассказывала о чем-то...
Доверчивая.
- Нет, пожалуйста... ты не должен этого делать.
Кэри не знала, откуда появился нож.
Просто солнце плеснуло светом, и вспыхнула тонкая кромка лезвия, а кобылица, завизжав, встала на дыбы. И кровь запахло. Запах этот заставил Кэри отпрянуть и, потеряв опору, она упала на песок. Горячий. Колючий. Разбитый многими копытами.
- Вставай, - Сверр протянул руку, и пальцы его были в крови. - У этой лошади был дурной норов. И выезжана отвратительно.
Руку пришлось принять.
Он поднял Кэри рывком и, впившись в плечи неожиданно сильно тряхнул ее.
- Никогда не говори мне о том, что я должен, а чего нет.
- Ты... - Кэри не могла отвести взгляда от лошади. Та еще была жива, она пыталась подняться, но вновь и вновь падала на песок. - Ты ее...
Сверр обнял, прижимая к себе, и острие ножа уперлось в спину Кэри.
- Я никому не позволю тебя обидеть.
- Кэри...
Память отступила перед этим голосом, унеся с собой и терпкий аромат крови, и теплоту песка, скользкие ладони Сверра, страх и обиду, детскую, пережитую.
- Не надо плакать, Кэри, - ее муж стоял перед креслом на коленях и слезы вытирал, не платком - пальцами. А перчатку так и не снял.
Он выглядит обеспокоенным.
И наверное, зря она истерику устроила.
- Все... хорошо, - собственный голос стал сиплым, надсаженным.
- Нехорошо, - возразил Брокк, но пальцы его замерли на щеках. Он же встал. Отстранился. И вернулся в свое кресло, которое было рядом, но все же слишком далеко. - Но мы постараемся все исправить.
Он не сердится?
- Возьмите, - Брокк протянул платок и, окинув Кэри взглядом, сказал. - Вам стоит выпить.
И привести себя в порядок. Выглядит она, надо полагать, отвратительно, но Кэри сидела, цеплялась за кресло, будто боялась, что стоит подняться и все вновь изменится. Брокк ушел и вернулся с бокалом вина.
- Я не хотела рассказывать столько... - Кэри мяла платок, чистый, он все же хранил запах ее мужа. - Вы, наверное, вправе меня презирать.
- За что?
Он стоял, держал бокал, заслонял окно, глядя в которое Кэри избежала бы необходимости смотреть на Брокка.
- За... за все.
За то, что она не способна ненавидеть Сверра и уж тем паче, забыть его. Она ведь хотела, но почему-то не получается.
За игры его, в которых Кэри приходилось участвовать.
За Ригера.
И скандал. Он непременно разразится, потому как Ригер теперь не захочет молчать.
За свадьбу, которой не должно было быть... и за нее саму, выродка.
- Возьмите, - Брокк вложил бокал в ее руки, и стекло было теплым от его тепла. - И выпейте. Ваш брат, уж простите за откровенность, явно был не в себе. Он умер, и выражать соболезнования по поводу этой смерти я не стану. Он причинил много зла, уж поверьте.
Кэри верила.
Знала, пожалуй, лучше, чем кто бы то ни было.
- Но не вам отвечать за его поступки.
Брокк все-таки сел.
- И не мне вас судить. И не вам считать себя... выродком, - он накрыл пальцами перчатку, провел по коже, а потом вдруг снял. - Мне казалось, вы знаете. Все знают.
Левая рука Брокка из рода Белого Никеля была железной.
Кэри завороженно смотрела на металлический остов, тончайшие патрубки, его оплетавшие, на сеть из живого железа... Брокк расправил ладонь, позволяя этой сети растянуться, почти разорваться, и медленно сжал кулак.
- Я избегал вас не потому, что вы мне неприятны, - он разгибал палец за пальцем, и отблески света скользили по металлу. - Но потому, что весьма у многих мое уродство вызывает вполне естественное отвращение.
Он замолчал. И Кэри не знала, что ответить.
Уродство?
Рука не выглядела отвратительно, скорее уж необычно... и странно... и совершенно... в рисунке паутины Кэри виделась особая внутренняя гармония. Движения пальцев отличались естественной плавностью. И сама ладонь...
- Вы ее сделали? - преодолев робость, Кэри потянулась к железу, но прикоснуться ей не позволили.
- Я. Сначала хотел просто... деревянную, как люди носят, чтобы внимание не привлекать. Неприятно, когда все смотрят и... первое время я вообще из дому не выходил.
Брокк спешно натянул перчатку.
- Но всю жизнь прятаться не выйдет. Вот и пришлось... что-то придумать. Я пойму, если и вы решите держать дистанцию.
- Из-за руки?
Он разглядывал перчатку, и указательный палец правой руки скользил по линии шва. И Кэри следила и за пальцем, и за швом, выполненным жесткой шелковой нитью. Сама кожа тонкой выделки успела растянуться и пойти тонкими трещинами, которые складывались на внутренней стороне ладони в рисунок.
- Вы должны были выйти замуж не за меня.
- Знаю, - она все еще мяла платок, но слезы исчезли.
- И наверняка, вы разочарованы.
Чем?
- Нет, - ответила Кэри. Но ей не поверили.
- Оден куда лучше подходил вам.
- Почему?
Какой-то не такой у них получается разговор. И ужин, о котором Кэри напрочь забыла, остыл. А вот вино согревалось уже от ее собственных рук. В бокале тонули отблески света, а тени легли у ног.
Больше не было холодно.
И дождь за окном, вновь начавшись, рисовал водяное кружево на стекле. Брокк наблюдал за дождем, а Кэри - за Брокком.
Все было не так, как должно бы, но...
Разве плохо?
- По происхождению. По статусу. По... - Брокк запрокинул голову. - По способности защитить вас... свою семью.
Тень дождя ложилась на его лицо, и кожа обретала синеватый металлический оттенок.
- Дважды я был помолвлен. И обе невесты от меня отказались. Первая - узнав, что моя сестра наполовину альва. Вторая - когда я лишился руки.
- И вы думаете, что и я...
Кэри прикусила губу.
- Вам сложнее, вы не невеста, - жена.
- Пожалуй...
Узоры обручального браслета сроднились с кожей.
- Именно, - Брокк краем глаза заметил ее жест, и подвинул манжет. Он смотрел на застывшее железо со странным выражением на лице, словно раздумывая, как снять его.
Никак.
К счастью.
- Чего вы опасаетесь? - Кэри не знала, имеет ли право задавать ему такие вопросы.
- Пожалуй, того, что однажды вам надоест быть женой калеки, который ко всему много ниже вас по происхождению. Вам захочется иного. И я не вправе буду вас останавливать. Этот брак обречен, Кэри.
- Потому что вы так решили?
Он поклонился.
- Но... - Кэри проглотила обиду. - Мы... хотя бы можем попытаться.
- Вам попытка будет стоить нескольких лет жизни, возможно, что не самых неприятных. Мне она обойдется дороже.
- Вы... просто боитесь!
Кэри вскинула руку и пальцы к губам прижала. Нельзя говорить такое!
- Боюсь, - не стал отрицать Брокк и, протянув руку, коснулся ее ладони. Кожа... под ней металл, но кожа все равно теплая, словно живая. - И поверьте, для этого страха у меня все основания.
- И... что нам делать?
У него красивая улыбка. Печальная только.
- Мы можем попытаться стать друзьями.
Дружить с собственным мужем? Какая нелепость! Но... если ему так будет легче.
- И для начала разберемся с Ригером.
Ладонь Кэри дрогнула, и Брокк поспешно убрал руку.
- Он просил пятьдесят фунтов? Заплатите.
- Но...
Ригеру будет мало! И потратив полученное - а Кэри не сомневалось, что пятидесяти фунтов хватит ему ненадолго - он вернется и попросит больше... и так будет повторяться снова и снова.
- Пейте вино, - велел Брокк.
Он больше не выглядел растерянным и печальным, напротив, улыбка его стала жесткой, а на щеке проступили капли живого железа.
- Пейте. И поймите, я не боюсь скандалов, но мне интересно, сколь далеко готов зайти Ригер... - Брокк упер сложенные щепотью пальцы в подбородок. - Передавая деньги, упомяните невзначай, что я вам не уделяю внимания. Это к слову, правда, хотя и обязуюсь исправиться. Скажите, что я все время провожу в мастерской. У меня какая-то новая идея, но вы не знаете, какая именно... однако я весьма ею увлечен.
- Вы хотите...
- Я хочу, чтобы вы мне подыграли.
- Если он мне поверит, то... заинтересуется вашей работой?
- Именно, - Брокк наклонил голову и пальцы уперлись в висок. Темные швы выделялись на светлой коже перчатки. Белели в полумраке манжеты. Поблескивали искры в камнях запонок.
- И если он проявит интерес...
- Я надеюсь, что он проявит интерес. Кэри, я понимаю, что он - не самый приятный собеседник и ты бы хотела избавиться от него поскорей, но... потерпи. Пожалуйста.
...потерпи, пожалуйста. Сейчас пройдет, - Сверр сидит на корточках. Он стянул рубашку, и солнце гладит тощую белую спину, на которой жилой проступает хребет. Ребра торчат. И треугольники лопаток растягиваю кожу, покрытую сыпью.
Вчера Сверр переел клубники.
И спина чешется, он дергает то левым плечом, то правым, то, позабыв о том, что расчесывать пятна нельзя, тянется к ним. Но сейчас ему не до собственных бед.
Он рвет рубашку, и ткань трещит.
- Потерпи, - повторяет Сверр и оторванный лоскут полощет в воде. А у воды срывает подорожник и, сунув в рот, жует.
Кэри больше не плачет, она сидит, закинув ногу за ногу, и по стопе стекает кровь, красные капли скатываются на песок и в него же уходят. Чистый такой... желтоватый, темный у самой кромки воды. И стекло на солнце сияет ярче алмазов. Кто и когда оставил его?
Кэри не знала.
- Закрой глаза, - просит Сверр, осторожно стирая со ступни и песок, и кровь. А между пальцами застряла ниточка водорослей.
- Зачем?
- Стекло надо вытащить. Лучше не смотри.
И Кэри кивает, она не будет смотреть на ногу и торчащий из ступни осколок. Сверр справится с ним. Он всегда и со всем справляется... он самый лучший.
Кэри отворачивается, она глядит на песок, на воду, которая уже зацвела и обрела неприятный зеленоватый оттенок. На ивы, в воде отраженные. На старое бревно, что зарылось в тину, и можно представить, будто это не бревно, но древнее чудовище, которое ждет добычу...
Боль была резкой. И Кэри дернула ногой.
- Прости! - она едва не опрокинула Сверра на песок, а он показал ей длинный осколок.
Это зуб того чудовища!
- Ты храбрая для девчонки, - Сверр поднес осколок к носу и втянул запах, кисловатый, тревожащий.
- Я крыс боюсь, - призналась Кэри.
Похвала была приятна. И смешно стало оттого, что еще не так давно она дрожала, боясь встречи с братом. Она представляла его другим.
А Сверр замечательный.
И он прикладывает к ране разжеванный подорожник, перевязывает влажной тканью.