Собираясь продать душу, сначала убедись, что вас не надули с курсом валют.
Из наставлений старого ростовщика, вынужденного передавать дело внучатому племяннику, коий явно не обладает ни знаниями, ни желаниями, ни нужными способностями.
Костяная пластина холодила кожу. Ей давно пора было бы согреться, но, похоже, тепла человеческого тела было недостаточно.
Посредник появился за три дня до отъезда.
Не тот, что прежде, другой, моложе и наглее что ли? Во всяком случае, он не боялся быть замеченным. Черный колет поверх парчового алого дублета с подбитыми ватой рукавами, короткие штаны с разрезами, из которых торчали куски желтого и синего шелка, и гульфик, щедро украшенный жемчугом. Расшитые серебром кожаные гетры и нелепые сапоги с носами столь длинными и узкими, что посреднику приходилось привязывать их к коленам. Темные волосы его были по-женски длинны и ухожены, собраны под сетку, и алая роза смотрелась почти нормально.
Впрочем, вряд ли кто из встречных людей сумел бы описать не наряд, но лицо посредника.
- Я рад, что застал вас здесь, - сказал он, присаживаясь, и лютню, украшенную лентами и кружевом, положил на колени.
- Вы не особо торопились.
- Вы переживали? - длинные ногти трогают струны, но не раздается ни звука.
- Немного.
Метка за ухом мешала. О той, первой, полученной на улице, Урфин забыл как-то довольно быстро, а эту чувствовал даже во сне. Не клеймо, но скорее кусок чужого мертвого мира, прорастающего внутрь. С каждым днем - все глубже.
- Наниматель понимает те неудобства, которые вы испытываете, - а ногти у посредника хороши, аккуратные, покрытые багряным лаком и роспись золотая. - И приносит свои извинения. Как только вы исполните контракт, метка будет снята.
Заставить они не могут.
Убить - тоже.
Урфин уточнял и перечитывал этот их растреклятый контракт раз десять, прежде чем поставить подпись и подставить голову.
А остальное... он как-нибудь перетерпит.
- Если же вам вдруг вздумается нарушить договоренность, чего нанимателю совершенно не хотелось бы, метка...
- Лишит меня дара.
- Именно, - ногти посредника щелкнули друг о друга. - В отличие от нанимателя я осознаю, что вы, возможно, будете готовы пожертвовать тем, чем не пользуетесь... все-таки согласитесь, что маги несколько односторонни в своем восприятии мира.
Урфин согласился.
Дар? Что он такое? Возможность выходить за пределы мира? Открывать двери... или, как ему сказали, проламывать стены, потому что дверей он не видит. Неэргономичное использование ресурса.
Чуму вот наслать...
...ураган вызвать.
Какая польза от урагана?
- И мне, говоря по правде, все равно. Я лишь помогаю двум сторонам найти общий язык, более того, как только я покину пределы этой комнаты, я забуду о деталях нашей с вами беседы. Но... у посредников тоже есть своеобразные понятия чести. Вы кое о чем умолчали. Они кое о чем умолчали. А в результате появляются те, кто недоволен контрактом. Репутация страдает. Мой предшественник позволял себе... небрежности, в результате чего ему были предъявлены претензии. И мне бы не хотелось повторить его судьбу.
Он качнул ногой, и гроздь бубенчиков, повешенных на выступе пятки, до отвращения похожим на рыцарскую шпору, задребезжала.
- Мне глубоко все равно, какую игру вы затеяли и затеяли ли вовсе, но я лишь хочу, чтобы вы всецело осознавали, на что идете. До нанимателя я попытался донести... некоторую ненадежность гарантий.
Метка зудела. Урфин заставлял себя не трогать ее, но ведь зудела же!
- Вам попытаюсь объяснить, на чем базируется их уверенность.
- Слушаю со всем вниманием. Выпьете?
- Пожалуй. Вина здесь неплохие... я даже подумываю прикупить себе земель, годика через два, когда здесь все стабилизируется. Экспорт туземных вин в техногенные миры приносит неплохой доход. Может, подскажете, где стоящие виноградники?
- Долина Шиар. Особенно хороши их мускаты. Желаете попробовать?
- С удовольствием.
Пожалуй, он больше не выглядел нелепым, этот человек с розой в волосах, напротив, образ поплыл и сместился, окончательно вписываясь в рамки мира.
- Вы ведь плохо понимаете, что такое дар, - сказал он, отставляя лютню.
- Врожденная аномалия.
- Слова зачастую несут меньше информации, чем хотелось бы.
Темная бутыль шиарского муската успела покрыться пылью. На пробке проступили смоляные слезы. И посредник восхищенно поцокал языком: он умел ценить красивые вещи.
Пусть и туземные.
У него даже имелась вполне приличная коллекция редкостей из ушедших миров.
И этот мир войдет в их число... не сразу, конечно. Сколько он протянет? Сотню лет? Две? Достаточно, чтобы виноградники себя окупили.
- Дети с даром рождаются редко... в среднем - один на сто тысяч. В Хаоте - девять из десяти, что объясняется нестабильностью самого Хаота и наследственностью. Все-таки тысячелетия селекции не могли не дать результата. Однако Хаот нас не интересует.
Шиарский мускат пьют из маленьких чашек с закругленным дном. И посредник принимает свою с поклоном. Рассматривает внимательно, вновь цокает языком.
- Вне Хаота дар бесполезен или почти... иногда он проявляется стихийно, как правило, в одной какой-то области, и тогда говорят, что родился мастер от бога... или богов. Но чаще всего обладатель дара не осознает даже, насколько он отличается от остальных. Вернее, не понимает причины этих отличий. Он здоров. Силен. Невероятно удачлив, взять хотя бы вас...
- Полагаете, я удачлив?
Урфин наполняет чашки, как и положено, на две трети.
Вот только сухих полосок теста, пресного, посыпанного кунжутом, не хватает.
- А разве нет? Сколько вы еще знаете рабов, которым удалось достичь вашего положения? Мормэр - это высший формальный титул данного мира, сколь я помню?
В чем-то посредник был прав.
- В детстве я попадал в самые разные передряги...
- Сугубо по собственной вине. И выходили из них с куда меньшими потерями, чем могли бы. Подумайте.
Урфин думал. Под сладкое, терпкое, пожалуй, излишне сладкое и терпкое вино думалось хорошо.
- Вы ведь добивались всего, чего хотели. Не имея возможности сознательно использовать ваш дар, на бессознательном уровне вы исполняли собственные желания.
Свобода? Открытый мир? И даже миры? Титул. Власть. Имя. Семья.
Игра в кости, когда его едва не обвинили в мошенничестве, хотя Урфин и пытался объяснит, что везучий он, просто везучий...
...и торговля... его корабли называли заговоренными. Урфин не мешал.
...чужой мир, кольцо на дорожке и девушка, его поднявшая...
Урфин ведь хотел, чтобы Кайя хоть немного был счастлив.
...Тисса и тот нож, который она захватила. Убила Монфора? Но он не успел причинить ей вред. Без ножа было бы хуже...
..."отмычка", столь вовремя попавшая в руки... и весь этот безумный, но все же исполненный в точности план.
- То есть, я лишусь удачи?
- Вам будет больно. Невыносимо больно. Дар - свойство крови, и выжечь его можно, лишь кровь изменив, - посредник пробует вино осторожно. - И это не самая приятная часть. Удача... да, пожалуй, ваше невероятное везение вас покинет. А с ним уйдет и то, что до сих пор на везении держится. То, что принадлежит вам по праву, останется, но вот если кого-то или что-то удерживали рядом исключительно искусственные узы...
...он говорит о Тиссе.
Все ведь получилось именно так, как он себе представлял. И даже лучше, чем представлял. А в жизни так не бывает. Наоборот только.
Если, конечно, не использовать тот самый непрошенный дар.
- ...то боюсь, они рассеются. Кроме того ваше тело... - посредник допивает мускат маленькими глоточками, жмурится и вздыхает. - Редкий вкус. Благодарю за рекомендацию.
Он уверен, что Хаот одержит победу.
Хаот велик. Не сам по себе, но мирами, которые он держит на привязи, выкачивая из них силы. И другими, связанными не столь явно, но готовыми предоставить поддержку.
- Так что с моим телом? - Урфин подал посреднику запечатанную бутылку. - Портвейн. Крепкий. И вкус специфический. Рекомендуется употреблять с мясом слабой степени прожарки. Лучше всего - с медвежатиной.
Подарок приняли.
- Ваш дар сделал его куда более выносливым, нежели тело обычного человека. На вас все заживало быстро...
- Это я тоже потеряю, если вдруг...
- Именно. Не исключаю даже, что само ваше тело, привыкшее к собственной неуязвимости, не сумеет полностью оправиться от болевого шока. О нет, вы выживете, безусловно, но в каком состоянии... в истории Хаота были маги, которые подвергались подобному наказанию.
Посредник обнял бутылку, нимало не заботясь, что пыль испачкает его роскошный наряд.
- Для Первого и Второго круга это - смерть. Они слишком изменены, чтобы прожить без дара. А для внешнего... слепота. Глухота. Паралич. Потеря разума...
- Пугаете?
- Просто пытаюсь донести до вас степень риска.
- У вас получилось.
С Урфином такого не произойдет. Он везучий... всегда был везучим.
- В таком случае считаю свои обязанности всецело исполненными и снимаю с себя ответственность за все, что произойдет дальше, - посредник стащил башмак и, перевернув, потряс над столом. - Надеюсь, вы также исполните свой долг.
В этом Урфин не сомневался.
Пластина была ледяной. И очень тонкой, пожалуй, тоньше листа бумаги, и совершенно гладкой.
- Достаточно поместить ее в непосредственной близости, не дальше двух шагов, от модуля управления. Изменение цвета будет свидетельствовать о том, что контакт установлен.
Система будет отключена.
Внешний периметр защиты снят. И Хаот получит свой шанс.
- От всего сердца желаю вам удачи, - сказал посредник, прощаясь. Он вышел, оставив Урфина наедине с пластиной и сомнениями...
Пластину он носил при себе, повесив на шею, благо дырка в ней имелась. А сомнения то приходили, то уходили. Наверное, это нормально - сомневаться в том, что ты делаешь, особенно при таких ставках. Он выполнит договор и...
...и дар уйдет, оставив Урфина... каким? Слепым? Глухим? Постаревшим от перегрузки? Безумным или беспомощным настолько, что его придется с ложечки кормить? Лучше уже смерть...
А Тисса?
Она вдруг поймет, что никогда не испытывала к нему ничего, кроме отвращения? И эти пара лет, проведенных большей частью в разлуке, лишь иллюзия? Связь, созданная магией?
Впервые ему страшно возвращаться домой.
- Спи, - Урфин поправил плед, который Йен то и дело сбрасывал.
Карета шла мягко, даже скрип рессор скорее убаюкивал, чем раздражал. И дети, утомленные дорогой, спали. Не похожи друг на друга, один черный, как уголь, и злой. Второй - рыжий.
Забавные.
И даже леди Нэндэг задремала, отложив вышивку. Строгая женщина. Не злая, скорее твердо уверенная, что точно знает, как жить... как она к Тиссе отнесется? Если с тем же скрытым презрением, с которым смотрит на него, то леди Нэндэг не будет места в Ласточкином гнезде.
Она сама подошла к Урфину вечером.
Остановились на берегу реки, пусть бы сейчас Урфин и желал двигаться без остановок, но и дети, и лошади нуждались в отдыхе.
- Не будет ли с моей стороны неучтиво просить вас уделить мне несколько минут вашего времени? - леди Нэндэг было чуть за сорок.
Младшая сестра Гайара, браку которой не суждено было состояться, Урфин не знал, по какой причине, но недовольство судьбой и в то же время смирение перед обстоятельствами оставили отпечаток на лице этой леди.
Морщины. Седина. И привычка поджимать губы: слишком уж несовершенен этот мир. А леди Нэндэг бессильна его исправить даже в таких мелочах, как ныне.
Йен опять стащил ботинки. И Брайан, устав вести себя "соответствующим образом" последовал примеру. Да и верно, босиком грязь месить сподручней.
- Всецело в вашем распоряжении.
И после дня пути, проведенного в душной карете - в отличие от Урфина и детей, она отказывалась от верховых прогулок - леди выглядела почти безупречно.
- Я весьма озабочена тем, что вы одобряете подобные шалости.
Йен строил башню из мокрого песка, а Брайан занялся рытьем рва, используя вместо лопаты раковину.
- По-моему, они просто играют. Дети ведь.
- Эти... забавы плохо согласуются с тем положением, которое Брайан... и Их Светлость имеют честь занимать. И чем раньше они осознают ответственность, возложенную на них, тем проще будет всем.
Брайан кинул в Их Светлость комок грязи, но Йен не разозлился, выгреб грязь из волос и прилепил к башне.
- Поверьте, еще осознают. И проклянут не раз. Дайте им хоть немного побыть детьми.
Не поняла. Ей не нравится, что ее подопечный, которого она любит вполне искренне, перестал соответствовать идеалу.
...нет, с Тиссой не уживется.
Второй комок грязи Йен просто стряхивает, а после третьего бросается и молча валит Брайана на траву. Воюют они недолго, без прежней уже злости.
- Вы... вы оставите вот это без последствий? - леди Нэндэг изо всех сил пыталась скрыть возмущение. - Впрочем, что ожидать от человека вашего происхождения.
- Ничего хорошего, - согласился Урфин.
- Но знайте, - она гордо вздернула подбородок. - Я не собираюсь молчать, если увижу, что вы и ваша... жена поощряете развитие в Брайане дурных наклонностей.
Ну вот, началось. Хотя лучше все прояснить здесь, чем в Ласточкином гнезде.
- Не следует задевать мою жену. Я очень сильно к ней привязан.
- О да, - похоже вид Его Сиятельства, с удовольствием выковыривающего из грязи раковины - размолвка была забыта во имя поиска прибрежных сокровищ - очень сильно расстроил леди, иначе она бы смолчала. - Настолько привязаны, что закрыли глаза на ее связь с де Монфором. И нагло презрели закон, позволив ей уйти от заслуженного наказания. Если вы думаете, что я позволю убийце и прелюбодейке приблизится к этому ребенку...
Дальше Урфин слушать не стал. Вряд ли леди Нэндэг привыкла к тому, что ее хватают за шею. А шея оказалась длинной, тощей, удобной для захвата.
- Лучше послушайте меня, - Урфин сжал пальцы, перекрывая леди воздух. - Вы говорите о том, о чем не имеете представления. Поэтому вы еще живы. Но если когда-нибудь у вас возникнет безумная мысль повторить вот это кому-либо, не важно, кому, вас не станет. Мое, как вы верно выразились, происхождение позволит мне не слишком терзаться угрызениями совести. А ваш брат вряд ли станет разбираться в обстоятельствах вашей скоропостижной смерти.
Он позволил леди Нэндэг вдохнуть.
- И повторюсь, я очень люблю свою жену. Надеюсь, вам она тоже понравится...
Их Светлость поймали удивительной толщины и красоты жабу, которую щедро уступили Их Сиятельству, ведь у того имелись карманы, несомненно, самой природой предназначенные для наполнения их камнями, раковинами или вот жабами. Часом позже, к молчаливому возмущению лежи Нэндэг жаба обнаружилась в корзинке с рукоделием и, освобожденная из плена шелковых нитей, была отпущена на свободу. Вечернее купание подопечные Урфина вынесли безропотно, видимо, восприняв аки заслуженную кару, и присмиревшие, дрожащие, отогревались у костра под одним одеялом. Так и заснули.
...его девочка стала еще тоньше, еще прозрачней. И пахло от нее молоком, а она запаха этого стеснялась, и своей увеличившейся груди, и его заодно.
Отвыкла.
Или просто узы начали рассыпаться?
- Не смотри так. Я ужасно выгляжу, - она вспыхнула румянцем и, когда Урфин обнял, тихо вздохнула. - Я по тебе соскучилась...
Узы? Пусть рвутся. Урфин создаст новые. А если вдруг не сможет, то... не станет мучить ее собой.
- Ты - чудо.
И его дочь - тоже. Глаза все-таки синие... может позже позеленеют? Впрочем, если не позеленеют, то и не важно. Шанталь в любом случае совершенна.
Уже ради них стоит выжить.
Только пластина теперь еще холоднее, чем прежде. И взгляд подмечает больше, чем надо бы... например, непонятное беспокойство Тиссы. Она все никак не может найти себе места, мечется по комнате, заговаривает о чем-то постороннем, неважном и тут же теряет нить.
Смущается. Краснеет.
Отворачивается.
И неловко спрашивать, что произошло. С каждой минутой неловкость ширится, пока вовсе не превращается в пропасть. Урфин даже видит трещину, пролегшую на кровати между ними, холодную, как растреклятая пластина. Он притворяется спящим, чтобы не мешать.
А Тисса, коснувшись волос, вздыхает. О ком?
Ничего. Утром он уйдет. Возможно, что насовсем.
Но Тисса встает еще раньше, набрасывает халат и выходит за дверь. Куда?
Не надо за ней ходить.
Но Урфин пошел. Недалеко. Дверь она не закрыла... сидит в пол-оборота. Белое плечо, острое, подростковое какое-то. Полусогнутая рука. Складки ткани... и Шанталь, занятая делом исключительной важности.
Все-таки дурость и ревность не искоренимы.
- Я не хотела тебя будить... и уходить тоже. Но она плакала, - даже в полумраке он видит румянец на щеках Тиссы. - И... и я найду кормилицу. Обещаю! Я знаю, что так не принято, что я должна была... я не хотела ее отдавать.
Наверняка, до нынешнего дня она жила в этой комнате, стены которой Ласточкино гнездо украсило цветами и птицами. Оно же играло на серебряных колокольчиках, повешенных над колыбелью, и запирало сквозняки. Оно же позвало Тиссу.
- Почему ты ничего не сказала? Я думал, что с ней кто-то остался... няня там или еще кто, - прозвучало упреком, но меньше всего Урфину хотелось расстроить жену. Присев рядом, он нежно погладил по руке. Дрожит, бестолковый ребенок. От холода? Или от страха?
Не принято...
...и все это время Тисса думала о малышке. А он ревновал. Смешно и горько.
Надо что-то сказать, чтобы пропасть совсем исчезла.
- Я ничего не знаю о детях, но по-моему, она - само совершенство. И ты тоже. Она много ест?
- Много. И часто. Ты не должен на это смотреть.
- Почему?
- Потому что... это неприлично! Отвратительно. А я не хочу, чтобы ты испытывал ко мне отвращение и... и знаю, леди не должна быть похожа на дойную корову. Мне советовали кормилицу. Хорошую. Чистую. А я...
Вот и все ее страхи, которые можно было бы увидеть, не будь Урфин так занят собственными.
- А ты сделала так, как сочла нужным. Это правильно. Неправильно, что ты по-прежнему даешь засорять себе голову всякими глупостями.
Шанталь отпускает грудь и кряхтит, отворачивается.
- Можно? - Урфину страшно брать ее в руки. Такая легкая. И серьезная. Хмурится. Зевает беззубым ртом. - И неправильно то, что ты никого не нашла себе в помощь. Как понимаю, ты не спишь ночью, и не отдыхаешь днем. Ты пытаешься уследить за всем, а от Долэг помощи никакой...
Тисса присаживается рядом. И вид виноватый: все-таки расстроил. Маленькая хозяйка большого замка, чересчур уж большого и беспокойного.
- Я не ругаю тебя, - если переложить Шанталь на правую руку, то левой можно обнять жену. - Я за тебя боюсь. Идем.
На их кровати хватит места для троих, иначе Тисса так и будет всю ночь метаться. И наклонившись к розовому ушку, Урфин не удержался:
- И я знаю, что так тоже не принято.
Заснуть не получится, да и неохота. Утро близко, а за ним - граница. И костяная пластина, оставленная на столике, предопределит его, Урфина, судьбу.
Ему так много всего надо сказать, пока есть возможность.
- Я безумно жалею, что не мог остаться рядом с тобой. Мне хотелось видеть, как ты меняешься. День за днем. А там я не в состоянии был отделаться от мысли, что ты одна и без защиты, что может случится что-то страшное...
Ее волосы чудесно мягки. Ее руки хранят тепло. И она здесь, рядом, не из-за каких-то иллюзорных уз. Жаль, что времени было так мало.
- В том, что ты сама кормишь Шанталь, нет ничего неправильного и некрасивого. Напротив, я мог бы вечность любоваться вами...
- Ты опять во что-то ввязался?
Кажется, Тисса знает его слишком хорошо. И сейчас начнет беспокоиться, но совсем по иному поводу.
- Так надо, драгоценная моя.
И вправду драгоценная. Слишком легкая, слишком хрупкая...
- Утром я кое-что сделаю... и возможно, на некоторое время станет темно. Седрик получил указания, и паники не допустит. Гавин присмотрит за детьми и твоей сестрицей... и за тобой тоже. Я просил. Главное, не бойся. Темнота пройдет. И это хорошо, если она наступит, значит, все получилось.
- А ты?
- Я вернусь. Обещаю. Я ведь всегда к тебе возвращался. Веришь?
Верит, его нежная доверчивая девочка. И будет ждать. Завтра. Сегодня же осталось еще немного ночи для двоих. А молоко на вкус сладкое... и наверное, так тоже непринято, но ведь интересно же!
Жаль, что нельзя отложить наступление утра.
И Тисса порывается провожать его, как есть, босиком и в кружевном халате, наброшенном поверх сорочки. Она упряма и не желает слушать, что провожать некуда, что Урфин даже за пределы замка не выйдет. И за руку хватается, действительно, ребенок, который опасается быть брошенным.
- Ты у меня умница, - ее не хочется выпускать из рук. - Никому не позволяй себя обижать. Ты здесь хозяйка. Помни.
- Ты обещал вернуться.
- А ты пообещай, что будешь себя беречь...
И все равно провожает. До глухой стены, в которой появляется дверь. И Урфин, повинуясь порыву, прижимает к глянцевой поверхности сканера ладонь Тиссы.
- Теперь ты сможешь войти. Только, пожалуйста, не раньше, чем через двенадцать часов. Хорошо?
Разум твердит, что для Ласточкиного гнезда в принципе опасности нет. Его контуры замкнуты и отделены от системы. Хаоту нужен лишь канал связи.
Все обойдется. И Урфин выживет. Его ведь ждут. И слово дал. Нехорошо жену обманывать.
В управляющей башне привычная тишина и свежий лишенный вкуса воздух.
- Система готова?
Странно обращаться к стене. В этой комнате нет ничего, кроме гладких стен, которые время от времени притворяются чем-то еще. Объемная устойчивая иллюзия.
- Система предупреждает, что исполнение данного сценария потребует использования всех доступных ресурсов системы и приведет к выпадению из функционального доступа ряда подсистем: транспортной...
Пластина прилипает к стене и нагревается. Она меняет цвет и очертания.
Можно уходить, но Урфин, присев в углу, закрывает глаза. Метка за ухом - хороший повод уединится. Во всяком случае, так он не принесет вреда никому, кроме себя самого. А там - станет ясно.
Он все сделал правильно. Мир нельзя отдавать Хаоту...
...и ничего не происходит. Долго. Невыносимо долго. Урфин отсчитывает про себя минуты, каждая из которых - почти последняя. Он не знает, как умирает то, что никогда по-настоящему не жило. Наверняка, мучительно, пусть бы и боли оно не способно испытывать.
И те, кто стоит у ворот мира, слышат эхо агонии.
Видят, как распадаются щиты... почему-то Урфин вспоминает ашшарский рынок, и девушку, что сбрасывала покрывало за покрывалом, подчиняясь тягучей мелодии дудки. Она оставалась обнаженной, украшенной лишь изумительной красоты рисунками, которые наносились на кожу перед каждым представлением. Всякий раз иные...
...и наверняка в глазах Хаота мир столь же беззащитен и желанен, как та девушка. Ее ведь многие стремятся заполучить, даже те, которые знают о ядовитых змеях под ее ногами. Что змеи, когда достаточно руку протянуть... и тянут.
Ночь накрыла влажным душным одеялом. Нет, не ночь - слепота, и душно, потому что кровь закипает, избавляясь от дара... а значит, получилось.
Мир будет жить. Урфин - как повезет... впрочем, он ведь обещал...